Ленка

      Ромка вытаращился на меня, как на умалишённую, а после, насупив брови, стрельнул глазами в сторону Бяшки, который уже собирался громко загоготать. Я, со спокойствием удава, вытаскивала из конверта пластинку, рассматривая приятелей из-под чёлки и толстых линз. Антон, что ещё совсем недавно сидел красный от не пойми откуда взявшегося смущения, растирал ладонью щёку. Краска на его лице пошла пятнами, а зелёные глаза он упорно прятал за линзами. Он раньше часто так делал. Даже в обычном разговоре, обсуждая какой-нибудь мультфильм, журнал или контрольную по математике, он прятал свои глаза, предпочитая рассматривать носки ботинок и кед, одежду на собеседнике или обстановку в комнате. Иногда, находясь в странном, щекочущем ладони и кончики пальцев, игривом настроении, я специально начинала играть с Антоном в «гляделки» — намеренно смотрела прямо мальчику в глаза, даже наклонялась вперёд, чтобы у него не оставалось выбора, кроме как взглянуть на моё лицо. В начале нашего знакомства приятель начинал мило нервничать: загибать свои пальцы, часто сглатывать и пытаться отодвинуться от меня как можно дальше, но позже, уже привыкнув к моему обществу и периодически странному поведению, он растягивал губы в ухмылке и принимал правила игры в эти самые «гляделки». Мысленно я вела отсчёт, и пока Петров вёл с небольшим отрывом в два очка.       Громко кашлянув, как бы заставляя Ромку взять себя в руки и пригласить Полину, я покрутила конверт в руках. Эта пластинка моя любимая из всей большой дедушкиной коллекции. Она мне нравилась даже больше, чем «Чёрный альбом» «Кино», которым в своё время мы заслушивались с Мишкой. Воспоминание, ещё совсем яркое, как Сашкин рисунок в толстенном альбоме, всплыло в голове.       Наконец тёплые весенние деньки. Отец совсем недавно вернулся из Афгана — на первый взгляд всё такой же добрый и будто ещё по-детски озорной мужчина — стоял вместе с дядей Лёшей возле мангала, что-то рассказывая и часто проводя рукой по волосам, которые были седыми, прям как у дедушки с бабушкой. Мама с тётей Таней резали салаты, поочерёдно поглядывая на меня с братьями. Мишка развлекал меня и трёхлетнего Шурку догонялками, старым резиновым мячом и другими подвижными уличными играми. Бабушки Юля и Маша ходили вдоль ещё пустых грядок, обсуждая, когда лучше сажать овощи, а дед, встав недалеко от беседки, курил свои крепкие сигареты. На весь двор раздавалась пластинка «Ах, эти тучи в голубом», ещё на не хрипящем проигрывателе и наш детский звонкий смех.       Я качнула головой, стирая с лица грустную улыбку. Не стоило зацикливаться на этих воспоминаниях — потом от этого будет только хуже.       Убирая Полинину пластинку с поворотного круга в сторону, я краем глаза следила за действиями Ромки. Несмотря на то, что Пятифанов провёл достаточно много времени в компании девочки, он всё ещё смущался контактировать с ней или пытаться как-то проявить свои чувства. В такие моменты я вспоминала небольшой букетик подснежников, который предназначался для Полины, и думала о том, как Рома собирался его подарить. Наверняка, это выглядело бы просто уморительно! Мальчик и двух слов не мог связать при разговоре с подругой, а тут ещё Бяшка или Антон должны были бы играть страшных маньяков! Зная характер Морозовой, я бы не удивилась, если бы она пару раз им по голове съехала своим футляром со скрипкой за такие представления. Может, я зря запретила Роме устраивать этот концерт? Посмеялась хотя бы…       Пятифан глубоко вдохнул и задержал воздух в груди на пару секунд. У меня снова появилась улыбка, когда приятель нервными движениями поправил волосы, перед тем как повернуться к девочке. Довольная своей идеей и сложившийся обстановкой, я достала пластинку из потрёпанного конверта. С пафосом, так, словно я была крутым диджеем, я крутанула винил и поставила его на поворотный круг. За спиной раздался непривычно тихий голос Ромы:       — П-полин, — на первом же слове запнулся мальчик, — а можно тебя пригласить?       Желание увидеть реакцию подруги заставило меня переступить с ноги на ногу и чуть повернуть голову. Морозова не может отказаться: Ромка последние пару месяцев ведёт себя, как шёлковый — даже приводов в милицию не было; настроение у неё сегодня какое-то игривое, из-за чего она мальчику разрешила даже её на руки взять; и обстановка сейчас просто замечательная — дружелюбная атмосфера и хорошая музыка! Зависть мелким червяком зашевелилась внутри — я пока ещё ни разу в жизни не нравилась мальчикам. Единственный раз, когда я получала «знаки внимания» — Бабурин раскидал мои карандаши по всему классу, а после терроризировал во время уроков тычками в бок и плевками бумажками из корпуса ручки. Мама про подобные вещи говорила: «Елена, так мальчики показывают, что им нравится девочка!». Эти слова мне казались глупыми ещё в начальной школе — как такие мелкие издевательства могут быть выражением таких искренних и чистых чувств? Папа ведь не дёргал маму за волосы, а дарил цветы; дядя Лёша не обзывал тётю Таню, а нежно обнимал, говоря комплименты; дедушка не кидал в бабушку грязную из-за мела тряпку, а стоял в огромной очереди, чтобы купить сапоги, которые ей понравились. И после слов мамы, папа тихо прошептал мне: «Солнце моё, если какой-то мальчик сделает что-то, что тебе хоть немного не понравится, оставь ему здоровенный фингал!».       Ромка, с милым румянцем на щеках, аккуратно опустил руку на ладонь Полины и смущённо улыбнулся подруге. Я и сама невольно заулыбалась, запихивая завистливого червяка куда подальше. В конце концов, какие мои годы?       Пластинка завертелась.        — Нет! — неожиданно для всех взвизгнула девочка, отдёрнув руку так, словно вместо Ромкиной мозолистой ладони, там была разогретая до красна кочерга.       Полина окинула Пятифанова таким взглядом, под которым покрыться льдом способно и адское пекло. По моим босым ногам потянуло холодом, хотя гнев подруги даже не был направлен на меня. Морозова свела брови к переносице, и её лицо приняло вид осуждения вперемешку с крайним оскорблением. Казалось, до этого приятный, чуть прохладный ветерок, с каждой секундой дул сильнее, из-за чего меня передёрнуло. Девочка смотрела этим гипнотизирующим взглядом на Ромку всего мгновение, но для всех в беседке оно растянулось на часы и дни, а для самого хулигана наверняка на долгие годы. Блеск в карих глазах приятеля стремительно потухал, как сгорающий в пламени лист бумаги, и черты лица его снова стали острыми. Он принимал вид загнанного в угол зверёныша, который будет брыкаться и сражаться до последнего. Наш краснеющий Ромка пропал — его заменил хамоватый Пятифан, способный приставить свой нож к горлу одноклассника.       Полина хмыкнула, выводя всех из гипноза, в который сама же и ввела. Она мотнула головой и впилась взглядом в притихшего Антона, которого, кажется, начало колотить, как при лихорадке. Волосы её описали вокруг головы чёрный нимб, и тяжёлый аромат ежевики грузно упал на пол, а после пополз вверх, ударяя в нос и заставляя голову пойти кругом. Казалось, что она душит нас своим запахом и заполняет им лёгкие вместо воздуха. Бяшка, сидящий в углу, поёжился. Аромат ежевики вытеснил кислород из беседки и пополз дальше по двору, за калитку, прямиком в посёлок. Что же случилось с тобой, Полина, пока я была в городе?..       Рома оттаял быстрее, чем я думала. Он проследил за взглядом девочки и уставился на Антона. На месте Петрова я бы уже в обморок упала под таким двойным ударом. У Пятифана заходили желваки. Сколько бы я ни называла мальчика балбесом, дураком-то он от этого не становился — шестерёнки в его голове затрещали с такой силой, что их услышала даже я, а после блеск в его глазах окончательно пропал. Затух, как уголек в печке. И теперь Антона к дощатому полу прижимали гневные пустые карие глаза.       Сердце забилось быстрее, пуская адреналин по венам. Одно дело, когда мальчишки шутя скидывают меня в воду, отбирают у Антона очки или, дурачась, пародируют шепелявость Бяшки, а другое, когда Ромка, настроенный предельно серьёзно, уже практически разминает кулаки, похрустывая фалангами, чтобы «поговорить». И плевать, что Пятифан не разобрался в ситуации — всё же это Полина вела себя странно, и её настроение было подобно качелям, делающих «солнышко», а не Антон, который не то, что за день, а за всё время нашего общения не сделал ничего в «тёмную» или какую-нибудь подлянку. «Вольтрон» начал разрушаться. С трепетом созданный мирок преданной дружбы треснул так громко, что перекрыл даже сердце в грудной клетке. Страх забурлил в желудке, как сладкая газировка с сиропом в автомате.       Я быстро опустила иглу на пластинку. Проигрыватель взвизгнул на секунду, а после приятно захрипел. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я отступила от стола под начавшуюся мелодию.       — Рома, — я протянула потную от волнения и страха ладошку приятелю, — а не хочешь со мной потанцевать?       Бяшка, забитый в угол, присвистнул так громко, что мне резануло по ушам. Цепкий взгляд Полины впился в меня, обвил, будто бы колючей проволокой, и сдавливал, сдавливал, сдавливал… Кажется, даже набранный в лёгкие воздух пропал в какое-то жалкое мгновение. Я поправила очки, игнорируя Морозову, что в данный момент полностью оправдывала свою фамилию. И почему у неё кличка Скрипка, а не какая-нибудь Снежная Королева?..       — Чё? — тем же тоном, которым вымогал у детей деньги, спросил у меня Пятифан, нахмурившись так, что больше походил на голову «ВИДа», вызывающую мурашки у всех детей стран СНГ.       Очки снова съехали к кончику носа, и я на секунду растерялась. Неужели приглашать мальчиков на танец всегда так сложно? Я же ему, дураку такому, помочь пытаюсь! Сейчас бы сидел, как бестолочь, и убивал бы взглядом Петрова, а в сторону Полины кидал томные грустные вздохи, как кисейная барышня! Жалко его! Просто по-человечески жалко! Также было жалко и Ваську, когда тот здоровался с Муркой в школьном коридоре, а она молча проходила мимо, словно Иванова и вовсе не существовало. Улыбка парня в тот момент не пропадала, нет, но она становилась до того натянутой, что лицо у него должно было свести уже спустя пару секунд. А затылок начинал зудеть от нелепого испанского стыда.       — Ну, белый танец же, — тихо сказала я, прислушиваясь к песне. Вот-вот должны были начаться слова. — И я тебя приглашаю.       Ромка окинул меня взглядом с ног до головы, и я невольно покраснела. Он ведь сравнивал — сравнивал меня и Полину. Девочка словно сошла со страниц Сашкиных детских сказок, где прекрасная принцесса живет за тридевять земель, а слух о её красоте и уме разошелся за моря и океаны. А Морозова…! Морозова была ещё прекраснее всех мне знакомых принцесс! Она напоминала мне свою скрипку — такая же изящная и, стоит лишь немного присмотреться, отчего-то невыносимо грустная. Я же была нескладным ребёнком, который только лишь начал переходить в мерзкую стадию полового созревания — с угловатыми плечами; «нездоровой», как говорила тётя Таня, худобой, из-за чего у меня «одна кожа да кости, аж рёбра торчат!»; глупыми веснушками по всему лицу, над которыми любили посмеяться Ромка с Бяшкой: и огромные линзы, которые делали мои глаза ещё больше. Я была смешной, но никакой не прекрасной принцессой…       — Рома, не заставляй меня упрашивать! — чуть нахмурилась я, напуская на себя строгий вид. — Давай, отрывай свою задницу от пола! Отказывать девушке нельзя!        — А моя задница тебя не касается, — недовольно фыркнул мальчик.       Он ещё раз посмотрел на Полину так, как брошенные коты и собаки глядят в след хозяевам-предателям. Девочка показательно сложила руки на груди и отвернулась, делая вид, что происходящее её вовсе не интересует.       — Пока ты думаешь, песня уже закончится, — тихо подогнала я приятеля и нагнулась. Я сложила руки рупором и приставила их к уху Пятифанова, чтобы сидящая рядом Морозова не услышала. — Знаешь, иногда девочки начинают смотреть на мальчишек по-другому, когда понимают, что ими заинтересовался кто-то другой.       Мальчик нервно провёл по волосам, из-за чего его чёлка приподнялась и смешно топорщилась вверх, а после, с видом великомученика, поднялся. Пока хулиган вставал на ноги, я быстро обтёрла потную ладонь об подол голубого сарафанчика. Платье это было старым и носила я его только во дворе в особо жаркие дни — обычно даже в магазин выбиралась в наряде поприличнее. Полина же сегодня была одета в белоснежное платье, делающим её похожей на ослепительную невесту, находящуюся в центре внимания. Таких и в воду жалко кинуть…       Рома на мгновение задержал взгляд на моих босых ногах — кеды сушились рядом с обувью Антона под палящим солнцем, а после сам принялся стягивать кроссовки, наступая на пятки.       — Положи руку мне на талию, — шепнула я, когда мальчик отпихнул от себя обувь и подошёл ко мне. Из проигрывателя зазвучал нежный голос Ирины Шведовой.       — Куда?! — также шёпотом возмутился Рома.       — На талию! — повторила я и, не дожидаясь реакции одноклассника, сама взяла его руку и опустила себе чуть ниже ребра. — Ты что, никогда вальс не танцевал?       — Каждый день, — фыркнул приятель, а краска у него на щеках пошла пятнами.       — Ромыч, ты только сильно Ленка не зажимай, на! — загоготал Бяша, сверкая беззубой улыбочкой. — А то Тоха того и гляди ревновать начнёт!       — Игорь, завали, бля! — рявкнул на него хулиган, и я с удовольствием отметила, что у него покраснели кончики ушей.       Я положила левую ладонь на плечо Пятифана, а правую вытянула в сторону, сжав руку мальчика.       — Чё задумала, Звёздочка? — шёпотом спросил Рома, усиленно игнорируя подколки несмолкающего Бяши.       — Потом наедине всё расскажу, — ответила я, опуская взгляд в пол. — Ты просто за мной повторяй, хорошо? Там несложно.       Я выставила правую ногу вперёд. Ромка, на секунду замявшись, отступил назад, и я тут же поддалась, чуть отведя корпус в сторону.       — Если отдавишь мне ноги, то я даже ругаться не буду, — попыталась пошутить я, снова делая рванный шаг.       — Спорим, не отдавлю? — нахмурился мальчик, и его ладонь чуть сильнее сжала мою.       — А спорим, — улыбнулась я, в ответ сжимая руку Пятифана, как бы скрепляя сделку.       Двигались мы медленно, не попадая в ритм и внимательно следя за ногами. Это напомнило мне уроки хореографии в моей прошлой школе — моим партнёром на этих занятиях был Женька Огнев — высокий и худой мальчишка с очень красивой улыбкой. У бывшего одноклассника танцевать получалось лучше, чем у нынешнего, но у Жени в зрителях не было девочки, которая грубо отшила его перед друзьями, а после с какой-то ненавистью сверлила взглядом. Огнев, казалось, был рождён для того, чтобы танцевать, но его отец решил иначе — до сих пор помню, как он надавал ему подзатыльников в школьной раздевалке, когда мальчик заикнулся, что хочет записаться на танцы. Его серые глаза заблестели в жёлтом свете ламп, а тонкие губы он поджал так сильно, что они побелели. На следующий день он пришёл в класс и громко объявил всем друзьям, что теперь будет ходить на бокс, но, столкнувшись со мной взглядом, стыдливо отвёл глаза в сторону.       Я бросила быстрый взгляд на Пятифана из-под чёлки и уловила как раз тот момент, когда он смотрел на Полину. Боюсь даже представить, насколько ему в данный момент обидно и больно. В книгах и фильмах злодеи часто теряли рассудок из-за неразделённой любви, но возможно ли такое в жизни? Возможно ли, что наш язвительный и преданный друзьям Ромка тоже сойдёт с ума и снова станет тем грубым и опасным хулиганом, которого я видела тем зимним вечером, когда он с хищным оскалом избивал Бабурина ногами? Невольно я сдвинула руку на плече Пятифана выше и случайно коснулась большим пальцем шеи мальчика. Одноклассник тут же перевёл взгляд с Морозовой на меня.       — Обещаю, в следующий раз ты будешь танцевать с ней, — я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и измученной. — Потерпи меня ещё чуть-чуть, ладно?       Морщинка между бровей Ромы разгладилась, и на мгновение уголки его губ растянулись в ухмылке. А мне от этого даже дышать стало легче. Конечности кольнуло странной дрожью, и я повела Пятифанова в танце увереннее, при каждом шаге вставая на носочки и не забывая держать спину прямой — всё, как учил Дмитрий Леонидович.       Песня растягивала время в тягучий кусок теста. Сердце, как после подъёма на пятый этаж, билось, оставляя внутри фиолетовые синяки. Это ведь и мой первый танец! Осознание накатило как-то слишком поздно, но отчего-то разлилось по телу не парализующим шоком, оставляя неприятный осадок, а какой-то странной свежестью и волнением. Хотелось прикрыть глаза и фантазировать, что танцуем мы не в маленькой беседке в никому неизвестном посёлке только для того, чтобы заставить ревновать общую подругу, а в огромном зале со сверкающими полом и потолком, сквозь который отображаются миллиарды звёзд! И я в сверкающем платье, развевающимся при каждом повороте, а не этом глупом домашнем сарафанчике! И музыка раздаётся не из похрипывающего проигрывателя, а её играет оркестр, во главе которого пожилой дирижёр в строгом костюме!       — Подними-ка руку, — шепнула я, утопая в своём воображении, где рядом с нами танцевали десятки пар.       Рома выполнил просьбу, и я покрутилась под его рукой. Раззадоренная фантазия подкинула, как мог бы развиться подол. Пятифан ловко поймал меня, сжав за талию чуть сильнее, и мы снова закружились, кажется, уже попадая в ритм песни. В моих мечтах всё было по-другому: и зрители, и обстановка, и одежда, и даже музыка звучала иначе, но карие глаза партнёра, ведущего уже меня в танце были Ромкиными. Я наконец смогла нормально вдохнуть — тяжёлый и удушающий запах ежевики пропал, бесследно исчез, а его место занял тягучий аромат карамели вперемешку с, казалось, тонной мелко порезанных яблок. Так пахло на веранде в доме бабушки, когда она варила компоты и варенья, но сейчас… Сейчас он был наполнен странной, непривычной свежестью, словно какой-то талантливый парфюмер решил поиграть с запахами и добавить в бутылёк к карамели и яблокам водяных лилий или морского бриза. И всё равно аромат оставался до боли родным, проникающим в самую глубь души и заставляющим старые счастливые воспоминания мелькать перед глазами, как фотографии в альбоме. Но даже воспоминания, связанные с папой, не были серыми и тоскливыми, как это бывало раньше — они были яркими, раскрашенными сотнями красок и наполненные этим сладким ароматом.       Рома покрутил меня ещё раз, и я, погружённая в свои мысли и уже утонувшая в музыке, поддалась. Ладонь мальчишки потянулась к лицу, убрала непослушную, ещё сыроватую и прилипшую к нижней губе прядь волос за спину, а после снова легла на талию, чуть ниже рёбер. И опять мы закружились под голос Шведовой, нарастающим с каждой секундой.       Ноги сами замерли, стоило песне в проигрывателе смолкнуть, а игле съехать с пластинки. Колени задрожали, как после марафона, и я почувствовала невероятную сухость во рту, из-за которой язык ощущался как что-то неправильное и инородное. За спиной Ромки раздались медленные хлопки. И с каждым этим хлопком мои фантазии разрушались со страшным грохотом, и от этого шума закружилась голова. Ромка обернулся, и ладонь его сжалась сильнее. Я тоже подняла взгляд, и меня прошиб холодный пот.       — На память! — Никита тряс в воздухе рукой, где, между сжатых пальцев, блестела на солнце фотография. В другой его руке был полароид.       Из горла вырвался тихий «ик», и я отшатнулась от Ромки на добрый метр, прижав руки к груди. Аромат карамели пропал следом за ежевикой.       — А вы чё друг от друга шугнулись, как коты от пылесоса? — сложив руки на груди и облокотившись на балку, спросил Миша. — Ахуенное представление было, продолжайте!       — Претензии какие-то? — в ответ насупился Ромка, разворачиваясь к парню.       — Да есть парочка, — брат отлип от балки и двинулся к нам. — Чё за хуйня, Пятифан?       — Харе, Туз, — Мартынов дёрнул друга за плечо, останавливая, — ты своё нутро поганое поглубже запихай, не порть малым настроение. Красивая, — Никита махнул рукой, привлекая моё внимание, — мы зашли, чтобы поздороваться.       Парень улыбнулся так широко и издевающиеся, что меня передёрнуло.       — Здарова, — игнорируя Мишку, который прожигал рыжий затылок, поздоровался с Ромой Мартынов, выставляя ладонь для рукопожатия, а после повернулся к Бяше. — Брат, как ты?       — Да пойдёт, на! — Игорь привстал, чтобы пожать руку.       — Поля, а твоё ничего как? — Никита поочерёдно поздоровался с Ромой, Игорем и Антоном, а после опустился на скамейку.       — Неплохо, — ответила девочка, аккуратно заправляя прядь чёрных волос за ухо. Мартынов положил Морозовой руку на голову и потрепал, как часто делал и мне.       — Ну и отлично, — подмигнул парень, и снова посмотрел на меня. — Красивая, а я не понял, почему ты меня не обнимаешь? Мы всё-таки месяц не виделись.       Атмосфера всё ещё была напряженной, но я с радостью сорвалась с места и за пару шагов преодолела небольшое расстояние, что разделяло меня и Никиту. Хоть так спрячусь от злобного Мишки, который, казалось, нависал надо мной. Мартынов расставил руки в стороны, и я с вздохом облегчения обвила его шею и спрятала лицо в рыжих волосах, сильно пахнущих лаком. Правая ладонь легла на талию, притягивая ближе к парню, а левая несколько раз провела по спине ровно по позвонку.       — Мих, — вдруг позвал брата Никита, чуть повернув голову, чтобы кинуть хитрый и бесстыжий взгляд, — а помнишь, как я тебе отомстить обещал на последнем дискаче?       Мишка после его слов поперхнулся от возмущения, а после у него заходили желваки.       — А что случилось на дискотеке? — спросила я. Ромка наконец сдвинулся с места и сел на скамейку рядом с Мартыновым.       — Не забивай голову, — усмехнулся Никита, быстро чмокнул меня в щёку и сунул в руки фотографию, которой тряс не так давно.       — Откуда полароид? — спросил Пятифан, выхватив фотоаппарат из рук Никиты.       — Да в прошлом году Артист подогнал по дешевке, — парень выпустил меня из объятий и потянулся в карман. — Я его мамке привёз, — он кивнул в сторону дома, — она всё хотела с Женькой сфоткаться.       — Хороший аппарат, — хмыкнул Ромка и поднёс полароид к лицу, чтобы посмотреть на всех нас сквозь объектив. — Я у одного лоха такой зимой отжал, да проебал…       Пятифан остановил фотоаппарат на Антоне.       — Сиги не будет? — заглянув себе в пачку, спросил Мартынов у мальчика.       — У Бяшки спрашивай.       Пока мальчишки передавали друг другу сигареты, а Мишка, кидая то на меня, то на Рому гневные взгляды, прошагал к проигрывателю и коробке с пластинками, я тихонько отошла от Никиты и села на пол рядом с Полиной. Я покрутила в руках фотографию, что сделал Мартынов, разглядывая себя — губы сложились в мечтательную улыбку, а глаза, чуть суженные, смотрели на Ромку, пока сам приятель убирал с моего лица прядь. Нужно будет подписать число чуть позже. Интересно, а почему Петров никогда не брал на наши прогулки свой полароид, который выиграл у Пятифана в «камень, ножницы, бумага»?       — Антон, — я скрестила ноги, отложила фотографию на колено и облокотилась на отставленные за спину руки, — а где твой фотик? Возьми завтра — пофоткаемся! Ты же говорил, что у тебя кассета целая!       — Там уже не целая, — ответил мальчик, поправив очки, — я Олю фотографировал…       Последнее слово он произнёс тихо, конец и вовсе проглотив. Я обернулась к мальчику, но столкнулась с Полиной, которая, чуть наклонившись вперёд, рассматривала мою с Ромой фотографию. Я быстро спрятала снимок в карман сарафана.       — Ну мы хотя бы остатки дощёлкаем! — продолжала настаивать я. — А я потом маму попрошу, она из Москвы кассету пришлёт, ладно?       — А ты чего так загорелась этой идеей? — спросил Петров.       — А тебе разве не хочется, чтобы у тебя остались воспоминания об этом лете? — я наклонила голову набок. — Вот будем старыми пердунами, посмотрим на эти карточки и с теплотой вспомним денёчки, когда были молодыми и глупыми.       — Ты уже говоришь, как старуха, — фыркнул Антон.       Я перегнулась через Полину и пихнула Тошу в плечо. Наконец на его лице появилась улыбка.       Проигрыватель в углу снова тихонько запел голосом Цоя.       — Туз, нам уже ехать пора, — недовольно протянул Никита, — я за тобой заезжал не для того, чтобы сидеть в беседке с малыми и пасти Красивую, да и нас уже Кот с девчонками заждались.       Брат возле проигрывателя недовольно выдохнул.       — Давай-давай, не пыхти, — Мартынов поднялся со скамейки и пожал Ромке руку, тряхнув в воздухе пачкой. — Должен буду.       Парень подхватил свой полароид за ремешок и обернулся ко мне.       — Лен, отнеси ты мамке моей по-братски, — и не дождавшись ответа, впихнул мне фотоаппарат в руки. — И передай ей, что я сегодня у Туза остаюсь.       — Эх, чтобы ты без меня делал, — раздасовано покачала я головой, поднимаясь на ноги. Всё равно в дом собиралась сходить — волосы уже успели подсохнуть, так что мама не должна была узнать о моих недавних водных процедурах, а про платье скажу, что решила переодеть, чтобы не испачкать. — Ребят, чаю не хотите?       С разных сторон послышались согласные возгласы.       — Пять минут и всё будет готово, — я шутливо отдала честь и вместе с Мишкой и Никитой направилась к выходу из беседки, прижимая к груди полароид.       — Я помогу! — неожиданно вскочила следом за мной Полина, отряхнув платье.       — А мы пока с Антошкой перетрём! — хищно оскалился Ромка, но, стоило мне резко обернуться к мальчикам, как он выставил вперёд большой палец.       Я вышла из беседки последней, всё поглядывая на друзей — Антон нервно протирал очки футболкой, а Пятифан что-то нашёптывал Бяшке. Полина упорно делала вид, что не заметила состояния хулигана и Петрова, но её беспечность выдавала девочку с потрохами. Интересно, какие мысли крутятся в голове этой красавицы? Морозова казалась прекрасным ангелом в нашу первую встречу — она ведь спасла меня от такой Сви… Бабурина! Сейчас же я поняла, что было в подруге что-то тёмное и клокочущее, о котором можно узнать только тогда, когда эта мерзкая, похожая на жирного слизня, субстанция цапнет тебя за руку. Меня пока оно не схватило. Оно пыталось схватить Надю, её подпевал и Семёна, но пока это оно было медленным, и его опережали твари из леса. Я взглянула на идущую передо мной подругу неожиданно по-иному — вокруг неё словно появилось жужжащее поле — протяни руку, и тебя ударит парализующий тело ток, а вместо конечности останется обугленный обрубок.       — Туз, понт разбей! — громко выкрикнул Никита брату, заставив меня оторвать взгляд от спины Полины, возле которой я видела ни то чернеющие грозовые тучи, ни то жуткую ауру, слишком похожую на ту, что я чувствовала от Алисы в зимнюю ночь, когда она пыталась увести Сашку со двора. Мартынов сильно пихнул Мишку в плечо. — Ты к Ленке не лезь. Вдруг наша девочка первый раз влюбилась, а ты ей всё веселье портишь!       — Это кто там влюбился?! — у меня вспыхнули щёки от негодования и вновь непойми откуда взявшегося сватовства. Наверное, это у Мартыновых семейное — сводить меня с гопотой.       — Дед, язык прищеми, — угрожающе рыкнул Миша, резко останавливаясь посреди дорожки. — Ты мне голову сегодня весь день ебёшь! Из-за Легавой бесишься?       — Чё за наезды, брат? — миролюбиво поднял руки Никита. — Я же тебе уже всё на дискаче ответил.       И опять парень посмотрел на меня неприятным, пробирающим до дрожи взглядом.       — Нас ждут, — напомнил Мартынов, доставая ключи от машины из кармана.       На меня взглянул теперь и Миша. Карие, родные глаза смотрели изучающе и пристально, выискивая то, что он сам себе придумал. Я податливо склонила голову в сторону, принимая условия этих «гляделок».       — Башкой думай, чё творишь, — в конце концов сдался парень, недовольно фыркая и продолжая путь к калитке и припаркованной машине.       — И вам хорошо вечер провести, — саркастично протянула я, получив в ответ лишь ещё один недовольный взгляд от брата. Друзья вышли со двора, и я закрыла калитку за ними на хлипкую задвижку.       — Пока, ребят! — выкрикнула у меня за спиной Полина, заставив дёрнуться. Она же шла передо мной, так как я могла забыть о ней столь резко?       Парни оставили Морозову без ответа и сели в автомобиль, который Никита даже не удосужился закрыть — действительно заезжал ненадолго. Двигатель в машине заурчал и мальчишки скрылись на узкой дороге. Я постояла несколько секунд, наблюдая за тем, как лес поглощает сначала капот, а после боковину и бампер «Нивы». Деревья в мгновение будто встали ближе друг к другу, чтобы скрыть Никиту и Мишу как можно быстрее от меня.       Дома было шумно: из зала доносилась какофония из голосов мамы и тёти Вали, тёти Тани и дяди Лёши, дедушки и бабушки, в купе с тихим пением Аллы Пугачёвой из магнитофона. Застолье шло полным ходом, накидывая воспоминаний из не такого уж далёкого прошлого, в котором мы всей семьёй отмечали самые разные праздники в полном составе. Я быстро отряхнула от налипшего песка босые ноги, пока Полина стягивала босоножки.       — Я быстро полароид своим отдам, — обратилась я к подруге, — поставь пока чайник, хорошо?       — Ладно! — бойко отозвалась девочка, заворачивая на кухню.       Морозова вновь взмахнула волосами, но в этот раз аромат ежевики донёсся приятной свежестью, а не вонючим химозным удушьем. Теперь образ Полины в голове был не прекрасной принцессой или грациозной скрипкой, а «Кубиком Рубика», который необходимо собрать за десять секунд. Вот только инструкция затерялась где-то.       В зале меня первой заметила тётя Валя, которая сидела за накрытым столом прям напротив двери. Никита был полной копией своей матери — женщина была низкой, с длинными рыжими волосами и по-детски рассыпанными веснушками на щеках. Только глаза у неё были ярко-зелёными, а у Никиты небесно-голубыми. Тётя Валя, из-за своей хрупкой и стройной фигуры, выглядела младше своих лет — Мартынов иногда даже в шутку говорил, что она больше походит на его старшую сестру, нежели на мать. При виде меня женщина распахнула глаза с густо накрашенными ресницами и всплеснула руками.       — Какие люди! — прервав разговор взрослых, громко сказала тётя Валя. — Маленькая, я же лет сто тебя не видела!       Я улыбнулась и позволила женщине подняться со своего места и, подойдя ко мне, сжать меня в объятиях. От неё пахло приторно-сладкими духами с примесью тонкого цветочного аромата.       — Валька, ты не переживай — мы с бабкой её стока же не видели! — усмехнулся дедушка. — Про стариков, внученька, шо-то и вовсе забыла.       — Бать, ты на девку-то не гони, — встал на мою защиту дядя Лёша, пока Мартынова крутила меня за плечи и больно трепала за щёки, как маленького ребёнка, — мы пока с вокзала ехали, она мне все уши прожужжала, расспрашивая про вас.       — Ничего не знаю! — наигранно-обиженно отмахнулся дедушка, подмигнув мне.       — А я хотела к вам на ночёвку как-нибудь на неделе напроситься, — улыбнулась я, когда тётя Валя перестала рассматривать меня со всех сторон.       — Да хоть сегодня! К нам как раз мальчишки собирались приходить ночевать. — перебила деда бабушка. — Хоть от этого старого хрыча отдохну.       Дедушка усмехнулся и подмигнул мне.       — Никита просил передать, — протянула я женщине полароид, — и сказал, что сегодня остается у нас.       Со стороны тёти Вали и тёти Тани послышались возмущённые крики, мол «парни уехали, а их даже не предупредили», «за юбками помчались, с матерями не попрощались». Неужели Настька Полякова всё же добилась своего и смогла попасть в компанию братца? В школе мы частенько с ней сталкивались перед дверями класса мальчишек — девушка широко улыбалась и в качестве приветствия махала мне рукой, а за её спиной обычно маячила Мурка с кислой миной. Восьмиклассниц — уже девятиклассниц — самым первым замечал Никита и тут же выбегал из класса, чтобы поздороваться со знакомыми. За ним подтягивался и Васька, жмурясь от удовольствия при виде Алсаевой, аки кот, наевшийся сметаны. Мой же Мишка обычно оставался в классе, продолжая ворковать со своими одноклассницами, которые имели, кажется, какую-то нездоровую любовь к его кудрявой шевелюре, и за эти самые кудряшки прозвали братца «Одуванчиком». А парню и нравилось получать внимание девчонок.       — Мы с ребятами, если что, будем в беседке, — предупредила я взрослых, радуясь, что сырых волос и смены платья никто не заметил.       — Что за ребята? — спросила мама, поднимаясь со своего места за тарелкой с оливье. — Та девочка, про которую ты рассказывала? Как её… Надя, да?       — Полина, мам, — недовольно протянула я, вспоминая бывшую одноклассницу, — Надя — это та, что… пропала. Я же тебе рассказывала.       Мама только пожала плечами, накладывая себе салат. Интересно, а мальчиков она с кем спутает? C Бабуриным? Не то чтобы женщина не интересовалась моей жизнью — она часто звонила, спрашивала, как дела у меня в школе, что я ела в последнее время и не простудилась ли я, но почему-то важные для меня вещи она пропускала мимо ушей: ей было неинтересно, кто такой Рома, и как я обыграла его в «Морской бой!" , но почему-то она каждый раз уточняла, нравится ли он мне или нет; ей было плевать, как Бяшка лишился своих зубов, но она каждый раз спрашивала, симпатичный ли он; а Антона с Полиной она даже не могла вспомнить среди моих приятелей, хотя я неоднократно ей рассказывала, какие у мальчика замечательные рисунки, и как проникновенно играет на скрипке девочка. Казалось, её внимания достойна лишь тема мальчишек и влюблённости, из-за чего с каждым разом наши звонки становились всё короче, да и моё желание делиться новостями с мамой всё меньше.       С папой такого недопонимая не было. Я любила маму всем сердцем, больше всех людей на этом свете, и безумно скучала по ней все эти полгода разлуки и даже неоднократно плакала, но всё же я была папиной девочкой. Мама, с неприкрытой завистью и лёгкой обидой рассказывала, что, даже будучи совсем малышкой, я успокаивалась только на руках отца, и мне было плевать режутся у меня зубы, колики в животе или меня мучает ветрянка — с папой проходило всё и моментально. И что смеялась я громче, сидя на его коленях, и ела я с большим аппетитом, когда папа показывал «самолётик», а не мама, тётя, дядя, бабушка или дедушка. И вся родня искренне удивлялась, что моим первым словом было «Мита», сказанное с ошибкой, но с улыбкой до ушей. Мишка и не помнил, что моим первым словом было именно его имя, но хвастливо об этом рассказывал на каждых семейных посиделках.       — И с нами ещё Рома, Бяшка и Антон, — продолжила я.       — Вот этот мальчик Антон мне прям нравится, — тут же подключилась к разговору тётя Таня, — всегда такой вежливый! Они по зиме к нам переехали, в дом бабы Зои! По мальчику сразу видно, что семья у него приличная!       — Танюш, шо, на помладше тянет? — усмехнулся дядя Лёша. — Не, ты у меня баба ещё ого-го, так шо флаг в руки!       Я закатила глаза, невольно улыбаясь, и вышла из гостиной под тётино «Зараза!». Женщина и правда относилась к Петрову… по-особенному, что ли. Если Пятифан и Будаев были удостоены лишь самых обычных и вежливых: «Здравствуйте, ребята» и «Хотите чаю?», то Тоша попадал под самый настоящий обстрел вопросами, из-под которого спасать приятеля приходилось мне, утаскивая в свою комнату. Антон и вправду выделялся на фоне хулиганов — вежливый, в отличии от Ромы, в чистой и опрятной одежде, в отличии от Игоря, да и сам по себе более улыбчивый.       На кухне уже свистел чайник. Полина быстро переставила его на соседнюю конфорку и выключила огонь. Я полезла за чашками в шкаф.       — А куда Туз с Дедом поехали? — невзначай спросила девочка, облокачиваясь на стол.       — Да у них друзья из города квартирник устраивают, — пожала я плечами, — там Васька на гитаре играть будет. Небось, частушки какие-нибудь…       — Ого, — протянула Морозова, накручивая прядь волос на палец. — А их родители не боятся отпускать? Сама знаешь, какое сейчас время.       — Мишу с Никитой после того, как Черёмуха пропала, матери из дома не выпускали — из дома в школу, со школы сразу домой, — я выставила чашки на тумбу и потянулась за сахаром. — Вспомни, что я тогда тоже после уроков только с братьями домой ходила. До апреля месяца взрослые только паниковали, а потом будто забыли…       Ложечка застучала о края кружки, размешивая сахар на дне и заглушая тихую музыку из гостиной.       — Думаешь, её тоже… что-то из леса утащило? — покосившись на окно, спросила Полина. — Её же до сих пор не нашли.       — Только Катю и нашли, — напомнила я.       На вопрос девочки отвечать не стала.       Кроме воронов, что следили за мной в Москве, и псов, которые бросались на Ромку, никакой чертовщины мы больше не видели. «Будет зима, и мы вернёмся» — прозвенел в голове звонкий голосок Алисы, и тут же в черепной коробке что-то замельтешилось, как насекомые, живущие под гнилой доской, которых потревожили особо любопытные дети. Теперь декабрь я ждала с парализующим страхом, возникающим каждый раз, стоило мне взглянуть на календарь «Акционерное общество «Газ» 1994». Неужели пропажи и убийства детей снова повторяться? А где были эти звери до прошлой зимы? Рома говорил, что люди пропадали и раньше, но то было давно, когда мы ещё ходили в начальные школы, и легко объяснялось — грибник заблудился в лесу и его растрепал медведь; местный алкаш или бомж потерял сознание на лесополосе и замёрз насмерть; женщину сбили на трассе между посёлком и городом, а труп выкинули при въезде в лес. Да, жестоко, а некоторые смерти и вовсе глупые, но, опять же, это всё объяснимо.       — А Кот что? — спросила Полина. Сахар в кружке предназначенной для Бяши, я размешивала излишне долго.       — В смысле? — непонимающе склонила я голову к плечу.       — Ты сказала, что Туз и Дед сидели дома, потому что их мамы переживали, — повторила мои слова Морозова, — а Кот что?       Девочка часто интересовалась у меня жизнью брата и его друзей. По началу это казалось мне странным — она же каждый раз осуждала Ромку за его гоповатые привычки и поступки, а мальчишки чуть постарше её заинтересовали! А после свыклась с этим — Полина спрашивала только то, что и так было известно из слухов или от самих парней, так что это походило на обычное любопытство.       — Тоже дома сидел, — пожала я плечами, прекрасно осознавая, что подруга понимает, что я вру. Про семейку Иванова знал весь посёлок — слухи про Васю, снова просившего в магазе в долг буханку хлеба и пакет молока, про его отчима, что вновь валялся пьяным возле здания клуба, про мать, которая опять явилась на работу после недельного больничного с диким перегаром и трясущимися руками, разносились с бешеной скоростью и также быстро обрастали лживыми подробностями. — Если бы не сидел, то тоже бы сейчас красовался на листовке «Пропал ребёнок!».       — Ой, не каркай ты, — поёжилась девочка. — Если такие люди, как Кот пропадать начнут, то у таких, как мы с тобой не будет ни единого шанса.       — Это каких таких? — полюбопытствовала я, приподняв брови.       — М-м-м-м… — протянула девочка, подбирая слова. Она взмахнула рукой, и этот жест показался мне таким же грациозным, как и её движения смычком во время игры на скрипке. Готова отдать руку на отсечение — я услышала высокий взвизг инструмента, когда она так махнула ладошкой! — Маленьких? Кот, по сравнению с нами, самый настоящий гигант! К такому как он ни один маньяк не сунется!       — Никита, получается, в зоне риска? — засмеялась я с собственной шутки. Полина тоже улыбнулась, неловко почесав нос.       Я насыпала в Ромкину кружку три ложки сахара. Каждый раз, делая чай мальчику, меня передёргивало лишь от представления того, насколько сладкую и мерзкую хрень он пьёт.       — А ты с Дедом, я смотрю, близка, — девочка приблизилась ко мне и лукаво улыбнулась. — Он тебе нравится?       Я так и замерла с ложкой в руках, а после звонко рассмеялась.       — Слушай, ты там с Мартыновыми спелась? — покачала я головой, потянувшись за заварочным чайником. — Что Никита, что мама его, что ты придумываете какую-то чушь! Полин, я с ним всю жизнь знакома! Втюриться в него то же самое, что и втюриться в Мишу или Васю!       — Ага, — саркастично сказала Морозова, складывая руки на груди, — конечно, все так отнекиваются, когда в кого-то влюбились!       — Мне всего лишь тринадцать, — выдохнула я таким тоном, будто подруга ляпнула, что два плюс два равно пять, и закатила глаза. — И Никита, ну… бе-е-е-е.       Я поморщилась, чем вызвала смех у Полины. Я вспомнила то время, когда с влюблёнными глазами бегала за Васькой, чтобы отдать ему очередную фенечку или опять попросить поскакать со мной на резиночке. Улыбчивый, смелый, высокий и единственный из мальчишек, кто не доводил меня страшными рассказами до слёз — этого с лихвой хватило, чтобы я начала видеть в Иванове самого настоящего принца. Белого коня при нём, конечно, не было, но был старый ржавый белый велосипед, на котором он учил меня кататься. К сожалению, так и не научил — пара падений, разбитая коленка, и желание кататься у меня пропало само по себе.       — Кому как, — девочка развела руки в стороны.       — А тебе кто-нибудь нравится? — с напускным безразличием спросила я, разливая заварку по кружкам.       Морозова замолкла, отводя взгляд в сторону. Отставив заварочный чайник на место, я встала на носочки, чтобы достать с верхней полки шкафа тарелку и поднос. Под грохот посуды, скрип половиц под моими ногами и приглушённого праздника за стенкой, Полина о чём-то размышляла, пальчиками барабаня по краю стола.       — Я уже и не знаю, — задумчиво и тихо ответила девочка.       В душе что-то неприятно раздулось, как шарик с гелием. Кто-то очень злобный и, как любил говорить про Сашку Миша, говнистый, дёргал ниточку этого самого шарика, чтобы тонкая резина тёрлась об мои рёбра, раздирая их до обиды. Полине кто-то нравился? А почему я об этом не знала? Разве мы не лучшие подруги? Не могу представить, чтобы в компании Миши были такие секреты — парни, казалось, знали друг о друге всё, даже такое, о чём не догадывались о себе сами.       — А, — равнодушно кивнула я головой, расставляя кружки на подносе, — понятно.       Полина с интересом нагнулась вперёд, чтобы заглянуть мне в лицо. И тут она улыбнулась, чуть сощурив глаза.       — Давай, я тебе расскажу про всё… — подруга выразительно обвела взглядом кухню, задержав глаза на прихожей и окне, где виднелась часть беседки, — в другой обстановке. Просто, ты не всё знаешь — тебя, всё же, целый месяц не было.       — Вы все говорите про эти несколько недель так, словно я уехала на десять лет, — непроизвольно из меня вырвались обиженные нотки. — У меня, в этой Москве, толком ничего не произошло — только «Спрут» пересмотрела, а у вас тут…! У-у-ух, завидую!       Полина рассмеялась.       — Может, у нас в посёлке время по-другому идёт? — спросила девочка, внимательно следя за мной, пока я доставала из холодильника батон и только открытую банку клубничного варенья. — Минута за час, час за день, день за неделю, а неделя за месяц…       — А месяц за год? — хмыкнула я, потянувшись за ножом. — Я по телеку передачу видела, где говорили, что время — относительно.       — Это как?       — Ну, смотри, — я деловито поправила очки за дужку, — если космонавта отправить в космос, допустим, со скоростью света, то в теории он должен попасть в будущее. Так и выйдет, что его несколько недель будут для нас месяцами или даже годами.       — Звучит так, будто ты начиталась научной фантастики, — саркастично протянула Полина, сложив руки на груди.       — Это физика! — возразила я, выставив палец вверх.       Я быстро нарезала батон на ровные кусочки, толщиной размером с палец, и принялась размазывать на них варенье. А ведь скоро ягоды пойдут… Тётя Таня же, если не переварит всё, что выросло у неё в огороде и то, что притащим из леса мы с братьями и дядей, не успокоится! И ладно бы просто собрать и принести — все ягоды ещё надо перебрать и помочь женщине с готовкой. А если попробовать отказаться, то получишь в ответ: «А кто это потом есть будет?! Я, наверное?! Для вас же, неблагодарных, всё это делаю!», из-за чего становилось жутко стыдно.       — А не хочешь у меня сегодня на ночь остаться? — спросила Полина. — Заодно я тебе обо всём и расскажу — у меня такое произошло, ух!       По моей спине побежали мурашки.       Дождь барабанил по крышам домов уже третьи сутки. Вода в лужах стремилась попасть в ботинки, а мерзкие порывы ветра забирались под куртку и шарф. Два слова — начало апреля.       Мишка, проворчав всю дорогу до дома Морозовой, кутался в свою кожанку, грея красные от холода ладони дыханием. В рюкзаке, вместе с учебниками и тетрадями для завтрашних уроков, лежала аккуратно сложенная ночнушка и в отдельном пакете зубная щётка с расчёской. Ни мерзкая погода, ни бурчание брата, ни контрольная по географии не могли в тот момент омрачить моё настроение — впервые в жизни у меня будет самая настоящая ночёвка! Это тебе не те случаи, когда в детстве мы с Мишкой оставались ночевать у Никиты, потому что наши мамы засиделись до потёмок, а идти домой через лес не было никакого желания! Фантазия подкидывала яркие картинки американских фильмов, где девушки оставались друг у друга и устраивали пижамные вечеринки, где весь вечер слушали музыку и смотрели кино, а потом до поздней ночи обсуждали парней. И такое уж точно не могло сравниться с теми ночёвками, где Никита и Миша заставляли меня играть с ними в «дурака» и за проигрыш отбирали сладости, которые мне пихали родительницы, а после рассказывали страшилки, специально доводя меня до слёз рассказами про сумасшедших свиней, что сбежали из свинарника и теперь жаждут отгрызть детям их руки и ноги, или про жутких призраков, что живут на чердаке и в подвале в доме Мартыновых!       — Приспичило же тебе на такой погоде к подружке переться! — вновь заворчал Мишка, натягивая капюшон толстовки. Всё его плечо было мокрым — вода с моего зонтика стекала прямо на руку брата, но он упорно отнекивался от моих предложений идти рядом со мной.       Я проигнорировала парня и ускорила шаг, когда ветви деревьев на лесополосе расступились, и стал виднеться дом Полины. В лужах на участке отражался тёплый свет из окон гостиной и кухни.       Не успела я нажать на звонок рядом с дверью, как дверь распахнулась и на пороге показалась подруга, глаза которой светились таким же нетерпением, что и у меня. Я быстро закрыла зонтик и, не снимая куртку, бросилась обнимать Морозову.       — А вот и Елена! — раздался за спиной девочки добродушный мужской голос. — Ах, Миша, ты тоже пришел?       — Здрасьте, дед Харитон, — улыбнулся брат, проталкиваясь следом за мной в прихожую — Да я Ленку проводил — сами знаете, опасно сейчас детвору в одиночку по потёмкам пускать.       — И не говори, мальчик, — покачал головой мужчина. — Страшно всё это… Ну, не будем о грустном, как отец?       — По-старому, — отмахнулся парень, наблюдая за тем, как я стягиваю ботинки, — почти всё время на работе…       У Полинки я и до этого была пару раз, но всё равно обстановка в её доме наводила на меня странное щекочущее волнение — тень от огромных рогов, висящих на стене, казалась длинными кривыми руками чудищ, что стремятся схватить тебя за ноги, обвить вокруг тела и сжать рот, чтобы криков о помощи не услышал ни один обитатель дома. Тень сдавливала бы, выбила бы из груди весь воздух, а после выкинула бы в зеркало, прямиком в Зазеркалье, как какую-нибудь Алису, но вместо интересных приключений меня ждала бы лишь сырая и тёмная тюрьма, в углу которой меня бы уже поджидал Хозяин леса. Высокий, пахнущий могильной землёй и червями, что вылезли на поверхность после дождя, разевающий свою пасть в хищном и диком оскале. А в руках бы держал берцовую кость своей последней жертвы… А за всем этим с покровительственной улыбкой на лице наблюдал бы музыкант, важно сложив руки на груди.       — Ребята, проходите на кухню, — с улыбкой сказал Харитон, отъехав на коляске в сторону, чтобы пропустить нас дальше по коридору, — мы с Полиной тортик разрезали…       — Я пойду, — отрицательно мотнул головой Миша, из-за чего капюшон свалился. Кудряшки на сивой голове, казалось, завились ещё больше от влажности на улице. — Не хочу заставлять маму волноваться. Она же у нас баба нервная, сами знаете.       — Мы и чай свежий заварили, — протянула одноклассница, кидая взгляд на кухню.       — Не-не-не, мне и правда пора, — смущённо почесал затылок брат. Я-то знала, куда он торопится — в ларёк, что стоял на окраине посёлка, где несовершеннолетним продавали поштучно сигареты. Из-за того, что тётя Таня начала тщательно следить за нашим передвижением, парень последние несколько недель не мог нормально даже покурить, что уж говорить о регулярных встречах с друзьями в гараже Мартынова. А сейчас у него появился хороший шанс закупится сигаретами и прикрыться тем, что он просто задержался у Морозовой за чашечкой чая — дядя с тётей же знают, какой гостеприимный дед Харитон…       Миша дождался, когда я сниму куртку, повешу её на крючок и суну ноги в тапочки, словно я могла сбежать сразу после того, как он покинет этот дом.       — Мы завтра с Шуркой и Троллейбусом за вами зайдем, — уже открывая входную дверь, сказал парень, — доброй ночи.       В разнобой мы пожелали спокойной ночи, и дверь за братом захлопнулась.       Вечер прошёл… спокойно. Полина угостила меня свежим тортом. Я уже и не помню, когда в последний раз ела такой… Может, перед смертью бабушки Юли? Она словно чувствовала, что ей осталось недолго — за месяц до своей смерти она стала намного мягче и будто добрее: вместо равнодушного «Что с оценками?», она с интересом расспрашивала про меня и моих приятелей; начала радовать меня пусть и дешёвыми, но от этого не менее приятными сладостями; просила меня не только больше времени проводить с ней дома, но и выводила меня гулять, где мы вместе кормили уток или голубей. И в один из последних своих вечеров, бабушка принесла домой небольшой торт, который мы съели с ней напополам, смотря по чёрно-белому телевизору «Санту-Барбару».       С Морозовой мы и много смеялись — сначала громко, а потом и закрывали рты ладошками, боясь разбудить дедушку девочки. Шутили про всё, начиная смешными очками Терминатора, заканчивая пародиями на Ромку, который уж больно потешно пытался рассказать стих, что задали по литературе. Да, пусть и не было танцев, как в кино, но была музыка — мы разложили на полу в комнате одноклассницы кассеты и пластинки, а потом поочередно включали их. Бах, Чайковский, Шуберт… Полина видела в их музыке какой-то сокровенный смысл, что-то таинственное и может даже неземное, в то время как у меня это всё вызывало лишь лёгкую заинтересованность. Хотелось попросить подругу выключить и проигрыватель, и магнитофон, и заставить её играть на скрипке самостоятельно. Чтобы сердце в моей груди металось в стороны, не сумев удержаться на месте.       Джоанна, растянувшись рядом с хозяйкой прям как человек — голова на подушке, а тело под толстым ватным одеялом, тихо посапывала, изредка дёргая лапами. Наверное, снится ей, как она охотится на проворных мышей или маленьких мотыльков, что случайно залетели в комнату Полины. Морозова уже тоже спала, по-детски подложив руку под щёку. Желание похвастаться перед Ромкой тем, что я спала в одной кровати с его любовью, чесало руки, но вряд ли приятель оценит такую шутку.       Я поджала ноги, полностью завернувшись в одеяло. Несмотря на то, что за спиной сопели девочки, а за окном изредка раздавался лай домашних и уличных собак, мне было не по себе. В носу свербело из-за странного запаха гнили, как если бы Бабурин вновь предстал передо мной и дыхнул на меня кариозной вонью из-за его гнилых зубов. Подтянув одеяло до подбородка, я повертелась, устраиваясь поудобнее, и уткнулась лицом в уголочек. Рот наполнился вязкой слюной, а живот начало скручивать. Где-то в тёмной глубине дома скрипнула одна из дверей.       — Всё нормально, — почти не размыкая губ, прошептала я сама себе. — Это сквозняк…       Скрип, протяжный, словно на ручку облокотился кто-то очень тяжёлый, повторился. Запах гнили усилился. Запахло и могильной землёй — сырой, с примесью старых прелых листьев, что прогибались под ногой, как губка.       — Всё хорошо, — как заведённая повторяла я, сжимая край одеяла. — Это пахнет дождём с улицы…       Теперь пахло и мертвечиной. Один раз в погреб тёти Тани забралась крыса и сдохла там лапами к верху. Грызуна нашли, по подсчётам дяди Лёши, только через пару месяцев, когда затхлый запах заполонил полностью маленькую комнатку. До сих пор там пахло очень неприятно, и я лишний раз старалась туда не спускаться. Но почему сейчас, в ночи, вдруг появилась эта вонь?       В другом конце дома что-то… Нет, кто-то! Кто-то заворчал! Утробное, низкое ворчание волнами разливалось по коридору. Это было похоже на низкий рык дворовых мерзких дворняг, которые рычали на сородичей, одновременно чавкая трупом такого же уличного кошака, которого удалось затрепать.       Перебивая ворчание, заскрежетала коляска Харитона. Это мерзкое повизгивание колёс и скрип металла ещё вечером во мне вызывали табун мурашек и желание закрыть уши руками. Этот звук напоминал мне те ночи, когда за мной охотились звери, приспешники Хозяина леса, что хотели навсегда утащить меня в чащу. Скрежет этот походил на неправильную искривлённую ноту в прекрасном пении флейты лесного чудища, но всё же оставалась её неотъемлемой частью — пропусти, не сыграй её, и мелодия уже не будет такой пронизывающей и чарующей.       Под бешеный стук собственного сердца, который, казалось, слышит весь посёлок, я разлепила глаза и выглянула из-под одеяла — самого надёжного в мире укрытия, которое уже ни раз меня спасало от ночных гостей. Приоткрытая дверь в комнату Полины бесшумно качнулась. Из-за неё на меня в ответ посмотрела сама темнота — чёрная, наполненная клокочущей злобой ко всему живому… Та самая, кто может повелевать даже Хозяином леса. Я почувствовала её взгляд — это был взгляд чудовища, с бледным и вытянутым лицом, чья кожа, сухая и растрескавшаяся, как кора дерева, пронизана мелкими царапинами. Желтоватые белки крутились с бешенной скоростью, рассматривая комнату Морозовой, плакаты на стенах и диван, где мы спали. Вновь кто-то забормотал, заворчал бешено и яростно, будто насылая проклятья. Меня начало тошнить.       Темнота качнулась. С ней качнулся дом, посёлок и, казалось, весь мир. Дверь начала медленно открываться. Кто-то тянул её на себя за тонкую леску или ниточку.       — Скырлы-скырлы-скырлы… — прохрипела темнота в коридоре, со свистом вдыхая воздух сквозь сжатую пасть с гнилыми клыками.       Меня начало трясти. Это точно был Хозяин! Это была та же самая тварь, что тогда пыталась увести меня в лес! Она долбилась ко мне в окна под личиной ворон! Дрожащей рукой я нащупала на груди маленький крестик.       Дверь ударилась об стену. Я икнула от страха, ещё больше сжалась на кровати и замерла, боясь даже дышать — темнота искала меня своими обезумевшими глазами.       Из черноты выплыло лицо. Вытянутое, с перекошенным от гнева и злости гримасой. Морщины испещряли лоб, как мерзкие ленточные черви, которых нам показывали на уроке биологии. Темнота зарычала, заворчала и забурлила.       — Скырлы-скырлы, — заерепенилась она сильнее. Раздался скрежет.       Как во сне я проследила, как рот чудовища мерзко выгибается и скалится, как у собаки, готовящейся к тому, чтобы накинуться на человека. Слюна, чёрная и вязкая, потекла по губам, бороде…       Мерзкий ком подступил к горлу ровно с осознанием, что это было не чудовище из леса. Это же Харитон! И тут меня сковал по рукам и ногам самый настоящий ужас. Харитон — это темнота… Его жёлтые белки никуда не делились — с нечеловеческой скоростью они крутились в дырах, крылья носа раздувались каждую секунду, с наслаждением втягивая мерзкую вонь разлагающего трупа, а пальцы, с длинными гнилыми ногтями, до треска и царапин впивались в кресло. Слюна каплями стекала по длинной седой бороде. Серебряные коронки светились в пасти хищника.       — Скырлы!       Глаза чудовища остановились на мне. Я столкнулась взглядом, казалось, с самой смертью. И она меня ненавидела.       Бешено заскрежетала коляска. Монстр, что так долго не мог схватить меня, наконец, добрался. Я не могла пошевелиться. Могла только смотреть, как из рта твари мерзкими каплями стекает слюна, пачкая рубашку «Олимпиада 80».       За моей спиной вскочила Джоанна. Кошка жалостливо мяукнула и отчаянно зашипела. Чудовище остановилось в нескольких метрах от дивана, продолжая втягивать воздух так сильно, словно после долгого бега.       — Джоанна! — сонно, но недовольно пробормотала Полина, разбуженная питомцем. — Гадость какая! Брысь, дай поспать!       Кошка, получив ощутимый пинок от девочки, быстро ретировалась и спряталась где-то под диваном. Темнота всё ещё смотрела на меня. Лицо твари вытянулось в диком, животном ужасе. Желтые белки почти вылезли из орбит. В гримасе на долю секунды проскользнуло что-то человеческое — жестокое и страшное, но человеческое. Коляска, на этот раз медленно, покатилась обратно в черноту, в свое убежище       — Лена означает «избранная», — мерзко хихикнул хищник. — Елена Премудрая-Прекрасная… Война началась из-за Елены! Скырлы-скырлы-скырлы…       Тварь захлопнула дверь с такой силой, что задребезжало зеркало на дверце шкафа. Полина даже не шелохнулась.       До мерзкого звона будильника я пролежала в одной позе, сверля взглядом комнату и вслушиваясь в мерзкие скрип и ворчание в коридоре. Это гнусавое «Скырлы!» раздавалось, кажется, по всему дому и каждый раз звучало в разных местах. Утром, когда мы с Полиной оделись и поочередно умылись, на кухне нас уже ждал старик, разливая по кружкам свежий чай. Харитон улыбнулся мне, в свете лампы блеснули серебряные коронки. Рубашка была чистой.       От воспоминаний меня прошиб холодный мерзкий пот. После этого мужчина ни разу не становился тем самым «чудовищем» — лишь добродушный старикашка, что всегда пытался рассказать интересную историю. А меня начало трясти при виде него, становилось неуютно и страшно под этим внимательным цепким взглядом. Он изучал меня, как экспонат в музее.       — Ле-е-ен, — протянула Полина, взмахнув рукой у меня перед лицом, — ты уснула?       Я несколько раз моргнула и с изумлением посмотрела на нож в руке. Точно. Бутерброды с вареньем. Втянув воздух, я потянулась к банке.       — Нет, — также резко, как и девочка чуть ранее в беседке, отрезала я.       Я пыталась рассказать Морозовой о случившемся, но это привело только к ссоре. «Ты хочешь сказать, что мой дедушка какой-то сумасшедший педофил?!» — обиженно закричала на меня тогда Полина, от злости сжав кулачки. И пусть было жутко обидно, что подруга даже не выслушала меня до конца, я, скрипя зубами, могла её понять — я бы отреагировала точно также, если бы подруга заикнулась так про моего дедушку или дядю. Смотря на гневную одноклассницу, слова у меня застряли в горле, и я лишь тихо выдавила: «Я не говорила, что он педофил…».       — Почему? — спросила Морозова. — Ты всё ещё нагоняешь панику из-за того кошмара?       — Это не было кошмаром, — упрямо ответила я, размазывая варенье по булке.       — И что, теперь ты ко мне вообще ходить не будешь, что ли? — засмеялась девочка.       Я пожала плечами. Ходить-то буду, но оставаться на ночь — увольте, уж лучше дома со зверями под окнами. Там, хотя бы, к Мишке, если что можно прийти.       — А не хочешь у нас остаться? — поинтересовалась я. — Можем пойти к бабушке с дедушкой — там и Мишка со своими друзьями будут. Они видик притащат, посмотрим что-нибудь.       Полина задумалась.       Я принялась складывать бутерброды на тарелку. Теперь мысль о американской пижамной вечеринке не прельщала.       На лестнице раздался быстрый топот, как если бы там бежал табун лошадей. Сашка. Его шаги я могла бы различить из тысячи — громкие, быстрые и обязательно сопровождающиеся криками.       — Ма-а-ам! — закричал Шурка, ещё даже не спустившись с лестницы. — Ма-а-а-ма-а-а!       Брат проскакал мимо кухни, не обратив внимания на меня или Полину. Не ребёнок, а комок неудержимой энергии! Взорвётся, если спокойно посидит на стуле хотя бы пять минут!       Хлопнула дверь в гостиную. Под приглушённое пение магнитофона за стенкой я убрала нож и доску в мойку, а банку с вареньем обратно в холодильник. Подхватив поднос с кружками, я кивнула подруге на тарелку.       — Возьми, пожалуйста, — попросила я, вырывая Полину из раздумий.       В тишине мы вышли сначала из кухни, а после и из дома, задержавшись лишь в прихожей, чтобы Морозова спокойно натянула на ноги босоножки. Может, она всё ещё обижена на меня за те слова про её дедушку? «Почему ты меня тогда не разбудила?!» — продолжала злиться на меня девочка. А я в тот момент не могла даже пискнуть от ужаса, что уж говорить о том, чтобы пошевелиться! Да и она в любом случае мне бы не поверила: «Лена, дедушка, наверное, просто заглянул, чтобы проверить спим ли мы — он просто о нас волновался». Но разве с таким лицом переживают за внучку и её подругу? С такой… мордой кидаются на людей, чтобы вцепиться им в глотку и перегрызть артерию. Как бешеный пёс, что сорвался с цепи и теперь наводит ужас на жителей близстоящих домов.       В беседке тоже всё было спокойно — Рома крутил свой нож-бабочку, наблюдая за игрой в «Дурака» Антона и Игоря. При виде Полины, что шла за мной, брови Пятифана страдальчески изогнулись, а лицо приняло вид бесконечной печали и грусти. Расставляя чашки на столе, я кинула взгляд из-под чёлки на Петрова — он спокойно набирал карты из колоды. Целый и невредимый. Видимо, Пятифан в своих неудачах теперь винит не друга, а самого себя. Проходя мимо Ромы, я слегка задела его плечом. Мальчик оторвал взгляд от бубновой карты на столе, подкинутой Игорьком, и посмотрел на меня. Я улыбнулась.       — На погоны, на! — загоготал Бяшка, укладывая две шестёрки приятелю на плечи. — Девчат, вы чёт долго! Я нашего Антошку уже в третий раз в дураках оставляю, уже даже скучно, на! Полин, давай ты со мной сыграешь?       Морозова в карты играла крайне редко, предпочитая просто наблюдать за игрой, а иногда и подсказывать мне, чем возмущала мальчишек, но когда она играла… Справиться с ней не могли даже краплёные карты Игорька — у неё всегда оказывались козырные туз, король и дама на руках к концу игры. И Ромка даже не сердился, когда проигрывал ей, а с восхищением и изумлением смотрел то на девочку, то на брошенного на стол туза.       — Лена, — не отрывая взгляда от карты на столе, позвала меня Полина, — я приду к тебе.