Гвоздика в твоих волосах

      Какое-то время назад...       Родрик узнал обо всём случившемся со слухов — с того, что говорили люди, потому он не был уверен, как всё действительно произошло там, внутри Церкви.       Люди утверждали разное: кто-то, что на Церковь снизошёл свет с небес и сам Архангел Михаил спустился и, забрав душу мученика-Епископа, разогнал светом крыс; кто-то, что Инквизиция очень странно вела себя во время общей суматохи и потом, когда настигла тишина, как можно скорее удалилась; а кто-то сообщал, что тройка детей была к чему-то причастна и потом исчезла. Были и такие, кто проповедовал, что крысы были знаком всеобщей греховности и Епископ отдал себя в расплату за грехи народа христианского подобно Иисусу Христу и что, если люди не изменят путей своих греховных, их ожидает возвращение крыс.       Родрик слушал это всё, одновременно вспоминая своё близкое знакомство с Инквизицией и смерть Артура. И он думал, что раз Ангел не спускался в начале крысиного набега, то сейчас привлечься ему было бы поздновато.       Но все эти слухи роднил один факт: Инквизиция исчезла. Эта деталь вверяла надежду, что Епископ был побеждён с успехом для его друзей. И Родрик вцепился в эту вероятность, направившись в ту сторону, куда уехала, по словам людей, повозка с детьми и женщиной без чувств. Похоже, это была мать Амисии и Хьюго. Люди помогли погрузить её в повозку, запомнили, и это стало поводом для разговоров, а у Родрика появилась ниточка.       Он путешествовал верхом, следуя дороге и посещая деревни, городища, в которых видели «странную повозку с детьми». Слухи, память людей, случайные прохожие и очевидцы — всё это стало его инструментом, его гончей-ищейкой.       «Все упоминают только детей… Что же случилось с их матерью, Беатрис? Дурно пахнет это дело… Надеюсь, с ней всё хорошо, — размышлял он под мерный шаг своего коня. — Амисия и Хьюго… Не нуждаются в новой трагедии. Да и Лукас смышлён в своих штучках, но их не прокормит… Одна надежда на Милли».       Родрик обвёл взглядом очередные поля, проезжая мимо. Делая вдох, он почти сразу же выдыхал. Его раны давали о себе знать и полной грудью дышать было слишком болезненно, так что он довольствовался лёгкими, но частыми, вдохами.       Вокруг никого не было. Все странники уже либо давно обогнали его, либо нашли себе новое пристанище, оставив после себя пустые пути. Он был предоставлен самому себе на длинной пыльной дороге, тянувшейся далеко вперёд. Солнце ярко светило, нежно шумел ветер. Пели птицы, жужжали букашки. Время от времени фырчал конь.       Родрик слабо улыбнулся, на мгновения прикрывая глаза. Капюшон плаща отбрасывал на его лицо тень, сохраняя от зноя. И Родрик до сих пор не мог поверить в то, что выжил и что может увидеть мир во всей красе после апокалипсиса — почти таким же, каким он был прежде, до крыс. Крыс, чьи набеги продолжались не так уж и долго, и всё же борьба с ними, казалось, исчислялась в десятилетиях. Каждый день был за одно такое.       Родрик ловил себя на мысли, что в столь прекрасном мире, который он видел сейчас, он бы хотел подарить счастливую жизнь Амисии. На ум невольно приходила её лёгкая улыбка и искренний смех, когда она играла с Хьюго, — эти воспоминания очаровывали Родрика, вводили в ностальгию, и одновременно вызывали грусть. Он всё время боролся с сомнениями в том, что смог бы увидеть Амисию и остальных вновь.       Родрик, омрачённый одолевшей его безнадёгой, шумно вздохнул и раскрыл глаза, ища чем себя отвлечь. Ничего не изменилось: та же бесконечная дорога впереди, то же светило над головой. Он сосредоточил свой взгляд на коне. Потрепал его по гриве.       — Что бы я без тебя делал? С тобой, хотя бы, не так скучно, — по-доброму сказал Родрик, видя в коне своего друга и верного спутника.       Хотелось верить, что конь понимал его, а иначе отчего бы он внезапно, словно в ответ, фыркнул, встряхнул головой? Родрик посмеялся.       — Не стесняйся, не только девчонкам о задушевном говорить.       Конь хлестнул себя длинным хвостом по бокам, задев краем Родрика.       — Ой-ой, какой ты бойкий… Ну ладно, дружище, больше не побеспокою. Иди-иди.       Родрик осмотрелся по сторонам. Его всё ещё окружала глушь. Он, щурясь, глянул на солнце — до вечера оставалось недолго. Он решил не играть с судьбой и, ухватив поводья покрепче, прихлопнул ногами коня по бокам.       — Вперёд!       Конь заржал, дёрнулся, сделал выдох и припустил. Бежал он так быстро, как мог, но его неважная скорость выдавала немолодой возраст. По этой причине ехать в таком темпе долго не получилось бы, потому Родрик надеялся как можно скорее найти ночлег без того, чтобы загнать коня.       Им повезло. Конь начал уже пыхтеть сильнее и почти что спотыкаться, время от времени потряхивая головой, а бег его стал прерывистым: бежал, бежал и замедлялся, переходя на рысцу… а потом снова в галоп, — когда бесконечные поля сменились на первый городок.       — Слава Богу! — воскликнул Родрик и, дав коню пробежать ещё недолго, замедлил его.       Старым-добрым мерным шагом вёз его теперь конь под сопровождение угасавшего солнца. Вечер только начинался, и они достигли ворот. Правда, воротами назвать это было сложно. «Скорее, их жалкое напоминание», — обвёл взглядом оставленные деревянные огрызки на петлях Родрик и невольно оценил также сам городок. Сразу было видно, что он и до нашествия крыс был всего лишь проходным местечком: жили тут точно только потомки своих родителей. Маленькие дома, бедные загоны, сброшенные в кучу трупы животных: пара лошадей, свиньи, корова, куры и щуплая псина — около ворот. Краем плаща Родрик прикрыл свои нос и рот, морщась. Конь усиленно фыркал, прихрамывая при ходьбе.       На входе их встретили два крестьянина, карауливших ворота. Один упёр руки в бока, а другой скрестил их на груди — оба были безоружны. Родрик остановил коня.       — Чего понадобилось? — с прищуром спросил тот, что был постарше и поседее.       — И вам доброго вечера, — усмехнулся Родрик, не отнимая плаща от лица: вонь стояла невыносимая. Мужчины же остались невозмутимы и также недружелюбны. Родрик прокашлялся и взгляд его сделался серьёзным: — Я остался без дома и путешествую по стране. Не ищу неприятностей и никому их не создаю. Я хороший работник и с удовольствием помогу вам взамен на ночлег.       Моложавый крестьянин глянул на старшего. Последний не спешил с ответом. Он осмотрел Родрика и коня с головы до ног, перебрал пальцами по плечу и наконец расцепил руки.       — Поверю на слово, мальчишка. У нас есть постоялый двор, отправляйся туда. Завтра с утра покажешь, что ты там умеешь. Если не сможешь — отдашь коня и дальше пойдёшь пешком или на ишаке.       Мужчина отступился от прохода, молодой крестьянин последовал его примеру. Родрик кивнул и, спрыгнув с коня, вошёл в городок, держа в руках поводья. Конь следовал за ним.       Родрик помрачнел. Он перебегал глазами с одного уголка города на другой по пути к постоялому двору — он единственный был освещён светом внутри и снаружи одним факелом. Парень искал подвох, что-то, что выдаст в местных признаки воров или мародёров, после такого-то тёплого приветствия. Однако ничего не нашлось. Это было бедное, но обычное и обжитое местечко: колодец с рабочей ручкой, мешки яблок, мешки зерна, бегающие худые, в лохмотьях, дети. Освещённый дом выглядел так, словно его обглодали крысы. Половицы крыльца выступали, а стенки прогнили. Родрик подвёл коня к корыту с водой, надёжно его привязал к балке и, когда конь наклонился к воде, хлопнул его по шее.       — Привязал так, как смог, если что — лягай копытами и отправляй к Епископу в Преисподнюю, — негромко наказал спутнику Родрик с улыбкой на губах.       Откинув капюшон, Родрик запустил одну руку под плащ, положив её на увесистый молоток и поднялся на крыльцо. Он приоткрыл трухлявую дверь и сделал шаг в дом.       Внутри сидело от силы четыре человека: двое за одним столом, остальные — по одному на разных скамьях. Женщина за прилавком вытирала тряпкой глубокие тарелки. Мужчины даже не подняли на него голов, занятые, кто разговором, а кто — кружками пива. Женщина же, пышная и коренастая, сразу дёрнулась и с похожим прищуром как у крестьянина на воротах вцепилась взглядом в нового посетителя. Руки её замерли.       Родрик усмехнулся краем губ и спокойно прошагал к ней.       — Чего понадобилось? — спросила женщина, со стуком опустив тарелку, на которой ещё виднелись засохшие остатки от последней трапезы.       «Где-то я это уже слышал», — подумал про себя Родрик, одновременно задаваясь вопросом, может ли городок быть ещё более неприветливым. Но Родрик не изменил своей невозмутимости.       — В городок к вам меня уже впустили и цену за это я уплачу завтра. Мне бы тарелку горячего и место для сна — могу в хлеву или конюшне, — и больше не потревожу.       Женщина поколебалась мгновение, стало быть, пытаясь найти к чему придраться и за что выпроводить Родрика, но в итоге только хмыкнула, перекинула тряпку через плечо и налила в ту же тарелку похлёбку. Выдав к ней ложку, она буркнула предложение о пиве. Родрик отказался, попросив лишь немного воды. Это похоже было ещё более удручающим заказом чем пиво, и с крайним неудовлетворением она ему её всё же подала. Родрик сел на придвинутый к столу стул и стал есть, и бровью не поведя ни на выпады женщины, ни на нарочито грязную утварь.       Он запил кисловатую полустылую мешанину водой, и немного погодя всё же попросил пиво — слишком уж сомнительными были кашли сидевших за ним. А как учил его покойный отец: пиво — это роскошь, раннее приготовляемая лишь священниками в аббатствах, а значит вещь верная, богоугодная и спасительная.       После, женщина отвела его не на второй этаж, а в конюшню, куда он по пути взял с собой и своего коня. Уж больно женщина на него поглядывала, спускаясь с крыльца.       В конюшне были все пустые стойла. Ему отдали одно с большой кучей, но такой же как и везде протухшей, соломы. Родрик поблагодарил женщину за гостеприимство, на что та что-то буркнула и ушла. Родрик, посмеявшись, покачал головой и забыл об этих странных людях.       Он ввёл коня в стойло, привязал на два узла к перегородке так, чтобы конь стоял к ней вплотную и шагу в сторону сделать не мог. Сам же Родрик сделал два широких шага в сторону и, сгребя для себя солому в кучку, снял с себя плащ, лёг и накрылся им. Его сапоги смотрели на вход в стойло, а спиной он повернулся к своей стене. Он недолго пролежал, не засыпая, а просто прислушиваясь к тишине и наблюдая за пощипывавшим солому конём, а потом шумно выдохнул, сомкнул глаза и уснул, положив одну руку под голову, а второй крепко схватив молоток.

***

      Проспал он до самого утра. Ему, однако, ничего не приснилось. Разбудили его петухи. Родрик присел, потянулся, громко зевнул и почесал исколотое соломой плечо. Такое рискованное действо заставило его стиснуть зубы от боли: раны под перевязками опять заболели. «Да чтоб их черти подрали», — в очередной раз пожелал здоровья ранившим его лучникам Инквизиции Родрик и, разлепив глаза, проверил, был ли конь на месте. К счастью, был. Он спал стоя, повесив голову и изредка подёргивая хвостом. С его губ свисала прослюнявленная солома.       Родрик покачал головой, сдержав смех. «Вот чудо мне попалось», — подумал он. Ведь этот конь, чёрный, с белой мордой и розоватыми губами, достался ему за гроши ввиду ненужности прошлому хозяину. Лучшее, что сулило отслужившему свой срок животному было пойти на жернова молоть зерно, если вообще не проститься с жизнью. Имени у коня не оказалось, оттого Родрик ограничивался обращением «друг». А сейчас, улучив на то мирное мгновение, он подумал, что это не очень справедливо для его товарища. У них впереди был ещё долгий путь. Но сразу подходящее имя ему не придумалось, да и с конём он особо знаком не был.       — Ну что же, старик, не кручинься, я ещё подумаю.       Родрик поднялся, оставив коня спать, аккуратно отряхнулся, избегая резких движений и наклонов и вышел из конюшни. Людей на улицах особо не прибавилось: пятеро занимались своими делами, а двое из них были вчерашние выпивавшие в таверне.       Почти сразу ему встретился уже впившийся в него взглядом мужчина, который дал ему добро на проход в город. Теперь он стоял у колодца. Родрик приблизился, пожелал доброго утра. Мужчина пропустил это мимо ушей и не смягчился.       — Свою часть уговора мы выполнили, ты и поел, и выпил, и поспал. Теперь мы посмотрим, такой ли ты хороший работник как говоришь и годны ли на что-то твои руки, парень. Помни, не справишься — уйдёшь без коня, — мужчина смотрел Родрику в глаза, практически не моргая и абсолютно не меняя суровое выражение лица. Родрик коротко кивнул, сам при упоминании вчерашней трапезы прислушиваясь к своим ощущениям и проверяя, не мутило ли его или не звало по нужде. Но вроде бы пронесло. Мужчина продолжил, отвернувшись: — Следуй за мной. У некоторых домов обвалились стены, нужно разобрать камни и выстроить заново.       Крестьянин повёл его за собой. Родрик шёл следом, не отставая, по пути разминая плечи. После лечения у доктора Фабриса по милости месье Рауля, это будет первый раз, когда Родрик снова возьмётся за дело. И ему очень хотелось верить в то, что он был готов. Доктор обещал ему, что если дать телу время — у него был шанс зажить. Так что Родрик молился, чтобы ему хватило сил, либо на камни, либо на драку с рассерженными полупьяными горожанами в возможном побеге с конём. Расставаться с ним он не собирался: он совсем бы потерял Амисию.       — Здесь, — резко остановился мужчина и указал на один из домов.       Родрик присвистнул. Стена, если её так можно было назвать, еле держалась на месте. От неё осталась только нижняя часть в форме дуги и куча камней, свалившихся внизу. Похоже, крысы тут не просто кишили, а сплясать решили заодно.       — За работу берёшься или сразу к воротам проводить? — заметив неуверенность Родрика, сурово спросил крестьянин.       Родрик коротко кивнул, раздражённый постоянной беспочвенной враждебностью и молча прошёл к камням.       — Ну давайте, чёртовы камни, полежали и хватит, и чтобы без капризов, — по старой отцовской привычке проворчал на камни Родрик и принялся их разбирать.       Он брал камни по одному и тело хоть и отзывалось неприятными ощущениями, в общем-то не противилось работе. Родрик чувствовал, что сможет справиться.       Ругая камни, он также поддерживал свой труд воспоминаниями об Амисии, о Хьюго. Ему даже припомнились Лукас и Милли — ведь они тоже ему были дороги. С Амисией их связывала его отданная ей жизнь, а остальные были ему друзьями. С матерью Амисии и Хьюго ему ещё предстояло познакомиться. «Ждите меня, ребята, — пыхтя над тяжёлыми камнями, думал сосредоточенный Родрик, — скоро старина Родрик нагонит вас и сможете как обычно завалить его всей чёрной работой. Он ваш неутомимый бык».       Один за другим он сложил камни рядом, затем осмотрел стену. Рядом стояло ведро с раствором и лопатка. Родрик ухватился руками за один край стены, грубо пошатал его, потом то же сделал с другим, и с другим… пока не убедился, что оставшаяся часть стоит прочно. Он взялся за лопатку, зачерпнул смесь и стал обмазывать края, подыскивая под них камни. Пока он отстраивал стену, вспотевший, он заметил, что всё это время был под чьим-то наблюдением. Из глуби дома на него смотрела сидевшая на стуле скрюченная старуха с одним глазом. Она закусила верхнюю губу и у неё выпирал острый нижний зуб. Она смотрела на Родрика и что-то бормотала себе под нос время от времени. «Господи помилуй», — не знавший, что ещё его здесь встретит, Родрик, снова сконцентрировался на работе, стараясь забыть о полоумной старухе.       Хотелось есть и пить, умыться, но Родрик упрямо продолжал работать. Уже наступил день, а он всё работал, тратя время и на поиск камней и на сохранение неспешности, чтобы не перенапрячься. Тело уже начало напоминать о себе, а оставалось немного — и Родрик прибавил усердия. Когда дырка возвысилась над ним, он нашёл коробку, подвинул её к стене и, закинув на коробку ведро и побольше камней, забрался на неё. Он продолжил промазывать стену и укладывать камни, ругаясь на них и делая всё с особой рьяностью. Казалось, работа от этого спорилась. Кто посмеет спорить с рассерженным и голодным кузнецом?       К полудню он заложил последний камень. И больше старуху ему видеть не пришлось. Он отдышался, смахнул пот со лба и спрыгнул с коробки. Крестьянин был тут как тут с тем же неприветливым выражением лица. Он оценивающе оглядел стену.       — Ну… что… старик? Что скажешь? — спросил Родрик, жмуря один глаз от неприятной рези в плече, его живот урчал, а сам он дожидался ответа, чтобы знать, придётся ли ему врезать этому истукану или нет. «Ох, я бы кому-то врезал сейчас», — думал про себя измученный голодом и вернувшейся в процессе болью Родрик.       — Сносная работа, — коротко ответил мужчина. Он снова осмотрел стену, глянул на Родрика. — Можешь сходить поесть, отдохнуть, ты больно исдохся. Коня ты себе оставишь, а вот позже придёшь и со второй стеной разберёшься. Это плата за завтрак будет.       «Ещё бы без платы было», — переводя дыхание, подумал про себя Родрик, но вслух ничего не прокомментировал. Он согласился на уговор, выпрямился и пошёл обратно. У колодца он отмыл руки как смог, пусть они так и остались сероватыми, впрочем, как обычно — его руки редко были чистыми. Первым делом он проведал коня, принёс ему ведро воды, яблок, сена посвежее, с более солнечной стороны, и, смочив тряпку, помыл пофыркивающего напарника.       — Ну будет тебе ворчать, — всё ещё щурясь при каждом новом вдохе, пробормотал Родрик, — помою и отстану.       Казалось бы, конь ему внемлил, поскольку после этого молча стал пить воду из ведра. Закончив с помывкой, Родрик мысленно отнёс уход за конём к выполненным задачам на день и откинул тряпку в сторону. Он рухнул на сено, прикрыв глаза и пролежав так некоторое время. Живот заурчал, начав посасывать.       Превозмогая усталость тяжёлого тела, Родрик привстал, уговорил себя сходить поесть и поднялся на ноги. Он дошёл до постоялого двора, вошёл в здание, обменялся приветствием с неприветливой женщиной и сел за стол. Получив тарелку очередной похлёбки, он жадно съел всё до последней ложки. Запил кружкой воды и кружкой пива.       Он побеспокоил женщину лишь одним вопросом: где можно было найти крестьянина.       — Себастьян сейчас у ворот, назначает новых караульных, — процедила сквозь зубы женщина, дёрнула тарелку и кружку со стола и удалилась.       «Себастьян, значит…» — запомнил Родрик, также решив, что женщина приходилась крестьянину либо женой, либо сестрой, либо ещё какой родственницей, судя по тону и тому, как она о нём упомянуло. Это бы объяснило их ужасное сходство.       Засучив рукава, он встал из-за стола и побрёл к воротам. Себастьян действительно был там, а два парнишки, возраста Родрика, смотрели на него с выпученными глазами, вцепившись в косы, пока тот им что-то объяснял про караул. «Таких караульных самим караулить надо», — посмеялся Родрик про себя и еле сдержался от смеха вслух.       — Хэй, старик! Я готов к новой работе! — окликнул Себастьяна Родрик, помахав ему, как тот обернулся.       Суровость взгляда Себастьяна не изменилась. Он коротко кивнул, дал последние указания парнишкам, отчего те вытянулись как дубовые прутики, и позвал Родрика за собой. Вместе они дошли до другого дома, располагавшегося вплотную к стене. Здесь были следы гнёзд, отчего ощущался знакомый запах, остававшийся после крыс. Родрик напрягся: по ночам, прежде чем уснуть, он очень долго прислушивался, не раздастся ли внезапно писк или звук прорываемой земли, а этот запах вызывал очень плохие воспоминания. «Ребята справились, крыс больше нет», — успокоил себя Родрик и сделал глубокий вдох.       — Кишка тонка? — спросил Себастьян, а Родрик только повёл плечом, отшутившись:       — Наоборот, слишком толстая. Не волнуйтесь, главное — работу покажите. И она будет сделана.       Себастьян промолчал, Родрик заметил, что крестьянин будто бы стал презирать его чуть меньше. Себастьян подозвал Родрика завернуть за здание. Там зияла дыра. Менее ровная чем прежняя, таких даже было несколько. Они располагались: что пониже, что повыше, между цельными участками.       Работа была и сложнее и проще: меньше нагрузки на руки, так как дырки были мельче, но теперь надо было добраться до каждой из них и не позволить стене развалиться в процессе. Себастьян похлопал Родрика по плечу, отчего кузнечий сын чуть не выругался: раны на лопатках отозвались болью. Он сумел себя сдержать, стиснув зубы, кулаки и выдавив из себя улыбку.       — Ты приносишь пользу этому месту.       — Рад слышать… А особенно рад буду это услышать после двух мисок чего-то кроме вонючей похлёбки.       Себастьян, на удивление, не разозлился. Край его губ дрогнул в подобии улыбки — он покачал головой и удалился. Родрик выдохнул, согнувшись пополам и упёршись руками в колени.       — Ублюдки! — в очередной раз помянул добрым именем лучников с той злополучной стены Родрик.       Он собрался с силами, смирился с болью и выпрямился. Он оглянулся. На улицах стали показываться дети, напоминавшие Хьюго. Возможно, это были его ровесники. Около дверей домов стали показываться и женщины, беседующие друг с другом.       Где-то раздался лай одинокой, но смелой собаки: она ни разу не заскулила. Выжившие куры кудахтали в отдалении, а лучи солнца переливались на листиках лозы, обвившей каменные стены ограды вокруг города. Родрик вдохнул: теперь вонь от крыс была заметной только самую малость, где-то вдалеке. Пахло сеном, лёгкой духотой, хлебом и курами. «Вот как пахнет жизнь, — подумал он, видя в этом общем мельтешении отчаянное заявление о несломленности и плевок в сторону крыс, пытавшихся всё уничтожить. Он злорадствовал, знаючи, что в итоге Епископ и его чёртовы приспешники, — все те, кто виноваты в смерти его отца, — своего не добились. — Что бы там у них ни случилось в процессе, главное, что Епископ мёртв, — повторял про себя Родрик. — И я найду вас, друзья».       Родрик продолжал работать с новыми силами, он резче намазывал смесь на камни, с особым тщанием укладывал новые. Так он проработал до обеда, а затем ему придумали новое занятие: починить телегу, — и здесь он наконец-то смог взяться за свой любимый молоток, который он, как и все прочие инструменты, сохранил до сих пор.       — Даже если это убьёт нас, что нам терять? — повторил свои же слова Родрик, латая скривленное колесо.