(if you fall for me) That would be a tragedy

Я облегчу тебе задачу: Ты скажи, должен я остаться или уйти. Потому что мне нужно знать. К а л у м С к о т т

#ЯСЕЙЧАС

      — Ты сериал смотрел глазами или попой?       — Глазами!       — Я что-то сомневаюсь. Много чуши несёшь.       Чонвон случайно хлопает дверцей машины, выползая из душного салона на парковку. Голова гудит, мысли похожи на вязкую кашу. Часовая поездка в компании Юн Кихо-сонбэ, Юджин-нуны и Чхве Ёнджуна была полна спора. После такого Чонвону можно смело выдавать диплом по специальности «Марвел». Он теперь разбирается в нём не хуже нуны.       — У Елены были все права злиться на Клинта.       — За что? За то, что он тоже пытался пожертвовать собой?       — Просто признай, что тебя не привлекают волевые женщины.       — Ну ты же привлекаешь.       — Так!       Юн Кихо открывает багажник, и к нему подскакивает покрасневшая Юджин. Чонвон с намёком толкает конверс нуны кроссовком, но она притворяется, что не заметила. Чхве Ёнджун ухмыляется, прислонившись к чёрной машине.       — Сонбэ, спасибо, что подвезли.       — Я только с радостью, — после этого Кихо осторожными шажками отдаляется от спорящих. Чонвон бросает на него умоляющий взгляд и получает беззвучное «Прости» одними губами.       — Клинт просто проглотил язык.       — Он скорбел по Наташе, ты, невежда, — когда Юджин обхватывает запечатанную коробку за дно, Ёнджун прикусывает металлическое кольцо в уголке рта. — Не бери, тяжело.       Юджин не сдаётся, приподнимая коробку, затем морщится и упирается коленом в багажник. На тыльных сторонах её ладоней проступают вены.       — Поставь, дура. Надорвёшь же почку.       — Всего одну? Тогда не страшно.       Не сдержавшись, Ёнджун грубым движением оттаскивает Юджин чуть ли не на метр и сам забирает коробку. Потом уносит в неизвестном направлении, и Юджин стискивает кулаки.       — Я не беспомощная!       — Совсем нет, — соглашается Чонвон, забравшись в салон с головой. Ему нужно подтащить пять рулонов жатой фольги и ящик с инструментами.       — Оппы тоже не позволяли мне участвовать, когда мы переезжали, — дуется Юджин, скрестив руки на груди. Чонвон задумывается, кого она имеет в виду, следом вспоминает о четырёх старших братьях. — Я не слабачка, Чонвонни.       — Ты самая сильная женщина для меня, нуна.       В буквальном смысле. Пару месяцев назад Гаыль решила сделать перестановку в швейной половине их клуба, так Юджин самостоятельно за вечер перетаскала все шкафы и столы. На следующий день, правда, жаловалась на тянущую поясницу, да и получила нагоняй от Гаыль. Чонвон, кстати, тоже, потому что «Зачем нам мальчик в клубе, если в первую очередь не для физического труда?».       Чхве Ёнджун возвращается и вместе с Чонвоном переносит привезённые материалы для будущей фотозоны (Юджин продолжает жаловаться, что её не воспринимают всерьёз). Кто-то из совета в последний момент решил, что фотобудки недостаточно, поэтому Чонвон и Юджин будут устанавливать дополнительное пространство для любителей селок.       Фестиваль уже в эту субботу.       Пока Юджин собирает трубчатый каркас, Чонвон разрезает фольгированную плёнку на полоски где-то по тридцать сантиметров. Солнце припекает. Утерев пот со лба, Чонвон уныло разглядывает короткие шорты и спортивный топ Юджин. Он в джинсах и чёрной футболке скоро поджарится и превратится в уголёк.       — Пошли в курилку, — предлагает Чонвон. Он сидит на пятой точке на деревянном помосте, широко расставив бёдра. — Там тень.       — Не хочу.       Сверившись с планом, Юджин отмеряет подходящую длину и жестом просит труборез. Чонвон прячет его за спиной, притворившись, что в любую секунду заплачет.       — Жарко. Мы загорим.       — Ты не нанёс крем? — Чонвон мотает головой. Юджин подозрительно упряма. — Терпи. И дай мне труборез.       Чонвон слушается и вдруг замечает, как взгляд нуны зависает выше его плеча. Юджин насильно разжимает пальцы Чонвона, а он увлекается происходящим неподалёку. Сегодня репетируют «Сеульские», Чонвон сначала Пак Чонсона и не приметил. Тот на краю сцены с Пак Суджин. Они оба склонились к ноутбуку на коленях хёна. Наверное, обсуждают партии. Или ещё что. Чонвон не знает, на что обращают внимание при музыкальном исполнении.       — Ты хочешь понаблюдать за Чхве Ёнджуном-сонбэ?       Пока Чонвон нагло пялился, Юджин успела разрезать трубу на одинаковые части. Теперь она копается в потрёпанном ящике в поиске специальных креплений. Ёнджун в ленивой позе сидит за барабанами, сгорбившись, и с ним, активно жестикулируя, переговаривается Шин Юна.       — Вы уже встречаетесь?       — Без понятия, — Юджин словно получила зелёный свет, потому что резко бросает сборку стенда и опускается перед Чонвоном на корточки. — Мы вчера ходили на второе свидание.       — И ты молчала?! — возмущается Чонвон. Что это за тайны такие?! Юджин болезненно кривится, прикусив длинный ноготь на большом пальце. — Как прошло?! Что делали?!       — Да ничего такого, даже не целовались!       — Тебя что-то смущает?..       — Он меня бесит, — Юджин трёт голые бёдра костяшками. — Аж придушить хочется местами. Это странно?       Раздражал ли когда-то Пак Джей? Да. Очень. Безумно. Особенно самоуверенностью и открытостью в начале, но лишь из-за того, что Чонвон не мог позволить себе подобную свободу. Пак Чонсон не раздражает точно. Наоборот, это Чонвон, вероятно, вызывает у него негативные эмоции из-за притворства.       В конечном счёте Чонвон пожимает плечами, не решаясь высказать мнение с маленьким багажом опыта.       — Ребят.       К помосту подходит Тэхён, от него рьяно пахнет крепким табаком. Спрятав пачку сигарет в задний карман джинсов, хён заглядывает в экран телефона и хмурит брови, на лице почти болезненное выражение, будто его тошнит.       — Вы не знаете, что с Ыль-я?       — Нет…       — Уже четыре часа, а она мне до сих пор не ответила.       Чонвон автоматически проверяет свой телефон и тоже удивляется тишине в групповой беседе с нунами. Гаыль часто присылает новости из мира моды или ругается на совет и других участников подготовки к фестивалю. Или хвастается ужинами, которые для неё готовит Пак Сонхун.       — Чон Соми-сонбэ просила онни помочь с репетицией сценария, — вспоминает Юджин, нагло заглянув в экран Чонвона. — Наверное, занята.       — Как бы она не перетрудилась, — вздыхает Тэхён и переключает внимание на покрывающую колени Чонвона розовую фольгу. — Вы готовите фотозону?       — Да. Но погоди, оппа, у меня вопрос, — Юджин выпрямляется. — Бывает ли такое, что… Бомгю-оппа тебя бесит?       Тэхён, от неожиданности фыркнув, вытирает губы воротом футболки.       — Да каждый день.       — И ты к этому… нормально относишься? Несмотря на то, что бесишься?       Чонвон со стоном поднимается и похлопывает по вспыхнувшим колкой болью бёдрам. Тэхён насмешливо улыбается, склонив голову на пытливое любопытство Юджин.       — Люблю я его больше.       — Ну, получается, что терпишь?       — Слушай, я не хочу давать советы, потому что отношения индивидуальны, — не согласившись, Юджин брыкается и виснет на плече Тэхёна. — Йа. Если тебе приходится терпеть, разве это нормально?       — А как тогда быть?       Тэхён задумывается. Солнце в этот момент скрывает пышное облако, и Чонвон перестаёт щуриться. Торчать им на фестивальной площадке ещё как минимум три часа, чтобы дособирать и красиво оформить зону для фотографий.       — Отношения не про терпение. Для меня они про принятие человека настоящим. Как он ведёт себя, когда никого поблизости, — медленно отвечает Тэхён. — Я просто понимаю, что Бомгю-я такой, какой есть.       — Сложно, — Юджин морщится, будто её попросили разгадать задачку из высшей математики. — А если мне постоянно хочется спорить с Чхве Ёнджуном?       — Не могу сказать, — хмыкает Тэхён, покачав головой. — Может, это ваша особая химия.       Нет. Только не любимая «химия» Гаыль-нуны. Хотя хён дал интересную пищу для размышлений. О принятии других. Наверное, его слова подходят и к дружеским отношениям. Вообще к любым отношениям между людьми.       — Я уже придумала, как мы наших детей назовём. У нас будет четыре девочки и один мальчик.       — Ч-чего?! — Тэхён трясётся, заходясь смехом, и Юджин с важным видом подпирает бока кулаками.       — Вы с Бомгю-оппой что, не думали, как назовёте детей? Трындец, вам давно пора!       — Какое пора, Юджинни, мы…       Чонвона внезапно хлопают по ягодице. Да так, что под кожу пробирается обжигающий огонь. Чонвон подскакивает на месте, Юджин рядом подпрыгивает и вскрикивает. Ухмыляющийся Бомгю роняет руки на их надплечья, повисая неподъёмным весом.       — Просили же убрать с площадки крупногабаритную технику.       — Оппа! — возмущается Юджин, потирая пятую точку. Чонвон молча улыбается, ничуть не удивившись.       — Кому и что там пора, а?       Тэхён стягивает Бомгю на дорожку из круглых камней и утаскивает к сцене, где их давно ждут соклубники. Чонвон и Юджин, переглянувшись, возвращаются к работе. Под каверы известных артистов они успевают собрать каркас и приклеить на баннер двусторонний скотч. Дальше Юджин на стремянке лепит сверху фольгу розового цвета, Чонвон держится за изогнутое основание и подаёт жатые кусочки. В субботу они надуют шары, и Ли Хисын-сонбэ привезёт неоновую надпись с названием концерта, свежие цветы и игрушки-талисманы университетов.       — Всё, мы красавчики.       Юджин слезает с последней ступени и мнёт поясницу. Сейчас переход между баннером фотозоны и тёмно-розовым слишком заметен, но позже его скроют шуршащим конфетти-метафаном. Солнце постепенно теряет силу, однако до сих пор душно. Чонвон встряхивает на себе ворот футболки.       — Кому сдаваться?       — Сегодня день «Сеульского», поэтому либо Чон Соми-сонбэ, либо Юн Кихо-сонбэ, — Чонвон бегло осматривается. — Может, и Ли Хисын-сонбэ здесь.       — У тебя есть их мобильные номера?       — Юн Кихо-сонбэ, — отвечает Чонвон, и по его шее ползут стыдливые мурашки. С интимной связи прошло достаточно времени, чтобы отпустить, и Чонвон редко вспоминает, но от смущения не освобождается. — Сейчас я напишу.       Сзади слышны мягкие шаги. Чонвон не особо прислушивается, потому что по фестивальной площадке постоянно снуют туда-сюда студенты. В следующую секунду к его шее прикасается что-то холодное и мокрое. Чонвон оборачивается. Чонсон протягивает ему банку колы, Юджин слева ойкает: хён прижал вторую банку к её загорелому бедру.       — Спарились, наверное.       — О, оппа, спасибо! — Юджин поддевает язычок длинным ногтем, Чонвон благодарно кланяется. — Вы закончили?       — Мы полностью готовы к выступлению.       — Ва-а, вот это настрой! Вот это заявка на победу!       Панибратски боднув Чонсона кулаком, Юджин запрокидывает голову и часто глотает, опустошая содержимое, по её шее скатываются тёмно-коричневые капли. Чонвон пьёт медленнее, страшась облиться. Чонсон в обычной футболке, слава богу, что с рукавами, и Чонвон поглядывает на разговаривающих на сцене Пак Суджин и Чхве Ёнджуна. Если Чонвон будет много смотреть на Чонсона, его сердце не выдержит.       Особенно из-за того, что планируется на вечер.       — Оппа, ты, кажись, как-то хотел угостить младших говядинкой, — начинает Юджин, допив. Чонсон удивлённо приоткрывает губы для ответа, затем улыбается. — Можно и мраморной, мы не откажемся.       Если бы рядом была Гаыль-нуна, она бы обязательно сказала, что их клуб не бедствует, и отругала младшеньких. Наглости Юджин не занимать. Вручив пустую банку Чонвону, она пригибается, чтобы заглянуть Чонсону в глаза, и упирается ладонями в колени. Её длинные ресницы порхают.       — Можно и выпить под говядинку.       — Поехали, — Чонсон кивает, вытаскивая из кармана ключи от машины.       — Оппа, нет! — Юджин в ужасе отшатывается и отмахивается. — Я пошутила! Думала, ты откажешь! Не надо!       — Поехали, поехали. Вы хорошо потрудились.       — Каждый платит за себя тогда!       — Ан Юджин, не игнорируй предложения старших, это не вежливо, — притворно журит Чонсон. Юджин прячется за спиной Чонвона, обвив его шею руками. — Чонвон, ты с нами?       — Как-то неудобно, — кряхтит Чонвон, то ли намекая на давящую на лопатки и вроде как худющую нуну, то ли отзываясь на ситуацию.       — Перестань, — отмахивается Чонсон, оборачиваясь. Мимо проходит Юна, и он подзывает её согнутыми пальцами. — Мы собираемся поесть говядинку. You with us?       — У меня денег нет на вашу говядину.       — Оплата на мне.       — Ну, тут сам Будда велел, — шмыгнув носом, Юна поправляет ремень на джинсовых шортах и с неприкрытым интересом оглядывает Юджин. — Шин Юна. Второй курс.       — Ан Юджин. Я тоже второкурсница.       — Мы одногодки! — восклицает Юна, и её глаза очарованно загораются. Девушки с энтузиазмом пожимают руки. — Ты же со швейного, как Чонвон?       — Я его нуна.       — Крутотень!       — Полная! — с придыханием подхватывает Юджин и выглядит так, будто нашла нового друга.       Сначала Чонвон и Юджин, прибравшись, по наставлениям Чонсона ищут Ли Хисына, чтобы он проверил подготовленную фотозону. Сонбэ хвалит их и отпускает. Потом Чонвон, Юджин и Юна курят в курилке у заброшенного футбольного поля и находят на парковке машину Чонсона. Тот везёт их за пределы кампуса в ресторанчик, который ему советовала Ким Минджон-сонбэ.       После плотного обеда Чонвон отказывается от предложений подбросить его и вызывает такси. Сегодня у Чонвона долгая подработка в вагончике быстрого питания. И завтра. И всю неделю, потому что ему нужно на что-то жить. А ещё Чонвон кое-что придумал, что требует определённых вложений.       Смена заканчивается ровно в восемь часов. Чонвон возвращается в общежитие на автобусе через полчаса и еле-еле топает к зелёной беседке за углом. Как же работа с людьми истощает. Причём, если Чонвон переведётся к нунам, там тоже будут люди. Они везде, и, вероятно, остаётся смириться, что он не единственный человек на планете.       В это время курилка обычно пустует, однако Чонвон замечает знакомый затылок. Это заставляет ускориться, несмотря на усталость, и Чонвон с воодушевлением перелезает через покрашенный заборчик.       — Хён!       — Приветик, — Чонсон сменил линзы на очки, он отводит взгляд на лежащую рядом сумку и опускает на скрученную лямку ладонь.       — Долго ждал?       — Нет. Минуту назад приехал.       Сегодняшнюю ночь Чонсон проведёт в комнате Чонвона. Разумное ли это решение — звать хёна, когда они прячут друг от друга правду? Вряд ли. Чонвон пригласил Чонсона, чтобы узнать его повзрослевшую версию получше. До фестиваля. Пока Чонвон способен притворяться, что они забыли о прошлом.       Чонвон серьёзно намерен разговаривать. Чтобы как раньше. И никакого рамёна. Он даже презервативы и смазку не покупал. Хотя, если «припрёт», как говорит тётушка Лим, можно и без…       Нет. Никакой физической близости.       — Опять ты, ну ёпрст.       Легка на помине. Открыв скрипучую калитку, тётушка забирается в беседку и с пыхтением падает возле Чонвона. Чонсон прилежно складывает руки на животе, вежливо поклонившись.       — Здравствуйте, госпожа Лим.       — Не пущу тя.       — Тётушка, ну пожалуйста, — зажав тлеющую сигарету губами, Чонвон прижимается к плечу женщины и жалобно хлопает ресницами. — Мы не будем шуметь.       — Да я не за шум боюсь, — тётушка грубовато скидывает голову Чонвона с себя, и он чуть не падает со скамьи. — Неча посторонним шастать.       — Прошу-у! Пожа-алуйста-а!       — Лан, не скули, как кутёнок. Кутята и то потише, — пара сильных затяжек — и тётушка докурила, табачный дым вокруг вьётся сизыми пластами. — Ток после комендантского в беседку не шуршать. А то были у меня тут два дебила…       Продолжая сетовать на неизвестных выпускников, тётушка растворяется в полумраке. Чонвон поспешно разбирается с сигаретой, чтобы не заставлять Чонсона ждать. Они поднимаются на последний этаж в комнату, Чонвон на всякий случай сообщает хёну код и щёлкает выключателем. После тёмного коридора свет неприятно бьёт по глазам.       — Будешь рамён? — предлагает Чонвон, намереваясь повторить вечер, когда они ели у магазинчика. Чонсон с глухим стуком роняет сумку на пол. — Горячий? Я сделаю всё, как ты любишь. Обещаю.       Чонсон почему-то промаргивается, кончики его ушей стремительно розовеют, и до Чонвона доходит, о чём он подумал.       — Я про еду! Про еду, — повторяет Чонвон, судорожно взмахивая руками, и мысленно отгоняет жжение в щеках. — Про еду.       — Да, я… так и понял.       Следовало с самого начала называть секс сексом. Сравнение с рамёном оказалось неподходящим. Ну точно детский сад.       Нет. Всё. Сегодня Чонвон в команде «анти-секс», и не то чтобы ему не хочется. Хочется. Но дело ведь в другом. В близости, которую физический контакт ни за что не создаст. Может, Чонвон ошибается, но это его мнение. То, как он чувствует и желает.       Сначала он принимает душ, смывая солнечный жар, впитавшийся запах масла и пыль фестивальной площадки. После показывает Чонсону, куда можно сложить пижаму и уходовую косметику, и спускается на кухню приготовить простенький ужин. Там его встречают Тэхён и Гаыль. Нуна что-то выговаривает хёну о невоспитанных студентах из «Сунсил», экспрессивно жалуется, снимая макияж за свободным столом, и Чонвон старается поскорее ретироваться. Он побаивается Гаыль не в расположении духа и знает, что в подобном настроении она согласна разговаривать только с Тэхёном-хёном. Они-то друзья одного возраста, Чонвон младше. Велика вероятность получить за мелочь, поэтому он шустро переставляет на широкий поднос круглые упаковки и запакованные палочки и убегает обратно на четвёртый этаж.       — Хён, — зовёт Чонвон, вернувшись в комнату. Опасно придерживая поднос за самый край, он ставит его на столик и заглядывает в ванную. — Хён, ты готов?       — Погоди.       Чонсон выставил на белоснежную (Чонвон прибрался! Специально старался!) раковину пять баночек, его чёрную чёлку придерживает пушистая розовая повязка. Он наклоняется к бегущей воде и осторожно оглаживает лицо намыленными ладонями, трёт пальцем выбритую бровь. Очки отложены на крышку унитаза. Выпрямившись, Чонсон слеповато щурится на Чонвона в отражении зеркала и неловко дёргает плечом.       — Меня обсыпет, если пропущу хоть день.       — Не торопись.       Чонвон опускается перед столиком на колени и заваривает рамён. Помня, что Пак Джей не переносил острое, добавляет всего каплю тёмно-коричневого соуса и старательно перемешивает набухшую лапшу. В свою упаковку Чонвон ничего не добавляет и вытаскивает с полки шкафа две бутылки воды.       — Может, токпокки? Ты наешься одной порцией?       — Не переживай, наемся.       Чонсон посмеивается, выходя из ванной комнаты, и прижимается к бежевому полотенцу. Затем вешает его на надплечье и присаживается напротив Чонвона на пол.       — А хочешь кимбап?       — Успокойся, Вон-а, — Чонсон мягко улыбается, принимая протянутые одноразовые палочки. — Мне хватит и рамёна.       — Мне неловко, что ты в одиночку оплатил наш обед, — признаётся Чонвон. — Говядина дорогая. Да ещё на четверых…       — Я не против угощать младшеньких. Папа специально переводит мне дополнительные карманные, чтобы я много кушал.       Точно. Господин Пак. Последний раз они виделись в кабинете директора. Чонвон очень хотел бы увидеть его снова. Во-первых, для извинений за то, что недостаточно защищал Джея. Во-вторых, чтобы узнать о его делах и здоровье дедушки Пака. Прямо спросить пока что не получится.       Поливая лапшу соусом, Чонвон наклоняется и начинает молча есть. В какой-то момент он открывает окно, спасая комнату от едкого запаха специй, а так ужинают они в комфортной тишине, Чонсон ест спокойно. Чонвон старается не пилить его взглядом, но то и дело поглядывает. Он не знает, зачем.       Ужин вскоре заканчивается. Чонвон убирает со стола, сгоняя Чонсона на диван и запрещая как-либо участвовать, и выбрасывает мусор. До комендантского часа ещё есть время, поэтому Чонвон торопится покурить и надышаться свежим воздухом. К сожалению, перед смертью не надышишься, наверху ждёт домашняя работа.       — Кх-х-х, — Чонвон вваливается в комнату, мастерски изображая страдания и нежелание, как Юджин-нуна. Держащий на коленях ноутбук Чонсон заторможенно поворачивает голову. — Кх-х-х, умираю. Кх-кх.       — Ты чего?..       — Тупая домашка! Я протестую! Она оскорбляет мой гениальный мозг!       Чонсон почему-то смеётся, настолько громко и сильно, что заваливается боком на красную подушку. Чонвон продолжает представление, клокоча, точно зомби, и выгружает из рюкзака учебник, грамматику Murphy, подаренную Дживон, пенал и ворох толстых тетрадей. Чонсон наблюдает за ним с приподнятыми бровями и неподдельной заинтересованностью.       — Ненавижу лингвистику. Всей душой. Не хочу её изучать. Хочу на дизайн.       Он правда устал и в шаге от смены направления. Кажется, что его одногруппники усваивают новую информацию от преподавателей с лёгкостью. Чонвону же приходится прилагать немалые усилия. Последние месяцы любое задание, связанное с языками, вызывает нервный тик. Отвращение дошло и до необычной и захватывающей латыни. А про английский и говорить нечего. У Чонвона аллергия.       Когда он стонет из-за особо сложного текста на перевод и собирается писать Дживон капсом с воплями о капитуляции, на его шею приземляется тёплое дыхание. Склонившись на диване, Чонсон заглядывает через плечо Чонвона.       — Тебе помочь?..       — Да. Please, — сложив ладони в немой мольбе, Чонвон отчаянно трясёт пальцами перед лицом Чонсона. — I'm begging you. В противном случае вскроюсь стёркой.       — Не надо, — Чонсон бережно перехватывает запястье Чонвона, большой палец скользит по выпуклой вене. — С чем у тебя трудности? Я подскажу.       Чонвон объясняет проблему. Чонсон — её решение. Вместе они выполняют оставшиеся домашние задания, и Чонвон даже практикует произношение. Хоть он не перестанет ругать английский язык, тот теперь представляется в ином свете. Чонсон прекрасный учитель. Он терпеливый и внимательный, не торопит, наталкивает на верные ответы, а не говорит их сразу, и Чонвон заканчивает быстрее обычного.       Наступает комендантский час. Чонвон в очередной раз спускается на первый этаж ради последнего перекура. Открыв дверь, резко тормозит на пороге, и замок за его спиной мелодично пиликает. Чонсон расправляет светло-голубую простынь на нижнем ярусе.       — Йа! Хён! Ты что делаешь?!       — Готовлю себе… спальное место?..       Чонсон стаскивает со спинки дивана тонкую наволочку. Чонвон в два шага сокращает расстояние, впивается в неё всеми пальцами и тянет, хлопковая ткань опасно трещит.       — Ты же в гостях!       — Тихо-тихо, — Чонвон разворачивается в попытке боднуть Чонсона бедром, но поскальзывается в плюшевых носках. Его с готовностью ловят со спины, и наволочка порхает на пол. — Не упади.       Чонвон автоматически заваливается назад, грубо врезаясь лопатками в твёрдую грудь Чонсона. Хён обхватывает Чонвона за живот, его ладони соединяются поверх футболки, нечаянно надавливая ниже пупка, и он неловко смеётся.       — Х-хён, ты мой гость.       — И что? — положив подбородок на надплечье Чонвона, Чонсон с фальшивой грустью заглядывает в его глаза поверх оправы очков. — Мне нельзя даже постелить?       — Нельзя, — извернувшись в пародии на объятие, Чонвон щёлкает Чонсона по лбу и тянет к ванной комнате. — Почисти зубы.       — Ладно, — когда Чонвон пытается освободиться, Чонсон перехватывает его пальцы и переплетает со своими. — Ты почистишь со мной.       Чонвон не протестует, позабыв и об упавшей наволочке, и об оставленном на спинке дивана пододеяльнике. Чонсон отпускает его лишь у самой раковины с явно красными ушами. Чонвон не дразнится, потому что чувствует, как щёки охватил жар. Да что там чувствует, он видит своё отражение в зеркале, стыдливо довольное лицо и сверкающие глаза.       — Можно кое-что сделать? — спрашивает Чонсон, уже умывшись и выключив воду. Чонвон встряхивает головой, выравнивая намокшую чёлку. — Кое-что детское.       — Что именно?       — Забраться наверх.       Чонсон кивает вперёд. Чонвон прослеживает за его взглядом и натыкается на свою двухъярусную кровать. За первый курс он успел вдоволь насмотреться на неё. В доме детства у него был матрас, в квартире после развода — обычная «одноярусная», но двухъярусная — никогда.       — Конечно.       — Тогда кто последний, тот лох.       Чонвона отпихивают в сторону унитаза. Чонсон за секунду вылетает из ванной, Чонвон, возмущённо чертыхнувшись, догоняет, стремительно перегоняет и, опытно оттолкнувшись от средней ступеньки, подтягивается на руках. Чонсон мешкает, схватившись за деревянный бортик.       — Айщ.       — Хён, получается, лох у нас ты, — склонив голову к плечу с задиристой улыбкой, Чонвон игриво стукает ступнёй по плечу Чонсона. — А что случилось? Ты же качаешься.       — О, ты заметил.       — Ты забыл, что мне нравятся твои руки?       — Я думал, ты про, ну, — Чонсон заминается. Подкалывать его — одно удовольствие, потому что еле заметно проступает наимилейший Пак Джей. — Про сами руки.       — Нет, я про это.       Взявшись за бортик, Чонвон наклоняется и тычет пальцем в бицепс Чонсона. Когда он специально напрягает его, Чонвон цыкает и спрыгивает на пол. Чонсон самодовольно ухмыляется, поиграв бровями.       — Не выпендривайся.       — Может, мне всегда так ходить?       Чонвон направляется выключить свет, а Чонсон вскидывает кулаки, выставляет округлившиеся бицепсы, изображая бодибилдеров на соревнованиях, и демонстрирует результат долгих усилий в спортзале. Чонвон со смешком закатывает глаза.       — Кого ты здесь пытаешься впечатлить?       — Тебя и только тебя.       — Ну-ка!       А Чонвон ещё хвалился, что подначивать хёна легко и приятно. О святая простота. Как будто Чонсон не ответит тем же. Вконец застеснявшись, Чонвон насильно опускает плечи Чонсона и в дополнение шлёпает по груди. Чтобы неповадно было.       — Что, Ян Чонвон? Что такое? Поделись с хёном.       — Остановись.       Чонвон берёт Чонсона за пальцы в надежде победить в армрестлинге на весу. Какая же это ошибка. Он привык к борьбе со слабой Дживон. Чонсон не она. Он мальчик, причём сильный, и предплечье Чонвона пронзает жгучая боль. Точно сустав вывихнули.       — Ай!       — Shit. Прости-прости, — Чонсон обеспокоено морщится и наклоняется. Чонвон мотает головой, мол, ничего страшного, и трясёт онемевшей рукой. — Давай лёд?       Снова помотав головой, Чонвон заверяет Чонсона, что боль прошла, и кивает на узкую лесенку сбоку кровати. Та скрипит, едва Чонсон начинает забираться на второй ярус, и Чонвон поддерживает его за бёдра. Следом подтягивается на руках и переваливается на пятую точку. С высоты комната выглядит немного необычно, хотя Чонвон привык. Чонсон садится позади и любопытно осматривается.       — Мне нравится отсюда улицу разглядывать.       Чонвон ложится на спину и вытягивает ноги, с правой стороны матрас прогибается. Спальное место не предназначено для двух взрослых парней, поэтому места мало. Приходится потесниться. Чонсон впечатывается в плечо Чонвона своим, осторожно опускает затылок на подушку и смотрит в окно. Из него видно лишь кусок фонаря и зелёную листву дуба. Иногда этого достаточно. Когда не получается заснуть, Чонвон бездумно пялится на скрытые очертания дороги. Он выключил свет слишком рано.       В темноте сложно наблюдать за Чонсоном.       — Хён, — зовёт Чонвон и поворачивается. — Почему ты выбрал музыку? Почему… полюбил?       Несколько лет назад они обсуждали дорогие сердцу хобби, но Чонвон уже не помнит, что именно. Сейчас ему хочется многое узнать о Чонсоне. Не многое, а всё возможное. Всё, что ему позволят.       — Мне страшно уйти никем, — приглушённо отвечает Чонсон, поправив очки. — I mean, ничего не создав. У меня нет в планах стать популярным. Возможно, по специальности я работать не буду, но мои песни… Они останутся, понимаешь? Даже если их никто не услышит, они всё равно будут существовать и докажут, что когда-то жил такой вот Пак Чонсон.       — О… Как и любое другое творчество.       — И ваши эскизы в швейном клубе.       Чонвон редко рассуждал о смерти. Пока что она слишком далека, поэтому ему сложно придумать, что сказать. Чонсон касается его чёрной татуировки рассвета на плече у локтя. Чонвон поднимает руку, без слов разрешая обрисовывать её кончиками пальцев. Чонсон выглядит сосредоточенным, выводя извилистую тропинку и горизонт.       — Искусство позволяет мне исследовать те стороны себя, о которых я и не подозреваю, — продолжает тихо Чонсон. Чонвон обращается в слух. — После смерти ведь конец. Второго шанса прожить не предоставят.       — Это то, что говорит философия? — Чонвон давно хотел спросить о ней, ещё впервые увидев книги на полке, но испугался показаться неосведомлённым. — О смысле всего?       — Почти. Там много интерпретаций, не буду нагружать тебя, — мизинец Чонсона повторяет путь от совсем маленьких звёзд до луны, и Чонвон следит за каждым изменением на его лице. — Я придерживаюсь мнения, что смысл жизни находится в самой жизни.       — А после ничего не будет?       — Нет.       — Значит, важно то, что происходит прямо сейчас?       Повиновавшись мимолётному порыву, Чонвон приподнимается на локте и поддаётся к Чонсону, тот интуитивно приобнимает его за бок. Ладонь Чонсона тёплая и почему-то надёжная. Чонвон не имеет ни малейшего понятия, как определил, когда медленно опускается.       Он мог бы признаться, что помнит.       Но нельзя.       Пак Джей фестиваль не провёл.       Пак Чонсон проведёт.       И Чонвон сделает признание правильным и красивым. Как в чтимых Гаыль-нуной иностранных фильмах из нулевых, где главные герои часто бегут навстречу настоящей любви. Взросление Чонвона превратилось в трагедию, и если финал близок, он не позволит тому стать несчастливым.       — Верно, — вполголоса говорит Чонсон, заботливо убирая со лба Чонвона мокрые прядки. — Важно только то, что происходит сейчас.       Чонвон планировал поцеловать Чонсона, но тот опережает, вытягивая шею, и обхватывает второй ладонью его щёку. Из-за очков неудобно. Оставив на губах Чонсона лёгкий поцелуй, Чонвон отстраняется, но не возвращается на место. Взамен этого он кладёт пальцы на грудную клетку хёна и ставит на них подбородок.       — Не тяжело?       — Ни капельки.       О чём-то задумавшись, Чонсон рисует на оголённом предплечье Чонвона прозрачные символы. В комнате слышно лишь их спокойное дыхание, по потолку ползёт жёлтый след от проезжающей машины. Чонвон наблюдает за движениями Чонсона, как вдруг приходит к осознанию.       Чонсон несколько раз повторял, что готов ждать, потому что узнал Чонвона. Когда он сделал это? После какого момента вспомнил и решил промолчать? Наверное, ему тоже страшно. Чонвон не представляет, чего хён боится, но знает, что обязан сделать первый шаг. Пак Джей заслуживал лучшего, и Чонвону жаль, что в то время он был слишком зациклен на внутренней гомофобии.       — Я о стольком хочу рассказать тебе, — шепчет Чонвон, проводя указательным пальцем по растянутой ткани на груди Чонсона. — О стольком, хён. Но…       — It’s okay. Не торопись.       — Почему ты так… терпелив? — шмыгнув носом, Чонвон привстаёт на предплечье, ладонь Чонсона снова скользит к его пояснице. — Никогда ничего не требуешь. А просто… ждёшь.       — Папа с детства учил меня вставать на место другого человека, — Чонсон начинает перебирать пальцами и случайно касается кожи из-за задравшейся футболки. Его прикосновения успокаивают. — Когда лет в тринадцать я засомневался в гетеросексуальности, он помог разобраться. Когда мне было девятнадцать, поклялся, что сотрёт руки работой, но отправит меня в Сеульский университет. Я не расставался с сестрёнкой из-за развода, не запихивал себя в коробку с маркером «Должен». Моё взросление отличается от твоего. Я не имею права требовать вещи, которые не вызывают сложностей у меня.       — Как меня тошнило от этого Должен, — откровенно выдыхает Чонвон, ладонь Чонсона до сих пор под потрёпанным краем футболки, нажимает на татуировку яркого заката. — Я… Я тогда пытался стать как все. Не знаю для чего. Много времени ушло зря.       — I'm so sorry, — неожиданно произносит Чонсон. Чонвон уводит взгляд от стены, замечая, как в его глазах пробегает сожаление. — Я всё испортил. Ты потерял из-за меня друзей.       — Что ты такое говоришь, — удивляется Чонвон и кладёт руку на подушку, чтобы коснуться волос Чонсона. Пригладив топорщащиеся пряди на макушке, Чонвон качает головой. — Ты ни в чём не виноват, хён.       — Я хотел как лучше, — Чонсон часто моргает. Чонвон прижимает к его щеке ладонь, чтобы стереть слёзы большим пальцем. — Я не планировал, что причиню столько вреда, н-но, когда он занёс кулак, я… Не нужно было этого делать. В итоге я никого не спас.       — Хён. Чонсонни.       Рука Чонсона на спине Чонвона напрягается, тело обращается камнем. Чонсон всё-таки плачет, и Чонвон приподнимает его лицо. Затем за загривок привлекает ближе. Они обнимаются. Слегка неудобно, потому что Чонвон продолжает лежать на Чонсоне теперь всем весом, и хён с необъяснимым отчаянием цепляется за его плечо.       — Не исчезай, Вон-а.       — Я здесь.       — Я б-боюсь, что ты откажешься от-т…       Не самый лучший момент, но Чонвон не выдерживает. Он глубоко целует Чонсона, обхватив за край челюсти. Старается доказать, что не исчезнет. Он уже здесь, а остальное не имеет значения. Поцелуй выходит влажным и солёным. Чонвон ненамного отодвигается, оставляя пальцы на щеке, и Чонсон смотрит на него блестящими глазами.       — Чонсонни. Пак Чонсон. Хён.       Чонсон несколько раз заторможено кивает.       Чонвон всегда бегал от отношений. Не считал себя достойным и изо всех сил не желал повторять родительские ошибки. По какой-то причине ему казалось, что если он и поменяет мнение, это произойдёт постепенно и неторопливо. Реальность, однако, отличается от ожиданий. Его словно ударяет мигающим баннером по голове, и всё меняется.       Чонвон хочет быть с Чонсоном. По-настоящему. Без лжи, притворства и умалчивания. Даже если не до конца понимает, что такое взрослые отношения.       Для них придётся поработать.       Извинившись, Чонвон спрыгивает со второго яруса и шлёпает по темноте в ванную комнату за салфетками для хёна. Внутри Чонвон оседает на пол и в ослепляющем с непривычки освещении экрана телефона бегло пролистывает переписки в поисках необходимой.

Кому: Тэхённи ♡ хёни

«хён привет» «юджин-нуна говорила что ты ходишь к психологу» «можешь объяснить, как это работает» «что нужно делать» «чем помогает» «?» «пожалуйста» «мне очень нужно»