but be the serpent under't

      Гарри устало стряхнул капли с летных очков, поведя плечами. Мир тут же снова расплылся из-за новых: косой дождь хлестал по спине и лицу весь матч. Однажды влетело и бладжером: вынесся из-за водной завесы и впечатался в бедро.       Он не почувствовал боли и едва ли заметил, что промок: внимание сузилось до наручных часов и списка, прикрепленного к тумбочке в спальне. Если не смотрел на первое, то мысленно перечитывал второе.       До мероприятия – «открытой встречи талантов», как её гордо называл Слизнорт, – осталось меньше суток. Две дюжины приглашенных гостей. Пятнадцать выступлений. Девяносто минут на краткую экскурсию по замку. Сто семнадцать студентов, заверивших, что придут – и процентов восемьдесят из них появится, ведь чем же ещё заняться в интернате с редкими развлечениями.       Трибуны восторженно взвыли: Линда избавила их от необходимости сидеть под наскоро сотворенной водозащитой ещё пару часов. Гарри наклонил ручку метлы, чтобы подлететь и поздравить. Сегодня у неё не было конкуренции на поле.

***

      Нервничал он, наверное, зря. Всё было идеально: ответы гостей, витиеватые и с обещанием приехать; подготовка зала, обговоренная такое количество раз, что домовые эльфы начали его избегать; сама программа, утвержденная и Слизнортом, и Дамблдором.       Всё было идеально – и от этого у него подрагивали колени.       Гриндевальд все тоже утвердил. Вышло до смешного просто: постучать по зеркалу, отслеживая загорающиеся руны; оттарабанить уже заученное расписание; долго разглядывать собственное лицо, попрощавшись.       «Не подведите», напутствовал Гриндевальд. «У меня в это время другие обязанности».       Шантаж министра магии? Праздничная вечеринка заранее? Вечер с документами? Потому что в Британии он все-таки ни разу не появлялся лично – и, кажется, не видел причины нарушать порядок вещей. Гарри не знал – и не хотел знать, – но обрадовался. Личное присутствие патрона похоронило бы его нервную систему, над которой и так впору читать погребальные катрены.       Том тогда коснулся губами его виска и застыл, ничего не говоря и не выпуская из кольца рук. Сейчас, наверное, спал. Едва ли начало четвертого: за оборками полога холодная темная ночь. Гарри забрался в кровать в десять, не в силах выносить молчаливое осуждение Септимуса насчет упущенного снитча и собственные нервы, но с нервами и остался наедине – на долгую, тягучую ночь без сна.       Сердце металось в грудной клетке, сжимаясь минимум дважды в секунду. Десятки тысяч ударов на то, чтобы нырнуть в панику и выполнить там несколько подводных упражнений. Гарри задерживал дыхание и считал овец, представлял в деталях квиддичные трюки и вертелся под одеялом, то сбивая его в ноги, то натягивая под подбородок; начал мысленно составлять завещание, но понял, что все его вещи купил Гриндевальд и монеты в кошельке тоже от него; представил две дюжины лет в Азкабане за измену родине, но сердце затрепетало так, что пришлось прекратить – такими темпами некому будет изменять. Пульс колотился даже под языком, но вместо сухости горла, вечной спутницы тревоги, приходилось сглатывать потоки слюны: не ел на ужине.       Друзья списали на проигранный матч. Септимус все-таки успел прочитать проповедь, что обязанности старосты не должны опережать здравый смысл: он-то был в курсе, что Гарри летал в облаках не только физически, присутствуя на тренировках телом, но не мозгами. Гарри механически кивал, то поднося еду ко рту, то снова опуская вилку.       Сейчас этот кусок картошки, так и не осевший нормально в желудке, наполнял рот кисловатой слюной. Дрема туманила сознание, мерцала тусклой радугой под закрытыми глазами, но не давала полноценно уснуть.       Он не спал, и не спал, и не спал – а потом проснулся.       — Распинайте Поттера, — голос Септимуса за плотным пологом звучал глухо. — Завтрак в постель он не заслужил.       — Один снитч пропустил, — хрипло сообщил Гарри, отдергивая ткань. Вслепую нашарил тапочки, поморщившись: ступни ткнулись в холодный пол вместо коврика.       За все годы, разумеется, не один, но позорнее вчерашнего матча память ничего не наскребла. Даже с зачетными контрольными на неделе он справился: писал, не приходя в сознание и путая дисциплины, но аж до «тролля» завалил вряд ли.       Сегодняшняя контрольная по выдержке – поважнее – нуждалась в «превосходно».       — Подрыв устоев, — подзуживал Игнатиус, бодрый подлец.       — Провал в статистике, — не понял шутки Септимус. Он капитан – и на его школьные результаты тоже будут смотреть на пробах.       — Прости, — серьезно сказал Гарри, потирая глаза. — То есть простите.       Извинялся он тоже не только за квиддичный матч, но друзья, смешливо закатывающие глаза, были не в курсе.       Галстук затянулся под воротником. Лестничные пролеты промелькнули перед глазами и под ногами. Завтрак проваливался в горло: с чем он собрал себе тосты, не понял, но старательно жевал. Минерва молча пододвинула к нему кофейник, Эдгар – сливки. Есть не хотелось, но мероприятие начиналось после обеда, и саму трапезу сдвинули на двенадцать: за час до встречи гостей у ворот он не запихнет в себя даже ложку супа. Приходилось поглощать еду, потягивая кофе, концентрироваться на трещинах стола: лишь бы не отвлекаться на гомонящих людей и не падать в цикл невесёлых мыслей.       Студенты растекались из Большого зала: ошмётки хорошей погоды долетели до ноября, и стоило ловить момент. На «Поттер, идёшь?» от Бёрка – пришла новая партия табака – он мотнул головой. Деву в беде, насуплено сидевшую на скамейке холла в одиночестве, проигнорировал. Покивал Слизнорту: да, он помнит про парадные мантии, разумеется, всё готово. Шагал, переступая через каменные стыки, выбирая безлюдные проходы и пустые лестницы.       Мир колыхался вокруг, покачивая его в ласковых ладонях. Нервозность уткнулась в свой предел и схлынула, но всё было глухим, расплывчатым и солнечно-ломким. Том нашёл его на Астрономической башне: локти на парапете, ветер хлещет в лицо, множество точек-жизней с разноцветными капюшонами шевелятся далеко внизу, разнообразив тусклую охру земли.       — Дамблдор уговорил Пивза не ронять доспехи на нашем пути, — безучастно сообщил Том, останавливаясь рядом.       Он засунул руки в карманы и щурился: ветер почти сносил с башни. Поэтому Гарри и стоял здесь уже почти час: порывы били по щекам и сушили глаза, но заодно выдували лишнее из головы. Мысли присмирели, теперь между висками клубилась сухая вата.       — Подвиг, — вяло отреагировал он.       Сцепил пальцы плотнее. Отсюда виднелась дорога, прорезавшая пейзаж от ворот замка до линии горизонта. Рассыпчато выделялись крыши Хогсмида, прутики ограждений, капли пролитых белил: овцы на склонах. Игрушечная, хрупкая мирная жизнь.       — Великий маг, — без издёвки отозвался Том.       — Скоро тут таких будет толпа, — бросил Гарри.       Если точнее, двадцать пять – меньше, чем ежегодное поступление новичков, но больше совета попечителей. Семь карет, запряженных фестралами. Кеттлберн уже отправил копытно-костлявую процессию к общественному камину Хогсмида. Прибытие гостей будет церемонно-торжественным: то ли отсылка к приезду студентов, то ли знак почёта уважаемым людям.       Может быть, под помпой скрывались вопросы безопасности. На это они повлиять не могли: сунули носы всюду, куда технически возможно, но Хогвартс хранил секреты своей защиты. Оставалось надеяться, что ворота пропустят чужаков, проезжающих по разрешению. Что их политические игры не останутся кровью на каменных полах. Предательство – то, от чего не могла спасти никакая магия.       — Стоило привыкнуть, — проговорил Том, не отрывая взгляда от линии горизонта.       Сказал он это без упрёка, бессмысленной ремаркой. Поправил волосы – их тут же снова разметало ветром. Положил узкую ладонь поверх рук Гарри. Холодная: пришлось переплести пальцы, поднести ко рту, коснувшись губами костяшек.       — Пошли переоденемся, — рассудил Гарри. Он мог стоять среди ноябрьского неистовства без шарфа сколько угодно, а рептилия Том простудится. — Ещё надо повторить, кто там что на наших гобеленах делал. Интересно, если я придумаю половину историй, кто-нибудь заметит?..       Том улыбнулся уголками губ. До глаз улыбка не добралась.

***

      Ботинки Гарри отполировал вручную. Застегнул все пуговицы рубашки, продел запонки. Вытянул из шкафа мантию, встряхнул плотную бутылочно-зелёную ткань, провёл пальцем по серебряному шитью. Одежда для надевания закончилась, а желание занять чем-нибудь руки осталось.       В мантии с высоким воротником чудилось, что он полководец, готовящийся к битве. Время толкать легендарную речь Генриха V при Азенкуре: там подготовленная, но малочисленная британская армия разнесла превосходящих французов, воспользовавшись недооцениванием их мощи, тут… не слишком отличалось. Оставалось повторить результат. Желательно с дополнительной долей удачи, но все бесполезные амулеты он сам изымал перед экзаменами, запрещая перепродавать их по кругу и отправляя детей учить нормально. Во что не веришь, то и не сработает, а в птичьи ноги и кроличьи уши он не верил давно. В себя – и то с оговорками, зато в Тома – беззаветно.       В зеркале не отражалось ни сомнений, ни испуга: только волны зализанных от пробора волос, блеск префектского значка, профессионально натянутая поверх хмурости улыбка. У него были хорошие учителя актерского мастерства, но ожидание всё равно вытягивало жилы по нити, скручивая внутренности.       В спальне никого не было: гриффиндорцы толпой спустились на обед. Во время трапез замок пустел, почти как ночью. Гарри оттарабанил стаккато каблуками по ступеням, прошел мимо приоткрытых дверей Большого зала: уши лизнул гомон. Из слизеринского прохода шагнул Том, серьёзный, собранный и очаровательный. Карминовая мантия, золотая нить – всё это напоминало про королевскую стать, а не про факультет, так же, как тёмная зелень ткани Гарри не отсылала к Слизерину. Сравнения и шутки всё равно будут – где-то там, на уровне студенческих поддевок.       Ни повторно здороваться, ни пошло желать друг другу удачи они не стали. С этим справится Слизнорт: пышущий розовощекостью и энтузиазмом, он как раз выходил из Большого зала вместе с Дамблдором, строгим и парадным.       — Гарри, Том! — расцвёл Слизнорт. — Как ваши дела, юноши? Готовы?       — Разумеется, сэр, — мягко ответил Гарри, кивнув Дамблдору. Все переживания он вытолкнул, выпотел за часы ночной нервозности. — К тому же полутора часов может не хватить даже на пару этажей.       Том молчал, сложив руки за спиной, только вежливо раскивался с преподавателями. Его сосредоточенность казалась острием, готовым вылететь из ладони в цель.       Они стояли вчетвером в просторном холле, гулком и зябком, среди бесчисленных пролетов, проемов, проходов – центр лабиринта, сердце замка. Сотнями футов выше отмерял секунды маятник Ньютона на директорском столе. Сотнями ниже переваривала ужин сонная самка василиска. Замок был необъятным – и вместе с тем разложенным в голове сложной картой, свернутым в метафорический ключ от британских политических ворот. Настоящий – от физических ворот территории – лежал в одном из карманов Дамблдора, хоть защита распечатывалась совсем не этим грубо ограненным куском железа.       Директор вытянул часы на цепочке из кармана, озвучил:       — Пора.       Солнце добавляло ноябрьской палитре рыжины, оседало на топорщившихся ветках деревьев, запуталось в волосах и складках мантии Дамблдора. Директор вышагивал, а Слизнорт семенил, хотя шли они с одной скоростью. Гарри и Том двигались следом. Нет нужды в обсуждениях: их было слишком много. Не требовались последние штрихи: настолько занудно проработанного графика мероприятия Хогвартс, наверное, ещё не видел.       Гарри ступал по мягкой земле, ощущая неприятное покалывание воротника под подбородком – голову не повернуть, только если вместе с корпусом, – и понимал, что крах всех этих планов выйдет оглушительным. Что они стоят под башней, готовой упасть. Что его это волнует не больше скелетированной листвы, катящейся по жухлой траве.       Полоскались на ветру флаги квиддичного поля. Проплыла мимо в такт их неспешному шагу сторожка Кеттлберна: крапа, способного смутить гостей лаем, заперли. Многослойным частоколом темнел вдали лес, но им в другую сторону: к мосту и воротам.       Они остановились у ворот за четверть часа до встречи: вот-вот на извилистой дороге покажутся первые кареты. Гарри лениво пытался вспомнить, были ли за последний век такие же идиоты, навязывающие администрации свои мероприятия – хотя уже поздно прикидывать, насколько это подозрительно. Том молчал, превратившись в восковую статую. За ним вздымался замок. Дамблдор со Слизнортом негромко обсуждали административные дела: преподаватели никак не могли согласовать новое время для общего сбора, потому что «до занятий» отказывались астрономия и прорицание, а «вечером» – Вилкост.       — Пора, — ещё раз произнес Дамблдор, убирая часы.       Даже Том вытянул шею: ворота при них ни разу не открывали. В обычной жизни калитку рядом с массивными створками можно было пихнуть рукой и шнырять туда-обратно, сколько захочется, – замок знал своих обитателей, – но гостям приличествовала помпезность.       Инкантацию Гарри не услышал, если она вообще была. Ключ бесшумно въехал в замок, защелкал механизм: литой лабиринт наподобие детской головоломки трансформировался, растёкся новыми переходами. Застыл в другой позиции. Створки высотой в три человеческих роста распахнулись без спешки и шума. Взмахнули крыльями миниатюрные горгульи, вновь застыв камнем.       Если бы первокурснику-Гарри в его первый вечер сказали, что он будет участвовать в подобном с префектским значком на лацкане и Томом Риддлом у плеча, он бы невежливо хохотал до колик. Сейчас улыбка устроилась на лице вынужденным дополнением образа.       На дороге показались костлявые кони смерти, чинным строем тянущие школьные повозки. Кареты степенно плыли к замку. С каждым оборотом их колёс пульс, застрявший под горлом, ускорялся. Пике на метле, струя силы, летящая через древко палочки, личный приём Гриндевальда – нынешнее ощущение переплюнуло всё, но Гарри сглотнул, укрощая поднимающуюся волну желчи, перенёс вес на другую ногу. Проверил сцепленные за спиной ладони: не дрожат. Выпрямил спину до покалывания в плечах. Только что же не нервничал.       Он познакомится с почти всеми гостями – а с теми, кого он знал по каникулярным встречам, тем более стоит изображать «видел вас только в газетах». Двадцать пять человек, из которых под чужой личиной может находиться сколько угодно, да и кто именно, не угадаешь: придет ли лично Зоммер? Отправили ли к ним Фишера? Удастся ли распознать кого-нибудь из начальства по машинальным жестам, неровным улыбкам, любимым оборотам? И что, драккл подери, конкретно сейчас делает отсутствующий Гриндевальд, отказавшийся рассказать им большую часть плана?       Наверняка думает «только попробуйте что-нибудь испортить». Гарри придвинулся к Дамблдору, покосился на охраняющую горгулью. Фестралы пара за парой останавливались перед воротами, недовольно стегая хвостами бока: любопытно, как и чем их уговаривали на дополнительную работу. Белесые глаза напоминали о скорых заморозках, выпирающие углы костей – о возможности до них не дожить. Их свистящее дыхание смешивалось со скрипом: открывались дверцы карет.       Дамблдор приветствовал гостей на границе ворот, ненавязчиво пожимая руку каждому – или каждой. Спина потела, и слои одежды тут ни при чем. Гарри поймал стылый взгляд Тома, коснулся рукой лица, физически поправляя улыбку.       Когда посмотрел на очередного гостя, мимические мышцы застыли в судороге. Голосовые связки, к сожалению, нет. Он успел вытолкнуть какой-то звук: негромкий, но привлекший внимание Тома надежнее сигнальной вспышки.       Гарри зажмурился на полсекунды, встряхнул головой. Посмотрел ещё раз. Шею человека в помпезном сюртуке не пересекала багровая полоса; глаза его, разумеется, вовсе не были остекленевшими, да и похож… наверное, отдаленно. Или всё-таки точно такой же? Впившись ногтями в ладони, он сощурился, но не мог понять. Трупы не встают с кафельных плиток туалетов. Лицо убитого в аналитическом отделе растеклось по закоулкам памяти, рассыпалось отдельными чертами. Выскользнуло из сознания так надежно, что он воссоздал образ даже Ротбауэра с щеточкой усов, тел, скорчившихся под мостами летом сорок первого, в другой жизни, – но не этого человека.       Рукав мантии задела ткань чужой. Том стоял совсем близко, приподнял бровь на спокойном лице. Не касался: только шагнул, чтобы встать рядом.       — Порядок, — негромко бросил Гарри вслух.       Объяснил глазами: «я дурак». Успокоил улыбкой: «показалось». Том скривил губы, не поверив, но развернулся к гостям.       Когда они составляли список, казалось, что двадцать пять – это мало. Едва ли учебная группа одного из факультетов; столько собиралось на практических занятиях, где преподавателю было важно следить за учениками – формально, потому что манера Слизнорта испаряться из класса и заниматься своими делами, пока старшекурсники боятся дышать над взрывоопасными зельями, стала легендарной. Наверное, слизеринский декан считал, что кто после стольких лет обучения не может поставить быстрый и прочный щит, тот и продвинутого курса зельеварения не достоин. Двадцать пять человек – меньше, чем обычно сидело в гостиной Гриффиндора по вечерам. Едва ли охватывает верхушку айсберга профессий магического мира, где своё место мог найти каждый достаточно упорный выпускник – а вот попасть на него уже не всегда.       Выпуская в окно почтовой башни двадцать пятую школьную сову месяц назад, Гарри начал подозревать, что количество всё-таки внушительное. Но масштаб сборища дошел до разума только сейчас, когда все эти люди поглядывали на них.       — …профессор Гораций Слизнорт, мастер и преподаватель зельеварения, декан факультета Слизерин, — тем временем заканчивал представление Дамблдор. — Том Риддл и Гарри Поттер, префекты факультетов Слизерин и Гриффиндор соответственно.       Слава Мерлину, что от них не требовалось пожимать всем руки: это мучение досталось Слизнорту. Похоже, он был не против. Гарри подавил идиотский порыв помахать ладонью, раскивался со всеми, кто обратил на него внимание.       Кто из них знал его лично? Кто его тренировал? Кто видел в первый раз? Ни одной знакомой черты или намекающего на что-то жеста: только взгляды светил магического мира, сжимающих своё голодное кольцо. А ведь кто-то из них был аврором. Двадцать пять лет в Азкабане как минимум, он помнил.       Пора забирать инициативу – и разжать наконец кулаки. Кожа уже ныла от впечатанных в неё ногтей, а следы настолько открытой нервозности первое впечатление не украсят.       Самым противным было то, что согласно плану экскурсию начинал он. Пришлось сглотнуть, напоминая голосовым связкам об их функции, сказать чётко и громко:       — Добро пожаловать в Хогвартс! Приветствуем тех, кто впервые посещает замок, и тех, кто вернулся сюда вновь. Перед началом официальной встречи мы с мистером Риддлом…       Заученные слова слетали с языка легко: не зря он толкал столько префектских речей. Эти маги, в отличие от малышни, хотя бы вежливо слушали. Том смотрел нервирующе и пристально: кажется, он убирал из речи слово «вновь» как повтор, но Гарри всё забыл. Он шёл по мосту и говорил, двигался по дороге и говорил, подходил ближе к замку и говорил; когда оборачивался или показывал на что-то, скользил взглядом по лицам приглашенных. Любопытство зудело, как и спина, покрытая остывшим потом.       Высокий мужчина с ежиком угольных волос и воинской выправкой. Пожилая леди, семенящая с ридикюлем, выглядела безобидной пенсионеркой – но не зря на неё бросали уважительные взгляды. Мирных пенсионеров в списке не было. Человек лет пятидесяти – нет, тридцати, – нет, за восемьдесят, – при виде которого хотелось отвести взгляд и даже не гадать, мужчина это или женщина. Молодой – наверняка только внешне – человек, который напугал Гарри схожестью с тем, кого он не помнил, рассматривал не пейзажи, а их обоих – профессура шла чуть впереди. К вниманию Гарри привык, но это сковывало плечи.       Он прошел десяток футов спиной, вовсю жестикулируя, присмотрелся к походке: даже лучшие из мимикрирующих заклятий и зелий не вычищали личность полностью, и их учили, на что смотреть. Если всё милостью Мерлина и судьбы пройдёт хорошо, он пожалуется Фишеру на недостаточность уроков: все, кто шёл за ними и безмятежно слушал общие факты, были собой каждой клеточкой тела.       Почти споткнулся на ровной дороге: вдруг не получилось вообще ничего? Может, все приглашенные действительно были самими собой, пришедшими травить байки для школьников? Может, всё пошло чудовищно не так, как в аналитическом отделе? Может, Гриндевальд прямо сейчас?.. Он не стал заканчивать эту мысль – но сбился посреди фразы, подумав, что напрасно не взял зеркало. Зря не постучал по нему утром, задраившись в каком-нибудь из чуланов.       — Посещение леса запрещено для студентов без сопровождения и научных целей, — невозмутимо продолжил его мысль Том. Его улыбкой можно было кроить металл. — Статус заповедника позволяет…       Позволяет сбежать в лес и вырыть себе могилу самостоятельно, безрадостно подумал Гарри, сохраняя выражение лица «да, это было нашей задумкой». Замок уже нависал над ними: умытый солнцем, воздушно-башенный, беспристрастно вынесший столетия своей бурной истории и собирающийся пережить ещё один день.       Пора заходить.

***

      Полутора часов недостаточно, чтобы рассказать про достопримечательности хотя бы первых этажей Хогвартса, но в самый раз, чтобы рассмотреть всех гостей пристальнее. Имена Гарри всё ещё не выучил: обходился «сэр» и «мэм». Ловил на себе взгляды; разумеется, на него в роли экскурсовода периодически посматривали все, но от некоторых людей приподнимались волоски на руках.       — Великий был маг… пока сам себя в вакууме не запер при создании заклятия, — залихватски ухмыльнулся он, указывая на одну из картин. Повезло, что старец на ней не мог бросать книги, стоящие у него на полках, за пределы холста: за неимением времени на цикл лекций о Хогвартсе Гарри выдернул наиболее запоминающиеся факты. Директор не проверит, Том не сдаст, а посетители запомнят интересное вместо дат и имён.       Если половина – Жнецы, им полезно знать, что в Британии тоже было весело. Если нервирующе-внимательно за ним следили сами приглашенные гости с их регалиями, то им банальщина в стиле министерских буклетов тем более не требовалась – и так уже ознакомлены.       Придуманный на ходу простой, изящный и наивный план понять, кто раньше бывал в Хогвартсе, прямо в холле, провалился: маги не первокурсники, чтобы вертеть головами и охать при виде лестниц. Вертелся – и чуть не остался без половины группы, забыв про перемещение пролета, – как раз Гарри. Шествовать спиной к гостям невежливо, пятиться небезопасно. Не смотреть на их лица при разговоре противоречит законам гостеприимства, слишком часто скакать взглядом – нетактично, уделять внимание только одному – подозрительно.       Все актёрские умения пришлось потратить на маску школьника на пороге выпуска, гордого оказанной честью и общим вниманием; внимание его не радовало, честь напоминала про публичное восхождение на плаху, ладони потели. Гарри говорил ровно и жизнерадостно, шутил и чертил цветные стрелки в воздухе к элементам архитектуры, помахивая палочкой, упоминал мелочи: статуя чёрта, указывавшая на уборную в те времена, когда прямое указание было неприличным, закрытый коридор с болотом, дно которого не нашел никто, а происхождение затерялось в веках, гобелен, в котором был зашифрован ключ к соседнему проходу.       Иногда передавал речь Тому. Тогда просто шёл рядом, переводя дыхание: голос то и дело пытался дрогнуть под напором мыслей и усталости. Том справлялся блестяще: жестикулировал, улыбался и подшучивал так, будто не сочинял эту речь целую неделю; выслушивал вопросы, делился тем, что вошло в их изыскания при попытках найти Тайную комнату – без этого нырка в историю несколько лет назад на некоторые любопытствования они бы не ответили. Лился тенор, гостей окружали формулировки и риторические вопросы: Том чувствовал себя в центре внимания, как василиск в гнезде, и увлеченно рассказывал про место, которое считал домом. Неудивительно, что даже бывшие выпускники Хогвартса шагали за ним, как загипнотизированные – было за кем идти.       Вспомнилась экскурсия по музею со скелетом дракона. Гарри мазнул ладонью по холодному камню перил очередной лестницы, встряхнул головой: не время для воспоминаний и сравнений. Не сейчас, когда он чувствовал мир так остро: от легкого сквозняка проходов, скользящего по щекам, до кончиков собственных пальцев.       Коридоры и залы. Статуи и картины. Атриум. Они предупредили старост, чтобы никто не смел курить в кустах при гостях, поэтому внутренний двор предстал пасторальной картиной: студенты, сидящие на скамейках с книгами, ещё не выключенный на зиму фонтан с танцем охровых листьев на водной поверхности, наползающие на брусчатку синие тени от стен замка. Том остановился у фонтана; золотистое шитьё его мантии сияло янтарём, багровая ткань отливала пурпуром. Щурился, глядя на гостей против солнца: солнечные лучи осели на его лице медовым отсветом. Гарри смотрел на шевеление тонких губ и влюблялся заново.       Бросил взгляд на наручные часы, кивнул Тому из-за спин: пора меняться и идти в Большой зал. Там их ждал благословенный перерыв – его обрывки, разбросанные между выступлениями гостей, потому что ведущими вакханалии на сцене тоже были они. Объявить, проследить за временем, намекнуть на завершение речи. Обронить наводящие вопросы тем, кто полезет в подробности или хвастовство. Сидеть на стульях на краю, не вертясь и не терзая подолы мантий под взглядами всех старших курсов. И не дай Мерлин ошибиться в ударении фамилий там, где каждый – чей-то дальний родственник.       Или кто-то под его личиной и с его речью в голове. Интересно, как Жнецы, подменяющие… кого бы то ни было, выкрутятся из ситуации «не только рассказать о работе, но и поотвечать на вопросы в неформальном общении». Заучивали ли они детали чужой рутины и байки из археологических лагерей? Губы расползались в улыбке, хоть воображаемая сцена и была шуточной: разумеется, у Гриндевальда есть люди, разбирающиеся не только в боевых стычках. У него есть, кажется, всё – и будет британский голос на выборах в придачу. Наверное.       Уверенности не было. Только ровно-частое сжатие сердца в грудной клетке, напряженные нервы и фигуральный канат, по которому они вышагивали к Большому залу, полному школьников, возглавляя людей, которые гипотетически могут устроить кровавое побоище: палочки при них, на подъём защиты при нападении изнутри требовалось время, а быстрых дуэлянтов среди профессорского состава Хогвартса было меньше, чем фамилий в списке Гриндевальда «этих мы приглашаем».       Было бы здорово знать общий план или хоть что-то: намёк, подсказку, эскиз происходящего. Но оставалось только проговорить «а теперь мы переходим к основной части» перед тем, как перед ними – идеально рассчитали время на экскурсию – распахнулись двери зала.

***

      Если бы Гарри мог передавать Тому записки, он бы написал «я сейчас сдохну».       Но увы: не на сцене. Не тогда, когда их стулья ведущих находятся на линии взгляда сотни студентов и дюжины преподавателей. Не с аккуратно поставленными ногами – ботинки всей подошвой на полу, колени под углом, – не с тщательно сложенными на коленях руками. Не из положения, когда опущенный подбородок утыкается в воротник мантии – приходится гордо держать его поднятым – и они тоже часть представления.       Если бы не подоплека происходящего, ему бы даже понравилось. Речь Дамблдора была уместно краткой, зато выступление Слизнорта компенсировало: он излил на слушателей всё болото красноречия, скопившееся за дамбой на его менее претенциозных встречах. Старшекурсники – хотя на задних рядах Гарри разглядел лицо Грюма – вели себя умеренно прилично, воспитанные то ли всеми угрозами, которыми их готовили старосты, то ли обещанием фуршета и неформального общения после: возможность перекинуться словом и рекомендации в магическом мире значили действительно многое. Некоторыми выступлениями удавалось заслушаться, упустив тайминг, под некоторые из – рассмотреть каждый шов на одежде гостя, монотонно превращающего свою увлекательную профессию в антирекламу. Можно было поставить метлу, что кто-то из гостей делал это целенаправленно, отсеивая недостаточно мотивированных. Гарри бы предпочёл, чтобы взломщик проклятий не делился эйфориями побед так восторженно и имел на пару здоровых конечностей меньше: слишком уж загорелись глаза у его гриффиндорцев, даже у Прюэтта, давно выбравшего другую стезю.       Друзья, разумеется, тоже пришли – и почти не корчили высокомерные рожи, пародируя его деловое выражение лица. Боунс черкал заметки в блокноте на коленях, Роза, отобрав запасной карандаш, скучающе рисовала на полях этого же блокнота.       Всё мирно, упорядоченно, продуманно – и страшно до воображаемой тёрки, приложенной к коже и царапающей при каждом движении. Всё так и пройдёт, тихо и безмятежно, закончившись парадным фуршетом? Где Гриндевальд и что он делает? Не рассказывает ли прямо сейчас про сохранение редких видов Зоммер, поскольку этот мужчина с ёжиком похож по выправке и так же держит плечи? Если что-нибудь начнётся, не положит ли всех в связанном виде бабушка с ридикюлем, действительно оказавшаяся подругой профессора Вилкост? Сейчас она не сидела с остальными гостями: устроилась в преподавательском ряду, обмениваясь редкими репликами и поглядывая на Гарри так, что мурашки выстраивались для котильона по спине. Человек, у которого не распознать лица, нервировал Гарри больше всего – но совершенно не тревожил остальных, и он успел о чём-то переговорить с Дамблдором. Обеспокоенным директор не выглядел. Скорее утомлённым, и причины этой усталости хотелось узнать не меньше, чем получить хоть какую-нибудь определённость.       Студенты вежливо захлопали. Гарри подскочил со стула: его очередь объявлять следующего. Не забыть произнести «сонорус», тем более не забыть его снять, а то случайный вздох переполошит публику. Лавуазье: ещё один француз на его голову, и спасибо, что француз – ударение понятно.

***

      К последнему выступлению гипотетическая записка сменилась на «убей меня».       Он устал угадывать, кто из гостей, произносивших «надеемся на позитивные изменения и приток умных людей», может быть человеком Гриндевальда. Вообще устал: говорить, рассматривать, обходиться без обеда. Предполагать то, что он не сможет проверить, и думать «а если бы» насчет того, где «бы» уже не случится.       Звук аплодисментов – то ли речи, то ли близости фуршета, – вознесся к потолку. На нём уже мигали ранние звёзды: за окнами стемнело, в какой-то момент по мановению директора зажглись парящие свечи, и уже полчаса Гарри краем взгляда следил за каплями стеарина, растворяющимися в воздухе раньше, чем упадут на кого-нибудь.       Слизнорт поднялся на сцену, выступающий – человек лет пятидесяти в старомодной мантии с жестким изгибом губ и глубокой морщиной у бровей, он умудрился сделать речь о международном магическом праве увлекательной, – сошёл с неё. Гарри плотнее сжал потные руки в замке. Чем ближе было что-то – то, о чем он знал и не знал одновременно, – тем сильнее раскачивался и пол под ним, и мир вокруг: кристально-острый в своей резкости, будто его зрение превратилось в орлиное, а вот вестибулярный аппарат отказывал. Даже Том рядом казался декорацией, слоями ткани и кожи, – пока не повернул голову, не впился синими глазами куда-то в глубину души. Судя по перевороту органов, душа сейчас находилась в желудке и отдавалась ёканьем в сердечной мышце.       — А теперь, пока наш разум переваривает столь искусно приготовленную пищу, — разглагольствовал Слизнорт, наверняка тоже голодный. — Приступим к перерыву для пищи не духовной!       Окна не разнесло на осколки. Звёзды не погасли. Гости вставали один за одним, школьники – говорливой кучей. «А когда» зудело под кожей так сильно, что хотелось вскинуть палочку, превращая зал в руины – идиотская со всех сторон мысль, потому что он не сотый и даже не тысячный шестнадцатилетний маг, которого что-то раздражает в этой школе, и Большой зал переносил и не такие вспышки гнева.       — Идём, — обронил Том, сходя со ступеней.       Гарри проигнорировал их, соскочив со сцены, на миг пошатнулся: переоценил свой баланс в стягивающей парадной мантии. Краем сознания уловил насмешливый взгляд, но, обернувшись, не нашел никого, кто смотрел бы на него. В основном гости интересовались тарталетками: ещё бы, преодолеть столько лестниц и развлекать школьников, которые к старшим курсам блестяще овладели видом «я вас формально слушаю, но мозг мой пуст и мышление отказало», вежливым и раздражающим одновременно.       Грюм уже пробивался к леди-аврору. Гарри лицемерно сделал вид, что ничего не заметил и это его не касается. Такие дамы способны отбиться самостоятельно, и хорошо, если Аластор потом осмелится прийти в дуэльный клуб.       А вот ему предстояло обогнуть множество преподавателей и гостей, не пренебрегая ими и тем более не расталкивая, но пробиваясь к еде. Звучало как загадка о льве, козе и капусте: не обделить вниманием важных людей, ради которых всё формально затевалось, но поесть нормально. Решение той загадки он знал, этой – не совсем: ему уже можно бежать или стоит развлечь нескольких человек, застывших в неопределённости без собеседников?       «Оставить Тома на растерзание и улетучиться» не рассматривал: мешали и этика, и чувство самосохранения. Поэтому сощурился, высматривая кого-нибудь знакомого. Поймал взгляд Боунса. Состроил щенячьи глаза в надежде, что умный друг всё поймёт, но объяснить просьбу жестами не успел: глава скандинавского аврората решила спасаться от школьников рядом с ними. Вообще-то, тоже студентами. Шанс на еду пропадал с каждым её движением.       Гарри суетливо попытался вспомнить имя. В памяти остались только те, кому он подписывал письма: фамилии выступающих он провозглашал, так нервничая насчет ударений, что уже ни одну не помнил. Разумеется, их представили в самом начале. Конечно, он уже забыл.       — Гарри и Том, верно? — уточнила она. — Или Томас?       Сердце снова заклокотало в горле.       — Да, мэм, — отреагировал Том. — Просто Том. Чем можем помочь?       Стоял он спокойно и уверенно: образцовый префект, воспитанный молодой человек. Гарри, даже если и выглядел так же, мысленно уже пробежался по небесному потолку. Она плохо запомнила? Оговорилась? Уже видела их в других залах, где Тома как раз уверенно представляли Томасом? Но тогда она сказала бы «Генрих» или «Гарольд», да хоть «Гиппокамп» – как раз его имя часто и считали сокращением.       — Ингеборг Тролле, — милосердно представилась она. По мягкости шелестящей речи казалось, что пользовалась заклятьем перевода – но нет, губы шевелились в такт словам. Фамилия крошечной старушки гармонировала разве что со взглядом: таким можно убедить мантикору перейти на вегетарианство. — Галатея рассказывала мне о своих перспективных учениках. Вы блестяще выступили на турнире Моники, не так ли?       Том посмотрел на Гарри. Не приподнял брови, но на их лицах должно было читаться одно замешательство на двоих: Моника? До Гарри дошло на мгновение быстрее: он всегда побаивался властных пожилых леди и запоминал их лучше.       — А, — коротко улыбнулся он. — Мадам Марино? Победили, к сожалению, не мы.       Этот факт уже не болел, но застрял внутри и периодически царапал мысли.       — Вы стояли на пьедестале, — оборвала Тролле. — И выиграли командой. Абсолютная победа, юноши, не всегда считается хорошим стартом. Фатум бывает игрив, верно?       — Верно, — пробормотал Гарри, пока Том куда более четко и вежливо озвучил своё «да, мэм».       Мадам Марино точно была знакомой – если не подругой – Гриндевальда. Профессор Вилкост – определённо нет. Эта знала о первой и общалась со второй, что в свете тесного магического общества ни о чём не говорило, но и не успокаивало: на чьей она стороне? Их похвалят или препарируют? Так, гипотетически.       Тролле не спешила с намёками.       — Жаль, что не видела вас в бою, — прямолинейно сказала она. — Хорошее телосложение – и, как говорит Галатея, мозги на месте.       «Надеюсь, сегодня максимум, что увидите в моём исполнении – левитация еды», мысленно взмолился Гарри. Про еду думать не стоило: желудок уже приготовился скулить на весь зал. Пришлось задержать дыхание, сжать мышцы.       — Благодарим за комплимент, мэм, — отбил подачу Том. — Приятно услышать столь лестное мнение от знающего человека.       — Очаровательно, — знающе улыбнулась Тролле. — Вы можете далеко зайти, молодые люди. — ее улыбка испарилась. — Выбирайте дороги тщательно.       — Разумеется, мэм, — ответил Гарри. Зря он не посещал прорицания. Сейчас он бы погадал хоть на хрустальном шаре, хоть на собственных потрохах: это была угроза? Предупреждение? Намёк?       — Хорошего вечера, — не оставила пояснений Тролле. Исчезла так же целеустремлённо, как и подошла: без шансов затянуть прощание до тех пор, пока им не станет понятнее, что происходит.       Судя по поджатым губам Тома, психовал не только он. Но раньше, чем удалось посовещаться хотя бы взглядами – а лучше бы в тёмном углу зала, презрев обязанности устроителей вечера, – раздался голос Боунса:       — Гарри.       Тарталеточное спасение – со сливочным сыром и лососем, одуряюще пахнущей горкой нежно-розовых пластинок, – пришло вовремя и нет одновременно. Эдгар протянул одну, замешкался со своей, которую точно собирался укусить. Было ясно, что на Тома он не рассчитывал – но тот стоял рядом, невозмутимый и не собирающийся отходить к своим.       — Риддл, — всё-таки поделился едой Эдгар.       — Благодарю, — не менее сдержанно отозвался Том, подцепил тесто пальцами.       — Не за что, — вежливо улыбнулся Эдгар.       — Ты нас спас, — влез в парад любезностей Гарри. Как бы интересно не было смотреть на первые взаимодействия его друзей с Томом, обе стороны следовало страховать, иначе язвительный мудак разрушит хрупкий мир. Причем с какой из сторон найдется такой мудак, он ещё не определился. — Еле провели эту экскурсию без обеда.       Том занялся едой: наверное, чтобы не опровергать всё в попытках доказать, что он способен питаться воздухом и всё равно покорить пару ближайших континентов.       — Я заметил, какой ты белый, — тактично преуменьшил размер нервозности Эдгар. — Иди поешь, пока ещё есть. Я к Розе. Пока, Риддл.       Откланялся он раньше, чем Гарри успел порасспрашивать про впечатления. С другой стороны, он хотел не разговаривать с соседями, а быть… где-то. Осталось понять, где и когда. И утащить Тома туда же.       — Гарри!       Может, в прошлой жизни он топил котят и расчленял младенцев? Жизнерадостный вид Грюма намекал: может быть, ещё и разносил чуму.       — Да, Аластор? — повернул голову Гарри.       — К тебе подходила Тролле! — суфлерским шепотом поделился Грюм.       Кажется, ближайший к нему гость – мужчина-с-ежиком-не-Зоммер-ли – улыбнулся. Или не из-за этого. Мира – голосов, лиц, мыслей – было слишком много.       — Действительно, — сухо ответил Гарри.       — Может, ты?.. — замялся Грюм.       — Я вас покину, — бросил Том, закончив жевать.       Предатель. Впрочем, он не мог надолго бросить свою паству: по зеленым проблескам капюшонов и галстуков было видно, что слизеринцы соревновались в «кто лучше пустит пыль в глаза гостям», и, хоть у Тома было преимущество, оно не считалось абсолютным.       — Что «может, я»? — переспросил Гарри. Он не был тупым: он просто не хотел.       — Ну, — протянул Грюм. — Представишь?.. Нас всех.       А вот это уже настораживало.       — Кого «всех»? — на тон ниже спросил Гарри.       Кажется, его алознаменная паства за время ментального отсутствия – в последний месяц заходил в башню разве что поспать – превратилась в заблудших овец и переформировала гурты.       — Дэна, — начал загибать пальцы Аластор. — Брайана. Лили. Кевина. Реджин…       — Понял, — прервал Гарри. Часть имён он знал, часть слышал в первый раз: не гриффиндорцы.       — У нас группа дуэлянтов! — звонко подытожил Аластор. — Тоже на турнир поедем. Через пару лет. Пока мы не очень. Но я спросил у профессора Вилкост, и она сказала, что если мы очень хотим, то можем познакомиться с мадам Тролле! Но нам нужно представиться! А мы, ну, боимся.       По смелости озвученного заявления факультет можно было угадать, даже если бы на Аласторе не висел школьный галстук – кстати, перекошенный.       — Ну, раз профессор Вилкост… — тянул время Гарри. — А почему группа?       Дуэльный клуб он посещал по расписанию – и да, какие-то из мальков кучковались вместе, но за младшей группой он не следил. Ещё один промах.       — Мы боремся со злом, — серьёзно – и, драккл возьми, не менее громко продекламировал Грюм.       Мужчина-с-ёжиком точно улыбался из-за их разговора, не прекращая своего, Гарри мог поставить все свои дорогие полироли.       — То есть будем бороться, — поправился Грюм. — Учимся бороться.       — Разумеется, — сдался Гарри. Сообщил серьёзно: — Зло нужно изводить и сокрушать. Но сначала хорошо сдать СОВ, потому что борцы со злом с «Т» по травологии – это смешно и в аврорат не поступишь.       Грюм потерял часть задора: в теплицах он был среди вечных отстающих. Оставалось надеяться, что не догадается пугать растения жалящими – это была прерогатива Гарри, осознающего, как это нехорошо, но выбирающего душевное спокойствие.       Мелкого было жалко. Истинный гриффиндорец, отважный и целеустремлённый, а что ещё не разбил нос на перепутье социальных тонкостей – с этим поможет время, а не Гарри.       — Тогда держись недалеко от неё, хорошо? — миролюбиво сказал Гарри. — Если я буду проходить мимо и она освободится, то представлю.       «Спасибо» Грюма совпало с собственным «а мне пора». Подняв подбородок, он всё-таки скользнул в толпу: если идти целеустремлённо, то никто не остановит с глупыми просьбами. Взгляд на наручные часы показал пять вечера. Мероприятию осталось едва ли три часа, и такими «ничего-не-происходящими» темпами его сердце за это время отобьёт несколько лет жизни досрочно.       Мысленно вздохнув и обзаведясь деловой улыбкой, он прошествовал к крайнему из столиков, ближайшему к выходу. Подцепил невесомую булочку с паштетом. Рассматривал стены и людей, пережёвывая – и едва сглотнул, увидев человека, разговаривающего с группой рейвенкловцев.       Это был последний из выступающих, и он всё ещё был с волосами до плеч, в старомодной мантии, с легким наклоном головы – то ли вечная насмешка, то ли контузия, – и стоял ровно, заложив руки за спину, и выслушивал студентов с вежливым вниманием. Дыхание остановила не эта обыденная сцена: в меньше чем пяти шагах от Гарри на среднем пальце мага был надет перстень, который порой снился ему в кошмарах до сих пор.       Тот самый, который Том отдал Гриндевальду.

***

      — Вам понравился замок, сэр?       Несколько минут тянулись конфетой из «Сладкого королевства», намертво залепляющей рот: неловко и сладко.       Сладко, потому что продвигался он, переходя от столика к столику и для прикрытия запихивая в рот всякое: не разбирал, что именно. Неловкости добавлял факт, что он преследовал человека, пытаясь остаться незамеченным, не подходить вплотную – и делал это в не такой уж и густой толпе в закрытом пространстве.       — Получается, актёры колдуют невербально? А как с палочками?       Что было нелегко даже без тревожной сирены, визжащей между ушами на одной ноте. Удивительно, что окна зала до сих пор целы: сквозь стук сердца он едва ли слышал собственные вопросы, формальные и извилисто-вежливые. Хотелось рухнуть на колени и попросить у потока событий пощады, хоть какого-то перерыва, но получалось только двигаться между компаниями, считая щелчки внутреннего метронома, чтобы не менять их слишком быстро.       Его судьба была далека от милосердия, поэтому время не застыло, люди не прекратили общаться между собой, а преследуемый – двигаться, почти вальсируя по залу. Он-то мог себе позволить не останавливаться возле каждого, кто выглядит скучающим, и вежливо поддерживать все беседы одновременно.       — Мадам Тролле, хотел бы представить своего… подопечного. Пока неопытный, но бравый дуэлянт.       Грюм хрюкнул от восторга и почти проглотил своё «здрасьтерадзнакомству». Так же искренне проявить эмоции не удалось: Гарри казалось, что улыбку на его лице разметили двумя взмахами скальпеля, настолько ныли уголки губ.       Не заметил сразу. Часами смотрел с подозрением на других, скользя взглядом мимо этого. Ещё он злился: надо же, «другие дела». Подошёл бы и спросил, какие – но думать, что у него есть право задавать вопросы, было бы слишком самонадеянно. Прятаться в башне, состроив лицо «у меня диарея», он тоже не будет. Худшие события стоит встречать лицом, чтобы потом знать, что именно тебя убило.       А в том, что случится что-нибудь из списка худшего, не оставалось сомнений. Стоило слететь дурману «я его не знаю», личность мага стала болезненно очевидной. Совсем другие черты складывались в знакомую мимику. Непохожие руки застывали в выученно-понятных жестах. Он так же внимательно и участливо смотрел на людей, с которыми разговаривал, даже если это были пятикурсники – ох, знали бы они. Знал бы хоть кто-нибудь.       Маг скользящим шагом направился к столикам с едой и напитками. Гарри выдохнул. Вытянул шею, благо увидеть Тома в багровой мантии было несложно – на маяк его магнетизма всегда слетались люди, и этот раз исключением не стал. Самодовольный Том развлекал полдюжины гостей в другом конце зала, рядом с ним пристроился сияющий Слизнорт: наверное, расхваливал любимца. Разумеется, Том отвлёкся – именно сейчас. Позвать бы, но ни одного внятного повода: не вламываться же в разговор с «он мне нужен, вообще всегда, но сейчас ещё и срочно».       Решение стукнуло в голову между ударами сердца – получилась чечетка. Гарри шагнул в сторону, независимо отошел к стене. Отколол префектский значок, скользнув пальцами по плотной ткани. Приподнял манжет, ткнул застежкой в руку. Больно не было – только мир придвинулся ближе, будто игла вместе с кожей проколола и пузырь «так-тревожно-что-уже-безразлично», словно он сглотнул на большой высоте, а не в тёмном углу помещения. Гомон зала оглушил. Том вскинул взгляд, колючий и встревоженный, оборвав разговор.       Жаль, что он не умел читать мысли – на таком расстоянии и достаточно чётко никто не умел. Пришлось поправлять волосы, медленно и нарочито, махнув в процессе рукой: мол, придумывай причину и иди сюда. Прилизанные гелем жесткие пряди неприятно скользили под пальцами, грозя рассыпаться. Приколоть значок обратно тоже удалось не сразу: подрагивали пальцы. Его отговорки закончились: время идти и узнавать, что происходит.       Непринужденно подойти к этому же столику было тяжело. Не дернуться, когда взгляд мага прошелся по нему, ещё сложнее. Бултыхание пульса в горле он залил прохладным апельсиновым соком. Пытаясь отсрочить неизбежное, пил медленно, как вино, рассматривая салфетку на столе – кто-то успел пролить вишневый сок, и багровое пятно неровно расползлось по белой ткани.       — Вечера, Гарри.       Сглотнул тоже неторопливо, ощутив движение кадыка. Не стал опускать кубок на стол: он не успокаивал так, как палочка, но палочку без проблем не достать, а сжимать ножку кубка пальцами можно сколько угодно.       — Доброго вечера, сэр.       Получилось даже ровно. Спасительная пленка спокойствия испарилась минутой раньше, но он стал участником игры, правила которой знал: выплетать слова лжи и недомолвок, считывать слои намеков, протискиваться в щели формулировок приказов так, чтобы остаться целым и все стороны ничего не заподозрили.       И если это был итоговый экзамен – что ж, он сможет. Должен.       — Как вам замок? — спросил он вместо наивно-наглого «это вы?». Обычный вопрос из погодной категории: он достался почти всем сразу после погоды и комплиментов.       Мужчина сощурился – казалось, с насмешкой, не подходящей его морщинам. Ещё бы вспомнить имя.       — Приятное и хорошо обставленное знакомство, — нараспев произнес он.       А вот страну и примерную должность Гарри как раз держал в памяти. Не мог дипломат британского министерства ни разу не побывать в Хогвартсе. Замаскированный Жнец сказал бы «воссоединение» – слишком глупая ошибка, чтобы не быть намеренной.       — Рад, что вам нравится, — проговорил он, поднося кубок к губам. — …сэр.       Ответная улыбка могла бы вспороть ему горло, если бы не была явно одобрительной. Где-то, чтоб его фестрал лягнул, всё ещё маневрировал среди людей Том. Слова рассыпались в голове, будто он складывал вавилонскую башню, а не обтекаемый аналог вопроса «что вы тут забыли».       Сглотнув сок, он уже разомкнул губы со словами на кончике языка, когда Гриндевальд выдернул из кармана часы на цепочке. Щелкнул языком, рассматривая циферблат. Гарри покосился на свои: пять минут шестого. На это время не было запланировано всемирных апокалипсисов, но выражение Гриндевальда на куда более угрюмых чертах пожилого лица смущало. Гарри иногда видел похожее в зеркале: пьянящий проблеск азарта, предвкушение хорошей игры.       — Ты наверняка голоден, — ультимативно сообщил Гриндевальд. — Идем к печенью.       Возле которого стояла часть преподавателей. Ощущалось, будто ему между лопаток прижали кончик палочки – только Гриндевальд стоял с пустыми руками, а Гарри сам провел его через ворота замка. Он сглотнул эту мысль вместе со слюной: какое там печенье, когда даже сок просился наружу. Поставил пустой кубок в центр багрового пятна, аккуратно и медленно. Поправил лацканы мантии: так неторопливо, как мог. Понял, почему приговоренные к казни выпрашивали лишние секунды и бегали по помосту, зная, что их всё равно поймают: он бы убежал сейчас.       Но только развернулся на каблуках, зашагав в нужную сторону. Всё казалось слишком простым: и это конец? Никто не оголит палочку, выпустив веер боевых заклинаний? Не разобьются окна, не влетят авроры? Ему не постучат по плечу с «мистер Поттер, мы приготовили вам камеру на двадцать пять лет, и то потому, что вы несовершеннолетний кретин»?       Самые важные события в его жизни были громкими – и не верилось, что всё может закончиться вот так: со вкусом апельсина на корне языка, смешанным запахом еды и духов, размеренным шагом в парадной мантии, и вся пролившаяся кровь – его же: та единственная капля, давно стертая манжетом рубашки.       «Выбирайте дорогу», мадам Тролле? Выбрал – и шёл по ней с поднятым подбородком, с самой смертью за левым плечом. Путь зеркально отражал их музейное путешествие, когда так же за плечом Гриндевальда двигался сам Гарри. Вместо мелькающих в дымке магических мест – люди, представляющие их. Сосредоточенный кивок Линде, заинтересованный взгляд Бёрка рядом с ней. Ударившее наотмашь «Гарри?» со спины.       Почти заскулил, обернувшись. Гриндевальд остановился с ехидно приподнятой бровью, тоже посмотрел на окликнувшего – и вот без этого можно было бы обойтись. Одной рукой он прокручивал перстень на пальце другой: камнем вверх, камнем вниз, камнем…       — Да, Игнатиус? — проговорил Гарри.       — Хватит обносить столы, — бесцеремонно заявил Игнатиус. Его волосы лежали пучком медной проволоки, галстук набекрень: взбудоражен и доволен так, будто получил разрешение слать сов главе гильдии артефакторов. — Я познакомился с самим Лэнгли! Он сказал, что взрывать лаборатории нормально и это неизбежный этап, так и передам Августу. Пусть сам с Гиббсом объясняется, тот нудит уже неделю. Еще он рассказал анекдот про кентавра, фестрала и…       — Я… — прервал Гарри. Поднёс ладонь ко рту: губы подрагивали от прорывающегося смеха. — Я проведу гостя и вернусь чуть позже, хорошо?       Прюэтт сощурился с подозрением: провожать тут, почти в углу зала, было особо некуда. Но гость возле Гарри действительно стоял, рассматривая его в ответ с почти анатомическим любопытством, так что неунывающий Игнатиус махнул рукой:       — Окей, ждём. И побыстрее.       — Слушаюсь, — отреагировал Гарри, касаясь пальцами кончиков губ: хватит так по-идиотски ухмыляться. — Привет ребятам. И не обношу, а дегустирую.       И он ещё переживал насчёт сочетания друзей с Томом. Гриндевальд проводил спину Прюэтта взглядом, к счастью, не заинтересованным: тяжесть его внимания лежала на чём-то другом.       — Простите, сэр, — на всякий случай сказал Гарри.       — Мы не спешим, — отстраненно бросил Гриндевальд. — Главное уже почти сделано. Печенье, Гарри.       Казалось, его совсем не интересовало, где Том – а вот Гарри с антонимичной интенсивностью спрашивал себя об обратном. Но оборачиваться было чревато: ещё кто-нибудь окликнет. Пришлось шагать вперёд, через стыки каменного пола, как на первом курсе, когда «наступить на линию» приравнивалось к дурной примете. Оставались считанные шаги: даже смешно, что политическое торнадо, перевернувшее половину магического мира, в итоге сосредоточилось на клочке Большого зала.       Ни на один стык не наступил. Печенье громоздилось в медных сухарницах, изображавших корзинки. Столик с ним располагался настолько глубоко в углу, что «империи» с джемом между двумя песочными слоями, песочные шортбреды и прозаические овсяные кругляши почти не пострадали от натиска студентов. Здесь, на излете свечного освещения, стояло всего несколько человек: Дамблдор, беседующий с одним из гостей – тем самым мужчиной с военным ежиком волос, – пара преподавательниц, теперь ещё и они.       «Дегустирую», повторил себе Гарри, целеустремленно огибая всех ради самого темного и дальнего места. «Просто так пришел. Поесть. Печенья захотелось».       Будто, если повторить ложь много-много раз, хотя бы сам в неё поверишь: преподаватели обращали на него не больше внимания, чем на звездный потолок. Дамы строили планы на статью в соавторстве, уже отправляясь к кому-то в толпе соблазнять на совместные академические подвиги; Дамблдор с мужчиной взяли паузу в разговоре; Гарри оценивающе вперился взглядом в печенье, якобы выбирая сорт.       — Директор, — окликнул Гриндевальд.       Продолжение его фразы перебил знакомый голос, запустивший сердце заново – оно сбавило темп, стоило звуку шагов Гриндевальда затихнуть за спиной.       — Гарри?..       — Том, — рефлекторно отозвался Гарри, поместив в три звука несколько унций облегчения.       Хоть и испугался: Том шагнул из теней, как боггарт. Но его боггарты теперь стояли на свету, и Гриндевальд, находясь непозволительно близко к Дамблдору, криво – на одолженном лице не было ничего ровного – улыбался. Директор выглядел вежливо заинтересованным: с таким лицом он выслушивал рискованные студенческие проекты перед тем, как внести в них толику смысла. Мужчина-с-ежиком невозмутимо исчез из поля зрения – а, нет, стоял неподалеку, разглаживая невидимые складки мантии.       Они там что, о погоде решили поговорить?       Том смотрел выжидающе и напряженно, приподняв бровь. Всё ещё предельно собранный: ровная укладка, белоснежно-острый воротник рубашки. Всегда чарующий.       — Привет, — по-дурацки сказал Гарри.       Потянул за рукав, привлекая ближе. Взял печенье с сердечком из джема на верхушке. Протянул Тому. Перестраховывался: не был уверен, что на них никто не смотрит.       Сообщил с непринужденностью человека, комментирующего мягкость песочного теста, тихо и почти на ухо:       — У нас тут… вызов опекунов в школу.       Том сглотнул, поджав губы. Покосился в сторону, на директора и его собеседника, повернулся обратно.       — Да, — зачем-то подтвердил Гарри.       Он умирал от наплыва эмоций, но любопытства в потоке было больше, чем тревоги. Секунды – и реплики разговаривающих – шли. Никто всё ещё не достал палочки и не кричал от ужаса: люди передвигались по залу в своих компаниях, Аластор с парой мелких дальше терроризировал Тролле – судя по их лицам, еще вопрос, кто кого истязал, – Слизнорт излучал дружелюбие и угодничество во все стороны.       Гриндевальд и Дамблдор негромко разговаривали с деловыми лицами, отодвинувшись в тень, но даже не отгородившись чарами. Том жевал печенье, разглядывая стену, будто там могли появиться ответы на вопросы, а их в риддловской голове точно было много: его брови почти сошлись на переносице.       Картина мира рвалась с потрескиванием холста.       Их недвусмысленно отослали на задворки происходящего, и с этой скамейки запасных невозможно было расслышать, о чём говорят. Заклятие не применишь: с составом, собравшимся в зале, извлечённая палочка заинтересует всех надёжнее локального взрыва. Незаметно колдовать с древком в рукаве он с переменным успехом мог, но из чехла под парадной мантией так просто не достать: формальные одеяния шились с расчётом на то, что никто не прячет сюрпризов. Это же не давало разговаривающей паре обособиться от мира. На сцену из-за занавеса всё равно не выскочишь: если помешать Гриндевальду делать… что бы он сейчас не делал, подбирая слова и наклонив голову под напряженным взглядом Дамблдора, летнее наказание может показаться поглаживанием по голове.       Собирался ли Гарри стоять и ждать, чем всё закончится? Тоже нет. Это его замок – и зал, полный его друзей. Если бы совсем мешал, его отправили бы не к печенью. Не держали бы под рукой.       — Интересно, насколько довольны нашей успеваемостью, — проговорил под нос Гарри, рассчитывая шаги.       Если сдвинуться ещё на три и никто не сместится, есть шанс подслушать.       — Гарри, — повторил Том, на этот раз с предупреждающей укоризной. Полоска бледно-сжатых губ подчеркивала его раздражение.       Все их проблемы – и приключения – начались с любопытства: правда, не их, а подвижников Гриндевальда. Змея кусала себя за хвост не только в чернильно-кожном исполнении. Хотелось по-дурному ухмыляться, но взгляд Тома сдерживал прочнее обстоятельств: в его глазах замерзал ледник, и желтые брызги свечных бликов не могли растопить темную синеву.       Он предостерегал – и он же отступил на фут, повернув подбородок. По скулам скользнули тени. Сползая по складкам багровой мантии, они казались потеками крови – и заканчивались у начищенных ботинок ореолом, колышущимся в такт движениям.       Гарри что-то ему говорил и даже получал ответы. Разговор двигался отдельно от его сознания, слишком занятого невыносимо медленным продвижением: тут придвинуться на длину ступни, там доставить ногу, прикрывшись жестикуляцией.       — Не думаю, — произнес Том. Ответил на что-то, а не признался, но второе тоже походило на правду. Его зрачки почти упирались в края радужек, сквозь маску приятного выражения лица подсвечивало нечеловечески-пустое, общее с их патроном: знак, что маг смотрел в бездну и бездна взглянула на него в ответ.       Сосредоточен до предела и ещё на дюйм дальше. Гарри улыбнулся: тема их философской беседы всё равно заглушалась набатом мыслей. Покрутил префектский значок на лацкане. Его грани кололи подушечки пальцев, помогая сконцентрироваться. Присутствие Тома отрезвляло окончательно.       Говорили маги уже не о погоде. Стояли с расстановкой, воздух в промежутке между их телами звенел предвкушением. В него глыбами врезались слова.       — Не сказал бы, — не соглашался с чем-то Гриндевальд. Привычная интонация крошилась под грубостью голоса. — В этом ты неправ.       Ответ Дамблдора неразборчив: стоял спиной, отвечал намеренно тихо.       Фразы смешивались: «можешь», «проникновение в министерство», «жизни детей». Холодное «посмел» директора и искореженная улыбка на не приспособленном к этому лице напротив.       Зал шумел далеко-далеко, мир вздымался волнами и качался вокруг. Были только они вчетвером, спокойная маска Тома и ладони Дамблдора, заложенные за спину – очень ровно, почти расслабленно.       До тех пор, пока не раздалось резко-настойчивое «господа префекты».       — Подойдите сюда, — попросил – приказал – Гриндевальд.       — Не стоит, — тем же тоном поспешно произнес Дамблдор.       Замешательство изображать не пришлось: их не должны были звать. Их не должны были и замечать – но Гриндевальд смотрел в глаза Гарри, бесстрастно и слишком внимательно.       Драккл.       — Сэр? — смог протолкнуть через голосовые связки Гарри.       Этого не было ни в одном из планов, не значилось ни в одном предупреждении, и тем не менее Гриндевальд словно ожидал увидеть их вдвоем именно сейчас. Дамблдор – нет. Он сдвинулся, будто загораживая их плечом. «Поздно, профессор», хотел бы сказать Гарри. «Очень поздно». Но он только передвинул одну ступню за другой: ещё на два фута ближе, через линию, отделявшую участие в разговоре от случайного присутствия.       — Директор?.. — ещё более аккуратно обронил Том.       В руке Дамблдора, спрятанной в тени, была палочка – а ведь ещё мгновение назад нет. Древко указывало в пол. Все они знали, что это положение и веер заклятий разделяют доли секунды.       — Давай, — насмешливо произнес Гриндевальд. — Устрой детоубийство. Ты же не думаешь, что я пришел один?       — Не трогай студентов, — спокойный голос Дамблдора – набухающая гроза, порывы ветра.       — И не собирался, — сухо отреагировал Гриндевальд. — Если ты не начнешь первым, мой летний. Мирное решение проблем, помнишь?       Они с Томом были тут лишними – и всё равно стояли, растерянно и бестолково. Что бы Гарри себе не представлял, оно должно было пройти… не так.       — Ты пришел не с миром, — ответил Дамблдор. — Гарри, Том…       — Мальчики останутся, — оборвал его Гриндевальд. — Они так хорошо справились с организацией вечера – смогут и закрепить наше соглашение.       Вероятно, стоило притвориться каменной плиткой. Гарри всё равно открыл рот:       — Господа префекты не совсем вникают в суть ситуации, директор, сэр. Соглашение?..       Так вежливо и гладко, как мог – и всё-таки в речь просыпались неровные запинки. Страшно было до промокшей на спине рубашки. Он был уверен: лишнее неловкое слово – и зал с сотней человек превратится в поле битвы.       Потому что Том не умел извлекать палочку из ниоткуда – но стоял прямо за Дамблдором, достаточно близко для неожиданного и обезоруживающего толчка. Станет ли?.. Бледное и отрешенное лицо говорило: Том уже выбрал.       — Встреча старых друзей, — махнул ладонью Гриндевальд, безоружный, но самый опасный из всех. Краем глаза Гарри видел: на них посматривают. Если бы время измеряли по его пульсу, в минуте были бы все сто сорок секунд. — Ваш министр уже согласился, Альбус: даже упрямцы умеют считать жизни. Прямо сейчас в школе никто не пострадал – из уважения к магической крови… и твоим письменным усилиям. Не стой на моём пути. Ты уже пытался.       Директору будто влепили пощечину. Гарри вздрогнул от зрелища. Он подспудно ожидал поднятой палочки; выталкивания их из ближайшего радиуса; тревоги, разнесшейся по замку. Корень языка жгло нервной тошнотой.       Дамблдор стоял и смотрел на Гриндевальда. Тот рассматривал его в ответ. В этом разговоре не звучало слов, но его смысл был оглушающе громким.       — Это путь в никуда, — наконец произнес директор.       — И я не боюсь его пройти, — оскалился Гриндевальд.       Раскрыл ладонь: перстень с камнем, впитывающим свечной свет, белесая узловатая палочка. Она окрасила лицо Дамблдора в те же тона.       — Одно обещание, — вкрадчиво проговорил Гриндевальд, — Один разговор, и я иду дальше рассказывать твоим студентам про магическое право. Потом ты задаешь вопрос… ей. Потом я ухожу. Бескровно, моя радость. Или твои проблемы начинаются прямо сейчас.       Ему не требовались размашистые жесты – стоило сомкнуть пальцы на палочке. Она лежала на открытой ладони, как беленый огрызок ветки. Что-то, касающееся этого древка, стучало в голове Гарри – но терялось среди других бьющихся мыслей.       — Ты не оставляешь мне выбора, — слова Дамблдора упали айсбергом, всколыхнули омут разговора.       — Выбор – понятие иллюзорное, — философски прокомментировал Гриндевальд. Смотрел он при этом на Гарри: знающе, пронзительно. Какая часть его мыслей за последние годы, предательских по отношению к обеим сторонам, была тайной?       Дамблдор направил взгляд в зал, где смешались цвета всех факультетов, а Прюэтт, почему-то на сцене, уже изображал в лицах взрыв в лаборатории. Не шевелился дюжину ударов стрекочущего пульса. Протянул руку без палочки – неторопливо, но твёрдо.       — Славно, — резюмировал Гриндевальд. — Выйдем, господа.

***

      Потолок холла растворялся в темноте, она подъедала углы и дышала зябкой пастью. Пот неприятно остывал под одеждой.       Они стояли вчетвером в тишине – двери зала отсекли звуки. За стенами замка бесновался ноябрьский ветер. Люди на портретах безмолвно шевелились. Во всех четырех гостиных шумели младшие ученики, а в лабиринтах подземелий сонно таращился в пустоту переваривающий пищу василиск – ничто из этого не касалось плотной тишины, забивающей ноздри. Она мешала воздуху проходить в легкие, поэтому Гарри сосредоточился на дыхании: медленно, глубоко и с обзором стыков каменной плитки вместо всех лиц.       Понимал он лишь то, что крови во имя идеалов не намечается. Остальные мысли терялись в колоссальности атриума.       — Хочу убедиться, что ты не воспитаешь мне революционеров, — на грани издевки говорил Гриндевальд. Инструктировал: — И скажешь вашему министру нужные слова. Поверь, мне есть чем… и кем скосить вашу поросль. Достаточно быстро вы это не остановите.       Угрозы плющом оплетали ребра, сухими ветками протыкали легкие. Так вот почему глубоко под ними всё ещё не спала рептилия, способная выкашивать дюжины магов взглядом. Гарри покосился на поднятый подбородок Тома, его расправленные плечи. Директор задвинул их обоих к себе за спину, приказал неожиданно строго: «стойте тут». На перекрестье чужих приказов дергаться не хотелось.       Дамблдор казался ещё одной замковой статуей, каменным изваянием – и вместе с тем человеком, хрупким и собранным, несмотря ни на что. Гарри понимал: начни Гриндевальд с вреда школьникам, и здесь была бы битва. Стоит сейчас передавить с запугиванием – и взлетит тёмная палочка, начнётся стычка если не равных по силе, то очень близких.       Дамблдор, похоже, думал так же. Обронил прямо и весомо:       — Не рассматривал вариант, что мы можем остановить тебя?       С лица Гриндевальда стекла улыбка – и сам слой чужой внешности растрескался, осыпался по частям, стоило ему театрально щелкнуть пальцами. Дамблдор качнулся вперёд, Гарри с Томом – назад.       Перед ними стоял ужас из газет, существо под прикрытием человеческого лица. Гарри не узнавал выражения. Знакомыми были только глаза: неприятно-светлые с прожилками графита на одной из радужек, взгляд насмешливый и испытующий, будто их сейчас позовут на чай или бросят в стену зала – на сей раз каменную. После такого можно и не выжить.       — Рассматривал, — согласился он. Высокий голос разносился по атриуму, и тревога сжимала горло: как бы кто случайно не выглянул. Не увидел, как Дамблдор пытается одной спиной закрыть их двоих. Не встретился лицом с тем, кому не место в Хогвартсе – вообще в Британии. Тогда эта ситуация усложнится до нерешаемого уравнения. — Но не думаешь ли ты, что без меня моё дело остановится? Я не настолько глуп, чтобы устроить всё… так.       Лучше бы он щерился своей тонко-острой улыбкой. Таким, серьёзным, он был гораздо страшнее – был бы, если бы не годы знакомства. Страх от них и ожидался: ведь формально они видятся первый раз. Страх – то, чего в широкой гамме чувств Гарри уже не было.       Тревожился. Нервничал. Переживал – сам не знал, за кого больше. Не боялся, и лучше бы Дамблдору не оборачиваться: их с Томом могли выдать выражения лиц, напряженно-выжидающие, но далекие от испуга. Медленными, осторожными жестами Гарри потянулся к пуговице мантии: если речь шла о клятве, им же нужны будут палочки, верно?.. Ладонь зудела без успокаивающего тепла остролиста.       — Как видишь, я сейчас стою один, — развёл ладони Гриндевальд. Перстень он снова надел, палочку небрежно держал между пальцами. — Твои студенты пока в порядке, — Гарри сглотнул, оказавшись под мимолётным взглядом, — И я пришёл говорить, а не нападать.       — Поэтому за мной два ребёнка, не имеющих отношения к нашему… назревшему разговору?       Хотелось видеть лицо Дамблдора – но хватило его пустого и холодного голоса.       — Юношам стоит знать, как работает мир, — повёл плечом Гриндевальд. Добавил легко и хлестко: — Это же встреча по выбору профессии, не так ли? Пойдут в политики.       Шутка никого не рассмешила. Тишина царапала грудную клетку сквозь слои одежды. Пуговица мантии наконец поддалась, но следующую Гарри трогать не стал: казалось, что шорох ткани повлечёт за собой что-то ужасное.       Их всех разыграли шахматными фигурами – и за один шаг до мата быть фигурой любого статуса и важности совсем не весело. Все попадут в одну коробку.       — Министр ждёт – и, вероятно, не в восторге от наших задержек, — наконец проронил Гриндевальд.       Дамблдор молчал, даже когда он стал перечислять пункты: клятву о «ни словом, ни делом», его ответную – о суверенности и безопасности Хогвартса. Подъем в кабинет директора, каминное общение с министром, подготовленные слова: да, он здесь, да, дети под угрозой и это не уловка. Использование камня: видимо, того самого, по поводу чего-то, известного только им.       Молчал, когда Гриндевальд обратился уже к ним, глядя на этот раз на Тома: «ваша роль проста: подтвердить услышанное», когда разъяснял детали: стоять вот здесь, не говорить в процессе, не вмешиваться. «Не бойтесь», милосердно – для Дамблдора – добавил он. «Я ничего вам не сделаю».       Гарри кивнул, не доверяя горлу. Том разомкнул губы с «понятно, сэр». Его ровный голос звучал чужеродно.       Дамблдор молчал. В его молчании вязли даже мысли.       — Сюда, — коротко сказал Гриндевальд.       Гарри выдохнул: бледный пар взвился в воздух стылого холла. Том зацепил его руку своей ледяной ладонью – на мгновение, касанием тыльной стороны, – прежде чем обойти Дамблдора. Гарри шагнул на место напротив. Каблуки ботинок стукнули по полу закрытием крышки гроба.       Линия поджатых губ Дамблдора перечеркивала его лицо, морщина между бровей – перпендикуляр, седина в рыжеватых волосах – штриховка фигуры. Яркие глаза не отрывались от бесцветных: долго, пока Том вытаскивал палочку – выстрелом щелкнула крышка чехла, – пока Гарри вертел в пальцах свою, всё ещё слабо представляя, что и когда делать, пока ретивый ветер бился в ворота замка.       Хогвартс был убежищем, где никто не причинит зла. Зло встряхнуло волнами светлых волос, наклонив голову, поправило мантию: она, не уменьшившись вслед за телом, свисала с плеч. Сказало мелодичной фразой:       — Я убивал многих. Её убил не я.       — Это уже не имеет значения, — прозвучало вынужденно и хрипло.       Гриндевальд ребячески дёрнул плечом.       — Клятва, Альбус. Время идёт.       Их руки сцепились прозаически: традиционное рукопожатие, тонкая бледная ладонь с кольцом в более крупной. Показалось, что оба вздрогнули. Прежде чем Гарри успел вдохнуть, вокруг запястий обвилась золотая нить.       Звук доходил до ушей с опозданием далекого крика. Шевелились губы. Дамблдор произносил своё обещание: уверенно, спокойно и громко.       — …воздерживаться от целенаправленного вмешательства в политические дела… обещаю не использовать свою магию или влияние с целью навредить их интересам… обязуюсь сообщить правду в течение одного часа с момента клятвы…       Говорил он, а руки тряслись у Гарри. Пахло – почти воняло – штормовым озоном. Нить обвивала сцепленные ладони, подрагивала концентрированным лучом воли. Застыла: Дамблдор закончил.       Он искаженно улыбнулся кривым движением губ – и этот жест пробрал холодом, затормозил кровоток. Гриндевальд не смутился.       — Клянусь воздерживаться от целенаправленного вмешательства в дела школы волшебства «Хогвартс», — звонко произнес он, — …не использовать свою магию или влияние с целью навредить Альбусу Персивалю Вульфрику Дамблдору…       Он насмешливо повторял почти те же слова. Том щурился. Между ним и Гарри вокруг соединенных рук договаривающихся билась, отбрасывая блики на лица и одежду, магическая нить.       — Да будет так, — сглотнув, сухо выговорил Том.       — Будет, — тихо согласился Гарри.       Нить исчезла в небытие. Рукопожатие осталось.