Лекарство от кармы

      Сквозь черную пелену темной виньеткой мир начинает приобретать расплывчатые очертания и, кажется, немного покачивается, как корабль на волнах.       Первое, что Сяо видит: высокую фигуру Моракса. Руки его сложены за спиной, а пальцы правой сжимают запястье левой. Капюшон его ханьфу спущен, и адепт ясно может видеть движение губ, но в упор не слышит то, что он пытается донести до собеседника.       А сам собеседник в лице Босациуса стоит по стойке «смирно», только склонив голову в виноватом жесте. Видимо, разговор не очень приятный для обоих.       Постепенно мир наполняется звуками, и Сяо словно выныривает из-под воды, прислушиваясь к разговору.       — …валится с ног. Ему, как и всем вам, нужен отдых.       — Мой лорд, я приношу искренние извинения. Моя вина в том, что я позволил Алатусу уйти. Но и одного отпустить не мог.       Сяо отталкивается от теплых рук, удерживающих его и, покачиваясь, медленно направляется к Мораксу.       — Братец!.. — Он слышит недовольный возглас Менониаса позади, но не обращает на него внимания, приближаясь к говорящим.       — Мой лорд!.. — Сяо опасно качается, и божество в белых одеждах протягивает руки, чтобы поймать его, но другая пара мускулистых рук реагирует быстрее, удерживая брата за локоть. — Не слушайте его! Это моя вина.       Взгляд якши, хоть и расфокусирован, отчаянно пытается поймать другой, золотистый, сияющий кор-ляписом. Несмотря на состояние, Сяо держится уверенно, не боясь дрогнуть перед своим богом.       Словно принимая вызов, Моракс остается с каменным лицом: — Я слушаю.       — Я проигнорировал приказ маршала Летучего Змея и моего господина. Отправился на ночной патруль и сражался с демонами до рассвета. Брат Босациус был вынужден сопровождать меня и не повинен в моем упрямстве. Я искренне прошу прощения у моего лорда за самовольство и обещаю, что впредь подобное не повторится. — Алатус не склоняет голову, всеми силами стараясь выдержать на себе взгляд золотых глаз, потемневших в прищуре.       — Однако, мой лорд, я несу ответственность за своих братьев и сестер, — опережая вердикт Моракса, говорит Босациус. — Поэтому вина лежит на мне.       Но Властелин Камня даже не смотрит в его сторону и, кажется, даже не слушает, полностью сосредоточив свое внимание на младшем якше. Складка между бровей становится на пару тонов темнее.       Сяо думается, что он вытерпел слишком много боли, чтобы теперь вот так просто отвести взгляд, поэтому не смеет бегать глазами, принимая весь гнев божества на себя.       — Я виноват и понесу любое наказание. — Алатус не дает голосу сорваться: говорит четко и ясно, словно давит на собеседника.       — Маршал Летучий Змей волен сам выносить приговор в отношении своих прямых подчиненных, — заключает Моракс и все-таки отводит взгляд. — Однако, находясь в прямом моем, понесет свое наказание.       Сяо скрепит зубами, и взгляд его все-таки перебегает с глаз на четко выраженную скулу бога.       — Мой лорд… — Тон не предвещает ничего хорошего, но Алатус осекается и замирает, когда Властелин Камня выставляет вперед ладонь, призывая к молчанию.       — Сегодня вы двое свободны, а маршала Летучего Змея я ожидаю через день в своей обители. Это время я выделяю на отдых. — Он особенно четко выделяет это слово, которое за последние дни стало каким-то чужим и до ужаса абсурдно звучало даже из уст Моракса.       — Да, мой лорд. — Босациус склоняет голову и за локоть оттаскивает Сяо к остальным. Даже в таком состоянии сдвинуть сильнейшего якшу довольно тяжело, он словно прирос к тому месту, на котором стоял.       Алатус вырывается из тяжёлой хватки, покачивается, теряя равновесие, но остается на ногах, хотя они явно против.       — Я говорил, что ничем хорошим это не кончится, — шипит Босациус, уже не пытаясь помочь брату устоять на земле. — Ну почему ты такой упрямый?       — Да что у вас произошло? — недоумевает Индариас. На мгновение ее волосы вспыхивают ярким пожаром, но тут же возвращаются в изначальное состояние.       — Спроси у дражайшего младшего братца, — язвит Босациус и ровной, но тяжелой походкой сходит с каменной площадки и пропадает на лестнице.       — Сяо? — встревает Бонанас и слегка касается дрожащей руки якши, ожидая объяснений.       Алатус качает головой и тоже исчезает в черной вспышке, заставив сестру дернуться от испуга.

***

      Сяо сдается. Сдаётся под напором своего божества, сдается под напором обиженного Босациуса и только в последнюю очередь под напором боли и усталости.       Он падает на кровать в своей комнате, и она со скрипом прогибается под его весом, но тут же возвращается в исходное положение. Даже трех Сяо будет мало, чтобы заставить ее прогнуться хоть на сантиметр.       Сон все-таки забирает якшу, заставляя утонуть в своей черной пучине кошмаров, как бы он не сопротивлялся. Видимо, получение выговора было обязательным условием, чтобы наконец отдаться отдыху.       «Подарок Осиала» больше не беспокоит. Сяо не чувствует тошноты и головокружения, но она продолжает напоминать о себе… В каждом чертовом кошмаре, яркими кровавыми пятнами на коже и одеждах, в демонах, что прячутся по кустам и в высокой траве на полях у гавани.       Сон не приносит удовлетворения. Там образы Богини Снов не оставляют даже на секунду, и Алатус слышит свое имя слишком часто — за этим не следует ничего хорошего. Он убивает. Убивает невинных людей, поглощая их сны и кошмары. Фонтаны крови оставляют багровые брызги на одежде и открытых частях тела. Он убивает. Убивает.       Недостаточно.       Ей всегда было мало. Мало убил. Убил недостаточно жестоко. Упустил. Пощадил.       За все следовало наказание: плохо — наказание, хорошо — тоже наказание. Удары плетью Богиня Снов предпочитала больше всего. Не описать словами, как ей приносило удовольствие наблюдать за тем, как на белой нефритовой коже появляются кровавые засечены, вырисовываясь в ужасающие абстракции. И только попробуй не встать после сотни ударов: получишь ещё в два раза больше. Сяо не нужно было проверять, чтобы верить в это.       Спина была ее любимым местом на теле адепта: она довольно быстро превращалась в кровавое месиво и, помимо этого, оставила на себе два уже затянувшихся глубоких шрама, которые не поддавались процессу регенерации. Сяо уже давно забыл о них, а если и вспоминал, то старался как можно скорее отогнать эти мысли. Они отзывались новой волной боли и мешали работать.       Ужасно снова видеть воспоминания о том дне в кошмарах. Тогда он через боль смог подняться с холодной сырой земли и, не оборачиваясь, скрыться среди деревьев в густом лесу. Только там, сокрытый от чужих глаз, от ее глаз, Алатус позволил себе упасть и свернуться калачиком.       В тот день шел дождь. Сяо лежал на елани, окруженных колючей травой и чувствовал, как холодные капли попадают в свежие шрамы и, перемешиваясь с кровью, стекают на землю. Он не мог точно сказать, сколько пробыл там в таком состоянии, но когда нашел в себе силы подняться, упал снова.       Осознание. Душераздирающий крик. Птицы на ветках встрепенулись и разлетелись в разные стороны, а животные, что были поблизости, в страхе разбежались, поломав ветки деревьев. Сяо тоже хотел взлететь вместе с птицами. Тоже хотел скрыться от самого себя выше облаков, где в открытые раны не будут попадать дождевые капли, вызывая боль. Он жаждал этого больше всего на свете.       Железные цепи не давали сдвинуться с места. Крылья больше не могли унести его ввысь. Фантомная боль в лопатках напоминала об этом раз за разом, и Алатус ненавидел это чувство… Чувство беспомощности, слабости.       И хотя цепи больше не удерживают его на земле, он уже не чувствует свободу и вряд ли когда-нибудь снова вспомнит, что значит быть птицей вольного полёта.

***

      Сяо кажется, что в этом кошмаре он провел целую вечность, но, когда просыпается, с грустью вспоминает прошедший день. Некоторое время сверлит взглядом потолок и прислушивается к звукам: кажется, сестры собрались за столом и переговариваются между собой.       Якша поднимается с кровати, отталкиваясь рукой и, что странно, чувствует призрачную боль в спине, словно заново переживает кошмар. Однако, стараясь не придавать этому особого значения, Сяо выходит из комнаты и замирает на лестнице.       — О, братец, ты проснулся!.. — С первого этажа ему машет Бонанас, подзывая к себе. — Будешь ужинать?       «Ужинать?» — Алатус удивляется, что умудрился проспать весь день и, садясь за стол, равнодушно интересуется: — Не голоден. Чем закончилась сегодняшняя церемония?       Сестры переглядываются, а Инда улыбается. — Сегодняшняя? Она ведь была вчера.       Сяо поднимает голову и выгибает бровь в немом вопросе.       — Ну ты как вчера днем уснул, так больше и не просыпался, — заключает Бонанас. — Мы сами удивились.       Алатусу тяжело скрыть удивление на лице, однако он никак не комментирует слова сестер и диалог заходит в тупик.       В какой-то степени ситуацию спасает вошедший в обитель Босациус и, сложив одну пару рук на груди, щурится. — Проснулся, значит.       Сяо ловит на себе холодный взгляд с недобрым прищуром и отворачивается.       — Со мной пойдёшь работать завтра утром. — Старший не задерживается в столовой — только хватает булочку со стола и направляется к лестнице, жадно ее откусывая.       — Куда это? — удивляется Сяо.       — В поле, — уже со второго этажа отвечает Босациус.       Индариас вздыхает. — Со вчерашнего дня такой ходит… весь из себя.       — Ну, оно и понятно. — Бонанас улыбается. Намек достаточно прозрачен, и Сяо хмурится.       — Строит обиженного. Я знаю, что на самом деле ему это нравится. Вот только на мне зачем отыгрываться? Я же в этом совсем ничего не смыслю…       Инда пожимает плечами — Бонанас смеется. — Ну, может предмет наказания его и устраивает, однако сам факт того, что наказан, немного злит.       — Немного, сестра? Ты уже забыла, как мы его вчера от комнаты братика оттаскивали? Точно бы дверь вышиб, если бы Меногиас вовремя не вернулся из мастерской.       Сяо повышает голос: — Он — что?       Бонанас толкает сестру в бок и мерит строгим взглядом. — Ты не переживай, мы уже провели с ним воспитательную беседу. Не думаю, что он сильно злится.       — Он имеет на это право. — Алатус качает головой. — Все же из-за меня ему влетело от Моракса.       — Да, но это не повод срываться на всех подряд. Это он просто до тебя не добрался, а так нам всем влетело! — говорит Инда. — Поэтому Меногиас и не вылезает из мастерской, тоже «обиделся», но на Босациуса.       — Да, кстати о Меногиасе, — Бонанас достала из-под стола корзинку, — я же ему перекусить собрала и чай приготовила. Схожу, отнесу. Сяо, ты тоже поешь.       Якша кивает, однако к еде не притрагивается, погрузившись в мысли. Бонанас же выходит из дома, и дверь за ней с тихим скрипом закрывается.       — Братец, что-то беспокоит твои мысли? — вдруг спрашивает Инда. — Если ты из-за Босациуса, то даже не обращай внимания! Он отходчивый, ты знаешь.       Сяо вяло улыбнулся. — Нет-нет, я не переживаю об этом. Просто…       — Ну вот и славно! — перебивает сестра. — А еще я хотела попросить тебя кое о чем.       — А, конечно, что случилось? — искренне интересуется якша, немного сбитый с толку. Мысль, что он хотел озвучить, медленно тает на языке.       — Я знаю, что несмотря на «каникулы», ты все равно продолжишь тренировки, так вот не мог бы ты показать мне парочку новых приемов?       Сяо пожимает плечами. — Да, конечно.       — Супер! — Сестра хлопает в ладоши, но тут же меняется в лице, замечая растерянность брата. — Что-то не так?       Алатус замирает и несколько секунд сверлит взглядом стол, что-то обдумывая. Он открывает рот, но качает головой. — Все в порядке.       Не в порядке. В спине неожиданно усилилась боль.

***

      Сяо встречает Босациуса ранним утром: видит с тренировочного поля, как брат, потягиваясь, выходит из обители. Они пересекаются взглядами, но не обмениваются даже приветственными кивками. Алатус просто следует за ним на расстоянии нескольких шагов.       Босациус приводит его на широкое, зелёное поле, окружённое холмами и лесами, и скрывается в небольшом сарае. Сяо, не решаясь зайти, терпеливо ждет снаружи, оценивая масштаб работы, которую предстоит выполнить.       Когда дверца сарая скрипит, младший оборачивается и, подпрыгнув, ловит железную мотыгу. Он с интересом рассматривает инструмент, пытаясь найти сходство с копьем.       В воздухе чувствуется аромат свежескошенной травы: еще вчера Босациус трудился на поле, оставив после себя ровные дорожки перекопанной земли. И сегодня он быстро берется за работу, прихватив с собой телегу с другими сельскими инструментами. Он знает, как с ними обращаться, как чувствовать почву под ногами. За его плечами были годы, полные труда, и каждый его жест отточен временем и практикой. Он двигается с уверенностью, словно знает каждую трещинку в земле, и его лицо отражает спокойствие и сосредоточенность.       Сяо, напротив, впервые оказывается в подобных условиях. Для него работа в поле — что-то абсолютно новое, но он с интересом и некоторой тревогой наблюдает за Босациусом.       Алатус сражался с демонами, используя копьё, с которым он был неразлучен в боях. Теперь же ему пришлось сменить его на мотыгу, и он по привычке пытается использовать этот сельский инструмент так же, как использовал своё оружие. Каждый раз, когда он берет в руки мотыгу, кажется, что она слишком неудобна, а его собственное тело противится. Боль в лопатках, которая не имеет никакого отношения к физической нагрузке, терзает его, заставляя отвлекаться от работы.       Сяо старается сконцентрироваться на том, что делает Босациус. Тот, не спеша, выравнивает грядки, его движения плавные и уверенные. Сяо же, пытаясь следовать его примеру, чувствует, как лопатки снова отзываются болью. Он стискивает зубы и продолжает, но каждый раз, когда он наклоняется, чтобы работать, боль становится всё более ощутимой.       Босациус бросает на него взгляды, иногда ухмыляясь, когда Сяо не удается справиться с задачей. Он не спешит помогать, считая, что брат должен научиться самостоятельно. «Работа в поле — это не копьем махать», — думает Босациус, наблюдая за младшим. Он не осуждает Сяо, но и не проявляет особого интереса к его неудачам. В его глазах это просто процесс обучения.       Сяо пытается игнорировать боль и сосредоточиться на своих действиях. Он смотрит на Босациуса, подмечая, как тот аккуратно подбирает угол наклона, как распределяет вес. Но каждый раз, когда он пытается выполнить задачу, его тело противится. Алатус чувствует, как пот стекает по его лбу, а руки начинают дрожать от бесчисленных попыток совладать с новым инструментом.       Время идет медленно. Солнце поднимается всё выше, и жара становится всё более ощутимой. Сяо делает перерывы, чтобы размять плечи, но даже это не помогает. Он смотрит на Босациуса, который продолжает работать, не обращая на него особого внимания. Алатус чувствует себя неловко — он не хочет, чтобы брат воспринимал его как слабого, но с каждым новым движением боль только усиливается.       «Да что это со мной?» — Сяо очередной раз останавливается, чтобы немного отдохнуть. Он изучает взглядом поле и грядки, которые ещё предстоит обработать, и Босациуса, который, кажется, не замечает его внутренней борьбы. Алатус вздыхает и снова берется за работу. Он знает, что не может сдаться. Несмотря на все трудности, он действительно хочет научиться.       День медленно подходит к концу, и солнце опускается за горизонт, окрашивая небо в теплые оттенки оранжевого и розового. Сяо падает в скошенную траву и слабо переворачивается на бок из-за боли в спине.       — А ты думал будет легко? — усмехается Босациус, нависая над братом. Он впервые заговорил с ним за этот день, не считая парочки дежурных фраз.       Алатус не комментирует его слова. Брат понятия не имеет, через какую боль Сяо проходил весь день.       — Вставай, дома отлежишься. — И, не дожидаясь, Босациус направляется в сторону обители.       А Сяо исчезает в вспышке, чтобы оказаться на тренировочном поле, взять копье и, наконец, побыть в своей стезе.