Kitty Go!

Чёрный рынок — отвратное место, но Гон знаком с его правилами лично. Именно его территорию он может назвать своим домом, потому что, к большому сожалению, ни у одного из хозяев он не задерживался надолго. Людям не нравятся такие как он гибриды. Они часто называли его уродливым, потому что ладошки похожи на совсем кошачьи подушечки и руки немного покрыты шёрсткой. Вместо обычных ногтей они прячут под собой острые коготки. А однажды очередной хозяин вовсе посчитал клыки Гона слишком опасными и угрожал их выбить, если он не прекратит выставлять их напоказ. Приходилось отворачиваться к стене во время еды. Только когда он был совсем крохой, на него не кричали раздраженно. Чесали за ушком, покупали игрушки и гладили по пушистому загривку. Вот только быстро разочаровывались, когда понимали, сколько времени и внимания нужно уделять такому необычному мальчику. Он тут же переставал быть забавной зверушкой в их глазах. Они огрызались в ответ на диковатое поведение и злились, когда Гон не понимал их странную речь. Почему-то никто не догадался научить его разговаривать по-человечьи, и приходилось самому пытаться понять, что значат отдельные слова. Тяжело, урывками, попросту сопоставляя звуки с чужими действиями, самостоятельно додумывая всё в голове. Поэтому, когда за ним пришёл дяденька в костюме, слова вроде “покупаю” и “дженни”, Гон понял прекрасно, ведь слышал их чаще всего и наверняка знал об их значении. А ещё его продавец очень обрадовался, когда получил на руки много-премного бумажек, гораздо больше, чем обычно, и не глядя отцепил от стены звенящий поводок. Человек, которого звали Из Ассоциации (так он и представился, сказал: ”Здравствуй, дружок, я из Ассоциации, можешь не бояться, мы тебя передадим в надёжные руки”), снял цепь, подхватил Гона под мышку и куда-то потащил. Он пах приятно, лучше, чем всё на рынке, и выглядел довольно крутым. Гону с первых мгновений показалось, что он будет самым лучшим среди всех его хозяев. Сутки Гон провёл в большом и высоком здании со светлыми комнатами и широкими окнами. А потом за ним пришёл новый хозяин. Из Ассоциации отдал Гона другому человеку — Джину. Кажется, он сказал что-то вроде “дерьмовый подарок”. Но Гон знал только второе слово. Значит его подарили этому мужчине, и тот должен быть рад! Одно осознание того, что его, такого обычного, глупого и неуклюжего, могли кому-то подарить, вселяло в Гона невероятную радость. Может быть в нём заметили что-то эдакое, и он не такой плохой, каким его называли раньше? У Джина дома оказалось не так красиво, как у некоторых предыдущих владельцев, но всё равно безумно здорово. С кучей интересных ваз и шкатулок на пыльных полках и одним-единственным почти засохшим папоротником на подоконнике в кухне. Они редко там бывали. Джин часто куда-то ездил и даже брал Гона с собой. Всего пару раз его теряли в большом аэропорту, но каждый раз Джин всё равно возвращался через несколько дней, и они летели домой. У Гона почти всегда была еда и питьё, вот только шум и игры Джин не любил. Совсем не разговаривал с Гоном и только что-то бубнил себе под нос или разговаривал с другими по телефону. В такие моменты отвлекать его нельзя было, даже если желудок сворачивается от голода со вчерашнего дня. Обязательно надо было дождаться, когда тот закончит, тихо напомнить о себе, и тогда Джин достанет ему целую пачку пресных подушечек. После них не болел живот, как было частенько на рынке, где никому не было дело до того, что он наполовину человек — там ограничивались самым дешёвым кормом для животных, а не специальным, который мог себе позволить Джин. В остальные дни Гон жил просто чудесно, мог гулять хоть всю ночь, на него не ругались за это. Его отсутствие, наверное, вообще оставалось незамеченным до тех пор, пока не приходилось звонить в дверь под утро. Джин отчитывал его за чумазость и раздражённо уходил в комнату. Чумазался Гон обычно на горке в соседнем районе. Было весело взбираться по ней вверх как можно выше и плашмя скатываться вниз. Правда из-за коготков он очень сильно скользил и оставлял небольшие царапины, за что в одну из ночей его с метёлками прогнали сторожевые. А вот когда точно так же уходил Джин, было гораздо страшнее. На целых два или три дня, и никогда не предупреждал, что вернётся не скоро. В такие моменты Гону казалось, что его бросили все, даже этот добрый человек. И никому он не нужен со своими дикими повадками и невнятной речью. Гон достаточно надолго оказался в этом доме, он успел изрядно привыкнуть и совсем не хотел его покидать. Пусть его ругали, иногда прикрикивали за непослушание или непонятливость, но никогда не били и многое позволяли. У него была свобода перемещаться по дому (если не шуметь при этом) и рассматривать старые выцветшие картины и разные глиняные дощечки, возможность выбираться на улицу и строить там домики из найденных камушков и веточек. Их можно было украсить красивыми резными листочками и оставить в надёжном месте, надеясь, что его постройку никто не сломает. Он часто слышал, как дети на улице зовут маму или папу и просят посмотреть на что-нибудь. И, выглянув в окно, Гон замечал, как взрослые с любопытством разглядывают то, что им показывают. С Джином это не работало. Гон только один раз пытался показать ему выложенное из камушков солнышко и получил в ответ не раздражённое фырканье, но реакцию не более приятную. Джин закатил глаза и отвернулся, как от чего-то не стоящего внимания. Разговаривать с Гоном он не считал нужным, явно не горел желанием возиться с ним, и тем не менее не продавал, кормил и стриг коготки. И это вполне его устраивало: о такой жизни раньше он мог только мечтать. Пару раз, когда Джин всё же с ним разговаривал, только причитал: свалился мол на мою голову, ещё и воспитывать, говорят, надо. А Гон непонятливо хлопал глазами и вилял хвостом, потому что ему наконец уделили долгожданное внимание, а не выгнали в другую комнату “думать над своим поведением”. Пусть это и была воспитательная беседа, и вообще его скорее отчитывали. Но усталый голос без злых ноток казался очень приятным и родным. Однозначно, Джин его самый лучший хозяин, и никто не сможет его превзойти!