but be the serpent under't

      Атриум был залит светом, будто его поглотил солнечный прилив – и расплескался витражными брызгами-зайчиками по плитке пола. Гарри спустился по лестнице вовремя: наручные часы показывали без четверти одиннадцать. Рассёк полосу тени на ступеньке ботинком, обвёл взглядом холл. Журчащая статуя-фонтан, сотни портретов, утекавших ввысь, и из людей только он – ненадолго, потому что шаги Тома уже слышались из-за поворота.       Уже закончился завтрак, и школьники растеклись – кто по территории, кто в Хогсмид. Они с Томом тоже могли бы идти по грунтовой дороге, вдыхая прогретый душистый май, нырять в двери баров, не стесняясь свидетелей.       Седьмому курсу можно всё. Седьмому курсу в конце мая – даже больше, чем может человек. Уже бесполезно утрамбовывать содержимое учебников в ноющие головы; уже нет ничего нового на занятиях; остаётся жить: на максимум, каждой альвеолой лёгких чувствуя утекающее детство, наспех устраняя последствия ночных вечеринок в гостиных и отмечая пункты из листа «дурости, которые должен сделать каждый выпускник».       Как староста, Гарри был обязан всё это пресекать. Как честный человек, поход в Запретный лес он возглавил: всё равно мог пройти по нему с завязанными глазами по наитию и памяти, не натыкаясь на преподавательские хитрости по сдерживанию студентов.       Меньше месяца, и друзья разлетятся по всем островам и континенту: в университеты, ученичества, сразу в создание семьи – это до сих пор отзывалось толчком удивления – или просто домой к семейному делу. Меньше месяца, и на континенте окажется уже он. Решался на вопрос почти неделю, но ответ Гриндевальд бросил беспечно и не задумываясь, как очевидный факт: «куда захотите». Добавил: «вам открыты все дороги».       Правдивое «да» ужасало и восхищало одновременно. У него имелась цена – но она была оплачена с лихвой.       Том выплыл из подземелий, стряхнул тени и невидимую пыль с мантии. Кивнул. Не разменивался на очередные приветствия: они виделись на завтраке, до этого – в библиотеке, ночью обходили замок так, что, помимо отправленного в гостиную хаффлпаффца, Гарри обзавёлся следами от ногтей на плече, и в последний раз они расставались больше чем на ночь… наверное, зимой: он не пошел на внешкольную слизеринскую вечеринку, хоть полученное приглашение и было подписано так же аккуратно, как риддловское.       Сейчас пропускал гриффиндорскую встречу в пабе, на этот раз из-за формальных обязанностей. Под мышкой Том зажимал папку: в составлении её содержимого участвовали все старосты, но читать с трибуны будет он – префект школы, лучший ученик потока.       Если не скончается от интенсивной учебы, станет лучшим студентом поколения: большинство разумных людей не пытались сдать все возможные выпускные экзамены разом. Если переутомление настигнет его раньше выпускного и торжественную речь придется читать Гарри, он воскресит Тома как инфернала, страшного и безмозглого – так и сказал ещё месяц назад, выгоняя из библиотеки перед комендантским часом. Том фыркнул и взял с собой ещё две книги, запрещенные к выносу: библиотекарша ему благоволила. Но уже конец мая: книги отложил даже он.       Зато стоял серьёзный, как перед экзаменационной комиссией, хотя сегодня у них всего один зритель.       — Доброе утро, Гарри, Том.       — Доброе, директор, — отозвались они.       По его жесту распахнулись створки Большого зала – бесшумно, открыв ещё одно колоссальное помещение, наполненное свеже-майским светом. Его тишину разбил гулкий стук шагов, потом стук погромче: по мановению палочки из пола выросла деревянная кафедра. Предэкзаменационный мозг рефлекторно оценил трансфигурацию уровня мастера.       Гарри привычно уселся на стол; мысленно ойкнув, сполз: не при Дамблдоре. Виновато улыбнулся.       Директор ничего не сказал. Он ничего не говорил уже полтора года. Конечно, обращался к ним на собраниях; разумеется, вызывал на парах; обоим достался полный цикл личных консультаций из-за сдачи продвинутой трансфигурации, а Гарри – пара выволочек за организационные промахи. Везде, где раньше мог быть непринужденный в рамках субординации разговор, давило молчание – задумчивое, грустное, неловкое.       Полтора с чем-то года назад он бросил им «возвращайтесь в зал» – и с тех пор не проронил ни одной лишней фразы. Гарри не спрашивал, в чем дело. Зачем интересоваться, если они кружились в ритме школьной жизни, а Гриндевальд постепенно убеждал скептиков в своей вменяемости? Понял ли Дамблдор их роли? «Разумеется, понял» по мнению Тома и «…надеюсь, нет, скорее всего, да» по его личному. Но не намекнул ни словом, ни делом, хоть Гарри и вскидывался среди ночи до конца семестра. Собирался ли что-то делать? Навряд ли: тогда они бы не сдали экзамены шестого курса и не приехали бы на седьмой.       А они проснулись на следующий день после мероприятия; разминали омлеты в кашу на завтраке; с началом учебной недели пошли на пары – зельеварение, травология, и школьники обсуждали прошедшую встречу, как ещё одну вечеринку, не подозревая об её судьбоносности, и автоматический подаватель носков Прюэтта перекусал ступни всей мужской спальни, шли недели, месяцы – и зимние каникулы в Лондоне, потому что всем было не до них – а им не до всех.       Гриндевальд, выигравший выборы, вызвал едва ли месячный всплеск студенческих новостей: священный суверенитет Британии не затронут. В политических кулуарах знатных отпрысков тему мусолили дольше – но и это «дольше» закончилось, и нынешние решения «совсем сверху» вызывали не больше недовольства, чем пару лет назад. Общество бурлило где-то там, за пределами замка, в кабинетах, обитых красным деревом, залах палат и на закрытых приемах. На нескольких они побывали летом: «ознакомиться с будущим». На большинстве – нет. Гриндевальд милосердно не представлял публике своих подопечных, считая, что им стоит добиваться всего самим – и большей награды нельзя было и вообразить.       До выхода в мир оставалась дюжина экзаменов и выпускной. Том ненужным жестом поправил манжеты, прочистил горло. Раскрыл папку за кафедрой. С солнцем, застрявшим в завитках уложенных волос, он казался Люцифером перед падением.       Дамблдор стоял перед ним, сложив руки за спиной. Гарри тоже остался стоять: любовался.       Ровно стучало сердце. Впереди было множество тревог – но не сейчас, сейчас после репетиции речи они всё-таки успеют в Хогсмид, и удастся ухватить остатки межфакультетского выпускного турнира по взрывным картам.       Том улыбнулся – с ямочкой на левой щеке. Вскинул взгляд – не в никуда, к гипотетической аудитории, а на Гарри. Начал речь, которую знал наизусть:       — Поколение, которое приведет Британию в светлое будущее.       Его голос звенел в пустом зале.