Множество шагов

Похмелье Рома пережил, на удивление, спокойно — совсем чуть-чуть помутило и поболела голова. Пятифана это удивило, ведь домой он вваливался в почти бессознательном состоянии. Валяние в снегу тоже не оставило на организме никакого эффекта, разве что слегка поболели отмороженные пальцы рук. Первого и второго января, как и полагается, Рома чувствовал себя потерянно. Остатки суеты в доме, а именно вечно орущая о недоеденных салатах мать и поддатый веселый отец, выбивали из колеи. Пятифан, пусть и любил Новый год, всегда утомлялся от этого постпраздничного периода, а потому почти ничем не занимался и не выходил из комнаты. Остаток каникул обещал быть нескучным, так как предстояли тусовки и прогулки с членами банды. Так и выходило. Рома, в лучших сельских традициях, облазил вместе с друзьями все углы поселка, сто раз поиграл в хоккей и снежки, слепил сто снежных хуев для снеговиков, сто раз изучил заброшенную недостроенную школу в поле, которую бросили без финансирования после развала Союза. Пятифану было весело и легко, он наслаждался свободным временем, которое можно без стыда и совести проебывать, даже почти не думал о чем-то серьезном, пока находился рядом с Семой и Бяшей. Только вот, по возвращении домой, его мысли снова липли к Антону, как мухи к меду. Все-то ему о Петрове напоминало — и сломанный телевизор в гостиной, и пачка журналов на тумбочке, и учебник по астрономии, который всегда попадался на глаза. И, конечно, зажигалка. Рома не хотел ее брать, чтобы случайно не спалить перед парнями, выкладывал на стол. Но каждый раз, когда собирался гулять, гипнотизировал росписи, сложив руки на груди, и все-таки совал ее в карман. Использовал только в одиночестве, но на прогулках часто щупал и держал в руке, спрятав ладонь в недра куртки. Его это успокаивало. На самом деле за неделю каникул он так привык к перманентно маячащему на задворках разума образу Антона, что почти свыкся. Только иногда в груди немного поднывало. Скучал. До учебы оставалось всего два дня, и, возвращаясь в потемках с очередной прогулки, Роме сильно захотелось погостить у Петровых. Он встал на перекрестке, устремил взгляд в сторону лесной тропы и поджал губы. А что, если просто взять и заявиться? Наверняка в этом нет ничего такого, он достаточно часто был у Антона дома, чтобы прийти без приглашения. К Бяше Рома порой вообще чуть ли не в окно залезал. К тому же нет ничего странного в желании навестить друга перед школой, верно? Пятифан мимолетно удивился тому, как легко ему далась мысль о дружбе с Петровым, и несмело шагнул в сторону тропы. Ту занесло снегом, но колеи от автомобильных колес еще прослеживались, так что Рома пошел по правой. Рыхлый снег забивался в ботинки и мешал идти нормально, так что, приблизившись к мосту, Пятифан уже устал. Он вдруг подумал о том, что Петровы вообще могли еще не вернуться из города, потому что свежих следов машины не было. Тем не менее в последние сутки снег шел особенно часто, только сегодня выдался ясный день, так что их просто могло припорошить. Рома вздохнул, поправил шапку и пошел дальше. Как только в темноте показался едва различимый фасад серого дома, Пятифан понял, что он дурак. Свет в окнах не горел и, прищурившись, он разглядел пустующее рядом с домом парковочное место. Точнее, образовавшийся там сугроб. Роме стало так тоскливо, что он оперся плечом о дерево и закурил. Оставалось только ждать начала учебы. И он начал ждать. Давалось это с трудом, потому что чем ближе был понедельник первой учебной недели календарного года, тем медленнее, казалось, тянулось время. Даже повседневные дела, которыми Рома пытался забить оставшиеся выходные, не ускоряли его. Но хотя бы помогали убежать от лишних мыслей. Например, Пятифан перестал думать о своей ревности. То ли отсутствие рядом Полины, то ли опьянение, выветрившее из головы все самые верные, пусть и туманные, догадки, способствовали тому, чтобы Рома отстал от самого себя и перестал ковыряться в душе. По правде говоря, сейчас его заботило лишь начало школы, которое все никак не могло наступить. Ночь с воскресенья на понедельник выдалась беспокойной. Рома долго не мог уснуть и все время вертелся в предвкушении. Он ощутил себя так же, как в детстве — когда пытаешься поспать перед собственным днем рождения, зная, что родители за дверьми комнаты уже надувают шарики и готовят подарки. Таких дней рождений у Пятифана было немного, но ощущение трепета в ожидании чего-то невероятного — по меркам детского разума — он запомнил. Вот и сейчас чувствовал себя так, словно завтра произойдет что-то, что нельзя ни проспать, ни пропустить. Собственная взбудораженность удивила Рому, он еще никогда не ждал начала школы так сильно. Обычно ходил угрюмый в преддверии понедельника и засыпал быстро, лишь бы не думать о том, что его ждет. Сейчас же все было наоборот — он выстраивал планы. Что и как будет? Встретится с Антоном, отпустит пару скобрезных шуток, Петров ответит ему в привычной манере, и они оба посмеются. На уроках Пятифан будет шутливо отвлекать соседа по парте, а на ОБЖ пристанет с просьбой поиграть в виселицу. Антон сначала будет отнекиваться, но затем скука одолеет, и он согласится. Опять загадает какое-нибудь хитровыебанное слово, из-за которого Рома проиграет. А после школы можно напроситься в гости, попить чай и послушать бесконечные Олины рассказы, в которые Антон будет вплетать свои фразы. Красота. В очередной раз размышляя о том, каким будет первый день учебы, Рома уснул, сам того не заметив. Тем не менее адреналин, то и дело гуляющий в крови от нетерпения, не позволял провалиться в глубокий сон, а потом вообще разбудил слишком рано. Да настолько, что Пятифан шел в потемках утра по непривычно пустым и тихим улицам. Свет в окнах домов уже горел, но школьники только-только просыпались и мелькали за занавесками, пытаясь наскоро позавтракать и собраться. Рома, отсвечивая во мраке огоньком сигареты, приблизился к школе, заметив всего пару учеников на крыльце. Как и ожидалось, школа не пестрила детьми, даже шума особого не было, так что Пятифан беспрепятственно и без толкучки повесил куртку в гардероб и поплелся к нужному кабинету. Само здание словно еще спало после каникул, мерцая коридорными лампами. К счастью, кабинет уже был открыт, так как доблестная староста Смирнова взяла ключ и отворила двери. Внутри, помимо самой Катьки, было всего пару одноклассников, в том числе и Полина. Она сидела на краю Катиной парты и лениво переговаривалась с подругой, что листала журнал класса. Морозова кивнула Роме, когда увидела его в дверном проеме кабинета, и вежливо поманила рукой. — Привет, — прохрипел Пятифан осевшим с утра голосом. — Опять от тебя сигаретами несет, — фыркнула Катя, сморщив, кажется, не только нос, но и все лицо в целом. — А ты не нюхай, — парировал Рома без особой злобы и энтузиазма. — Как тут не нюхать… — завелась Смирнова, оторвав свой взгляд от страниц со свеже-заполненными на новую четверть фамилиями, — Липнешь сам, куда денешься? — Вредная ты, Катюха, баба, — прошипел Рома тихо, чтобы Смирнова не услышала. Но она, судя по всему, услышала, ибо надула щеки в преддверии словесной схватки. Благо Полина успела ее перебить и спасти Пятифана от утренней стычки. — Приходи в субботу на день рождения! — радостно выдала она, сложив руки на подоле юбки. «Точно, он ведь уже в эту субботу», — подумал Рома и почесал затылок. Вопрос с подарком так и остался нерешенным, Пятифан об этом просто-напросто забыл. Даже на Новый год ничего не приготовил. По правде говоря, о Полинке он в принципе на каникулах думал мало. — Лады, — выдохнул он, решив подумать о подарке чуть позже, — А пацанов с собой можно позвать? — Я хотела скромно посидеть, в кругу друзей, но если хочешь… — протянула Морозова, но тон ее голоса позволил Роме решить, что парней он звать не будет. К тому же на днюхе наверняка будет Антон, а если он заявится туда с членами банды, да даже просто с Бяшкой в роли лучшего друга, то с Петровым нормально поговорить не удастся. — Договор. Есть какие-то пожелания к подарку? — На самом деле нет. Ты приходи, главное, — Полина тепло улыбнулась и в своей фирменной манере заправила за ухо прядь волос. Рома тоже дернул уголки губ вверх, но больше говорить ему не хотелось. Он сел за свою парту в ожидании звонка, оставив девочек болтать о своем. Под «своим» подразумевался бубнеж Катьки о том, какой Пятифан хам и невоспитанный тип, и попытки Полины угомонить подругу, чему Рома лишь внутренне посмеялся. Кабинет начал наполняться сонными школьниками и разговорами о проведенных каникулах. Пятифан вертел в руках ручку, когда в класс зашел Сема. Они пожали друг другу руки, забились после первого урока выбежать покурить. Бяша не появился даже со звонком. Кстати, как и Антон, что заставило Рому удивиться. Первый урок русского языка начался с Лиль Павловской проверки посещаемости. Ее дражайшая дочурка передала оформленный журнал в учительские руки, и преподавательница начала отмечать отсутствующих. Антона она пропустила. Тогда Рома подпер кулаком подбородок и начал думать, куда запропастился его сосед по парте. Когда спустя пять минут в кабинет влетел помятый заспанный Бяша и раскланялся перед классной руководительницей в извинениях, Пятифан подумал: «Тоха, наверное, тоже просто проспал». Он окинул грустноватым взглядом пустой стул рядом с собой и почти весь урок не мог сосредоточиться. — Пятифанов, бери учебник и давай к доске, сто тридцать пятое упражнение сделаешь, — скомандовала Лилия Павловна почти под конец, когда Ромка был готов клевать носом от скуки. — А… у меня нету, — виновато протянул Пятифан и развел руками над партой. На той лежала лишь его потрепанная тетрадка без обложки, погрызенная ручка и ошметок ластика. В самом деле, Рома так привык на большинстве уроков пользоваться с Антоном одним учебником, что не брал с собой очень много книг. Иногда даже заменял рюкзак на пакет, как делал это в начале года. Лилия Павловна снисходительно вздохнула, нахмурилась и, поправив очки, сказала: — Возьмешь мой. А потом пересядь к Семену, сегодня Антона все равно не будет. «Как это — не будет?» — мысленно опешил Рома, замерев. Первое чувство, которое он испытал — смятение. В голове тут же возникло много вопросов: почему не будет? А где он? Какого черта? Потом, пока Пятифан шел к учительскому столу, пришло разочарование. Что он, зря полночи не спал и все время думал о том, как пройдет его первый день в школе, расписывая все по минутам? Далее жужжащий рой мыслей смешался со скрежетом мела на доске. И рой этот превратился в комок зарождающейся тревоги. Сам не понимая почему, Рома начал думать о самых худших сценариях. А если что-то случилось? Вдруг по пути домой вся чета Петровых попала в аварию? Или Антон потерялся в лесу? Или заболел? Если заболел, то после школы обязательно надо его навестить, отыскать и принести таблеток, как это сделал Петров, когда и сам Пятифан хворал. Все эти «если» мешали правильно выполнить задание у доски, но Рома отвоевал своим ответом четверку. Он плюхнулся обратно на свое место как раз под трель звонка и уткнулся взглядом в парту. Чувствовалось какое-то опустошение. То, чего он так ждал последние дни, не произошло. Пока Семен разговаривал с Бяшей, видимо, зазывая на перекур, Пятифан проскользил глазами до Антоновой половины парты и наткнулся на пятно от ручки. Именно в этом кабинете Рома так усердно замазывал оставленное Семой оскорбление. Пятифан провел пальцем по размазанному синеющему пятну, прощупывая оставшиеся от нажима ручки колеи букв, и вздохнул. А потом приободрился. Чего из-за фигни расстраиваться? Все с Антоном нормально, если не пришел в школу, значит, на то есть причины. В самом деле, чего Рома так распереживался? Петров мальчик не маленький, чтобы над ним так трястись. Может, он вообще ударился в анархисты и прогуливает, укутавшись в одеяло. На перекур Пятифан вышел более спокойным, но на протяжении следующего урока его мысли то и дело снова возвращались к Антону и к причине его отсутствия. Способствовало этому, наверное, соседство с Бабуриным. Непривычно было все — и сидение на втором варианте, и скрипучие стулья, и обзор, который был неудобен, и сам новый сосед, который все время слишком широко расставлял локти. Рома предложил Семену поиграть в виселицу, тот охотно согласился, но очень быстро стало скучно, потому что Пятифан слишком резво отгадывал слова друга, а сам Бабурин, наоборот, уж очень долго размышлял — а какую же букву назвать сейчас, чтобы не оказаться повешенным? В общем, к концу третьего урока Ромка заметно умаялся. По пути в столовую его взгляд зацепился за двух девчонок, которые бежали по направлению к крылу младших классов. Возраст мелких напомнил Пятифану Олю, и в голове созрела мысль. — Пацаны, я ща. Очередь займите, — кинул Рома и направился к расписанию. — Чего там? — крикнул вслед Сема, но Пятифан лишь махнул рукой и скрылся в толпе. Отыскал на распечатке колонку нужного класса и пошел к кабинету недалеко от гардероба. Он без стеснения заглянул в класс, окинул его суетливым взглядом. Малышня орала и бегала по классу, кто-то играл в догонялки, кто-то в ладушки, кто-то просто бесился. Оли Рома не заметил. Несмотря на то, что ее светлые волосы точно бросились бы в глаза, Пятифан посмотрел еще раз, но повнимательнее. Попытка не принесла результата, а значит, спросить у мелкой, где ее брат, не получится. В спину кто-то со звонким писком врезался. Ромка обернулся и посмотрел на девчушку, которая, видимо, не ожидала напороться у входа на старшеклассника, оттого впечаталась в Пятифана прямо лбом, который сейчас натирала. — Эй, а ты это… — начал Рома скомкано, — не видела, куда Оля Петрова ушла? — А ее сегодня вообще не было, — ответила девчонка, оробев от внимания со стороны старшего мальчика. Пятифан ничего не ответил и ушел с неприятной мыслью о том, что обоих Петровых сегодня в школе нет, а значит, что-то точно случилось. По крайней мере, Ромкина уверенность в этом только подкрепилась. Оставшиеся уроки прошли еще более уныло, чем первые три. Пятифан все утопал в мыслях и скуке, периодически погружался глубже, разгоняя свою кровь тревогой. Он не хотел, но ничего поделать не мог. Пытался думать, что просто накручивает себя и на самом деле все в порядке. Но вопросы копились, а ответы так и не нашлись. Даже к тому моменту, когда пришло время идти домой. Ромка устал думать, точнее, надумывать, оттого схватился за последнюю попытку все выяснить — выловил в гардеробе Катю и остановил за рукав рубашки. — Смирнова, стой. — Чего тебе? — протянула Катька, окинула Рому подозрительным взглядом и вырвала руку, поправляя и так аккуратный манжет. — Знаешь, где Петров? Чего его не было сегодня? — А тебе-то что? — Если спрашиваю, значит, есть «что», — огрызнулся Пятифан и нахмурился, — Знаешь ведь, ты же староста! — А еще я «вредная баба», — передразнила Катя, заставив Рому удивленно вздохнуть. «До чего же злопамятная!» — подумал он, пока Смирнова показательно ухмылялась, — И вообще — дружба с тобой его портит. — А тебе прям дело до этого есть! — крикнул Рома вслед удаляющейся и задравшей нос однокласснице. Не осталось ничего, кроме как пойти напролом — опять к дому Петровых. Распрощавшись с друзьями на перекрестке, Пятифан подождал, пока те скроются из виду, подкурился Антоновой зажигалкой и пошел к тропе. Точно так же, как пару дней назад, прошел по припорошенной снегом траншее автомобильных колес и вышел к серому, словно безжизненному, дому. Машины не было, сугроб, выросший вместо нее, никуда не делся, следов или промятых тропинок не наблюдалось, крыльцо не было почищено. Тогда Рома многозначительно хмыкнул, отметив для себя, что не Оли с Антоном не было в школе, а всей семьи Петровых в принципе не было в поселке. Тогда Пятифан развернулся и понуро пошагал обратно, придумывая все новые и новые худшие сценарии. На полпути в его голове зародилась идея о том, что они могли просто-напросто переехать. Может, решили вернуться в Москву или остаться в городе, куда ездили на каникулы. Эта мысль Рому напугала. Он думал об этом до самого вечера и ранней ночи. Лежа в кровати, Пятифан размышлял — если они действительно переехали, то, получается, он Антона больше не увидит? Даже если так, почему Петров не предупредил об этом? Друзья же, все-таки. Или Антон не считает Рому достаточно близким другом, которому нужно сообщать о своем переезде? Пятифан же издевался над ним, как никак, пусть и относительно давно. Снова стало совестно, отчего Ромка уткнулся носом в подушку и попробовал заглушить переживания собственным сопением. Получилось плохо, так что заснул Пятифан только глубокой ночью.

* * *

Утро выдалось ужасным. Недосып за последние пару суток давил на глаза и голову, отдавался в теле легким подрагиванием, а в мыслях была каша. И если вчера Рома шел в школу приободренным, то сегодня он буквально волочил ноги по земле. Понуро свесив голову, Пятифан думал о том, что ему страх как хочется прогулять. Но это было опасно, тем более на фоне его относительно хорошей посещаемости и улучшившихся за последние полгода оценок. По пути в школу Рома кое-что понял. Больше, чем снова увидеть пустое место за последней партой третьего ряда, он боялся, что так и не узнает причины Антонова отсутствия. Преодолевая перекресток и закуривая, он решил, что сегодня спросит у Полины — вдруг она знает? Или, на крайний случай, у самой Лилии Павловны. Но это прям на крайний случай. Разрезая холодный воздух горячим дыханием, а снег на дороге — ботинками, Рома думал, что ничто не поднимет его настроение сегодня. Он размашисто зевнул, отчего немного закружилась голова, а потом услышал детское лепетание впереди. Слушать бубнеж ребенка, еще и такой воодушевленный, не хотелось, так что Пятифан решил ускориться и обогнать. Только он хотел поднять взгляд, как на девичий возглас ответил юношеский голос. Тягучий и ласковый, с ноткой смешинки. Оттого, что Рома его узнал, сердце совершило приличный скачок, ткнулось в горло, сперев дыхание, и упало обратно на место. Это был Антон. Пятифан посмотрел вперед, в нескольких метрах от него действительно шел Петров, Рома узнал его шапку-петушок и капюшон куртки. А рядом, размахивая руками и хвостиками, шла Оля и что-то активно рассказывала. Пятифановское настроение тут же скакнуло к верху, и если бы Ромка был в помещении, то точно пробило бы потолок. А так, разве что, качнуло крону стоящего рядом дерева. Пятифан чуть согнул колени, выкинул сигарету, потер ладони и расплылся в улыбке. Он стал подкрадываться к Антону сзади, сжимая и разжимая кулаки и готовясь к «атаке». Приблизившись достаточно близко, Рома скрипнул снегом, отчего Петров начал оборачиваться. Медлить было нельзя, Пятифан рванул вперед, стянул с головы шапку и тут же отскочил на несколько шагов вперед. — Чего, Петров! — весело рявкнул он, подкидывая головной убор и тяжело дыша, — Первый день прогуливаем? Нехорошо. — Ромка! — сквозь хохот выдохнул Антон, останавливаясь и пытаясь пригладить наэлектризовавшиеся волосы. Рома смотрел на него, на парня, которого мысленно уже и похоронил, и положил в больницу, и заставил переехать, и сделал больным, а он — вот он. Стоит, живой и невредимый, румяный от смеха и мороза, всклокоченный и растрепанный, с сощуренными глазами за блестяшками-очками. Пятифан пугающе сильно обрадовался, поняв, что Антон все-таки в порядке. Он кинул однокласснику шапку, тот поймал и хитро улыбнулся, а в это время Оля уже неслась в сторону Ромки. — Рома-а-а-а! — протянула она пискляво и бросилась на Пятифана, повиснув со своими детскими и излишне искренними объятиями. — Дарова, малая, — сказал Рома с улыбкой и похлопал Олю по плечу. — Я так скучала! — Я… — Пятифан кашлянул, — тоже. Чего это вас в школе вчера не было, м? — А мы застряли! — гордо объявила мелкая, отлипнув, наконец, от Ромки. Тот изогнул бровь дугой и перевел взгляд на Антона, немо умоляя объяснить все нормально. — Мы в воскресенье слишком поздно выехали, — начал Петров, уловив беззвучную Ромкину просьбу. Параллельно с этим он натягивал шапку, приглаживая неугомонные локоны, сейчас больше похожие на пушинки одуванчика, — А снега навалило — просто жуть! Вот мы и встали где-то на шоссе. Увязли. И, как на зло, на самом не проезженном участке, машин не было около трех часов. Мы пытались, конечно, своими силами вытащить с отцом… — Я тоже помогала! — важно вставила Оля, подняв вверх указательный палец. Рома усмехнулся. Видимо, тыкать пальцем в небо — это у Петровых семейное. — Но так ничего и не вышло, — резюмировал Антон и кивнул в сторону дороги, намекая, что пора бы продолжить путь. Вся троица неспешно зашагала в потемках утра. — И че в итоге? — с интересом выдохнул Ромка, чуть склонившись в сторону Петрова и ткнув его плечо своим. — В итоге к вечеру проехал снегоуборочный трактор, вытащил нас. Но ехать до поселка было уже поздно, мы все перемерзли, пришлось останавливаться в ближайшем городе, где попало. Благо мама нашла телефонный аппарат и предупредила Лиль Палну, что меня не будет. Рома хмыкнул. Тогда понятно, чего учительница при проверке посещаемости сразу пропустила Петрова. — А потом мы просто очень долго ехали и застряли еще раза два, только уже не так сильно, — завершил Антон и устало вздохнул. — Веселая поездочка, — нервно хохотнул Рома. С его души будто скинули огромный камень, только теперь он почувствовал себя очень нелепо. Получается, пережитые переживания теперь не имеют значения, и он выводил себя тревогой просто так, веселья ради. Потому что спокойно не живется. Пятифан фыркнул, но его досада в отношении самого себя все равно не смогла побороть зародившуюся радость. — А у вас тут чего нового? Много я пропустил? — А? Да нет… — очнулся от мыслей Рома и почесал подбородок, — У Полинки в субботу день рождения. Она, наверное, тебя и сама позовет, просто говорю. — Есть идеи для подарка? — Нет, — честно признался Пятифан и поджал губы. — Приходи сегодня после школы, вместе подумаем, — сказал Антон с теплотой, от которой у Ромы сердце чуть ли не расплавилось. Или это была вежливость, и Пятифан просто услышал не так, как надо? В любом случае, он расправил плечи и зашагал уже более бодро. — Приду! — отрапортовал он, когда все трое приблизились к унылым школьным воротам, — Идите, я скоро. Рома, не дождавшись ответа, свернул в сторону и прошел по внешней стенке спортзала к углу. Был уговор покурить перед уроками. Бяшка с Семой уже были на месте. Пятифан, не скрывая своей веселости, пожал им руки, звонко хлопнув ладонями, и даже поделился сигаретами. Теперь, наоборот, казалось, что его настроение испортить будет крайне сложно.

* * *

— Слышь, — тихо произнес Ромка и ткнул Антона в локоть, — Ну расскажи хоть, как Новый год встретили, — было любопытно, а ждать до перемены не хотелось. — Ой, там вообще умора, — охотно ответил Петров и чуть склонился в сторону Ромки. Он продолжил говорить тихо, но на шепот не опускался: — В общем, в новогоднюю ночь отец с братом матери напились и потащили всю семью гулять. А мне любопытно, меня родители никогда с собой ночью не брали. Еще и Оле разрешили с нами пойти. Так вот, — Антон прервался, чтобы поправить очки и набрать в грудь побольше воздуха, — Там все было — и бенгальские огни, и салюты, и улетевшая дяде в глаз пробка от шампанского, но потом мы пошли на горку… — Последняя парта! Я вам не мешаю? — громом по классу пролетел взвизг учительницы. Антон одновременно с Ромой сел по струнке, а Пятифан еще и машинально помотал головой, мол, «нет, не мешаете». Учительница выдержала наполненную давящей тишиной паузу и продолжила вести урок, повернувшись к доске. — Ну? — уже шепотом спросил Рома и чуть склонился к парте. Антон тоже так сделал и придвинулся ближе, прижимаясь плечом к плечу. — Мы пошли на горку, — прошептал Петров, упираясь ладонями в парту и параллельно ими же жестикулируя, — У отца с дядей детство в одном месте заиграло, и они решили покататься. А там горка самодельная. Просто большой холм с изъезженным спуском. Такой, знаешь… м-м-м… — Антон чуть вскинул правую руку и показал степень наклона горки. Рома, убаюканный шепотом Петрова, смотрел за изгибами его пальцев и запястья, как завороженный, — А они, дураки, решили ехать на ногах. На ногах, Ром! Антон всплеснул руками и хихикнул, и Рома хихикнул тоже, хотя азарт такого действа вполне себе разделял. Он тоже частенько стирал подошвы ботинок, изъезжая горку стоя. Так ведь веселее. — И, конечно, отец грохнулся, — продолжил Петров, гипнотизируя веселым взглядом поверхность парты, — Я еще никогда не слышал, чтобы мама так смеялась. И вообще… Давно так легко в кругу семьи не было, — Антон усмехнулся и, чуть помолчав, спросил: — А ты как отпраздновал? — Да нормально, слушай, — лениво протянул Рома, стараясь держать громкость голоса на минимуме. Пятифан вдруг вспомнил, как валялся в сугробе и думал об Антоне, до которого сейчас — рукой подать. Да даже подавать не надо, тот и так жмется плечом к плечу, чтобы лучше слышать сбитый шепот. Рома улыбнулся глупым мыслям в новогоднюю ночь и поднял взгляд, — Погуляли с ребятами, запустили фейерверки… — последние слоги сорвались с Ромкиных губ как-то неуверенно и сипловато, потому что говорил Пятифан на инерции. Губы будто онемели, как и руки, как и ноги, и вообще все тело. Потому что Рома наткнулся на Антоновы глаза, которые в жизни выглядели даже лучше, чем в его небольшой новогодней фантазии. Блестели и без лунных лучей, разливали вокруг свое изумрудное тепло и казались такими большими и ясными в непосредственной близости. Пятифан замер, будто остерегаясь спугнуть этот взгляд. Антон моргнул, Рома опомнился, что смотрит слишком долго, и, неловко вздохнув, отвернулся. Повертел головой и руками, показательно разминаясь, и деланно зевнул. — Нормально, короче, — буркнул он напоследок, а сам внутренне пытался найти еще тему для разговора, только бы посидеть вот так еще, склонившись друг к другу, чтобы Антон нашептывал Роме почти в ухо, словно они тут строили целый тайный заговор. Но Петров уже отклонился обратно на свою сторону парты и принялся сонно слушать учительницу, карябая в тетради конспект.

* * *

— Так, есть идеи для подарка? — протянул Рома, пока хрустел пальцами. Они, напившись чаю и наговорившись на кухне втроем, отправили Олю смотреть мультики, а сами засели у Антона в комнате, составив стулья за письменным столом почти вплотную. Рома распластался, как всегда, без стеснения, вытянул ноги и расслабил спину. — Самый лучший подарок — это сделанный своими руками, — многозначительно ответил Петров и начал рыться в ящиках стола. — Да что ты, — удивился Пятифан и язвительно крякнул. — Ну, тебе же понравился? — хитро протянул Антон и покосился на друга, имея в виду зажигалку. Рома немного стушевался, не желая признавать, что и правда прикипел к рукописному огниву. Вредничая, он сказал: — Ну, зажигалку же ты не с нуля сам делал… Антон на этот выпад лишь усмехнулся и достал из стола заляпанные тюбики с краской. — А, получается, раз мой подарок не самодельный, то тебе не понравился? — спросил Рома, стараясь скрыть в голосе нотки обиды. Не получилось, хотя, по правде говоря, он и не обижался. Так, паясничал. — Понравился, что ты! — вспыхнул Антон с таким возмущением, что аж прижал к груди высунутый из стола холст, — Кстати, мы с Олей столько фоток наделали. — Покажи! — Попозже, они все у мелкой, — Антон улыбнулся и положил холст перед собой, — Могу предложить вот что… — Петров заговорщески зыркнул исподтишка, — Я — рисую портрет, ты — плетешь фенечку, — взгляд Антона упал на моток ниток и бусин в углу стола. — Сдурел? Я не умею. — Тебя же Оля научила. Другого выхода все равно нет. Или у тебя есть лишние деньги? Парни схлестнулись в визуальном поединке, в котором выиграл Антон, задавив Рому своим пронзительным взглядом. — Ладно! — рыкнул Пятифан и сложил руки на груди, — Но за качество продукта не ручаюсь. — Ну… Ты уж постарайся, — протянул Антон, а потом скомкано добавил: — Ради Полинки. Рома вздохнул. Петров наверняка подразумевал его любовный интерес к подруге. Интерес, которого почти не осталось. «Было бы, ради кого стараться», — понуро подумал Рома и тут же поругал себя за эти мысли. Все-таки Полина все еще его подруга и думать о ней так неуважительно было нехорошо. — А ты же «не рисуешь портреты», — напомнил Пятифан, пытаясь передразнить тот безразличный тон, которым Антон когда-то ответил на просьбу Полины. — Ну… — пробубнил Петров и пожал плечами. Этого «ну» было достаточно, чтобы понять, что он, как и Рома, переступает через свои принципы. Начали делать. Поначалу молча, потому что Пятифан только и мог, что пыхтеть, запутываясь пальцами в нитках. Только к середине фенечки он попривык и даже перестал так сильно напрягать запястья и локти. Расслабился, залез на стул с ногами и сел по-турецки, случайно тычась коленом в Антонову ногу. — А какой он вообще — город? — спросил вдруг Рома, решив разбавить тишину болтовней. — Какой… Большой, шумный, суетливый, — тихо ответил Антона, но потом на придохе добавил, не скрывая восхищения: — Красивый. А ты вообще ни разу не был в городе? — Неа, — крякнул Ромка и поерзал на стуле. Убирать свое колено с ноги Петрова он не торопился, ощущая приятное тепло чужого тела. — Зря. Тебе в Москве бы понравилось. Там такие огни, метро, столько магазинов, людей, машин… — мечтательно тянул Антон, разыгрывая в Пятифане аппетит, — И правда нужно тебя однажды взять. Хотя бы даже в Подмосковье. — Тоха, — серьезно произнес Рома, опустил руки с нитками и посмотрел на Петрова, — Почему вы переехали? Почему вам нельзя больше ездить в Москву? Пятифан не надеялся прямым вопросом выбить из друга честный ответ, но сетовал на удачу. Тем не менее по побледневшему профилю Антона Ромка понял, что откровений ждать не стоит. — Неважно, — прошептал Петров и снова погрузился в рисование. Пятифан еще немного понаблюдал за его нахмуренными бровями и летающей над холстом кистью, а потом склонился и посмотрел на само творение. И едва ли сдержал вздох восхищения. Полинкин портрет, пусть и был еще не до конца раскрашен, уже отражал ее черты. Лучшие черты. Яркие голубые глаза, розовые губы, аккуратный нос. Будто вся красота девушки так и сосредоточилась на холсте, подчеркивая самое хорошенькое. Неужели Антон видит ее именно такой? В Ромкиной голове появилась мысль о том, а как бы Петров нарисовал его портрет? Каким он его видит? — Круто… — протянул Рома, наваливаясь еще сильнее, чтобы рассмотреть отдельные мазки. Антон настойчиво пихнул его локтем, чтобы отодвинуть, и случайно заехал кистью по носу. Он ойкнул, а Пятифан от щекотки поморщился. — Прости, — шепнул Антон и провел по носу большим пальцем, стирая краску. Рома едва ли не потянулся за рукой, когда Петров убрал ту обратно к холсту. А потом заметно смутился, заливаясь краской по самые уши.

* * *

Рома очень устал. Рукоделие — это было явно не его, по крайней мере, в сфере творчества. Тем не менее он закончил фенечку, даже смог вплести туда пару голубеньких камней в цвет Полинкиных глаз. Антон тоже закончил свою часть работы и поставил уже оформленный портрет сушиться у настольной лампы. Оценив кривоватую, «Зато с душой», — как сказал Ромка, работу, он похвалил друга, заставив того снова смущаться. Спускаясь по лестнице в прихожую, Пятифан чувствовал себя устало, зато спокойно. Наконец, вопрос с подарком был решен Антоновским умом и их общими руками, так что оставалось только ждать выходных, чтобы вручить творения и забыть. Возились парни довольно долго, так что дом успел погрузиться в предсонную тишину, а улица — в темноту наступающей ночи. — Лады, пока, — протянул Пятифан и выкинул руку для прощального рукопожатия. Антон крепко ее пожал и посмотрел на Рому с неприкрытым удовлетворением. — Ты молодец, — сказал он тихо и, отпуская руку, провел по ее ребру большим пальцем. Невесомо, щекотно и тепло. И захлопнул перед опешившим Ромкой дверь. Пятифан машинально развернулся и зашагал к тропе, весь сжимаясь изнутри. Первые десять минут пути в его голове гулял ветер, зато в груди разгорался пожар, который ветер из головы не мог затушить, лишь помогал ему разрастись. До такой степени, что Роме аж стало жарко, и он расстегнул ворот куртки. Потом, ближе к дому, нагрянуло осознание. И ему это все очень не понравилось. Не касание Антона, — касание-то, как раз, понравилось: трепетное и аккуратное, почти нежное, — а его собственная реакция на это. Слишком бурная, яркая и разгоняющая кровь. Похожая на то, что он когда-то испытывал от одного взгляда Морозовой. Рома сплюнул вязкую слюну и нахмурился, дабы не думать о глупостях. Конечно же, думать о них он не перестал. Лежа дома в кровати, он опять не спал. Усталость как рукой сняло от одного маленького, наверняка случайного, поглаживания Антоновых пальцев. Пятифан кусал губы и смотрел в потолок, все прокручивая в голове события последних дней. По порядку: ожидание учебы, переживания из-за Антона, его взгляды и собственные невзначайные касания. Все это, особенно последние два пункта, впрыскивали в кровь очередные порции адреналина, от которых начинало печь уши и щеки, стоило только вспомнить шелестящий Антонов шепот или оттопыренные локоны его челки. И это Рому насторожило. Он даже померил температуру, опасаясь, что опять простудился, когда внутренний жар заставил скинуть с себя одеяло, а кожа покрылась мурашками. Тридцать шесть и семь, все в норме. Пятифан был в замешательстве, а когда он был в замешательстве, то тут же становился злым, как собака, так что остаток ночи барахтался в кровати. Отводил свои мысли от Антона, пытался по памяти воспроизводить фильмы или сериалы, прокручивал в голове песни и книги, но везде — между строк, нот и кадров — находилось место силуэту в очках и белой рубашке. Рома выругался и, насильно замотавшись по самую голову, спрятался среди складок одеяла. Потел, тяжело дышал, иногда высовывал нос наружу, но продолжал мучиться и пытался заставить себя уснуть. И это даже получилось — Пятифан вымел из головы все мешающие мысли и задремал. Все, кроме одной — нового школьного дня он все равно ждет с нетерпением.