Талисман

***

Февраль, 1928

Я сидела в кабинете Алфи в его кресле, беззаботно помахивая носком своих красивых сапог на толстом высоком каблуке, и ставила печати на договоры о поставке британского алкоголя во Францию. Чуть позже еврей оставит на них свою подпись и в воскресенье у нас будет уже вторая деловая встреча с мистером Эммануилом Бернаром, у которого есть точно такой же интерес к поставкам белого рома во французские долины и горы, как и у Соломонса. В окно светили лучики яркого солнца, отражаясь от грязного пола, освещая все помещение. В этом году, на удивление, февраль выдался теплым и уже вовсю таял снег. У меня было хорошее настроение, я перестала прижимать печать к листам бумаги и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза. Мне хотелось бы выйти на улицу и немного пройтись, наслаждаясь погодой, однако, у меня были очень важные дела здесь, на моем рабочем месте. — Аптечка! — раздалось громким эхом по всем коридорам. Во всей пекарне тут же стало тихо. Легкая улыбка сползла с моего лица. Я судорожно схватила ключи со стола от кабинета Альфреда и стащила маленькую аптечку с полки у двери. Наспех закрывая заедающий замок ржавым ключом, я боялась не успеть, как в позапрошлый раз. Буквально слетая с лестницы, все работяги тут же расступались, образовывая для меня безбарьерный коридор, потому что знали — есть вероятность, что аптечка понадобится и им тоже. Я плутала по длинным поворотам, когда наконец добралась до нужной мне лестницы в подвал. Я слышала звуки ударов, невнятную речь и жалобный скулеж. — Олли! — я знала, что еврейский помощник находится тут, как и всегда в подобных разборках. Именно он был катализатором между мной и пострадавшим, но в этот раз мальчишка почему-то не сразу откликнулся на мой голос, завороженно наблюдая, как Соломонс месит очередного бедолагу, вколачивая того в землю. — Олли, мать твою! — я стукнула его в плечо кулаком, на что он недовольно скривился. — Имя и причина. — Ленни Уилсон, — быстро проговорил Олли, потирая плечо. — Алфи выбивает из него долг и двадцать процентов прибыли с последующих продаж. «Мозги кто-то выбил из Соломонса, это уж точно» Я стала перед дверью и глубоко вдохнула, стараясь выровнять дыхание и выглядеть более или менее дружелюбной. Толкнув вперед железный барьер между мной, безбашенным евреем и несчастным человеком, я в который раз очутилась в маленькой комнатушке три на три без окон, освещаемой только одиноко висевшей лампочкой у самого потолка. По середине помещения, намертво привязанный к стулу, сидел Ленни Уилсон с фаршем вместо лица. Над ним, словно коршун над мышкой, кружил Соломонс, рассказывая Ленни на иврите, что если тот не согласится с условиями, то его кишки будут висеть кровавым ожерельем на шее его матери. Альфред занес руку для очередного удара, но завидев меня понял, что удар будет последним, а потому вложил всю силу и направил кулак, полностью облаченный в перстни, ровно в и без того хлипкую переносицу Ленни, отчего кровь из его носовых пазух хлынула еще большим потоком и он начал захлебываться. Дав себе буквально секунду, я сумела привыкнуть к сильному металлическому запаху и сделала шаг вперед, закрывая за собою дверь. — Ох, Ленни, дружок, ты глянь-ка, а, — нарочито весело заговорил Соломонс. — Пришла аптечка — значит, ты не подохнешь сегодня, вонючий ты скот! Да, это я была аптечкой. Такое прозвище закрепилось за мной в пекарне. Аптечка! — и вот работяга уже в сознании и не собирается открыть дверцу на тот свет. Аптечка! — и вот гнев Соломонса сменяется на его милость, еврей уже не такой агрессивный. Аптечка! — и вот бедолага из подвала теперь сможет прожить еще пару-тройку лет, если сам раньше не упьется до смерти или не задохнется в собственной блевотине, соглашаясь с предложенными ему условиями. Я старалась облегчить жизнь людей вокруг, приводя всех в порядок после грозового шторма по имени Альфред Соломонс. — Здравствуйте, мистер Уилсон, — я стала напротив мужчины, а он попытался сосредоточить свой расфокусированный взгляд на мне. Ленни сплюнул мне под ноги свою кровь и виновато опустил голову, полностью обмякнув. Его белокурые длинноватые волосы были всклокочены и некоторые пряди прилипли к влажному и грязному лбу, голубые глаза, казалось, ничего не видели, глазные белки стали кровавыми от лопнувших сосудов, его нос был сломан в двух или трех местах. Густая темная кровь застыла на его тонких губах, худощавое, но жилистое тело то и дело содрогалось при любом движении Альфреда у него за спиной, а на штанах в области паха красовалось большое мокрое пятно. — Мистер Уилсон, Вы готовы теперь найти деньги, чтобы вернуть долг, верно? — спокойно спросила я и мужчина согласно покачал головой. — А что на счет процентов, мистер Уилсон? Он снова поднял на меня взгляд, в котором я увидела мольбу пощадить его. Я мысленно предположила, что у него есть семья: наверно, жена и пара маленьких сорванцов, что с каждым днем просили на себя все больше внимания и средств. — Двадцать процентов, Ленни, ага, это не так уж и много, скажу я тебе, да, немного, совсем немного, — спокойно проговорил Алфи, стоя за моей спиной, но глаза Уилсона испуганно округлились и он судорожно качал головой, мол, согласен. Я подняла свою юбку, обнажая портупею с закрепленным на нее ножом, который тут же осторожно вытянула не для запугивания, но глаза Ленни еще больше округлились — показалось, что мужчина вот-вот потеряет сознание. — Тридцать, — прохрипел он, испугавшись, когда лезвие ярко блеснуло в моей руке, ослепляя его. — Хорошо, мистер Уилсон, тридцать, — улыбнулась ему я. — Вы очень умный, да, я рада, что мы смогли найти с Вами общий язык. Хорошо, что Вы понимаете, как много дает это сотрудничество. Это все никогда не было сотрудничеством — обыкновенным вымогательством и насилием, но для красного словца подходило и это, потому как запуганные мужчины уже не знали, куда себя девать. Я зашла за его спину, наклоняясь, чтобы разрезать веревки. — Завтра, в девять утра, — я тихо и спокойно говорила ему на ухо, — Вы придете сюда, мистер Уилсон, и принесете мистеру Соломонсу долг, — я неспеша перерезала веревки, маринуя Ленни. — Если Вы захотите схитрить или сбежать, например, — я подняла глаза на Альфреда, который пристально наблюдал за мной хищным взглядом, сложив кровавые кулаки на груди, — тогда мистер Соломонс наведается к Вам домой и, может быть, пообщается с Вашей женой или, например, с детишками. Альфред был последним скотом и страшным человеком, но он бы не стал трогать чужую женщину и, тем более, чужих детей, однако Ленни об этом не знал и судорожно заерзал на стуле, отрицательно мыча. — Хорошо, мистер Уилсон. Мы поняли друг друга. Я освободила его запястья от канатных веревок и теперь там образовывались огромные лиловые синюшные браслеты. Уилсон потер запястья и нечаянно резко коснулся сломанной переносицы, отчего кровь хлынула новым потоком, а он сам завыл. Я вновь подняла юбку и закрепила свой нож. Открыв свой чемоданчик, я принялась доставать йод и бинты. — Мне… Мне ни-ничего не надо, — Ленни заикался и хрипел, кровь из его носа все еще сочилась тонкой струйкой. — Олли, дружок, отведи его на свет божий, ага! — Альфред брезгливо указал на кровавого и обделавшегося Ленни Уилсона. — И чтоб ничего мне там не заляпал, мать его, чтоб все было, как и до его прихода сюда! Соломонс кричал, Олли потряхивало от тона дяди и всей картины в целом, а Ленни снова мочился в штаны. «То еще зрелище!» Когда Олли повел бедолагу вверх по лестнице, брезгливо поддерживая того за шиворот, я взглянула на Альфреда, который уже почти вытер свои руки и перстни от чужой крови об грязную тряпку, валявшуюся здесь всегда, напрочь пропитанную чужой кровью и горем, лениво облокачиваясь спиной об грязноватую стену. — Покажите руки, — я сделала шаг к еврею с йодом в руках. Его глаза все еще были темными от неотступающей ярости, которую он не выплеснул в полной мере, чтобы наконец успокоиться. Он глубоко дышал, его рабочая рубаха в некоторых местах вылезала из брюк, на которых неизменно болтались подтяжки. Еврей потянулся ко мне и положил свои большие горячие ладони мне на бедра, заставляя сделать еще один шаг к нему, чтобы стоять почти вплотную. — Может ты еще разок поднимешь юбочку и покажешь свои аппетитные ножки, а, радость моя? — Алфи облизнул нижнюю губу и я улыбнулась. — Да, очередная плоская шуточка, мистер Соломонс, а еще и полудня нет, — я усмехнулась. — На рекорд идете! Я взяла его правую ладонь и глянула на костяшки пальцев — все было в порядке, весь удар на себя принимали золотые грубые перстни, с которыми, казалось, он родился. Закрыв баночку, я высвободилась из мужских ладоней и собрала свой чемоданчик, защелкивая его и поднимая с пола. Я вновь обратила свое внимание на еврея, потому как он стал громко дышать. — Все в порядке? — я подошла к мужчине, положив свою ладонь его на грудь, заглядывая под опущенные ресницы. — Мистер Соломонс… Его глаза все еще были злыми и устремленными куда-то в пол, брови нахмурены, усы и борода ходили ходуном, потому что еврей шевелил сложенными губами из стороны в сторону, явно о чем-то размышляя. Я легонько нажала пальчиками ему на грудь, чтобы он обратил на меня внимание, а Алфи отпрянул от стены и приобнял меня за талию, выводя из этой кровавой комнатки. Он молча пропустил меня перед собой на лестнице, а после снова положил руку на талию, останавливаясь в темном краю коридора. — Я вернусь к четырем. Да, думаю, к четырем, — начал он. — Сейчас возьми у Олли все его бумажки и наведи в них порядок, так. Я заберу тебя вечером и мы отправимся в самый лучший ресторан, чтоб меня. — С Вами все будет в порядке, верно? — я постаралась различить хоть какие-то черты мужского лица в этой кромешной тьме, но все мои попытки были тщетными и я чувствовала только его запах: хвоя, злость и пот. Альфред ничего не ответил мне, лишь поцеловал в макушку, прижимая одной рукой к себе, а после двинулся прочь, подзывая Олли и других мужчин, раздавая указания. Это было уже не мое дело и интереса для меня там никакого не было. Я шумно выдохнула и решила, что нужно выйти подышать свежим воздухом. Настойчивый запах рома и дрожжей, казалось, уже добрался до моих костей, а голова шла кругом. Я присела на какие-то деревянные ящики, осмысливая тот факт, что я, наверно, уже устала. Устала от постоянного вида и запаха крови, нескончаемых слез и еврейских шуточек. И что же… Какой вывод? Я хотела работу и теперь получила ее сполна. После православного Рождества Алфи начал внедрять меня в коллектив пекарни, которая являлась сокрытой винокурней. Меня не интересовало, почему так, ведь я знала одно: Соломонс сумасшедший — ему можно. Сваливая на меня множество бумажной работы, я иногда забывала на каком свете я нахожусь, но проработав чуть больше месяца, я уже отвечала за поставки рома во все точки Англии и ближнего зарубежья. А еще была аптечкой, как бы это забавно не звучало. Ближние Альфреда наконец приняли меня, мы хорошо поладили, они доверяли мне. Именно на это я и рассчитывала — часть плана Шелби уже была приведена в действие. Я огляделась по сторонам, на улице почти никого не было. Оно-то и правильно, что хотеть: разгар рабочей смены — одиннадцать дня. Как ни крути, хотя уже весна наступала февралю на пятки, настойчиво прогоняя его, но ветер все еще был холодным, а солнце хоть и светило, но не грело. Находившись на улице без верхней одежды, я достаточно быстро замерзла. Поднимаясь с ящиков и поправляя юбку и рубашку, я уже собиралась заходить внутрь, как меня окликнул какой-то мальчуган на вид лет двенадцати. Пока он бежал ко мне, я успела разглядеть на нем чумазую темно-серую бирмингемскую форму рабочих с завода Шелби, перекроенную под небольшой рост юнца. — Мисс Торнтон! Мисс Торнтон! — кричал он мне издалека. — Вы обознались, юноша, — произнесла я, когда мальчишка остановился в метре от меня, тяжело переводя дыхание. — Вам привет от Острых Козырьков, — худощавая ручонка протянула мне конверт, на котором я узнала знакомый мне почерк Томаса. Я быстро оглянулась по сторонам — рядом по-прежнему никого не было и хвала небесам! Быстро спрятав конверт в кармане своей приталенной юбки, я всунула ему в руку пару шиллингов. — Поешь нормально. Парнишка скрылся из моего поля зрения, а я, заталкивая конверт подальше в карман, вернулась в пекарню, неспеша поднимаясь по лестнице на второй этаж. Я знала, что прямо здесь или даже в кабинете Соломонса открывать письмо нельзя — у стен есть уши, а у окон — глаза. Неторопливо поднимаясь по лестнице, я улыбалась рабочим, взгляды которых ловила на себе. Обычно Алфи прогонял их, словно надоедливых птиц, которые хотят урвать хоть крошку твоего хлеба, и угрожал, и злился. Но я делала наоборот: мне нравилось с ним разговаривать, нравилось видеть их лица. Хотелось показать им, что есть тут тот, кто готов их хотя бы послушать. Соломонс ругался со мной и приказывал не давать слабины. Потом еще кричал, что они меня трахнуть просто хотят. «Даже женщины?» — насмешливо спрашивала я, закатывая глаза. «Да, даже женщины!» — кричал он и ударял кулаком об стол. Устроившись поудобнее в совершенно неудобном кресле Олли, я начала сортировать документы. Время прошло незаметно, но, благо, и дела тоже не стояли на месте. Я оторвалась от бумаг, когда за дверью прозвенел протяжный противный гудок — час дня — пересменка. У меня были свои неоконченные дела и я оставила в покое беспорядок Олли, который для него был явным порядком, потому как парень мог найти любой документ за считанные секунды. Открывая заедавший замок кабинета Соломонса своим доходяжным ключом, я молилась, чтобы он не сломался прямо сейчас. Все же попав внутрь, я облегченно выдохнула. «Пора заняться действительно важными вещами» Я закрыла за собой дверь и защелкнула на маленький ржавый шпингалетик, надеясь, что он поможет мне, если вдруг что. Я благодарила Вселенную за мое терпение, рабочих за шум, создаваемый ими и неотложные дела Альфреда за предоставленную мне возможность. Оставляя все ненужные мысли вне головы, я начала поиски действительно важных документов для Шелби. «Документы на импорт рома — неинтересно. Отчисления в местную Синагогу — неинтересно. Договора союзов с другими бандами — интересно» Я вспомнила те времена, когда устные договоренности были чем-то важным и нерушимым и грустно вздохнула — когда мы усели отдалиться от таких простых идеалов? Почему все должно быть записано на бумажках? Куда делось честное слово? — Шелби, Капоне, — тихо перечисляла я. — Оу, Капоне? — я удивилась. «Сраные макаронники! Ненавижу ублюдков! Суки! Выблядки итальянские! Крысы!» — именно это орал Соломонс при упоминании итальянских «друзей». Мне попался документ на русском языке. Я быстро прошлась по нему глазами, запоминая нехитрую суть. — Он говорит, что русские — ебнутые на всю голову, а сам водится с ними? «Ох, мистер Соломонс, да Вы полны противоречий…» Однако, это было не самым интересным из всего, что я нашла. Мне попался один очень интересный документ-соглашение. Он был на немецком языке. Я изучала немецкий около двух лет, он мне не нравился ни по звучанию, ни по личным причинам. Читая, я понимала суть, но самое главное от меня ускользало, потому как я не могла вспомнить, что значит одно слово. Оно было знакомым, но никак не переводилось у меня в голове. Я переписала его на конверт Шелби, точно зная, что найду его значение в тех множественных книгах на открытых стеллажах у Соломонса дома. Честно, я была не хуже собаки-ищейки. Я просмотрела каждый документ из сейфа, а после сложила все, как и было до этого. Проверила каждое место с возможным тайником, находя новые факты о деятельности хитрого жида. Кинув быстрый взор на карманные часы, где минутная стрелка неумолимо двигалась к завершению третьего часа, я понимала — скоро вернется Алфи. Проверив еще раз правильность положения всех предметов в кабинете, я отодвинула щеколду в прежнее положение, тем самым вновь открывая доступ к двери. Сев в потрепанное кресло еврея, я вновь закинула ногу на ногу и покачивала носком сапог, проверяя правильность составления договоров и ставя на них круглую синюю печать. Я заканчивала с как будто важными документами, как скрипнула дверь, широко отворяясь. В дверном проеме показался Алфи — помятый, уставший, с кровоподтеком над левой бровью и руками по запястье в крови. Он недобро зыркнул на меня и из его рта так и посыпались гадости. — Это не твое место, да, не твое. Подними, блять, свою задницу! — грубо начал Алфи. — Ты посмотри на нее, мелкая сучка, решила на мое место усесться, так да?! Подсидеть меня вздумала?! — не унимался еврей. — Да я тебя трахну на этом столе, сука, еще раз увижу, что ты, блять, усадила туда свой зад, да? Понятно, а?! — Понятно. Я ровной стопочкой сложила все договора, неспешно поднимаясь из еврейского кресла. Не то, чтобы я обиделась, но немного начала волноваться, что кто-то увидел, как я роюсь по документам и слил Алфи. А сейчас, когда он был не в духе и чья-то кровь еще не застыла на его кулаках, я очень надеялась, что он не убьет меня прямо сейчас. Я видела и слышала, как он относится к другим рабочим и знала, что мат был частью его речи. Теперь дошла очередь и до меня. И раз он до сих пор не проломил мне череп, то и я попустила свои эмоции. Понимая, что нахожусь в относительной безопасности, мне было все равно, что Альфред там говорил, ведь это были просто его вспышки гнева, неуравновешенность, словом — немного настоящей сущности еврея. Он все еще бубнил себе под нос, что я сука вшивая, его место заняла, что он ебнет меня и прочие его горячие речи, пока мужчина искал аптечку, всюду оставляя грязно-красные следы от рук. «Аптечка!» Я молча вышла из кабинета, давая и себе, и мужчине немного пространства и времени, чтобы подумать. Обратно я возвращалась уже через несколько минут с тяжелым железным тазом, в котором плескалась теплая вода, и парой чистых тряпок. Соломонс сидел на старом, потрепанном темно-сером диване у окна: его руки беспомощно свисали между ног, по левому виску стекала крупная струйка крови, сочащаяся из его брови. Он сидел сгорбившись, будто вся непосильная ноша мира свалилась на него одного и нет в этой Вселенной человека, который бы разделил с ним его сложное бремя. На его рубахе в некоторых местах зияли огромные кровавые пятна, а на черном пальто была видна чья-то застывшая кровь, будто недавно он разрезал барана. Я поставила таз у его ног и положила аптечку рядом с ним. Присев перед ним на колени, чтобы видеть его лицо, я разорвала одну из тряпок на четыре части, смачивая маленький кусочек. Осторожно коснувшись раненной брови, еврей недовольно мотнул головой, хмурясь. — Сука, щипет! — Алфи, — я тихо и ласково позвала его по имени. — Алфи, посмотри на меня, пожалуйста. Его серый хмурной взгляд потихоньку поднимался, а густые ресницы едва подрагивали. Казалось, он вмиг отрезвел от своей слепой ярости. Теперь его глаза не выражали ничего, но я приняла это как хороший знак. У него отсутствовало чувство вины, как таковое, я понимала, а потому даже не рассчитывала на извинения или их подобие. — Уйди, а. — Алфи, — я продолжила аккуратно стирать кровь и легонько провела ладошкой по колючей щеке. Это работало всегда. Безотказный, беспроигрышный вариант. Это работало с Томасом, когда тот сходил с ума и ловил по ночам приступы паники. Это работало с его детьми, когда те просыпались от ночных кошмаров и топали своими маленькими ножками ровно в мою постель. Это сработало и сейчас. — Алфи, — снова я повторила его имя нежно, — я сейчас тебе помогу, хорошо? — я легонько улыбнулась. Мне удалось стянуть с него тяжелое пальто, которое я неспеша отложила в сторону. Расстегнув ворот его рубашки, я обмыла теплыми и мокрыми руками его лицо и шею и накинула на него чистую тряпку. Уже в похолодевшую воду я опустила большие мужские руки. Вода в один миг стала красной. Я долго и осторожно отмывала грязь и кровь с костяшек и перстней. В процессе, я зачем-то нежно поглаживала область его тату короны — завораживала она меня, что ли… Отодвинув таз с грязно-кровавой водой, я оторвала немного бинта и открыла йод. Я нежно касалась стесанных костяшек и рассеченной брови, дуя на каждое место, словно маленькому мальчишке, чтобы прогонять боль. Соломонс был немногословен, а если быть точнее — молчалив. Только наблюдал одними глазами за каждым моим действием и изредка шипел от саднящей боли. Я оттолкнула его к спинке дивана и он развалился, будто совсем не имел мышц, точно тряпичная кукла. Сложив все медикаменты на место и выбросив грязные бинты, я достала из застекленного секретера стакан с толстыми резными стенками и щедро влила туда рома. Я поднесла его Алфи, но он не взял и тогда я вложила стекло ему в руку. Забирая с собой таз, я мельком оглядела кабинет и снова глянула на измученного еврея. А после вышла из кабинета, плотно закрывая за собой дверь, давая мужчине отдохнуть и подумать. «Подумаешь, наорал… С кем не бывает?»