Ленка

      Вырвавшись из приветственных объятий тёти Тани, я ломанулась в дом к телефону, на ходу оттирая щёку от губной помады. Мишка, оставшийся позади, принялся возмущаться, мол почему это он должен тащить мои рюкзак и сумку, которые я бросила прям возле калитки, но его голос заглушило бешено бьющееся сердце в грудной клетке. Меня распирало от необъяснимой радости и нетерпения побыстрее услышать и увидеть реакцию Полины и мальчиков на мое возвращение. Мама всё ещё дулась на меня за то, что я упросила её поменять билеты и приехать в посёлок раньше, но в Москве мне находиться было трудно. Даже наша квартира казалась непривычно чужой — многодетная семья за стенкой слишком шумная, полы слишком холодные, комнаты слишком тесные, падающий по утрам свет в окно слишком яркий. Всё слишком «слишком». Чужое. Будто и не я жила в той самой квартире много-много лет. Даже собственная комната стала незнакомой, словно она полгода ждала не меня, а какую-то иную Лену, которая обрадовалась бы старым игрушкам, книгам и оставленной в шкафу одежде. Теперь игрушки казались неинтересными, глупым развлечением для детей; картинки в книгах потускнели, как если бы их оставили под палящим солнцем, а сюжеты и приключения стёрлись из памяти; одежда стала не по размеру. Когда я поделилась с мамой этим странным для себя открытием, она лишь грустно выдохнула: «Ты просто взрослеешь». Слова звучали так, словно захлопнулась тяжёлая металлическая дверь клетки.       В столице тоже первым делом побежала к телефону — оповестить родственников, что я благополучно добралась, а ещё позвонить Маше с Федей, моим бывшим одноклассникам. В школе мы неплохо проводили время с ними вместе, но кроме как в классе общались редко и очень мало — у Воронцовой всё свободное время занимал театральный кружок, в котором они из года в год ставили наскучившие всем «Щелкунчика» и «Дюймовочку», а Новгородский бегал по репетиторам, посвящая всего себя учебе. Машка часто жаловалась, что мальчик уж слишком сильно зациклен на учёбе — злилась на него, что тот не даёт ей списывать со словами: «Ты вчера весь вечер веселилась, а я задачи до самой темноты разбирал. Нечестно!». Я с девочкой согласна: будто бы с него убыло, дай он нам списать эти несчастные уравнения! И, даже несмотря на такие стычки, мы всё равно ладили.       К стыду своему, часто сравнивала «городских» приятелей, с «поселковыми» друзьями. И ещё задумывалась, а смогли бы ребята вообще поладить? Фантазировала, как Маша с Полиной обсуждали бы модные журналы или какую-нибудь кассету с музыкой — они люди творческие, точно бы спелись; как мальчишки вчетвером рубились бы в карты — Федька мог составить конкуренцию самому Бяшке в мухлеже; бурятёнок, мне кажется, на Воронцову запал бы так же, как и Ромка на Полину — девочка-красавица, лишь при взгляде на которую думаешь: «Господи, какая же она хорошенькая!». А потом эти мечты разбились о жестокую реальность: хватило одной прогулки, чтобы я поняла — Маша с Федей скучные. Болтовня девочки раздражала, а Новгородскому и вовсе хотелось закрыть рот из-за его постоянного нытья об оценках, новом учебном году и преподавателях, которые незаслуженно поставили ему «четыре» в третьем триместре. Слушала их и невольно подмечала, где бы Бяша вставил шутку, в какой момент Ромка бы уже огрызнулся на вечно перебивающую всех Машу, как отреагировали бы Антон с Полиной на заявление Федьки о том, что все люди с творческими профессиями занимаются «ерундой». Воронцова, кажется, обиделась, когда я попыталась аккуратно отвязаться от второй прогулки с ней и Новгородским, а мальчик своей обиды и не скрывал: «Она себе новых друзей завела, мы теперь не её уровня». Сказал это так презрительно, словно Рома, Бяшка, Антон и Полина успели ему как-то насолить. На этом и разошлись.       Муська, завидев меня на крыльце, потрусила к ногам и всю дорогу до телефона тёрлась об них. Приятно видеть, что по тебе в посёлке не только люди, но и живность скучает. Полинин номер я помнила наизусть — разбуди меня хоть ночью, и я бы скороговоркой ответила: «тридвадцатьчетыредевяностодва». Пальцы машинально потянулись к диску, а меня саму аж потряхивало от предвкушения и странного возбуждения, прошибающего с головы до пят. Как в детстве, когда утром бежишь к валенкам за подарками от Деда Мороза.       — Из такси выскочила, брата даже не обняла, — недовольно протянул Мишка, войдя в дом следом за мной. Взрослые всё ещё обменивались приветственными объятиями и «охами-ахами» с мамой. — Будто твоя шпана подзаборная убежит от тебя куда-то…       Я закатила глаза, встав на носочки, несколько раз чмокнула парня в щёки и коротко обняла за шею. Брат такой резкий порыв оценил: заулыбался, сжал меня за плечи в ответ.       — К кому долбишься-то? — уже более миролюбивым тоном спросил Миша, отстранившись от меня.       — Полине, — возвращаясь к диску телефона, ответила я. — Она просила набрать, когда приеду.       — Так она же не в посёлке, — пожал плечами брат, поднимаясь по лестнице на второй этаж. На одном плече у него болтался мой рюкзак, обвешанный значками, а в левой он нёс тяжёлую спортивную сумку.       — С чего взял? — недоверчиво протянула я.       — С Пятифаном вчера тёр, вот он и рассказал, — с усмешкой ответил парень. — Она с дедом Харитоном в город, вроде, смылась.       — У вас в этом городе мёдом намазано что ли? — раздражённо, обращаясь уже не к Мише, спросила я. Брат тоже сегодня уезжал с друзьями на квартирник, не поддавшись на просьбы моей мамы остаться и провести время с семьёй. Хотя поклялся, что завтра весь день будет с нами.       — Ц, дива столичная приехала, — язвительно и громко протянул парень со второго этажа. — В посёлке делать нечего, вот все при любой возможности и валят. Это ты, не особо далёкая, с Москвы в глушь свалила и радуешься…       Несмотря на то, что Миша меня не видел, я скривила гримасу и по-детски показала язык куда-то в потолок. С Полиной я последний раз разговаривала в начале недели, потому что мама не слишком одобряла звонки по межгороду каким-то «подружкам», и девочка тогда ничего не говорила про поездку. Может, брат что-то перепутал?.. Я потянулась к полке за записной книжкой — если номер Морозовой был заучен, то остальные я даже не пыталась запомнить. После Полины в списке шёл Антон, и я быстро набрала номер телефона мальчика.       — Слушаю, — раздался в трубке суровый мужской голос. Везет же мне натыкаться именно на родителей приятелей… Даже когда звоню подруге, отвечает сначала её дедушка!       — Здравствуйте, а можно Антона? — вежливо спросила я, выглядывая на улицу. Взрослые, наконец, двинулись в сторону дома.       Вместо ответа в трубке что-то зашуршало, после чего раздалось громкое: «Антон, тут тебя какая-то девочка спрашивает!». Голос у отца одноклассника был низким и приятным, бывало, что, наслушавшись рассказов Петрова о семье, я хотела познакомиться с его родителями и сестренкой. Оля, по словам Антона, ребёнок в буквальном смысле «светлый», из-за чего кроме как фонариком я её себе представить не могла.       — Алло?       — Антон! — в груди, по ощущениям, разлилась горячая карамель. — Привет! Это Лена, узнал?       — Лена? — переспросил Петров. — Ты…       — Я вернулась раньше на пару дней! — перебила я мальчика. Эмоции бушевали внутри, грозясь пробить грудную клетку. — Смогла уговорить маму, и мы поменяли билеты, представляешь?       — А чего ты раньше не позвонила? Мы бы с Ромой и Бяшей тебя встретили.       — А я сюрприз хотела сделать! — торжествующим голосом ответила я. Мама, проходя мимо меня по коридору, сжала моё плечо и выразительно показала на свои часики на правой руке, мол не задерживайся. — Антон, ну как у вас тут дела-то? Давно с нашими встречался?       — Всё хорош… — Петров запнулся, и снова раздался невнятный голос со стороны мальчика. — Что? Нет… Да Лена это!.. Бяша, отдай!       Конец Тошиного «отдай!» потонул в чьём-то смехе.       — Ленок, здорова, на! — прозвучал весёлый голос бурятёнка в трубке. Шепелявость за этот месяц никуда не пропала, и почему-то сейчас слышать речь мальчика было особенно отрадно. — А ты чё не сказала, что приезжаешь?       — А ты что у Антона делаешь? — спросила я, глупо улыбаясь.       — Да мы с Ромкой с самого утра у него тусуемся, — важно ответил Бяша, — вон, только что с Олькой рубились в Мортал Комбат, на!       — А Полина не с вами?       — Морозова? Ромыч, а где Полинка-то? — обратился к Пятифану приятель. Хулиган в ответ что-то пробубнил. — А когда…? Ленок, — вернулся к разговору со мной одноклассник, — так она в город с дедушкой уезжала, в больницу или чёт такое, но вроде уже должна была вернуться.       — Зачем в больницу? — неприятное волнение кольнуло в сердце. Морозова рассказывала, что у её дедушки проблемы со здоровьем после того, как на него напала стая собак, но до этого они ни разу не обращались к городским врачам — всегда хватало и поселковых докторов…       — Откуда нам знать? — удивился мальчик. — Полина без тебя с нами не тусуется, так что считай чудо, что Ромыч с ней недавно в магазине встретился.       — Вот так прям «случайно»? — хмыкнула я. — Небось опять ошивался у неё перед домом.       — Не, Ленок, зуб даю, на! — заверил меня Бяшка, и где-то в трубке послышалось насмешливое Ромкино: «Баран, вообще без зубов останешься!». — Слух, а чё мы по телефону-то? От Тохи же идти до тебя сто метров! Всё, давай, ща будем!       — Бяша!..       Но мальчик уже не слышал. Я повесила трубку и, невольно улыбаясь, поспешила на кухню, где взрослые что-то громко обсуждали и разбирали сумки, которые привезли мы с мамой. После разговора с бурятёнком и Антоном, настрой такой, что можно идти горы сворачивать! Сразу появились тысячи идей о том, куда сходить погулять и как провести время — лето выдалось жарким, вода уже в конце мая была парным молоком, так что можно спуститься к озеру, или сходить в сам посёлок и попинать мяч на стадионе, а ближе к вечеру засесть у кого-нибудь из ребят на веранде с магнитофоном и рубиться в карты. Как в мае, когда мы вместо того, чтобы готовиться к итоговым контрольным и исправлять триместровые оценки, балду гоняли.       На кухне царил самый настоящий хаос: мама с тётей Таней о чем-то очень громко возмущались, рассматривая одну из привезённых блузок; дядя Лёша гремел чашками; Сашка путался у них под ногами, поочередно заглядывая в сумки и дёргая женщин с вопросами. И это ещё нет бабушки с дедушкой — они обещали прийти ближе к вечеру, когда уже будет накрыт стол в честь нашего приезда. На застолье пригласили и тетю Валю Мартынову — она, мама и тетя Таня подруги со школьных и институтских времён, поэтому каждый раз, как мама приезжала в посёлок, женщины дружно собирались и проводили часы за разговорами. «Бабские посиделки», как называл их дядя Лёша, обычно проходили в доме Мартыновых — раньше я тоже ходила на них вместе с родственницами, правда перестала после того, как начала подниматься тема «Ленины ухажёры». Неуютно становилось под их взглядами и расспросами про мальчиков, которые, в общем-то, меня пока не интересовали в силу возраста. И к концу вечера, по классике всех жанров, мне в мужья пророчили Никиту, а тому и весело было поддержать весь этот цирк со словами: «А Ленка Мартынова звучит!» или «Нихера, это ж Туз мне шурином будет».       — Мам, за мной ребята сейчас зайдут. Я погуляю немного? — громко спросила я, стараясь перекричать свистящий чайник на плите и голоса взрослых. Со второго этажа как раз спустился Мишка и облокотился на моё плечо, как на подставку.       — Елена, ну какие гулянки? — строго спросила женщина. — Ты только приехала! Уважь старших — проведи с ними время!       — Ну, ма-а-ам! — протянула я, почти как Сашка, когда тому что-либо запрещала тётя Таня. — Вы же с завтрашнего дня в огород запряжёте, там уже не погулять будет! А я с мальчиками и Полиной целый месяц не виделась!       — Ты даже сумки не разобрала, — напомнила мама, кивнув головой на второй этаж.       — Приду и разберу! — в сердцах вскликнула я. — Мам, ну чего-то в отказную пошла?       — Это ещё что за выражения?       — Жень, ну правда, пусть она сходит, — встал на мою сторону Миша. — Чего с вами дома сидеть и лясы точить? Это же от скуки сдохнуть можно.       — А ты ей не поддакивай! — мама грозно пригрозила брату пальцем, но эффекта на него это не произвело. — Что за мода у молодёжи пошла со старшими пререкаться?       — Тоже мне, старуха нашлась! — усмехнулся дядя Лёша, разливая кипяток по кружкам. — Себя-то в её возрасте вспомни! Шо, забыла, как с Танюшей сбегали со мной и Колькой на танцы с общежития? Это ещё подумать надо, какое поколение старших больше уважает.       Мы с Мишей переглянулись, одинаково растягивая губы в ухмылках. Дядя всегда в подобных ситуациях поддерживал меня и брата — то ли просто, чтобы побесить маму с теть Таней, то ли действительно разделял наше мнение. Мужчина поставил кружки перед женщинами и незаметно для них подмигнул.       — Молодость на то и дана, шобы шляться и гулять где попало, — продолжил дядя Лёша.       — Алексей, в наше время и дети не пропадали! — возразила мама.       — И тогда твари были, шо малышню таскали, — дядя Лёша сел за стол и подтянул к себе тарелку с печеньем, — просто это в газеты не писали и по телевизору не распространяли. Вот Горбачёв…       — Так можно погулять? — напомнила я о себе. Тема политики в семье была щепетильной и обычно сопровождалась длительным спором — у мамы с дядей были слишком разные взгляды. Если бы не тёть Таня, которая дискуссии не переваривала, то всё могло закончиться самой настоящей ссорой.       — Чтобы в восемь была дома, — сдалась мама под общим напором.       — В десять! Даже Полину до десяти дедушка отпускает!       — А если твоя Полина с крыши прыгать пойдет, то ты за ней? — после этих слов я не сдержалась и закатила глаза так, что, кажется, увидела свою черепную коробку и её составляющие. — Будешь пререкаться, то вообще никуда не пойдёшь, поняла?       — Ты ей ещё мультики по телевизору запрети смотреть или сладкое до обеда есть, — засмеялся мужчина.       — Лёш, ну хватит тебе, — мягко осадила мужа тётя Таня. — Я с Женей согласна — нечего детям в такое время на улице делать. Вон, ребятишек «зимних» так и не нашли, мало ли…       Женщина досадливо покачала головой, не став заканчивать. Мне не нравилось это выражение «зимние» — так в посёлке стали называть пропавших детей в начале года. Звучало как-то слишком холоднокровно и немного цинично, учитывая весь ужас ситуации. Поначалу все из-за этого были на панике, а сейчас страшным напоминанием о том времени оставались лишь развешанные по столбам и заборам листовки с объявлением о пропавших детях, да убитые горем родители. Лилия Павловна до сих пор до конца не отошла — до этого строгий преподаватель в одно мгновение превратился в безразличного призрака, бродящим по коридорам с журналом в руках. Даже Рома с Бяшей, которые имели дурную привычку спорить с учителями и срывать уроки, при виде классной руководительницы одновременно затыкались и послушно выполняли данные ею задания. Никто не хотел лишний раз нервировать её, но всё равно случалось, что женщина ни с того ни с сего начинала плакать, стараясь незаметно утереть слёзы носовым платком. Смотреть на это было горько и до странного смущающе, словно исподтишка подглядываешь.       Ещё иногда на глаза попадалась бабушка Бабурина. После того, как на улице потеплело, женщина могла часами сидеть на скамейке возле школы и сверлить взглядом то вход в здание, то дорогу к лесу, будто ждала возвращение Семёна. Глаза её в такие моменты казались пустыми, стеклянными, как у жутких пластмассовых советских кукол. Я боялась с ней пересекаться. Вдруг она откуда-нибудь узнает, что перед тем, как Сёма пропал, я была рядом с ним? Или что у меня на полке хоронится печатка её внука? Я так и не нашла в себе силы выкинуть её — сразу появлялось клокочущее, неприятное чувство стыда и дискомфортное жужжание в затылке.       Взрослые снова перешли на спор о политике, лишь мама сказала: «Елена, не испачкай платье! Новое же!», после чего благополучно обо мне забыла, начав свой длинный монолог о Ельцине и его последних поступках. Мне это и на руку. Я выбралась из-под руки Миши и направилась обратно на улицу — ребята как раз уже должны подойти к дому.       В посёлке даже воздух другой — такой свежий и прохладный, травяной и родной, что невольно хотелось прикрыть глаза и вдыхать, и вдыхать… Раньше, когда папа был ещё жив, мы с Мишей и Сашей часто дремали после обеда на веранде бабушки и дедушки. Женщина специально открывала окна нараспашку, впуская свежий воздух в помещение, и спалось так сладко и крепко, что просыпаться совершенно не хотелось, из-за чего взрослые будили нас насильно. Хорошее было время, которое как-то слишком быстро прошло — теперь моменты из детства казались такими далекими и ненастоящими, словно я смотрела на них через аквариум или экран пузатого телевизора. Я не знала, что чувствовать по этому поводу. Я вообще последнее время не могла разобраться с чувствами и эмоциями — они возникали внутри меня слишком неожиданно, накрывали с головой как цунами и утягивали на дно глубокого океана. Это пугало. С дробями в математике разобраться легче, чем с внутренними конфликтами. Это и есть взросление? Почему в школьных учебниках пишут ерунду с формулами и правильной расстановкой запятых, но ничего нет о том, как правильно чувствовать? Нас словно выкидывают из лодки в воду со словами: «Ну, а дальше как-нибудь сам разберешься в этом жестоком мире! Только не забывай шевелить руками и ногами!».       Лето в этом году действительно выдалось тёплым — даже в футболке и легком сарафанчике жарко. А ещё солнце слепит так, что, кажется, собирается выжечь глаза из орбит. Хоть сейчас бери, да загорай, ничуть не хуже Евпатории и Ялты! Выйдя из дома, я зажмурилась от ярких лучей и приставила ко лбу ладонь, сделав из неё козырёк.       — Тузова!       По тропинке к нашему дому шеренгой шагали мальчишки. Ромка, первый заметивший меня, вскинул руку вверх, приветственно махая. В животе что-то приятно закопошилось при виде приятелей, и всё то возбуждение, радость и нетерпение, что переполняли меня последние сутки, наконец вырвались наружу. Я побежала вниз с крыльца, перепрыгивая ступеньки и не заботясь о том, что шнурки на кедах не завязаны. Сзади раздался обеспокоенный голос Мишки: «Куда так поскакала, егоза? Навернёшься же!», но я снова пропустила его слова мимо ушей. Расстояние от дома до калитки преодолела так, словно за мной гнались не только дети в звериных масках, но и сам Хозяин леса.       — Бяшка! — с детским восторгом в голосе, радостно выкрикнула я, на ходу расставляя руки для приветственных объятий.       Мальчик улыбнулся во все свои тридцать зубов. Обниматься с ним вошло в привычку где-то весной — до этого я так делала только с Полиной при встрече и расставании, а одноклассникам хватало и простых «привет-пока». А потом у бурятёнка в голове что-то щёлкнуло, и он начал тянуться к нам с Морозовой за объятиями. Правда, за такое приставание к девочке он быстро получил порцию затрещин и угроз от Ромки, так что приходилось ему обжиматься только со мной.       — Ленок! — мальчик сжал меня с такой силой, что, кажется, рёбра затрещали. — Ну ты прямо партизан, на!       — Ты мне сейчас кости переломаешь, — пробубнила я. Бяшка выпустил меня из объятий, и я наконец смогла рассмотреть ребят поближе: у всех них были шорты и футболки, а кожа загоревшей, как бывает у всех детей, проводящих много времени на солнце. Я, после месяца в Москве, оставалась же бледной, как поганка или кусочек мела.       — Да, Звёздочка, устроила ты нам сюрприз, — хмыкнул Ромка. В голове невольно всплыли воспоминания двухнедельной давности.       Старый телевизор «Фотон» крутил серии сериала «Спрут». Мама, уставшая от дневной прогулки по городу, задремала в кресле. А ведь обещала со мной вечером ещё чай попить… Мне находиться одной в какой-либо комнате неуютно — то и дело прокрадывалась мыслишка, что папа и бабушка Юля неотрывно следят за мной своими мёртвыми глазами с фотографий, расставленных в гостиной и кухне. Это одна из причин, по которой в московской квартире мне не нравилось. Сделав звук на телевизоре меньше, я накрыла маму покрывалом и тихо направилась к выходу из зала.       Время ещё было не слишком поздним, так что за стенкой у соседей шумело радио, перебиваемое криками и визгом детей. За полгода от этого отвыкла — максимум, что шумело в доме в посёлке, так это тихий бубнёж телевизора, крутящий либо тёть Танин бразильский сериал, либо Шуркины мультики. «И флейта» — подсказал тихий шепоток в голове. «Но флейта звучит не в доме!» — возразил ему другой голос. Докатились, сама с собой уже спорю…       Зайдя на кухню, я щёлкнула выключателем, и лампочка под потолком зажглась с тихим треском в патроне. Давно пора было её заменить, но с учётом того, что мамы большую часть времени не было дома, а я вообще жила за сотни километров, никому не было дела до этой несчастной лампочки. Меня этот треск раздражал, и мама утром поклялась, что сегодня вечером всё поменяет, а если не сможет, то попросит нашего соседа Руслана Петровича — взрослого мужчину, с чьей дочерью меня пару раз оставляли в детстве. Вроде сейчас эта девушка учится в другой стране… Надо спросить у её отца, как там Арина. Папа раньше хорошо общался с Русланом Петровичем, мы даже собирались семьями на праздники, да и с похоронами он нам помогал…       На город медленно начинали опускаться сумерки, и комнату заливал оранжево-розовый свет. Я поставила чайник на плиту, а сама села на табуретку возле окна. В такие моменты не хватало мурчащей на коленях Муськи, и суеты остального семейства Тузовых. Уже второй день думала о Машке с Федей — может это я неправильно поступила? Они же, вроде, остались такими же, как я их и запомнила, и только мне было скучно… Взгляд упал на подоконник. Между цветком в огромном жёлтом горшке и несколькими стеклянными банками стоял голубой телефон. У него был длиннющий провод, из-за чего аппарат часто перемещался по всему дому. Я подтянула к себе телефон и вытащила из-за цветка небольшой клочок бумаги, которым обменялась с мальчиком перед отъездом.       — Да? — раздался в трубке голос Ромки.       — Привет, — тихо, чтобы не разбудить маму, спящую в соседней комнате, поздоровалась я. — Это Лена.       — … и чего звонишь? — после этих слов, я представила себе лицо Пятифанова с этими его нахмуренными бровями.       — Да просто так, — я пожала плечами и перевела взгляд с номера на бумажке на многоэтажки. По приезде у меня от этих панелек даже голова закружилась — оттого отвыкла от них в посёлке, где выше трёхэтажной школы ничего нет. — Ром, ты ничего из… леса не видел?       — Имеешь ввиду ту ебалу в масках? — уточнил Пятифан, и я несколько раз кивнула головой так, будто бы он мог меня увидеть. — Ничего. И гаража тоже не было. Прячется, падла…       — А ты ничего странного в поведении птиц не замечал? — уклончиво и издалека спросила я. Последние дни душу терзали не только сомнения о бывших одноклассниках, но кое-что и посерьёзнее… И, клянусь Богом, лучше бы у меня просто ехала крыша.       Странное поведение пернатых заметила только недавно. А точнее одной вороны. Сначала думала, что птица просто повадилась прилетать к нам на окно — может, у соседей кормушка была недалеко, или её привлекли цветы на подоконниках. Но с каждым днём становилось всё больше не по себе — в голове невольно всплывали воспоминания о той зимней ночи, когда вороны долбились в окно моей комнаты в посёлке. А птица словно этого и добивалась. Как только она поняла, что я начала от неё шарахаться, то принялась стучать по стеклу. Сначала короткое «цок-цок», чтобы привлечь к себе внимание, а потом долбилась в окно, пока я или мама его не открывали и не прогоняли:       Тук-тук-тук, тук-цок! Цок-цок-цок-тук, тук-цок-цок, цок, тук!       Цок-цок-цок-цок, тук-тук-тук, тук-тук-цок-цок, цок-тук-цок-тук, цок-цок, тук-цок!       Цок-цок-цок-тук, тук-цок-цок, цок, тук!       Тук-цок, цок! Цок-цок-цок, цок-тук-тук-цок, цок-тук-цок, цок-тук-цок-тук, тук-тук-тук-цок, цок, тук-тук-тук-тук, тук-цок-цок-тук, цок-цок-цок, цок-тук-цок-тук!       — Не только ты хрень эту заметила, — после короткого молчания ответил Рома, тяжело вздохнув. — Я с Тохой сегодня тёр. К нему ночью тоже пернатые долбились, а на меня все поселковые собаки скалятся.       — А ты издевайся над ними поменьше, чтобы они на тебя не рычали, — фыркнула я, вспомнив как Ромка хотел пнуть Жульку, когда дрался с Антоном. Воспоминания о том дне казались столь далёкими…       — Тоже мне, святоша нашлась, — фыркнул Пятифан. — Не нравилось бы, так давно…       Следующий час мы с Ромкой пререкались и спорили. На плите за это время успел вскипеть чайник, я успела уже заварить и выпить чай, а разговор всё не заканчивался, перескакивая с темы на тему — единственное, на чём сошлись, так это на «городских» друзьях. «Да чушкари они просто, пижоны столичные! — высказал свое мнение о Маше с Федей Пятифан. — Правильно сделала, что свалила от них!».       — А то ты не рад, — улыбнулась я Ромке.       — Только из-за Полинки, — усмехнулся в ответ мальчик, — без тебя она ваще из дома не выходит.       — Вы когда её так обидеть успели, хулиганье?       — Мы сколько к ней ни заходили, она всегда занята: то дедушке помочь надо, то у неё скрипка… — сказал Антон, важно поправив очки за дужку. — После того, как тебя проводили, вместе и не собирались.       — А мне Поля ничего про это не говорила, — я пожала плечами. — Ну ладно, может ей просто рожи ваши осточертели?       — Эй, это у тебя рожа, на!       Несмотря на то, что идти пришлось через лесополосу, которая последние полгода наводила на меня пробирающий до костей цепенящий ужас, было вовсе не страшно — Бяшка несколько раз чуть не навернулся, запутавшись в своих же ногах, а Антон с Ромкой, подходя к посёлку, затеяли догонялки. Хотя, если быть точнее, то Пятифан просто стащил с носа мальчика очки и рванул с ними с такой скоростью, с какой не бегал в спортзале за мячом, когда мы в баскетбол играли. Сосны в лесу сейчас выглядели иначе — дружелюбнее, что ли. Не то что зимой, когда кажется, что за каждым стволом дерева тебя поджидает страшная лесная тварь. Или мёртвая девочка в дутых сапожках с красной вставкой.       Я придерживалась своего мнения насчёт этой чертовщины — мне, в отличии от остальных ребят, казалось, что здесь замешан не только гараж и Хозяин леса. Что-то ещё, более приземленное, но не менее страшное. «В телике про маньячелл насмотрелась?» — спрашивал у меня Бяша уверенным голосом, хотя глаза его в страхе бегали. Эта тема всё ещё была для него слишком пугающей, и страх его быстро подхватывала Полина.       Дом Морозовых располагался на краю посёлка, совсем недалеко от лесополосы и моста, которые мы с Антоном проходили ежедневно по два раза — со школы и обратно. Забора и калитки у них не было, так что мы беспрепятственно обошли кусты и вышли прямо к пристроенной летней веранде. Отсюда и дом бабушки с дедушкой недалеко… Для себя решила, что нужно напроситься на ночёвку к старикам.       Деда Харитона я видела пару раз, когда приходила к Полине. Это был серьёзный пожилой мужчина, с длинной седой бородой. Колёса его коляски скрипели каждый раз, когда он передвигался, и меня это пробирало до самых мурашек — скрип этот походил на плач половиц, если бы по ним ступал кто-то тяжёлый, и был настолько громким, что прозвучи он в ночной тишине, то можно было бы оглохнуть. А ещё становилось жутко неуютно под взглядом Морозова — он рассматривал меня, изучал как мелкую букашку, стоило мне появиться на пороге их дома, а после, громко прокашлявшись, спрашивал, как дела у моей семьи. А у меня после этого его взгляда даже язык во рту двигаться отказывался, что уж там говорить о связанных предложениях! Полину это веселило, а вот я смешного ничего не видела…       Девочка дверь открыла почти сразу после стука — прошло всего каких-то десять или двадцать секунд — и её брови сначала недовольно съехали к переносице при виде Ромы, а после удивлённо подпрыгнули, стоило мне выглянуть из-за мальчишечьей спины.

      ***

      — Бяша, я убью тебя!       Отплёвываясь от воды, я усиленно тёрла глаза. Только попадись мне этот беззубый — утоплю даже не в речке, а в ближайшей луже! А Бяшке и весело наблюдать за моими потугами — скакал по мосту, заливисто смеясь.       — Очкарик-в-жопе-шарик-на! — протянул мальчишка знакомым издевающимся тоном, которым обычно обращался к хиленьким пятиклашкам, чтобы отобрать порции завтрака. Я почувствовала, как мои щёки начало заливать краской.       — Это не смешно! — открыв один глаз, недовольно протянула я таким голосом, каким Сашка обычно угрожает рассказать об издёвках Миши тёте Тане. — У меня же платье совсем новое! Ещё и кепка гэдээровская утонула! Вот ты, чучело, сейчас за ней нырять и будешь!       Я ухватилась за доски моста и ловко подтянулась. Мокрые вещи потянули обратно в воду, капли забарабанили по водной поверхности, волосы неприятно налипли на лоб и щёки, а очки опасно съехали к кончику носа, грозясь вот-вот встретиться на дне с кепкой. Знала же, что рядом с Бяшей и Ромой нужно держать ухо востро, а лучше вообще расстояние в добрых сто метров! Антон, словно почуяв, что жертвой хулигана может стать и он, отошёл от берега на безопасное расстояние. Предатель!       — Сама чучело! — обиженно вскликнул Бяша, пятясь назад. — Нечего было нос задирать!       А ведь всё начиналось так красиво… Как в кино или книжках про приключения команды подростков: мы зашли за Полиной, а потом двинулись гулять по посёлку. Заприметив сад деда Паши, мы с Ромкой, поняв друг друга без слов, двинулись к нему. Все дети в этой глуши, от мала до велика, знали, что у мужчины самые вкусные ягоды и фрукты! Оттого его участок и подвергался летом регулярным налётам от ребятишек. Чего греха таить, я сама не раз участвовала в этом с Мишей — обычно брат с Никитой и Васей перелезали через забор, а меня оставляли «на стрёме». На деле же, мне просто затыкали рот парой яблок, чтобы я не сдала их бабушке Маше — та оттягала бы за уши всех, даже не посмотрев, что половина из воришек не её внуки. А сейчас, когда деревья деда Паши разрослись аж через забор, нам даже лазать никуда не надо — дотянись до ветки, да наешься вишни от души.       — Ты Полину подсади, — тихонько прошептала я на ухо Пятифану, когда мы чуть выбились вперёд. — Девочкам такое нравится!       — А тебе откуда знать? — подозрительно сощурил глаза Ромка.       — Ты книжек не читал? — настаивала я на своём. — Про принцесс там, которых принцы и рыцари на руках носят?       — Я только «Каштанку» читал, — серьёзно ответил мне мальчик.       И снова я вспыхнула как спичка. Не глупый же парень, так зачем таким прикидывается?       — Ну иди тогда потявкай на неё, — фыркнула я несколько громче шёпота. — Слушал бы меня, давно бы ей понравился! А тебе лишь бы дурака включать, а потом плакаться ходить!       Я словила любопытный взгляд Полины и тут же неловко замолчала, стушевавшись под её голубыми глазами, которые в этот момент казались такого же цвета, что и небо. Лето выдалось жарким, так что сомневаться в зрелости ягод даже не стоило. До веток нам не дотянуться — поэтому и предложила Ромке поднять Морозову. А что, двух зайцев одним выстрелом: и к Полинке подкатил, и вишни нарвали! А Пятифан точно бы смог её поднять, не зря же железки в качалке тягает и грушу лупит! Разочарованно вздохнув, я провела ногой по редким пучкам травы, подняв в воздух клубы пыли и раздавив несколько ягод. С земли есть не хотелось — Мишка-то в детстве всегда с деревьев срывал, а лишний раз не ленился и на колонку сбегать, чтобы дать мне мытые фрукты и ягоды.       — Это… Кхм-кхм… Полинка, — позвал девочку Ромка, неловко отводя глаза куда-то в угол. Бяшка издевательски растянул губы в ухмылке, но также быстро и отвернулся, стоило Пятифану зыркнуть на него своим «хлёстким» взглядом. На бурятёнка это действовало не хуже пастушьей собаки для овцы. — Давай я тебя подсажу, а ты… нарвёшь?       Морозова, со странной тенью улыбки на губах сначала внимательно посмотрела на Ромку, словно рассматривала зарубежную диковинку, а потом её глаза на секунду задержались на Антоне. И хоть этот взгляд был адресован не мне, но по спине от такого побежали толпы мурашек. Девочка чего-то ждала от Петрова, без слов спросила его и требовала ответ. Однажды в зоопарке, куда водил меня и Сашку ещё папа, нам показывали, как кормят толстого и длинного питона: в вольер, для большей зрелищности, отпустили не маленькую мышку, а нескладного белого зайца. Бедняга даже не понял, в какой момент змея сорвалась с места и сцапала его. С тех пор мне не нравились террариумы не только с пресмыкающимися, но и рептилиями. Так вот Антон был похож на этого самого зайца, не знающего откуда ждать удар, а Полина на выжидающего хищника.       — Хорошо! — ослепительно улыбнулась девочка. Странное выражение исчезло с её лица, будто его и вовсе там не было. — Ромочка, только не урони…       — Да я таких тростинок как ты, одной рукой поднять могу! — воодушевился Пятифан, не заметив ничего странного в поведении Морозовой. Одноклассник немного присел, обхватил Полинку за бёдра и поднял, будто она и правда совсем ничего не весила.       Бяша выдал нечто между свистом и «опа, шуры-муры, на!». Ромка держал девочку с таким сосредоточенным выражением лица, словно в его руках была статуя из драгоценностей. Мне хорошо знаком этот взгляд — такой был у дедушки, когда он наблюдал, как бабушка подвязывает седые волосы цветастым платочком; у тёти Тани, когда дядя Лёша обнимает её со спины; у мамы, когда она смотрит на фотографию отца. Взгляд, полный бесконечной любви и щемящей сердце щенячьей нежности. Я невольно засмущалась, осознав, с какой трепетностью Рома относится к Полине и, не сдержав улыбки, неловко почесала нос, в попытке её спрятать. Приятно приложить руку не к очередному унижению сверстника, вскрытия раздевалки и беганья по гаражам, а к чему-то столь невинному и светлому, как детская влюблённость. Пятифан, весь такой колючий, опасный и язвительный, иногда открывался с очень приятной стороны.       Но, видимо, на меня его доброта и нежность не распространялись. Как только с обрыванием ветвей было покончено, а в рот ягоды уже попросту не лезли, мы быстро слиняли подальше от сада деда Паши. Повезло, что он нас вообще не заметил — он мужиком был нервным, мог и солью пальнуть за такое или за шкирку к родителям приволочь. Как раз в этот момент и нужно было заметить в поведении мальчишек что-то эдакое, совершенно им несвойственное. Рома с Бяшей в какой-то момент лишь на пару секунд отделились от нас, вырвавшись вперёд, а после, как ни в чём не бывало, вернулись обратно. Пятифан от Полины ни на шаг не отходил — крутился перед ней, как Васька перед Муркой. Я, заболтавшись с Антоном, который всё расспрашивал о Москве, даже не заметила, как мы вышли к узкому мосточку и реке. Место было красивым, даже живописным, как сказала бы Лилия Павловна: берега утопали в густых кустах сирени, от которой неприятно чесались нос, глаза и руки; справа от моста тянулся густой лес, кажущийся не таким страшным днём; слева тянулся зелёный-презелёный луг, на котором паслись коровы; а в воде словно кто-то помыл кисточку после голубой акварели. Пейзаж, который должен быть на картине какого-нибудь Шишкина, Левитана или даже Айвазовского, а не скрытым от всего мира в глухом посёлке.       Стоило мне первой спуститься с горки на мост, как Бяша, недолго думая, толкнул меня в спину, тут же заходясь громким смехом-блеянием. Кепка, выпрошенная у мамы всеми знакомыми мне молитвами и возможными обещаниями, слетела с головы, быстро намокла и грустно пошла ко дну. Вода в первые секунды казалась ледяной, словно столкнули меня не в прогретую жарким солнцем речку, а в прорубь. Даже руки то ли от шока, то ли от ещё чего-то по началу отказывались двигаться. Какой бы глупой тогда оказалась моя смерть!       Приятель, без капли раскаяния во взгляде, продолжал пятиться назад, пока я надвигалась на него, хлюпая водой в кедах. Ещё внутреннюю злость подстёгивала Полина, которая стояла в стороне и, прикрыв рот ладошкой, тихонько хихикала.       — Ленок, это просто посвящение, на! — попытался оправдаться Бяша. — Ты после Москвы такая цаца приехала, что не всраться, на! Вот мы с Ромычем и решили вернуть тебя с небес на землю, на!       Одноклассник из-за волнения аж несколько раз повторил своё фирменное «на!».       — Это, значит, у меня с самомнением проблемы? — откинув мокрые волосы за спину, недовольно спросила я, уперев руки в бока.       При других обстоятельствах я бы даже не возражала против купания в такой жаркий день, но сейчас… Сейчас это происходит в полном одиночестве, под хохот одноклассников, в одежде, да ещё и не по своей воле. Я, пыхтя от злости с такой силой, что ещё чуть-чуть и пар начнет из ушей валить, стянула с носа очки и попыталась стряхнуть с линз капли воды, но по итогу лишь больше всё размазала и наделала разводов.       — И правда, нечестно как-то получается! — вдруг дала знать о себе Полина. Девочка сложила ладони вместе и чуть наклонила голову в бок. Меня передёрнуло о такого, насколько сильно она походила на Смирнову. Внешность Кати частично забылась, но вот мимика, жесты и это её противное «да-да-да!» врезались в память, отпечатались на подкорке и, всплывая в мыслях в самые ненужные моменты, прошибали до мурашек. — Антон ведь тоже в нашем классе новеньким был, а посвящение не прошёл!       Захотелось возразить. Как это не прошёл «посвящение»? Ромка же ещё в первый учебный день Петрова проверил на вшивость — напал тогда на него с Бабуриным и Бяшей, ножом угрожал, глумился! Да и во второй день Антон ни мальчиков, ни меня, укравшую печатку Семёна, не сдал учителям и милиционеру! Быть честной, то из всех нас он больше всего заслуживал доверия… И теперь было стыдно, что я его так трусливо подозревала в связи с зверями и гаражом. А вот Рома с Бяшей так не думали. После слов Полины, приятели одинаково оскалились и теперь смотрели на мальчика, как на добычу. Для полной картины только Бабурина не хватало, чтобы полностью испытать это мерзкое чувство дежавю. Хулиганы двинулись к Антону медленно, вышагивая аккуратно и до смешного напоминая гиен из мультика «Король Лев».       — Не очкуй, Тошик! — хмыкнул Ромка. — Негоже, если невеста искупалась, а жених сухим остался!       Петрова поймали слишком быстро, но позаботились о нём чуть больше, чем обо мне — Ромка забрал очки и натянул их себе на нос. У него что, какой-то странный бзик на линзах? Наверное, надень окуляры Полина, то Пятифан лопнет от счастья. Бяша держал Антона за ноги, а Рома за верхнюю часть тела. Пусть я и не была согласна со всем этим «посвящением», но стоять мокрой одной не хотелось. Скажи мне ещё полгода назад, что я буду стоять на мостике в компании хулиганов и наслаждаться тем, что моего друга эти самые хулиганы скинули в воду, как мешок с картошкой, и я бы покрутила пальцем у виска, списывая эти глупости на шуршащий чердак говорящего.       — Блять! — вынырнув, первым делом просипел Петров, после чего закашлялся.       — Тошенька, — слащавым голосом начала я, присаживаясь на пятки на краю моста, — не нырнёшь ещё пару раз? Ты-то уже промок, а меня мама убьёт, если кепку потеряю…       После этих слов Антон попытался ещё раз скинуть меня в воду, но у него не получилось — рука попросту не доставала до ног и ладоней, так что мальчик с поражением смирился и даже кепку поискал. Благо та зацепилась за гвоздь в балке моста и не затерялась где-нибудь на дне.       До восьми вечера было ещё далеко — снова сориентировались по часам на руке Ромки. Он смотрелся с ними смешно и нелепо, словно кто-то просто приклеил этот аксессуар на руку мальчика, но, признаться, в большинстве случаев только благодаря его часам нам удавалось избежать наказаний от взрослых за то, что мы пришли домой позже назначенного времени. Мы с Антоном сошлись на мнении, что нам нужно переодеться, а так как от речки ближайший дом был моим, то все негласно решили двинуться к нему — я Петрову пообещала дать сменную одежду до тех пор, пока его хоть немного не подсохнет. «Не хочу маме в таком виде показываться, — грустно выдохнул мальчик, — опять ругаться будет…». Мне и самой не шибко хотелось показываться в наряде речной кикиморы перед своей мамой, но я, скрестив пальцы на удачу, надеялась, что смогу прошмыгнуть мимо неё незамеченной, либо что на мою защиту встанет дядя Лёша.       Разместив друзей в беседке на улице, я тихонько вошла в дом. Все взрослые собрались к зале, поставив посередине комнаты большой раскладной стол. Судя по обуви в прихожей, уже успели прийти и дедушка с бабушкой, и тётя Валя. Я прислушалась — застолье шло полным ходом, успели даже песни включить на стареньком магнитофоне. Интересно, а Сашка с ними или тоже свалил гулять?       Аккуратно пропуская скрипучие ступеньки, я поднялась на второй этаж и молнией прошмыгнула в свою комнату. Младшего брата и здесь не оказалось — бывало, что он засиживался со мной допоздна, собирая «Лего» или устраивая войнушку с участием пластиковых солдатиков на полу. Я быстро переоделась в другие сарафан и футболку, а Антону достала с верхней полки в шкафу старые Мишкины шорты и майку. Пока доставала одежду, случайно зацепилась взглядом за дальний угол шкафа, где темнота была плотной и практически ощутимой — протяни руку и упрёшься в тонкую податливую стенку. А за ней, за этой стенкой, будет моя маска, моё потерянное лицо. Появилось ужасно сильное желание хоть на секунду прикоснуться к редкому меху на папье-маше, провести кончиками пальцев по усикам из лески и вглядываться, вглядываться, вглядыватьсявглядываться в пустые черные зияющие глазницы. Я отдёрнула руку в последний момент, словно ошпарилась об горячую плиту.       Я вернулась к ребятам в беседку, постоянно оглядываясь, словно маска могла последовать за мной. Зря накручиваю себя. Алиса же обещала, что звери скрылись до зимы, так что нет смысла переживать. Правда же?..       — Ой, Лена, а ты не говорила, что у тебя пластинки есть! — вскликнула Полина, пока я развешивала на бельевой веревке наши с Антоном вещи. Кеды мы расшнуровали и вывернули, оставив их под палящим солнцем. Девочка опустилась на колени на пол рядом с коробкой, наполненной конвертами с пластинками. — Романсы, романсы, романсы… Битлз, Нирвана? Бах, Чайковский… Слушай, а откуда у вас это всё?       — Это дедушкино, — я пожала плечами и обвела взглядом заставленные полки в беседке. — Он раньше их коллекционировал. Почти все пластинки заграничные — что-то у перекупщиков в советское время покупал, что-то сам из Чехословакии привез. Мишка тоже одно время по ним тащился, но быстро забросил — от него как раз «Кино» и «Нирвана» остались.       — Ты погляди, — присвистнул Ромка, — страны уже нет, а пластинки есть!       — А давайте вот эту послушаем? — Морозова вытянула из коробки один из конвертов. — У вас же проигрыватель есть?       — Не, мы на весь этот винил просто смотрим! — усмехнулась я и полезла к другим коробкам. В одной из них, покрытый пылью и тоненькой паутинкой, лежал проигрыватель «Юность». — Только за звук ручаться не буду — он, вроде, похрипывает немного.       Я не видела пластинку, которую ставила Полина, а вот мальчики, кажется, успели подглядеть название на конверте — брови их были недовольно нахмурены, но негодования ни Антон, ни Бяша не высказывали. Потому что Рома вновь посмотрел на них «своим» взглядом.       — Это блюзовая импровизация, — устанавливая винил на поворотный круг, коротко объяснила девочка, а после снова посмотрела на Петрова с немым вопросом. И правда, из Пятифана и Морозовой хорошая пара выйдет — один убьёт взглядом, а вторая доведёт до самоубийства из-за мук совести.       Пластинка закрутилась, и Полина опустила на неё иглу. Пару секунд было лишь шипение, а после заиграла живенькая знакомая мелодия. Я знала всю дедушкину коллекцию — что-то из этого мне нравилось больше, что-то меньше, а что-то и вовсе было безразличным. Вот как сейчас. Совершенно не волнующе, просто слегка… задорно? Я не была фанаткой или хотя бы просто рядовым слушателем классической музыки — если бы не Полина, то я до сих пор не имела представления о том, кто такой Франц Шуберт, и чем отличаются друг от друга Бетховен и Моцарт. Музыка же должна волновать, а простое прослушивание классики что на пластинках, что на Морозовских кассетах навевало лишь скуку. Но в то же время я бы не отказалась послушать и посмотреть на игру подруги на скрипке — в такие моменты Полина читается, как раскрытая книга, отчего проникнуться плачем инструмента легко. Даже кажется, что играй она в моменты этих своих «немых» вопросов, то я бы с легкостью поняла, о чём таком важном она допытывается до Антона. Когда подруга играла, она переставала быть частью этого мира — становилась чем-то единым, если не со всем миром, то хотя бы с пением птиц за окном, холодной колючей вьюги, шуршанием кроны деревьев, чем-то важным и в то же время ужасно незначительным. Как маленькая синичка.       Я немного нагнулась вперёд, чтобы рассмотреть лица ребят. Рома, нахмурив брови, видимо пытался что-то понять, но увы, даже я знала, что без специальной подготовки или врождённого таланта, как у Полины, ничего не выйдет. Бяша откровенно скучал — уже чуть ли не для показательного выступления в носу ковырялся. Ему до чего-то такого высокого и прекрасного, как пешком до Парижа и обратно. А Антон сидел красный, как маки на грядке у бабы Тони. Что-то тут явно не так… Слишком много совпадений, прожигающих взглядов, да ещё и подстава с Ромой и Бяшей…       — Ну и нудятина, на! — вынес свой вердикт бурятенок. Мальчик расположился на полу, недалеко от Полины. — Морозова, включай то, что понравится всем!       — Не думаю, что у Звёздочки есть твой рэп ёбанный, — усмехнулся Ромка. Полина округлила глаза так, будто только что оскорбили её семью, честь и достоинство.       — Да всяко лучше, чем твоя попса в стиле «Миража», — тихо ответил Бяшка. — Задолбал уже крутить одну «Музыка нас связала».       Ромка, также сидящий на полу сбоку от Полинки и напротив приятеля, ощутимо пнул его по ноге, из-за чего тот обиженно насупился, но отвечать не стал. Как дети малые, честное слово… Я поднялась со скамьи и подошла к коробке. Самый зашарпанный, самый убогий конвертик где-то возле стенки коробки привлек мое внимание.       — А как насчет белого танца? — с лукавой улыбкой спросила я, рассматривая название «Ах, эти тучи в голубом». Я слегка толкнула Ромку в плечо, и одними глазами указала на Полину.