Kitty Go!

Вскоре после переезда Гон делает новое ошеломляющее открытие. Весь мир не настроен против него. Многим нет дела до того, что где-то есть похожие на людей существа с кошачьими ушами и хвостами. Кто-то готов закрывать глаза на такие особенности и характерные повадки в присутствии Хисоки. А некоторые вполне согласны принять Гона как равного безо всяких условий. Потребовалось время на то, чтобы понять — так тоже может быть. Люди, живущие с ними в одном доме — соседи — в большинстве своём относились к первому типу. Они не стремились вмешиваться в жизнь Хисоки с Гоном. Постоянная спешка не позволяет им растрачивать своё внимание на такие мелочи, как отличающийся внешний вид. Такой порядок вещей Гона более чем устраивал. И именно из-за этого он даже не предполагал, что сможет завести с кем-то из местных дружбу. Поэтому и не сразу понял, что происходит, когда недалеко от дома с ним заговорила приятная старушка, которая выгуливала на поводке небольшую собаку с короткими лапами. Пёсик выглядел довольно забавно, а главное спокойно и совсем не враждебно. Гон засмотрелся на то, как тот ходит вперевалку кругами и сопит, тыкаясь носом в ножки лавочки. — Чего глядишь, милок? — окликает его старушка, и Гон наконец отрывает взгляд от сонного питомца рядом с ней. — Не боись, он добрый. Можешь погладить, если хочешь. — Правда? — с удивлением спрашивает Гон и медленно подходит ближе. С небольшой опаской он присаживается рядом и протягивает руку, готовый отпрыгнуть в любой момент. Но пёс не огрызается и не скалится, наоборот — медленно поднимает морду и тычется в его ладонь влажным носом. А после и вовсе лижет его, лениво виляя хвостом, и Гон заливисто смеётся. Раньше он старался не приближаться к собакам. Слишком уж непредсказуемо они вели себя рядом с ним, а перспектива быть облаянным или искусанным ему совсем не улыбалась. Но этот пёс ничуть не агрессивный и реагирует на его запах с любопытством, вылизывает ему руки, а потом подставляет бок, требуя, чтобы его почесали. Такой приятный и милый! Впрочем, как и его хозяйка, которая, сильно щурясь, расспрашивает Гона, живёт ли он здесь и как давно переехал. Долго поговорить с ней не выходит. Уже через минуту его окликает Хисока, который до этого разговаривал у подъезда с другим, немного угрюмым соседом, и Гон спешно прощается с новой знакомой. Как бы ни было приятно поговорить с кем-то, всё же заставлять Хисоку ждать некрасиво. — Помнишь, что я говорил насчёт незнакомых людей? — неожиданно спрашивает Хисока, когда они заходят в лифт. Гон сводит брови, вспоминая недавний разговор. — Но она же добрая и милая, почему нельзя? Я не понимаю, мы с тобой так же познакомились! — А вдруг ты подружишься с кем-то и уйдёшь от меня. Что мне тогда одному делать? — вздыхает Хисока, склоняя голову набок. Гон хмурится ещё сильнее. Конечно, Хисока часто бывает игривым и может подурачиться, но такие мысли уже переходят все границы. "Глупость какая-то!" — возмущенно проносится в голове и вырывается наружу. Хисока улыбается, немного отстранённо, будто думает о чём-то своём, но делиться не спешит. — Эта женщина, возможно, и правда хорошая. Но не у всех будут добрые намерения, ты ведь сам это понимаешь, — произносит он, выходя из лифта. — Да, но… — возражает Гон, но договорить не успевает. Ну вот же! Хисока даже слушать его не хочет, с досадой думает он и сердито шагает следом. Как только они переступают порог квартиры, Хисока уже мягче просит не обижаться на него за такое беспокойство, говорит, что у него есть причины переживать об этом. Голос звучит почти строго, отчего Гон расстраивается только сильнее. Он успел так отвыкнуть от странных непонятных запретов без объяснений, что теперь они кажутся ему жутко несправедливыми. — Но я хочу… говорить ещё с кем-то. Я не уйду к другим, честно-честно! Почему ты запрещаешь? — Ох, Гон, — тяжело вздыхает Хисока и кладет свою ладонь ему на макушку, чтобы взъерошить волосы, — нет, я вовсе… вовсе не запрещаю, милый. Просто надо быть очень осторожным. Мы же не хотим, чтобы кто-то тебе навредил? Брови насупливаются сильнее. Кажется, он понимает, о чём говорит Хисока — прошлый опыт подсказывает, что незнакомцы тоже могут кричать и замахиваться, и наверняка кто-то может даже ударить, как это случалось с другими гибридами, которых раньше видел Гон. Но он осторожен, правда очень осторожен, сможет убежать или увернуться, если что-то пойдёт не так. Неужели та старушка могла желать ему зла? — Ты умный мальчик, Гон… — словно делает вывод Хисока и с лёгкой улыбкой приподнимает его голову за подбородок. И Гон, сделав более расслабленное выражение лица, кивает в подтверждение. Он не подведёт Хисоку и ни за что не даст себя в обиду. — Если случится что-то странное, говори мне обязательно. Или звони. Сквозь ткань штанов Гон прощупывает маленький телефон с кнопками, который ему дал Хисока. И вновь кивает — он хорошо запомнил, как им пользоваться. И, конечно, не будет скрывать ничего важного от Хисоки, не собирается хранить секреты от него. Только вот проблемы это не решает: Гон всё так же хочет проводить время с кем-то ещё, хочет заводить новых друзей, и совсем это не значит, что он забудет о Хисоке. Из окна снова доносятся отголоски радостных криков. Ребята на площадке каждый день резвятся вместе, и нет, Гону совсем не скучно с Хисокой, просто желание общаться и с кем-то своего возраста не даёт покоя, хотя он прекрасно знает, что приглашать его в компанию едва ли кто-то захочет. Он даже не сильно-то и расстраивается, давно привыкнув к такому порядку вещей. Это чем-то напоминает его старое развлечение, когда он приходил в людные места и наблюдал за течением чужих жизней, только теперь для этого достаточно выглянуть из окна его собственной комнаты. Он благодарен за свободу и возможность исследовать соседние районы. Но иногда, когда Хисока уходит на почти целые сутки, его так и тянет поговорить с кем-то ещё, чтобы было легче дождаться возвращения лучшего друга.

***

Они не занимались этим уже несколько дней с момента, когда Хисока попросил полностью довериться ему. Объятия и поцелуи всё ещё сопровождали их в моменты, когда они оказывались в постели, но сейчас Гону хочется большего. Хочется толкаться в руку Хисоки и чувствовать его прерывистое дыхание на шее. Тот странный новый опыт был отчасти приятным, и, наверное, Гон даже не против повторить (особенно если на следующее утро всё не будет так болеть). Судя по взволнованной реакции Хисоки и его трепетному отношению после, это действительно было нечто особенное. Чем-то это ощущение таинственности напоминает ему старую, совсем иную жизнь, о которой Гон предпочитает совсем не думать; воспоминания о ней поблекли и спутались со временем. Но один момент навязчиво всплывает в голове — обряд, омовение с пахучими, дурманящими травами, раскаты грома и тёплые объятия от размытых временем фигур. Гон отмахивается от воспоминания. Туда уже не вернуться, зато здесь — жаркие касания Хисоки, внимание и ласка. Они даже не добрались до кровати, а Гон уже сам лезет на него, вскарабкиваясь на коленки. Диван мягко проседает под их весом, и Гон жмётся пахом к бедру Хисоки, давая прочувствовать, чего он сейчас хочет. И обязательно получит, ведь Хисока уже щурит глаза и обхватывает его за бёдра, цепко сжимая пальцы. Но затем внезапно подаётся назад, как раз когда Гон тянется, чтобы лизнуть его ключицу. Гон озадаченно поднимает взгляд. Выражение лица Хисоки трудно разобрать, но в его глазах уже знакомое желание и возбуждение. Тогда почему он отстраняется? — Гон, всё это должно оставаться секретом. И поцелуи, и секс, и даже то, что мы спим вместе в одной кровати, — его голос более твёрдый, чем обычно, губы сведены в тонкую линию. Гон не очень понимает, почему он говорит это, тем более сейчас, когда тело просит только об одном, а в голове стоит приятный туман. Поэтому он просто согласно мычит и тянется обратно за поцелуем. В этот раз его останавливают более решительно. На плечо опускается тяжелая рука, а следом, видимо, заметив смятение на его лице, Хисока касается губами его лба. Но не более того. — Это правда серьёзно. Никому нельзя рассказывать, особенно если ты хочешь дружить с кем-то ещё. — Нельзя? — удивляется Гон и подёргивает хвостом. — Но почему нельзя, мне ведь нравится… Разве это плохо? — Да, — твёрдо кивает он в ответ, — То, чем мы занимаемся — запретно. Это преступление, Гон, и я не должен был делать этого с тобой. Если кто-то узнает, могут быть большие проблемы. Несколько раз Гон моргает, стараясь вникнуть в уровень серьёзности разговора. Слова Хисоки кажутся ему странными, потому что украсть что-то или навредить человеку — действительно преступление, но это… Разве доставить кому-то удовольствие — это плохо? Они ведь столько раз всем этим занимались, и ему никогда не объясняли, что это может быть чем-то запретным. К тому же Хисока спрашивал у него разрешения, не заставлял ничего делать и был очень нежным. А про поцелуи и говорить нечего, ведь именно Гон чаще всего тянется за ними первым. — Я же гибрид, но ты, — начинает Гон, подбирая нужные слова, — ты разрешаешь мне всё, как человеку. А это тоже запретно, — глаза Хисоки немного округляются от этих слов, и Гон делает предположение. Не особо уверенно, но оно кажется ему самым правильным: — Если кто-то думает, что это плохо… я против! Они не понимают, мы ведь… никому не мешаем. Гон долго смотрит на лицо Хисоки и совсем не может понять, о чём тот думает. Но так хочется, чтобы он прекратил свои бессмысленные разговоры и наконец обратил внимание на то, чего Гону хочется. Чего им обоим хочется. — Ты понимаешь, что для других людей это неправильно? — сухо спрашивает Хисока, скользя прохладными ладонями по открытым рукам Гона. — Это не нинеп… Ни непра… Всё правильно! Я не скажу никому, обещаю. — Гон, — пытается снова возразить Хисока, и так выбешивает этим, что Гон цепляется за его плечи и сам крепко-крепко целует. Расслабляется Хисока не сразу, но Гон настойчив: жадно вылизывает его рот, трётся о бедро, а потом и вовсе забирается ладонью под резинку домашних штанов Хисоки. Этого хватает, чтобы переключить его внимание с нотацией на что-то гораздо более приятное и услышать наконец в ответ довольный полустон.

***

Следующее утро начинается с пробежки в ближайшем парке. Гон не очень понимает, почему Хисока так настаивает на том, что это должно стать для него привычкой, но он совсем не возражает. Конечно, он любит понежиться в постели, но рано утром людей на улице очень мало, и глупо не воспользоваться такой возможностью. Почти никто не обращает на Гона внимания, пока он бежит следом за Хисокой в новом спортивном костюме, прижимая уши к голове, а после, пыхтя, отжимается от холодной прорезиненной поверхности спортивной площадки. На обратном пути Хисока рассуждает вслух, как важно держать себя в форме и быть сильным, и Гон согласно кивает. От новых упражнений и занятий иногда немного ноют мышцы, но похвала и осознание, что благодаря этому он сможет постоять за себя, перекрывают весь дискомфорт. Ему хочется быть таким же, как Хисока — иметь крепкое красивое тело с проступающими рельефными мышцами, которые являются неоспоримым доказательством силы. Потому что на нём это смотрится прекрасно, и даже жалобы Хисоки на то, что он якобы запустил себя в последнее время, Гону кажутся скорее смешными. Добравшись до подъезда, Хисока зовёт его с собой в душ, и Гон уже открывает рот, чтобы радостно согласиться, как вдруг замечает неподалеку уже знакомого пса с хозяйкой. — Можно через пару минут пойти? — выпаливает он, не отрывая взгляда от чужого питомца. Хисока молчит какое-то время, и Гон уже готовится к очередной лекции о том, что общаться с незнакомцами может быть опасно. Однако, когда Хисока разворачивается, на лице его лёгкая улыбка. — Конечно, — пожимает он плечами, бросая взгляд в сторону соседки со старым псом, и, прокрутив свои ключи на пальце, шагает в сторону входной двери. Когда Гон наконец подбегает поздороваться (удивительно, как ему это удаётся после утренней тренировки), пёс уже заранее вяло подметает хвостом землю. Он, как и прежде, не собирается нападать. Напротив — сам идёт навстречу и заваливается на бок совсем рядом. Гон громко приветствует его хозяйку и присаживается, чтобы погладить пса, а старушка в ответ лишь шумно охает. Смотрит на него через толстые стёкла очков таким взглядом, будто видит его впервые, и Гон инстинктивно подбирается, убирая руку от её питомца. — Батюшки! — восклицает она, хватаясь за сердце, и Гон испуганно оборачивается на свой встопорщенный хвост. Неужели он так сильно её напугал? — Так ты, оказывается, котёночек? Его оглядывают с головы до ног, крайне удивлённо, но, как уже позже понимает Гон, совсем без неприязни. Даже осознавая это, в глубине души он заранее надеется, что его не прогонят сейчас. Немая пауза продолжается до того долго, что от волнения Гон неуверенно выпаливает то, что привык говорить в подобных ситуациях: — И… Извините?.. — Брось, милок, за что. Ты же славный, да и хвостик вон какой красивый. Просто не разглядела тогда, у меня-то глаза уже слабые совсем, — по-доброму тарахтит она, отмахиваясь мятым клетчатым платком. Вещица кажется Гону смутно знакомой, но вспомнить, почему, совсем не получается. — Ты уж не сердись на меня старую. — Я совсем, совсем не сержусь! — машет руками перед собой Гон. — Я думал, что напугал, но хорошо, что нет. Очень хорошо! Старушка Абе — так она представляется чуть позже — тихо и хрипло хохочет, отчего глубокие морщинки на её лице становятся гораздо заметней. Гон находит это милым, а ещё её голос кажется тёплым, словно одеяло, в которое хочется укутаться холодным вечером. Они беседуют, и Гон с лёгким волнением выуживает из памяти все подходящие слова, чтобы поддержать разговор. Он помнит, что не стоит рассказывать слишком много о Хисоке, но тем не менее отвечает, что живёт с замечательным другом, и Абе с улыбкой кивает ему. Она даже предлагает ему немного погулять с псом — Коном — и мягко сжимает ладони Гона тёплыми морщинистыми руками, пока передаёт поводок с лёгкими потёртостями на ручке. От Абе пахнет чем-то очень домашним, свежим тестом, а ещё лекарствами с верхней полки кухонного шкафа. И она действительно относится к нему хорошо! Просит разрешения пощупать меховые ушки, смеётся над его замечанием, что пятнышко на рыжей шерсти Кона похоже на маленькое сердце, и разрешает пройтись несколько кругов с псом. Гон уже совершенно не жалеет, что подошёл к ней во второй раз. Довольно скоро он спохватывается, что Хисока наверняка ждёт его, и к тому же лёгкая усталость после тренировки даёт о себе знать, так что он извиняется, собираясь домой. — Хорошего тебе дня, милый, — прощается с ним Абе, а после предлагает: — Если хочешь, можешь заходить в гости в любое время. Да и Кон никогда не откажется погулять с тобой. В квартиру Гон заходит переполненный радостью. Нашёлся ещё один человек, который так спокойно принимает его! Он влетает в ванную, начинает радостно тараторить про приятную встречу и, кажется, немного ошеломляет Хисоку своим рвением. Тот даже замирает в душе с руками в мокрых волосах, прежде чем с улыбкой кивнуть и поздравить Гона с обретением новых друзей. Кажется, теперь он совсем не возражает против общения Гона с Абе, а через пару дней даже отпускает его в гости в соседний дом, где Гона учат готовить вкуснейшую шарлотку (кусочек которой лишь больше задабривает Хисоку).

***

Путь от дома до парка, в котором они бегают по утрам и занимаются спортом, лежит рядом с игровой площадкой, яркие цветные крыши которой Гон видит из окна своей комнаты. Каждый раз, когда они проходят мимо, он невольно навостряет уши и прилипает взглядом к чужим играм, чтобы хоть так почувствовать себя частью дружной компании. Будто это ему шумная девчонка с высокими хвостиками рассказывает о том, как сделала очень сложное задание в школе, или скромный мальчишка рядом с песочницей даёт рассмотреть слепленный из пластилина пиратский кораблик. Казалось почему-то, что его интерес останется незамеченным, но спустя несколько дней, в выходной, Хисока вместо пробежки предлагает ему сходить на ту самую площадку. На все возражения Гона о том, что там ему не рады, что его обязательно вновь прогонят, он лишь загадочно улыбается и говорит, что в этот раз всё обязательно будет иначе. Затея, прямо сказать, казалась Гону провальной с самого начала и вплоть до момента, когда они подошли к площадке. Конечно, рядом с ним Хисока, и это помогает ему чувствовать себя чуть уверенней, но даже в его компании не хочется вновь слышать, как его в панике прогоняют. Дети его появление замечают не сразу, в отличие от их родителей. Гон поджимает хвост и крепче вцепляется в руку Хисоки, ожидая неприятного продолжения, но ничего не происходит. Он смотрит украдкой на сидящих на соседней лавочке мам. Они едва заметно кивают Хисоке, видимо, приветствуя, и тот отвечает им серьёзным выразительным взглядом. Выглядит не очень-то дружелюбно, но никто не показывает недовольства, не возражает против того, что Гон уже находится на чужой территории. Легко погладив Гона по шёрстке на загривке, Хисока подталкивает его сделать шаг в сторону ребят. Они явно младше, чем он, ещё дети, и от этой мысли почему-то становится немного спокойней. Стоит Гону подойти ближе, как всеобщее внимание сосредотачивается на нём. Сначала все распахивают рты, а потом стремительно окружают его, и Гон нервно оглядывается, ища поддержки в лице Хисоки. — Ого, это у тебя костюм такой?! — отвлекает его мальчишка сбоку. Другая девочка подхватывает и тянется рукой к его ушам. — Выглядят совсем как настоящие! — И хвост двигается! Гон ощутимо напрягается под прикосновениями, но больно ему не делают, а в глазах других ребят — лишь задорные восторженные огоньки. Он шумно выдыхает, прежде чем неловко ответить: — Они настоящие. Все вокруг охают, и сразу же на него обрушиваются сотни вопросов: "Почему ты раньше сюда не приходил?", "А ты что, наполовину котик?", "А почему твой папа без хвоста?". От такого внимания и потока слов у Гона немного идёт кругом голова, но упускать возможность подружиться с кем-то или даже просто поговорить — глупо. А потому он, пусть и с неловкостью вначале, отвечает на все вопросы, даёт пощупать хвост и лапы, за которые его очень скоро тащат в центр площадки, чтобы объяснить правила игры. Первое время Гон ещё оглядывается на Хисоку. Тот сидит на одной из лавочек и о чём-то беседует с незнакомой женщиной, которая улыбается в ответ на его слова. "Он действительно умеет нравиться людям, когда хочет", — думает Гон и радостно топорщит шерсть на загривке, когда Хисока ему подмигивает. До конца прогулки Гону не верится, как спокойно его приняли в этом месте. Все смотрят на него с огромным любопытством, но без агрессии, все наперебой рассказывают ему о себе и объясняют, как правильно играть в прятки, "светофор", догонялки и многие другие игры, за которыми Гон раньше наблюдал только издалека. Кажется, у ребят младше его возраста совсем нет предубеждений в отношении него, в отличие от взрослых. За очередной подарок Хисоки — доказательство того, что к нему могут хорошо относиться не только дома и без присутствия его друга — Гон невероятно благодарен. И остаётся благодарен даже тогда, когда спустя несколько прогулок понимает: здесь ему сложно с кем-то сблизиться. Его спокойно принимают во все игры, но с разговорами нередко возникают неловкие паузы. У всех здесь есть родители, все ходят в школу и не понимают, почему он живёт с другом и учится дома тем вещам, которые они давно освоили. С ребятами постарше дело обстоит ещё напряжённее, потому что по их разговорам и темам для обсуждения Гон понимает, как много упустил по человеческим меркам. И сколько ему ещё предстоит нагнать. Он знает всех новых знакомых по именам, но не чувствует, что готов полностью довериться им. А потому начинает дорожить Хисокой ещё сильнее, хотя, казалось, больше уже просто некуда. Тот по-настоящему понимает его. Знает, на что была похожа его прошлая жизнь, и дарит ему новую, наполненную надеждой и смыслом.

***

Телевизор — потрясающая вещь. Пока Гон принадлежал хозяевам, эта странная коробка лишь раздражала острый слух непонятным шумом из соседней комнаты. Но теперь, с помощью Хисоки, телевизор открывает целый невиданный мир. Яркие динамичные мультфильмы, уроки языка и, самое главное, — передачи о других уголках света и животных. В них много сложных, ещё непонятных слов, и Хисока не всегда рядом, чтобы спросить у него точное значение. Но Гон каждый раз жадно прилипает к экрану, чтобы увидеть и узнать как можно больше. Иногда под вечер голова просто гудит от объема новой информации, которой его лишали всю жизнь. Поэтому Хисока разрешает ему смотреть что-то лишь пару часов в день. Он сам выбирает, что именно — иногда советуясь с Гоном, — включает фильмы и видео, а после с улыбкой выслушивает взбудораженные речи о впечатлениях. Сегодня Хисоке надо уйти по делам. На улице уже темнеет, о прогулках в такое время думать уже поздно, и Гон с умоляющими глазами просит включить ему что-нибудь перед уходом. В этот раз Хисока не вставляет диск или маленькое странное устройство в коробку под телевизором. Он лишь включает его в спешке и некоторое время щёлкает пультом. На экране вспыхивают разные изображения с цифрами в углу, пока картинка не останавливается на активно жестикулирующем мужчине. Тот объясняет что-то, показывает на разноцветные колбочки и смешивает их, получая новые цвета или вспышки пламени. Быстрое объятие, обещание вернуться до утра — и Гон остаётся один. Кажется, эта передача ему знакома. Как только заканчивается заставка, ему обещают ответить на кучу необъяснимых "почему", и Гон устраивается на диване поудобнее. Его искренне восхищает, с какими подробностями показывают процесс создания одежды, ярких оглушительных фейерверков и рассказывают про странные виды спорта. Ребята с площадки часто обсуждают мультсериалы, и Гон совершенно согласен с тем, как увлекательно наблюдать за нарисованными героями. Но подобные передачи сейчас интересуют его гораздо больше. В них с ним делятся ценными знаниями, и мир по крупицам становится чуть более понятным. Он совершенно не следит за временем. Только когда картинка и голос резко меняются, Гон понимает, что задремал и случайно надавил локтем на пульт. Грудь резко сжимает от мысли, что он что-то испортил, и рука сама тянется к кнопкам, чтобы вернуться к передаче. Он листает каналы, внимательно вслушивается и присматривается, надеясь найти нужный, и уже почти отчаивается... А затем замирает, широко распахнув глаза. На экране — фото такого же гибрида, как он. С тёмными волосами и прижатыми ушами, в тяжёлом стальном ошейнике. Внизу отвлекающая бегущая строка, за кадром монотонный женский голос. Статичное фото сменяется съёмкой. Теперь на экране человек с размытым лицом. На его руках мутные темные пятна, багровое смешивается с чёрно-синим. Следом камеру наводят на худощавого гибрида с впалым животом и тонкой кожей, которая плотно обтягивает выпирающие суставы. Гон не может не задаться вопросом, когда его кормили последний раз. Гибрид неподвижно сидит в углу пустой комнаты, уронив голову на грудь, и Гон, словно через толщу воды, слышит обрывки фраз: "...дикие существа"; "...животное"; "...опасный для людей". Пока он судорожно пытается нащупать пульт, который завалился куда-то под ноги, голос за кадром заверяет, что будут применены соответствующие меры. Гон не уверен, что означает "усыпить", но, судя по интонации, явно ничего хорошего. Он наконец нащупывает нужную кнопку, и экран стремительно гаснет. Сердце бешено колотится, увиденное никак не укладывается в голове. Гон остается в полной темноте, и оглушающая тишина давит ему на виски. Мрачно тикающие часы, треск электричества в розетках — всё это напрягает сильнее обычного. У Гона трясётся нижняя губа, а в горле стоит неприятный ком. Чем тот юноша заслужил это? Разве можно вообще обращаться с кем-то таким образом? Он не сразу понимает, что плачет. В голове, где только недавно всё было занято увлекательной передачей, осталась выворачивающая наизнанку тревога. Он не знаком с этим гибридом, ничего о нем не знает, совершенно ничем не может помочь — но от всего этого хочется выть. Тот юноша защищался? Наверняка. Гон не верит, что он мог навредить кому-то просто так, и его изможденное состояние главное тому подтверждение. Снова и снова в голове эхом отдаётся чужим монотонным голосом "животное", бьёт по вискам изнутри, будто вот-вот вырвется наружу, расколов череп. Скорее инстинктивно, чем осознанно, Гон поднимается с места и плетётся туда, где может найти утешение. Как можно ближе к запаху Хисоки. Свернуться калачиком на его стороне кровати, поджать ноги под себя и сбивчиво дышать через нос — лишь бы поскорее забыться. Снова и снова он повторяет про себя, что лично ему никто не навредил, сейчас он в безопасности, и это помогает остановить слезы. Но тяжелое липкое ощущение в груди никуда не исчезает и давит ему на грудную клетку даже тогда, когда у него выходит отключиться. Впервые за долгое время Гону снится кошмар. Он страшнее, чем опасные монстры, которые устраивают за ним погоню, потому что в той ситуации у него хотя бы есть выход. Сейчас же раз за разом перед ним предстают ужасные картины, а он вынужден бессильно наблюдать за чужими страданиями. Сон в ту ночь нельзя назвать даже немного спокойным, и Гон постоянно просыпается, не выдерживая жестоких сцен в голове. Потом он теряет всякую надежду на то, чтобы выспаться, поэтому лишь зарывается носом в подушку Хисоки и, жадно вдыхая успокаивающий запах, смотрит в темноту перед собой. Блуждает взглядом по причудливой ручке выдвижного ящика, пока глаза вновь не застилает пеленой слёз. Проходит ещё много времени. Хисока возвращается, тихо закрывая за собой дверь. Он всегда старается шуметь как можно меньше, когда приходит поздно. Но в этот раз несмотря на все усилия Гон его слышит. Он знает, что Хисока не станет ругать за слёзы, и пытается успокоиться больше потому, что такое состояние слишком истощает, а голова начинает раскалываться от боли. Хисока тихо раздевается, умывается, а после возвращается в спальню, чтобы залезть на кровать и приобнять Гона, накрыв их обоих одеялом. Он старается не шевелиться, не подавать вида, что бодрствует, но тяжело бьющееся сердце выдаёт его. — Разбудил тебя? — спрашивает Хисока и мягко дует на кончик уха. Сладко-горький запах алкоголя, довольный ластящийся голос — всё это подсказывает, что Хисока хорошо провёл время, и оттого Гону становится ещё тяжелее. Он не хочет портить ему настроение, поэтому только невнятно мычит в ответ на вопрос. Жмётся ближе, ворочается в слабой надежде на то, что в чужом присутствии станет легче. Но наконец не выдерживает. — Что значит "усыпить"? — выдавливает он. Его голос тихий, немного хриплый и, видимо, едва различимый, потому что Хисока лишь удивлённо переспрашивает: — Что? Гон повторяет чуть громче. Где-то вдалеке за окном слышен шум автомобиля, газующего по ночным улицам. — Гон, где ты это услышал? — теперь и Хисока напряжен. Не получив ответа, он разворачивает Гона к себе, обхватывает ладонями его лицо и хмурится, почувствовав подсыхающие дорожки слёз. — Телевизор. Я не хотел, это вышло случайно, — признается Гон, а после пересказывает увиденное. Выходит совсем сбивчиво, рвано, и под конец у него просто ломается голос. Как ни странно, слёз больше нет, только по телу разливается свинцовая тяжесть. Ему не нравится видеть, каким каменным становится лицо Хисоки в темноте, полностью лишенное дневных красок. — Ох, Гон, милый… — произносит он, ломано зовёт его ласковыми шипящими прозвищами на его родном языке, и почему-то именно это добивает его. Гон зарывается лицом в его футболку, глухо всхлипывает и, кажется, слишком сильно впивается в него притупленными когтями. Он так и не дожидается ответа на свой вопрос, и это лишь подтверждает страшные догадки. — Тебе ничего не грозит, ты в полной безопасности, — убеждает его Хисока. — Почему ты мне сразу не позвонил? — следом спрашивает он и продолжает гладить его по спине и загривку, доказывая, что Гон полностью под его защитой. Он пытается утешить его, вот только оба они прекрасно понимают, что чужую судьбу и отношение к таким, как Гон, словами не изменить.

***

Наутро беспокойство не исчезает, и очень быстро становится ясно — то, как Гон начал смотреть на мир с появлением в его жизни Хисоки, на самом деле всё ещё отличается от реальности. Даже если ему самому безумно повезло — у него есть дом, возможность заниматься интересными делами, а во дворе ему всегда рада бабушка Абе или приятели с площадки, — это не значит, что остальным тоже. Пора прекратить отрицать очевидное, он всё ещё является представителем "низшего" вида. Гон старается скрыть, как сильно его задел ночной инцидент, но прятать что-то от Хисоки глупо. Тот прекрасно чувствует его настрой, читает всё по лицу и, словно угадывая все мысли, объясняет, откуда берётся несправедливость мира. Гон прекрасно понимает, что гибриды ничем не хуже людей, их просто гораздо меньше, и поэтому люди чувствуют своё превосходство, но никто пока ход вещей изменить не в силах. На самом деле эти небольшие различия ни на что влиять не должны. Видно, как и самого Хисоку ситуация вводит в ступор. Гон догадывается почему-то, что чужая судьба Хисоку не сильно волнует: это видно по тому, как холодно он порой может отнестись к случайным, хоть немного не угодившим ему прохожим. И по возвращении с работы от него иногда веет опасностью, Гон не знает, как описать это иначе. Его чуткое обоняние здесь ни при чём, дело в менее обозримых вещах. Кажется, это называется чутьём. Хисока остаётся с ним дома, отвлекает просмотром фильма в обнимку и более сложными, чем обычно, заданиями по языку и счёту, а потом и вовсе тянет его за собой в большой торговый центр. Гон сомневается, насколько это хорошая затея, но тем не менее не отказывается. Правда, пытается скрыть свои "особенности": натягивает теплую панамку посильнее и надевает перчатки. Даже если внутри помещения от последнего приходится избавиться, по пути это придаёт ему чувства защищенности. Хисока покупает с ним странные морепродукты, которые они ещё ни разу не готовили, долго выбирает для него угощения и готовую еду, внимательно изучая мелкий текст на этикетках. Гон сдаётся после нескольких попыток помочь ему — слишком уж трудно разобрать слипшиеся друг с другом мелкие буквы, которые составляют непонятные слова. Разочарованно он ставит небольшую баночку на место и отходит в соседний "коридор" между стеллажами. Здесь на полках красуется разная посуда: от забавных пузатых графинов до блестящих тарелок с позолотой по краям. Взгляд цепляется за необычные кружки чуть ниже. Гон осторожно берёт одну и вертит в лапках. На ощупь она приятная, не такая, как прочая посуда, больше напоминает что-то мягкое, почти бархатистое. Вокруг ручки будто оплетается своим хвостом объёмный зелёный дракон. Плотными подушечками пальцев Гон обводит контур его морды, небольшие облака вокруг, среди которых тот будто взаправду летает. Он уже разворачивается было к Хисоке, собирается поделиться очередным открытием — практически маленьким сокровищем! — как едва не выпускает кружку из рук. Кто-то срывает с него панамку и грубо кладёт ладонь на плечо. Гон крепче сжимает руки и, защищаясь от возможной угрозы, отшатывается от незнакомца, которого заметил слишком поздно. В ответ раздаётся короткая ругань. От неё неприятно поджимаются внутренности, а губы сами собой обнажают клыки. Слышится агрессивный нарастающий звук; странный, непривычный. Гон не сразу понимает, что начал шипеть — то, чего он не позволял себе с самого детства, но теперь скопившиеся за всю жизнь обида и боль выливаются в полноценную злость. Как с ним смеют так обращаться, ещё и без малейшей причины? Обидчик сперва останавливается в замешательстве, а затем продолжает надвигаться, сжимает в кулаке сорванную панамку и с кривой улыбкой замечает: — Как разрычался то, хах. Что, тоже покусаешь меня, да? — у Гона от этих слов тяжело ухает в груди, он делает ещё шаг назад. — Положи на место что взял, это не зоомагазин. Незнакомец ухмыляется, собираясь сказать ещё что-то неприятное, но рядом в секунду оказывается Хисока. От ухмылки не остаётся и следа. Хисока бьёт его прямо в челюсть одним точным движением. Зрачки его сузились от ярости, замечает Гон, а даже от одного удара чужой рот нелепо распахивается. Хисока встряхивает кисть и протягивает руку: требует, чтобы незнакомец вернул то, что забрал. Он всем видом показывает — возражений он не потерпит. Мужчина послушно протягивает панаму, немного оседая, и хватается ошарашено за челюсть. Если он и хотел ответить Хисоке или даже ударить в ответ, он явно быстро передумал. Одного взгляда Хисоки достаточно, чтобы заставить сдать назад. Гону не жалко этого человека, и его даже не пугает то, с какой ожесточенностью Хисока затем бьет того по лицу ещё несколько раз. Он совсем не чувствует страха, внутри наоборот что-то загорается. Что-то, что минуту назад едва не заставило Гона самому ответить на надвигающуюся угрозу, впервые за всю осознанную жизнь. В этом поступке — пусть и немного жестоком — ему видится что-то тёплое и по-своему родное. Хисока защищает не только его. Это расплата за угрозы лично Гону в первую очередь — конечно, он прекрасно это понимает, — но также и возмездие за боль других гибридов; даже того несчастного юноши, которого показывали по телевизору. Он шагает ближе, чтобы крепко обнять Хисоку сзади, и только после этого тот останавливается. Его сердце глухо колотится, на костяшках остаются следы крови. Оборачивается он не сразу — только когда делает несколько глубоких вдохов. Он возвращает Гону панаму, молча смотрит на него с отчётливым напряжением, будто выжидает реакции или готовится вновь броситься на кого-то с кулаками. Но затем черты его лица разглаживаются, стоит только Гону неловко поблагодарить его. Этот случай надолго врезается ему в память. Конечно, уже через пару секунд он думает, что, наверное, не стоило этого делать прямо в магазине. Вдруг у Хисоки теперь будут проблемы? Хотя тот и не выглядит так, словно сильно переживает об этом. Даже когда на выходе из магазина их встречают два хмурых человека в тёмной форме, Хисока быстро договаривается с ними, без лишних криков, но крайне холодным тоном. Почти все истории, которые ему читают вслух, рассказывают о доброте. Возможно, это правильно, и стоит решать проблемы мирно. Но после всего, что Хисока для него сделал, Гон не может усомниться в правильности его поступка. Он защитил его, заступился до того, как ему смогли причинить вред. Пока Гон радостно следует за хмурым Хисокой и крутит в руках купленную кружку, его никак не отпускает одна мысль. Ему бы тоже хотелось защитить кого-нибудь или даже спасти, когда он станет достаточно сильным и самостоятельным для этого.