but be the serpent under't

      Всю неделю Гарри вертелся в кровати ночами, пялясь в полог, чёрный в отсутствии света, и прислушиваясь к звукам спальни. На его ногах не грелись холодные ступни; никто не сопел в затылок, ограничивая движения настолько, что оставалось спать оловянным солдатиком; к боку не прижималась шерсть, в грудь не тыкали костлявыми лапами. Он мог лежать во сне, как хотел: хоть эмбрионом, хоть морской звездой. Зевать по утрам, не провоцируя собак на скулёж о выдаче раннего завтрака, двигать подушку, не ожидая найти под ней очередную книгу с колючими уголками.       Было ужасно тоскливо и даже зябко, хотя камин они жгли с первых же дней сентября. По осеннему графику зарядили дожди, превращающие заоконное пространство в серую муть. Сохнущие носки снова обосновались на каминной решётке. Тепло обреталось только в душе – искрами, поддерживаемыми взглядами Тома через Большой зал и совместным сидением на лекциях.       Был ли он таким зависимым влюбленным идиотом в прошлом году? Гарри не помнил, а спросить некого: соседи всё ещё тактично притворялись, что не знают имени зазнобы. Всерьёз он в это не верил. Можно неплохо скрывать заначку сигарет и полироли для мётел, не целоваться на виду и воздерживаться от посещения романтичных хогсмидских чайных, но сохранить в тайне, с кем проводишь почти всё время, будучи в школе-интернате? Проще поверить в милосердие друзей.       Спасал ещё и общеизвестный факт: любить Тома Риддла в его школьно-префектской ипостаси мог разве что кретин, отбивший мозги сразу при рождении. Том-в-школе все ещё был безупречно вежлив, сух, как пески Египта, и высокомерен на самой грани приличия. При мыслях о поцелуях с гадюкой нормальных людей должен охватывать ужас, и Гарри планировал апеллировать к этому аргументу до последнего.       Так что, даже приставив метафорический клинок имени к его нервно подрагивающему горлу, друзья бы добились только оправданий и отмазок – и Гарри приложил бы все силы к их придумыванию. Наверное, потому и не трогали. Тогда придётся представлять поцелуи с гадюкой, а ведь Гарри свои носки на одной решетке с ними сушил: мало ли, идиотизм передастся.       В школьной рутине оказалось легко подниматься, поёживаясь, подставлять лицо напору тёплой воды, поправлять галстуки первокурсников перед завтраком – они и с теми, что на резинках, умудрялись носить их перекошенными. Легко ступать под сводами, возглавляя свой маленький прайд, вдыхать кофейный пар, обсуждая всё и ничего: пары, погоду, грядущий квиддичный отбор. Даже сам отбор прошёл легко: дождь милостиво отсеял тех, кто не готов вставать в него несколько раз в неделю в пять утра. Гарри тоже не был готов, но он жил с Септимусом, а Септимус не брал в расчёт добровольность.       С эмигрантскими разборками неожиданно легко вышло забыть, что они с Томом шагают прямиком к девятому кругу ада, месту, зарезервированному для предателей. Гарри знал: стоит Гриндевальду получить британский голос на выборах, и на этом круге они будут проживать все свои кошмары. Также он был уверен: увидев, что геноцида не предвидится, люди успокоятся. Мелкие не будут шлепать к нему босыми ногами после кошмаров. Магглорожденные не будут бояться возвращаться домой. Мир застынет в напряженной, но всё-таки тишине.       Гриндевальд ценил волшебную кровь, и – гораздо важнее – однажды вечером он сказал Гарри, что магические дети не должны бояться маггловских бомб. Эти слова перевешивали всё; были сильнее крови на собственных руках, отголосков того убийства во снах и всего страха, который носила в своих сердцах непокорная магическая Британия.       Гарри боялся лишь того, что он не справится и принесёт кровь помимо страха. Боялся – и всё равно завязывал полосатый галстук, вытягивая петлю скользкой ткани так, чтобы она обхватила воротник белой рубашки. Двумя дюжинами пролетов ниже Слизнорт уже собирал своих слизней на первое собрание, а после него наступала удачная пара дежурств: Поттер и Риддл, два опекуна колоссальной змеюки, которую надо покормить после лета. Надо было и подвести Слизнорта к гениальной мысли приглашения нужных гостей, и попасться на глаза дежурным преподавателям за исполнением обязанностей, и справиться с «лесной задачей», как они обтекаемо характеризовали истребление млекопитающих, не слишком измазавшись.       И без залезания в штаны товарища прямо в Комнате. Нахождение без трусов под взглядом огромной каменной статуи звучало ужасно, но – но! – Гарри шестнадцать, и он не оставался наедине со своим парнем две томительные недели; и это с воспоминаниями, как Том жмурился, рвано дышал, завиток его волос…       Гарри встряхнул головой, затягивая галстук потуже. Срочно перевести мысли на Слизнорта, а то и холодный душ его не спасёт. О зельеварческих вонючих потрохах пришлось размышлять и на лестницах, и под статуей дракона, возле которого можно было срезать путь, и в полутёмных коридорах; воображаемые черви вылетели из поля зрения лишь тогда, когда он проскользнул за нужную дверь – и упёрся во взгляд Тома, мрачный и не впечатлённый.       — Ты опоздал, — негромко констатировал Том, понижая либидо куда успешнее червей.       — На пару минут, — парировал Гарри. Повысил голос: — Добрый вечер, простите, сэр. Привет, все.       — Не страшно, Гарри, — лицо Слизнорта округлилось ещё больше вместе с улыбкой.       Его галстук был единственным алым всполохом во всем кабинете: камерное чаепитие подразумевало в основном слизеринцев. Дюжина старшекурсников стратегически расселась вокруг круглого стола, и Гарри только вскинул брови, оказавшись по левую руку от Слизнорта. Том тоже обрёк себя на вдыхание слизнортовского парфюма и чинно уселся справа от декана, так что смотреть пришлось вообще на Малфоя. Приятнее с момента встречи в магазине он не стал.       Беседа потекла так же неторопливо, как и чай, доливаемый из парящего в воздухе заварника – только подставь пустую кружку. Гарри предпочитал другие развлечения: проносящиеся мимо бладжеры, воздух, свистящий в ушах, замирание сердца перед пике, сливающийся от скорости мир. Такие разговоры, тягучие и неповоротливые, утомляли. По игровой доске беседы двигались вазы с печеньем, среди напряженности покерного стола звучал вежливый смех. Никто не трогал политику; никто не приближался к острым темам, которые могли проколоть внешнюю безмятежность.       Пока Малфой – ну конечно, у кого ещё достаточно самомнения, чтобы Том за руку довел до нужных выводов и отправил их презентовать, а человек и не заметил, – не произнес, по-девичьи хлопнув ресницами:       — Не могу дождаться нашей предрождественской встречи, сэр.       Фраза осела в ровном течении разговора. Слизнорт коротко хохотнул. С места Гарри не удалось бы разглядеть лицо Тома, не распластавшись по столу, но были видны пальцы. Они придерживали чашку с черным чаем – ни сливок, ни сахара – слишком деликатно, чтобы поверить в его расслабленность.       — Верю, мой юный друг, — раскатисто ответил Слизнорт. — Но боюсь, что в этом году может возникнуть некоторая вероятность, что от неё уместнее будет воздержаться.       Моральный удар, отдавшийся внеочередным сжатием сердца, Гарри запил чаем. Со сливками и сахаром. Он не отказывал себе в бытовых удовольствиях ради суровой репутации.       Абраксас, хоть и бестолковый бездельник, напасти судьбы переносил достойнее. Он едва ли моргнул, наклонив голову с выражением отрепетированного беспокойства.       — Жаль. Я предвкушал, — расчетливо проговорил он. — Ваши приёмы часто… занимательнее семейных.       Бесстыдная лесть – и опущенное, но витавшее в воздухе «полезнее». Впрочем, Слизнорт никогда не смущался от обилия похвалы.       — Приятно слышать, особенно от представителя такого семейства, — в «такого» он утрамбовал чуть ли не больше значений, чем Малфой в «занимательнее». — К сожалению, времена сейчас… Как ваши каникулы во Франции, Абраксас?       Малфой вонзил зубы в тарталетку. Его следовало спасать: Слизнорт был опытнее их всех и знал, как ускользать от неприятных ему тем.       — Простите, сэр, — влез Гарри. Он тут с башни спустился, ему по стереотипам положено быть слепым к групповой динамике и игнорировать неписаный этикет. — Но я не слышал об отмене мероприятий в этом году.       — Ох, — натянуто улыбнулся в усы Слизнорт.       Он не мог повторить трюк Абраксаса: с вежливым вниманием смотрели все. Вся стая Тома, сам вожак, беззвучно поставивший чашку на блюдце, и пара дружественных союзов. Гарри уже пережил испуг провала, быстро и коротко; теперь в нём плескался азарт.       — Это сугубо неофициальная рекомендация, — подобрал слова Слизнорт. — Чтобы избежать, хм, дополнительного напряжения. Вы же понимаете, — завершил он нервно.       — Вполне, — вступил Том. — Но не может ли это стать возможностью его снизить? Перед экзаменами хочется подумать о чем-то, кроме них.       Гарри распознал ласковую улыбку в его голосе. Почти фыркнул: Том мог прямо сейчас сдать экзамены седьмого курса, пусть и не на высшие баллы.       — И что не общешкольные танцы, — добавил Лестрейндж. — Они-то будут?       Слизнорт опрокинул робкие надежды на отмену кошмара кивком.       — Да, разумеется, ведь…       — Но там только попечители, — продолжил идти напролом Гарри. — С ними мы уже знакомы.       «Никого интересного» пришлось опустить в пользу выживания: Абраксас бы облил его чаем, его родители не пропускали ни одного бала. Род Малфоев не собирался терять контроль над школой до полного своего пресечения – и не думал о последнем.       — С этим и связано, — наконец смог вклиниться Слизнорт. Гарри потупил взгляд. — В нынешней обстановке выбор определенных гостей может стать заявлением – а мы бы не хотели политизировать школьные дела, верно?       Отпрыски консерваторов – то есть почти все за столом – закивали. «У нас тут нет политики» было кредо встреч, на которых совершались настоящие политические обсуждения, а не обсасывание сплетен.       — Мы можем сделать обратное, — продолжил Том, будто его и не прерывали. — Школьный состав нуждается в объединении как никогда, не так ли? Можно было бы расширить мероприятие. Дополнительные интересные гости, студенты всех факультетов.       Это была опасная территория – но на безопасной они уже проиграли.       — Было бы прекрасно, — поддержал Эйвери почти без задержки. Наверное, его пнули под столом.       — Я мог бы предложить несколько… нейтральных кандидатур, — закончил терзать тарталетку Абраксас. — Заинтересованных во встрече с молодым поколением… не совсем тех кругов, в которых они обычно находятся. Как раз во Франции…       Это даже продвигало изначальную идею – и поддерживало тему. Гарри на мгновение позавидовал умению слизеринцев перестраиваться. Да, это всё было грубо, далеко от тонкой игры и пригодно разве что для уговоров школьного учителя, падкого на лесть и прикормленного их родителями, но они же вырастут – и будут управлять миром, в котором ему жить. Натренируются, а ты потом обходи словесные ловушки.       Абраксас разливался соловьем. Том не давал увильнуть с направления разговора. Гарри пил чай, иногда притворяясь твердокожим тупицей, но в основном закидывая в рот засахаренные фрукты. Атака была слаженной, и через десяток томительных минут разомлевший Слизнорт пообещал поговорить с директором.       Наблюдая, как Том разжимает побелевшие пальцы на ручке чашки, Гарри вздохнул: это только первый пункт их сегодняшних дел.

***

      — Думаешь, он сможет? — спросил Гарри вполголоса, отмахиваясь от паутины.       Ночью в лесу, казалось, были только они: никого крупнее птиц, шумно вспархивающих с веток. После второй он даже не подпрыгивал слишком высоко. После пятой подумал, что нужно выучить заклинание для поиска теплокровной добычи покрупнее: не могли же средневековые охотники полагаться на удачу.       — Уговорить директора? — уточнил Том, не оборачиваясь.       Он скользил по лесу, как дементор. Морщился, потому что размокшая земля хлюпала под узкими ботинками, грязь налипала на штаны. Они не могли рисковать, уходя в глушь: мало ли куда за лето переместились кентавры. В отличие от костлявых созданий смерти, послушных разве что подкармливающему Кеттлберну, они подчинялись директору, и будет трудно объяснить обход Запретного леса в рамках вечерней проверки.       Гарри хмыкнул, подтверждая. Наступил в след Тома, брезгливо вытащив ногу из лужи.       — Надеюсь, — рассеянно сказал Том.       Прошипел что-то, когда крупная ветка устроила ему осенний душ. Гарри хотел бы, чтобы «в таком состоянии нет смысла ещё и гоняться за дичью» прозвучало, но не желал говорить эти слова возле Тома сам: даже статус парня его не спасёт.       — Если нет, придётся разговаривать с… с ним, — вместо этого проныл Гарри. Но сначала он постоит на коленях перед Дамблдором, доказывая воспитательную ценность публичных мероприятий и необходимость профориентации.       Всё, лишь бы не стучать по связному зеркалу. В первую ночь он и так почти ошибся, по привычке вытянув его за пологом кровати и только потом вспомнив, что в отражении появится не Том.       Том бросил раздраженное «поговоришь», прежде чем махнуть палочкой, в очередной раз осушая одежду.       Гарри вздохнул – опять. Захват мира даже в микроскопическом варианте утомлял и бесил.

***

      Как бы его голова не была забита революционно-демаршескими заботами, жизнь продолжалась. Октябрь грозил начинающимися уроками танцев. Субботы занял дуэльный клуб: было бы подозрительно от него отказываться, к тому же, даже если международных соревнований в этом году не было, школьный турнир оставался. Три раза в неделю – вскоре будет и четыре, приближался первый матч сезона – на них всех орал Септимус.       Первокурсники терялись, Грюм наконец получил доступ к дуэльной дорожке и изводил Гарри просьбами о руководстве, первую оленятину самка василиска получила только на первой неделе октября, а учебные будни неслись быстро – слишком быстро.       Хищная лиана уставилась на Гарри отсутствием глаз, свешиваясь со столба и уже направляясь к его рукаву. Гарри посмотрел в ответ, отправляя слабое жалящее палочкой, наполовину спрятанной в рукаве: вообще-то с растениями этого класса полагалось обращаться нежно и терпеливо. Он не мог быть ни нежным, ни терпеливым, когда Том опаздывал уже на четверть пары травологии: он собирался заскочить к декану после обеда, но не предупредил, что пропустит вечерние занятия.       Разумеется, Гарри отметил всех присутствующих слизеринцев вместе с его фамилией как «были», показав язык Абраксасу в ответ на его недовольный взгляд: без Тома рядом Малфой наглел. Но теперь нервничал, даже не пытаясь выполнять задание. В теплице недавно ломался полив, и вода из труб хлестала чуть ли не до второго этажа с дорожками; большую часть растений пришлось переставить, и вместо подкармливания плотоядных цветов, похожих на огромные мухоловки с брызгами соцветий у земли, он спрятался за какими-то кактусами. Тихо и хорошо, если вовремя отпугивать лиану. Достаточно близко к одногруппникам, чтобы услышать голос Тома, если он придёт. Если никакое из растений не взвоет в неожиданный момент, можно пробыть здесь до конца пары. Он нуждался в передышке больше, чем в хорошей отметке за активность.       Сидел на прогретом кафельном полу, бездумно отслеживая пальцем стыки и края световых полос, когда в шуме голосов наконец раздался знакомый тенор.       — Да, мэм. Извиняюсь, что так вышло, мэм, — заканчивал отчитываться Том.       Преподавательница держала в руках пергамент: наверное, объяснение от Слизнорта, что его любимый префект не просто курил в розарии. Гарри осторожно продвинулся к слизеринцам, не забыв схватить кусок говядины. Мол, уже час старательно кормлю.       Растения, щелкающие волосатыми склизкими пастями на уровне колена и рассаженные по одиночным приземистым горшкам, смердели, как навозные кучи за теплицами: удушливо и вязко. Мясо, хоть и свежее, радовало не больше: из дробленых кусков сочилась кровь. Она скапливалась на дне ванн так, что лоскуты приходилось вылавливать из розово-льдистого супа. А ведь на первом курсе они поливали поющие фиалки из пипеток и считали травологию уроком для девочек.       — Ничего страшного, мистер Риддл, — кивнула преподавательница, пряча пергамент в карман передника. — Будем надеяться, что теперь мистер Поттер уделит внимание работе. Вставайте в пару.       Кто-то присвистнул за их спинами. Гарри понадеялся, что ему сдадут этого несчастного после пары намекающих вопросов – и что его лицо настолько невозмутимое, как ему хотелось бы.       Омерзительно, что свист раздался всего один. Над парами, про которые никто и не думал, издевались больше. Оставалось уповать, что провал смягчила репутация Тома, а не очевидность их отношений.       Ничто из этого не могло спасти от унижающего взгляда, когда Том молча направился сначала к лотку с мясом, потом – к концу линии горшков, оставшихся без внимания. Дожди закончились вместе с сентябрем, и солнечный свет упал на его волосы, еще не потемневшие к зиме. Засверкал на отполированной глади приколотого к лацкану значка.       — Отметил тебя присутствующим, — в своё оправдание сказал Гарри.       — Я ведь присутствую, — парировал Том.       Он был противным по жизни, но когда что-то шло не по плану – втройне. Впятерне. Пятикратно? Не получалось придумать подходящее слово, Гарри не знал настолько больших чисел.       — Что сказали?       — Что префекты не должны манкировать обязанностями, — процедил Том, отпуская мясо над пастью. — От общественных до учебных.       Чтоб ему перчатки прокусили.       — Том.       — Это и сказали, — наконец нормально посмотрел на него Том. — Моя дорогая коллега не справилась с собой, когда разговаривала с нашим не-англоязычным пополнением о проблемах адаптации. Ребёнок не пошёл ко мне или декану, а написал родителям. Те – директору. Мне она тоже ничего не сообщила.       Очередной кусок шлепнулся на плитку: растение его не поймало. Том перевёл взгляд на цветочную пасть, сощурившись. Гарри подобрал говядину, пока здесь не вспыхнуло адское пламя.       — У-у-у, — сочувствующе протянул он. Нормальные способы утешения не подходили для ситуации, когда они стоят на перекрестье взглядов студентов и преподавательницы. — Ее сняли?       — Слизнорт? — дернул бровью Том. — Семикурсницу?       — Понял, — прокомментировал Гарри, перехватывая скользкий мясной лоскут парой пальцев. Сказал как можно тише, развернув подбородок к Тому: — Тебе действительно приходится работать с идиотами.       Том презрительным изгибом губ показал, что он думает о неумелом угодничестве, но складка между его бровями разгладилась. Он мимоходом погладил лодочку растения, в которое пытался запихнуть еду Гарри, и подлая зелень взяла угощение. Мазнула при этом липкой жижей, покрывавшей волоски, не его, а кормящую руку, то есть манжет рубашки Гарри.       И жалящим не уколоть: у этих растений памяти не было, зато у преподавательницы – преотличная.       — По поводу нашей темы, — сказал Том, когда они отодвинулись ещё на пару горшков. — Да, он разговаривал с директором.       — И? — пауза нервировала.       — И глубокоуважаемый директор, — Том проговорил каждый слог, — решил, что это отличная идея. Объединяющая. Старшекурсникам действительно полезно познакомиться с кем-то, кто может подтолкнуть к успешному будущему.       — Но, — озвучил Гарри даже без вопросительной интонации. Слишком уж внимательно Том смотрел на ближайший горшок. Всё не могло быть так просто – никогда не было.       — Даже без «но», — продолжил Том, рассеянно перекатывая ошметок мяса в перчатке. — Просто признал замечательной идеей. Решил, что тоже попробует пригласить некоторых своих знакомых из разных сфер. Чтобы шестые, седьмые и не определившиеся пятые курсы могли обзавестись знаниями о будущих карьерах не только из рекламных проспектов.       Сердце колотилось быстро-быстро, выталкивая слюну из глотки.       — Организовываем это, кстати, мы, — добил Том, скормив наконец мясо и брезгливо отряхнув перчатки от крови. — Отчитываясь перед Слизнортом и Дамблдором. В Большом зале. В ноябре.       — Не к Рождеству? — бессмысленно уточнил Гарри.       — Чтобы не пересекаться с экзаменами.       — Дерьмо, — выругался Гарри.       — Да, — согласился Том.       До конца пары они работали в мрачно-задумчивой тишине. Всё было тошнотворно не так. Не та задумка: меньше всего Гарри хотел, чтобы в одном зале со Жнецами находились не несколько дюжин согласованных со Слизнортом старшекурсников, а чуть ли не три курса школьников с палочками, способных на какую угодно глупость. Не тот состав: Дамблдор мог пригласить… да кого угодно, но магический мир тесен, и шансы на «влет распознать подмену коллеги» высоки. Не то время: минус месяц на подготовку мог стать фатальным ударом по карточному домику мероприятия.       Испаряя кровавую воду из ванны, Гарри выдал мысль, которая обеспечивала его головной болью со времен встречи у Слизнорта и назойливо возвращалась перед сном, когда ежедневные заботы затухали. Летом он не соединил точки – а теперь они сплелись линиями, как астрономическое созвездие, и горели перед глазами.       — Помнишь про идеологические разногласия и камень? Тогда, у кипарисов. И того «дорогого друга».       Том остановился, не стянув вторую перчатку. Поднял на него взгляд. Не успел ответить: сзади окликнули.       — Мистер Поттер.       Гарри чертыхнулся перед тем, как обернуться. На него смотрели все друзья, уже собравшие сумки; преподавательница, которой он должен был подать список присутствовавших в конце занятия; даже растения, казалось, развернули листья, каждую прожилку в которых подчёркивало садящееся солнце.       А он стоит едва ли в шаге от Тома, их мантии сброшены одна на другую, пересечение взглядов искрит напряжением.       — Да, мэм? — отреагировал он, не пытаясь отшагнуть назад. Выйдет ещё подозрительнее.       — Вы не могли бы убрать емкости?       Понятно: наказание за безделье и невнимательность. Довольно мягкое, ведь могли сразу отправить на отработку.       — Разумеется, мэм, — сказал он преподавательнице. — Потом поговорим, — Тому. — Идите, догоню, — друзьям.       Том, независимо кивнув, стянул вторую перчатку и поднял свою мантию. Гарри подцепил мантию, сумку, брошенные перчатки; взмахнул палочкой – ванны воспарили, начали складываться в одну стопку. Магия была потрясающей. Она покалывала кончики пальцев, открывала возможности, раскатывала перед ними мир – только в этом мире по-прежнему приходилось принимать тяжелые решения.       Студенты вышли из теплицы, Гарри – через заднюю дверь с другой стороны. Пробрался между садоводческими завалами, срезал у пустого фонтана с облупившимися краями статуй – закоулки замковых территорий хранили множество тайн. Не отвлёкся ни на пощёлкивающие секаторы, рвущиеся в бой с полок, ни на любопытствование, что сейчас растёт в малых парниках: не хватало ещё грохнуть левитируемую стопку, как младшекурсник.       Стоит извиниться перед профессором в следующий раз, когда увидятся. Сказать друзьям, что они всё не так увидели – или прекратить это и промолчать, подтвердив их выводы. Не то чтобы отношения со слизеринцем были худшим в списке его прегрешений. Подготовить план самого противного: обвесившись чарами, постучать по зеркальным рунам и доложить Гриндевальду, что они всё сделали, но через жопу фестрала. Или вообще попросить Тома спуститься в Комнату, чтобы точно-точно никто не подслушал? Перед этим придётся обсуждать происходящее, много и без срывов друг на друга.       Если на мероприятие не захочет прийти никто, кроме членов Клуба Слизней, Дамблдор всё отменит. Если привалят студенты всех трёх курсов – Гарри повесится накануне, чтобы не умереть от тревоги, перешагивая порог Большого зала и встречая лицом своё предательство.       Занятый мыслями, человека, лежащего на примятой траве, он заметил не сразу. Откашлялся, махнув рукой: мол, свои, не подскакивай. Подошёл ближе.       Линда валялась на своей мантии, закрывшись от замка, теплиц и лишних свидетелей сараями, и выдыхала дым. Одна нога заброшена на другую, шерстяные чулки натянуты криво, в волосах у уха застрял небольшой рыжий лист – Гарри знал, как у неё гудит голова и когтями обхватывают грудную клетку рёбра, чувствовал то же самое. Задал глупейший вопрос:       — Куришь?       — Начала, — безразлично ответила Линда, покосившись на него. — Ложись давай, а то заметят.       Гарри фыркнул – отвлекающие чары с его жизнью стали чуть ли не первым заклинанием, приходящим в голову, – но послушался. Вытянул ноги в траву, подложив свёрнутую мантию под голову. Земля зябко обнимала лопатки, но тёплый воздух, поглаживающий грудь, компенсировал.       — Чего не в розарии? — бросил он через несколько минут молчания.       — Там часто Герберт, — протянула Линда. Сигарету она держала пальцами с ногтями, накрашенными пурпурным лаком: повезло, что Флитвик как декан игнорировал те правила школы, которые не отражались на учебном процессе. — Начинает разговаривать по душам.       — Намёк понял, — рассмеялся Гарри. — Облака красивые.       — Красивые, — согласилась Линда. — Прежде чем ты всё равно спросишь: разошлась с семьёй во взглядах. С этого лета живу отдельно. Всё нормально и мне не нужна никакая помощь.       Тон подразумевал: нужна, но за объятие прилетит в челюсть. Гарри хмыкнул. Перехватил сигарету из её рук: выбить что-то из ладоней ловца сложно, но сыграл фактор неожиданности. Сам затянулся, величаво протянув сигарету обратно комическим жестом.       — У меня тоже всё нормально, — произнёс он так же насквозь лживо. — Смотри, это похоже на домового эльфа.       — Да ну, вылитый Слизнорт, — не согласилась Линда.       Они расхохотались, быстро утихомирившись: Линда демонстративно округлила глаза, показывая на теплицы. Гарри вытянул лист из её волос, засунув себе за ухо.       Всё у них было нормально.