American horny story

— Только не говори, что тебе не хватило той ночи перед ужином, — Дазай наклоняется, чтобы отложить ноутбук на пол, а рука Фёдора скользит ему на спину, щекотя кожу, — Федя, — это звучит так, будто он хочет его остановить, но на самом деле ему нужны лишь ответы на вопросы, что за бесы вселились в его парня, до этого считавшего близость чем-то крайне порочным и стыдливым. — Да, — отвечает он, убирая ладонь, чтобы поиздеваться. Фёдор ложится на своей стороне кровати на спину и скрещивает руки на груди. — Ты быстро сдулся.  — Я?! — Дазай резко поворачивается к нему, и хорошо, что на полу лежит ковёр, иначе падающему ноутбуку было бы плохо. — Для первого раза я справился гораздо лучше, чем ты, — он недовольно фыркает, глядя в озорные глаза, довольные реакцией на дешёвую провокацию. — Ты это не серьёзно сейчас, да?  — Даже не знаю, — посмеивается Фёдор. — Но если не хочешь…  — И с чего ты взял, что я не хочу? — спрашивает Дазай, подвигаясь к нему и нависая сверху. — И что за дурацкие манипуляции?  — Я так флиртую. — Нет, ты флиртуешь не так, — отвечает он. — Так ты треплешь мне нервы, но я не понимаю, зачем.  — Давай ты просто поцелуешь меня, а поговорим мы потом, м? — Фёдор закусывает нижнюю губу, глядя ему в глаза, и это почти работает, потому что Дазай тянется к нему, но останавливается в самый последний момент в нескольких сантиметрах.  — Сначала мы говорим, а только потом ты получишь то, что хочешь, — он отвечает Фёдору самодовольной ухмылкой, совершая фатальную ошибку, потому что с ней он выглядит ещё горячее, чем до этого. Дазай был не готов к тому, что его обхватят рукой за затылок, протягивая ближе, пока их губы не соприкоснутся. Мозг предательски отключается в этот момент вместе со здравым смыслом, потому что, чёрт, целовать этого парня безумно приятно. И кажется, что Достоевский всё же притворялся неумелым девственником с провалами в памяти, ведь вторая его рука достаточно уверенно скользит к чужим штанам и уже расстёгивает их, пока Дазай пытается не завалиться на него сверху. — М!        Они будто возвращаются назад во времени, где пробовали заняться друг с другом сексом впервые, а закончилось всё дракой — Дазай резко приподнимается и отползает на безопасное расстояние в конце кровати, смеясь над его попытками уйти от темы. Безусловно, он сам вложил это оружие в руки Фёдора, но сейчас соблазнениями тот не отделается после договорённости об открытых и честных отношениях.  — Я тебя слушаю, — говорит Дазай, искренне наслаждаясь его недовольным выражением лица.  — Боже, какой же ты душный, — вздыхает Фёдор и снова начинает бурчать что-то на русском языке, тоже приподнимаясь и усаживая свою задницу на матрас. — Просто объясни мне, зачем ты вечно всё усложняешь?  — Я усложняю? — ахает он. — Прости, а как часто ты до этого сам ко мне приставал, м? Может, я не припомню? Кажется, ты называл меня озабоченным, просил не шутить пошлые шутки, а потом был автором нашего «воздержания», — он приподнимает вверх пальцы и рисует в воздухе кавычки. — Скандал учинил, что местами меняться не хочешь, было такое?  — То есть, если от меня нет инициативы — это плохо, а если есть — тоже плохо? — спрашивает Фёдор, игнорируя каждый заданный вопрос. Если до этого всё было похоже на милую игру, то сейчас Дазай начинает страшно раздражать, — Может, это ты определишься, каким ты меня хочешь видеть?  — Настоящим, Фёдор. А ты опять творишь какую-то странную дичь, не похожую на твоё обычное поведение, — говорит Дазай. — Настоящим, — повторяет он, опуская взгляд вниз на секунду. — А ты не думал, что люди могут вести себя по-разному? Ты пытаешься упрекать меня во лжи и притворстве только из-за того, что мне стало комфортнее проявлять свои чувства по отношению к тебе? Страшно стало, Дазай? Это ведь больше похоже на что-то серьёзное. — Я не… — Хватит, я понял, — перебивает Фёдор, не давая ему ничего сказать. — Откровенным мне нужно быть? Да ты уже достал на своих качелях качаться и меня приплетать каждый раз. Мозги нужно в правильное время включать и выключать, а у тебя всё… шиворот-навыворот! — последние слова он произносит на русском, не сумев быстро подобрать аналог на японском, из-за того, что мысли с эмоциями на пару бегут впереди способности их анализировать. — Upside down! — говорит Фёдор. — То есть, наоборот? — спрашивает Дазай, сидящий немного в шоке от того, что впервые увидел, как его парень выходит из себя. Это выглядит как минимум необычно, а как максимум — странно, потому что Достоевскому свойственна сдержанность, но сейчас он и правда злится. — Тебе не кажется, что ты выбрал самый тупой в мире повод для ссоры?  — Я? — спрашивает он, вставая с кровати. — Я выбрал классно провести время со своим парнем, а он ведёт себя как последний параноик и обсирает всю атмосферу вместо того, чтобы просто ответить «нет». — А ну стой, — отвечает Дазай, пытаясь перехватить его на полпути из комнаты, но Фёдор слишком юркий, чтобы получилось это сделать. — Успокойся! — ещё одна неудачная попытка, и он просто идёт за ним, пока дверь ванной не хлопает перед лицом. — Молодец! Ахуенно придумал!  — Отвали, — говорит Фёдор, прижимаясь к двери спиной на случай, если Дазай решит вломиться.  — Ну и сиди там! — раздаётся с другой стороны, а следом раздаются шаги. Довольно твёрдые и сделанные с явным раздражением. Неужели ему какое-то домашнее задание важнее, чем… хотя бы поцелуи?        Фёдор думает, что эти отношения слишком разрушающие, потому что они пытаются думать друг за друга и копаться в тех вещах, в которые лучше не лезть. Доверие выстраивается по крупицам, а затем рушится из раза в раз, оставляя после себя только разочарование вперемешку со злостью.        Дазай хочет знать абсолютно всё, чтобы чувствовать себя безопасно. Ему нужны объяснения. Он хочет уметь читать чужие мысли, а Фёдор ненавидит открываться кому-то, и его психика не видит разницы между дулом пистолета, направленным прямо в лоб, и всеми этими вопросами о мотивах совершить определённое действие. Потому что если он задумается о чём-то — сможет передумать. Его заставляют говорить о том, почему он желает чего-то определённого, делая это вроде из заботы, но в реальности ничего не изменилось после того, как он сказал, как на самом деле сложно ему жить. И все эти манипуляции… являются просто образом жизни и тем складом ума, с которым они живут столько лет, что они намертво въелись и в слова, и в действия. Уже не может быть по-другому.        Он хочет домой. Не в этот дурацкий двухэтажный дом с деревом под окном, а в Россию, где так привычно и спокойно. Где вся жизнь выстроена по удобным сценариям, а вещи лежат на неизменных местах на полках. Где никто не даёт обещаний, которые не сможет выполнить, а если и делает это, то получает соответствующее наказание, и они больше никогда не видятся с этим человеком. Дазаю нужно немного повзрослеть и понять, что так вести себя нельзя, но Фёдор — не тот человек, который должен его этому учить. Он не должен ему абсолютно ничего, раз до того не доходят примитивные вещи.        Он мог бы отсидеться в ванной, а потом попробовать с ним нормально поговорить, но пошёл этот Дазай далеко и надолго в последний раз. Пусть трахается со своей рукой, раз такой умный. Она наверняка его не удивляет своими действиями.       Дверь в гостиную открывается слишком резко, и от удара об стену спасает только стопорок, установленный на полу.  «Забрать свои вещи и уйти. Забрать свои вещи и уйти. Забрать свои вещи и уйти.» — мысленно повторяет себе Фёдор, стараясь как можно более спокойно вернуться в комнату.       Дазай молчит. И обиженно смотрит на него, уже привыкший к тому, каким способом Фёдор решает все конфликты между ними. Он снова уйдёт, запрётся в своей комнате и будет страдать в одиночестве от несуществующей болезни, пока тот не придёт извиняться хрен-знает-за-что. Этот сценарий всегда работал, и лишь вопрос времени, когда они помирятся и уже спокойно смогут обсудить очередное недопонимание.  — Если ты ко мне приблизишься — я тебя убью, — говорит Фёдор, сложив свой рюкзак. Ситуация с треском ломается вместе с самым очевидным исходом, потому что он снова удивляет своим поведением.        Дазай хмурится, пока тот выходит из его комнаты, и успевает прокрутить то, как интересно могут сложиться все их планы, в которых замешаны семьи, так что задаёт вполне уместный вопрос, как ему кажется: — А как же поездка в Японию?  — Да, — говорит Фёдор, оборачиваясь. — Хорошо тебе съездить, Дазай. Надеюсь, ты не вернёшься оттуда.  «Ахуенно» — думает про себя Дазай, не понимая абсолютно ничего.

***

      Утро встречает пасмурной погодой, погружая Нью-Йорк в серость, и с самого начала дня у Дазая есть предчувствие, что что-то не так. Это не просто эмоции из-за ссоры и беспокойство по поводу в очередной раз разрушающихся отношений, а та самая интуиция, которую Фёдор использовал в своём плане по разоблачению «мафии» среди «мирных жителей».        Все его ощущения оправдываются, когда он приходит в школу и видит сначала откровенно страдающего от похмелья Ацуши, зевающего за партой в гордом одиночестве, а затем — Фёдора, сидящего на своём законном месте рядом… с Чуей. Рыжий буквально сел за их парту. На место, на котором всегда сидел Дазай.  «Вы прикалываетесь» — мысль, заставляющая закатить глаза.        Он не хочет знать, что произошло вчера ночью и сегодня перед уроком. Не хочет знать, какого хрена они сидят вместе и явно специально игнорируют его присутствие. Но он знает, что это самая дешёвая провокация на то, чтобы подойти. Вопрос лишь в том, боится ли он Фёдора, его слов и возможных действий.        Дазай стоит в дверях, думая о последствиях, и на ум приходят слова отца, что все проблемы решаемы. Любой конфликт, который могут развернуть дети влиятельных родителей — это лишь крупица песка в пустыне, которую легко сдуют ветром взрослые, если захотят. И сейчас он как никогда уверен в поддержке Мори, что бы ни случилось, поэтому он подходит к своей парте.  — О, при… — начинает говорить Чуя, первым видя Дазая, но тот выглядит так, будто собирается силой вышвырнуть его со стула. — Пожалуйста, только не кричи, у меня голова болит, — продолжает он, приподнимаясь и уходя на своё место. Без вещей. У него здесь не было этих блядских учебников, сумки и тетрадей, но Дазай был так сосредоточен на другом, что не заметил.       Они не собирались вместе сидеть, и его реакцией наслаждается Фёдор, даря свой взгляд: — Я могу простить тебе этот метр, но на будущее — это была ошибка, — говорит он.       Дазай поджимает губы из-за дикого желания сморозить что-то в ответ, вроде «Я тоже умею угрожать» или «Серьёзно? Ну давай объявим войну и разнесём всю школу в попытках подпортить друг другу жизнь», но он умный. И перед ним сидит такой же умный парень, с которым нужны более интересные тактики: — Я просто хотел тебя предупредить, что собираюсь рассказать своему отцу о моей ориентации, — говорит Дазай. — И о том, с кем я встречался.  — М-м, мне нужно тебя с этим поздравить или для чего мне эта информация? — спрашивает Фёдор. — Ну да. Действительно, — отвечает он с улыбкой и уходит за парту в самом конце класса. Первый шаг сделан, и он был ужасно некрасивым, но ему не оставили выбора, так что пусть Достоевский разбирается с последствиями своих психов. Хоть он и не подаёт виду, но внутри него точно взрываются тысячи бомб из-за беспокойства на эту тему. Достаточно лишь подождать, и Дазай готов это сделать.        Он спокойно расстёгивает свой рюкзак, удовлетворённый достойным ответом на очередную манипуляцию, а потом боковым зрением видит, что Фёдор уходит, и эмоции тут же становятся смешанными, потому что так быть не должно. Или должно? Дазай в ту же секунду осознаёт, что не просчитал его действия, решив импровизировать, поэтому и сейчас он вскакивает следом, но по дороге сталкивается с Чуей, сделавшим то же самое. — Свали, — шипит он на рыжего, когда тот его отпихивает, и в этот момент звенит звонок. Учитель входит в класс и смотрит на них вместе с одноклассниками. Атмосфера мгновенно становится отвратительно абсурдной, напоминая самые нереалистичные в мире декорации. Боже, они преступники, которые ходят в школу. В этом нет никакого ебучего смысла, поэтому они оба преспокойно выходят за дверь с улыбками, останавливаясь в коридоре. — Какого хрена, Чуя?  — Это ты пошёл за мной, — отвечает он, уходя вперёд и вынуждая себя догонять.  — Какого хрена ты сидел с моим парнем, а не какого хрена ты решил свалить с урока, — раздражённо говорит Дазай, из-за того, насколько сильно ненавидит объяснять очевидные вещи.       Никакого ответа не последовало, и Чуя просто продолжает идти, вглядываясь то в окна, выходящие во двор, то в двери других кабинетов. — Окей, — вздыхает Дазай. — Почему ты решил выйти?  — Опять долго до тебя доходит, да? — язвит он, открывая дверь в туалет и заходя туда. Он проверяет все кабинки и замирает на месте на секунду, поворачиваясь к нему. — У вас были какие-то свои места в школе?  — Что?  — Блять, я сейчас тебе врежу, если ты не начнёшь соображать, — отвечает он. — Где, по-твоему, может сейчас быть Фёдор, который точно бы не успел уехать домой?  — Поче… — так вот, зачем он смотрел в окна. Они задержались в кабинете, но на улице не было видно ни машин, ни его самого, поэтому Чуя пошёл проверять туалет. — Шахматный клуб, — говорит Дазай, разворачиваясь и уходя. — У нас нет шахматного клуба в школе, дебил, — ещё больше раздражает Чуя, нехотя идя за ним, потому что не представляет, что Дазай может иметь в виду.  — Есть. В нём только два человека, — отвечает Дазай, ускоряясь, когда подходит к лестнице. И теперь у него нет сомнений, что рыжий знает больше, чем он, и что они не просто так сидели вместе, иначе он бы не пытался добраться до Фёдора и не разговаривал бы с ним этим обвинительным тоном. Дазай резко останавливается и хватает его за футболку, прижимая к стене, — О чём вы говорили?  — Я уже устал поражаться тому, насколько ты пизданутый, — отвечает Чуя, прописывая ему кулаком в солнечное сплетение. Дазай слегка сгибается, отпуская его, и хочет замахнуться в ответ, но тот его пихает вперёд, — Веди, блять! — и никакой реакции. — Упрямый баран, ты серьёзно не понимаешь, что ему нужна помощь?  — Помощь? — Дазай готов рассмеяться от того, насколько важное выражение лица сейчас у Чуи. — Это не шутка? Он вчера угрожал убить меня, если тебе ещё не рассказали все подробности нашей новой ссоры.  — Кроме тебя таким никто больше не занимается, — отвечает он, не видя больше никакого смысла в ведении этого диалога и вспоминая обо всех закрытых и заброшенных аудиториях, используемых под склады учебных материалов. Очевидно, что в одной из них и обосновался этот «шахматный клуб», а раз Дазай привёл его именно на второй этаж, то в конце коридора должна быть одна, куда Чуя и направляется.        Придурок идёт следом чуть медленнее, видимо, всё ещё пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что Фёдор не ныл по поводу его ужасного поведения, но что тогда он обсуждал с Чуей, если не это? И почему с ним? Разве что…        Дазай переходит на бег и открывает дверь раньше него, но внутри пусто. И рыжий спокойно заходит следом, начиная рассматривать заставленный коробками пол и полки на шкафах.  «Нет, было глупо подумать, что они сговорились и организовали подставу» — думает Дазай. Школа не похожа на то место, в котором можно провернуть что-то подобное и остаться безнаказанным хотя бы со стороны Фрэнсиса, который ей владеет, а значит, рыжий не стал бы рисковать. — Здесь пусто, — говорит он, и в эту игру становится играть скучно, поэтому Дазай выходит. Не стал бы Фёдор прятаться там, где они провели вместе много времени, если у него случился нервный срыв из-за этих отношений, поэтому он уходит искать дальше, расходясь с Чуей в разные стороны коридора.        И как только Дазай уходит по лестнице обратно вниз, тот возвращается в бывший кабинет математики и закрывает за собой дверь, придвигая к ней коробки на всякий случай.        Чуя идёт до конца стены и заглядывает за шкаф, где на своём рюкзаке сидит Фёдор, сцепив руки в замок и упирая их в свой лоб.  — Ты хорошо держишься, — говорит он, приседая перед ним. — Я достану тебе рецептурные успокоительные и снотворное к вечеру.  — Спасибо, — тихо отвечает он.  — Идём, я выведу тебя через чёрный ход, — Чуя встаёт и подаёт ему руку в ожидании, пока Фёдор несколько раз глубоко вдохнёт и выдохнет прежде, чем подняться следом. Достаточно было его болезненного «Мне нужна помощь, я не справляюсь», чтобы понять суть ситуации. Он понимает, каково ощущать себя бессильным, не желая видеть эту печаль в глазах семьи, которая снова в тебе разочарована, но пытается это скрыть. И достаточно было того, что Чуя видел на ужине, чтобы не задавать лишних вопросов, а просто быть рядом.        Не важно, что делает и говорит Дазай, не имеющий никакого понятия о настоящих душевных драмах, разрастающихся внутри из-за бесконечного желания быть лучшим из лучших. У него, наверняка, тоже есть свои трудности, но он ведёт себя так, будто ни разу в жизни не получал по лицу за свои ошибки ни от родителей, ни от жизни.        Чуя выходит первым и просматривает коридор, а затем выводит Фёдора на запасную лестницу, куда можно только сотрудникам или тем, кто давно украл себе пропуск. Они выходят на улицу с тыльной стороны школы и молча идут на парковку, где стоит его мотоцикл. — К тебе или ко мне? — посмеивается рыжий, доставая ключи из кармана, и эта шутка идеально разряжает атмосферу, вынуждая Фёдора улыбнуться. Чуя перекидывает ногу через мотоцикл и заводит его, — Я постараюсь не гнать. — Тогда у нас не будет шансов разбиться, — пожимает плечами он, садясь сзади него.  Рыжий звонко смеётся, резво давая по газам и вылетая с парковки в сторону своей новой квартиры, и это ощущается хорошо, несмотря на холодный воздух на улице и отсутствие верхней одежды на них, забытой в шкафчиках у основного входа.