American horny story

      Дазай почти уговорил Фёдора оставить на кухне беспорядок в виде чашек и тарелки с оставшимся печеньем, но он не на того напал, потому уже стоит у стола и вытирает крошки, пока его парень моет посуду начисто. От раковины идёт пар в разные стороны, и становится немного дурно от того, зачем причинять себе такие страдания, если можно сделать воду комфортной для кожи температуры, но иначе чашки не будут скрипеть от того, насколько идеально чистыми они стали.  — Расскажешь ещё о себе? — пробует Дазай, выкидывая салфетку в мусорное ведро под его ногами.  — Что именно? — спрашивает Фёдор, отставляя последнюю чашку и сушилку и выключая воду.  — Обо… всём? — улыбается он, цепляясь пальцами за его запястье, чтобы утащить в гостиную. — Про свет, звуки, еду, режим. Про то, что тебя радует и раздражает. Про то, как ты мыслишь, и про то, что мешает спать по ночам.  — Ты не собираешься поехать к себе домой, да? — посмеивается Фёдор. — Нам завтра в школу, если не забыл.  — Тогда ты возьмёшь вещи, и поедем ко мне?  — А домашка?  — Тоже сделаем у меня, — отвечает Дазай. — Ацуши не такой шумный, как два твоих крысёныша, которые должны вернуться с минуты на минуту. И… твой парень вроде как милейший из всех знакомых тебе людей, так что… — Ладно, уговорил, — кивает Фёдор, улыбаясь ему в ответ. Во всех вариантах он бы предпочёл остаться в своей комнате в гордом одиночестве и отправить его домой, но Дазай слишком старается правда быть милым и только намекать, а не настаивать, что все эти варианты испаряются, меняясь до одного, полностью противоположного.        Если кому-то и удастся понять секрет их взаимоотношений — то только им двоим и их совместными усилиями, а по одиночке они скорее оба найдут новые поводы для ссор и снова скатятся в попытки взаимных манипуляций. Именно так говорит разум, пока сердце поёт свои серенады о нежелании расставаться друг с другом на самом деле.        У Дазая глаза уже устают смотреть в телефон от того, насколько бесконечно долго Фёдор торчит в душе, будто собирается не на ночёвку, а на ещё один официальный ужин в ресторане. И он выходит из ванной весь такой вкусно пахнущий морозной свежестью, но всё ещё с мокрыми волосами, которые можно было сто раз высушить за это время. Фёдор заходит в комнату в белье и полотенце на плечах, впитывающем влагу с волос, и останавливается перед приоткрытыми дверцами шкафа.  — Я тут подумал… — начинает говорить он, пока надевает на себя свитер. — Могу обменять один факт о себе на один факт о тебе, — продолжает Фёдор, глядя на Дазая. — Идёт?  — Это будет справедливо, — отвечает он, блокируя телефон и нет-нет, но скользя взглядом по его стройным ногам в одних грёбанных носках. Жаль только, что край свитера закрывает их аж до середины бёдер. — Ты об этом думал столько времени в душе?  — Да, и это первый факт обо мне. Я могу часами сидеть или стоять под водой. Мозг удивительно успокаивается в этот момент, так же, как и за другими простыми делами, вроде уборки и готовки, — отвечает Фёдор, выискивая взглядом джинсы в шкафу. — Одежда у меня кстати отсортирована. Сейчас по принципу удобства, но эти системы постоянно меняются.  — Понял, — кивает Дазай и, чёрт, ноги уже полностью беспощадно скрываются тканью, поэтому он хмыкает, но не перестаёт за ним наблюдать немного ругаясь на гормоны и всякие непристойный мысли в своей собственной голове. — Солидарен с тобой по поводу водных процедур. Тоже бывает такое, что начинаю залипать, но думаю о том, что мог бы порезаться и смыть кровь в слив.  — То есть мы будем теперь настолько откровенны друг с другом? — удивляется он на секунду, снова кидая взгляд на него и переходя к сбору рюкзака в школу. — Ты ведь этого не делаешь, — произносит Фёдор так, будто это общеизвестный факт, который на самом деле является лишь его личным выводом с учётом того, что он не видел соответствующих шрамов на теле Дазая.  — Не делаю, потому что мне достаточно травм на рабочих миссиях, но мысль о причинении себе вреда перманентно существует в моей голове. Мори считает, что я так привлекаю к себе внимание, но вслух это не озвучивает, — отвечает он. — Сам я пока в этом не разобрался, но физическая боль тоже очень хорошо очищает мысли. Ещё меня интересуют способы быстрого и безболезненного самоубийства, но такие пока не изобретены человечеством, поэтому это всего лишь хобби.  — Но если бы ты нашёл такой способ, то обязательно бы им воспользовался, да? — спрашивает Фёдор, складывая в рюкзак нужные учебники и тетради. — А в чём смысл самоубийства, Дазай? Разве в жизни нет огромного количества интересных занятий и разных эмоций?  — Хочешь сказать, что тебе не интересно, что происходит после смерти? Это странно, учитывая то, насколько ты религиозен, — он приподнимается на кровати, потягиваясь. — Вызываю такси?  — Да, — кивает Фёдор. — И нет, мне интереснее жизнь, чем смерть. Я уверен, что после неё только пустота и своеобразное освобождение. Возможно, поэтому я так легко могу отнять чужую, — он останавливается, немного обдумывая, что именно сейчас сказал. — Я бы не хотел умереть сам, но иногда мне кажется, что я более, чем заслужил смерть за все свои поступки, — он укладывает рюкзак рядом с Дазаем и идёт к зеркалу, чтобы высушить волосы полотенцем и собрать их в небольшой хвостик.  — А кто не заслужил? — посмеивается он. — Мы все — грешники. И я не о тех, кто из нашей сферы, а обо всех людях. Мы причиняем очень много вреда себе, другим, окружающему миру. Хоть раз в жизни, но каждый думал об убийстве. У нас лишь есть на это возможности, но мы ведь не делаем это просто так, — говорит Дазай. — Я точно знаю, что мы из категории одних «плохих парней», которые разбираются с другими, такими же «плохими парнями», которые чаще хуже нас. А если и лучше, то они всё равно плохие.  — О? То есть ты для себя так оправдываешь чужие смерти от своих рук?  — А ты это делаешь по-другому?  — Не уверен, что все, кого я убил, были именно «плохими». Гражданские, которые ни в чём не виноваты, тоже страдали, — отвечает Фёдор. — И я мог бы сказать, что на всё воля божья или всегда должен быть баланс, поэтому кто-то неизбежно берёт на себя роль палача, но кто дал мне право решать насколько серьёзный вопрос, как чужое существование?  — Очевидно, что ты получил его при рождении, — пожимает плечами Дазай. — И ты ведь не выбирал, в какой семье родиться, так что и ни в чём не виноват. — Значит, мы — жертвы обстоятельств?  — Да. Но нам очень повезло оказаться сейчас здесь и увидеть другую сторону жизни вдали от дома, — отвечает он. — Не знаю, как ты, а я даже скучаю по работе, несмотря на то, что меня чаще заставляли чем-то заниматься, чем я этого хотел. Я бы с радостью сейчас на кого-нибудь накричал или посидел бы в кабинете отца, разбирая документы.  — Или организовал бы ликвидацию какой-нибудь организации изнутри, — улыбается Фёдор, понимая, что тоже немного по такому скучает. Но больше скучает по самому дому и атмосфере на родной земле. Он наконец-то заканчивает собираться, распихав по карманам все важные мелочи и возвращая всё своё внимание парню, — Мы отошли от основной темы.  — Да, — отвечает Дазай, поднимаясь и закидывая его рюкзак к себе на плечо. — Продолжим обмен фактами позже, если ты не собираешься потратить на сборы ещё час внизу, — посмеивается он, укладывая руки ему на талию и разворачивая к двери.        Сказал бы ему Фёдор, почему так долго был в ванной на самом деле, но это вряд ли закончится чем-нибудь хорошим, учитывая, что они дома уже не одни. Было очень опрометчиво использовать душ однажды не по назначению, и теперь каждый поход туда сопровождается более горячими воспоминаниями, чем вода, которая льётся на голову сверху. И эти касания лишь дополняют фантазию, от которой он пытался всеми силами абстрагироваться.  «Нужно потерпеть хотя бы до квартиры Дазая» — вот, что думает Фёдор, до конца не веря, что теперь у него на постоянной основе есть и такая категория мыслей. Спасибо прекрасному парню за расширение горизонтов и ещё один действенный способ против стресса.  Тем более… он не сможет сказать «нет» так же, как и не будет уговаривать его снова провернуть что-нибудь активное, потому что его прекрасные синяки ещё не зажили, и вряд ли Дазай захочет так скоро подобное повторить.  — Я постараюсь одеться быстрее, — отвечает Фёдор, выбираясь из полуобъятий, чтобы безопасно спуститься с лестницы.        Такси ожидает на улице, пока они накинут верхнюю одежду и наденут обувь, а Николай с Сигмой даже не думают высовываться из своей комнаты, чтобы попрощаться, поэтому дверь просто захлопывается, оставляя весь дом в их распоряжении. И кажется безумно удобным знание другого языка на территории чужой страны, чтобы иметь возможность говорить обо всём без стеснения, но вместо продолжения диалога Дазай открывает приложение с музыкой и достаёт наушники, предлагая ему один из них.        Через полчаса Манхэттен встречает их приглушённым светом фонарей под классику рока, и им обоим кажется, что для они слишком взрослые и уже многое знающие о жизни для простых школьников. Отчасти можно поблагодарить не самые обычные семьи за то, что задолго до совершеннолетия было открыто так много истин об этом мире и возможностей для его покорения. Сломанная психика и отсутствие умения жить среди обычных людей — жалкая плата за то, как ощущается настоящая свобода и осознание, что никто и ничего не сможет тебе сделать.  — Я напишу два эссе с разными позициями, а ты забирай все примеры и задачи, — говорит Дазай, как только они входят в квартиру.  — Так и думал, — улыбается Фёдор.        Они снимают верхнюю одежду и разуваются, а в квартире всё ещё подозрительно тихо, поэтому её хозяин идёт проверять комнату Ацуши на наличие его внутри, пока его парень располагается в комнате за рабочим столом. Дазай приходит чуть позже и усаживается на кровать с ноутбуком на коленях, но перед этим решает наверняка узнать, где шатается его единственный подчинённый.  — Разве Чуя не говорил, что он дружит с его компанией? Может, у них опять посиделки, м? — спрашивает Фёдор, точно угадывая его мысли.  — Но его нет дома слишком часто в последнее время. Предупредил бы хоть, — фыркает Дазай. Не то, чтобы у него были какие-то конкретные планы на пустую квартиру или наоборот, но они практически не общались с приезда в Америку. Нет-нет, да и появляется мысль, что его могут переманить в другую организацию, а за это никто спасибо Дазаю не скажет.        В то же время он не хочет изображать из себя сильно тревожного человека, потому что ему, в общем-то, всё равно, чем занимается юный мафиози в свободное от работы время. А работы у них больше нет, так что всё время свободное.  — Пойду позвоню Чуе, — продолжает Дазай, вставая и уходя.  — Параноик, — посмеивается Фёдор, внутренне соглашаясь, что он вполне может сделать всё домашние задания за них двоих, пока тот филигранно отказывается от этого занятия.        Дазая нет совсем недолго, и из гостиной не слышно криков — это первый хороший знак. А вторым хорошим знаком становится то, что он говорит, когда заканчивает свой телефонный разговор и возвращается в комнату:  — Я абсолютно ничего не понял, потому что на фоне очень шумно, а Чуя пьяный. Они отмечают его новоселье. И он трижды поклялся моей жизнью, что Ацуши будет завтра в школе.  — Он съехал от родителей? — спрашивает Фёдор, продолжая параллельно писать в тетради решение задачи. — Как интересно.  — Его отец был достаточно лоялен на ужине, но если верить рассказам самого Чуи, то они не ладят, — отвечает Дазай, усаживаясь обратно на кровать и кидая телефон рядом с собой на матрас. — Фрэнсис решил держать проблемы подальше от себя?  — Не знаю, — пожимает плечами Фёдор, которому в последнюю очередь сейчас хочется думать о том, что там происходит у Чуи, когда у них есть пустая квартира и целая ночь на двоих именно благодаря очередным его концертам в жизни. — Если ты закончил с поисками пропавшего соседа, то, может, займёшься уже домашним заданием, м?  — Да-да, — нехотя соглашается он.        Полчаса проходят в тишине, разрушаемой только звуками касания ручки об бумагу и волнами мыслительных процессов в голове Дазая. Фёдор заканчивает раньше, как всегда идеально подделав его немного корявый почерк и довольно оценивая свою работу, поэтому разворачивается в сторону кровати, укладывая руки на спинку стула, а на них сверху — голову. Так удобнее смотреть на что-то красивое. Или на кого-то.        Задумчивый Дазай с ноутбуком на коленях очень сильно напоминает самого себя несколько месяцев назад в одну из их прогулок по Центральному парку. Он тогда так же прищуривал глаза, глядя вперёд себя и оживлённо что-то рассказывая, но сейчас Фёдор не вспомнит ни слова, ведь всё его внимание было направлено на его длинные ресницы. Румяные от мороза щёки. Прохладные губы. И пальцы, обнимавшие стаканчик с кофе.        Тогда и мысли не было о том, что они найдут друг в друге нечто большее, чем взаимопонимание во многих вопросах.        Он встаёт из-за стола, садится рядом на кровати и кладёт голову ему на плечо, чтобы заглянуть в экран и прочитать, что он так активно печатает на английском, но Дазай пахнет гелем для душа из его дома и безумно отвлекает. Свежесть раскрывается сладковатыми оттенками, и Фёдор ведёт носом по его шее, вдыхая тепло его кожи.  — Федя? — обращается к нему Дазай, слегка вздрогнувший от неожиданности, но продолжающий смотреть в ноутбук перед собой.  — М?  — Что ты делаешь? — этот вопрос уже заставляет Фёдора остановиться в шаге от касания губами к коже, и он поворачивает свою голову на место:  — Ничего. — Ты пытаешься отвлечь меня от написания эссе? — посмеивается Дазай, проставляя новый абзац в документе. Ему никогда не было сложно формулировать свои мысли по заданной теме, но… английский.        А тут ещё… Фёдор.       Который достаточно часто проявляет инициативу, первый берёт его за руку, обнимает или целует, но таких вещей он ещё не делал. Особенно во время самого важного занятия по его же собственному мнению — учёбы.  — Ни в коем случае, — отвечает он очень-очень серьёзно, надеясь, что его щёки не краснеют от того, какую шалость он только что неосознанно сотворил.  — Хорошо. А то мне просто показалось, что пытаешься, — игривая улыбка на лице сменяется размышлениями о новом предложении, а Фёдор молчит и замирает, стараясь не мешать ему думать.        Тот факт, что он мог бы сесть и написать всё прямо перед уроком или соврать, что они что-то не поняли, делает ситуацию невыносимой, когда Дазая так приятно касаться.        И они одни дома.        В полутёмной комнате, освещаемой только настольной лампой и экраном ноутбука.        Он прислушивается к монотонному звуку клавиатуры, опуская взгляд вниз на пальцы на ней, и новая волна дрожи проносится по телу Дазая, когда его шеи всё же касаются губы Фёдора. Он раскрывает их, обдавая жаром кожу, пока рука пробирается под футболку снизу. Его футболку, в которой Дазай ходил у него дома и благополучно уехал к себе в ней же.  — Фёдор? — Дазай пытается звучать чуть более строго, обманывая и себя, и его, но у него ни черта не получается, потому что теперь он действительно отвлёкся.  — М? — снова отвечает он, даже не думая останавливаться и уже проходясь своими пальчиками по его животику вверх.        Фёдор точно слышит телепатически, как Дазай материт про себя идиотское задание, встав перед самым очевидным выбором на свете и опуская глаза на него, чтобы поймать хитрый взгляд в ответ.