American horny story

      Крысы должны вернуться домой не раньше полуночи. А если повезёт, то часам к двум или трём, потому что собирались в бар. До прихода Дазая было примерно полтора часа на то, чтобы ещё раз всё хорошенько обдумать и подготовиться.        Прочитав все статьи, размещённые на первых четырёх страницах поисковика, и отдельно поискав ответы на дополнительные вопросы, Фёдор решил, что лучше сделает всё сам, чем доверится рукам юного экспериментатора. Возможно, у его парня был похожий опыт с девушками, но это они не обсуждали, поэтому лишний раз Дазая нагружать не хочется. Достаточно системы правил, как он должен себя вести от начала и до конца процесса.        Есть всё, что нужно: тихое и свободное пространство дома, смазка на водной основе и тонкие длинные пальцы, которые вполне справятся с тем, чтобы побороть естественный порядок организма. Почему-то большая часть статей рассказывала про анальный секс в обычных парах, будто гомосексуальных в мире не существует, но это скорее издержки поиска материалов на русском языке. Одно он знал наверняка — ему может не понравиться, и это абсолютно нормально. В этом случае они придумают что-нибудь ещё.        Фёдор проводит в душе чуть больше времени, чем обычно, а затем набирает себе горячую ванну, чтобы расслабиться. Он возвращается в спальню и скидывает полотенце на стул. Укладывается на кровать на бок и первое, что ему надо сделать — освоить технику наружного массажа.        Немного смазки выдавливается на руку и растирается между пальцами. То, что собирается сделать Фёдор, ужасно непривычно. Он, конечно, увлекался разными пошлыми вещами, едва вступил в пубертатный возраст, но нельзя сказать, что это было часто, хоть и нет ничего сложного в том, чтобы обхватить рукой член и снять напряжение, но он никогда не понимал, зачем это делать, в принципе. Не потому что кто-то запрещал, а просто… зачем? Если можно и так нормально жить, тратя время на что-то ещё.        И он не предполагал, что у него в семнадцать лет появится парень, который будет мечтать лишь о том, как бы поскорее заняться сексом. Дазая, видимо, гормоны не пощадили, а он достаточно сильно нравился, чтобы согласиться хотя бы попробовать.        Он медленно скользит пальцами по коже между ног, поглаживая, и слегка надавливает на колечко мышц, будто проверяет всё ли на месте. Проходится круговыми движениями по нему, быстро приходя к выводу, что это ощущается хорошо. Он проводит средним пальцем по колечку, завершая очередной круг, и постепенно заходит внутрь. Горячая упругость мышц тут же обволакивает фалангу, побуждая к новым исследованиям своего тела, и Фёдор делает несколько движений вперёд-назад, невольно представляя, как это будет делать большой и твёрдый член, истекающей естественной смазкой от возбуждения, другой человек.   И в этот момент его собственный член вздрагивает, привлекая к себе внимание.  «О боже» — думает он про себя, пытаясь осознать тот факт, что только что возбудился от мысли, в которой его трахают.  Так ведь и должно быть, да..?  Значит, у них получится заняться сексом..?  И… они, вроде как, подходят друг другу?        Фёдор продолжает свои нехитрые манипуляции, параллельно пытаясь рассуждать в голове о чём-то совершенно отвлечённом, но мысли неизбежно возвращаются к Дазаю и тому, что они могут сделать вдвоём. Палец внутри двигается глубже и глубже, пока не доходит до своего основания, и, блять, это уже не просто хорошо. Это приятно.  А ещё приятнее, когда в тебя заходят уже два пальца, медленно растягивая стенки, и вторая рука сама тянется к члену, чтобы дать дополнительной стимуляции.  Кажется, что он упустил слишком многое, лишив себя самоудовлетворения, поэтому сейчас тело просто сходит с ума от новых ощущений, ёрзая по матрасу в поисках более удобного положения, чтобы протолкнуть пальцы глубже.        Фёдор тяжело дышит, тихо постанывая и напрочь забывая о том, что хотел просто подготовиться к сексу, потому что теперь хочется только большего, и даже три пальца кажутся недостаточными.  «Будь у меня какие-то игрушки…» — думает он, пытаясь справиться одной рукой сзади, пока вторая ускоряется спереди на его члене, приближая к пику, а всё тело содрогается в предвкушении такого яркого оргазма, который он ещё никогда не испытывал в жизни.        Его стоны становятся ещё громче, и какое счастье, что он дома один, ведь точно было бы стыдно, если бы кто-то увидел услышал, чем именно он занимается, не в силах сдержаться или остановиться. И он кончает себе в ладонь, не прекращая двигать пальцами, входя в себя снова и снова, закрывая глаза от наслаждения и растекаясь на кровати. 

***

      Ровно в назначенное время раздаётся звонок в дверь, будто Дазай стоял на улице и специально выжидал, чтобы продемонстрировать свою пунктуальность.        Фёдор бежит через гостиную, проезжая оставшийся путь до прихожей по полу на носках, и открывает дверь: — Да-зай! — звучит весело и совсем немного неловко. — Ты так рад меня видеть, — посмеивается Дазай, заходя внутрь. — Не передумал?  — Нет. С чего вдруг я должен был передумать? — спрашивает он, приподнимая вверх одну бровь. И хорошо, что его парень не умеет читать мысли, иначе было бы не избежать целого сборника глупых шуток на тему того, что интересуют сейчас Достоевского только его более длинные пальцы и то, что находится у него в штанах.  — Это хорошо, потому что я купил тебе носочки, — говорит он, высосывая из-за спины руку с небольшим бумажным пакетом.  — Мягкие?  — Да. А ещё они белые и пушистые, — посмеивается Дазай, который нет-нет, да и представлял пару раз Достоевского в чёрных чулках (зачем-то), и очень странно преподносить ему именно такой подарок для секса. Чёртовы носочки для секса, с ума сойти.  — Дай, — коротко отвечает Фёдор, протягивая руку вперёд и получая в неё пакет. Он заглядывает внутрь и удовлетворённо кивает, — Ты заслужил один балл за внимание к деталям.  — Это вместо «спасибо»? — спрашивает он, разуваясь. — И что за система оценок?  — Сейчас шкала одобрения находится на достаточно высоком уровне, но если будешь плохо себя вести, то я буду минусовать твой рейтинг, — поясняет он.  — И что будет, когда я останусь с нулём?  — Я бы на твоём месте волновался, что будет, если ты уйдёшь в минус, — отвечает Фёдор, ухмыляясь и уходя со своими носочками наверх.  «И что же я должен такое сотворить, чтобы узнать?» — думает про себя Дазай, кидая сумку на комод и тут же вспоминая, что там всё необходимое, поэтому снимает пальто и берёт её обратно в руки.        Обычно Достоевский более гостеприимный и не сваливает подальше сразу, как только он пришёл, но сейчас… волнуется что ли? Да что там, Дазай тоже волнуется, стараясь держать в голове все правила, которые ему озвучили. Он ещё никогда так не запаривался, чтобы с кем-то переспать. И не важно, что все его девушки были старше и делали всё сами, оставляя ему только самую приятную часть процесса. Нельзя сказать, что он специально таких выбирал, но со сверстницами никогда не было интересно, потому что их он считал недалёкими, даже несмотря на опережение мальчиков в развитии. Дазай-то не обычный человек, а гений современности, который гораздо больше знает о жизни, но он тут же берёт свои мысли обратно, когда поднимается в комнату Фёдора за ним.  «Ты ужасно тупой, если думаешь, что наследник русской мафии правда плюшевый мальчик» — так сказал Чуя, да? Теперь он совершенно точно был ужасно тупым, потому что иначе не может назвать человека, довольно покачивающего ногами в новых пушистых носочках и рассматривающего их.  — Нравятся?  — Да, спасибо, — отвечает Фёдор и похлопывает по матрасу рядом с собой, улыбаясь.  — Ты ещё вкусняшку мне дай, — посмеивается Дазай, подходя ближе.  — Всегда хотел завести щенка, — говорит он, вскидывая брови вверх. — Но если ты решишь меня облизать или укусить… — продолжает он, стараясь пока не выходить из образа, который создал во время обсуждения всего процесса.  — Мой хозяин очень жестокий, — отвечает Дазай и слегка надавливает рукой на его плечо, заваливая поперёк кровати и усаживаясь на него. — И как мне лучше начать, м?  — Ты уверен, что правильно понял слово «сверху»? — спрашивает Фёдор. — Или это ты передумал, поэтому мы… — слова теряются в воздухе, когда Дазай наклоняется ближе, и его губы касаются с такой нежностью, что тот на мгновение забывает о своих вопросах.       Он медленно проводит рукой по щеке Фёдора, словно изучая каждую черту его лица, и чувствует, как сердце забилось быстрее всего от одного прикосновения. Поцелуй был мягким и нежным, как утренний туман. Дазай словно хотел передать все свои чувства через этот простой жест. И Фёдор отвечает, обняв Дазая за шею и притягивая ближе к себе.        Его руки скользнули по спине Дазая, и он закрыл глаза, позволяя себе погрузиться в этот сладкий момент. Он никогда не думал, что сможет так открыться кому-то, но рядом с ним все страхи и сомнения растворялись. Если он до сих пор и думает только о сексе, то ему придётся очень постараться, чтобы дойти до цели и справиться с ней — так думает Достоевский, стараясь не спалить своё собственное желание, чтобы не проиграть очередную битву в их холодной войне.        И ему ничего не стоит скинуть Дазая с себя, заваливая на бок, а то уселся тут своей костлявой задницей прямо ему на ноги.  — Эй! — возмущается он, совершенно точно уверенный, что не нарушил ни одно правило своим поцелуем.  — Нормально сядь к подушкам, чтобы было удобнее, — отвечает Фёдор, отползая к изголовью кровати.  Нет, ну какой душнила, а? К стене его прижимает и нормально себя чувствует, а тут не может на матрасе спокойно полежать?        Очень хочется ответить что-то вроде: «Может, мне сразу сесть тебе на лицо?», но Достоевский точно не оценит. Впрочем, он и выполнить своё же указание шансов не оставляет, усаживаясь ровно посередине кровати. Будь она побольше — Дазаю бы хватило места, но сейчас он просто смотрит на несчастные клочки пространства по бокам от него, не понимая, куда себя девать. И почему он вообще должен сесть, а не лечь?        Фёдор ухмыляется и хватает его за толстовку, притягивая к себе. Он снова целует Дазая в губы, тут же проникая внутрь своим языком внутрь и точно провоцируя вырвать у него из рук контроль над ситуацией. Вот, что он делает — перехватывает инициативу, чтобы выиграть и доказать, что Дазай не в состоянии справиться с его условиями.  «Ну давай поиграем» — думает он про себя, игнорируя провокацию в голове и отвечая на поцелуй.        Руки пробираются под белую толстовку и ласкают кожу нежными прикосновениями, пока их языки сплетаются друг с другом. Мышцы пресса Фёдора он уже ощущал под подушечками пальцев, но сегодня можно и нужно зайти дальше, поэтому одна рука Дазая скользит на поясницу, оставаясь там, а вторая поднимается выше по рёбрам.  — М-м, сними, — шепчет Фёдор на секунду разрывая поцелуй, и этому сладкому голосу хочется поддаться, но за ним стоит слишком хитрый умысел, чтобы это сделать. Мечтает его ударить? Псих.  Просто псих, который очень нравится Дазаю.  — Сними мою, — выдыхает он и начинает новый поцелуй, рукой добираясь до его сосочка и медленно проводя по нему большим пальцем, пока Фёдор вздрагивает и действительно тянет вверх край его тёмной толстовки, отвлекая от чудесного занятия и заставляя поднять обе руки. — Доволен? — спрашивает Дазай, когда остаётся полуголым перед ним.  — Да. Без бинтов ты выглядишь лучше, — кивает Фёдор и закусывает губу, когда резко снова заваливает его на бок рядом с собой. Он укладывает руки Дазаю на шею, продолжая его целовать и зарываясь пальцами в волосы. Хоть на его теле ещё и остались небольшие ссадины и желтоватые пятна от синяков, но выглядит оно просто великолепно в глазах Достоевского.        Одновременно очень сильно хочется остановить его и спросить, что именно он задумал и пытается провернуть, но и не хочется, потому что все его действия заводят. Фёдор красивый, нежный, его кожа такая тёплая, и он ластится как кот под мартовским солнышком. За окном постепенно темнеет, а Дазай повторяет осторожную попытку прикоснуться к его груди.        Твёрдый бугорок между пальцами ощущается трогательно. Он слегка сжимает его сосочек и слышит первое тихое «М-м», уже от удовольствия, а не от любви Фёдора к этой букве во всех фразах, когда он хочет казаться игриво-хитрым. Он прижимается бёдрами ближе к Дазаю, проходясь языком по его нижней губе и будто улыбаясь, но наверняка не видно — открыть глаза кажется чем-то незаконным в таком сладком моменте.  «Никаких засосов, укусов и царапин» — проносится в лохматой (больше от того, что его уже изрядно поваляли сегодня) каштановой голове, когда он опускается своими губами ниже, к шее Фёдора.       От горячего и влажного поцелуя она тут же покрывается мурашками, а его руки начинают трогать голый торс в ответ, спускаясь с плеч Дазая. И теперь уже он подаётся вперёд своими бёдрами, проникая правым коленом между его ног.        Фёдор позволяет это сделать. Он прогибается в пояснице и откидывает голову назад, открывая доступ к своей шее, давая Дазаю чёткое разрешение продолжать, хоть это и было слишком просто, но отрицать его опыт талант в постели просто глупо. Он не сделал ничего выдающегося, но рядом с ним хочется раствориться, наслаждаясь комфортом и таким особенным чувством внутри, поэтому в его собственной голове всплывает такое знакомое «Заслужил».        Прелюдия должна быть долгой — об этом знают они оба, но Фёдору хочется быстрее перейти к самому приятному, пока Дазай уверен, что его убьют, если он будет торопиться. И ситуация ломается, когда Фёдор проводит руками по его животу вниз и расстёгивает джинсы, вызывая очередное замешательство.        Дазай продолжает ласкать его сосочек и целовать в шею, постепенно поднимаясь губами к уху, чувствуя, как рука парня уже пробирается под резинку боксеров и оттягивает её.  — Федь, ты куда-то спешишь? — шепчет он, опаляя своим горячим дыханием кожу и снова заставляя вздрогнуть.  — Да, — честно отвечает Фёдор и поджимает губы, сдаваясь. — Я… — это сложно сказать вслух, но Дазай не догадается, если ему не намекнуть после всего, что он умудрился наворотить, пока соглашался. — Я… немного готовился, — «и вроде как занимался сексом сам с собой, представляя тебя и то, как это будет вдвоём» зависает у него в голове, пока он мысленно возвращается назад во времени и вспоминает, что после второго душа едва место себе смог найти, чтобы дождаться его.  — А? — Дазай чуть отстраняется, чтобы взглянуть в его глаза, и Фёдор похож на нашкодившего щенка, всё ещё держа пальцами резинку его белья и молча спрашивая разрешение на… — Что ты делал, м?  Нет.  Нет-нет.  И ещё тысяча «нет».        Дазай не должен такое спрашивать. Он не должен знать такие подробности. И они не должны это обсуждать. Но он спрашивает. Именно потому что он не просто Дазай, а самый блядский Дазай, который только может быть. Со своим вот этим дурацким блеском в слегка прищуренных карих глазах, который появляется каждый раз, когда его что-то очень сильно интересует. И он спрашивает так, будто информация о подготовке — самое сексуальное и развратное, что он может услышать в жизни.        Но Достоевский не такой.        Или… уже такой?  «Будь проклят тот день, когда я впервые увидел его фотографию в досье» — злится он про себя, ведь именно в тот момент понял, что этот парень ему нравится.  — Всё, что необходимо для того, чтобы мы смогли насладиться совместным времяпрепровождением, — спокойно, как ему кажется, отвечает Фёдор. — Поэтому можешь не переживать, и просто…  — Ты так пытаешься сказать, что хочешь, чтобы я побыстрее тебя трахнул? — перебивает он, усмехаясь. Глупый, самодовольный придурок, который получает сейчас ровно то, что хочет, будто каждое его действие и слово были направлены к этому самому моменту. И Достоевский не собирается контролировать силу удара, отвешивая ему такую звонку пощёчину, что лицо Дазая резко поворачивается в сторону. — Ха-а, — он улыбается ещё шире, возвращая взгляд к нему. — Я знал, — говорит он, пока на лице появляются шикарный след красного цвета от ладони и пальцев русского мафиози.  — Я ведь предупреждал тебя, — отвечает Фёдор, убирая свою руку, но Дазай хватает его за кисть и возвращает её на место, а он лишь приподнимает брови в ожидании какого-то комментария.  — Прости, не смог удержаться, — говорит он, наклоняясь его губам. — Можешь не стесняться и потрогать, — ещё одна самодовольная и блядская фраза, за которую хочется ударить, но Дазай так сладко снова впивается своими губами в его, отпуская запястье и возвращаясь к несчастной толстовке, которая через секунду снова будет задрана.        Фёдор злится на него за такие выкрутасы, ведь мог бы вести себя хоть немного адекватнее, когда собираешься переспать с кем-то в первый раз, но сам себе он уже признался, что хочет потрать его, а Дазай как-нибудь сможет смириться с тем фактом, что грязные разговорчики будут нести после себя боль. Наверное. Потому что это ни капли не заводит. Тоже наверное.        Не таким они оба себе представляли этот секс, но вряд ли получилось бы лучше, учитывая, какие несносные характеры у каждого. Спасибо на том, что хоть отдалённо получается друг друга понимать и договариваться, а для всего остального нужно время. И нежный Фёдор поймёт, что можно свою жёсткую часть личности в обычной жизни использовать, и Дазай с совершенно противоположной проблемой начнёт уважать чужие взгляды и ценности.        Достоевский обещает себе, что устроит ему какую-нибудь подлянку, если не забудет из-за нарастающего возбуждения, пока он стягивает бельё Дазая, неизбежно задевая горячий и твёрдый член, который представлял у себя внутри, оказывающийся чуть больше ожиданий. Он обхватывает его сверху, двигая рукой вниз, и проводит большим пальцем по головке, растирая предэякулят.  — Мх, — уже не такое самодовольное звучит прямо в губы, а значит, что Дазай опустился до его уровня.  «Ты так пытаешься сказать, что хочешь, чтобы я побыстрее позволил тебе вставить?» прозвучало бы очень хорошо, но Фёдор не собирается быть мудаком, потому что он гораздо выше этого. Он хочет доставить удовольствие своему парню, выкидывая из его головы все раздражающие идеи, и делает ещё несколько движений, продолжая отвечать на его поцелуи.        Дазай нервничает. Одно дело — видеть что-то или читать об этом, но совсем другое — делать. И ему дико приятно ощущать руку Фёдора на своём члене, но он сам всё ещё просто сжимает его бок вместо того, чтобы двинуться дальше. Приходится немного спуститься с небес на землю и остудить свой пыл альфа-самца. Он осторожно убирает своё колено из тисков ног Фёдора и тянет вниз его домашние штаны вместе с бельём, начиная верить в бога, потому что когда он открывает глаза и смотрит вниз… «Большой» — тихо думает Дазай, будто Фёдор может его услышать. Не то, чтобы он не не чувствовал его размер раньше, но чисто визуально кажется, что этот парень его обошёл. Чёртова генетика.  — Секунду, — говорит он, отодвигаясь, чтобы снять штаны до конца, не трогая носочки, но его парень справляется с этим сам, поэтому Дазай тянется к сумке, оставленной на другом конце кровати. Он достаёт оттуда смазку и презерватив, а затем немного неловко поворачивается к Фёдору, лежащему уже только в новом подарке в одной толстовке, прикрываясь её краем.  — Что? — спрашивает он.  — Ты очень милый, — улыбается Дазай.  — Благодаря тебе я скоро возненавижу это слово, — отвечает Фёдор. — Не собираешься тоже полностью раздеться?  — Ну раз полностью, — посмеивается он, подползая обратно. Дазай мягко проводит руками по его ногам и тянется к краю толстовки, а затем тащит её вверх. Достоевскому всё ещё кажется, что это смущающе, но он поднимает руки, позволяя снять. — Теперь да, собираюсь.        Фёдор прикрывает лицо рукой, чтобы не смотреть, как он снимает джинсы. Нет, блять, ну как это можно раздеться перед кем-то, и чтобы человек тоже разделся? И как вообще при этом можно чувствовать себя нормально? Хочется обратно надеть толстовку, но на помощь приходит одеяло, преспокойно лежащее под задницей на кровати, и он залезает под него, практически с головой ровно в тот момент, когда Дазай снова поворачивается к нему. И как в одном человеке могут сочетаться такие разные качества?  — Если ты пытаешься спрятаться, то я тебя вижу, — смеётся он, пытаясь снять напряжение и ругая себя за то, что они начали разговаривать. Дазай выдавливает немного смазки на пальцы правой руки, а затем второй приподнимает край одеяла, уже зная, что под ним станет очень жарко буквально через пару минут, но чем бы Достоевский не тешился… лишь бы не бил.  — Всё, замолчи, — отвечает он, наверняка тоже пожалев о том, что включился в диалог. И ни разу не тянется сразу рукой к члену Дазая, чтобы продолжить то, что он там делал, пока его не отвлекли, а тот очень благодарен, что Фёдора не приходится двигать, потому что он сам занимает удобное положение, раскрывая свои бёдра и закидывая одну ногу на него. Милашка, да?        Всё ещё немного нервно от того, что у второго человека в постели с тобой тоже есть член, и Дазай игнорирует это, как и сравнение со своим собственным. Он скользит рукой между ног Фёдора и закусывает губу, как только касается упругого колечка мышц. Кажется, его парень слышал тихое «Оу, вау», поэтому начал снова целовать и крепче сжимать член в руке. И становится интересно, как именно он подготовился, что сейчас задница настолько податливая, что легко пропускает в себя и два, и три пальца.  — М-м, — горячо выдыхает Фёдор ему в губы, давая понять, что он делает всё правильно, пока Дазай пытается сдержать свои стоны, больше концентрируясь на том, что именно он делает внизу. И гением быть не нужно, чтобы узнать, что внутри достаточное количество нервных окончаний, которые стимулируются простыми движениями, но где-то на передней стенке должен быть один бугорок, которому стоит уделить особое внимание, если он хочет потом повторить этот секс.  А он уже хочет.        Фёдор был прав, что у Дазая более длинные пальцы, поэтому просто растекается от них, вздрагивая сильнее с каждой секундой, и целуется уже более рвано, сбавляя темп рукой на его члене. И становится просто невозможно ахренительно, когда он задевает простату. Мелодичный стон разбивает тишину вздохов, и с этого момента путь назад закрыт, потому что им обоим нравится то, что происходит.  — Сильнее, — простанывает Фёдор, выгибаясь навстречу ласкам, а Дазай ловит губами его шею и второй рукой прижимает ближе к себе. Если до этого ему казалось, что он хочет переспать с парнем, то сейчас он готов умереть от этого желания — настолько великолепно слышать и чувствовать такие реакции на себя, не говоря о горячей тесноте, обволакивающей его пальцы внутри.        Дазай переворачивает его на спину, устраиваясь сверху и прижимаясь своим членом к животу. Фёдор продолжает стонать, отпуская его и перемещая руки на спину. Они блуждают по коже, сжимая её с каждым новым движением, предвкушая большее.  — Боже, какой же ты… — выдыхает он, в очередной раз проталкивая пальцы через колечко мышц внутрь и возвращаясь обратно, пока слух ласкает очередной стон.  — Да-ах, — полушёпотом отвечает Фёдор. — Называй меня так.       Перевозбуждённый мозг Дазая удивительно быстро запоминает эту информацию, и он лишь повторяет: «Боже, боже, боже», продолжая растягивать трахать его пальцами, пока он начинает искать рукой презерватив на кровати. Фёдор разрывает упаковку зубами и торопливо раскатывает его по члену своего парня, одним взглядом умоляя быстрее начать.        Дазай вытаскивает из него пальцы, заставляя почувствовать внутри такую уничтожающую пустоту, пока он выдавливает на руку чуть ли не треть тюбика смазки, чтобы точно не травмировать его случайно. Он сползает чуть вниз и приставляет головку члена к колечку мышц, медленно проскальзывая внутрь, когда Фёдор закидывает ногу на его поясницу, толкая на себя. И Дазай не успевает войти даже наполовину, наклоняясь к нему, когда он кончает.  Реакция на чужой оргазм заторможенная и странная: это он настолько хорош? Это ощущения настолько приятные? Это его парень настолько чувствительный? Всё вместе? Он зависает, останавливаясь над ним и немного не понимая, что должен делать ровно до того момента, как Фёдор замахивается. «Понял» — смеётся про себя Дазай, довольно резко толкаясь вперёд и спасая себя от второй пощёчины. Спасибо счастливому детству за быструю реакцию мафиози.        Фёдор цепляется руками за подушку, двигаясь бёдрами на него, и, кажется, сейчас ему уже всё равно, что Дазай берёт его ногу под коленом и закидывает себе на плечо, чтобы войти под другим углом. И он был ахренительно прав, когда говорил, что ноги у него идеальные именно для таких занятий.        Стоны всё громче, и одеяло уже давно свалилось на пол от интенсивных движений. Достоевского можно абсолютно заслуженно назвать богом, потому что Дазай буквально стоит перед его задницей на коленях, вбиваясь совсем не нежными движениями, глядя сверху на самый прекрасный вид в жизни — Фёдор точно сходит с ума, наслаждаясь его членом в себе, вздрагивая и сильнее прижимаясь, когда он входит внутрь. Такого точно никто из них не ожидал, но это слишком хорошо, чтобы останавливаться.        Внутренний мудак Дазая ликует, когда он видит, что его парень кончает во второй раз, едва член снова стал твёрдым, и ужасно хочется помучать Фёдора ещё, чтобы он раз и навсегда прекратил выпендриваться и ставить ему какие-то условия, поэтому он опускает его ногу и ложится рядом на бок. Дазай обхватывает его одной рукой вокруг шеи, а второй сжимает верхнюю ягодницу, меняя темп на медленный и дразнящий. Он горячо дышит ему на ухо, постанывая от того, как Фёдор сжимает его внутри. — Боже, идеальный, — мурлычет он. — Ах. Ты даже представить не можешь, как мне нравится тебя трахать.  Может.  Но сейчас последнее, что он хочет делать — это что-то представлять головой, отвлетевшей в далёкие космические дали, вручив всю ответственность за происходящее телу. Глупому и слабому, когда речь идёт о соблазнах. И у главного соблазна такой превосходный член и такой бархатный, сука, голос, что становится не важно, что именно он говорит.        А Дазаю мало. Он хочет увидеть предел Фёдора прямо сейчас, даже несмотря на то, что это первый раз, который может стать последним, учитывая динамику их недолгих отношений. Вполне возможно, что сразу после процесса его выставят за дверь с пожеланиями всего самого наилучшего. И нет, он этого не боится, надеясь на лучшее, но это совсем не значит, что он собирается останавливаться. Наоборот — вторая рука откровенно скучает, сжимая крепкую задницу и уже вдоволь изучив её со всех сторон, поэтому пробирается вперёд по ноге прямиком к члену Фёдора, которому, на секундочку, не было уделено сегодня ни капли внимания. Совершенно несправедливо.        Он растягивает что-то на выдохе на чистом русском, который Дазай не понимает, и вряд ли это комплимент, учитывая то, насколько сильно Достоевский к нему прижимается, подставляясь под новые ласки и вынуждая снова быть быстрее и жёстче. Член так великолепно скользит внутри, проходясь по всем нужным точкам, пока по телу рассыпается дрожь, и это много для первого раза. — АХ-Х! — уже практически оглушает Дазая, когда он прикусывает сзади кожу на его шее, продолжая двигаться внутри и отзеркаливая свои движения рукой на его члене с такой же скоростью.  Невыносимо тесно. Невыносимо жарко. Невыносимо шумно колотится сердце. Невыносимо сдерживать себя, когда Фёдор доходит до финала под ним в грёбаный третий раз.        И ровно столько же толчков остаются до такого же яркого финала Дазая, наконец-то позволяющего себе расслабиться. Секс всегда был в разы сложнее и хуже любой тренировки на выносливость, ведь в этом процессе участвует каждый миллиметр твоего тела, пропуская через себя разряды тока, а с кипящей кровью по организму носится чистое удовольствие.        Дазай медленно выходит наружу, стягивает презерватив и кидает его на пол, переворачиваясь на спину.  «Пиздануться» — думает он, прикрывая глаза на секунду-другую, слушая дыхание Фёдора, всё ещё лежащего шеей на его руке. Он пытается просунуть её чуть ниже, чтобы развернуть его к себе, но его парень предпочитает завалиться на живот лицом в подушку. Снова милый.        Если бы кто-то из его крыс ворвался в комнату в этот момент, то вряд ли Достоевский смог бы резко запустить нож. Впрочем, проверять это не хочется, потому что Дазай бы с радостью сделал это сам, если бы кто-то потревожил их в настолько интимное время.        У Фёдора в голове пус-то-та. Он абсолютно не понимает, что именно произошло и как это произошло, но в теле сейчас столько энергии, что ему кажется, будто он горы может свернуть. Только сначала нужно поспать чуть-чуть. И сходить в душ в третий раз. И снова перестелить постель. И матрас просушить. И бля-я-ять, как сильно не хочется это всё делать.  — Ты как? — спрашивает Дазай, предпринимая ещё одну попытку его обнять, но вспоминает, что просили не наваливаться. Вроде бы.  Кажется, теперь придётся обсудить новые правила.        В ответ раздаётся неразборчивый русский бубнёж, одному богу известно, что значащий. Или двум, учитывая последние события.  — Я ни слова не понял, — посмеивается Дазай, наклоняясь ближе к нему. — Федя-я?  — В душ схожу, — отвечает он уже на японском, приподнимаясь. Фёдор садится, глядя сначала на свой животик, а потом на кровать, и тяжело вздыхает, ругаясь на себя, что не нужно было столько кончать. Он переводит взгляд на сияющего Дазая и вздыхает ещё. Лучше б обдолбался и всё потом забыл, чем так.  — Хорошо, — говорит он, наблюдая, как его парень выползает из кровати и шагает по полу к двери в одних новых носочках, сверкая голой задницей.  «Надо найти здесь церковь и сходить на исповедь» — всё, что думает Фёдор, в очередной раз сталкиваясь с диссонансом внутри. Желания одни, а ценности — другие. И вроде нормально заниматься сексом в отношениях, но точно не так. И не с парнем. И не с таким придурком, как Дазай, — «Вот совсем нельзя было выбрать кого-то другого, да?!».       Сейчас он чувствует себя девушкой по вызову, которой просто воспользовались, наплевав на её чувства. И ни тёплая вода, ни гель для душа, ни шампунь не смогут смыть этот позор.        Но дверь в ванную открывается, и в неё заходит он, а Фёдор не хочет оборачиваться. Он слушает шум воды, борясь со своим мозгом, начавшим активную работу после перерыва. Он слышит, как открывается стиральная машина, и как Дазай укладывает в неё что-то. Постельное бельё наверняка. Как самый настоящий наследник японской мафии он бесшумно ступает по полу к душевой кабине, но хозяин дома знает точное количество шагов, поэтому может точно предугадать, в какой момент его руки окажутся на талии. Только Фёдор всё равно вздрагивает от этого прикосновения.  — Эй, — мягко говорит Дазай, укладывая голову ему на плечо и подставляя волосы под воду. — Посмотри на меня?  — Думаешь, что я тут плачу? — посмеивается Фёдор, ставя немного в тупик и заставляя нервничать. Он может плакать? Как… обычный человек?  — Федь, — продолжает он, обвивая руками его тело. — Это нормально, что ты сейчас чувствуешь себя очень уязвимо, — и за эту фразу ему уже можно дать по яйцам, но Дазай продолжает. — Я чувствую себя так же.  — А ты-то почему? — спрашивает Фёдор, разворачиваясь к нему лицом и делая шаг назад, чтобы поделить струи душа пополам. — Потому что у меня только что был самый лучший секс в жизни. С парнем, которой мне очень нравится, — отвечает Дазай. — С самым ахуительным человеком, которого я когда-либо встречал.  — И всё? — улыбается он. — И я нарушил примерно все твои правила, поэтому… должно быть, мой рейтинг теперь в минусе.  — Ты прав, — отвечает Фёдор. — Забирай свой подарок и едь на поиски ещё кого-нибудь, кого тебе понравится трахать, Дазай. А мы на этом закончили, — пока на его лице медленно и верно появляется удивление, он обходит его. — Вещи тебе сейчас принесу, так что в комнату можешь не возвращаться.