my policegirl

Две недели спустя.

Церемония проходит в величественном соборе в центре Нью-Йорка – его высокие своды и витражи создают атмосферу торжественности и печали. Окружение – типично осеннее: серое небо, слабый ветер, разноцветные листья падают на тротуары и газоны вокруг здания. Улицы покрыты тонким слоем увядшей листвы, подчеркивающей скорбь момента. На территории собора и вдоль прилегающей улицы стоит почетный караул. Офицеры полиции в парадной форме — тёмно-синие мундиры с золотыми погонами и эмблемами, черные ботинки начищены до блеска. У всех белые перчатки, на рукавах повязаны чёрные ленты в знак траура. Некоторые офицеры держат знамена, а другие выполняют почетные обязанности такие, как ружейный салют. Лица сослуживцев выражают глубокую скорбь, они стоят в строгом строю, отдают честь погибшим коллегам. Рядом с катафалками установлены гробы, покрытые американскими флагами. У подножия каждого гроба стоят полицейские шляпы и значки, которые символизируют их окончательную службу. Возле гробов расположены фотографии офицеров, окружённые цветами, среди которых белые розы и лилии, олицетворяющие невинность и чистоту. Друзья и родственники погибших офицеров собрались у собора. Женщины одеты в тёмные пальто, некоторые с чёрными платками на головах. Мужчины — в строгих чёрных костюмах и длинных плащах. Многие из присутствующих держат в руках маленькие букеты цветов или фотографии погибших. Лица полны горя, но держатся с достоинством, стараясь быть стойкими. Сильный ветер порой срывает листья с деревьев и треплет волосы и одежду людей, что только усиливает ощущение потери и тишины осеннего Нью-Йорка. Роберт Джейн подошел к трибуне между двумя гробами. На нем не было лица. Его глаза были красными от ранее пролитых слез. Мужчина в строгой форме медленно трясущимися руками достал из кармана белый платок и избавился от жалких слез на щеках. Он прочистил горло кашлем, собираясь с мыслями. Взгляд пробежался по людям вокруг – все они сидели на скамьях напротив. Их было много, человек тридцать, если не считать сотрудников полиции. Все это друзья и близкие офицера Стивена Винтера и Мэтью Твиста, чьи гордые собой лица смотрели на людей на фотографиях. Словно они были здесь, со всеми. Темные глаза Стивена пристально заглядывали в душу Рауля Родригеса. Парень сидел за его родственниками — беременной женой и маленькой дочерью. Лишь мысль о том, что они остались без своей опоры, вызывала дикую боль где-то в груди, которая расползалась как яд по всему телу. Рауль крепко держал свои руки вместе, когда услышал тяжелый жадный вздох дочки Стивена. Он видел ее много раз. Стив часто приводил ее в отдел, чтобы показать как он работает своему любопытному ребенку. Это разбивало сердце молодому офицеру. Шеф полиции Джейн оглядел каждого на этой трагичной церемонии. Его сердце разрывалось от того, что со стороны Мэтью были лишь сослуживцы и пара гражданских друзей. Когда Мэтью только пришел к ним, он пошутил, что теперь они его единственная семья. Но коллеги не знали, что это не было шуткой. Жизнь Мэтью была адом до того, как он нашел свое призвание. К сожалению, у него не было никого, с кем он мог этим поделиться. На фотографиях Мэтью и Стивен выглядели такими молодыми. Несмотря на то, что Стиву только летом стукнуло тридцать, а Мэт пересек черту в двадцать пять в начале года, оба смотрели так, словно они все понимали, словно сочувствовали утрате самих себя. Лиса и Остин сидели на втором ряду рядом с Раулем. Оба в своей форме. Лиса нервно перебирала пальцы рук, прикусывая нижнюю губу. Взгляд перекрывали незапланированные слезы, которые она так хорошо сдерживала, пока шеф не вышел на сцену. Девушка видела, как тяжело ему было даже просто стоять там и смотреть на черные гробы рядом. Ему нужна была поддержка. Словно по зову от потерянного взгляда Роберта, к нему медленно подошли его жена и единственная дочь. Дженни и Хаюн взяли его под руки, опуская головы в трауре. Обе были в строгих черных платьях и пальто ниже колена. Волосы Ким младшей были в аккуратном хвосте, открывая вид на ее красные щеки и глаза от слез. Она держалась как могла, не смотрела в сторону близких, чтобы не развалиться прям перед всеми. Хаюн же была чертовски сильной, понимая, что ее мужу сейчас нужно сильное плечо, чтобы опереться. Она откинула свои черные волосы в сторону одним движением головы и крепко ухватила большую ладонь шефа полиции. Лиса готова поклясться, что его лицо мгновенно расслабилось. Он вновь оглядел людей вокруг перед тем, как заговорить в микрофон на трибуне. — Сегодня мы собрались, чтобы попрощаться с двумя нашими братьями, которые отдали свои жизни, защищая этот город. Офицеры Винтер и Твист были не просто сотрудниками полиции, они были защитниками правопорядка, светом надежды для тех, кто нуждался в защите. Каждый день они выходили на дежурство, зная, что могут столкнуться с опасностью. И каждый день они делали это с достоинством и честью. Их смелость была вдохновляющей. Когда они стояли на страже закона, они всегда думали не о своей безопасности, а о благополучии тех, кого поклялись защищать. Это была не просто работа для них — это было призвание. Смерть этих офицеров — трагедия для всего нашего департамента, для их семей, для всех нас. Мы потеряли настоящих героев. Но несмотря на горечь этой утраты их память останется с нами навсегда. Мы продолжим их дело, защищая людей, так же самоотверженно, как это делали они. Сегодня мы скорбим. Но мы также гордимся тем, что знали их, работали с ними, что они были частью нашей полицейской семьи. В их честь мы обещаем — их жертва не будет забыта. Мы будем помнить их всегда. Пусть покоятся с миром, а мы продолжим служить и защищать, как они нас учили. Это были третьи похороны в их участке в этом году. Не хочется думать, сколько в целом за год они потеряли сотрудников по всему штату, по всей стране. Для Лалисы это были первые похороны своих людей, которые она посетила. Предыдущие два выпадали на моменты ее важных дел, и она всегда сожалела, что не могла присутствовать там. Но сейчас, сидя здесь, смотря на людей вокруг нее, она жалела, что пришла. Эта боль и грусть врезались в нее, как патрульная машина Стивена тогда. Ее голова болела, хотелось убежать, спрятаться и больше такое не переживать. Но это нужно было перетерпеть. Ради них. Лиса их знала. Знала хорошо. Знала дочку Стивена, знала Мэтью и его историю. Осознавать, что их уже нет — невыносимо. А видеть их разбитых близких — еще более невыносимо. Нечто страшное и противное для нее самой томилось где-то глубоко внутри. Что-то, что хотело вырваться с безумной силой и сломать ее навсегда. Это была скорбь, это было разочарование, отчаяние и желание сбросить всю вину на кого-то. Обвинить и найти причастных. Наказать. Привести всех к правосудью. Безжалостному и жестокому. Никто из офицеров в этих гробах не заслуживал такого конца. Они должны были уйти спокойно, со своей семьей, как Винтон когда-то. Их кусочки не должны были собирать судмедэксперты и передавать в похоронное бюро, чтобы их красиво уложили на мягкие кровати вечности. Не должно было так быть. Кто-то был за это в ответе. И Лиса сойдет с ума, если не выплеснет всю эту горечь из себя. Рука Остина на ее плече не помогала. Ей хотелось лишь отдалиться и скинуть эту руку, которой ее друг спасал жизнь Эдди Патерсона. Эдди единственный выжил в этой трагедии. Если бы Остин не вытащил его, то он вряд ли бы смог ходить сейчас. Парень сидел где-то слева от нее, держа в руках костыли. Его не должно было быть сегодня, состояние еще не стабильное, но тот настоял, что он должен присутствовать здесь. Ради своих товарищей. Сильное покалывание в плече чувствовала сержант Манобан. От этой боли ее глаза резко закрылись, стараясь забыть кошачьи глаза, которые бросили на нее взгляд полный сожаления. Не сейчас, пожалуйста. Шеф полиции отдал честь перед всеми, на что получил то же самое. Он медленно спустился с маленькой сцены, крепко прижимая к себе своих родных женщин. Дженни обхватила его за талию, держась как за спасательный круг. Она пыталась не смотреть в сторону Лисы, когда они проходили мимо. Очень старалась. Но не сдержалась. И пожалела. Лиса выглядела так, будто из нее вытянули всю жизнь. Всю ее надежду на что-то хорошее. Будто в один момент она растворится в воздухе, и ее больше не будет. Дженни беспокоилась. Ее беспокойству не было предела, когда блондинка скинула руку своего лучшего друга со своего плеча, получая грустный взгляд голубых глаз в ответ. Девушка даже не обратила не это внимание, она смотрела лишь на два черных гроба перед собой, прокручивая весь тот день в голове снова и снова. Жалея о том, что она могла сделать по-другому. Это она могла бы кинуться вперед машины Стивена. Она могла бы предотвратить эти бессмысленные смерти и не видеть боль на лицах вокруг. Но не могла, потому что подвергла бы опасности еще большее количество людей. Будь она одна тогда в машине, она бы и не думала о последствиях. Рванула бы за той синей хондой как сумасшедшая. И может у нее получилось бы. Лиса не могла подвергать такой опасности Остина и Рауля. Они были слишком молоды, чтобы покидать этот мир. Но Стивен и Мэтью тоже. Просто несправедливо. Несправедливо, что преступник на свободе со своим сообщником. Несправедливо, что сообщник смог угнать машину Розанны Пак, заставив ее сдаться и сесть с ними. Несправедливо, что Кристофер вместе с ним связали ее и оставили на этом заводе, а потом умчались на полицейской машине Лалисы, оставляя ее и давнюю знакомую в черте мира. Несправедливо, что Розанна дала четкие и идеальные показания, полностью описала обоих преступников и их намерения, которые они имели неосторожность обсуждать рядом с ней. Девушка дала имена даже, дала им все подробности побега. Но их все еще не нашли. Несправедливо. Оба угнали патрульную машину, которую очень-то и легко найти из любой точки мира. Но совсем недавно, вчера, стало известно, что они угнали новую машину. И теперь их поиски передали ФБР. Проблема теперь не просто штата, но и всей страны. А Лиса так надеялась, что именно она найдет их. Она приставит пушку ко лбу Кристофера. Она нажмет на курок и не будет жалеть об этом. Она подарит спокойствие семье ее шефа, ее босса, ее наставника и ее отцовского примера, который она потеряла много лет назад. Одна трагедия перешла в другую, распространяясь повсюду, отравляя каждый аспект жизни Лалисы. Единственное, что ей удалось сделать и не пожалеть — это помочь бедной Розанне, которая только недавно вернулась в Америку по работе. Это был обычный день для светловолосой. Она собиралась в свою фотостудию, но перед тем, как сесть в машину, вспомнила, что забыла телефон в доме. Она даже не подумала, что где-то неподалеку от ее большого дома прятался мужчина. Он был весь в черном и в капюшоне, в его руках был нож. Он увидел, как Розанна отходила в сторону своей входной двери, и подбежал сзади, закрывая ей рот и приставляя к горлу нож. Сказал что-то, что ему просто нужна машина, чтобы помочь другу. Светловолосая пыталась отбиться, за что получила в затылок и отрубилась на несколько часов. Следующее, что она помнит, так это как два преступника привязывали ее скотчем к батарее у окна. Она не знала и не понимала, где она. Пыталась кричать, но ничего не получалось. Мужчины обсуждали, что за ними был хвост, и один из них увидел офицера, что пробиралась к ним. Тогда Розанна почувствовала надежду. Оба скрылись также быстро, как и появилась в дверях сержантка полиции. Лишь через мгновение после того, как Лиса освободила ее, обе девушки услышали шум машины за окном. Преступники смогли каким-то чудом угнать ее машину. Она была готова стрелять им вслед, если бы трясущиеся руки не утянули ее в благодарные объятия. Лиса и Розанна познакомились, когда обе учились в институтах. Тогда Розэ пришла в их универ с экскурсией, а сама училась на факультете искусства. Всегда хотела быть фотографом, иметь свой бизнес, может, даже свой журнал или работать на разные бренды. В прочем, ее мечта сбылась. Обе хорошо дружили, пока Лиса не пошла в академию, а Розанна не уехала в Австралию на свое первое важное собеседование. С тех пор прошло семь лет или больше. И с тех пор Лиса и не надеялась, что снова встретит ее, особенно в таких обстоятельствах. Но какое же это было облегчение. К счастью, светловолосая была цела и невредима. Конечно, сильный стресс и страх вынудили ее обратиться к своему проверенному психологу, но ее состояние быстро приходило в норму. Она старалась всеми способами помочь полиции в этом расследовании. Сейчас она, вероятно, также в участке, в очередной раз пересказывает события того дня. Лисе так и не удалось перекинуться с ней словами как с давней подругой, и, если честно, она и не думает об этом. Даже не надеется, не видит смысла. Сейчас голова сержанта забита совершенно иным, нежели встречами со старыми друзьями. Когда шеф опустился на свое место, слово предоставили семьям погибших. Было решено, что за Мэтью будет говорить Эдди, так как он с ним работал больше всех. Он получил кивок от шефа, который дал ему знак идти. Жена и дочь Стивена тоже показали ему, что он может быть первым. Лейтенант Эдди Патерсон опирался на два костыля, вставая с места. К нему подошли его товарищи, но он быстро покачал головой, давая понять, что он справится сам. В тридцать пять лет он наконец-то получил звание лейтенанта и даже отметил новые погоны с Мэтью где-то полгода назад. Они действительно были близки. Рядом с Эдди сидели его родственники: муж и двое детей. Было видно, как муж Эдди с огромным грузом в глазах отпустил его, чтобы тот смог сам подняться к трибуне. У Лисы эта поддержка вызвала легкую улыбку, которая сразу же пропала, когда ее взгляд мимолетно пересекся с Дженни. Эдди огляделся вокруг и неловко улыбнулся, понимая, что все внимание на него. Он нервозно почесал свою бороду, на которой начинали появляться седые волосы. Прикрыл глаза и заговорил.

Lord Huron — The Night We Met

— Сегодня я стою здесь не просто как лейтенант, а как человек, потерявший двух самых близких друзей, двух братьев по оружию. Когда мы выехали на тот вызов, я не думал, что всё закончится так. Мы делали это сотни раз — патрулировали улицы, смеялись, обсуждали жизнь. Мы были командой, семьей. Мы доверяли друг другу как никто другой. С Мэтью мы были партнерами уже много лет. Для меня он был не просто коллегой — он был моим братом, которого у меня никогда не было, а я заменял ему семью. Мы вместе прошли через всё: опасные погони, задержания, ночные патрули. Он был тем человеком, на которого всегда можно было положиться. Не важно, насколько тяжелым был день, он всегда поддерживал, всегда помогал. Ему не нужно было говорить — мы понимали друг друга с полуслова. Он был светом в темные дни и надёжной поддержкой. Стив был таким же важным для нашей команды. Он был невероятно талантлив, — Эдди мягко улыбнулся его жене и ребенку, которые собирали слезы в ладони, — В каждой операции, в каждом вызове он показывал, что это его призвание. Он был полной противоположностью опасности: всегда спокойный, собранный, готовый прийти на помощь. Он был человеком, на которого равнялись молодые офицеры, и я горжусь, что знал его, — он взглянул на Рауля и семью Стива, — Тот день изменил всё. Мы ехали на вызов, как делали это тысячу раз до этого. Но что-то пошло не так. Авария произошла в один миг, и в этот момент я осознал, как хрупка жизнь. Я вижу перед собой их лица каждый день. Я думаю о том, что, если бы всё сложилось иначе, они бы стояли здесь рядом со мной. Но теперь я один. И это чувство одиночества невероятно тяжело, — Эдди взглянул в сторону Лалисы, Остина и Рауля, — Я жив благодаря им, — он показал рукой на них, — Я не знаю, почему именно я остался, а их больше нет. Но я знаю одно — я буду носить их память в своём сердце до конца своих дней. Я буду служить с той же честью и преданностью, с которой служили они. Я буду продолжать их дело, потому что знаю, что они этого хотели бы, — он сделал паузу, глубоко вздохнув, — Сегодня мы прощаемся с настоящими героями. Не только с офицерами, но и с людьми, которые знали, что значит жить ради других. Их подвиг будет жить в наших сердцах. Я никогда не забуду наши дни вместе и всегда буду помнить их как братьев, которых я потерял, — голос Эдди был на грани слез, — Покойтесь с миром, мои братья. Я сделаю всё, чтобы вы гордились мной. Его слова отражались в душе каждого присутствующего здесь. Офицеры, капитаны, сотрудники остальных званий, семьи, друзья и близкие. У всех сжалось что-то в груди, пытаясь вырваться. Жадные попытки сохранить дыхание свели Эдди к тяжелым слезам, которые волной смывали его горечь с лица. Его руки сильно цеплялись за костыли, когда он спускался к семье Стивена. Его жена и дочь крепко обняли его, а он лишь смог издать скрип своим голосом, пытаясь извиняться за события, которые он не контролировал. Через мгновение к ним подошел муж Эдди, притягивая его к себе в попытке успокоить, и все сели на свои места. Лиса наблюдала за ними как за чем-то неземным. Безграничная скорбь пылала в ее глазах. Ей хотелось выразить ее любыми способами, помочь им пережить это. Осознание, что она ничего больше не может сделать — давило как лавина. Через мгновение жена и дочка Стивена подошли к трибуне. Она была немного моложе Стива. Очень красивая, как и дочь. В маленькой Элис сочетались все черты мамы Мелиссы и отца. Девочка разбивала сердца своим понурым видом. Все видели, как она прижималась к маме всем телом, то и дело бросая взгляд на гробы рядом. Это было тяжело для нее, это точно. Но она сама хотела тут быть, хотела увидеть папу в последний раз. Лиса не могла представить, каково было терять отца в семь лет. Самой ей было уже одиннадцать, а потом семнадцать. Но маленькая девочка так сильно похожая на папу явно брала с него пример, собирая свои слезы в мягкий кулачек. Мелисса была беременна. Где-то к новому году у нее и Стива должна родиться еще одна дочка. Это он сам кричал всего лишь три месяца назад на весь участок. Лиса как сейчас помнит, какую пьянку они закатили. Даже шеф тогда выпил. Приятные воспоминания смывались горячими слезами и падали ей на руки. — Я всегда знала, что быть женой полицейского — это значит жить с риском, с постоянной тревогой, но я никогда не думала, что тот день настанет, — мягкий голос Мелиссы Винтер раздался в ушах присутствующих, — Каждый раз, когда он уходил на службу, я прощалась с ним, надеясь, что он вернется домой целым и невредимым. Он был не просто моим мужем, он был моим героем. Он был тем, кто приносил свет и радость в нашу жизнь. Нашей семье он дарил свою любовь, заботу и смех. Лиса прекрасно понимала ее слова. Это тяжелый труд — быть с тем, кто готов отдать свою жизнь за спасение невинных. — Когда он впервые узнал, что мы ждем нашу вторую дочь, его глаза светились от счастья. Он уже планировал, как будет учить её всему тому, чему учил нашу старшую, как будет защищать нас, как будет гордиться своими дочерями. Он всегда говорил, что его семья — это его самая важная миссия. И хотя его работа требовала многого, он никогда не жаловался. Он служил городу с такой же любовью, с какой он относился к нам, — на ее губах образовалась теплая улыбка, она крепко прижала маленькую Элис к себе, — Нашей старшей дочери, Элис, семь лет, и она всегда гордилась своим папой. Она знала, что он делает что-то важное, и всегда ждала его возвращения с работы. Они играли вместе, она обожала, когда он рассказывал ей сказки перед сном. Она всегда видела в нем героя — того, кто защищает и делает мир лучше. Жена Стива опустила голову, тяжело вздыхая. Ее потеря была несоизмерима с другими видами боли. — Сегодня… я стою здесь, пытаясь удержать слезы, потому что знаю, что он хотел бы видеть нас сильными. Он был сильным человеком, и он хотел, чтобы мы продолжали жить с его духом в наших сердцах. Он оставил нам наследие любви, преданности и чести. Он всегда будет с нами — в наших сердцах, в наших воспоминаниях. Он будет с нашими дочерями каждый шаг их жизни, даже если его нет рядом, — Мелисса взглянула на Рауля, который уже не сдерживал свою истерику, — Рауль, спасибо, что ты всегда был рядом с ним, когда я не могла. Я никогда не забуду, как он говорил о тебе с улыбкой. Делился всеми твоими достижениями и промахами. Ты всегда будешь частью нашей семьи, — она снова заплакала, а Рауль накрыл лицо руками, — Мне сложно найти слова, чтобы выразить как больно его потерять. Но я знаю одно: мы будем жить так, как он хотел бы. Мы будем гордиться им каждый день и рассказывать нашим детям, каким замечательным мужем и отцом он был. Рауль подлетел к ним обеим, захватывая в свои руки. Прижимал так сильно, насколько мог. Держал, как когда-то Стивен держал. Он поднял маленькую Элис на руки, а она обхватила дядю Рауля руками. Она действительно считала молодого офицера своим близким. — Элис, — робко позвала Мелисса, — ты хотела сказать что-то о папе? Рауль держал ее возле трибуны, что-то прошептав на ухо. Девочка кивнула, и он поднял к ней микрофон. — Папа всегда говорил, что я его принцесса… и что он всегда будет со мной. Я знаю, что он сейчас смотрит на нас с неба… и я буду его гордостью. Я люблю тебя, папочка… С этими словами и слезами ребенка люди вокруг замерли, осознавая всю глубину их утраты. После того, как они опустились на свои места, к трибуне вышел мэр. Джерон Корделл Барклэй. Он был в строгом черном костюме. — Сегодня мы прощаемся с двумя нашими героями — офицерами, которые служили этому городу с верой и преданностью. Офицеры Стивен Винтер и Мэтью Твист были примером того, какими должны быть защитники правопорядка. Каждый день они рисковали своей жизнью ради нашего спокойствия. Они защищали нас, наши семьи, наш город. Это трагедия не только для их семей, но и для всего города. Мы должны помнить, что мир и безопасность, которые мы имеем, — это результат труда и храбрости таких людей, как они. Память о них будет жить в сердцах всех нас. Их имена будут увековечены на стенах памяти, а их подвиг — в наших сердцах. Мы продолжим работать для того, чтобы этот город был безопасным, как они всегда мечтали. Вечная им память. Они не просто офицеры, они герои нашего времени. Все присутствующие встали. Офицеры почетного караула исполняют троекратный ружейный залп в знак прощания. После оглушительного залпа через рации всех сотрудников полиции произносится последний сигнал. — 10-42, — сильным голосом произносит диспетчер. Отбой. Последний отбой, символизирующий окончание их службы.

***

После похорон прошла еще неделя. Безумная неделя, наполненная болью и скорбью. Переполненная Лалиса была на грани. Силы были на исходе, и она приняла решение взять отпуск. Это было необходимо для нее самой, для ее состояния. Входить в их отдел и видеть, как столы ее напарников опустели, было последним толчком. Что-то внутри сломалось, и она молча положила на стол скорбящего шефа расписку с просьбой дать ей двухнедельный отпуск. Он, конечно же, подписал. Лалиса не стала никого предупреждать. Даже Остина. Парень молча понял, что ей нужно побыть одной. Но он боялся, что все это может затянуть подругу в неизвестность. Вокруг нее была бездна, а она ходила по краю. Ее неожиданный отпуск был сокрыт и от матери. Честно, все, чего хотела блондинка, — скрыться. Спрятаться, чтобы больше никто ее не трогал. Никто не приближался к ней и не привыкал. Слова Мелиссы Винтер на похоронах плотно сидели в ее голове. И она пыталась откинуть мысли о том, что такой разбитой могла быть Сана тогда. Лалиса твердила себе, что какие-либо отношения на этой работе, будут вести за собой огромный прицеп с разочарованиями, болью и опустошением. Она не хочет сбрасывать ни на кого такой груз, если ее вдруг не станет. Поэтому было легче закрыться на время. Отдалиться от всех. Она погрязла в какую-то дыру, когда прошла неделя. Много раз проезжала мимо участка, смотря как работают ее коллеги. Видела Остина, который разговаривал с Бенджи снаружи. Тогда это не вызвало у нее раздражения. Она радовалась, что, может, Остин сможет переключиться с нее на парня. Тогда он не будет грустить. Сейчас она сидела в своей неубранной квартире. Два ее кота свернулись рядом с ней на диване, а Лили была в ее ногах. В трясущихся руках Лиса держала стакан с чистым виски. Она не любила пить, и особенно так много, как она делает это сейчас. Но она не знала другого способа. Этому ее научил родной отец. Она даже не понимала, почему же ее так задело все происходящее. Ее эмпатия была на грани разрыва, словно бомба. Обида и жалость к людям, которые это не заслужили. И этот чертов ублюдок все еще на свободе. Дни отпуска сменяли другой и не менялись. Вот она проснулась в обед, завела машину, проехала по знакомому маршруту к работе, разворачивалась и покупала в магазине бутылку виски или вина. Сегодня вот виски, она решила чередовать. На часах почти восемь вечера, значит скоро закончится дневная смена у многих. И у Остина тоже. Конечно, она знала все его расписание наизусть, ведь у них оно было одинаковое, если Лиса не решалась на утреннем брифинге сказать, что возьмет дополнительную смену, или ее не просили о помощи. А как она откажет? Очередной стакан с чистым виски уже давал о себе знать. Она была готова сорваться с места и понестись куда глаза глядят. Но сдерживала себя как могла. Хотелось кричать, бить все, что видишь. Она, кстати, так и сделала на второй день. Разбила вазу, что стояла пустая несколько лет. С тяжелым вскриком она кинула ту в стену. Так она там и лежит — слева от дивана и телевизора. Все это время у нее не было ни сил, ни желания убраться здесь. Руки сами тянулись за бутылкой, наливая очередной стакан наполовину. Мой стакан наполовину пуст или наполовину полон? Она пришла к выводу, что пуст. Лиса была пуста. Надеялась, что наполовину. Горюющие глаза на похоронах преследовали ее каждую ночь. Фантомная боль в плече не давала нормально спать. Потому она и пила как можно больше, стараясь не думать ни о чем. — Совсем как папа… — прошептала она сама себе или котам, наливая стакан. Старалась пить медленно, но как только образ кошачьих глаз появлялся в голове, она выпила все залпом, тяжело дыша. Глаза были красные от недосыпа и слез. Лиса накрыла их руками, прижимаясь к своим коленям. В этой позе она проводила большую часть дней. Просто сидела и плакала, хотя слез уже не было. Была лишь злость и обида на все. Тяжело было в одиночку выявить точную причину. Неужто она просто настолько эмпатична ко всему? Или это чувство вины, что она не смогла уберечь людей? Или это злость на преступников, имена которых она даже слышать не хочет? Или это обида на себя, что она закрывается от проблем с бутылкой чего-то? Обещала себе, что никогда не опустится до такого, никогда не будет как ее родной отец. И посмотрите на нее сейчас. Жалкая… Жалкая, да. Такой она была. Чего же так боится? Боли… Ее не избежать. Боль будет преследовать ее всегда и везде. На работе, в семье, с друзьями и в отношениях. Она всегда несет с собой боль. Словно она прицепилась к ней как пиявка и медленно высасывает у нее всю кровь. А потом перемещается на всех людей, которые ею дорожат. Остин, скорее всего, злится на нее, что она не берет трубки. Мама тоже. Розэ писала ей пару дней назад, хотела встретиться. Лиса проигнорировала. Даже шеф Роберт звонил ей. Хотел узнать, как она, когда Остин сказал, что она не берет трубки. И вот Дженни. Лиса не знала, какая боль досталась ей. Знала, что грубо отреагировала на признание, и яро избегала ее взгляды на похоронах. Она понимала, что брюнетка никак не виновата. Не виновата, что все это произошло, что это простое дело разрослось до ФБР. Не виновата, что ей не безразлична тайка. Лиса понимала все это, но не могла принять. Дженни была как крепкий сейф, стены которого были ее твердой улыбкой и уверенностью, а вот ключ от него был где-то у Лалисы. Только та не совсем понимала почему у нее. И где он. Лишь образ ее глаз вызывал у Лисы неизвестную доселе ненависть. Может, это алкоголь сейчас в ее крови, может, это все ее скорбь. Но она не могла контролировать эти чувства. Она выпила снова. Залпом. Бутылка была пуста больше половины. Взгляд направился куда-то в потолок, пытаясь в этих белых плитках найти что-то новое, но тут все по-старому. Ее обреченные мысли прервал стук в дверь. Казалось, что она так давно не слышала этот звук, что она вздрогнула на месте. К двери подбежали ее коты, ожидая. А Лиса ждала, когда стук прекратится. Она не собиралась открывать. Это был, очевидно, Остин, который не видел ее больше недели и явно волнуется. Лисе было сейчас не до этого. Она вернула взгляд на бутылку и налила еще. Голова немного кружилась, но она неплохо держалась. Даже не разлила ничего, когда наполняла стакан. Лиса откинулась на мягкий диван, медленно отпивая напиток. Стук прекратился. Отлично. Но ее облегчение прервалось звуком открытия двери. Теперь у нее нет сомнений, что это Остин. Только у него есть ключи от ее квартиры. Она продолжила смотреть в выключенный экран телевизора, когда шаги приближались к ней. Перед ней показался ее лучший друг. Он стоял в черной кожаной куртке поверх серого худи. Узкие джинсы обтягивали его ноги. Его взгляд Лиса не могла понять. Он был одновременно и печальный, и спокойный. Наверно, печальный от ее состояния, а спокойный, потому что она цела и невредима. Парень смотрел, как Лиса притягивает стакан к губам, намереваясь выпить еще, но он быстро перехватил из рук орудие убийства. — Я пила вообще-то, — пробубнила Лиса, скрещивая руки на груди. — Думаю, тебе хватит, — ответил Остин. Он отодвинул бутылку и стакан подальше. Остин тяжело вздохнул, переводя взгляд куда-то за спину Лисы, но она даже не приняла это во внимание, продолжая смотреть в пол. Она чувствовала себя как маленький ребенок, которого сейчас будут отчитывать за плохое поведение. Парень аккуратно присел рядом с ней. На удивление, коты Лисы были, видимо, чем-то очень заняты, раз уж никто из них не подбежал. Они обычно так и делают. Почему они сейчас не прибежали? Лиса подумала, что они убежали. Эта мысль сподвигла ее встать с дивана впервые за три часа. Она немного пошатнулась на месте, сохраняя равновесие. Резкий подъем с места повлиял на нее сильнее, чем она думала. Остин хотел встать и помочь ей, но она остановила его рукой. Оказавшись твердо на полу, она развернулась на сто восемьдесят градусов и замерла на месте. Взгляд затуманился, и она надеялась, что ей все это кажется. Она слишком выпила, и ей все кажется. — Я встретил Дженни по пути с работы. Сказал, что еду к тебе, и она умоляла взять ее с собой. Лиса почти не слышала слова своего друга. Ее рот сам непроизвольно открылся от удивления, а брови нахмурились. Глаза бегали по всех фигуре перед ней. Дженни, мать ее, Ким стояла возле ее кухонного островка. Ее руки были в карманах длинного бежевого пальто. Под пальто белая водолазка и светлые брюки. Волосы мягко спадали ей на плечи. Ее красивое лицо было с неярким макияжем, выделявшим в основном ее глаза и пухлые губы. Острые стрелки так и норовили впиться в Лалису каждый раз, когда их обладательница моргала. А моргала она часто. Волновалась. Пьяные глаза Лисы осматривали ее с головы до ног, будто не веря, что она тут. А Дженни неловко улыбнулась. Эту улыбку хотелось впечатать в стену кулаком. Лиса не понимала откуда у нее такие мысли в принципе. Она заметила, как все ее трое детей плотно прижимаются к ногам Дженни. Они трутся и мяукают, требуют, чтобы их подняли на руки. Лиса взглянула на эту картину и нахмурилась еще сильнее. — Прив… — Какого хуя ты здесь делаешь? — Лиса прервала ее слова. — Ли, она хотела тебя видеть… — Какого. Хуя. Ты. Здесь. Делаешь?! — выделила каждое слово хозяйка квартиры. Лиса обошла диван, оказываясь напротив Дженни. Брюнетка нервно проглотила ком в горле, вглядываясь в эти пьяные и злые глаза. Лиса была в черной майке и легких пижамных шортах. Дженни не могла остановить свое любопытство и потянула руку к шраму на открытом плече высокой девушки. Как только она начала свое движение, Лиса резко шлепнула ее руку. — Руки убери, — сквозь зубы сказала Лиса. В ее карих глазах читалась неизвестного происхождения злость. — Лиса, присядь, — сказал Остин, оказываясь за ее спиной. Лиса отлетела от обоих в сторону, скрещивая плотно руки на груди. Она опустила голову. — Пришли проверить меня, да? — начала негромко, но с ядом в голосе Лиса, — Все, я живая еще, так что можете проваливать. Она не знала, почему ее рот говорил не то, что она думала. А думала она о том, что наконец-то Остин здесь, и он поможет ей разобраться с этой кашей в голове. Но того же она не могла думать о девушке перед собой. — Давай поговорим, Ли, — полушепотом сказал Остин, делая шаг вперед. Блондинка снова сделала шаг назад.

PVRIS — You And I — Stripped

— Мне не о чем говорить, со мной все в порядке. — Лиса… — Дженни мягко позвала ее. — Замолчи! Голова сержантки раскалывалась на глазах. Мысли не умещались внутри, стуча по черепной коробке, прося выйти наружу. Она сдерживала это как могла. Она не хотела наговорить лишнего. Но алкоголь помешал ее контролю над собой. Остин увидел, как она помассировала свои виски руками, сильно сжимая глаза. — Что ты тут делаешь, Дженни? — Лиса пыталась звучать спокойно. Очень пыталась, но ее раздражение вышло непроизвольно. — Я хотела увидеть тебя, — тихо сказала Дженни, соединяя свои руки. Вдруг Лиса усмехнулась. За этим последовал странный смех. Не было понятно, было ли это серьезно или просто издевательство. Но с ее последующими словами, Дженни убедилась в природе ее смеха. — Увидеть меня? — снова смешок, — Потому что ты втюрилась, да? Это не звучало как что-то хорошее из ее уст. Больше походило на отвращение и издевательство. Дженни выдохнула через нос, облизывая губы, смазывая почти всю помаду. Она собралась со всеми силами, чтобы ответить. — Да. Потому что ты мне нравишься, и я волнуюсь за тебя. Лиса смеялась. Противно так, что даже Остину стало не по себе. Он скрестил руки на груди. Его выражение лица было явно негативным. — Хватит, боже, — выдохнула Лиса, — Два офицера погибли недавно, гоняясь за уебком, который обидел тебя. А сейчас ты стоишь и думаешь только о своих тупорылых чувствах ко мне! Дженни опешила. Ее руки опустились. Остин увидел обиду на ее лице. Дженни озадаченно посмотрела на Лалису, которая начала медленно ходить по комнате, махая руками. — Я, по-твоему, не сожалею? — смогла кое-как спросить брюнетка, сдерживая ком в горле. Ей хотелось убежать, спрятаться и забыть обо всем, лишь бы не видеть эту злость и грусть в глазах у сержантки напротив. — Конечно, нет, блять! — Лиса вскинула руки, будто то, что она говорит, было очевидно, — Все, что ты делаешь, это, блять, улыбаешься и несешь какую-то полную хуйню про какие-то чувства! Ты вообще задумывалась каково другим, а?! Дженни не опускала взгляд. Смотрела только на пьяную сержантку. То, что она пьяная, многое объясняло в ее поведении, но никак не оправдывало. Дженни лишь надеялась, что сейчас она просто скорбит по своим товарищам, и она оказалась не в том месте, не в то время. Но она не убежит, пока Лиса не выговорится. — Черт, да я тебе ясно дала понять, что мне просто плевать на эти твои чувства! — начала Лиса, — Ты вообще понимаешь, насколько это ебаный абсурд?! Мы знакомы месяц! Месяц, мать твою! А тут ты мне заявляешь, что я тебе нравлюсь. Это вообще нормально?! Это я еще не говорю, что ты хер знает сколько за мной следила! — Лиса, притормози, — твердым голосом сказал Остин, становясь рядом с Дженни. — Вот как… — она усмехнулась, — Подружились, да? Ну замечательно просто. Ты манипулировала моим лучшим другом, чтобы припереться в МОЮ квартиру и стоять тут как дура?! — Я хотела тебя увидеть. — Ну так смотри! Довольна?! Я жива здорова, а теперь можешь оставить меня в покое?! — Не могу, — прошептала Дженни. — Так, значит, — блондинка крутила круги на месте, — Мне заставить тебя, может? Наорать? Оскорбить, чтобы ты поняла, что я не та, кем ты видишь меня в своей больной голове?! — Больной…? — спросила аккуратно брюнетка. Дженни было больно, это было тяжело скрывать, но она старалась как могла. Старалась прикрывать свои опасения, что слова девушки перед ней — правда. Но ей стало тяжело сдерживать слезы. — Не прошло и дня с той ночи, как ты, сука, улыбалась и вела себя так, будто ничего не произошло, — Лиса пыталась собрать в голове образ, не обращая внимания, как одинокая слеза стекала по щеке Дженни, — Ты, блять, даже не грустишь, наверно, что так твоя жизнь обернулась, да? — Ты не думала, что я не могу спать ночами из-за этого? — сорвалась Дженни, — Не думала, что мне тяжело приходить на пары, когда все вокруг смотрят на меня, Лиса? Конечно, я не хочу провалиться в ту же дыру, в которой ты сейчас сидишь! И я не буду! Если я могу улыбаться и видеть хорошее, то это не значит, что у меня нет чувств! Это не значит, что я не прорыдала все похороны, что я не думала, что эти люди отдали свои жизни за меня! Я пиздец как часто думаю об этом! Это уже сводит с ума. А тут ты. Такая вся крутая, сильная, красивая. Поперлась в пекло, спасла человека. А теперь заливаешь свое горе, вместо того, что бы поговорить нормально! Лиса замерла. Дженни плакала. Ее лицо почти не поменялось. Брови были сильно напряжены, а по щекам стекали слезы. Но она не была зла или раздражена, больше опечалена. — Из-за тебя все это… — вдруг сказала Лиса. Остин в шоке посмотрел на подругу, а затем на Дженни, которая даже глазом не повела. Будто она этого и ожидала. Дженни громко вздохнула и смахнула слезы. — Знаешь, я всегда тобой восхищалась, — сказала она, — Когда папа впервые мне сказал, что у него в отделе теперь сержантка, я не переставала его расспрашивать о тебе. Он говорил только хорошее. И я не собираюсь отступать от своей веры, что ты хороший человек, — она говорила максимально мягко, — Я не виновата, что я влюбилась. Не виновата, что так все сложилось. И ты сама это знаешь, просто злишься, и тебе нужно было на кого-то это дерьмо вылить, — Дженни резко взглянула в глаза напротив, — Но я не привыкла отступать. И не привыкла терпеть плохое отношение ко мне. Я не сделала ничего плохого по отношению к тебе. И сейчас хотела увидеть тебя, чтобы убедиться, что ты в порядке. Но ты не в порядке, Лиса. И я не буду больше лезть с этим. У тебя есть отличный лучший друг рядом. Дженни повернулась в сторону двери. — Если ты захочешь поговорить нормально, когда протрезвеешь, ты знаешь где я учусь и живу, — она дернула ручку двери, — И да, чтоб ты знала, — ее глаза прожгли дыру в Лисе, — меня еще никогда так не унижали, и особенно чувства, которые я не могу контролировать. Прости уж, что влюбилась. Дверь захлопнулась за брюнеткой.

PVRIS — Empty

Лиса стояла без слов. Ее рот то и дело открывался, пытаясь что-то сказать. Когда черные волосы пропали за дверью, она ощутила весь вес своих слов в сторону девушки. Ее ударило будто что-то под дых, и она опустилась на корточки, обхватывая руками голову. Словно граната взорвалась прямо у нее в руках, оглушая. Она не слышала, как Остин что-то сказал и побежал за Дженни, чтобы отвезти домой. Не слышала и не чувствовала, что ее коты пытались утешить ее. Она просидела так на полу около часа. Боялась открыть глаза, чтобы не увидеть пустую квартиру, которая ожила, когда Дженни вошла. Даже ее чертовы коты явно полюбили ее с первого взгляда. Это все было так запутано и тупо. Лиса не могла перестать думать, что она натворила что-то очень плохое. Сказала что-то очень плохое. Совесть готова была поглотить ее полностью, не оставляя ни секунды для дыхания. Но ей стало легче, это правда. Это было плохо, но ей стало легче. Дженни поставила ее на место и вернула в чувство. Дала ей пощечину, так сказать. Лиса была бы не против, если бы она и правда втащила ей. Тогда бы она извинилась сразу же. Но сейчас в своей темной гостиной окруженная котами она уснула на полу. Слабая, давно рвущаяся наружу слеза стекла по ее щеке, падая куда-то рядом. Чувство, что ты портишь все, к чему прикасаешься, не покидало ее голову, когда разум медленно отключался. Вина вырубила ее, погружая в один из самых тревожных снов за последнее время.

***

В понедельник Лиса выходит на работу. Сегодня уже суббота. Все прошлые дни она провалялась в кровати. Сейчас она делала то же самое, пытаясь снова заснуть. Но ее сон прервал стук в дверь. Она не хотела никого видеть сейчас. Но стук был такой мягкий и не навязчивый, что это был явно не Остин. Тогда кто? Любопытство взяло верх над ней, и она наконец-то поднялась с кровати. Поправив свой тонкий свитшот, в котором она любила ходить по дому, когда начинало медленно холодать, Лиса прошла к входной двери, игнорируя весь мусор вокруг. План был убраться завтра перед рабочим днем, или послезавтра, или после послезавтра, или в следующем году. Впрочем, это было неважно. Лалиса потянулась, завязывая свои длинные волосы в неаккуратный пучок, оставляя львиную долю волос вне резинки. Так было удобнее и проще для нее. Оказавшись возле двери, она взглянула в глазок. Фигура, которая стояла и терпеливо ждала, пока ей откроют, была той, которую Лиса явно не ожидала видеть в эту субботу. Она окинула свой беспорядок сзади быстрым сканирующим взглядом, понимая, что ей не избежать допроса. А пытаться оправдываться сейчас не было смысла. Ведь женщина за дверью знала ее лучше, чем она сама себя. Лиса открыла дверь, громко сглатывая, ожидая, что сейчас она получит наказание за все свои грехи. — Мама? Как ты… Остин? — в ее голосе читался откровенный шок и страх. Когда Лиса впервые увидела свою мать после долгого периода самоизоляции, она пережила целый водоворот эмоций. Первое, что ударило её, был стыд. Лалиса знала, что не справляется с горем, и чувствовала себя слабой, потому что вместо того, чтобы обратиться за помощью, она замкнулась в себе, оставив всех близких позади. Её мать — человек, который всегда поддерживал её, а теперь пришёл, потому что сержантка настолько зашла в тупик, что не могла выбраться самостоятельно. Это вызывало у неё неловкость и даже стыд за свою слабость, за то, что она довела себя до такого состояния. Лалиса боялась, что её мать увидит, как она сломлена, как не может справиться с эмоциями. Она не хотела, чтобы кто-то, особенно мама, видел её в таком состоянии. Страх перед возможным осуждением или разочарованием её матери был подавляющим. Лалиса гордилась тем, что всегда была сильной, и ей было страшно оказаться слабой в глазах мамы. Её поглощала глубочайшая грусть — потеря товарищей, эмоциональная пустота, нерешённые конфликты с Дженни. Эта грусть сжимала её сердце, когда она смотрела на маму, но не могла высказать всё, что внутри. Она чувствовала себя потерянной и одинокой, несмотря на то, что рядом находился человек, которому можно было доверять. Но среди всех этих мрачных чувств было и облегчение. Вид матери, её тёплого лица, наполнил Лалису небольшим, но значимым чувством радости. Её мама пришла — значит, она не одна. Осознание того, что кто-то всё ещё рядом, несмотря на её попытки отгородиться от всего мира, принесло каплю света в её душу. Даже если Лалиса не могла сразу это осознать, её сердце почувствовало присутствие родного человека как спасительную поддержку. В голове у Лалисы витало множество вопросов. Как рассказать маме обо всём, что она чувствует? Как объяснить все противоречия в своей душе? Ей было сложно понять, как можно выразить свою вину за погибших товарищей, вину перед Дженни, которую она оттолкнула. Все эти эмоции, переплетаясь, делали её ещё более запутанной. Всё это наполняло Лалису: противоречивый коктейль стыда, страха, грусти, радости и запутанности. Она ещё не знала, как справиться с этими чувствами, но, увидев мать, она поняла одно — ей больше не нужно делать это в одиночку. Лицо Лисы расслабилось при виде Ханны. Она выглядела как типичная латиноамериканка с выраженными чертами лица, которые говорили о её силе и мудрости, накопленной за 50 с лишним лет жизни. Её тёплая смуглая кожа была слегка бледной от волнения, а длинные тёмные волосы, поседевшие на висках, были аккуратно собраны в низкий пучок. Лицо Ханны — с высокими скулами и небольшими морщинками вокруг глаз — отражало не только её возраст, но и пережитый жизненный опыт. Она была одета в тёплое пальто кремового цвета, длинный шарф, свободно обёрнутый вокруг шеи, и кожаные перчатки. Ноябрьский ветер холодно касался её кожи, но заботливая мать казалась неуязвимой к холоду, сосредоточенной на мысли о дочери. Когда Ханна впервые за долгое время увидела Лалису, её глаза загорелись смесью боли и любви. Глубокий карий взгляд говорил о том, как сильно она волновалась за дочь. Она выглядела так, будто её сердце разрывалось на части от каждого дня, проведённого в неведении и беспокойстве. Её глаза, обрамлённые лёгкими морщинами, были полны тихой грусти, но в них также отражались несгибаемая сила и желание помочь дочери выйти из этого мрака. В её взгляде не было осуждения — только сострадание, глубоко проникающее через все стены, которые Лалиса выстроила вокруг себя. Ханна всегда могла читать чувства своей дочери, и этот взгляд говорил о том, что она всё понимает и готова быть рядом, даже если Лалиса отталкивала её. — Он переживает за тебя. Мы все переживаем. Ты не отвечала на звонки почти две недели. Я должна была прийти, — наконец ответила своим нежным слегка хриплым голосом Ханна. Лиса молча развернулась, давая маме зайти в квартиру. В голове была война между сердцем и разумом. Одно кричало, чтобы она выплеснула всю боль, пережитую за последний месяц, а другое твердило молчать. Она уже довела мать до того, чтобы та приехала сама к ней, а не наоборот. Это уже вызывало немало тревожности, что ее руки начали потеть и трястись. Лиса прошла в гостиную, присаживаясь на диван, ожидая, пока Ханна снимет уличную одежду и окажется рядом. Ханна старалась не обращать внимания на весь бардак вокруг. Ее главной задачей было поддержать свою девочку, а не отчитывать ее за мусор и бутылки. Это беспокоило, конечно, но это может подождать. Не стоило давить на своего ребенка еще сильнее. Если ей пришлось дойти до этого состояния, значит на то были причины, которые она должна была узнать. Женщина присела рядом, оказываясь в плену Лео и Лили. Вторая очень любила Ханну, казалось, даже больше самой хозяйки. Лиса смогла слегка улыбнуться на эту картину, но быстро забыла, что такое улыбаться на самом деле. Она отвела свой взгляд куда-то в стену, слегка вздыхая. — Всё нормально, мам. Я просто устала. Это было все, что она могла сказать на данный момент. Слова рвались наружу, собираясь разорвать ее полностью, но она сдержала их, решив солгать. — Устала? Лали, ты две недели не выходишь из дома. Я понимаю, тебе тяжело после того, что произошло. Ты потеряла товарищей, пережила ужасные моменты, но… это больше, чем просто усталость. Ханна называла ее «Лали» только в самых редких случаях. Когда ей было грустно, или когда она провинилась в чем-то. Сейчас оба варианта. Лиса больше не могла держаться. Безумно хотела, но не могла. Все эти дни она только и делала, что сдерживалась. Держала себя в руках. Ей очень хотелось наконец-то уронить себя в руки человека, сидящего рядом с ней и излучающего самую приятную энергию из всех. Если Остин не смог привести ее в чувства, то мама точно сможет. Блондинка не злилась, что ее друг решил позвонить ее маме, словно маленький ребенок. Это было действительно правильно. Ей стоит поблагодарить его, когда они встретятся на работе в понедельник. Лисе нужно было сломаться, чтобы ее смогли снова собрать. Находясь в этой теплой и нежной ауре своей мамы, она впервые была готова. — Я подвела их. Всех. Я не смогла спасти своих товарищей, не смогла защитить Дженни… Имя брюнетки само вылезло из ее головы, выражаясь в скрипучем шепоте, полном отчаяния и грусти. Ханна мягко взяла ее крупную ладонь в свои руки. — Ты сделала всё, что могла. Ты не можешь контролировать всё, что происходит. Это была сложная ситуация, и никто не винит тебя. Дженни тем более. Ханна старалась выбирать слова аккуратно, чтобы Лиса просто не закрылась. Тема Дженни явно ее волновала больше, чем Ханна думала. Это одновременно радовало и беспокоило. — Дженни… — Лиса промычала, вскидывая голову в потолок, — Да, вот ещё Дженни. Она пришла ко мне со своими чувствами, а я просто разорвала всё, что между нами могло быть. Сказала, что это абсурд. Это действительно абсурд! — Лали, что здесь абсурдного? Она пережила страшные вещи, и, возможно, она увидела в тебе человека, которому можно довериться, который ей помог. Это естественно. Комнату заполнил нервный смех Лалисы. Ханна была очень умна и мудра. Многое в жизни ей пришлось пройти, чтобы быть сейчас примером идеальной женщины для Лисы. И сейчас не исключение. Где-то в подсознании девушка понимала, что ее мама говорит правильные вещи, но ей нужен пинок под зад, чтобы это понять полноценно. — Довериться? Она думает, что я ей нравлюсь! Как это может быть естественно? Я полицейская, а не… не кто-то, с кем она должна строить отношения. Этот вечный конфликт между отношениями и работой преобразился. Стал больше съедать извилины в переполненном мозгу блондинки. — А почему бы и нет? Люди находят утешение в тех, кто им помогает. Это не так странно, как тебе кажется. Она пережила многое и, возможно, её чувства — это больше, чем просто благодарность. — Я даже не чувствую к ней ничего подобного! — и вот, Лиса сорвалась, — Я чувствую вину за то, что накричала на неё, за то, что оттолкнула, но не романтические чувства. Всё, что я хочу — помочь ей. Мне кажется, что она запуталась из-за всего произошедшего, и это просто неправильные чувства, продиктованные страхом. Ханна крепко сжала ее руки, заглядывая куда-то глубоко в глаза, которые тайка так и хотела закрыть и больше не видеть волнующиеся глаза перед ней. — Лали, если ты не испытываешь к ней таких чувств, это нормально. Но важно понять, что Дженни, возможно, действительно запуталась, и ей нужна твоя поддержка, даже если это не в романтическом смысле. Имело смысл. Смысл, который предстояло понять блондинке. Она со вздохом опустила голову, пытаясь скрыть свою боль и слезы, которые начали формироваться в уголках глаз сами по себе. — Мне кажется, я просто всё разрушила… я её оттолкнула, мам. Она наверняка считает меня чудовищем… Это звучало как полнейшее отчаяние и потерянность. Лиса совершенно не знала, как ей все исправить, и зачем она хочет это исправить. — Ты не чудовище, Лали. Ты человек, который сам переживает боль и страхи, — мама мягко провела по ее лицу, привлекая внимание, — Но послушай, Дженни, похоже, нуждается в тебе не только как в полицейском, а как в человеке, который был рядом в самые тёмные её моменты. Даже если это не романтические чувства — что в этом плохого? Разве это не прекрасно, что она может на тебя положиться? — Но что, если я не смогу ей помочь? Что, если я снова ошибусь? — Это твои страхи, милая. Ты пытаешься защитить её, но одновременно отстраняешься. Ты не обязана чувствовать к ней то, что она чувствует к тебе. Но ты можешь помочь ей. Ты можешь быть её другом. Дженни — сильная девушка, но ей сейчас нужны люди, которые ей неравнодушны. И ты для неё важна, Пранприя. Слова со страшной скоростью поразили все частички души и сердца Лисы, если таковые имелись. Что-то внутри надломилось, вызывая волну, готовую утащить ее в море горя. Она была права. Как всегда права. Понимала все с первого взгляда и могла расставить все на свои места. Лиса очень ценила это качество своей матери. И то, как виртуозно она могла выбить из нее слезы, которые, как она думала, уже закончились. — Я просто не хочу её снова ранить… Я уже сделала ей больно своими словами. Как я могу быть для неё опорой, если не знаю, как справиться со своими собственными эмоциями? Это было честно. Она не могла больше скрывать. Ханна большими пальцами смахивала холодные слезы с щек своей девочки. Она мягко улыбнулась. — Начни с честности. Если ты не чувствуешь того, что чувствует она, скажи ей это. Но скажи мягко, с пониманием. Ты же всё ещё хочешь помочь ей, правда? — Да… — Лиса закивала, — Я хочу, чтобы она снова почувствовала себя в безопасности. Но я не могу предложить ей больше, чем просто поддержку, — голос был слабый и тихий, — По крайней мере, пока не могу. — И этого может быть достаточно. Ты не должна играть роль, которую не чувствуешь. Но будь искренней. Дженни сможет принять это. Она сильнее, чем ты думаешь. И она, возможно, не ищет только романтики, а просто хочет, чтобы ты была рядом. Лиса снова кивнула, понимая, что ее прежние слезы высохли. — Я не знаю, смогу ли справиться, мам. Но я попробую. Ханна улыбнулась, собирая их руки вместе. — Ты справишься, Пранприя. И ты не одна. Мы с Остином всегда будем рядом. А что касается Дженни — если ты будешь честна с ней, вы сможете выстроить что-то настоящее, пусть даже это просто дружба. После долгого и откровенного разговора Лалиса и Ханна решают, что пора привести квартиру в порядок. Лиса впервые за несколько недель начала чувствовать хоть какую-то стабильность и желание взять себя в руки. Мусорные пакеты, пустые бутылки и разбросанные вещи напоминали о её эмоциональном хаосе, и уборка стала символом начала её внутреннего очищения. Ханна с заботой и терпением помогает дочери — она всегда была тем, кто находит утешение в простых действиях, давая Лалисе пространство и время. Они начинают с того, что собирают пустые бутылки и выбрасывают их в мусорные пакеты. В течение первых минут они молчат, но это не угнетённая тишина, а, скорее, комфортное молчание, дающее возможность обеим осознать, что они вместе, что этот момент — важный шаг в возвращении Лалисы к нормальной жизни. Ханна, потирая свои руки после того, как убрала кухонные столы, негромко говорит: — Ты ведь решила поговорить с Дженни, да? Лиса останавливается на мгновение, смотрит на мать и вздыхает. — Да, я должна. Я не могу продолжать игнорировать это. Она заслуживает объяснений. — Лиса бросает бутылку в мусорный пакет, её голос звучит твёрдо, но в нём чувствуется внутренняя неуверенность. — Я не чувствую к ней того, чего она хочет… но мне больно думать, что я так её ранила. Я хочу, чтобы она знала, что я постараюсь быть рядом, даже если это будет трудно. Ханна, сложив руки на груди, внимательно слушает дочь. Её взгляд становится мягче, наполнен материнской мудростью. Она, конечно, хотела бы, чтобы чувства Дженни и Лалисы со временем переросли в нечто большее, но она понимает, что любовь и отношения нельзя заставить. — Знаешь, милая, — тихо начинает Ханна, улыбаясь с легкой грустью. — Иногда отношения развиваются не так, как мы планируем. Может быть, сейчас ты не готова к этим чувствам, и это нормально. Но главное, что ты готова быть честной и заботливой. Это то, что действительно важно. Время всё расставит по своим местам. Лалиса чувствует облегчение от того, что её мать принимает её решение без давления. Однако она замечает в глазах Ханны лёгкую тень разочарования, хотя та и старается не показывать этого. Лиса знает, что её мать надеялась, что отношения с Дженни могли бы стать для неё чем-то большим, чем просто дружба. Но Лалиса пока не может дать ей этой надежды. — Может быть, — отвечает Лиса, возвращаясь к уборке. — Но сейчас я просто хочу сделать всё правильно. Когда они заканчивают уборку, квартира Лалисы выглядит чище и светлее, как и её собственное эмоциональное состояние. Обе женщины сидят на диване, расслабляясь после работы. Ханна кладёт руку на плечо Лалисы. — Я горжусь тобой, Пранприя. Неважно, что случится дальше с тобой и Дженни, ты делаешь шаг вперёд. Это главное. Лалиса кивает, ощущая тёплую поддержку матери, и впервые за долгое время чувствует себя немного легче.