(if you fall for me) That would be a tragedy

Это та часть меня, которую ты никогда и ни за что не отберёшь. К э т и П е р р и

#ЯТОГДА

      Чонвон перестал понимать этот мир.       Друзья, которых он считал самыми близкими, родными и любимыми, покинули его. Девушка, которая всякий раз показывала раздражение, хмурила тёмные брови и смотрела волком, осталась.       — Йа, тупица.       В лоб с размаху врезается точилка. Чонвон цыкает и трёт ударенное место. Дживон в последнее время взяла за привычку обзываться. Прежде Чонвон не обратил бы внимания, однако теперь любое слово попадает точно в и без того сломанное сердце.       — Сама ты тупица.       — Через десять минут я спрашиваю пересказ. Посмей пересказать с паузами, и…       — Что тебе нужно?! — практически рявкает Чонвон. Они занимаются английским в читальном зале у окна, и Чонвон оглядывается, не помешал ли кому. — Почему ты вечно оскорбляешь меня?       Дживон удивлённо отклоняется и забрасывает предплечье на спинку стула. Её пристальный, но отстранённый взгляд напрягает. Как будто рядом сова. Чонвон ёрзает на скрипучем пластике, дёргая мышку, чтобы монитор с онлайн словарём Кембриджа не потух.       — Это для тебя оскорбление?       — Естественно!       — Если я назову тебя, например, карандашом? — интересуется Дживон с подозрительным прищуром. — Будет обидно?       — Нет.       — А если глупым?       — Не знаю… немного, может.       — А если педиком?       Чонвон вихрем оборачивается, Дживон сидит перед ним с невозмутимым видом, расправляя покрывающую колени школьную юбку. Она правда не понимает или задумала вывести его из себя? Хочет посмеяться?       — Сама знаешь, что обидно.       — А в чём разница? — продолжает любопытствовать Дживон. Чонвон переключается на самодельный словарик в блокноте. — Это же просто слова. Они не определяют тебя как человека.       — Скажи это остальному миру.       — Ты часто твердишь про какой-то мистический мир вокруг.       Дживон точно издевается, Чонвон нутром чует. Даже если её мама лесбиянка, сама Дживон никогда не сталкивалась с осуждением и неприязнью. Им обоим нравятся мальчики, но для Чонвона это фатально. За прошедшие две недели его жизнь изменилась до неузнаваемости. Он с трудом встаёт с кровати и засыпает. Выполняет домашние обязанности. Упал в рейтинге класса и получил выговор от отчима за высланный табель успеваемости.       Чонвон скучает и вместе с тем злится на Сону-хёна. Переживает за Пак Джея. Сгорает от невозможности поговорить с Вонён. Желает получить хоть один звук от мамы, потому что она до сих пор игнорирует его существование. Чонвон знает, что единственный виноват, но жалеть не перестаёт.       — Этот «мистический мир вокруг» важен. Никому я как гей не нужен. Господи, ты же слышишь, что обо мне говорят в школе. Все меня ненавидят…       Дживон останавливает запальчивый поток, прижав ладонь ко рту Чонвона. Он в отместку облизывает её пальцы, и Дживон спокойно вытирает слюну о его пиджак на спине.       — Йа, — слабо протестует Чонвон. Дживон сильно сжимает его плечо. — Йа!       — Хочешь присоединиться к философии имени Ким Дживон?       — Ты чокнулась?!       — Философия «Назло», — самозабвенно продолжает Дживон и проводит ладонью по воздуху, словно указывает на какой-то баннер. По полу скребут ножки стула. — Я предлагаю тебе стать геем назло. Достаточно притвориться уверенным, чтобы всех разозлило из-за невозможности повлиять на тебя. Сделай вид, что ничего не боишься.       — Ты чокнулась, — повторяет Чонвон, отворачиваясь. Дживон возвращает его за плечо. — Отвали.       — Что такое «чокнулась»?       — Боже.       — И что ты планируешь делать? Отвергать самого себя до конца жизни? — допытывается Дживон. — А жить тебе ещё лет пятьдесят, если не собираешься вдруг попасть под автобус.       — Конечно не собираюсь, — бурчит Чонвон, выпятив губы.       — Я хочу, чтобы ты понял, что ориентация — не то, что выбрасывается как мусор. Это важная и неотделимая часть тебя. Ты правда намерен отвергать её? Хочешь потратить на ненависть отведённое эволюцией время? Его мало, Чонвон.       Глаза наполняются слезами, в носу мокро. Чонвон промаргивается и горбится. Дживон легко рассуждать о том, что её не касается. Никогда не коснётся. Ей незнакома тошнота от отражения в зеркале. Когда нет сил оставаться даже наедине с мыслями, которые всё твердят и твердят, что он не заслуживает принятия. Мама уже отвергла его. Это не исправить.       — У меня не получится… так сразу. Ты говоришь о невозможном.       — Попробуй для начала сделать шаг. Всего шаг.       Чонвон не в состоянии представить, как однажды вслух и смело скажет, что гей. Это нечто из подвигов литературных героев. Что-то запредельное и фантастическое. Он три года стирал и перерисовывал эскиз своей жизни. Этот путь придётся повторять?.. Хотя Чонвон знает, что, скрывая боль, не уменьшит её.       Теперь знает.       — Тебе пора решить, кто ты, — предельно серьёзно произносит Дживон. Ни капли издёвки или превосходства, как показалось сначала. — Или выбор быстро сделают за тебя.       Кто я?.. Легче перечислить, кем Чонвон не является.       — Спа… сибо, — заторможено говорит Чонвон, прерывая затянувшееся молчание. — Ты не ушла.       — Куда я уйду? Всего два часа из пяти отучились.       — Я имел в виду не это.       Дживон стремительно отводит взгляд, как только Чонвон поднимает глаза. Она старается изобразить безразличие, прикусывает внутренние стороны щёк и обводит кислотным маркером мини-словарь под текстом в учебнике, однако проступившие и совсем маленькие ямочки на щеках выдают её с потрохами. Чонвон почему-то улыбается. Складывается впечатление, что разговор означает начало.       Начало то ли непростого и долгого принятия себя, то ли крепкой дружбы.

#ЯСЕЙЧАС

      Неделя пролетает будто сумасшедшая.       В основном потому, что Чонвон совмещает пары, выполнение противной домашней работы и подработку в вагончике быстрого питания. Чонвон крутится белкой в колесе в попытке накопить достойную сумму и не замечает стремительно сменяющие друг друга дни и ночи.       Сегодня пятница.       А фестиваль завтра.       Вернувшись с очередной утомительной смены в общежитие, Чонвон принимает душ и надевает чистую и приятно пахнущую одежду. Занятия в субботу отменили, поэтому вечер остаётся свободным. Чонвон провёл бы его с Дживон, они давно не гуляли, но она уехала с родителями и тётей Леоной в театр. Остальные старшие заняты, да и неловко навязываться.       — Чё ты тут толпишься?!       Чонвон сомневается, что можно толпиться в одиночку, но не перестаёт накручивать круги напротив распахнутой двери в каморку вахтёра, засунув кулаки в карманы кожаной куртки. Тётушка Ли сидит на табуретке посередине комнаты и пилит толстые ногти, её ступни опущены в тазик с горячей водой, пар так и поднимается в воздух.       — Тебе делать нечего?       — Не-а, — охотно соглашается Чонвон, закивав.       — Мужик твой хде?       — Он… не мой, — спрятать довольное выражение лица не получается. Тётушка Лим размашисто фыркает. — Попозже будет. Я… надеюсь.       — Ну и иди перед ним толпись. Ускорь процесс обладания.       — Чонсон-хён занят.       — А я типа нет?!       Чонвон подходит ближе и, держась за косяк, наклоняется в комнату. Здесь приятный полумрак, превращающий тётушку в героиню мистического фильма. Она цыкает, оторвавшись от выравнивания ногтя на большом пальце.       — Спасибо, что поддержали, когда я рассказал о сексуальной ориентации.       — Поблагодари допом за то, что дышу, — Чонвон молча улыбается, склонив голову с эгьё, и тётушка взмахивает руками. — Чево лыбишься? Я ж правду говорю. Благодарить за адекватность не надо.       — Спасибо, — с нажимом повторяет Чонвон и мило качается из стороны в сторону. Это точно по волшебству заставляет тётушку засмущаться. — Вы стали первым взрослым, принявшим меня.       — Чеши отседа! Хватит портить мне воздух!       Рассмеявшись, Чонвон пересекает фойе рысцой и скрывается от «праведного гнева» тётушки в курилке. После того как он затягивается второй сигаретой, задрав пятки на скамью, его телефон пиликает пришедшими сообщениями.

Ким Гаыль <3 нунни: «Количество идиотов на квадратный метр зашкаливает!» «Приезжай, чтобы восстановить баланс, я тебя потом угощу курочкой и пивом» «О, и кофе захвати!» «Двойной американо»

      Гаыль-нуна и американо? Не раф на миндальном молоке? Что-то не сходится.       Вспомнив о переживаниях Тэхёна-хёна, Чонвон поспешно вызывает такси. Нуна, небось, совсем утомилась. Она перевела Чонвону двадцать пять тысяч вон, для одной порции кофе как-то многовато. Приехав к кофейне неподалёку от фестивальной площадки, Чонвон в ответном сообщении спрашивает, кто сейчас с нуной, и покупает для неё ещё и кусочек торта со сливочным кремом.       Несколько минут назад солнце село, если верить системному приложению в телефоне. Пространство площадки приобретает серый оттенок, скоро начнёт темнеть. Чонвон приближается к сцене, аккуратно придерживая картонный держатель с четырьмя стаканами и пластиковый контейнер с одноразовой ложкой, и мигом отмечает плотную атмосферу между собравшимися.       Чонсон-хён в тёмно-зелёном худи и простых джинсах, подле него — Мори Коюки-сонбэ в алом кроп-топе и тоже в джинсах, опасно балансирует на высоких каблуках. Ничего официального и напоминающего о нарядах концерта. Гаыль-нуна пилит обоих взбешённым взглядом, уперев кулаки в бока. Чонвон останавливается рядом с Чхве Ёнджуном, сидящим на краю сцены с ноутбуком.       — Тэхённи и Бомгю-я не купил?       — Они тоже здесь?       — В курилке, — когда Чонвон ставит держатель и начинает разворачиваться, Ёнджун цепляет носком кроссовка его бедро. — Не советую. Они стопудово сосутся, и ты не захочешь это видеть.       — О…       — Вы вообще репетировали без меня?! — Гаыль взмахивает мятыми в кулаке листами. — Коюки, ты похожа на корову.       — Я впервые за двадцать лет встала на каблуки.       — Меня не волнует это оправдание. Заново.       Чонсон кротко кивает и осторожно спускается с лестницы, переливающаяся радужными цветами вывеска освещает слабо. Коюки приближается маленькими шагами, и только он выставляет ладонь, как Гаыль звонко цокает каблуком.       — Ты не шлагбаум, Пак Чонсон! Спокойно встань у подножия и лишь потом предлагай руку!       — Хорошо, извини, пожалуйста.       Коюки морщится, семеня к деревянным ступеням и выставив локти. Преодолев первую, она спотыкается и падает, как будто её толкнули в спину. К счастью, Чонсон подхватывает Коюки за талию, спасая от грубого приземления. Гаыль шумно выдыхает через нос.       — Ты в порядке? Не ушиблась?       — Н-нет, — на этот раз подвернув ногу, Коюки врезается лбом в грудную клетку Чонсона. Он мгновенно ловит её за плечо. — Прости.       — Каким образом вы собираетесь проводить фестиваль, если с лестницы красиво спуститься не в состоянии?! Пак Чонсон, ты что, швабру держишь? Мори Коюки — женщина.       Чонвон раздумывает всё-таки сбежать в курилку, чтобы не получить за компанию, пусть и придётся наблюдать за целующимися хёнами, как нуна замечает его рваные мельтешения.       — Чонвонни! Иди сюда! Покажем этим остолопам!       Чонвон слушается и боязливо поднимает предплечье. Гаыль лишь на секунду берёт его за раскрытые пальцы, затем цыкает и легонько хлопает по голове распечатанным сценарием.       — А с тобой что? Не проснулся?!       — Ыль-я, сделай вдох и выдох, — спокойно приказывает Ёнджун, что-то остервенело печатая в ноутбуке. Гаыль повинуется старшему. Её ноздри трепещут, накрашенные губы сжаты в невидимую линию. — Повтори пару раз, угу, так. Молодец. Умница, малышка.       — Ты смеёшься надо мной?!       — Да что не получается, а?       Захлопнув ноутбук сомкнутыми пальцами, Ёнджун прокатывается по сцене к лестнице и встаёт. Гаыль задирает голову, до сих пор пылая едким недовольством.       — У вас уже психоз по мелочам начинается.       Ёнджун спрыгивает на бетон, принимает тонкие пальцы Гаыль в свои и бережно ведёт её до последней ступени. Не тащит, как Чонвон, и не притормаживает её, как Чонсон. Нуна порхает вниз легко, словно родилась в туфлях с высокими каблуками, и Ёнджун мягко проводит её к отскочившему от греха подальше Чонвону.       — Наконец-то. Мужчина, который знает, как правильно обращаться с дамой, — отсалютовав двумя пальцами, Ёнджун забирается обратно к ноутбуку и вытаскивает подписанный стаканчик. Гаыль практически скалится в сторону Чонсона и Коюки: — Неужели сложно сделать то же самое?       — Мы так и делали.       — Нет, Мори, не делали. Ты порвёшь моё платье.       — Это просто платье, — злобно цедит Коюки, скривив губы, и чешет татуировку паука на плече. — Я бы свернула себе шею, если бы не Сон-а.       — Это не просто платье! — восклицает Гаыль и снова топает ногой. — На вас никто смотреть не будет! Ваша главная задача — показать наряды, которые мы с девочками сшили.       — Гаыль, — пытается Чонсон, но она вскидывает к его губам указательный палец с непреклонным видом.       — Ты на фестивале никто, Пак Чонсон, и ты тоже, Мори Коюки. Вы манекены, и вы обязаны сделать так, чтобы наш труд окупился, и мы получили новых участников клуба.       Чонвон от удивления беззвучно ахает.       — У тебя же есть парень? — вдруг спрашивает Коюки, скрещивая руки на груди. Она выглядит притворно обеспокоенной. Чонсон смотрит то на неё, то на Гаыль. Видно, как ему неловко и некомфортно.       — Это здесь причём?       — Он тебя нормально трахает? — Коюки всё ещё фальшиво обеспокоена, и Гаыль округляет глаза. Маска тут же с Коюки слетает. — Или ты по приколу ведёшь себя как сука?       — А что ты в нашем университете учишься, раз многое не устраивает? — разъярённо шипит Гаыль. — Вали на родину, япошка.       В следующий миг происходит то, что Чонвон не успевает быстро осознать: девушки бросаются друг на друга. Чонсон влезает между, айкает и автоматически дёргает головой. На его щеке проступает длинная кровавая царапина. Выскочивший Ёнджун приподнимает Гаыль за живот, не позволяя вцепиться в горло Коюки, и относит к сцене. Гаыль разражается проклятиями, дёргает ногами, будто пинается, а Чонсон со спины оттаскивает брыкающуюся Коюки к лестнице.       — Что ты себе позволяешь, Мори?!       — Ты назвала меня коровой!       — Бабы, вы чего! — ошарашено ахает Ёнджун, с трудом удерживая Гаыль. Она вырывается и чертыхается, впивается длинными ногтями в его напрягшиеся предплечья. — Бабы! Полегче!       — Иди ты к чёрту, Ким, — выдыхает Коюки, по очереди сбрасывая туфли. Они проезжают по грубому бетону и со стуком врезаются в нижнюю ступень.       — Ты хоть знаешь, сколько они стоят?!       — Да посрать мне.       Коюки разворачивается на голых пятках и марширует к обратной стороне сцены, где начинаются кулисы. Гаыль швыряет переплетённый верёвочкой сценарий к ногам Ёнджуна и цокает к выходу с фестивальной площадки. Чонвон отмирает только сейчас: ссора старших ощутимо напомнила ночные драки родителей. Следом Чонвон качается, намереваясь то пойти за нуной, то проверить Чонсона.       — Чёрт… Юки!       Ёнджун убегает. Чонвон всё же подходит к Чонсону и за челюсть внимательно осматривает его царапину со всех сторон. Оказывается, ничего опасного, просто проступившая линия красного по диагонали.       — Хён, тебе завтра выступать.       — Не страшно, замажем, — Чонсон улыбается, мягко убирая ладонь Чонвона. — Поймай Гаыль, ладно? Мы с Юки поговорим.       — Хорошо.       Когда Чонвон останавливается у поворота к курилке, Гаыль трясущимися руками пытается прикурить. Тэхён сидит на подлокотнике, Бомгю — в кресле. Оба хмурые и встревоженные. А ещё окончательно потемнело, и далёкий фонарь у поля пускает на дуб серовато-жёлтый цвет.       — Я перегнула палку, знаю! Но… но… — нуна плачет, подёргивая плечами. Едва Чонвон подшагивает ближе, Бомгю запрещающе взмахивает рукой. — Но я устала. Я устала тянуть всё на себе. Они не стараются! Это наши последние творения! Никто не увидит их в правильном свете!       — Не преувеличивай, — Бомгю звучит низко и строго. Он редко включается в образ «оппы» или «хёна». — Вернётесь с экзаменов — выпустите весеннюю коллекцию. Или какую вы там не успели, не помню.       — Ничего мы не в-выпустим, — заикается Гаыль. — Нас закрывают.       Признание нуны, как гром среди ясного неба.       — В каком смысле?       — В прямом, Тёни. Чон Соми-сонбэ на днях сказала, что швейный клуб прекращает существование, — Гаыль плачет тихо, только постоянно шмыгает носом. Так и не закурив, бросает сигарету на землю, и Тэхён поднимается с подлокотника. — Я устала. Я с первого курса борюсь за него. И заканчиваю третий! Если бы не Юджинни и Чонвонни, я бы… я бы…       Гаыль начинает задыхаться. Тэхён приобнимает её за лопатки, и нуна прячется в его руках, уменьшаясь в размере. Гаыль трясёт как при лихорадке. Бомгю вскакивает с кресла, сжав пальцы, и выглядит решительным, готовым в любую секунду пойти разбираться.       — Они специально ждали, пока вы закончите шить?       — Д-да.       Юн Кихо-сонбэ знал об этом?! Почему в таком случае уверял, что их никогда не закроют?! Или это решение Чон Соми-сонбэ?.. А они с Юджин ещё уверяли Гаыль, что она преувеличивает. У Чонвона разрывается сердце от вида опечаленной нуны. Он вновь пытается приблизиться, и Бомгю вновь взмахивает рукой. Следом грозит кулаком. Заметив Чонвона, Тэхён убирает ладонь с макушки Гаыль, щёлкает себя по щеке и притворяется, что опрокидывает стопку соджу двумя пальцами. Чонвон кивает.       Добежав до пустой сцены и никого не обнаружив, он забирает кофейный стаканчик с необходимым именем и возвращается. Гаыль беззвучно плачет, содрогаясь в объятии Тэхёна, тот вполголоса переговаривается с Бомгю поверх её головы.       — …просила Юна-я, забыл?       — Надо помочь.       — Гю, мы не можем потерять половину бюджета. Это никому добра не сделает.       — Нет, всё. Я хочу к Сонхуну, — отстранившись, Гаыль убирает со лба прилипшие прядки и вытаскивает телефон из внутреннего кармана пиджака. — Пусть он меня заберёт.       — Нельзя сдаваться, детка.       — Хён прав, Ыль-я.       Под кроссовком Чонвона хрустит ветка. Он виновато кривится, когда Гаыль разворачивается и тут же прячет за ладонями поплывший макияж.       — Ты давно здесь?       — Только пришёл. Выпьешь кофе?       — Не смотрите.       На светлом худи Тэхёна отпечаталась косметика, словно Гаыль нырнула в чан с тональным кремом, а потом нанесла несколько слоёв помады и туши и вытерлась о хёна. Нуна закрывается от Бомгю и Чонвона плотно соединёнными пальцами, позволяя увидеть себя лишь Тэхёну, пока он ищет в её сумочке бутылочку мицеллярной воды.       — Как там Мори Коюки?       — Она… успокоилась, — врёт Чонвон, потому что подслушивал и не имеет ни малейшего понятия, остыла ли сонбэ. Остаётся надеяться, что да. — Нуна, ты как?       — Это стресс. Я из-за него уже килограмм потеряла! — жалуется Гаыль, наклонившись и протирая лицо ватными дисками. Тэхён держит перед ней зеркальце. — Я и так сорок три вешу, мне нельзя худеть.       — Ты всё равно секси, — Гаыль на слова Бомгю фыркает и шмыгает носом. — Ну что, ты сдаёшься?       — Не дождётесь!       Выпрямившись, Гаыль заправляет за уши осветлённые пряди. Чонвон впервые видит её без косметики. Он и не подозревал, что нуна настолько милая и молоденькая. Похожа на его ровесницу. Гаыль жмурится, потирая глаза.       — Чонвонни, запомни, что твоя нуна никогда не сдаётся. И Джинни скажи.       — Конечно, — запрыгнув на тонкий заборчик футбольного поля, Чонвон поджигает сигарету и подпирает ногами тумбочку. — У меня самые лучшие образцы для подражания.       — Вот это было лишнее, — указав на Чонвона пальцем, Гаыль открывает подводку, слегка оттягивает кожу у уголков глаз и рисует идеальные стрелки. — Подхалимов никто не любит.       — Ну-у-на-а.       — Слушайся старших.       — А Юджин-нуна меня не ругает, — притворно обижается Чонвон, сложив руки на груди.       — Вы с Юджинни там задницами не скрепились, нет? — спрашивает Бомгю. Затем тянется и вытаскивает из кармана Чонвона зажигалку. Чонвон энергично мотает головой. — Скоро будете похожи на сиамских близнецов.       — Не-е-ет.       — Не-ет, — передразнивает Бомгю. Тэхён показательно закатывает глаза на шутку про бедных близнецов. — А что, я не прав? Вечно вместе ходят, шушукаются постоянно за спиной, что-то замышляют. Я уже оглядываться начал.       Гаыль искренне смеётся, подкручивая ресницы какой-то подозрительной на вид штукой, и Чонвон улыбается. Хорошо, что нуна повеселела. От закрытия клуба это не спасёт, но Чонвон по какой-то причине уверен, что они справятся. Хотя бы попытаются, и это самое важное.       Вскоре всё приходит в норму: Гаыль просит прощение, Коюки тоже и обещает оплатить ремонт туфель, Чонсону заклеивают царапину прозрачным пластырем, и старшие возвращаются к репетиции. Ёнджун к этому моменту собирается на свидание с Юджин, и Чонвон провожает его спину подозрительным взглядом. Хоть он и хороший сонбэ, Чонвон останется настороже. Мало ли.       Слушая теперь мягкие советы Гаыль про походку и осанку, Чонвон лежит на краю сцены на спине и болтает рукой, второй печатает Дживон сообщение о том, что сонбэ решили закрыть их клуб. И ведь злиться сложно. Они не перешли за минимальный порог в пять участников и много тратят на ткани, аппликацию, банты, пайетки, бусины, стразы и так далее. Дживон отвечает сразу, что удивительно. Обычно Чонвон ждёт по несколько часов.       Ким Вони:       «Ухожу»

Вы: «?» «куда»

      Ким Вони:       «Из клуба»

      Вы:       «какого?.................»

      Ким Вони:       «Из своего»       Довольно благородный поступок, но, к сожалению, он их не убережёт. С Дживон им понадобится пятый участник, а многие первокурсники на дизайне, как Чонвон понял, бегают от швейного клуба, едва заслышав о предложении присоединиться.       Ким Вони:       «Ким Гаыль-сонбэ хотела сделать меня моделью»       «Я согласна»       «Только голой на подиум не пойду»

Вы: «ЧЕМ МЫ ТАМ ПО ТВОЕМУ ЗАНИМАЕМСЯ»

      — Я ещё раз прошу прощения.       — Брось, Гы, не ты одна на нервах.       — Вон-а.       Дживон долго печатает ответ, поэтому Чонвон с чистой совестью отрывается от переписки и поднимает голову. Чонсон опускается рядом с ним на корточки. Чонвон пересаживается на пятую точку, схватившись за рукав его худи, и мельком смотрит, как Гаыль в последний раз демонстрирует Коюки элегантную походку от бедра.       — Мы закончили. Тебя подвезти до общежития?       — Мы с нуной пойдём за курочкой и пивом, — отказывается Чонвон. Чонсон внимательно вглядывается в его лицо. Наверное, вспоминает неловкую ночёвку, и Чонвон начинает нервничать. — Что?..       — Ты выглядишь расстроенным.       — О, это… — Чонвон заминается и подаётся вперёд, чтобы приблизиться к уху Чонсона, затем вмиг передумывает и трясёт головой. — Не могу сказать, извини. Чужой секрет.       — Хочешь, я подниму тебе настроение? — ответным шёпотом спрашивает Чонсон, проведя по шее Чонвона фалангой указательного пальца. По его коже пробегают мурашки. — Покажу то, в чём завтра буду выступать?       Чонвон непонимающе склоняет голову набок. Готовые наряды он не успел застать, потому что Гаыль-нуна направила его тогда к Шим Джейку-сонбэ, но эскизы-то он видел. Да что там видел, за Шин Юну и Пак Суджин-сонбэ сам отвечал. Это ему поручали.       Чонсон спрыгивает на бетонное покрытие и расстёгивает молнию кожаного рюкзака. Недолго покопавшись, вытаскивает потрёпанный временем почтовый конверт. Он украшен яркими линиями маркеров и стёртыми стикерами. Почему-то выглядит знакомо. Чонвон напрягает память, принимая конверт обеими ладонями, и ловит смутное подозрение.       — Что там?       — То, что я раньше боялся показывать.       — Хён, я не понимаю…       — Я увижу тебя после концерта, — Чонсон невесомо, едва касаясь губами, обезоруживает Чонвона поцелуем в щёку. — Найди меня.       — Н-найду.       Подмигнув, Чонсон машет Гаыль и Коюки и исчезает в сгущающемся полумраке, полностью включённая вывеска с названием фестиваля не способна осветить пространство полностью. Отчего-то задержав дыхание, Чонвон открывает конверт, вытаскивает специальную бумагу с шаблоном мужской фигуры и зажимает рот ладонью.       Чонвон вспомнил. Эта бумага из скетчбука Минджу Ким, который потерялся при переезде. Чонвон трепетно всматривается в смазанные линии карандаша и какое-то время просто разглядывает сотни лет назад придуманный наряд, он слишком сбит с толку и возбуждён внезапным воспоминанием.       В низу листа его семнадцатилетняя версия вывела по-детски наивное послание.

Эй, Пак Джей. У меня к тебе предложение. Let’s dream together?