Damnatio memoriae

      Воздух в ущелье стоял тяжёлый, пропитанный сыростью и затхлым запахом разложения. Если смотреть с высоты птичьего полёта или хотя бы с одного из горных выступов — дна ущелья было бы не разглядеть из-за густого тумана. Лучи заходящего солнца не могли проникнуть через эту завесу. Казалось, что в ущелье стоит вечная ночь.       Слышался лишь шёпот ветра в каменных расщелинах и отдалённый шум воды одного из горных ручьёв. Ни вечернего пения птиц, ни хруста веток под копытами оленей, которых раньше здесь водилось в избытке. Эта тишина без единого живого звука зудом забиралась под кожу, заставляя спину любого случайного путника покрыться мурашками. Правду ведь говорят, что если в лесу становится слишком тихо, то что-то, живущее в чаще, прислушивается к твоим шагам?       Чем ниже спускаешься, тем гуще становится безмолвие заполняющее всё пространство вокруг, даже листья на деревьях не издают ни звука. Можно почувствовать, как что-то невидимое следит за тобой, за каждым твоим шагом и вдохом, готовое вцепиться в тебя в любую секунду, стоит лишь сделать неверный шаг. Ты даже не успеешь издать и звука, чтобы нарушить скорбную тишину.       На первый взгляд может показаться, что в таком мрачном месте, как это ущелье, никого нет. Кому придёт в голову селиться в такой глуши, а не под боком какого-нибудь могучего архонта, способного защитить свой народ от любых невзгод? Возможно, что тишина ничего за собой не скрывает, а силуэты, то и дело мелькающие среди тумана, это просто проделки разыгравшегося воображения напуганного человека?       Жители окрестных деревень были бы с этим не согласны. Не зря они стараются десятой дорогой обходить ущелье и даже вздрагивают от одного его упоминания. Путников, которые хотят сократить путь через это гиблое место, они предупреждают об опасности, не вникая в подробности. Но не отговаривают от дороги. Им же лучше, если в этом месяце пропадёт неизвестный скиталец, а не сосед.       С заходом солнца вы не найдёте ни одного человека на улице, а двери и окна всех домов будут плотно закрыты. Деревня кажется вымершей, только чжанфэндо изредка звенит под порывами ветра, разбавляя опустившуюся тишину. Люди прячутся в своих домах, надеясь, что туман из ущелья не доползёт до их жилища. Они знают, что железные замки и засовы не спасут от того, что пляшет в тенях горных склонов, заметая свои следы длинным хвостом.       В эту ночь жителям деревни бояться было нечего. Ущелье получило свою жертву — незадачливого путника из Лайсинь. Этого было достаточно для проведения обряда.       Туман расступился, и на дно ущелья опустился мягкий свет луны, открывая небу широкую поляну, на середине которой стояла женщина. Прохладный ветер забирался под тонкую ткань ханьфу, заставляя её ёжиться. Голые ступни чувствовали каждый камешек и веточку на дороге. Она старалась не обращать на это внимание. Боялась даже поморщиться, несмотря на то, что на ней была надета плотная деревянная маска. Он мог увидеть и через неё.       Вокруг неё в тенях деревьев стояли люди. В таких же масках, с узкими прорезями для глаз. Узоры на грубо сделанных масках были похожи друг на друга, изображая широко открытую пасть с острыми клыками. Одного их вида было достаточно, чтобы случайный человек, увидевший такую за деревом, схватился за сердце. Красные мазки в области щёк и лба придавали маскам ещё более устрашающий вид.       Женщина шла вперёд на негнущихся ногах, прижимая к груди завёрнутого в тряпьё младенца. Она знала, что должна это сделать, что через это проходили все матери племени, но всё равно ради каждого шага ей приходилось делать над собой волевое усилие. В воздухе перемешивался запах благовоний и гниения, десятки голосов начинали медленно шептать известную только им молитву. Было жарко и кружилась голова, а женщина продолжала идти, словно в бреду.       Впереди горел костёр. Там сидел он среди моря колыхающихся красных лилий. Женщина шла вперёд почти на ощупь. Несмотря на то, что сквозь прорези маски и так почти ничего не было видно, она боялась поднять глаза даже на миллиметр выше, чтобы случайно не встретиться взглядом с ним и тем самым выказать непочтение. Чем ближе она подходила, тем громче становились голоса и будто бы сильнее разгорался костёр. От аромата подташнивало и ужасно хотелось снять маску, чтобы смахнуть с лица пот и сделать хотя бы несколько вдохов прохладного воздуха. Но она знала, что этого делать нельзя.       Оказавшись перед самодельным троном, женщина упала на колени, чувствуя, как ребёнок в руках начал ворочаться. Левый бок опалял жар от костра, но она не смела отодвинуться от него, продолжая сидеть в ожидании команды. Едкий дым попадал в глаза, заставляя их слезиться. Ребёнок заплакал.       Женщина чувствовала, что вот-вот готова упасть в обморок от жары. Перед глазами всё плыло, она даже не заметила, в какой момент ребёнка в руках не оказалось. Громкий плач эхом раздавался в ущелье, но на это никто не обращал внимание. Голоса становились громче, сливаясь в один неразборчивый гул.       Существо, сидевшее напротив женщины, теперь поднялось во весь свой исполинский рост, держа в своих длинных крючковатых руках ребёнка. Чёрная кожа словно светились изнутри под лунным светом. Несмотря на худощавое телосложение и явно проступающие рёбра, от его тела веяло огромной внутренней силой. Лицо существа закрывала такая же деревянная маска, как и у его последователей, только выкрашенная полностью в потемневший от времени красный цвет. Длинный хвост раскачивался из стороны в сторону, ломая стебли диких лилий. Казалось, что по всей земле были разбросаны их ярко-красные лепестки.       — Восьмая... — шипящий голос был едва громче шёпота, но, несмотря на это, он заставил замолчать молитвенный хор. В ущелье снова воцарилась тишина, не нарушаемая даже шелестом листьев. — В этом году... она восьмой... получит моё благословение, — говорил он отрывисто, с частыми паузами, будто человеческая речь давалась ему с трудом. Голос был похож на змеиное шипение, из-за чего его едва можно было разобрать. Холодный, пробирающий до дрожи. Все слушали, затаив дыхание, будто каждое слово было на вес золота. — Счастливое число... и красные волосы. Большая удача...       В этот момент к существу подошёл один из служителей, склонившийся в низком поклоне. В руках у него была глубокая миска, почти до краёв наполненная красной жидкостью, источавшей резкий металлический запах.       Держа ребёнка в одной руке, существо занесло над миской другую руку, проведя когтем большого пальца по указательному, пустив кровь. Почти чёрная, она с шипением упала в миску. Нескольких капель хватило, чтобы жидкость из ярко-красной стала тёмно-бордовой. Младенец продолжал плакать, пытаясь вывернуться из неудобной хватки, но всё было безуспешно.       Помешав жидкость, существо вынуло оттуда окровавленную руку и поднесло её к ребёнку. Низкий голос начал что-то медленно говорить на неизвестном языке, вводя всех последователей в состояние транса. Даже ребёнок перестал кричать. Почти змеиное шипение становилось то громче, то тише — существо провело кровавыми пальцами по лбу ребёнка.       Кровь вмиг почернела и начала впитываться в кожу, за секунду исчезая, будто её там и не было. Из-под маски существа донёсся звук, отдалённо похожий на смешок. Обряд прошёл успешно. Теперь в ущелье стало на одного последователя больше. Этот последователь со временем обязательно оценит дар своего Бога и непременно спустится в деревню у подножия гор, чтобы найти для своего покровителя достойный подарок.