but be the serpent under't

      — Ты и Риддл, — сказал Игнатиус на полсекунды раньше, чем Гарри закрыл за собой дверь спальни.       Надо было не подниматься оставить сумку перед ужином. Будто это могло его спасти: и так бы подсторожили.       Гарри окинул взглядом дуэльную площадку, где его будут колотить втроём. Игнатиус стоял у своей кровати, опершись плечом о балку и разглядывая его с видом, с которым он препарировал механизмы для артефактных заготовок. Септимус сидел рядом с непроницаемым лицом, гласившим «я тебя честно не сдавал, они все сами догадались». Боунс валялся на своей, придерживая тетрадь, но отложив перо: мол, ногами я тебя бить не буду, но избежать осуждающего взгляда не надейся.       Захотелось трусливо скатиться по лестнице. Может, даже пойти помогать с трансфигурацией Миртл Уоррен. Бывшая пигалица как раз вошла в возраст девушки – не миловидной, но знающей свои преимущества, и её ключевой чертой была назойливость. Проще сделать вид, что вы друзья, чем объяснить, почему нет. Тем более что Гарри до сих пор немного стыдился тех слёз в библиотеке: да, слишком добросердечный, и что.       В любом случае Уоррен была такой же константой его школьной жизни, как разборки с Грюмом и прививание Хагриду мыслей, что только законопослушные студенты добираются до работы с самым крутым зверьём в заповедниках. Те, кто не засветился за заведением пяти иксов опасности прямо в школе. Со всеми тремя он справлялся так себе, но, эй, школа ещё стояла.       — Я, — беспомощно ответил Гарри, поняв, что выбегать за дверь будет глупейшим поступком этого и так паршивого дня.       — И Риддл, — добавил Септимус. Душа у рыжего была, а вот насчет совести имелись сомнения.       — Ну, — отреагировал Гарри, поправляя сумку на плече.       — Скрытный ублюдок, — непонятным тоном проговорил Игнатиус.       Хоть бы в гостиной что-нибудь взорвалось, чтобы вынуть его из этого разговора для раздачи наставлений. Сейчас, кажется, раздадут ему.       — Да?.. — глупо переспросил Гарри, опираясь спиной о дверь.       — Септимус, шесть галеонов, — заявил Эдгар.       — Пять, — злорадно поправил Септимус. — Я в конце прошлого года догадался. И я тебе Малфой, что ли, откуда такие деньги?       — И не сказал, — развернулся к нему Игнатиус.       — Септимус! — одновременно с этим возмутился Гарри.       — Ты сказал «не дальше спальни». Мы в спальне, — ответил ему Септимус. Переключился на Игнатиуса: — Вот видишь, мне запретили. К тому же отношения со слизеринцами – быстротечная и провальная хрень. Без обид.       — При ней не говори, — фыркнул Игнатиус, всё ещё обладатель слизеринской нареченной – судя по их возрасту, уже почти невесты. Увернуться от семейства Блэк не смог бы и более отчаянно сопротивляющийся волшебник. Нарушение ожиданий сразу двух семей было бы попыткой суицида, а Игнатиус умел распознавать проигрышные битвы и настоял только на артефакторике. — И вообще это ты выбрал мудло. Подожди, Гарри тоже. Гарри!       — Он нормальный, — тусклым тоном соврал Гарри.       — Ага, — повторил фырканье Септимус.       — Ну хоть пять отдай, — успел влезть Эдгар. — Рассрочкой. Вообще-то ты обещал копить и съесть их, если этот никого себе не найдет до выпуска.       Гарри закрыл глаза ладонями, разглядывая их сквозь пальцы. Драматичная сцена превратилась в балаган быстрее, чем он успел в неё включиться.       — Эй-эй, — перебил всех Игнатиус. — У нас мистер префект сейчас взорвётся.       — Упс, — без сочувствия бросил Септимус. — Так вы ещё вместе? Только без деталей, умоляю.       — Можно и так сказать, — осторожно повторил Гарри формулировку Тома.       — Только не говори, что это безответная любовь, — пересел ближе к краю кровати Эдгар. — Ты весь прошлый год и так психовал.       — Давайте не будем сочетать в одном предложении любовь и Риддла, — передёрнул плечами Игнатиус. — У меня, это, воображение.       — А прикинь, мне ещё рассказывать запретили! — взмахнул руками Септимус. — Жил с этим знанием! Всё лето! Но когда чемпион дуэлки запрещает рассказывать…       — Гарри со слизеринцем. Гарри. Со слизеринцем. Ладно со слизеринцем – Риддлом. Гарри! Что дальше, ты поддерживаешь Гриндевальда? — театрально вознес ладони Игнатиус.       Гарри не выдержал: хрюкнул в ладони. Засмеялся так, что закололо в боку и пришлось доползти до ближайшей кровати, где почти приземлился на Эдгара. Тот похлопал по спине, только усугубив.       — Тогда у него была бы аллергия на Уизли, — разумным тоном нёс чушь Боунс.       — Моё сердце было бы разбито, — парировал Септимус.       Сердце Гарри было разбито, и шрапнель осколков царапала горло. Но нервный смех булькал в легких, и говорить всё равно не получалось. Он любил их так сильно, что кружилась голова, но смотреть на друзей не мог: смеялся, пусть ничего забавного в ситуации и не находил.       Едва заметил, как каменная хватка мышечного спазма сменилась другой, теплой и шевелящейся. Не распознал, что говорили над ним: звенело в ушах. Прикусив щеку изнутри, задержал дыхание.       — Мерлиновы яйца, — наконец донеслось более членораздельно. — Не придуши его.       — Ну, если он всё-таки за Гриндевальда…       Шлепок: такой громкий, что Гарри зажмурился ещё сильнее.       — То у нас будет серьёзный и длительный разговор, — договорил Септимус.       Он сидел где-то у руки Гарри – даже на руке, – уткнувшись щекой ему в плечо. Эдгар обнимал сзади. Игнатиус навалился на все оставшиеся части тела, спрутом зафиксировав его в тройном объятии. Гарри бы прошипел, что ему не надо, но нуждался в этом больше всего на свете.       — У нас у всех сейчас будет серьёзный и длительный разговор, — с расстановкой произнёс Игнатиус. — Потому что наш лучший друг напридумывал себе, что мы его сожрём вместо ужина.       — Уже жрёте, — прохрипел Гарри. — Сожрали, мозг.       — Нет, дорогой, — шепнул возле него Эдгар, не разжимая рук. — Мы только начали.

***

      На ужин они всё-таки попали – под конец, и пришлось сложить сердце из ладоней Минерве за то, что их мальки не растерялись по всему замку. Младшие терялись случайно, старшие – целенаправленно, а потом выслушивай, что они натворили, пока ты уписывал куриные ножки и думал об ещё более приятном: десерте.       Гарри ничего не сказал про Гриндевальда – ну, он не мог. Сообщил, что летом снова жил с Томом. Уже сам хлопнул Септимуса по волосам, когда тот в деталях и неприличными жестами показал их совместную жизнь. С чистым сердцем поклялся не лапать Тома на публике: ему и так за такое отгрызли бы руки по самые плечи.       В Хогсмид они шагали с утра вчетвером, как мушкетеры, с алыми капюшонами школьных мантий и палочками в чехлах на манер шпаг. Ненадолго присоединился и снова умчался в даль Бёрк. Даль голубела поверх куцых древесных крон: октябрьский день выдался ясным, будто и не осень вовсе, с кругляшом солнца, лучи которого путались в волосах и отражались от префектского значка, и сухая тропа пружинила под ногами.       Невозможно было притвориться, что всё в порядке – потому что не в порядке, – но зудящая тревога улеглась в спячку. Он собирался сделать лучшее из возможного. Он контролировал хоть что-то вместо того, чтобы принимать неприятности в форме «прилетают по лицу». И, конечно, намеревался насладиться вырванным у судьбы выходным. Они сорвались со скамьи Большого зала, стоило наручным часам показать девять утра: в девять пятнадцать открывали ворота.       К десяти уже подходили к деревне. На входе в Хогсмид метла, убиравшая листья, гоняла хихикающего младшекурсника: кажется, он только что распинал собранную кучу – или даже прыгнул в неё, потому что к его мантии прилипла сухая листва, а одногруппники заливались смехом в стороне.       — Finite, — прокомментировал Гарри, проходя мимо с независимым видом: как зачаровать метлу обратно, он не знал. Бытовые заклятия зачастую сложнее самых изощренных боевых: попробуй определи параметры, чтобы метла собирала именно листья на конкретной территории, а не превращалась в оружие массового отшлепывания. Вот это он как раз умел.       — Мистер спаситель, — восхитился Септимус.       Гарри шутливо поклонился, прикладывая ладонь к груди.       — Пошли за перчатками, — не присоединился к восхвалениям Прюэтт. — Мои всё.       — Сейчас октябрь.       — Ну, всё, — поморщился Игнатиус. — Я хотел проверить, на чём держатся чары прочности.       — Это не тот вторник со взрывом в лаборатории? — уточнил Гарри.       Гиббс возмущался в комнате старост, потому что половина лабораторий была закрыта из-за «летнего инцидента, который школьников не касается» – все знали, что Флитвик пробовал что-то новое для клуба чар и заклинание пошло не так, – и за время в оставшихся старшекурсники почти дрались. Взрыв выбил из графика седьмой курс Рейвенкло.       — Оно, — бесстыдно признался Прюэтт. — Я одолжил, но…       — Но сейчас мы подарим тебе три пары, — влез Боунс. — На остаток октября, ноябрь и декабрь.       — Не буду скидываться на разрушение Хогвартса, — отозвался Септимус.       — Ты сам его устроишь, — весело раздалось сзади.       Их обогнал Мальсибер – чёрные волосы уже до плеч, а не копной вокруг головы, улыбка аккурат от уха до уха, в руках стопка писем.       — Поторопитесь, в «Сладком» новые вкусы перечных чертей, сейчас разметут, — посоветовал он. Снова обратился к Септимусу: — Завтра в восемь?       — Замётано, — бросил Септимус.       Проводил Мальсибера взглядом. Потом обернулся к ним. Гарри постарался вскинуть брови достаточно артистично: и это над ним-то издевались весь вечер! Утром тоже: Игнатиус прошипел в ухо «смотри, твоя зазнобушка», когда Том деловито провёл мимо своих ужат, и не взглянув в их сторону.       — Мы снова тренируемся вместе, — сухо пояснил Септимус, почесывая веснушатый нос. — Хочу в сборную.       По тону стало понятно, что шутки на эту тему не принимаются, иначе вместо полёта в ближайшую лиственную кучу шутника ждало что-нибудь похуже. Поэтому Эдгар осторожно выбрал безопасную тему и возобновил путь к одежному:       — Тебе ж стажировку предлагали… эти, какие-то пятиюродные.       О «пусть мальчик поднатаскается на стажировках» Септимус периодически ныл уже два месяца: пока он не мог определиться с профессией, матриарх Уизли взяла дело в свои руки и организовала родственный совет. Совет предложил варианты. Подопытно-подопечный возопил, что никогда и ни за что, и смылся в Хогвартс слать письма бунта оттуда.       — Это в Ирландии, — поморщился Септимус. — Ну и я попробую. Не выйдет так не выйдет, потом ещё попробую.       — Возьмёшь измором, — поддакнул Гарри. Если Прюэтта еще могли ограничить техника безопасности и строгий надзор гильдии артефакторов за новичками, то отпущенный в свободное плавание Септимус мог добавить Британии островов, случайно расколов основной.       Спокойно было только за Боунса: его планы на жизнь ветвились эдак до конца вселенной, а самые странные варианты включали в себя и восстание инферналов, и превращение в сквиба. С личным фронтом тоже: Гарри был уверен, что Аббот не устоит перед зубодробительно-дотошно расписанным предложением всех боунсовских потрохов и рационального мышления в придачу.       Сейчас Эдгар отправился к полке женских аксессуаров, едва они вошли в магазин. Прюэтт, быстро бросив на прилавок две пары перчаток, тоже уткнулся в пастельно-пушистые шарфы: его устраивала и выбранная семейством девчонка, и прилагающееся к ней родословное древо Блэков, и тот астрономический справочник, из которого будут выбирать имена детям. Игнатиус не дёргался и дарил подарки по согласованному сторонами расписанию.       — Рабы отношений, — шепнул Гарри Септимус, театрально-трагично вздохнув.       Гарри дал ему пять за спинами друзей. Законодательное оформление отношений с Томом Риддлом не мог представить даже он – и не потому, что это всколыхнуло бы британские сплетни сочетанием Поттера-пусть-и-однофамильца и безродного магглорожденного, а также не приводило к деторождению, второй обязанности магического сообщества после «беречь и приумножать волшебство». Они творили вещи, о которых он вспоминал со вспышками смущения в душевой, и всё равно не мог поверить, что они, ну, как бы, встречаются. Это злобное божество – его парень, смешно зевающий с утра. Староста Том, высокомерный паршивец Том, владелец Слизерина Том, сомнительный друг Том, отличный любовник Том – и всё его.       Это не укладывалось в его же голове, не то что у друзей, не видевших и половины риддловских ипостасей.       — Ну что, перечные? — подал голос он, когда стало понятно, что с шарфами они застряли, а за окнами мелькало всё больше студенческих макушек. Сейчас всё раскупят.       Впереди – целая суббота, хрустяще-октябрьская и солнечная. Почти как целая жизнь.

***

      Дамблдор не стал переезжать из своего профессорского кабинета: часть часов принимал в директорской башне, часть – в преподавательском крыле.       Комната тоже не изменилась. За стеклом шкафа выстроились артефакты, безделушки и что-то между ними. Среди бумаг на столе щелкал маятник Ньютона. Пестрела обивка стула для посетителей.       На втором курсе – весь первый он, наученный приютом, старался держаться подальше от взрослых, – Гарри едва открыл дверь этого кабинета, споткнувшись на пороге. Не дотянулся ногами до пола, когда залез на стул. Боялся поднять глаза на декана, рассматривая качающиеся шарики.       Сейчас он открыл дверь едва ли не ногой, пробормотав «дбрый-днь-сэр», слишком сконцентрированный на том, чтобы не уронить ворох пергаментов. Сгрузив их на стол, устроился на стуле, вытянув ноги. Всё равно боялся поднять глаза на декана, но уже по другим причинам.       Согласно многовековым традициям учреждений, бремя организации мероприятий падает на инициаторов – и, хотя окручивание Слизнорта начал Абраксас, и тараканам в банке на стеллаже кладовой было понятно, кому поручат основной массив проблем. Гарри тогда даже обрадовался, поспешно заверив слизеринского декана, что с удовольствием поможет и это его префектский долг.       Удовольствие было неподдельным. Пусть проработка мероприятия с нуля за месяц и выглядела как надгробный камень над его повседневными неизбежными обязанностями, нет способа успешнее вникнуть во все детали. В их с Томом руках были фамилии приглашенных, управление активностями и возможность забегать на кухню «уточнить меню», в процессе выпрашивая горячий шоколад; ещё знакомства и социальный капитал – иностранных магов они знали едва ли не больше, чем британских, и пора компенсировать перевес.       Глазурь эйфории облупилась быстро: воодушевленный Слизнорт сообщил, что раз мероприятие общешкольное, то и основные обсуждения будут всё-таки с директором.       Дамблдора Гарри старался избегать. Стыдился многолетнего вранья; боялся разоблачения; просто не знал, что о нём думать – и что делать. Что думать о самом себе: предатель он или просто дрессированный голубь мира, а если мира, то для кого.       Раньше, чем Дамблдор успел завести беседу, а Гарри – нервно облажаться и ляпнуть что-нибудь фатальное, раздался короткий стук в дверь. Повернулась ручка.       — Добрый вечер, директор, сэр, — наклонил голову Том, прилизанный, как девичья кукла. — Гарри.       На сотворенный Дамблдором второй стул он сел, как на министерском приёме, ровно поставив ноги и положив руки на колени. Расстегнутая мантия открывала рубашку и отглаженные брюки: больше не закрыт на все пуговицы и крючки, что… в этом случае – почти заявление, считал Гарри. И не о «презираю вас каждой клеточкой», как могли подумать люди, менее искушенные в перипетиях риддловско-дамблдоровских отношений.       Том улыбнулся Гарри почти по-человечески, отступив от образа затаившейся кобры. Скользнул взглядом по безделушкам. «С удовольствием, сэр» – это про чай. «Благодарю, сэр» – уже придерживая чашку.       Листы с их записями лежали на столешнице, большинство – с четким почерком Тома и куриной вязью Гарри между строчек. Пар от чашек поднимался и смешивался в воздухе, добавляя к запаху кабинета что-то терпкое. Осень проникала даже сквозь закрытое окно: всё спокойное, размеренное, тихое.       — Спасибо, что согласились помочь, — прокомментировал Дамблдор, поднимая первый из листов: список потенциальных гостей.       — Всё ради будущего, — полусерьёзно сказал Гарри, по-мальчишески улыбнувшись после. — Уже СОВы сдали, а до сих пор не знаем, кем хотим стать, когда вырастем.       — Иногда это непонятно и спустя годы после окончания школы, — задумчиво отметил Дамблдор, потянувшись за пером.       Гарри скользнул зубами по нижней губе. Список гостей они переписывали многократно. Заперлись в библиотеке на несколько вечеров, уточняя, кого хотел пригласить Гриндевальд, и любопытствуя, кто просто сочувствующий, а кто одолжит свою личину на вечер – или настолько верен, что поучаствует сам. В чём бы там не пришлось участвовать. По их задумкам, кружившим около идеи Слизнорта – в почти конференции, которую мог сгладить разве что фуршет и отсутствие предварительных тезисов. Сам Гарри толковать о своей работе перед толпой неопределившихся подростков не пошел бы.       Связи между фамилиями не наблюдалось. Они вносили в список и зельеваров, и постановщиков магического театра. Проскочил даже один из прюэттовских дядюшек – вот уж о ком он не подумал бы.       Дамблдор летящим почерком дописывал фамилии и должности. Гарри хотелось протянуть руку и щелкнуть ногтем по качающемуся маятнику, лишь бы сбился с ритма, стучавшего в ушах наравне с сердечным. Том казался спокойным, изредка потягивая чай: настолько небрежно касался губами чашки, что уровень жидкости почти не менялся.       — Вы знаете мистера Беннета? — осведомился Дамблдор, поднимая взгляд от пергамента.       Гарри понятия не имел, о ком из затворников его спрашивают, но отреагировал быстро:       — Малфой предложил. Хочет внести свой блестящий вклад.       Том отхлебнул чай вне установившегося графика, что в переводе означало «не могу пнуть тебя ботинком на людях». Гарри смотрел на пергамент с перевернутыми строчками, чтобы его взгляд не телеграфировал «если ты поставишь на меня ботинок в безлюдном месте, мы оба знаем, чем это закончится». Боковым зрением отметил, как пальцы Тома плотнее скрутились на ручке чашки.       Флиртуют ли они под носом у директора школы, который предупреждал Гарри, в какое болото он целеустремленно шагает, и предлагал поразмыслить насчет более прозрачных вод? Кажется, да. Оставалось надеяться, что Дамблдор не анализировал каждый жест своих студентов. Насчёт общего положения у Гарри не было иллюзий: декан – директор – слишком проницателен. Наверняка всё понял ещё тогда, когда Том изображал хорошего мальчика в ситуации с Хагридом. Он бы удивился, если бы к шестому курсу об их отношениях не сплетничала вся профессорская коллегия так же, как они, старосты, о подопечных студентах.       — Но при этом мистер Малфой не включил своих родителей, — заметил Дамблдор.       — Абраксас провёл с ними всё лето, посещая родственников, — сказал на этот раз Том. — Он не особенно заинтересован во встрече с мамой минимум до Рождества.       Надо будет проинструктировать Малфоя, какую именно ложь на него навешали – хотя это могло быть и правдой. Путешествие в семье этикетно озабоченных вобл должно быть мукой даже без посещения остальных видов аквариума.       — Старались выбрать побольше разных профессий, сэр, — перевёл тему Гарри. — Если эти люди согласятся, конечно. Часть из них приходила к профессору Слизнорту, часть предложили мои друзья.       Он действительно опросил соседей по спальне, у кого есть словоохотливая родня: если уж от приглашения дополнительных людей не отвязаться, то хаос следовало возглавить. И получить возможность отсеять политически ретивых. Список от Гриндевальда, проехавший в Хогвартс в скрученном носке из-за паранойи всех участников, был составлен мудро: ассорти влиятельных лиц, но ни одного политика, известного открыто оппозиционными взглядами, ни одного ритуалиста, окруженного слухами про поедание младенцев. Беззубо и незамысловато, как и положено для школы.       Оставалось только гадать, сколько добровольных или не очень выборов прошли эти люди, прежде чем их фамилии оказались выписаны пером кого-то из аналитиков. И обратить наконец внимание на Дамблдора: он стряхивал чернила с кончика пера, откладывая его в сторону.       — Я добавил несколько министерских работников и авроров, которые вряд ли откажутся от возможности вспомнить школьные годы, — поведал Дамблдор так просто, будто от каждого его слова кожурка сердца Гарри не пыталась съежиться окончательно, блокируя мышцу. — И друзей, любящих общаться с молодым поколением. Если найдется время в графике, приедет подруга профессора Вилкост: она руководит авроратом в Скандинавии. Ей Галатея обещала написать сама.       — Вау, — выдал Гарри. Прочистил горло. — Действительно, вау.       Всё звучало вау как ужасно: ещё хуже, чем он мог представить, когда услышал, что Дамблдор внесёт свои предложения по участникам. Протащить Гриндевальда на дракклов предрождественский бал было бы и то проще с точки зрения его окружения, – там-то всё ограничивалось советом попечителей, куда отбирали больше по содержимому сейфов и политическим заявкам, чем по боевитости, – но крохотное «проще» не сочеталось с тем, что вечер перед каникулами – слишком поздно для его невысказанных целей.       Новость про ноябрь он воспринял скорее благосклонно, пометив что-то на бумагах, которые Гарри не видел. Они с Томом и так втиснулись друг в друга, практически обнявшись, чтобы Гриндевальд видел сразу два стоически-невыразительных лица и кусочек Комнаты за ними. Зеркало показывало Гриндевальда, книжные стеллажи, тонущие в тени – рабочий кабинет замка. За несколько минут «да, сэр, нет, сэр, не можем сказать, сэр» им не удалось спросить ни про собак, ни — что меньше интересовало Гарри, но было бы вежливее – здоровье второго опекуна. Первый тоже не интересовался ни их самочувствием, ни учёбой: только спросил, что ещё пошло не по плану. Лимит заботы исчерпался летним объятием – или Гриндевальд просто был занят, периодически отводя взгляд от зеркала на кого-то третьего.       — Мы рассылаем письма школьными совами, сэр? — спросил Том, разглядывая ободок чашки с тонкой полоской. — На вторую неделю ноября?       — Да, — начал Дамблдор. — Перед отправкой покажите мне или Горацию.       — Шаблон уже составлен, сэр, — махнул ресницами Том.       Потому что он не отпускал Гарри из комнаты старост, пока они не согласовали всё, что могли придумать. «Чтобы всё было в порядке», подчеркнул он, собирая бумаги. «Чтобы не видеть Дамблдора чаще, чем уже встречаемся», перевёл Гарри – и не имел ничего против этого разумного стремления.       Декан хмыкнул, перебирая принесённую стопку. Он не коснулся своего чая. Зато Гарри вспомнил про оставленную чашку, потягивая жидкость, пока между чужими пальцами мелькали их расчёты: меню, схема расстановки столов, предложения по декору и ностальгическая экскурсия для гостей, большинство из которых учились в Хогвартсе. Тут к их почеркам добавлялась роспись изумрудными чернилами: хоть сочиняли всё Том и Гарри, а утверждал Дамблдор, официальным автором идеи был Слизнорт.       Гарри совершенно не возражал бы в любых других условиях – он не тщеславный, – но сейчас нервничал даже из-за этого. Добродушный, миролюбивый и всегда уклоняющийся от конфликтов слизеринский декан привык иметь дело с аспидами, ловко сцеживая их яд подальше от себя; но сейчас ему поднесли букет рептилий под видом невинных цветов, а Слизнорт, не заметив подвоха, только поблагодарил и вносил предложения в меню. Совесть, давно уже закрытая поглубже да потише, лениво точила зубы о свою клетку.       Так что Дамблдор даже оказал услугу, не зная об этом: если что-то пойдет не так, свалить вину на одно лицо будет трудно. О том, что «не так» может закончиться кровавой бойней, Гарри не думал так же усердно, как и о хронологических случайностях в его трагикомической жизни: в одну неделю сходились квиддичный матч, эта встреча и промежуточно-семестральные зачеты, ничтожные среди череды остальных забот.       — Вы уже подумали, с кем хотели бы увидеться? — невзначай спросил Дамблдор, перечеркивая некоторые их пометки: кажется, насчет тайминга.       — Представить Прюэтта всем артефакторам, всем, кто с ними связан, и наконец спать в тишине спокойно, — честно озвучил Гарри. Он просто пропустил задачу, которая хронологически стояла под номером два: не оказаться в Азкабане. С шестнадцати уже возьмут.       — Хотелось бы ближе познакомиться с процедурами Министерства, сэр, — отозвался Том, не выбиваясь из образа примерного юноши.       — Будем надеяться, что нужные приглашенные смогут прийти, — расправился Дамблдор с их последней бумагой.       «Будем» они повторили случайным дуэтом, пусть под предложениями всех троих и лежали совершенно разные контексты.

***

      Совы разлетелись со свитками в лапах: по Британии, от севера Шотландии до южного побережья, и – несколько выносливых – через Ла-Манш.       Гарри отчитался о происходящем под взглядом серых глаз. Его голос даже не дрожал.       С каждым днём темнело всё раньше, и никогда ещё так не хотелось заморозить время.       Приближался ноябрь.