(if you fall for me) That would be a tragedy

Думаешь ли ты обо мне и о том, как это могло быть? К а л у м С к о т т

#ЯСЕЙЧАС

      Гаыль наворачивает круги позади своего стола, как загнанная в ловушку львица. Нуна нервничает, то почёсывает открытую блузой ключицу, то кусает губы, и обеспокоенный Чонвон переглядывается с Юджин. Вонён, которой временно выделили кресло президента клуба, хмурит аккуратно выщипанные брови.       — Сонбэ, вы не переживайте, мы успеем.       — Да это понятно, — остановившись, Гаыль задумчиво тянет ко рту сжатые в кулак пальцы. — Нужно всё рассчитать.       — Онни, Чан Вонён-щи права, мы успеем.       — У нас на днях рабочая примерка. А коробки? Кто повезёт? Мы наймём водителя?       — У Джейки-оппы есть машина, сонбэ.       — У Юн Кихо-сонбэ тоже, — вспоминает Чонвон, и Юджин возбуждённо мычит.       — Ещё у Пак Чонсона-оппы!       — И у Сонхунни, — добавляет Гаыль и, выпрямившись, решительно хлопает в ладони. — Ну что же. Следует узнать, кто поможет. У Сонхунни я спрошу сама. Чан Вонён, на тебе Шим Джейк. Чонвон и Юджин, вы узнаёте у Пак Чонсона и Кихо-сонбэ.       — Будет сделано, нуна, — обещает Чонвон и шутливо отдаёт честь.       Скоро оставшиеся дни до фестиваля можно будет отсчитывать на пальцах. А там и экзамены не за горами. Чонвон, на удивление, не нервничает. Слишком много других переживаний, чтобы тратить нервы ещё и на обучение. Чонвон не для этого просиживает каждый вечер в компании учебников и Дживон, выходя из комнаты максимум на перекуры.       — Хорошо, дорогие, решили. Отдыхайте.       На сегодня клубная работа закончена. Чонвон поначалу думал, что с Вонён будет неловко, но оказалось, что довольно комфортно. Да, они уже не друзья и не общаются вне стен корпуса, однако Вонён старательная и послушная. Она даже успела впечатлить придирчивого президента швейного клуба, и о большем и мечтать нельзя.       Главное — удачно провести фестиваль. Что будет после, будет после.       Попрощавшись с девушками после перекура, Чонвон поднимается на третий этаж и в коридоре, копируя Гаыль-нуну, начинает ходить из угла в угол, его похолодевшие пальцы впиваются в болтающийся ремень кожаной куртки.       Полтора часа назад Чонвон спросил у Тэхёна-хёна, придёт ли сегодня Пак Чонсон в музыкальный клуб, и получил в ответном сообщении стикер большого пальца.       Осталось только решиться.       Сколько проходит времени — неизвестно, но в какой-то момент электронный замок издаёт мелодичное пиликание, и дверь открывается. На пороге появляется изумлённый Пак Чонсон с нотами в руках.       — Ян Чонвон?..       — Ты уже уходишь?       — Внутри было слышно, как в коридоре топают, — Чонсон указывает за спину и улыбается. — Зайдёшь?       Мысленно одарив себя щелбаном, Чонвон принимает приглашение и проходит в комнату. Она небольшая, похожа на каморку перед основным клубным помещением; стены бежевые, в углу дверь, и места хватает лишь для двух двухместных диванов и столика с кофемашиной. Справа от неё — поднос с сахаром в пакетиках, бутылочки с сиропами и разноцветные капсулы.       Чонсон присаживается на диванчик, к которому прислонили вроде как акустическую гитару, и отодвигает палку на трёх ножках с дырявой дощечкой (позже Чонвон узнает, что это «пюпитр»). Чонвон садится следом. В следующий миг из-за распределения веса он съезжает по лопнувшей коже к Чонсону и, вспыхнув смущением, торопится отодвинуться к подлокотнику.       — Бомгю-хён на перекуре с Юной и Суджин.       Да, Чонвон встретил девушек на крыльце, хотя Пак Суджин не курит. Как не ест мясо и не пьёт алкоголь. Чонвон запомнил, потому что в ресторанчике тётушки Ю ему достались порции сонбэ. Замотав головой, он спускает рюкзак к ногам.       — Я… к тебе. Поговорить. О кое-чём из прошлого.       По лицу Чонсона пробегает тень, всего на мгновение он выглядит то ли настороженным, то ли слегка напуганным, однако в следующую секунду расслабляется и улыбается.       — Будешь кофе?       — Да, спасибо.       Боги, как же неловко. Чонвон ёрзает, заставляя диванчик под собой скрипеть. Пока Чонсон занят кофемашиной, Чонвон пялится на его стриженый затылок и трясёт ступнёй. А ведь до того злосчастного похода в клуб и первого (и второго, если честно) секса жизнь Чонвона была легче. Не сказать, что счастливее, но точно не столь закручена. С другой стороны, правда всё равно бы раскрылась, раз появление студентов из «Сунсил» совпало с их повторной встречей.       Иногда Чонвону хочется одолжить у Дживон мопед, уехать куда-нибудь в глушь и от души накричаться.       — Держи.       Приняв обеими ладонями картонный стаканчик, Чонвон делает первый глоток и удивлённо мычит.       — Ореховый сироп! Я его обожаю.       — Знаю, — Чонсон хмыкает, затем становится серьёзнее и прочищает горло. — Точнее, Тэй говорил.       — М, — многозначительно отвечает Чонвон и опускает стаканчик на уровень живота. — Гаыль-нуна попросила узнать, можно ли воспользоваться твоей машиной для фестиваля.       — Без проблем, — убрав ноты в прозрачную папку, Чонсон прячет её между подушек. — Водитель тоже нужен?       — Ну да? Никто из нашего клуба не умеет водить. Или Гаыль-нуна…       Чонвон задумывается, возведя глаза к белому потолку. Нуны как-то обсуждали получение прав, а что точно говорили, Чонвон не запомнил. Чонсон в любом случае надёжнее, потому что водит с шестнадцати лет.       — Пусть напишет мне, договоримся, — Чонвон в благодарность кланяется. Чонсону, кажется, тоже неловко, потому что он перекатывается с одного бедра на другое и чешет щёку. — Ты об этом хотел поговорить?       — О… свидании.       Спрятавшись за стаканчиком, Чонвон притворяется, что одёргивает собравшуюся складками футболку, а потом неторопливо допивает горячий кофе. По пути обжигает язык и, стараясь не подавать виду, нажимает ногтями на внутреннюю сторону ладони.       — Не заставляй себя делать то, что не хочешь.       — Нет, нет, я хочу! — отойдя к мусорному ведру у двери, Чонвон возвращается на диван, но на этот раз, скатившись к Чонсону, не отодвигается. — Просто… можно нас будет в два раз больше?       — Ты про двойное свидание?       — Да-да.       — А-а, блин, — рассмеявшись, Чонсон хлопает по облезшему подлокотнику. — Мне Ёнджун-хён с прошлой ночи отправляет ссылки на ресторанчики в центре, а я не понял зачем.       — Ты… не против?       — Вчетвером наверняка веселее, — Чонсон легкомысленно пожимает плечами. — Организовываю всё я, помнишь? Ну и хён, видимо. Он же Ан Юджин позвал?       — Она его.       — Вон-а, — Чонсон вдруг теряет улыбку и хмурится. — Ты точно не заставляешь себя? Я уже говорил, что не против остановиться на секс-партнёрстве.       Не против, но несколько раз просил остаться с ним в квартире и напоминал, что готов ждать его решения? Что-то подозрительно. Разве Чонвон стоит ожидания? Да и неправильно это — тратить время Чонсона, когда ещё не факт, что Чонвон однажды согласится на настоящие отношения.       Потянувшись вперёд, он упирается костяшками в кожаную обивку между их бёдрами и наклоняется. Озадаченный Чонсон отодвигается, однако Чонвон не останавливается, пока его рука не преграждает путь к отступлению, взявшись за подлокотник.       — Ты чего?       — Хочу рассмотреть тебя получше.       А рассматривать есть что. По крайней мере, стоит попытаться отыскать то, что сначала сбило Чонвона с толку. Он же Чонсона узнал лишь после увиденного родимого пятна. Почему при «знакомстве» не понял? Всему виной выбритая бровь и изменившаяся причёска, пропавшие следы от акне и очки? Или дело в опьянении?       — Просто рассмотреть?       — Мы в общественном месте.       — О чём ты думаешь, Вон-а? — смеётся Чонсон, и Чонвон в отместку кладёт ладонь на его бедро. Ближе не к колену, а к паху, и Чонсон округляет глаза. — Чонвон.       — М, хён?       — Чонвон.       Чонвон продолжает придвигаться. Он воспитанный и не собирается делать что-то неприличное, поэтому возвращает руку на подголовник, и Чонсон наклоняет голову вбок. Чонвон находится так близко, что видит круглые края прозрачных линз. Больше Чонсон не двигается, но по его шее ползёт предательский румянец, и только Чонвон собирается прикоснуться к чужой щеке, как в коридоре слышатся топот и смешанные голоса.       — Ага! — Бомгю влетает в комнату с выставленным указательным пальцем. Чонвон молча разворачивается. — Вы опять!       — Ты о чём, хён? — захлопав ресницами, Чонвон подражает Юджин, которая обычно подобным образом выпрашивает у Тэхёна говядинку. — Мы разговаривали.       — Да послушай, оппа!       Возникшая рядом Шин Юна подпрыгивает и обхватывает руку Бомгю. Он накреняется из-за веса, хотя Юна весит как птичка, специально напрягает бицепс, и она поджимает болтающиеся в воздухе ноги.       — В этой жизни я слушаю только двух женщин: тётушку Лим и Бритни Спирс, — затем хён стряхивает Юну, и она приземляется на подошвы конверсов. — В мире всего два типа людей: одни развлекают, вторые наблюдают. Сечёшь?       — Рэп Джей-Хоупа — полное дерьмище. Я лучше свой напишу!       — Ай, слышала бы тебя сейчас Гаыль.       — Не мои проблемы, что она фанатеет от посредственности, — Юна в раздражении закатывает глаза. — Ладно рэперы, так у них вокалисты не тянут. И чего их все любят? У нас Суджинни в сто раз лучше.       — Ой, давай без баталий. Карт-бланш на засирание незаслуженно популярных и попсовых певичек есть лишь у меня.       Пак «Суджинни, которая в сто раз лучше» по-страшному выпучивает глаза, на цыпочках проходит ко второй двери и, опасливо переглянувшись с Чонсоном, испаряется во второй половине клубного помещения. Чонвону неловко среди сонбэ, объединённых музыкой, поэтому он помалкивает.       — Вспомни, что студенческий совет запретил переписывать песни Бантанов.       — Йа, Чонсон-оппа, ты на чьей стороне?       — Чонсон-оппа на стороне Чонсона-оппы, — миролюбиво отвечает тот, и Юна подскакивает к нему сзади. Когда она начинает усердно разминать его надплечья, Чонсон со смехом оборачивается. — Ты это зачем?       — Готовлю тебя надрать зад Бомгю-оппы.       — Я не умею драться…       — Кто кого ещё надерёт! — перебивает Бомгю широким взмахом ладони и перевязывает тёмные волосы в короткий хвостик. — Я ваш президент, на минуточку. Забыли?       Чонвон медленно поднимается и закидывает на спину рюкзак, чем привлекает всеобщее внимание.       — Я пойду, наверное.       — Иди-иди, здесь скоро начнётся смена власти, — теперь Юна стучит рёбрами ладоней по загривку Чонсона. Он посмеивается, пытаясь вырваться. — Не надо детям смотреть на это.       — Всё, перестань, — дёрнувшись из-за того, что ему щекотно, Чонсон обхватывает тонкие запястья Юны большими и средними пальцами и встаёт с дивана. — Пойду провожу Ян Чонвона.       На территорию общежития Чонвон возвращается затемно.       В рюкзаке — запечатанный блок сигарет на десять пачек и три упаковки острых чипсов. Добредя до беседки, Чонвон толкает калитку и садится на покрашенную скамейку. На экране телефона — два пропущенных.       Какое-то время Чонвон бессильно сверлит взглядом имя контакта, а потом нажимает на вызов и прислоняется к прохладным перекладинам лопатками. На мгновение вспыхнув, зажигалка освещает его трясущиеся пальцы.       — Ты так и не позвонил бабушке.       — Забыл.       — Лисёнок что-то не забывает.       Вот так вот сразу: с обвинений и без приветствий. Обвинения правильные, но хотелось бы услышать иное.       — Завтра утром позвоню.       — Ты мне это уже обещал. После того, как не брал трубку целый день.       Чонвон случайно бьётся затылком о вмонтированную пепельницу и крепко затягивается, надеясь перебить неприятное ощущение на языке привкусом табака. В динамике тихо, слышно прерывистое дыхание и проезжающие мимо машины. Наверняка Ян Чонха ждёт автобус на остановке.       — Ну и что молчишь? Папашу давно видел?       Чонвон берёт паузу на раздумия.       — Давно, — затянувшись, он отмахивается от попавшего в глаза дыма. — Извини, что редко звоню.       — Ничего, ты занят, я понимаю, — голос женщины теплеет. — Ты приедешь на каникулах?       — Да, конечно.       — А Лисёнок?       — Не знаю.       Чонвон с самого момента развода пытался понять родителей. Честно пытался. Ставил себя на место каждого, однако истины так и не достиг. Причины некоторых поступков до сих пор остаются неизведанными. Да, от бабушки у мамы сложный характер, и все травмы всегда идут с детства, передаваясь из поколения в поколение. Да, маме было тяжело. Возможно, когда-то, будучи подростком, она мечтала о лучшей жизни и великих свершениях, и обвинять её в попытках сделать всё верно — неправильно, но…       Но…       Но Чонвон был подростком тоже.       — Не забывай хорошо питаться.       — И ты не забывай, — выдыхает Чонвон и тушит сигарету о пепельницу. — Много не работай.       — Я же теперь одна. Мне столько денег не надо.       Разговоры на пять минут — то немногое, что осталось. Нечто большее испарилось. Чонвону не хватает храбрости, чтобы расспросить родителей о разводе. Может, и не надо. Кто знает. Сейчас это кажется единственной веточкой. Единственным мостиком надежды вернуть их на четыре года назад и преодолеть бесконечную пропасть из недопонимания и обиды.       Чонвон не скучает по женщине на той стороне связи, но страшно скучает по маме.       — Омма, я… я скоро иду на свидание с мальчиком, — влажно шепчет Чонвон, сглатывая слёзы. Это слепая вера, что её мнение изменилось. — Я всё ещё гей, омма.       В ответ — молчание. Чонвон отключает микрофон, чтобы его всхлипы не услышали, и до призрачной вспышки боли зажимает нос тыльной стороной ладони.       — Пожалуйста, не забудь завтра позвонить бабушке, — в конце концов мягко просят из динамика, и на этом всё.       Звонок заканчивается.       Чонвон плачет в одиночестве и полумраке беседки, вытирая лицо костяшками, словно обиженный ребёнок, и сжимает в пальцах зажигалку. Телефон, в котором открыт журнал звонков, остаётся на скамейке, и другого освещения поблизости нет. Последним счастливым годом его жизни было тринадцатилетие, и Чонвон бы многим пожертвовал, лишь бы ему позволили вернуться. Вернуться в то время, когда отчим был папой, мама — лучшим другом, и они любили друг друга так, как не умел никто.       Спустя время Чонвон слышит знакомые шаркающие шаги и сдавленное охание. На дощатый пол забирается тучная фигура, являющая в свете карманного фонарика злорадную ухмылку тётушки Лим.       — Ты шо?       — Здравствуйте, — Чонвон вежливо кланяется и протягивает тётушке зажигалку. Нажимает на кнопку, прикуривая, и с поражением роняет плечи. — Знаете… а у меня скоро свидание. Со старшим мальчиком.       Чонвон не имеет ни малейшего понятия, для чего нагружает лишней информацией тётушку Лим. Она вскидывает бровь, пожёвывая фильтр сигареты.       — И чё теперь, мне тебя за это по попе погладить? — едва Чонвон мотает головой, тётушка обхватывает его загривок морщинистой ладонью. — Со старшим это каким? Я его знаю?       — Нет, он живёт в своей квартире. Он третьекурсник.       — Тащи его задницу сюда, — заметив, как глаза Чонвона округляются, тётушка кривит губы в издевательской улыбке. — Пока в лицо не увижу, на кадрилку не пущу. Вдруг там перверт, а. Окрутит тебя, и писюкнуть не успеешь.       Тётушка Лим часто использует слова, значение которых Чонвон не понимает. Остаётся лишь догадываться по контексту. На всякий случай Чонвон снова мотает головой, и ладонь тётушки разжимается.       — Этот мальчик хороший.       — Ты уверен?       — Больше, чем в себе.       — Йомаё, — сплюнув, тётушка Лим шустро докуривает и плавно встаёт. Чонвон торопливо подаёт оттопыренный локоть. — Лаве на свиданку есть?       — Вы про… деньги?       — А про шож ещё! Если надо, я одолжу.       — О, нет, что вы! Всё есть, спасибо.       Пробормотав что-то про «ну смотри у меня, козявка», тётушка медленно двигается по вычищенной дорожке к корпусу. Чонвон аккуратно ведёт её, поддерживая за запястье, а на крыльце тётушка останавливается и чешет лоб короткими ногтями.       — Только не плачь, коль пройдёт плохо. Юность, она ж для этого, — прервавшись, она переходит на почёсывание бока. — Для ошибок и любви. Монополой, двуполой — какая разница?       — Правильно говорить «Однополой». И «Двуполая»…       — Да чхать я хотела! Напридумывают по сто десять полов и столько же ориентаций, а я, старуха, сижу и читаю это всё в сетях!       — В «сети».       — Ты меня не поправляй, я не трусы.       Рассмеявшись из-за сурового выражения на лице тётушки, Чонвон помогает ей зайти в коморку вахтёра и с полегчавшей болью в груди поднимается на четвёртый этаж. В комнате его встречает Дживон, и Чонвон кидает тяжеленный рюкзак на пол.       — Запишешь меня к своему диетологу? — Дживон разговаривает по телефону, зажав его между ухом и надплечьем. — …не знаю, не взвешивалась. Килограмма на три или четыре.       Ещё Дживон занята разбором чистой одежды. Нужно поставить напоминание в электронном календаре, что через две недели очередь Чонвона заниматься стиркой. Вытащив из пластиковой корзины чёрную футболку, он бросает её к своей кучке, хватает Дживон за запястье и готовится крикнуть прямо в ухо.       — Тётя Ким! — звонко цокнув, Дживон передаёт телефон Чонвону. — Тётя, здравствуйте!       — Привет, Чонвонни, — отвечает низкий голос. — Как дела? Ты покушал?       — Сейчас с Дживонни перекусим и сядем за подготовку. Скоро экзамены.       — Вай, молодцы. Если сдашь всё на высокий балл, отвезу вас куда-нибудь на отдых.       — Круто!       Тётя не любит отказы. Точнее, не принимает, и «Да что вы, как-то неудобно» — пустой для неё звук. Если Чонвон и Дживон вдруг соберутся в кругосветное путешествие, тётя обязательно возьмёт на себя часть расходов. Даже не спросит. Забравшись на подлокотник, Чонвон сбрасывает пушистые тапочки и придерживает колено предплечьем.       — Куда бы ты хотел? Европа, Азия?       — С вами хоть на край света.       — Края света не существует, не придумывай, — строго отвечает тётя Ким, и Чонвон хихикает. — Подожди… Что?.. А. Чонвонни, Леона желает тебе удачи с экзаменами.       — Передавайте тёте благодарность!       — Мы скоро в ресторан, я позвонила на пять минут, — прервавшись от сортировки нижнего белья, Дживон выпрямляется и упирает кулаки в бока. — У нас сегодня годовщина.       — О… поздравляю! — Чонвон показывает Дживон язык и выпрямляет ногу, чтобы сразу пресечь любые попытки выхватить у него телефон.       — Мне пора. Передай Дживонни, что в субботу она идёт с папой на балет.       Отца Дживон Чонвон видел всего раз (на роскошном праздновании, устроенном тётей Ким по случаю поступления в университет), и это самый забавный и необычный человек в его жизни. Вся семья Дживон необычная. От папы она унаследовала пронзительный чёрный взгляд, от мамы — крепкую хватку и маленькие ямочки.       — Тётя…       Дживон бьёт Чонвона в плечо и силой забирает телефон. Отнять его обратно ничего не стоит, но Чонвон так однажды уронил Дживон на пол. Совершенно случайно, не рассчитав толчок.       — Я не договорил!       — Это моя мама! — почти рычит Дживон. — Ян Чонвон, иди в душ!       И зачем злиться? Чонвон не спорит, раскапывает в корзине чистую неглаженную пижаму и нижнее бельё и скрывается в ванной комнате. Примерно полчаса спустя разгорячённый Чонвон вытирается полотенцем, когда слышит знакомую песню. Что-то из старого репертуара BLACKPINK. Так и не вспомнив название, Чонвон выходит к Дживон и обнаруживает изменения: кофейный столик от дивана отодвинут, на нём уже аккуратно разложены учебные материалы, бутылки с водой и снеки, на широкий подоконник брошен распечатанный блок сигарет.       — Что ты делаешь? — спрашивает Чонвон, промакивая волосы маленьким полотенцем. Дживон на полу вытягивает правую ногу, пытаясь дотянуться кончиками пальцев до ступни.       — Организм начинает стареть после двадцати.       — Угу.       — За один час мы теряем около шестиста тысяч старых клеток кожи.       — Ага.       Научные факты заканчиваются. Попытавшись перекувырнуться через плечо, Дживон в конечном счёте падает на бок и, как ни в чём не бывало, ползёт к кофейному столику. Чонвон ерошит мокрые пряди растопыренными пальцами.       — Ну-ка!       Чонвон привычно закрывает глаза, поднимает лицо, и Дживон надевает на него тканевую маску. После холодильника та холодная и неприятно влажная. К тому же скользкая. Бе.       — Угадай, что я тебе купила.       — Если это очередной учебник Murphy, клянусь богом…       Дживон расправляет свою маску и, прервавшись, одаривает Чонвона убийственным взглядом. Чонвон же изображает саму невинность: прилежно складывает руки на коленях и с пластиковой улыбкой часто моргает.       — Почему ты его не любишь?       — Причины, чтобы что-то не любить, не всегда нужны.       — Ты английская тупица, тебе полезно.       — Йа! Ким Дживон! Умереть захотела? Ты сама тупица.       — А ты ещё бо́льшая тупица, тупица.       Чонвон знает, что вскоре они дойдут до «Тупица от тупицы слышит», поэтому перебирает содержимое пенала в поисках голубого маркера и меняет тему на более приятную:       — Тётя Ким записала на тебя курсы визажа?       — Да!       Дживон непривычно оживляется и, схватив телефон с зарядки, переползает к Чонвону. Ему показывают на экране фотографии чистого и светлого зала, похожего на обычный салон, где Хёнсо раньше стригли.       — Там всё такое современное! А сколько теории! Я даже мужскому гриму научусь! И в конце экзамен!       — Если нужно, используй меня как модель.       — Конечно!       Дживон чуть не захлёбывается слюной. От радостного возбуждения её тёмные глаза сверкают, и Чонвон против воли широко улыбается. Это вынуждает Дживон насупиться.       — Чего?       — Ничего, — Чонвон качает головой и поправляет торчащую чёлку, которую Дживон убрала мягкой повязкой для умывания. Приятно видеть Дживон счастливой. — Дорогой курс?       — Не-а. Всего два миллиона.       Теперь черёд Чонвона захлёбываться слюной. Сколько они дружат, а он так и не привык, что миллионы вон для семьи Дживон считаются грошами. И главное, она этого не показывает, хотя тётя Ким давно купила бы Дживон и машину, и квартиру.       — Кстати. О финансах. Помнишь, ты рассказывал, что Пак Джей назвал своего отца богатым?       Чонвон кивает, неуютно поведя плечами. Что там рассказы, по самому Чонсону видно, что ныне он при деньгах. Как минимум по уходовой косметике на полках в ванной и одежде (Юджин-нуна учила Чонвона отличать люкс от масс-маркета). В школьные времена у Пак Джея было мало денег. До чужого достатка Чонвону нет никакого дела, но это очередного отличие Джея от Чонсона.       — Как думаешь, какая компания стала инвестором бизнеса дедушки Пака?       Чонвону требуется меньше секунды, чтобы догадаться.       — «Kim Rising Comp».       — Динь-динь!       — Почему ты молчала?!       — Откуда мне знать о делах мамы? — ответно возмущается Дживон и хлопает Чонвона по спине.       — Не бей меня! — они сейчас разойдутся, поэтому Чонвон убирает от себя холодную ладонь и поправляет сползающую маску. — Раз мы вспомнили Пак Джея… Чан Вонён спрашивала, позволишь ли ты ей узнать твой номер.       Ненадолго задумавшись, Дживон с великодушным видом кивает.       — Позволю.       — Как, по-твоему, если бы ничего не произошло, мы бы дружили всё это время как раньше?       Дживон не отвечает, на этот раз задумавшись надолго. Чонвон думает тоже, раскрывая блокнот, в который обычно записывает домашнее задание по всем предметам. Иногда дружба истончается сама по себе. Они и без той ситуации могли разойтись, и всё же интересно, что было бы при других обстоятельствах.       — Ты говорил, что Чан Вонён и Пак Сонхун-щи не особо изменились, — медленно начинает Дживон, уставившись в одну точку. — Ким Сону ты ещё не видел?       — Со слов Чан Вонён, у него всё хорошо… только я в это не верю.       По отношению к бывшему хёну Чонвон успел испытать множество эмоций: и гнев, и разочарование, и грусть, и сострадание, и обиду. Больше всего, конечно же, заботят причины. Чонвон вроде догадался, почему Ким Сону поступил так, как поступил, однако… Обвинять и хаять — легче лёгкого. Попытаться понять — сложнее.       — Вони, — зовёт Дживон, и Чонвон вопросительно мычит. — Лисо как-то плакала из-за школьных скандалов среди айдолов.       Чонвон помнит тот страшный период. В это время многие знаменитости ушли из индустрии, чтобы защитить имидж групп. Невыносимое воспоминание для каждого фаната, и Чонвон немного рад, что не настолько увлечён шумихой. Когда зацепили Ким Мингю, Хёнсо боялась, что его выкинут из SEVENTEEN.       — Любопытно, скольких из них обвинили, как Пак Джея.       Чонвон со вздохом трёт заднюю сторону шеи. Разговор перешёл в довольно сложную тему, и он уверен, что для здравых размышлений ему не хватит жизненного опыта.       — Директор Кан твердил, что в первую очередь всегда нужно верить жертве.       — Всегда ли? — низко спрашивает Дживон, и это не спор. Она точно также пытается разобраться. — Ким Сону поверили и без доказательств.       — Они были на его лице.       — Не от того парня.       Чонвону становится жутковато. Будто он вернулся в большой кабинет директора Кана и всё ещё пытается убедить его, что Пак Джей не виноват. Ким Сону требовалась помощь. Чонвону жаль, что он слишком поздно заметил, как ему было тяжело, но стоило ли оно того? Если Ким Сону сейчас раскаивается, заслуживает ли он прощения? Или эта ошибка неисправима? Где грань между допустимым и оплошностью, что не уйдёт до конца жизни? Кто решает, что можно искупить, а что нельзя? Чонвон? Пак Джей? Пак Чонсон? Общество?       — Ким Сону поступил неправильно, это без сомнений, — скривившись, Чонвон стучит по кофейному столику фалангой указательного пальца. — Но давай посмотрим по-другому. Что насчёт противоположных ситуаций, когда у жертвы нет доказательств на настоящего преступника?       — А если будет как в истории с мальчиком, который кричал «Волк!»?       — Получается, жертвам можно верить лишь после доказательств? Что тогда делать, если их нет? Ты сама показывала мне статистику нападений на женщин. Как разобраться: кому верить сразу, а кому нет?       — А что хуже: наказать одного невиновного или упустить десять виновных?       Ответа на это у Чонвона нет.