Ленка

      Шаркающие шаги по лестнице разносились по пустому крылу школы гулким эхом, даже казалось, что заглушали наш разговор ни о чём с Полиной. Спина покрывалась мерзкой испариной, стоило подумать о Мишке — по-любому устроит нагоняй дома. Уже в вестибюле я выглянула на улицу через мутное окно: во дворе бегало несколько малышей под строгим взглядом учительницы, видимо, с продленки. Никого из знакомых не было — ни дружков братца, ни одноклассников. Хотя, чего я ожидала? Что Сёма решит дождаться меня и галантно проводить до дома? Меня передернуло. Сталкиваться с толстяком и вступать с ним в новую перебранку не хотелось — утренний гнев прошел, и я поняла, что не стоило ему грубить при всём классе. Не дай Бог подумает, что это как-то навредило его репутации — тогда точно не отвяжется, а там гляди к нему и дружки подтянутся, не просто так ведь гоготали вместе с ним, когда тот над мальчиком вчера издевался. Не хотелось плохо думать о Ромке и Бяше, но все их поступки меняли моё мнение в худшую сторону. Слишком рано я их в друзья записала, нужно было получше приглядеться.       Мы вышли с Полиной из школы под звонок с урока. Я оглянулась, всматриваясь в окна второго этажа, словно надеясь там увидеть светлую макушку и карие глаза Мишки, но никого наверху не было. Девочка заинтересованно посмотрела на меня, но ничего не спросила, лишь ускорила шаг, нагоняя меня. Со скрипкой в руках она смотрелась несколько комично в этом посёлке, как-будто кто-то вырезал её со страницы журнала и криво наклеил на этот серый скучный пейзаж. Интересно, а вписываюсь ли я в эти унылые деревья, припорошённые снегом? Где-то в глубине, за сотней дверей, мне хотелось, чтобы это было так. Чтобы я не была чужачкой в этой непроходимой Тайге. «Приезжей». Сморщив нос от воспоминаний о гадком смехе Бабурина, я вновь вернулась к беседе с Полинкой, которая уже около минуты болтала сама с собой.       — Ты же возле леса живешь? — спросила одноклассница, перехватив скрипку двумя руками.       — Да, прям за рекой, — кивнула я, пиная небольшой кусочек льда, который попался на пути.       — В том старом доме? — тихо спросила девочка, словно кто-то мог нас подслушать.       — У Тузовых, — поправила Полину, — от нашего дома если дальше пройти, то такой большой двухэтажный дом будет, ты ведь про него говоришь? — одноклассница кивнула. — Тётя Таня сказала, что туда недавно семья въехала, но я никого оттуда не видела.       — Так ты все-таки сестра Туза? — спросила девочка. Я не смогла распознать эмоцию в её голосе, поэтому слегка съежилась.       — Ну да. А что такого?       — Ничего, просто… — она запнулась, подбирая слова, и неопределенно махнула рукой, — ты, наверное, не знаешь какие о нём слухи ходят — его в школе много кто побаивается, даже старшеклассники! Он с нашим Ромкой иногда шляется, — при этих словах она сморщилась, — один раз видела, как они к семикласснику пристают… Туз такой был… Он, когда меня увидел, думала, что и мне достанется, но тот лишь поздоровался и ушел. Ой, прости! Тебе, наверное, неприятно такое слышать.       — Ты ошибаешься, если думаешь, что я не знаю о всех «подвигах» Мишки, — горько хмыкнула я, изобразив скобки в воздухе. — Может он и прославился как гопник, но человек он хороший… По крайней мере, меня и Сашку он любит. Он даже хотел с нами со школы пойти, чтобы я потом одна через лес не шла. А ты с Мишкой знакома? Он просто сказал, что знает где ты живешь, да ещё и Полькой тебя назвал…       — Мой дедушка раньше работал с Алексеем Александровичем, ну, иногда Миша и приходил к нам — то перчатки дедушкины принесет, который тот забыл, то срочно прибежит, чтобы слова отца передать. Да ещё и Ромка…       — А что Ромка? — спросила я, натягивая на холодные ладони варежки. Она уже во второй раз Пятифана упоминает, да и недовольной постоянно становится.       Девочка взглянула на меня из-под челки, нерешительно закусив губу. Повисло неловкое молчание. Отведя взгляд в сторону, я принялась разглядывать сугробы на лесополосе, слушая хруст снега под нашими размеренными шагами. Снежинки плавно танцевали в воздухе и спокойно опускались на землю — то сказывалось отсутствие ветра. На улице все равно было достаточно холодно, чтобы щёки и нос противно покалывало от мороза, а из-за яркого солнечного света слепило глаза. Полина продолжала идти молча, разглядывая снежинки на своих перчатках и футляре скрипки.       — Если не хочешь, то не отвечай, — мой голос нарушил неловкую тишину. — Лучше скажи — есть ли на Бабурина компромат какой?       — А что именно ты хочешь узнать? — улыбнулась девочка, обрадовавшись, что удалось избежать вопроса.       — Не знаю… Может прозвище какое есть? Или может он родителей боится? — накинула я вариантов, — что-то такое, чтобы после того, как я ему это скажу, он сразу отстал от меня.       — Ну… — протянула Полина, — я ничего подобного не слышала, да и он недавно к нам перевелся. Мне вообще его бабушка по секрету рассказала, что Сёма раньше таким не был, мол, что-то в его старой школе произошло.       — Значит, он тоже новенький? — злобно хмыкнула я, — а нос-то задирал…       — Ты молодец, — неожиданная похвала со стороны Полины заставила меня заинтересованно приподнять брови, — не испугалась его. У нас его весь класс стороной обходит, да и пара старшеклассников тоже. Ты на него компромат ищешь, чтобы потом не лез? — спросила одноклассница и продолжила после моего кивка. — Не переживай — он все равно ничего не сделал бы, так, только попугал бы тебя.       — Если бы сделал, то уже наверняка его Мишка пугал, — фыркнула я, и плечо, за которое тряс мальчик, отдалось болью.       — Даже странно, что он к тебе полез — ходил же слух, что ты сестра Туза, — заинтересованно протянула девочка. — Может проверить хотел — думал, что ты сразу братом угрожать будешь, а ты вон…       — Всё равно идиот, — отмахнулась я. — Видела в коридоре самолетик валялся с надписью: «Если хочешь узнать, кто идиот, то переверни»? По-любому Бабурин крутил, да так и не понял…       Полина звонко засмеялась, прикрыв рот ладошкой, и мне показалось, что её смех отскочил от заледеневших стволов деревьев и усилился в несколько раз. Я лишь тихо захихикала, оставшись довольной своей шуткой и произведенным эффектом. Рядом с Полиной, идущей по пугающему меня ночью лесу, в этом богом забытом поселке я чувствовала себя до ужаса правильно — в городе было не так. Там постоянно приходилось думать о том, чтобы что-то сказать, да даже с приятелями я постоянно подбирала нужные слова, боясь, что покажусь глупой и неуклюжей… Хотя, до смерти отца всё было более-менее нормально, но когда его не стало, то вся моя уверенность куда-то за раз испарилась. Дни превратились в серую вереницу, которой казалось не было и края — мерзкая каша на завтрак, школа, суп (если повезет, то с мясом) на обед, а вечером просмотр нудных передач с бабушкой Юлей. Когда приезжала мама с работы, то все становилось как-то веселее, и Москва уже не казалась такой огромной и пугающей, в которой не было места хоть чему-то интересному. А когда умерла бабушка Юля, то жизнь перевернулась с ног на голову во второй раз — мама приняла решение привезти меня сюда, в Тайгу. И серые будни вновь стали цветными — действительно, попробуй заскучать, когда у тебя под боком два брата-акробата, а по ночам всякая тварь сожрать пытается. Да, пусть это и не сравнится с тем временем, когда был жив папа, но все равно лучше, чем жизнь в Москве без него.       Полина разорвала вновь затянувшуюся тишину, рассказами о дедушке, соседских детишках, магазине и замерзшем озере, которые старшие мальчики расчистили под каток. Мимо нас редко проходили жители посёлка, кутавшиеся в свои шарфы, да натягивая перчатки на посиневшие от холода пальцы, а когда мы зашли в лесополосу, так прохожие и вовсе пропали, и лишь трактор, который расчищал снег, оповещал нас о том, что в лесу мы были не одни. Это создавало иллюзию безопасности.       — Ну, мне туда, — прервав свой рассказ о какой-то ерунде, сказала Полина и махнула рукой на тропинку, практически скрытую под тяжелыми от снега ветвями деревьев. В сотне метрах виднелись небольшие домики, за воротами которых копошились люди и гавкали собаки. — Тебе, вроде, недалеко идти, но… не боишься? У нас же тут дети пропадают, а тебе через лес…       — Всё нормально, — ответила я, даже не пытаясь изобразить улыбку на лице. Теперь, когда настало время идти в одиночку среди этих деревьев, которые трещат от ветра и мороза, страх мерзкой паутинкой начал зарождаться где-то в желудке, из-за чего конечности тяжелели, словно онемев от холода. — Мишка же говорил, что тут даже животных редко встретишь, да и там трактор работает — не думаю, что меня кто-то утащит на глазах у взрослого мужика! — храбро сказала я, сама ни разу не веря в этот бред. — А дома должен быть Саша, да и у дяди Лёши выходной сегодня, так что со мной всё будет в порядке.       — Да, ты права! — задорно согласилась со мной девочка, но я увидела в её голубых глазах сомнение, — тогда до завтра.       Она коротко и неловко обняла меня, спешно развернулась и быстро зашагала по протоптанной тропинке, из-за чего футляр со скрипкой ударялся об её правую ногу. Большие ветви быстро скрыли её за слоем снега, и я, дождавшись, пока перестану слышать хруст снежинок под ногами одноклассницы, тяжело вздохнула и, прикрыв глаза, пошла в сторону дома.       Я оглянулась лишь раз, как раз заметив яркое пальто Полины, перед тем, как она скрылась между домами, после чего лишь прибавила шаг, желая побыстрее оказаться в теплом доме… Может почитаю чего или получиться на телеке какой мультфильм интересный накрутить, а то Сашкины кассеты уже порядком надоели. Да в крайнем случае в карты с дядь Лёшей поиграю! Что я, занятия себе найти не смогу что ли?       — Я — зверек, — бубнила я детскую считалочку, чтобы заглушить мерзкий свист ветра в ушах. — И ты — зверек. Я — рысё-нок, — я запнулась, когда прямо передо мной упала куча снега — ещё шаг и меня могло немного припорошить. — Ты — хорёк, — уже громче продолжила я, прибавив шагу. — Ты хитёр, — где-то далеко затих трактор, хотя мгновение назад я слышала его громкое гудение, — а я умней! Кто умён, тот вышел вон!       Последнюю фразу я выкрикнула слишком громко, и слова эхом ударились об деревья, разнося их по всей лесополосе, казалось, что даже в саму чащу холодной Тайги попало гулкое «вышел вон!». Мне почудилось, что на секунду даже ветер перестал свистеть, чтобы слова дальше прошли по лесу. Мерзкие мысли медленно вытесняли другие, вырисовывая перед глазами ужасы минувшей ночи — большое нечто со светящимися глазами на заборе; лисица, сжимающая своими острыми зубами шею, ещё живой курицы; и мальчик-волк, сверлящий меня пустыми черными глазницами. Я несколько раз ударила себя по щекам, отгоняя жуткие образы, и ускорилась — шаг то и дело срывался на бег, и я рывками, как можно быстрее, хотела выйти из леса.       Со стороны, откуда совсем недавно слышались звуки работы трактора, послышался хруст снега, словно что-то огромное барахталось в сугробе, пытаясь выбраться на расчищенную дорожку. Воздух, со свежего и морозного, резко сменился на раскалённый, из-за чего было тяжело сделать даже вздох. Вновь гнилой запах ударил в нос, и я закашлялась, панически оглядывая пустую дорогу. Никого. Только я и шорох чего-то в сугробе. Я рванула с места, не сдержав испуганного вскрика. В глаза летел снег с веток, ноги то и дело запинались о невидимые преграды, волосы налипли на мокрые от пота лоб и виски, а серебряный крестик, который мне утром сунул Мишка, словно стал тяжелее в несколько тысяч раз, из-за чего тянул меня к земле. А за спиной что-то шуршало, хрипело, перебегало от дерева к дереву, глумилось за несчастные попытки сбежать, практически догоняло, но в последний момент увеличивало дистанцию. Играло, как кошка с маленьким мышонком, перед тем, как сцапать.       Впереди показался просвет — дорога выходила на поляну, где уже виднелся дом, и я даже услышала лай Грома — пса дяди Лёши. Я обернулась и увидела среди кустов чей-то рыжий пушистый хвост и длинные уши — эта шерстка не сравниться со вчерашней лисой! Та была облезлая и маленькая, словно болела чем-то, а эта… Как-будто из сказки!       Ноги всё же запутались в какой-то ветке, и я кубарем покатилась вперед, пытаясь прикрыть лицо. Раздался звонкий, словно журчание ручья, смешок, и раздался он до ужаса близко — неведомый преследователь — или преследовательница? — как-будто рассмеялся мне прямо в ухо.       — Ленка, ты шо?! Ноги не держат?! — раздался громкий мужской голос со стороны поляны, и смех резко оборвался. Дядя рывком поднял меня на ноги, аккуратно протирая раскрасневшееся лицо от мокрого и липкого снега. — Ты шо там такого испугалась? Зверье же токо ночью вылазит, да и эта дорога пустая — токо мы по ней и ходим! Ну, шой-то ты там такого увидала?       Я глубоко дышала, не в силах остановить сбившееся дыхание и ускоренное сердцебиение. Я плохо видела без очков — те улетели куда-то вправо, когда я падала, и дядя Лёша быстро отыскал в белоснежном снегу черную оправу очков и наспех протер линзы об рукав рабочей куртки. Мир приобрел четкие линии, но паника не проходила, наоборот, лишь крепчала — руки начали мелко трястись, а ноги подкашиваться. Гром громко лаял, скалясь на заснеженные кусты, но боялся подойти к ним ближе.       — Чертовщина какая-то, — фыркнул дядя Лёша и повел меня в дом, обнимая за плечи.