(if you fall for me) That would be a tragedy

Раньше мы общались как лучшие друзья. Я ещё помню это. Не знаю, что с нами случилось. Н е й т а н Ф а й е р ш т е й н

#ЯТОГДА

      У Сону сломана рука. Какая часть — непонятно, но на предплечье гипсовая повязка. На скуле уродливый лиловый синяк. Лопнувшая до тёмной корочки губа. Подбитый глаз. Хён сидит на пластиковом стуле между родителями и застывшим взглядом пялится на увядающий цветок в углу. Справа — госпожа Чан и Вонён, она так опустила голову, что длинные волосы закрыли лицо. Чонвон ковыряет ранку на месте оторванного заусенца и слегка поворачивает голову: мама что-то читает в телефоне.       Она не сказала ни слова с того момента, как её вызвали в школу.       Директор Кан ещё не пришёл. Секретарь О пригласила всех подождать в приёмной. На деле это комнатка, обитая изнутри коричневым бархатом. Чонвон впервые здесь, и его гнетёт тревога. Неизвестно, чего и сколько ждать.       Дверь плавно открывается. Чонвон автоматически оборачивается и встречается взглядом с господином Паком. Папа Джея в неподходящем по размеру костюме, длинные волосы с фиолетовыми кончиками собраны в строгий хвост. Он будто поседел и постарел на несколько десятков лет. Уронив голову к груди, мужчина останавливается напротив семьи Ким и Ли и медленно опускается на колени. Мама Сону ахает и вмиг оказывается рядом. Отпихивает протянутый к ней пухлый конверт.       — Что вы делаете!       — Возьмите, пожалуйста, это на лечение, — господин Пак насильно вкладывает деньги в покрытые морщинами ладошки госпожи Ли. — Прошу, заберите заявление. Не ломайте моему мальчику жизнь.       — Конечно забер…       Господин Ким оскорблённо фыркает, задирает подбородок и перебивает маму Сону:       — И не подумаем! Я вас всех засужу. Всех засужу! Всех причастных.       Мама Чонвона и бровью не ведёт, до сих пор увлечённая телефоном. Чонвон под яростным тоном папы Сону ёжится. Господин Пак тем временем сгибается ниже, пытаясь повторить традиционный поклон. Мама Сону выпускает сквозь губы болезненный звук и безуспешно выпрямляет мужчину за плечи.       — Лучше накажите меня! Это я его так плохо воспитал. Я!       — Да прекратите же вы!       — Daddy, please, don’t cry.       Чонвон лишь сейчас замечает Джея. Тот, одетый в выглаженную и выстиранную школьную форму, приседает к папе и что-то шепчет на английском, помогая маме Сону поднять его на ноги.       — Что за спектакль?       В приёмной появляется молодая женщина, на вид ей чуть меньше сорока. Она в дизайнерском светло-розовом платье, смольные волосы мягкими волнами скользят по спине. В ладони зажаты шёлковая перчатка и ключи от машины. Сначала Чонвон думает, что это второй секретарь директора Кана, но затем вслед за женщиной заходит понурая Ким Дживон, и всё встаёт на места.       — Советую вам опускаться на колени только перед Господом Богом.       — Ким Джихён, — шипит папа Сону. Госпожа Ким не реагирует. Чонвона пугает её ледяная решимость, поэтому он поспешно уступает свой стул.       Директора Кана приходится ждать долго. Он появляется в приёмной спустя десять невыносимых минут. Это невысокий мужчина с редкими волосами, всегда здоровающийся с обучающимися, как с родными детьми, приветливый и улыбчивый.       — Председатель Ким! — удивляется он и спешит поклониться, пожать ладони мамы Дживон. — Не ждали. Совсем вас не ждали. Господин Джу Сук… занят?       — Почему вы пригласили моего бывшего мужа? Я являюсь официальным опекуном Ким Дживон.       — Да, но вы… председатель Ким, мы, наверное, отвлекли вас от важных дел.       — Отвлекли, — невозмутимо соглашается госпожа Ким. — Но я не могла не прийти. Вы обвиняете мою дочь во лжи.       — Что вы! Что вы! Никто никого не обвиняет! Так, проходите-проходите.       Директор Кан суетится. Открыв кабинет, просит всех присесть и спешит сварить кофе. Господин Ким сажает Сону с левой стороны и падает на соседнее кресло, его жена остаётся позади. Папа Джея предлагает ей своё место, но она упрямо отказывается. Мамы Дживон и Чонвона садятся рядом, дети остаются у стены, и Чонвон нервно оглядывается на Дживон справа от себя. Она между ним и Джеем, Сону и Вонён — напротив.       — Ох, как же, — директор Кан садится во главе стола, поправляет ровно стоящий монитор и убирает в нижний ящик стопку документов. — Для начала, благодарю, что согласились устроить семейную встре…       — Семейную?! Какую, к чёрту, семейную?! Собирайте комитет по борьбе с насилием! Дисциплинарную комиссию! Что там осталось! — выкрикивает господин Ким. Госпожа Ли наклоняется что-то сказать, однако он шлёпает её по руке. — Пусть этот урод всё оплачивает! Всё! Больничные счета, пусть порчу школьного имущества возмещает! Я его…       — Ким Сонхак, потише, — перебивает мама Дживон и показательно трёт висок. — От тебя скоро голова заболит.       — Как ты смеешь! Это не твою дочь избили! — мама Сону позади извиняюще кланяется и госпоже Ким, и господину Паку. — Эти гомосеки…       — Господин Ким, господин Ким, подождите, — директор Кан взволнованно взмахивает руками. — Понимаете, наша любимая школа четыре года подряд получала титул «Нет насилию». Мы бы хотели взять первенство и в этом году. Возможно, произошло недоразумение, которое легко…       — Какое недоразумение! Вы гляньте на моего сына!       Господин Ким сильно бьёт по столу, из-за чего канцелярия в стаканчике поблизости подпрыгивает. Сону и его мама вздрагивают, Сону даже автоматически отклоняется от папы к креслу Вонён, прикрывает гипс и зажмуривается. Директор Кан плавно ведёт ладонями по воздуху, точно успокаивает дошколят.       — Спокойнее, спокойнее. Вонённи, Сону-я. Не стесняйтесь. Расскажите, что случилось?       — …эти двое, — начинает Сону, не сразу успокоившись, и указывает кивком на Чонвона и Джея. Видимо, они не достойны называться по именам. — Они целовались на лестнице. Потом разговаривали. Я записал на телефон. Он сломался. Пак Джей разозлился. Я пытался убежать, меня догнали. Затолкали в класс и избили. Конец.       Сухо, кратко и безэмоционально. Чонвон ожидал, что услышит красочные описания, потому что Сону всегда отличался экспрессивностью, но нет. Договорив, Сону прижимается к кожаной спинке кресла и опускает подбородок. Мама Дживон, отодвинув чашку с кофе, вытаскивает из клатча маленький блокнот и карандаш и чиркает пару слов на первой странице. Вонён при виде этого елозит по скрипящей обивке.       — Я… я была снаружи кабинета с-сначала. Я… Пак Джей-щи толкнул оппу на парту. П-поднял с-стул…       Покусывая губы, Вонён постоянно шмыгает носом и медленно рассказывает. В общем-то, правду, однако каждое действие Кван Бэ и Шим Дохёна приписывает Джею. Особенно то, как Ким Сону у шкафчиков забивали ногами. Чонвон осторожно наклоняется через Дживон, чтобы взглянуть на Джея.       На его лице полное смирение.       — Всё было не так, — не выдержав, возражает Дживон. Взгляды взрослых заставляют её выпятить грудную клетку. — На Ким Сону напали Кван Бэ и Шим Дохён. Они угрожали ему. Пак Джей, наоборот, спас его.       — Насколько я знаю, мальчики в тот момент занимались английским с Кван-сонсэннимом. Да и Мин-сонсэнним их…       — Однофамильцы или родственники? — прерывает мама Дживон, что-то сосредоточенно выписывая.       — Родственники… Мама Кван Бэ наш единственный учитель английского, чудесный специалист. Тридцать лет в профессии… — Директор Кан заминается, а продолжает уже заискивающим тоном: — Председатель Ким, что-то не так?       — Нет, всё прекрасно, — отвечает женщина, обводя некоторые строки в круг, и загадочно улыбается. — Ким Дживон, ты закончила?       — А что ещё рассказывать? — когда её мама оборачивается, Дживон поджимает губы. — Мне нет причин врать.       — Ага! Молодец! Обеляй этого урода! Если родители не воспитали по-мужски, он так и будет…       — Господин Ким, бога ради…       — Не смейте затыкать меня! Я и школу засужу! И хрен вам, а не титул «Нет насилию»!       — Ёбо! — плаксиво зовёт мама Сону.       — Заткнись!       — Моего сына мы будем слушать?       Голос мамы Чонвона звучит практически неразличимо, но по какой-то причине привлекает внимание. Мама наконец-то заговорила спустя бесконечное молчание. Она оборачивается через плечо, и её злой взгляд заставляет Чонвона почувствовать себя виноватым. Он и без этого виноват, но разочарование родителей сродни яду.       — Ну. М. Ким Дживон сказала правду. Мы не целовались. Просто разговаривали. Директор Кан, поверьте нам. Пак Джей защитил хён… Ким Сону, — оговорившись, Чонвон трясёт головой и нажимает ногтями на внутреннюю сторону ладони. — Кван Бэ и Шим Дохён угрожали ему флешкой. Они… говорили что-то про то, что Ким Сону прикрывает се…       — Мой сын нормальный! — тут же выкрикивает господин Ким, не позволив Чонвону закончить. Он инстинктивно вздрагивает. — Это вы, гомосеки, избили его за правду!       — Боже, Ким Сонхак-а, только не вылети из кресла со страха, — посмеивается мама Дживон и изящно заправляет за ухо длинную прядь. — Так боишься?       — Я прошу вас оставить крики! Ян-хаксен, будьте добры, продолжайте.       — Н-ну… У них была к-какая-то флешка. Её… забрала Ким Дживон.       — О чём ты? — Дживон изумлённо хлопает ресницами. Если бы Чонвон не видел описываемое собственными глазами, он бы точно поверил. Дживон искусно изображает замешательство. — Не было никакой флешки. Тебе показалось.       — Но я видел…       — Да у них даже показания не сходятся! — Господин Ким фыркает и складывает руки на груди. Госпожа Чан приобнимает поникшую Вонён за плечи. — Как можно верить этим педикам?!       — Попрошу без оскорблений…       — Успокойтесь, пожалуйста!       — У вас нет доказательств!       — Как и у вас, — спокойно подмечает мама Дживон. Раскрыв блокнот, она перестала поднимать с разлинованных листов глаза. — Единственное, это запись на сломанном телефоне господина Кима. Остальное вы не сможете доказать.       — Ты посмотри на его лицо! Я верю своему сыну.       — А я верю своей дочери и её однокласснику. Почему на встречу не пришли семьи Кван и Шим?       — Господин Ким, председатель Ким, пожалуйста, успокойтесь, — в который раз умоляет директор Кан, потирая ладони. — Понимаю, сложная ситуация, но мы придерживаемся идеи, что наша школа выше, как там говорится по-современному, виктимблейминга? В первую очередь нужно верить жертве. Всегда нужно верить жертве. Вы понимаете, Пак-хаксен?       — Я понимаю…       — Вы помните, с каким условием мы приняли вас? — Джей слабо дёргает подбородком. — Никаких драк, как в прошлой школе. К сожалению, вы нарушили условие. Это, надеюсь, тоже понимаете.       — Понимаю.       — Не будем затрагивать… любовные аспекты, вынудившие вас столь низко поступить, мы и без них обязаны верить жертве. Сону-я проявил необычайную смелость, сразу сообщив об этом преподавателю. И даже если вы не признаёте…       — Я признаю.       Джей не шевелится, сложив руки за спиной. Его папа сидит в кресле, сгорбившись и почти упираясь лбом в стол. Мама Дживон, до сих пор заполняя блокнот, мягко похлопывает его по спине. Когда никто ничего не говорит, Джей прокашливается и повторяет:       — Директор Кан, я признаю вину.       — И нахрена тогда эти встречи?! Пусть…       — Господин Ким, ну сколько можно! — директор Кан всплёскивает руками.       Вдруг звенит чей-то телефон. Мама Дживон выходит в приёмную, возвращается чуть ли не через пять секунд и придирчиво осматривает тёмно-коричневые стены кабинета. Напряжённо наблюдая за ней, директор Кан пожёвывает верхнюю губу. Определённо чего-то ждёт.       — Директор Кан, а нашей любимой школе подошёл бы бассейн.       — Бассейн?! — плюётся мужчина. Приосанившись, поправляет ворот пиджака. — Вы предлагаете нам… подарок?..       — Подарок? — недоумевает мама Дживон, отложив телефон в розовый клатч. — Это взятка, директор Кан. Я предлагаю вам взятку. Подготовку к «Нет насилию» Ким Райзин берёт на себя. А вы оставьте бедных детей в покое.       — Конечно, как бабками разбрасываться, так Ким Джихён у нас первая!       Мама Дживон пропускает язвительный выпад папы Сону и продолжает терпеливо ожидать ответ. Директор Кан выпускает визгливый смешок, тянет за бордовый галстук и в конечном счёте поднимается.       — Дети, подождите снаружи.       Чонвон не двигается, и тогда Дживон нагло подталкивает его в бок кулаком. Вонён переглядывается с Сону. Все постепенно движутся к приоткрытой двери, только Джей остаётся на месте.       — Можно я останусь? Папа… подзабыл корейский.       — Я переведу, котёнок, иди.       Погладив Джея по плечу, мама Дживон садится обратно в кресло напротив директора Кана. Оказавшись снова в приёмной, Чонвон опускается на самый краешек пластикового стула, Джей от него через стул, Дживон — посередине. Сону и Вонён на противоположной стороне. Не проходит и минуты, как Вонён начинает плакать. Сначала беззвучно, затем всё громче и громче.       — Вы сами виноваты! — гулко пищит она. — Сами же знаете, что неправы! Не мы!       — Замолчи, — холодно бросает Дживон. У Чонвона потихоньку начинает сжимать виски.       — Мальчики не встречаются с мальчиками! И не целуются! Это противоестественно!       — Замолчи, я сказала.       — Как вы могли столько времени обманывать нас? А Соён-онни? Она не заслужила подобного. Ей обидно! Мы поступили правильно! Вы вынудили нас! Это ваша вина, мы…       — ЧАН ВОНЁН, ЗАМОЛЧИ.       Вонён подпрыгивает, её пальцы в защитном жесте сжимаются у груди. Чонвон направляет на Дживон огромные глаза. Её лицо искривлено в предупреждающем оскале. Чонвон ещё не видел подобного. Сделав медленный вдох, Дживон переходит на нейтральный тон:       — Успокаивай свою совесть молча.       Отвернувшись к стене, Вонён нажимает лбом на тёмно-синюю спинку стула и возвращается к задушенной истерике. Её плечи вскидываются и опускаются, плач заглушает вдавленный в рот кулак.       — Ты соврала про флешку, — вдруг шепчет Сону. На Вонён он не обращает никакого внимания. Если честно, на его лице ни одной эмоции. Он похож на каменную скульптуру. — Хотя могла сказать, что там.       — Я аутингом не занимаюсь.       Незнакомое иностранное слово повисает в воздухе. Сону отводит глаза, стерев со щеки скользнувшую слезу. Едва услышав за стеклянной дверью слева шаги и смешанные голоса, Чонвон перекидывается через подлокотник и неожиданно обнаруживает Пак Сонхуна. Он милейшим образом кокетничает с секретарём О, с помощью эгьё крутит корпусом и просит пропустить внутрь.       — У вас пять минут, Пак-хаксен!       — Больше и не требуется.       Когда Сонхун заходит в приёмную, любое проявление дружелюбности с него слетает. Он проходит пристальным взглядом по каждому, в итоге останавливается где-то между Сону и развернувшейся на звуки Вонён и стискивает кулаки.       — Вы рехнулись?! Вы идиоты? Почему я узнаю о драке через слухи?       — Оп-па, — икает Вонён.       — Вы долбанутые, — выдыхает Сонхун и, спрятав пальцы в карманах спортивных штанов, усмехается. — Реально долбанутые. Я не верю, что Джей сделал это. И я предупреждал тебя, Ким Сону, о тех психах. Ты меня не послушал. Кстати, можешь забить. Я вытащу их языки через дырки в задницах ради тебя.       — Оппа, — вновь зовёт Вонён. Сону закрывает глаза. — Оппа.       — Ваша ложь разрушит будущее этого придурка, если вам поверят. Даже если он чёртов голубой.       Пак Сонхун что, защищает их?.. Чонвон не успевает обдумать, потому что Сонхун продолжает, и становится понятно, что он ошибся.       — Я с тобой в одной кровати спал, фу, — Сонхун кривит нос, смотря то на Джея, то на Чонвона. — Надеюсь, вы на меня не дрочили.       — Оппа!       — Ах, да. Чан Вонён, — Сонхун расплывается в тошнотворно сладкой улыбке и приседает на уровень Вонён. Специально, чтобы она не пропустила. — Надеюсь, ты понимаешь, что с этой секунды мы друг другу никто.       Дверь директорского кабинета медленно открывается. Сонхун скрывается за стеклянной дверью, больше ничего не сказав. Первыми выходят господин Пак и госпожа Ли, они обмениваются извиняющимися поклонами, и Чонвон сползает со стула. Его слова ничем не помогут, но он чувствует, что обязан озвучить их.       — Господин Пак, Джей-хён не виноват, — вполголоса произносит Чонвон. — Он Ким Сону не избивал.       — I know, kiddo, I know, — отвечает мужчина, хлопнув его по плечу. Боль от удара привычно проходит по телу молнией. Мама Сону рядом плачет, спрятавшись в ладонях. — Я верю вам троим.       — Если этот умалишённый не успокоится, позвоните Ким Леоне, это мой адвокат, — вышедшая следом мама Дживон протягивает господину Паку чёрную визитку, бросает вторую в карман госпожи Ли и по-матерински улыбается Чонвону. — Не бойся, бусинка. С твоим парнем всё будет хорошо.       Чонвон неловко кланяется. Возражение на предположение госпожи Ким об их с хёном отношениях встает поперёк горла. Чонвон намеревается задержаться и послушать, узнать, что взрослые решили, но мама покидает кабинет директора быстрым шагом и также быстро устремляется к лестнице. Чонвону приходится догонять.       — Омма, — окликает Чонвон на крыльце школы, придерживая дверь, чтобы не удариться.       Безрезультатно. Пешком до дома двадцать минут, и всё время мама молчит. Чонвон пробует снова и снова, зовёт и зовёт, и продолжает быть проигнорированным. Мама идёт с безмятежным лицом, держа на предплечье сумку. Недавно она обещала наказать Чонвона.       Что же, наказание начинается прямо сейчас.       Сколько Чонвон себя помнит, родители никогда их не били. Иногда устраивали серьёзные разговоры, но физического наказания не было. Мама выбирала молчание. Раз за разом, стоило Чонвону или Хёнсо провиниться, затихала, и не оставалось ничего иного, как проглатывать обиду и додумывать самому. Сегодня Чонвон знает, что сделал не так. Приносит ли это облегчение? Едва ли.       — Омма, — всхлипывает Чонвон уже дома, скидывая кроссовки. Мама тоже разувается и сразу направляется на кухню вытаскивать продукты из холодильника. — Омони. Омма.       На бежевый стол выкладывают свинину, запечатанную упаковку готового риса и лук-порей. Чонвон подходит ближе. Его присутствие не замечают. Не представляя, что ещё сделать, он прикасается к локтю мамы.       — Омма, Ким Сону соврал. Мы не целовались. Я не гей, — она отодвигается, и рука Чонвона соскальзывает. Падает, будто не является частью его тела. — Омма, я не гей.       Мама завязывает чёрные волосы в высокий хвост, моет руки и надевает салатовый фартук. Чонвон продолжает крутиться рядом в слепой надежде ухватить хоть один взгляд. Ответа нет. Его не будет, но Чонвон всё равно пытается обнять маму со спины. Его грубо отталкивают бедром.       И когда мама начинает напевать под нос детскую песенку, как часто делала после развода, если отчим мешал разговорами по телефону, Чонвона окончательно и бесповоротно разбивает напополам.       — Я не гей, омма, — он опускается на пол. — Пожалуйста, посмотри на меня. Я не гей.       По деревянной доске стучит нож. Мама нарезает лук, а Чонвон хватается за её бедро и плачет навзрыд. Громко, судорожно и задыхаясь. Не в попытке привлечь внимание. Исключительно для того, чтобы вымолить прощение, и Чонвон жмётся щекой к тёмно-серой штанине мамы.       — Пожалуйста, п-посмотри.       — Лисёнок, ты поможешь мне подготовить овощи к тушению?! — выкрикивает мама в сторону коридора, будто Чонвона не существует.       Быть может, его больше не существует для неё.       Чонвон истощён. Опустошён. За последние дни его бессчётное количество раз выворачивало наизнанку прорвавшейся наружу правдой, и он истратил себя. Внутри ничего не осталось, а пустоту иногда заполняет другая, более сильная и отравляющая эмоция.       Злость.       Вскочив с пола, Чонвон грубыми движениями вытирает мокрые щёки и вперивается в маму немигающим взглядом. Притворство продолжается, но уже не трогает. Чонвон стискивает челюсти. До неприятного ощущения и крошащегося раздражения.       — Хорошо. Хорошо. Знаешь что, я гей! Да, гей! И ты меня не изменишь!       Мама в конце концов реагирует. Она отодвигается, проводя языком по зубам, под её скрюченными пальцами скрипит пластиковая ручка ножа.       — Я гей. Всё. Наказывай меня, как хочешь, но я гей!       Влетев в свою комнату, Чонвон чуть не сшибает с ног Хёнсо, и в нём словно щёлкает выключатель. Злость отходит на второй план, потому что Лисо задирает голову и в ужасе таращится на Чонвона. Потом суетливыми шажочками перемещается к двери.       — Лисо-я…       — Прости, я-я… Я не знаю, как на это реагировать.       Чонвона оставляют одного.       Как он и предсказывал, младшая сестра не осталась на его стороне. Не только Лисо. У Чонвона никого не осталось, и здесь лишь его вина. Если бы он держал рот на замке и не остановился на той лестнице, если бы не помчался спасать Сону-хёна и не поцеловал Джея, всё было бы иначе. Тогда ещё оставались варианты найти девушку и как-то влиться. Теперь его будет преследовать ненависть. И одиночество, потому что одноклассники в школе ожидаемо не поддержат его.       Переодевшись в пижаму, Чонвон забирается под одеяло и накрывается с головой. Становится душно. Чонвон воспринимает спёртый воздух дополнительным наказанием, вдавив в сопливый нос уголок подушки.       Вонённи потеряла из-за Чонвона парня. Джея-хёна вероятно исключат с пометкой в личном деле. Сону-хёну предстоит долгое восстановление. Чонвон запустил целую цепочку событий без возможности остановки.       Грудь как будто треснула острым зигзагом. Боль ощущается практически физической. Словно внутри что-то потерялось. Откололось, как кусочек мозаики. Чонвон даже не достоин жалеть и оправдывать себя. Нужно было бороться. Сказать что-нибудь более убедительное, чтобы директор Кан поверил Чонвону и Дживон.       Но, как было сказано, в первую очередь всегда нужно верить жертве.       Чонвон трус, дурак и слабак.       Он долго ворочается. Затем забывается бесконечным сном и просыпается под вечер, когда за окном потемнело. Голова ощущается свинцовой, тело липкое от пота, щёки — от слёз. Нос забит. Пока что Чонвон не представляет, как будет жить дальше. Как будет учиться и готовиться к экзаменам, ведь единственное, чего ему хочется, — заснуть и не проснуться.       Кости, кажется, тоже болят. Чонвон стягивает одеяло до живота и со стоном поворачивается на бок, как вдруг замедляется.       Хёнсо сидит перед матрасом, сложив ладони на коленях. На столе заметен краешек тарелки с остывшим ужином и стакан апельсинового сока. Чонвон не выдержит, если и от Лисо услышит, что его ориентация мерзкая, не нормальная и прочее. Он не только успел наслушаться от других, но и сам три года повторял это про себя.       — Я не хочу есть, — хрипло говорит Чонвон, облизнув пересохшие губы.       — Оппа, прости.       — Ты ничего не сделала.       — Сначала я… испугалась. Это же что-то странное…       — Лисо.       — Нет, оппа. Я хочу объясниться и извиниться.       — Лисо…       — А ну тихо! — Хёнсо замахивается кулаком, следом прокашливается и глубоко кланяется. — Извини меня за неподобающее, эм, поведение. Я почитала, эти, ну, исследования, что гомо…       Хёнсо выпрямляет руку и в полумраке комнаты вглядывается в предплечье.       — …что гомосексулами не становятся. Ими рождаются.       Чонвон не поправляет, укладываясь щекой на одеяло.       — Так вот. Твоей ориентации не нужно стыдиться. Ты в порядке, оппа. Я немного подумала и решила, что в гомосекульно…       — В гомосексуальности, — не сдержавшись, всё-таки поправляет Чонвон и изнурённо улыбается.       — Нет, не так.       — Я уж лучше знаю.       Прищурившись, Хёнсо подносит предплечье к глазам и бормочет «Неправильно написала, что ли?», Чонвон замечает на её запястье следы розового маркера. Хёнсо пожимает плечами, облизывает большой палец и скрупулёзно стирает хаотичные линии.       — Знаешь, о чём ещё я подумала?       — Расскажи.       — Я подумала, что ненавидеть за э-э, ориентацию глупо, — щёки Хёнсо в темноте почти неразличимо покрываются румянцем. — Мы же в людей влюбляемся! Не в, ну, эти… в эти… Скажем так, не в пиписи!       Хёнсо вскакивает, а Чонвон ухает от неожиданности: на него запрыгивают. Лисо настырно просовывает руки под голову Чонвона, вынуждая ойкнуть, и обнимает за шею. Чонвон привычно гладит сестрёнку по пояснице.       — Не переживай, оппа, мы справимся!       Пустота в сердце Чонвона немного наполняется теплом.       Не «ты».       Мы.