Лекарство от кармы

      Большая желтая луна показывается из-за пушистых, еле видных на темном ночном небе облаков, и мягкий свет косо падает на пол маленькой комнаты. Вместе с этим, кажется, мир немного оживляется, и ночь перестает быть такой уж скучной и тоскливой. Щель приоткрытого деревянного окна издает звуки стрекотания сверчков, шепот прохладного ветра и шелест осенней листвы.       Сама комната, прежде наполненная тишиной, тоже оживляется: шуршит мягкое хлопковое одеяло и скрипит старая кровать, прогибаясь под чужим весом. Когда ноги тихо опускаются на пол, она возвращается в исходное положение с ещё одним жалобным скрипом.       Сяо трижды жалеет о том, что не переместился из своей комнаты сразу на улицу. Во-первых, предательски скрипит половица на лестнице. Во-вторых, в столовой горит слабый, но видимый свет, а значит кто-то из его братьев и сестер ведёт ночной дожор. В-третьих, этим «кто-то» как назло оказывается именно Босациус.       Брат криво усмехается и одна его пара мощных мускулистых рук привычно утыкается в бока, из-за чего он кажется еще больше и страшнее. Его тень слабо шевелится, когда он берет лампадку в руки, чтобы разглядеть в кромешной темноте дома маленького нарушителя спокойствия.       — Если бы я плохо тебя знал, то решил бы, что ты тоже крадешься сюда, чтобы поесть. Но я знаю тебя слишком хорошо, Алатус. — Босациус, конечно, застаёт брата врасплох.       «Кто придумал разместить столовую прямо на входе в дом? — жалуется про себя Сяо. — Нелепость!»       Младший переминается с ноги на ногу, будучи пойманным на месте преступления, и смотрит на Босациуса широко раскрытыми глазами, словно олень в свете фар. Хотя все должно быть ровно наоборот, потому что именно старший ошивается на кухне под покровом ночи, подъедая по умолчанию общие припасы.       — Интересно выходит. Каждый из нас безоговорочно радуется такому отдыху, тем более, прошу заметить, заслуженному. Ну а ты-то куда?       Алатус не отвечает. Он стоит и прижимается спиной к дубовой стене, сложив подрагивающие руки на груди. Закатывает глаза, будто маршал его отчитывает. Вообще, так оно и есть. Сяо поздно понимает, что своим молчанием только принял выдвинутые в его сторону обвинения, и теперь от брата будет отмазаться ой как непросто!       — Иди-ка ты обратно в кровать, братец. — Босациус возвращает лампадку на стол и ее ручка с тихим стуком ударяется о корпус. — Я зайду проверить, когда соберусь спать. — Судя по небольшой корзине, почти доверху набитой мясными лепёшками, которые являются чуть ли не основным блюдом в рационе якш, это может произойти не так скоро, но Сяо все упрощает:       — Можешь не утруждаться, я все равно уйду. — Его темные брови сходятся на переносице, и он отводит блуждающий, но уверенный в себе взгляд в сторону, но не для того, чтобы избежать строгого взгляда брата, а чтобы показать неподчинение и недовольство.       Босациус устало вздыхает и чешет затылок. — Да, а ведь Моракс предупреждал меня об этом.       Младший выгибает бровь, возвращает уже немного удивленный взгляд к брату и невольно подаётся вперед. — О чем это ты?       — Он сказал, что, несмотря на «отпуск», ты всё равно пойдёшь патрулировать, поэтому попросил меня, чтобы я приглядывал за тобой и не отпускал.       Сяо демонстративно фыркает и возвращается к спасительной стене. — У демонов нет отпуска. Почему он должен быть у нас?       Босациус повышает голос. — Потому что нам это позволено.       Младший, явно недовольный тоном брата, снова отлипает от стены, чтобы казаться более уверенным. — Согласись, никому не будет хуже от того, что я пойду патрулировать! Зато все будут спать спокойно.       — Я ценю то, что ты думаешь о других, но иногда о себе тоже нужно заботиться, знаешь ли. — Теперь же Босациус пытается занять оборонительную позицию.       Алатус слабо качает головой. — Я и так отдыхал два дня после битвы. Этого перерыва мне достаточно.       — Моракс, видимо, так не считает. И, учитывая твои головные боли, тебе вообще не стоит сражаться некоторое время, чтобы не подвергать себя опасности.       Сяо втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. — О, черт, ты знаешь?       — Как якша, отвечающий за всех остальных, включая, Алатус, тебя! — тыча в брата указательным пальцем, злобно шипит Босациус.       Сяо горько усмехается. — Ты не сможешь меня остановить, так в чем смысл нашей перепалки?       — Не смогу, — неуверенно соглашается маршал и, кажется, даже немного успокаивается. — Поэтому пойду с тобой.       Младший резко вздергивает острый подбородок. — Прости, что? Мне не послышалось? — удивляется он.       — Увы. Как бы я не хотел отдохнуть, мне придется составить тебе компанию, чтобы подстраховать в случае чего. Я, как-никак, за тебя отвечаю. — Брат не скрывает грустную, немного уставшую улыбку.       Сяо, закатив глаза, тоже улыбается. — Славно.       — Да уж, очень, — с нескрываемым недовольством бурчит Босациус. — Лишил меня отпуска и лыбится стоит.

***

      Алатус особо не придает значения тому, что маршалу Летучему Змею может крупно влететь от Моракса за то, что тот так спокойно отпустил его, Сяо, патрулировать. Так еще и сам отправился с ним.       Младший якша не может так долго сидеть на одном месте, и Босациус это понимает, Моракс, кстати, тоже. Предвидел ли он то, что Сяо все равно пойдет патрулировать, остается для якш загадкой.       На протяжении всего патруля головные боли, конечно, все еще беспокоят Алатуса: напоминают о себе при любом резком движении, острыми иглами впиваясь в виски, а в маленькую косу на затылке будто вплели три наковальни. Но якша не жалуется даже самому себе, пытаясь отвлечься на истребление демонов.       Комо глядя на Сяо, Босациус даже не подозревает, что брат буквально переступает через себя и скрепя сердцн терпит ужасные боли. Затем, конечно, становится тяжело не заметить, что младшего немного заносит: идет, покачиваясь из стороны в сторону, хватается за голову редкий раз, стискивая зубы, и дышит так тяжело, словно несколько часов бежал без остановки.       — Может, стоит вернуться? Я беспокоюсь, — добив очередного крупного демона, не скрывая волнения, говорит Босациус. — Мы уже достаточно долго патрулируем.       Сяо качает головой. — Я чувствую еще демонов за тем холмом. — Он указывает в сторону небольшого пригорка, верхушка которого освещена мягким лунным светом и видит, как холм двоится в глазах. — Разберёмся с ними и можем идти.       — А я точно старший? — бурчит про себя Босациус и привычно утыкает пару рук в бока, но все-таки позволяет младшему вести себя дальше.       Алатус двигается медленно, еле волоча ноги по земле, и иногда останавливается, сгибаясь в три погибели, чтобы перевести дыхание. Это становится новым звоночком, но на все уговоры маршала Сяо наотрез отказывается возвращаться, не закончив работу.       — Хорошо, я понял. — Босациус останавливается, хватая брата за худые плечи, и пытается поймать блуждающий от усталости взгляд. — Давай ты посидишь, пока я разберусь с ними. Ты уже измотал себя.       Младший с тихим вздохом соглашается, выражая это неуверенным кивком. — Только скажи, если понадобится подмога.       Через несколько минут якши все-таки добираются до невысокого холма. Сяо приходится использовать копье, как трость, чтобы забраться на возвышенность.       На вершине, покрытой высокой травой, он падает на колени от усталости и переводит сбившееся дыхание. Высокая трава щекочет оголённые части тела, колыхаясь на слабом, но в меру холодном ветру.       — Я быстро разберусь с ними. — Босациус ободряюще хлопает брата по плечу, отчего тот слегка вздрагивает, и спускается с противоположной стороны заросшего холма: туда, где прежде чувствовалось присутствие демонов.       Алатус исподлобья наблюдает за отдаляющейся мощной фигурой, которая слабо моргает разноцветными бликами, застелившими глаза.       Маршала сразу же окружают бесформенные демоны, которых, кажется, намного больше, чем Сяо предполагал. Своим глазам он не доверяет, потому что мрачные фигуры двоятся, но ощущения подсказывают, что демоны только прибывают, стоит Босациусу от них избавиться. Они свирепо налетают со спины, но вторая пара мощных рук, что не занята копьём, сразу с особой яростью их отбивает. По круглой поляне перед холмом летают яркие пурпурные молнии, когда Глаз Бога якши начинает издавать слабый фиолетовый свет, но Алатус видит, что и его силы на исходе.       Босациусу удается отбиться от большинства демонов, но самые наглые и напористые продолжают нападать, не давая якше отдышаться. Одному из них, вселившемуся в метачурла, удается повалить маршала спиной на землю и оседлать его. Все четыре руки хватают копье, и Босациус пытается спихнуть его с себя. С других сторон с жутким шепотом налетают еще демоны, и безвыходность ситуации продолжает стремительно расти.       Сяо телепортируется к брату и настолько сильным, на сколько он мог в своем текущем состоянии ударом в прыжке отталкивает мелких демонов, а затем вонзает длинное острие копья в спину метачурла. Громадная туша падает на землю и растворяется, выпуская густое облако кармы.       — Ты в порядке? — спрашивает Алатус и подает руку старшему.       Босациус, однако, поднимается самостоятельно, потому что сомневается в том, что Сяо, особенно в таком состоянии, сможет удержать его. — В норме, давай покончим с этим.       Анемо якша стискивает зубы и, игнорируя головную боль и головокружение, помогает брату разобраться с оставшимися демонами.       С последним электро ударом Босациуса гремит гром, и он вздрагивает. Сяо в тот же момент ловит брата взглядом.       Старший кивает на небо. — Будет гроза.       Алатус задирает голову. Оказывается, пока они сражались, небо затянулось тяжелыми черными тучами, спрятав за собой луну и звезды. Над полянкой, превратившуюся в поле битвы, витает облако кармы, а высокая примятая трава впитала в себя кровь и запах гнили. Сгустилась темнота, и ветер усилился, свистя среди деревьев.       Первые капли дождя падают на землю и в этот же момент небо разражается мощным ударом молнии. Яркая вспышка на несколько секунд освещает поляну. На землю обрушается дождь, заливая все вокруг.       — Пора идти, — кричит Босациус, пытаясь перебить шум начавшегося бедствия.       Сяо, приблизившись, хватает брата за руку, и они оба переносятся в обитель якш.       Босациус успевает подхватить Алатуса, закинув безвольную руку на свое широкое плечо. — Тихо, тихо, сейчас всех перебудим, сестры скандал закатят.       Сяо не отвечает, позволяя маршалу держать его. С открытых порезов капает на пол кровь, а колени мелко подрагивают. Одолевает не на шутку сильная головная боль, а мир вертится на триста шестьдесят.       «Почему так паршиво? — думает якша. — Что же это… такое».       Босациус ловко подхватывает брата на руки и тихо шепчет: — Напатрулировался? Теперь в кровать. — Он тяжело вздыхает. — Архонты… Что я скажу Мораксу, если ты до завтра не оклемаешься? Маленький идиот…       Сяо что-то неразборчиво мычит, роняя голову на широкое плечо.       — Не знаю как, но завтра, чтоб… чтоб как огурчик! Ясно?                    Алатус уже не слышит недовольное ворчание Босациуса, посапывая у него на плече.       — Глупый младший брат. — Вид спящего Сяо, несмотря на то, что он весь в порезах и ссадинах, заставляет маршала улыбнуться. — Глупый, но милый…

***

             Рассвет не наступил. Ночью над гаванью гремела сильная гроза, рокочущие раскаты грома звучали как предсмертные крики, и ветвистые молнии делили на части темное небо, будто пытались разорвать завесу тьмы. Утром, когда мир обычно наполнялся мягким светом и теплом, только серые густые тучи окутывали небо. Солнце, словно запертое в этом мрачном плену, не спешит появляться.       Слышится тихий монотонный стук дождя, который падает на землю, будто слёзы плачущих небес. В этих каплях умирает надежда на что-то светлое и радостное, на новый день, который мог бы принести облегчение и покой. Вместо этого все мысли и чувства сосредоточены на том, что происходит здесь и сейчас.       На площади собираются люди, чтобы отдать дань уважения своим близким, ушедшим из жизни. Умершие якши и миллелиты — те, кто выпили до дна чашу жизни, оставив за собою только воспоминания и тоску. Грусть заполняет воздух, а дождевые струи смешиваются со слезами людей, которые ищут утешение друг в друге.       Кто-то шепчет молитву, другие молча держатся за руки, поддерживая друг друга в час скорби. Никто не ищет слов утешения; они излишни в такой момент. Рассвет не наступил, и мир вокруг кажется угнетённым, будто отражает людскую печаль.       Адепты и якши заняли места у обители Властелина Камня, откуда открывается вид на гавань и площадь внизу, где стоят люди.              На площадке, где будет проходить церемония, установили стелы с именами павших. Люди подносят к ним личные вещи, которые тоже служат напоминанием о тех, кого они потеряли. Младшие якши тоже не остаются в стороне: подносят памятные вещи, очень значимые для них.       В воздухе витает атмосфера скорби. Приближается время начала церемонии, люди замирают в напряжённом ожидании.       Звенит колокол, и взгляды людей и младших якш устремляются вверх, где, облаченный в свои белые одежды, появляется Моракс.       — Друзья, сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память тех, кто отдал свои жизни за нашу свободу и светлое будущее. Война — это не просто столкновение армий, это битва за души, борьба за идеалы, которые мы все ценим. Наши герои, которые погибли на полях сражений, не просто войны; они — дети нашей земли, дети Ли Юэ. Каждый из них нес на своих плечах бремя мечт своих близких, надежд и амбиций. Они сражались не только за нас, но и за будущее, которое мы должны сохранять и развивать. Мы должны помнить, что война — это не только о победах и поражениях. Это также о жертвах, о труде, о страданиях. Это человеческие жизни, которые не должны быть забыты. Их кровь пролилась за мир и гармонию, за право каждого из нас жить так, как мы хотим, и быть теми, кем мы есть. Сегодня, когда мы вспоминаем наших павших, давайте отдадим дань уважения их отваге, будем хранить память о них в своих сердцах. Пусть их жертвы будут для нас путеводной звездой, напоминая о том, что даже в самые темные времена мы способны на величие, когда стоим вместе. Пусть их имена живут в веках, как символы смелости и мужества. Память о наших героях — это не просто дань уважения, это наша обязанность. Сегодня, как и прежде, мы сильны, потому что продолжаем их наследие. Мы должны быть верны их идеалам и делать всё, чтобы мир, за который они сражались, стал реальностью для всех.       В воздухе повисает напряжение. Люди замирают в молчании, погруженные в глубокие размышления.       Некоторые из зрителей встают и тихо, с трепетом, вытирают слезы, которые катятся по их щекам. Взгляды становятся более сосредоточенными, полными решимости. Группы людей перешептываются, вспоминая своих близких, которые погибли на войне, словно речь Властелина Камня стала катализатором, позволяющим этим воспоминаниям выйти на поверхность, пробуждая сильные эмоции.       Жители гавани выражают свою поддержку, поднимая головы высоко, как будто собирают все силы, чтобы отдать дань уважения. Люди, стоящие рядом, крепко держат друг друга за руки, находя в этом утешение. Наверное, именно в этот момент они осознают, что не одни в своей скорби.       В стороне от других адептов тихо плачет Гань Юй. Заметив это, к ней приближается Хранительница Облаков, пытаясь утешить. Перешептываются Творец Гор, Владыка Лун и Меногиас, кажется, обсуждают речь, произнесенную Мораксом. Бонанас и Инда же молча стоят, держась за руки, и, Сяо уверен, изо всех сил стараются сдержать слезы, готовясь к своей речи. Босациус кажется задумчивым, его взгляд устремлен куда-то в пустоту, но когда Алатус ободряюще касается его плеча, как это постоянно делает маршал, с него будто спадает оцепенение, и он грустно улыбается брату.       Далее произносит свою речь генерал миллелитов, не забывая упомянуть в ней и погибших на поле боя якш, что отважно защищали людей и гавань.       Моракс жестом приглашает Босациуса и он, нервно выдыхая, тоже произносит речь: — Сегодня мы собрались, чтобы проводить в последний путь наших братьев и сестер, которые отдали свои жизни на поле боя. У каждого из них была своя история, своя любовь, свои мечты. Многие из них были очень молодыми, но они продемонстрировали мужество, которое достойно великих подвигов. Их жертва не должна быть забыта — мы всегда будем помнить о том, что за каждым именем стоит не только воин, но и человек, любивший, мечтавший и борющийся за лучшее будущее. Пусть их память живет в наших сердцах и не угасает с течением времени.       Место Босациуса занимает Индариас: — Друзья, сегодня мы собирались здесь, чтобы почтить память тех, кто отдал свои жизни на поле боя. Они были не просто солдатами, а героями, в сердце которых горело неугасаемое пламя. Каждый из них оставил родных, друзей, мечты и надежды, которые больше никогда не сбудутся. Их жертва — это напоминание о том, какую цену мы порой платим за мир и свободу. Давайте сохраним в наших сердцах их имена, пусть они станут символом мужества и стойкости. Мы не забудем их, и будем передавать память о них будущим поколениям. — Перед тем как присоединиться к братьям и сестре, Инда взглядом ловит в толпе свой отряд и улыбается младшим якшам.       Начинает свою речь Меногиас: — Дорогие друзья, сегодня наши сердца полны горечи и утраты. Мы собрались здесь, чтобы почтить тех, кто пал на поле боя, защищая наше будущее. Каждый из них заплатил высшую цену за мир, который мы сегодня принимаем как самую обыденную вещь. Мы должны помнить, что мир — это не данность, а результат огромных усилий и пожертвований. Их подвиг должен вдохновлять нас на сохранение мира и взаимопонимания. Давайте будем делать всё возможное, чтобы их жертва не оказалась напрасной.       Бонанас отпускает руку сестры и встречается взглядом с Меногиасом. Он ободряюще улыбается ей, прежде чем вернуться на свое место.       — Дорогие братья и сестры, сегодня мы стоим здесь для тех, чьи жизни были отданы ради нашей безопасности и свободы. Мы знаем, что невозможно выразить словами боль, которую мы испытываем, но можем объединиться в уважении к тем, кто пожертвовал всем. Давайте помнить, что вместе мы сильнее. Мы обязаны бороться за мир, который они хотели видеть, и за будущее, которое они заслужили.       Бонанас на дрожащих ногах возвращается к якшам и скрывается в теплых объятиях сестры, наконец позволяя себе разрыдаться. Всеми своими четырьмя руками обхватывает сестер Босациус и взглядом намекает Сяо и Меногиасу присоединиться. Гео якша мягко улыбается, когда брат и его загребает в объятия.       Алатус же качает головой и с грустной улыбкой встает перед толпой. Взгляды сразу же обращаются на маленькую фигуру якши, и Сяо, нервно выдыхая, говорит: — Мы возвращаемся с поля битвы, и многие из нас далеки от дома, но я хочу, чтобы вы знали: мы не вернулись с пустыми руками. Каждый из нас принес частицу себя — часть того, что мы потеряли, и часть того, что мы приобрели. Я не могу не думать о наших товарищах, о тех, кто отдал свою жизнь ради нашей свободы. Их отвага навсегда останутся в наших сердцах. Но есть кое-что еще… Я бы хотел упомянуть одного очень смелого якшу, моего друга, брата по оружию. Он сегодня здесь, с нами, но ему пришлось заплатить высокую цену за свою преданность. — Алатус изучает толпу и ловит взглядом якшу из своего отряда. — Фай вернулся с бойни, хотя его путь сюда был нелегким. Я видел, как он сражался, с какой решимостью он шёл в бой, всегда протягивая свою руку, чтобы помочь другим. Когда беда коснулась его, и он потерял ногу, он не сдался. Нет, Фай показал всем нам, что истинная сила заключается не только в физическом теле, но и в духе, который невозможно сломить. — Сяо мягко улыбается. — Глядя на тебя, я вижу пример того, что значит быть настоящим героем. Ты не только воин, ты символ мужества. Ты научил меня, что настоящая победа не всегда заключается в том, чтобы остаться невредимым. Иногда настоящей победой становится способность подняться, несмотря на трудности, продолжать бороться и вдохновлять других делать то же самое. Мы стоим здесь, собравшись как одна семья, чтобы поддержать тебя на твоем пути. Мы не оставим тебя, как ты никогда не оставлял нас. Ты можешь потерять часть своего тела, но мы обещаем, что ты никогда не потеряешь часть своей семьи. Мы будем рядом с тобой, пройдём через это, как и все трудные моменты, которые мы пережили вместе. Каждый из нас — это чаша, наполненная испытаниями и достижениями. Но именно в такие моменты, когда кто-то из нас сталкивается с невзгодами, мы понимаем, что настоящая сила заключается в единстве. Мы, воины, сражавшиеся плечом к плечу, сейчас должны встать рядом и поддержать друг друга. Мы еще не закончили нашу борьбу. Каждый из нас, оставшийся в строю, несёт ответственность за то, чтобы поддерживать тех, кто нуждается в помощи. Давайте сделаем так, чтобы истории Фая и всех павших в этой битве никогда не были забыты. Мы будем помнить о них, и их души всегда будут с нами в каждом шаге, который мы сделаем вперед, в каждом мгновении, которое мы проживем.       Сяо с улыбкой наблюдает, как Фая окружают якши из его отряда и одними губами шепчет: — Ты не один.       Он возвращается к братьям и сёстрам и, наконец, позволяет себе утонуть в их объятиях.       — Когда ты такую речь успел подготовить? — удивляется Босациус. — Мы же всю ночь… — Брат замолкает, опомнившись. — Спали всю ночь.       Сяо качает головой. — Да я и не готовил особо, так, только начало… Остальное — импровизация.       — Ну даешь, братец, — восхищается Меногиас. — Молодец! — Он, как это очень часто делает, треплет младшего по волосам.       — Очень круто, Сяо!       — И трогательно!       — Да, я даже прослезилась!..       Голоса неожиданно приглушаются. Меркнут на фоне непонятного шума. Алатус нервно оглядывается, пытаясь понять, откуда исходит звук, но мир вокруг темнеет, как при солнечном затмении. Вместе с этим голова начинает пульсировать и, кажется, вот-вот взорвется.       — Братец, ты в порядке? — Он слышит голос кого-то из братьев словно из-под воды, но чувствует, что не может ответить, потому что задыхается.       Сяо отходит в сторону и цепляется за забор, пытаясь отдышаться, но безуспешно. Весь воздух уже забрали из лёгких, в глазах темнеет. Мир вертится на триста шестьдесят, а голову словно пронзают острые иглы.       Сквозь глубину он слышит голос, зовущий его:       — Алатус…