Множество шагов

До чего же Роме было плохо. Его состояние не улучшилось — он даже пропустил воскресную прогулку с членами банды. Только лежал на краю кровати и смотрел на обрывки плаката, которые так и валялись на полу. Лицо вокалиста оказалось нетронутым. Так и пялилось в ответ на Ромку своими подведенными черным карандашом глазами с клочка глянцевой бумаги. Оно напоминало ему о Пятифановской поломанности, будто кричало: «Тебе нравится парень. Парень». Роме это надоело, и он забросил ошметки под тумбочку пинком ноги, которую свесил с постели. Потом развернулся лицом к стене и начал нервно кусать костяшку пальца, понимая, что Билл Каулитц прав — Пятифан даже имя его вспомнил. Антон ему и правда симпатичен, и это можно было бы списать на дружеский интерес, если бы не случай в раздевалке. Рома то и дело возвращался к нему мыслями, пытаясь заставить себя не чувствовать тепло в животе и груди и мурашки по всему телу. Не получалось, как бы он ни старался. Все равно при воспоминании о блестящей испариной коже бросало в жар, будто Пятифан снова оказывался в этом душном помещении и дышал не воздухом, а раскаленной магмой. Так это ощущалось. Каждая мысль оставляла где-то под ребрами рубец, как напоминание о том, что Рома сбился с пути. Еще в начале года он называл Антона пидором, столкнувшись у гардероба, а теперь что, получается, сам оказался таким? Пятифан весь сжался внутри от омерзения, которое почувствовал к самому себе, вытянул из-под головы подушку и накрыл ей лицо, плотно прижав. Да не может такого быть, просто не может, это все нереально! Кто угодно может заглядываться на парня, но не Ромка, который за одно подозрение к подобным неправильным интересам прописывал в живот; который задирал парней за слишком длинные волосы, манеру речи или неправильно понятые шутки. «Удавиться бы», — подумал он, прежде чем глухо зарычать в складки подушки. В школу Рома пошел с твердой идеей все это перетерпеть. Он подумал, что просто утомился, перегрелся, немного двинулся и все это пройдет, если немного подождать. Главное в это время держаться от Антона подальше. Не смотреть, не касаться, по возможности не разговаривать. С тяжелым вздохом Рома проглотил эту мысль и вошел в класс. Настороженно осмотрелся и прокрался, прижимаясь к стене, к своему месту. Ему казалось, что все в классе уже знают о его пороке, что сейчас устремят свои осуждающие взгляды на его крадущуюся фигуру и затравят толпой. На самом деле, появление Ромы никто, кроме Семена, не заметил. Пятифан дрожащей ладонью пожал другу руку и слишком притворно улыбнулся, пытаясь скрыть свое волнение. Отчего Рома волновался — он и сам не понимал. Может, оттого, что Антона все еще не было в классе, а его появления Пятифан боялся, как огня? Усевшись на свой стул, Ромка даже подумал пересесть к Семену или обратно к Бяше, а если Лилия Павловна начнет орать — встать в штыки. Но это было бы подозрительно, так что Пятифан, наоборот, приклеился к стулу и начал нервно трясти ногой. Он все буравил взглядом дверной проем, в котором в скором времени появился Антон. Только его локоны мелькнули у дверного косяка, как Ромкин суетливый взгляд рухнул на парту. Он открыл тетрадь и начал делать вид, что очень занят. Кривыми линиями он стал выводить случайные примеры по математике, возникающие в голове. Стук сердца не заглушил звуки Антоновых шагов и его суету на краю парты. — Привет, — сказал он обыденно, вытаскивая из рюкзака учебник. — Ага, — выпалил Ромка уж очень горячо. От тетради он не отрывался, на автомате прорешивая примеры. — Что делаешь? — Петров хотел было склониться и заглянуть через плечо, но его приближение заставило Рому отпрянуть в сторону и вздрогнуть. — Тренируюсь, — прохрипел он и так и не поднял взгляд. Антон не стал еще что-то спрашивать или говорить, потому что прозвенел звонок, вместе с которым пришла и загруженность учебой. Впереди предстояло пережить два русских языка. Так, как сегодня, Рома еще никогда не учился. Он смотрел только на доску, почти не дышал, слушая учителя, и все время что-нибудь да писал, чтобы Антон видел, что сосед занят, и не заговаривал без надобности. На каждой перемене Пятифан пропадал на перекурах, — или один, или с членами банды, — так что уже к последнему уроку от и так полупустой пачки не осталось ничего. Рому это не особо заботило, потому что только сигареты по-настоящему помогали справиться с нервозностью. А та возрастала от простого Антонова присутствия рядом. Пятифан боялся каким-либо образом выдать себя — посмотреть не так, вздохнуть не так, сказать что-то не то. Литературу он хотел прогулять, уже не выдерживая, но все-таки пошел. Понуро сел за парту, сложил руки на груди и прикрыл глаза. Лекция про поэтов-футуристов отвлекала, Рома даже что-то запомнил, погружаясь в некий транс. Он, вероятно, даже смог бы уснуть, уже даже подумывал лечь на парту, но учительница дала задание прочитать стихотворение, чтобы потом вызвать кого-то к доске для его анализа. Учебника у Пятифана, очевидно, не было, потому он, когда открыл глаза, увидел, что Антон пододвигает свой на середину парты. С большой опаской Рома склонился к страницам, читая строчки и не понимая в них ни одного слова. Сердце снова скакнуло, когда Пятифан почувствовал слабый еловый аромат. Тот самый, который всегда исходил от Антона, тот самый, который сопровождал его шарф и самого Рому в звездную морозную ночь среди леса. Пятифан сглотнул и стрельнул глазами в сторону. Петров, как и всегда на литературе, читал очень внимательно, немного нахмурив брови, и бегал глазами по странице. Рома наблюдал за этим с большой усталостью, по миллиметру пододвигаясь ближе. Он думал о том, как все глупо получается, как странно все складывается. С самого начала что-то мешает ему нормально дружить с Антоном. Может, знак судьбы? Пятифан тихо хмыкнул собственным мыслям и опустил взгляд на губы, которые едва заметно шевелились, беззвучно читая строфы. Интересно, какие они на ощупь? Мягкие или обветренные из-за таежного мороза, к которому Антон не привык? Сухие или влажные? Вот бы проверить… «Да что же я…» — подумал Пятифан, отскакивая от Петрова. Ему пришлось больно упереться локтем в край парты, чтобы не упасть. — Ты чего?.. — спросил Антон и обеспокоенно взглянул на отпрянувшего одноклассника. Рома, выпучив глаза, помотал головой, только в ответ не Петрову, а своему собственному мимолетному желанию. — Можно выйти? — вскрикнул Пятифан, вскинув руку вверх, не стал дожидаться ответа учительницы и быстро пошел к выходу. — Приперло, что ли?.. — услышал Ромка колкость со стороны Кати. Ее он проигнорировал, как и вопрос учительницы «Куда?» Вылетел в коридор и едва ли не побежал в сторону туалета. Он с шумом открыл дверь плечом, захлопнул изнутри и прислонился спиной, тяжело дыша. Понемногу стекая на пол, Пятифан подумал, что Антон его испортил. Точно испортил. Перелопатил, изнежил, вывернул душу. Заставил просто своим существованием усомниться в себе, своей натуре. Еще никогда Рома не чувствовал к самому себе столько недоверия. Он предал свои принципы, жизненные устои и правила. Он теперь ни в чем не может быть уверен: сначала разлюбил Полину, которой так долго добивался, а потом стал пялиться на чужие губы и хотеть к ним прильнуть. «Поцеловать парня… Это невообразимо, блять!» — мысленно взревел Рома, зарываясь, насколько это возможно, в собственные волосы. Он не знал, куда себя деть, куда убежать от собственных чувств. Ведь не чувствовать он не мог. Простой Антонов взгляд, наполненный искренним беспокойством, заставлял млеть и таять, а отвращение к самому себе снова покрывало все внутренние органы колючей коркой льда. — Сука, уебище, мразь… — шептал Рома и сползал ладонями на глаза, больно надавливая на веки пальцами. Хотелось встать и обить кулаки об кафельную стену, но из тела будто выбило все силы, которые, судя по всему, ушли на сдерживание слез. Ромкина грудь заходилась в дыхании, плечи подпрыгивали, но он терпел. Реветь он отказывался даже под дулом пистолета, потому что для него это означало бы еще большую слабость и признак того, что он абсолютно безнадежен. Так и сидел, бесслезно задыхаясь и сжимая лицо в руках. Возвращаться в класс он даже не думал. Спустя десять минут прозвенел звонок, который немного отрезвил и так успокаивающегося Ромку. Он, сипло дыша носом, взялся за ручку двери и подтянул себя, заставляя встать на ноги. Колени немного подрагивали, как и руки, отчего Пятифан почувствовал себя полным ничтожеством. В кого он превратился? Раньше всегда держал большую часть школы в страхе, знал, где что происходит, имел неплохой авторитет. А сейчас? Просидел в туалете до перемены, не в силах справиться с самим собой. Совсем расклеился. Мотивации геройствовать, однако, не появилось, Рома лишь дернул ручку, чтобы вернуться в класс, забрать вещи и поскорее оказаться дома. В коридоре, протягивая руку к уже открывшейся двери, стоял Антон. Он поднял удивленный взгляд на Рому и поджал губы. — Долго тебя не было. Все нормально? Вместо ответа или кивка, Пятифан медленно моргнул. Петров помялся, будто съеживаясь под пустым взглядом друга, и повел плечом. С него на запястье скользнул Ромкин рюкзак, который Антон сжал в руке и протянул Пятифану. — Ты забыл. — Ага, — выдохнул Рома и взял рюкзак, подхватив под низ. Специально, чтобы не касаться рук Петрова. — Плохо стало? — не отставал Антон. От мягкого тона, которым был задан вопрос, Ромке опять стало хорошо. До того хорошо, что аж плохо. Он не должен так реагировать, не должен. Он просто не имеет права. Рома рвано вздохнул и кивнул, лишь бы поскорее отвязаться от Петрова и уйти, — Не заболел? — Все в порядке, — почти рявкнул Рома и сжал зубы до боли в скулах. Антон опешил и захлопал глазами, а Пятифан этим воспользовался и обогнул его со стороны. — Ты придешь в гости? — послышалось из-за спины. — Не могу. Дела, — сухо бросил Рома, не оборачиваясь, а сам чуть не заскулил от желания прийти в дом Петровых и посидеть, как раньше, когда не было этого ужасного давящего чувства в груди и висках. — Тогда потом? — неуверенно спросил Антон, не преследуя Рому и все еще стоя у туалета. Пятифан не ответил и зашагал в сторону лестницы.

* * *

— Так выглядишь, будто приведение увидел, на, — усмехнулся Бяша без особой веселости. Он сел напротив бледноватого Ромы, который уже пять минут ковырял вилкой творожную запеканку, уткнувшись взглядом в тарелку. Пятифан посмотрел исподлобья заплывшими от недосыпа глазами и горько улыбнулся. Всю последнюю неделю он пытался совладать с собой, но получалось из рук вон плохо. Ничего, кроме отсутствия сна и аппетита, он не добился. Хоть головой об стену бейся, честное слово, а Антон из мыслей вылезать отказывался наотрез. Даже несмотря на то, что Ромка старался избегать его еще усерднее. Он уже и забыл, когда в последний раз нормально разговаривал со своим соседом по парте. — Да че-то, знаешь… — начал Рома, сразу предвидя, что мысль не закончит. Он сунул в рот комок запеканки и проглотил, царапая горло. Есть больше не хотелось, ему хватило, так что в ход пошел холодный столовский чай. — На перекур, может? — вклинился Семен, который все это время переглядывался с Будаевым. Очевидно, неразговорчивость и вялость друга не могла пройти мимо других членов банды. И Бабурин, и Игорь видели, что с Ромой что-то не так, но лезть к нему не хотели после небольшой перепалки в среду. Стоя у ларька, Бяша хотел выпытать у Пятифана причины его потухшего настроя. Ромка тогда грубо отнекивался, уверял, что все хорошо и кореш надумывает, а потом и вовсе сорвался, крикнув: «Да отъебись ты от меня!» Так что Семен и Бяша старались не замечать изменений в друге, все равно знали, что в свои проблемы он их не посвятит. Делать это было крайне трудно, так как Рома будто пропал из их жизни. Не ходил гулять, часто скрывался на одиночных перекурах, а иногда слонялся по коридорам во время перемены, не произнося ни слова и озираясь по сторонам. И Бог весть знает, что с ним творилось всю эту неделю. В самом же деле с Ромкой творилось вот что: он пытался себя исправить. По коридорам он слонялся с определенной целью — смотрел на девушек. Иногда откровенно заглядывался на подолы их юбок, из-под которых росли длинные стройные ноги, иногда просто окидывал беглым взглядом фигуры и одежду, пытаясь заставить себя что-то почувствовать. Выкапывал из себя притупленную симпатию к женскому полу. Все это приносило плоды, пускай только поверхностные. С одной из девятиклассниц Рома даже познакомился, когда поймал ее игривый взгляд и хитрую ухмылку. Он не всегда понимал, почему девушки испытывают к нему интерес, но знал стопроцентно — почти любую при большом желании он сможет в себя влюбить. Подтверждением тому были толпы поклонниц, которые порой таскались за Пятифаном хвостиком еще со средней школы. Все это поутихло, ведь девчонки знали, что ни на кого, кроме Полины, Рома не посмотрит, вот и устали пытаться. Однако теперь он снова был в игре, о чем уже успели пустить слух, заметив его притворно-голодный взгляд, которым он искал себе жертву. Вот Надя Агафонова из 9 «Б» и решила действовать. В один из дней подошла и просто заговорила с Ромкой, покачивая юбкой сарафана и стреляя глазками, а Пятифан и не был против. Он даже обрадовался, что девушка сделала первый шаг к общению, потому что сам он этого делать не хотел. Так и подружились. Рома видел в Надьке свое спасение. Она не особо скрывала свою симпатию, так что Пятифан был даже в плюсе — осталось только чуть-чуть поднапрячься. В его идеальных мечтах он ломает себя в обратную сторону, влюбляется в Агафонову, они начинают встречаться, и его голову покидают любые греховные мысли и желания. И как только это произойдет, как только он поймет, что снова стал правильным, он сможет вернуться к общению с Антоном. По которому, кстати, очень скучал на протяжении всей недели. Было тяжело чувствовать на себе взгляд зеленых глаз и заставлять себя не смотреть в ответ. Было еще тяжелее отвечать на вопросы и фразы Петрова скупо или не отвечать вовсе, притворяясь, что не услышал. И, каждый раз видя в глазах Антона смятение, Рома жалел, что не может рассказать о причинах своего поведения. Но об этом не может быть и речи — Пятифан унесет свою небольшую слабость и грязь в могилу. Никто никогда не узнает о сбое его психики. Никто. — Да, пойдемте на перекур, — отозвался Ромка, выныривая из потока мыслей. Кажется, он ответил после слишком долгого молчания, потому что друзья уже говорили о другом. Тем не менее они притихли и молча согласились, поднимаясь со скамеек. Пятифан отнес почти нетронутую запеканку на стол для грязной посуды и направился в коридор первого этажа. У лестницы он наткнулся на Надю и компанию ее подружек. Только завидев Пятифана, те стали тыкать Агафонову в спину и тихо хихикать, смущая девушку. Но смутить ее было непросто, потому она расправила плечи пошла Роме на встречу, покачивая бедрами. — Привет, — начал первым Пятифан. — Здравствуй, Ромочка, — пропела Надя и откинула с плеча хвост, махнув светло-русыми локонами, — Как твои дела? — Не жалуюсь. Слушай… — Ромка запнулся, раздумывая, стоит ли делать следующий шаг. Зарядившись мотивацией поскорее вернуть себе былую жизнь, где есть любовь к девушке, прогулки с друзьями и Антон, он несмело — совсем не в своем стиле — произнес: — Хочешь погулять на выходных? По толпе Надькиных подружек прошлась волна перешептываний и хитрых смешков, а вот сама Агафонова засияла. — Хочу, конечно! — протянула она, завела руки за спину и склонилась к Пятифану, заглядывая в его лицо. Уголки Ромкиных губ дрогнули вверх, но от заинтересованного взгляда захотелось увернуться. — Тогда зайду за тобой в воскресенье, — бросил он, имитируя воодушевление, и пошел дальше. — Подожди, адрес! — спохватилась Надя, догнала Пятифана, со спины положила руку ему на плечо и притянула поближе, — Улица Сосновая, дом три, — от Надькиного шепота у Ромы кожа на руках стала гусиной, но не от смущения или трепета, а от легкой неприязни. Ее шепот был каким-то пошлым, слишком шипящим и горячо опаляющим слух. Не то что у Антона — тягучий, мягкий и переливающийся. Рома одернул сам себя, чтобы не думать о Петрове и не сравнивать с ним никого. Хотя, после начала общения с Надькой, он невольно делал это чуть ли не при каждом разговоре. Агафонова отпрянула и, махнув рукой, бросила: — Чао! После чего удалилась обратно к подружкам, которые тут же обступили девушку. Рома поежился и пошел на выход, натягивая на плечи куртку, которую уже даже в гардероб не сдавал — просто таскал с собой. Слишком уж участились его перекуры в последнюю неделю, даже в легких иногда покалывало. — Неужели Пятифан перестал бегать за Полинкой и понял, что вокруг еще много классных телок? — удивленно спросил Семен, когда парни пристроились на излюбленном углу. Прозвучал этот вопрос, как подкол, но отвечать на него достойно у Ромы не было ни сил, ни желания — он просто кивнул и пожал плечами. — А чего это ты вдруг, на?.. — Ей другой нравится, — честно признался Пятифан. — И ты не будешь ничего с ним делать? — округлив глаза, протянул Бяша, а Сема аж рот в удивлении приоткрыл. Ромка помотал головой и решил выдать отговорку, чтобы друзья отстали уже наконец: — Подумал, что все это бессмысленно. — Правильно, Ромка! — обрадовался Семен и со звонким хлопком опустил ладонь на Пятифановское плечо, — Хватит за одной юбкой бегать. А с Надькой у тебя все хорошо будет, я тебе базарю! — Ты ей стопудово нравишься, на, — подержал Бяша и одобрительно закивал головой. Рома натянул на лицо улыбку и проглотил горечь табака вместе с горечью дискомфорта.

* * *

Прогулка с Агафоновой прошла скучно, по крайней мере, для Пятифана. Надя болтала без умолку, рассказала все девчачьи сплетни, выложила всю подноготную — интересы, увлечения, любимый цвет и вкус, в общем, все, что можно. Рома же слушал ее вполуха, в основном курил и мычал в ответ на ее активные разговоры. Сам он отвечал на вопросы девушки лениво и незаинтересованно, хотя притворялся изо всех сил, что прогулка ему нравится. На самом деле он не чувствовал себя на своем месте — в сравнении с прогулками в компании Полины и Антона эта не шла ни в какие ворота. Тем не менее Пятифан превозмогал себя, и ему даже почти получилось убедить свой мозг, что Надя ему искренне нравится. — Надо будет еще раз так погулять, — протянула смущенно Агафонова, когда Рома проводил ее до дома и пришло время прощаться. — Мгм, — глухо согласился Пятифан, уронив взгляд на ботинки, — Погуляем. — Тогда до встречи в школе? Надька посмотрела исподлобья и мило улыбнулась, чуть склоняясь. Вероятно, надеялась на прощальные объятия, потому что вытащила руки из карманов куртки и потянула их к Роме. Пятифан позволил девушке повиснуть на его плечах, а сам скупо похлопал по спине. Надя упорхнула за калитку и зазывающе обернулась, стоя на крыльце. Рома к этому моменту уже закурил и собрался уходить, но все равно выдавил последнюю кривую улыбку. Когда девушка скрылась за дверьми, Пятифан с облегчением выдохнул и вернулся на проселочную дорогу. Он все не мог понять, в правильном ли направлении он движется. Стоит ли вообще продолжать общение с девушкой, если Рома так и не чувствует к ней симпатии? Получится ли себя поправить, чтобы снова жить нормальной жизнью? На самом деле, Пятифану вообще ничего не хотелось. Он был готов закрыться в комнате и сидеть там вечность, чтобы не видеть никого и чтобы никто не видел его самого. Чтобы не было обеспокоенных взглядов друзей, вопросов, разговоров, в которых все равно волей-неволей приходится участвовать. Но крупицы старых жизненных устоев не позволяли Ромке так сделать. Он был настроен мужественно терпеть: ради будущего, ради семьи, ради репутации и собственной правильности. С этими мыслями Пятифан шел по дороге, почти не видя перед собой ничего, и жевал сигаретный фильтр уже почти не затягиваясь. То, что кто-то его окликает, он услышал не сразу. — Рома! Ты чего, не слышишь, что ли? — послышалось со стороны, из-за чего Пятифану пришлось остановиться и повернуться к детской площадке. Там на промерзшей карусели сидела Оля с еще двумя девчонками ее возраста. Она активно замахала рукой и широко улыбнулась. Неуклюже выбравшись с карусели, мелкая подбежала к Ромке и схватилась за его руку, как делала всегда, — Привет! — Здарова, малая, — ответил Пятифан, слабо улыбнулся и выкинул сигарету, чтобы не дышать табаком на ребенка, — Гуляешь? — Да! А ты придешь в гости? Тебя давно не было… — Оля сжала Ромкину холодную руку покрепче и состроила щенячьи глазки. — Не знаю. Сейчас вообще некогда, — неловко произнес Пятифан с чувством глубокой вины. Олины глаза слегка потускнели, а лицо осунулось. — Ну ладно… — пробубнила она и отпустила Ромкину руку. Пятифану стало до жути стыдно, захотелось присесть на корточки, заглянуть в Олькины глаза и объяснить все хотя бы в общих чертах. Но он, очевидно, так сделать не мог. Оставлять ребенка в расстроенных чувствах тоже не хотелось, так что Рома потрепал ее по шапке и сказал приободряющим тоном: — Как-нибудь потом. Когда все дела закончу. Оля хмыкнула, но улыбнулась, после чего побежала обратно к своим подружкам. Рома проводил ее взглядом с мыслями о том, что уже давно не надевал подаренную ей фенечку.

* * *

От Антона Рома совсем отдалился, даже на уроках не разговаривал и не перешептывался, и ему от этого было очень тоскливо. К середине последней недели января у Пятифана даже начали появляться мысли о том, что пока он выполняет свой план, Петров о нем забудет и уже не захочет дружить снова. Особенно после Ромкиных избеганий, игнорирования и притворной незаинтересованности. Хотелось, чтобы все поскорее закончилось, так что видеться и гулять с Надей он стал чаще, все охотней принимая ее знаки внимания. Он как раз шел к небольшому темному закутку в конце коридора, где встречался с Агафоновой и натужно флиртовал, изображая донжуана, как его снова окликнул знакомый детский голос. — Привет, мелкая, — Ромка улыбнулся, когда Оля подлетела к нему, запыхавшись. — Рома! Скажи честно… — начала она дрожащим голосом, — вы с Антоном поругались? — Что? Нет… Почему ты… — Я спросила у Тоши, почему ты к нам больше не ходишь, а он сказал, что не знает! Что вы почти не разговариваете… — Оля шмыгнула носом, и ее нижняя губа дрогнула. В глазах малышки четко читалась обида и смятение, отчего у Ромы сжалось сердце. Он прикусил щеку и спрятал руки в карманах, чтобы нервно теребить ткань спортивок. — Оль… Просто я сейчас очень занят… — Неправда! Ты просто не хочешь мне правду говорить! — вскрикнула Оля и сжала кулаки, пока ее глаза наливались слезами. Пятифан так и замер с приоткрытыми губами, не договорив, и опешил. Он не ожидал, что отсутствие его визитов так заденет мелкую, так что чувство стыда снова поселилось под сердцем. — Ну… Чего ты… — сказал он ласково, когда первые слезинки скатились по округлым детским щекам. — Я просто очень скучаю! И ничего не понимаю… — сдавленно произнесла Оля и прикрыла лицо руками. Чтобы не допустить громкой истерики, Ромка склонился к малышке и погладил по голове, — Приходи, пожалуйста… Пятифан поджал губы, пока в его душе начиналась борьба. Очень хотелось сдаться, прийти к Петровым хотя бы на часик, посидеть, поговорить, как раньше. С другой стороны, так его планы могли рухнуть, и весь прогресс, которого он добился, испарился бы. Рома все еще молчал, но слушать тихие Олины всхлипы было невыносимо, так что он почти согласился. — Тоша тоже скучает… — прошептала малышка, выглядывая из-за ладоней покрасневшими от слез глазами. По телу Пятифана прошлась приятная волна тепла, остановившаяся на щеках легким румянцем. — Правда? — Правда! — выпалила Оля таким убедительным тоном, что Рома заалел еще сильнее, — Приходи, приходи! — Л… Ладно… Приду… — сдался Ромка, рвано выдыхая. Олино лицо тут же засияло, и даже продолжающие стекать слезы не скрыли радости в ее глазах. Она широко улыбнулась и подергала рукав Ромкиной олимпийки. — Сегодня? — Сегодня… — неуверенно ответил Пятифан. Он все-таки немного растаял, так что тепло и искренне улыбнулся. — Ура! — выкрикнула Оля, вытирая слезы, — Тогда я тебе печенья оставлю! — Ну, только если так, — усмехнулся Ромка, машинально уже предвкушая предстоящие посиделки. Ему даже, будто бы, стало чуточку легче. Оля ненадолго прильнула к Ромке, заключая в объятия, и побежала к корпусу младших классов. — Ты только обязательно приходи! — крикнула она напоследок, прежде чем скрылась за поворотом. — Приду, — прошептал Рома, чувствуя нарастающий трепет. Он уже и не помнил, куда шел. Теперь все его мысли занимал предстоящий визит к Петровым, поселивший в сердце несоизмеримую радость. Пятифан продолжил путь, и, когда до закутка, где наверняка уже ждала Надя, оставалось пару шагов, улыбка спала с Ромкиного лица. — Вот черт! — ругнулся он, поняв, что натворил. Крупицы страха стали зарождаться в голове — а что, если опять начнется? Только он отвык с горем по полам от общества Антона, от бешеного стука сердца рядом с ним и от прямого зрительного контакта… А вдруг придется окунуться в это снова? Пятифан остановился и закусил губу, нахмурившись. «Нужно просто держаться от Антона подальше. Как можно дальше…» — подумал Ромка, нервно постукивая носком ботинка по полу. Собственная мысль резанула душу, ибо казалось, будто дальше, чем сейчас, от Антона он быть не может. Во всех смыслах, но иначе было нельзя. Расстраивать Олю, нарушая обещание, Пятифан даже не думал, так что принял решение прийти, но быть аккуратней, проводить побольше времени рядом с мелкой. Немного успокоив себя этим, Рома шагнул в закуток, готовясь к очередному спектаклю симпатии. Последний урок Пятифан сидел, как на иголках. Невольно он все-таки посматривал на Антона краем глаза, задумываясь, а сказала ли ему Оля, что Рома сегодня придет? И, если сказала, что Петров об этом думает? Злится или радуется? Антон был сосредоточен на учебе и не заговаривал с Ромой, так что тот предположил, что сосед о предстоящем визите еще не в курсе. Тогда Пятифан стал думать, как лучше поступить — прийти попозже, перед этим забежав домой, пойти сразу после школы или вообще напроситься с Антоном вместе дойти до его дома? Последний вариант Ромка отмел почти сразу — было страшно и неловко. В итоге он так и не решил, свинтил из школы сразу после звонка с последнего урока, улизнув от Бяши и Семы, и пошел к ларьку. Купил сигареты, и ноги сами собой понесли его к лесной тропе. Сейчас его тревожность начинала набирать обороты. Вдруг он в гостях и правда не нужен? Он ведь уже довольно давно не ходил к Петровым. Наверняка отношение к нему изменилось, причем в худшую сторону. Рома так сильно довел себя этими мыслями, что остановился у поляны, где он с Антоном еще осенью шутливо дрался в грязи, и сделал несколько кругов, сцепив руки за спиной в замок. Появилась идея все-таки повернуть назад, пока не поздно, чтобы не чувствовать неловкость и не маячить в чужом доме в роли нахлебника, но перед глазами промелькнуло Олино лицо, залитое слезами, и Рома все же пошел дальше. Чем ближе был дом среди леса, тем сильнее в Пятифановской груди стучало сердце и тем сильнее потели ладони. В дверь он постучал очень неуверенно, оттого тихо. Даже понадеялся, что его не услышали и можно будет уйти, но в проеме очень быстро возникла Оля, чуть ли не прыгающая от счастья. — Пришел! — весело констатировала Оля и втащила Ромку внутрь. Пятифан усмехнулся — мелкая не поменялась вовсе, крутилась вокруг, как и раньше, пока Рома раздевался, а потом сразу схватила за рукав и повела наверх. Стоя на пороге Олиной комнаты, Пятифан волновался, как перед свиданием. Наверняка Антон сейчас сидел внутри и чем-то занимался, и Рома трепетал перед моментом, когда увидит его — в домашней и уютной обстановке, по которой жутко соскучился. Оля толкнула дверь и влетела в комнату с радостными криками. — Тоша! Рома! — задыхалась она, не понимая, с чего начать. Пятифан же несмело вошел в комнату следом и увидел Антона, сидящего на полу в позе лотоса. Он сосредоточенно выстригал что-то из цветной бумаги. Вокруг была поляна из пестрящих обрезков. Петров поднял на Рому взгляд, от которого у последнего в голову ударила волна адреналина. — Пришел, — сказал Антон и улыбнулся, как ни в чем не бывало. Тревожность Пятифана немного поутихла. Задать вопрос о том, чем Петров занят, было неловко, но Оля сама начала гордо объяснять: — Тоша мне помогает аппликацию сделать для школы. Смотри, какие есть, кстати! Она подбежала к столу и стала листать альбом, усеянный всякими коллажами с цветами, бабочками и прочим, и прочим. Рома подошел к ней и стал слушать сбивчивые одухотворенные рассказы об уроках труда. Параллельно с этим Пятифан искоса наблюдал за тем, как Антон продолжал стричь, усердно щелкая ножницами. Кажется, все было, как и раньше, так что Ромка зря переживал. Он глубоко вздохнул, почувствовав облегчение, и сосредоточился на Олиной болтовне, кивая и улыбаясь ее фразам. — Рома, а помоги тоже! — предложила Оля, пролистав все заполненные страницы альбома. Она села рядом с братом и протянула Пятифану ножницы, — Надо еще пару лепестков вырезать, а потом можно будет клеить. А я пока стебли сделаю, — Оля посмотрела на Рому с мольбой, а Антон усмехнулся, стрельнув в друга глазами. — Ладно, так уж и быть, — махнул рукой Пятифан, улыбнулся и сел по другую сторону «поля» из обрезков, подальше от Петрова. Пока стригли — говорили обо всем, хотя Рома все еще чувствовал вину и волнение, так что подавал голос не так активно и часто. Он старался не отводить взгляд от бумаги и ножниц, но глаза все равно иногда поднимались на Антона, на его нависшие на лоб локоны, обнаженные из-за домашней футболки предплечья и ключицы, выглядывающие из-под широкого ворота. Мало по малу, Ромка начал чувствовать себя спокойней. Все-таки общество Антона и Оли его расслабляло — ему нравилось просто слушать разговоры сестры и брата, даже в них не участвуя. Уж очень он по этой атмосфере истосковался, так что сидел, не стирая с лица легкой улыбки. А потом стал несмело и сам вклиниваться в разговор. — А у нас девочки говорят, что скоро День Святого Валентина! Что это такое? — спросила Оля, отвлекаясь от своего рукодеялия. — День всех влюбленных. Но тебе еще рано о таком думать, — усмехнулся Антон и потрепал мелкую по голове, заставляя ту надуться. — Я уже взрослая! — Конечно, конечно. — Катька опять что-нибудь придумает, — пробубнил Рома, разминая затекшие от ножниц пальцы. — В каком смысле? — удивился Антон и опустил руки вниз, прекращая стричь. — Каждый год то «Почта любви», то «Свидания вслепую», то «Дискотека влюбленных»… Романтичная натура дохуя, — Петров от этих слов покраснел и возмущенно задышал. — Не матерись! — вскрикнул он, вытянул одну ногу и пнул Пятифана в колено, пока Оля со стороны хитро хихикала. Рома притворно обиделся, но тоже очень скоро рассмеялся. — А в этом году… — продолжил он, решив немного подразнить и посмущать Антона, — у нее есть конкретная такая цель, — Пятифан внимательно посмотрел на Петрова, который, наоборот, спрятал взгляд, нахмурился и снова начал краснеть. — Глупости не говори… — А че, глупости… Запала она на тебя, это точно. Думаешь, Полинка тебе просто так ее в невесты набивала? — Рома снисходительно помотал головой и ухмыльнулся, — Помяни мое слово, валентинку от Катьки ты точно получишь. — Ну хватит! — вспыхнул Антон, всплеснув руками. Пятифан с умилением смотрел за тем, как Петров пыхтит, пытаясь не замечать Олиных вскриков «Тили-тили тесто, жених и невеста» со стороны, и так смешно краснеет. Может, ему Катя все-таки нравится, раз он так смущается? «Вот бы хорошо было, — подумал Рома с грустноватым вздохом, — Тоха с Катькой, я с Надькой, и все, как у людей». — Все, хватит, — скомандовала Оля и положила ножницы на пол, собирая кусочки, которые настригли парни, — Сейчас я за чаем схожу и буду клеить. — Ты печенье обещала, — протянул Пятифан, хитро прищурившись, на что мелкая показала знак «окей». — Ой, Тоша, — пискнула она, вскочив на ноги, — Ты ведь Роме так фотографии и не показал! Сейчас, — Оля подлетела к столу и начала рыться в ящике. Она достала оттуда целую пачку фотографий, скрепленных между собой резинкой, и отдала Антону, после чего покинула комнату. Петров снял резинку и кивнул Роме на место рядом с собой, намекая, что нужно пододвинуться. — Вот блин… — прошептал Пятифан, понимая, что его план быть подальше от Антона вот-вот нарушится. Тем не менее он пересел, надеясь лишь на то, что все будет нормально. Он чувствовал себя куда более уравновешенно, снова привык к обществу друга, так что сетовал на удачу. Усевшись поудобнее, — достаточно близко, но не вплотную, — Рома заглянул Антону через плечо с большим любопытством. Перебирая фотографии, Петров комментировал каждую, а Пятифан смотрел на пейзажи ночного города и толпы людей на елке округленными от восхищения глазами. — Здесь вот только-только дяде в глаз пробка прилетела. Фингала еще нет, — посмеялся Антон и отложил фото, — А вот здесь уже есть… Рома тоже хихикнул, и в его голове родилась шутка, которую он не смог сдержать. — Надеюсь, ты свой хуй не фоткал, — выдал он, а потом сразу поджал губы, понимая, что фраза граничит с очень опасной — в его душевном положении — гранью. Ромка параноидально подумал, что это слишком, что сейчас Антон обзовет его «пидором» и выгонит из дома… Но Петров лишь звонко рассмеялся, заставляя Пятифана расслабиться, и с задором посмотрел на друга. — Фоткал, конечно. Но тебе не покажу, — сказал он и похлопал Ромку по плечу. Его ладонь бережно соскользнула вниз, следуя до локтя, а потом пропала с руки. Пятифан замер. Он уже особо не слышал, что говорил Антон, продолжая показывать фото. Ромку опять бросило сначала в жар, потом в холод, отчего он понял, что все же не стоило подсаживаться. Все равно хотелось еще.

* * *

«Зря я все это. Зря, зря…» — думал Рома, все еще пытаясь найти в себе силы забыть о прикосновении Антона, что было пару дней назад. Его мнимый прогресс и правда откатился назад — снова тянуло быть поближе и подольше, смотреть почаще и говорить громче. Пару раз Ромка даже поддался своему желанию — позволил себе немного пошептаться на уроке математики, когда помогал Антону понять новую тему. Тот одарил Пятифана благодарным теплым взглядом, от которого у Ромы снова внутри все сжалось, и он пару раз проклял себя за такую слабость. Направляясь на большой пятничной перемене к коридорному закутку, Пятифан твердо решил, что пора поскорее все заканчивать. В полутемном квадратно-образном завитке коридора его уже ждала Надька. Она подпирала стену спиной и тихо напевала что-то себе под нос, рассматривая собственные туфли. Когда Рома пришел на их место встречи и встал у противоположной стены, что располагалась всего в трех метрах, девушка оживилась. Она подняла игривый взгляд и тряхнула волосами, улыбаясь. — Рома-а-а, — протянула она заговорчески, оттолкнулась от стены и сделала шаг навстречу. Пятифан кивнул головой, спрашивая: «Что такое?», — Скоро ведь День всех влюбленных. Говорят, будет дискотека. С кем пойдешь? — Не знаю, — безучастно ответил Ромка, понимая, что сейчас ему вообще не до февраля и не до любви. Точнее, до любви, конечно, но не до той, что надо. Хотя его голову посетила одна хорошая — или нет — мысль, потому он произнес: — Хочешь, пошли со мной? Надька улыбнулась еще шире и снова шагнула, приближаясь к Пятифану. Даже во мраке было видно, как ее щеки стремительно покрывались румянцем. — А я тебе нравлюсь? — Нравишься, — прохрипел Ромка, перед этим судорожно сглотнув. Плавное, почти крадущееся приближение Агафоновой наталкивало на вывод, что она переходит в фазу активных действий, видимо, уже не надеясь на первые шаги со стороны парня. Пятифан насторожился, но уходить не собирался. Будь, что будет. — Тогда пойду, — прошептала Надя, приблизившись так близко, что Ромка почувствовал аромат ее сладкого парфюма. Девушка блеснула глазами и прикрыла веки, положив руки на Пятифановские плечи, а Рома дрожащей рукой скользнул по женской талии. Все шло к поцелую, так что Пятифан набрал в грудь побольше воздуха и приготовился. Его тело реагировало — сердце участило сердцебиение, уши и щеки горели — а вот в душе действия девушки так и не отозвались. Надя начала аккуратно тянуться, встав на цыпочки, и скользнула рукой от плеча до локтя. Ромку пробило током — касание было очень похоже на Антоново, только вот ощущалось совсем не так. Не так приятно и будоражаще. — Блять, не могу, — шепнул Рома и в последний момент отвернул голову в сторону, так что Надькины губы опустились ему на щеку. — Что? — выдохнула она, отстраняясь, и посмотрела на Пятифана со смятением в глазах. Рома виновато поджал губы и свел брови к переносице, после чего аккуратно отодвинул девушку от себя и отошел от стены. Он спрятал руки в карманах и отвернулся. — Прости, — дрогнувшим голосом сказал он, сгорбившись, будто это помогло бы исчезнуть навсегда. — Что не так? Почему ты?.. — начала сыпать вопросами Надя. Рома не видел ее лица, но мог представить — красное, с стекленеющими от слез глазами и искривленными губами. — Прости, — повторил Пятифан севшим голосом, — Я не могу. — Я тебя не понимаю! — вскипела Агафонова и зацокала каблуками позади Ромки. Туда-сюда, туда-сюда, — Сам оказывал мне знаки внимания, сам гулять звал, сам на дискотеку пригласил! Да что с тобой? «Я и сам не знаю, что со мной», — подумал Рома и провел рукой ото лба до затылка, нервно приглаживая волосы. Его немного потрясывало — все не так и все не то, и его план снова не сработал. А на что он, собственно, надеялся? — Я некрасивая? — тихо спросила Надя, остановившись прямо у Ромы за спиной. Она шумно дышала, и Пятифан почти слышал треск ее юбки, подол которой Агафонова сжимала со злобы в кулаках. — Красивая… — честно ответил Пятифан. «Просто ты — не Антон», — мысленно закончил он, принимая почти всецело эту догму для себя, в первую очередь. Ему стало очень горько, в горле зажгло, словно он проглотил целый комок колючей проволоки. — Что тогда?! — вскрикнула Надя, топнув ногой. Рома не мог винить ее за гнев, но все равно вздрогнул, не желая выяснять отношения. Все равно правды он сказать не сможет, — Ты до сих пор Полину любишь? — Типа того, — соврал Пятифан, усмехнувшись. Даже с этим было бы проще разобраться, чем с чувствами, в которые Рома против воли окунулся. — Ну и дурак! Будешь вечно за ней бегать, а она даже на тебя не посмотрит! — начала распаляться Надя, не скрывая ревности и не подбирая слов. Пятифан подумал, что сейчас самое время уходить, позволив Агафоновой думать, что та сама пожелает, — И Полинка твоя тоже дура! И вообще, вы два сапога пара, понял?! Надя выкрикивала что-то еще, выбежав из закутка за Ромкой, но Пятифан ее не слышал и не слушал, оставляя оскорбления у себя за спиной. Он понял, что учиться сегодня больше не хочет, так что направился в класс, специально не поднял с пола взгляд, чтобы не видеть Антона, забрал рюкзак и выскользнул в коридор, кажется, оставшись никем не замеченным. Морозный воздух стал царапать горло вместе с подступающими слезами и сигаретным дымом, от которого Рому уже тошнило. Было довольно светло — всего лишь полдень — а вышедшее солнце отражалось от чистого снега, заставляя его поблескивать. Пятифан, может, и оценил бы эту красоту ясного дня, если бы не помутнение взгляда. Он не запомнил, как дошел до дома, просочился внутрь, разделся и забрался под одеяло. Осознание всецело накрыло его с головой, когда он зарылся носом в подушку и сухо всхлипнул. Его уже ничего не исправит. Он омерзительный человек, которого нужно изолировать от общества. Он пошел против природы и установленных правил. И он себе этого никогда не простит… Но и искоренить в себе это не сможет. Рома закусил край одеяла до боли в скулах и прерывисто промычал, стараясь сдержать подступающий поток слез. Сделать это получилось всего на пару мгновений, после чего ткань подушки начала стремительно мокреть.