Гвоздика в твоих волосах

      Родрик пробыл в этой деревне ещё с два дня: ему всё время находилась работа, а Себастьян негласно дал понять, что это всё входило в одну цену за ночлег. Конечно, Родриком пользовались так как только могли, обманывая его на труд, и он был достаточно умён, чтобы это понять, но сделал вид, что ничего не заметил.       Ему было жалко этот городок, а путь его лежал далеко: он сюда уже не вернётся, — а потому Родрик хотел успеть сделать для этих неприветливых и ворчливых людей так много хорошего как мог напоследок. Теперь он пропускал мимо ушей грубости Жанны, жены Себастьяна, и ничего не отвечал на колкие фразы самого Себастьяна. Родрик только улыбался, отшучивался и молча ел или трудился.       Единственное, что, пожалуй, действительно зарождало в нём сомнения о правильности его решения была одинаковая каждодневная вонючая похлёбка. Он ел её на завтрак, на обед и на ужин. Как оказалось, его не пытались нарочно отравить, просто гниловатые овощи, малое количество зерна и отруби — это всё, что осталось в городке до следующего урожая.       Родрик никуда не торопился, не рвался скорее покинуть это место, чувствуя некую связь с ним. После смерти отца он был только «сыном кузнеца, который откроет дверь», а потом «Родриком, ломающим шеи и двери», но не «Родриком, который может помочь, починить, построить». И ему этого не хватало. Вспоминая об Амисии и остальных, он понимал, что он не мог поддаться желанию задержаться здесь на дольше, время было не на его стороне.       Хотя, время от времени казалось, что правильнее было остаться там, где реальные люди нуждаются в нём, а не преследуемые им призраки прошлого. Признаваясь себе, Родрик находил причину в появлении таких сомнений: где-то в глубине его ума прятались страхи перед тем, что возможно он уже никогда не найдёт ни Амисию, ни ребят, что он мог потерять след, или же они — решить покинуть страну. Ведь для них Родрик умер тогда от стрел, оставленный за решёткой перед Собором.       При одной мысли об этом, он терял всякое желание жить и продолжать бороться. И в этот день эти думы особенно беспокоили его, практически переубедив. Потерявшись в сомнениях, он пропустил завтрак и обед, только работал. Понемногу руки слабели, молоток уже не так хорошо вбивал гвозди, а про голод он забыл, его подташнивало. Он поймал себя на мысли, что и гвоздь-то забить не мог, и вот-то отбил бы себе палец-другой, чудом успев отнять руку.       На такой случай Родрик знал лишь одно лекарство: он отложил молоток, опустился на колени. Он стиснул в пальцах ткань штанов на коленях, понурив голову и всматриваясь в землю. Он вспомнил о каждом дне, проведённым с ребятами, о поцелуе с Амисией, об их решении пойти «армией» из пятерых детей на Инквизицию. Родрик резко занёс руку и со всей дури дал себе пощёчину. Упав наземь, он остался лежать на боку, постанывая от боли и говоря себе:       — Ты дал обещание, глупец, — выплёвывал он слова, кривя лицо и жмурясь, — ты дал обещание: «До ада и обратно». Ты уже побывал в аду… Теперь мужественности не хватает вернуться?        «Если даже это убьёт меня… ради остальных… ради неё, — Родрик стиснул в руках одежду, — я справлюсь. Я обязан. Я не хочу, чтобы она верила в то, что меня больше нет. Ей и так хватило горя». Родрик приподнялся, отряхнул себя от пыли и встал.       Он взялся за работу с новыми силами, отремонтировал очередную бочку и уверенно зашагал в постоялый двор. Там он с большим энтузиазмом съел три тарелки похлёбки, выпил кружку пива и с узелком зерна вернулся в стойло. Родрик накормил довольного своим отдыхом и разленившегося коня.       — Ешь-ешь, дружище. С завтрашнего дня опять придётся тебе тащить мою тушу далеко-далеко. Так что, пируй пока можешь.       Почистив коня, Родрик принёс ему ведро воды и отправился на встречу с Себастьяном. Крестьянин издалека заметил Родрика и сразу же отослал мужиков, с которыми беседовал. Родрику показалось, что его привычное недоброе выражение лица сегодня скрывало нотку приветливости, отчего было ещё сложнее подготовить себя к неожиданному прощанию.       — Утреца, мисье. Есть ли жалобы на итог нашей вчерашней работы? Если что — из нас двоих, слабее в руке держали молот вы, — с ухмылкой сказал Родрик, щуря глаза.       — Замечаний нет, — ответил крестьянин, — но есть работа.       — Я так понимаю, последняя работа Молчание было коротким. Они посмотрели друг на друга, и Себастьян всё понял по виноватому виду Родрика. Искорка дружелюбия в глазах крестьянина пропала, он вернул себе обыденное суровое выражение лица.       — Да, это будет последняя.       Они поняли друг друга без лишних слов. Родрик не рассказал о том, что хотел бы остаться, и что его вдали ждут дорогие ему люди, а расстояние до них с каждым днём росло; а Себастьян не стал спрашивать — им хватило одного взгляда для окончания их короткого знакомства. Всё-таки, для Родрика Себастьян оставался незнакомцем, а Родрик для Себастьяна — пришельцем, так что даже если им хотелось привязаться друг к другу по-дружески, доверие пришло бы лишь спустя время.       Родрик выслушал детали дела и отправился работать. Его последним заданием оказалась починка крыши конюшни. Латая её, Родрик не мог перестать думать о Себастьяне, отчасти жалея, что тот не пособил ему напоследок. Родрику оставалось только вспоминать об их прошлом сотрудничестве, так приятно напоминавшем ему работу с отцом.       Он кончил работу, сложил за пояс инструменты, подготовил коня, и направился к выходу. Себастьян нигде не показался, только его жена. Они обменялись взглядами с Родриком, и кивнули друг другу. Покинул Родрик деревню свободно, во что ему даже сложно было поверить. Отчасти ему всё-таки хотелось сделать её своим новым миром.       «Не судьба», — подумал Родрик, седлал коня и поехал дальше.

***

      Ему так и не попалось ни деревень, ни городищ на пути. Но всё не было так уж плохо: в дорогу ему в новую просторную сумку владелица харчевни вложила хлебных лепёшек, мешок отрубей для коня и флягу с водой.       Родрик старался распределять их по дням и довольствоваться ягодами на пути или рыбой, если его путь соприкасался с речушкой. Костёр он разводил согласно возможностям и отдыхал под деревьями.       В одну из таких ночей ему приснился сон об отце, когда его забрала Инквизиция на пытки и где он скончался. Ему снилась первая встреча с Амисией, когда она придавила канделябром рыцаря Инквизиции, а затем, несмотря на все опасности, настаивала на поисках книги до побега.       Воспоминания сменялись. Там были остальные ребята, Хьюго. И было приятно, спокойно, он видел себя с ними смеющимся, радостным. И тут внезапно картинка стала омрачаться, искажаться, Родрик увидел Хьюго — свернувшимся в клубочек и вздрагивающим от судорог. Его друзья отдалялись, испуганные, зовущие его, а Родрик, увязающий в пространстве, пытался бежать к ним. Но он утопал во мраке, ни на шаг не приближаясь и выбивался из сил. Сердце стучало, он пытался кричать, а голоса не было. Его друзья и Хьюго исчезли в воронке тьмы, а Родрик, разозлившись, пытался вырвать свои руки и ноги из сковавшей его пустоты. И не мог. Тьма разрасталась, ползла по его рукам и ногам, как чёрная липкая жижа. Вдруг, перед ним возникла Амисия, она звала Родрика, она была в беде, что-то было не так, и он пытался порваться ей на встречу, но не мог пошевельнуться. В конце концов, утопая во тьме, видя слёзы, крики Амисии, Родрик сильно зажмурился и закричал до боли в глотке.       Он разбудил себя своим же истошным криком и вспугнул стоявшего подле коня. Родрик распахнул глаза и, ещё полусонный, успел заметить как заржавший конь со страху дёрнулся. Мелькнули копыта. Родрик откатился в сторону. Взволнованный, конь лягался и пытался отскочить от дерева, но верёвка, привязанная к его узде, не давала ему убежать. Это ещё больше напугало животное и оно стало издавать резкие вскрики.       Родрик вскочил на ноги и, держась около морды, пытался с ним ласково договориться:       — Тихо-тихо, дружище, всё хорошо, извини, что я, идиот, напугал тебя, — он приближался, осторожно следя за прыжками коня, — давай, давай-же, успокойся…       Родрик сократил расстояние и, видя, что конь вообще его не слышал, крепко упёрся ногами в землю и схватил того за узду. Сильными руками Родрик совладал с ним и усмирил, уже перекрикивая ржание лошади:       — Чтоб тебя черти драли! Успокойся!       Конь покорился, затих и через мгновение уже был как ни в чём ни бывало: таким же как раньше. Родрик скормил ему яблоко и похлопал по шее. Затем перевязал разболтавшийся узел на стволе дерева и, сделав глубокий выдох, плюхнулся на землю, усталый.       — Родрик! Не умер от стрел, так умрёт под копытами коня-старика. Как героично...       Но больше ничего не случалось и Родрик, отдохнув, осмотрелся. Утро только начиналось.       Перед ними раскинулось широкое поле. Букашки перелетали с ростка на росток, птицы пархали в небе и спускались к колосьям, играя друг с другом в чехарду. Снова и снова, Родрик видел в мире оптимизм и забытые невзгоды. «Как им всем так просто это удаётся?» — терялся в догадках он, испытывая лёгкую зависть. Для него прошлое давало о себе знать каждый раз, когда болели шрамы от прижжённых огнём ран и когда ему снились кошмары, как в эту ночь.       Он попытался отвлечься. Вспомнил о начале своего сна: первой встрече с Амисией. Родрик вновь пережил чувства удивления и восхищения перед Амисией. Он впервые встретил человека, помимо его отца, кто был бы так же верен своим близким, как добр к окружающим. Это его поразило тогда, и за это он поклялся ей помочь.       Они вместе спаслись, и Родрик последовал за ней в их убежище, где встретил остальных и нашёл для себя новый мир. Никогда не изменяя своей внешней уверенности и решительности, внутри Родрик волновался, что остальные не примут его так тепло, как Амисия. В своей жизни он только работал и занимался кузницей.       Если он и знал кого из своих ровесников, то вскользь, если пришлось в кои-то веки пересечься на улице. Но сам он ни с кем отношений не заводил и общался только со своим отцом: мать он потерял ещё в детстве, она умерла при родах.       Удивительно, но никто не повёл себя враждебно по отношению к нему, не отпускал шуточек, не называл полоумным и не сторонился. Все, даже Милли, приняли его за своего. И это было чертовски приятно.       Родрик очень скучал по ребятам, по каждому, а особенно по Хьюго: они часто играли вместе и Родрик только мог себе представить, что разбил его сердце своим исчезновением. «Я должен был быть сильнее, должен был выдержать! Не упасть! — он дал сам себе подзатыльник, насупившись. — А если и упасть, то не у него на глазах! Как он это переживёт?» Родрик сгорал от стыда и злобы на самого себя, ему хотелось вернуть время вспять и разломать череп каждому из стражников, стрелявших в него.       «Теперь я ищу их и ищу... И не могу найти... И Бог знает, сколько ещё буду искать», — Родрик сжимал кулаки, сердился, а ведь ничему от этого не суждено было поменяться. Он перестал грызть себя, грузно выдохнул и опустил руки. Он оставил деревню Себастьяна, потому что твёрдо вознамерился их найти. И он это сделает, несмотря ни на что.       Единственым, что могло помочь ему всерьёз приободриться, были воспоминания об Амисии, и он снова задумался о своём сне, в этот раз пообещав себе никуда в мыслях от него не уходить. Он снова видел перед глазами её лицо, еле-заметную улыбку уголками губ, уверенные глаза. Ему не хватало её, чтобы перестать бояться будущего и не отчаиваться. Она уже один раз спасла его, там, в Бастионе, и ему нужно было не цепляться за призрачную надежду снова её увидеть, а самому претворить это в реальность. В связи с чем, ему на ум пришла замечательная мысль.       — Значит вот как, старик, — прервал тишину Родрик, хлопнув себя по бёдрам, поднявшись на ноги и заглянув в левый глаз коня, сам держа руку на его макушке, — будешь у меня зваться теперь Бастион. Думаю, у тебя не будет возражений.       Возражений, в действительности, не последовало, и Родрик усмехнулся. Он собрал свой спальник — большое одеяло — и убрал другие вещи в сумку. После чего отвязал коня и развернул от дерева. Забравшись на него, он ударил его ногами по бокам и пустил галопом в поле.       — Вперёд, Бастион, вперёд! — кричал во всю мочь Родрик, с обычной ему азартной улыбкой на губах. — Если мы и умрём, то умрём с тобой, пытаясь!

***

      Родрик следовал по пятам за Амисией и остальными, или по крайней мере ему так казалось. Время от времени случалась непогода или кончались запасы и приходилось снова искать прибежище. Но на этот раз он уже не давал слабину и более чем нужно нигде не задерживался.       Много людей он успел повидать за это время и помогал тем, кому мог. В одном городе нужны были укладчики камня для восстановления стены и Родрик присоединился к рабочим: здоровым, пожилым, молодым, калекам, — в обмен на обещанный всем вечерний паёк и ночлег в пределах стен. Он успел утомиться и вновь растравить старые раны, грузно опустишись с миской и ложкой в руках на камень в стороне от напивавшихся мужчин. Костёр горел посередине отведённого им уголка, где позже всем предстояло улечься на сон. Ночь была облачной, тёмной, и только блеклый свет огня помогал что-то разглядеть. Присутствие Родрика никого не интересовало и не беспокоило: все знали только о девчонке с пращей, мальчишке с крысами и их дружке-алхимике, но никак о громилле-Родрике. Для них он был очередным парнишкой-сиротой.       Кстати говоря, без сирот дело тоже не обошлось. Пронырливые, неухоженные дети выглядывали из-за углов домов, жадно наблюдая за пировавшими мужчинами. Родрик, сидевший на отдалении и от костра тоже, был для детей частью темноты, потому он, кушая, мог незаметно за ними наблюдать. Голод в их глазах и зависть горели пламенем. Они перешёптывались, порывались подбежать и попробовать что-то стащить, но тут же одёргивались или хватали за воротник отчаявшихся друзей. Родрик слышал, что кто-то из них сказал другому:       — Они знают, где нас найти. И снова побьют! Больно-больно! Всех!       Дети продолжали жаться по углам, а Родрик доел половину выданного пайка. Он с силой сжимал челюсти, чуть ли не разломал ложку напополам, и в конце концов сказал себе: «Чёрт тебя подери, не могу я так сидеть», — он встал, шумно опустив тарелку на свой камень, отчего дети вздрогнули, заметив, что совсем близко к ним был ещё один из рабочих. Они уже были готовы пуститься в бегство, но Родрик с тёплой улыбкой перехватил их взгляд и подмигнул им. Затем, сделав вид, что не знает об их существовании, он пошёл обратно к костру, к рыцарю, являвшимся частью местной стражи:       — Господин, я работал как бык сегодня, мне одной тарелки будет мало. Дайте-ка ещё две и хлеба, пожалуйста.       Рыцарь не ожидал такой наглости. Он нахмурился, смерив Родрика неприязненным взглядом.       — За работу каждому полагается одна. Ты уже свою брал. С чего тебе особые привилегия, безотцовщина? — Родрика передёрнуло.       — Если для вас привилегии — это справедливое вознаграждение за качественный труд, то пусть будет так. Я прошу ещё две тарелки и хлеба.       — Совсем стыд потерял? Может, сразу весь котёл попросишь, или пирога да свининки?       — Очень хорошая идея! Не откажусь, раз предлагаете, — невозмутимо и без секунды промедления ответил Родрик.       Стоявшие рядом мужчины, заметили происходящее и, подслушивая разговор, громко рассмеялись.       — Ах ты, маленький гадёныш, — процедил сквозь зубы рыцарь, обхватив пальцами рукоятку меча. — Жить расхотелось?       — Если только при виде твоей морды в шлеме, навевает плохие воспоминания, — раззадорился Родрик, незаметно закутав рукава.       Между ними повисло напряжение в воздухе, они были готовы друг с другом сцепиться, а Родрик, затевавший перекинуться парой фразочек и разговорить рыцаря, всерьёз завёлся, мысленно представляя, как свернёт неприятному мужику шею в отмеску всей Инквизиции. Люди вокруг продолжали пировать, помимо тех трёх мужчин, что были ближе всего. Бог знает, сколько кружек пива они успели выпить, но рассудительность они не потеряли. Заметив, куда всё шло, один из них вмешался , говоря шутливым тоном:       — Эй-эй, потише. Мы уже натерпелись от крыс, теперь самим друг друга перекусать предлагаете? — Родрик и рыцарь замерли. — Господин, простите дурака, видите же, что он молодой, сосунок ещё, молоко на губах не обсохло. Небось, тяпнул кружку эля и возомнил себя королём. А по поводу его просьбы... С таким пузом, как не проглодаться! Он дома наверное за четверых ел, вот ещё и не привык к лишениям. Я прав, малыш?       Сильная рука легла на плечо Родрика, и он переборол свою злобу. Разорвав зрительный контакт с усмехнувшимся рыцарем, он стиснул пальцы в кулаках и натуженно улыбнулся:       — Да, мисье, вы правы, эль ударил в голову. А вот по поводу еды, вы немножко ошиблись... я ел за шестерых.       Все рассмеялись, а Родрик не поднимал с земли глаз, зная, что стоит ему это сделать, и никто его уже не вразумил бы — рыцаря бы он покалечил.       Рыцарь, чувствуя своё превосходство, смеялся так громко, чтобы Родрик слышал и затем снисходительно сказал:       — Что же, с того и следовало начинать. Раз ты такой голодный, я поищу тебе добавки, малец.       Рыцарь отошёл, а спасший Родрика мужчина потрепал его по волосам, с силой надавив на его голову в конце. Затем он ушёл в компании своих друзей дальше пировать. Родрик же дождался на том же месте возвращение самодовольного рыцаря, который всучил ему в руки две полных тарелки с едой. В каждую из похлёбок было воткнуто по одному неаккуратно оторванному куску хлеба.       — Держи, мальчик, кушай. Надеюсь, это поможет тебе протрезветь.       — Благодарю, — процедил сквозь зубы Родрик, так и не подняв глаз на рыцаря и развернулся.       Широким шагом он вернулся к своему камню, смачно выругался там шёпотом всеми словами, что поносил механизмы, на рыцаря, а затем, остыв, обернулся и проверил, следил ли он за ним. Как оказалось, нет, рыцарь вовсе о нём забыл, смакуя свою неприкосновенность и занимаясь делами. Родрик снова выругался, сплюнул, а затем выдохнул и вернул себе рассудительность. Еда остывала.       Он взял тарелки и направился к детям, боязливо наблюдавших за ним всё это время. Родрик снова заулыбался.       — Ну что же, держите, бойцы! — протянул он им тарелки, но вдруг отдёрнул, стоило им порваться к ним навстречу. — Только! — Дети замерли. — Разделите между собой и теми, кого знаете. Тут много, должно хватить всем.       Он внимательно посмотрел на них, и дети послушно закивали. Это его удовлетворило, и Родрик отдал им тарелки. Напоследок он им наказал:       — Найдите себе в городе работу. Сейчас много осталось стариков и тоскующих родителей. Они найдут вам применение и вознаградят едой. Не слоняйтесь по переулкам, стражники здесь не особо терпеливы.       Забрав тарелки, они пообещали постараться и убежали. Родрику же оставалось на это только надеяться. Стоило детям исчезнуть из виду, как он снова помрачнел в лице.       Он вернулся к своему камню и остывшей похлёбке. Сев, он угрюмо стал доедать. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и заметил того же рабочего, что его поддержал. Обменявшись с Родриком взглядом, он ему одобрительно кивнул. Родрик смутился и, улыбнувшись в ответ, опустил глаза. «Я сделал то, что должен», — подумал он про себя.       Рабочие готовы были праздновать всю ночь, но стража всем приказала ложиться. Все улеглись, и Родрик, засыпая, поглядывал за привязанным к общей балке для лошадей Бастионом. «Завтра наступит очередное утро», — подумал Родрик, быстро уснув от усталости.       С теми мужчинами он уже не встречался после этого, хотя хотел ещё раз отблагодарить их после того как проспался. Теперь ему стало стыдно за то, что так по-детски отреагировал на подколки стражника.       В городе ещё нуждались в помощниках, но Родрик поехал дальше. Здесь он не нашёл никого из ребят: ни на улицах, ни на рынке. Повозка, которая, похоже, ещё была при них, тоже нигде не стояла.       Следующей остановкой стал крохотный городок, где на дверях ещё остались белые кресты. Там он познакомился с одинокой старушкой, упоминавшей своих детей. Он помог ей донести еду в корзинке до дому, а она в ответ пригласила его остаться. Во дворике как раз хватало места для Бастиона, и можно было не страшиться, что его украдут.       Здесь он задержался на месяц, ибо нашёл работу в кузнице. Владельцем был мужчина в возрасте, живший совсем один и за время неразберихи сломавший ногу, отчего остался калекой. Самому работать ему было тяжко. Родрик помог ему, а заодно привёл в подарок свои инструменты. Уехал он так сразу, как калеке нашёлся подмастерье.       Так, день за днём, Родрик продолжал двигаться к своей цели.