(if you fall for me) That would be a tragedy

Чему меня научили отношения с Бомгю-хёном? Не запихивать, блин, язык в задницу и решать все проблемы сразу. К а н Т э х ё н

#ЯСЕЙЧАС

      Что это за издевательства такие, а?       Какой работник «Вселенной» ненавидит его?       Полчаса назад у Чонвона потухла последняя сигарета. Он подносит пустую пачку к носу, втягивает табачный запах и щёлкает ногтем по картонной крышке. Не учись в его группе гомофобы, можно было бы угоститься, но увы. И даже закупиться негде до возвращения в общежитие.       Скомкав бесполезную упаковку, Чонвон выбрасывает её в урну и пишет Дживон с просьбой купить блок, если она взяла с собой удостоверение личности. Сообщение оставляют без ответа, однако мигом читают, что хороший знак. Чонвон по-белому завидует Дживон. У неё сегодня было две пары, в то время как у него четыре.       Ещё раз: какой работник «Вселенной» ненавидит Чонвона?       На парковке университетского корпуса он налетает на Чхве Ёнджуна-сонбэ и выклянчивает две сигареты. Правильно тогда Тэхён-хён сказал, что курящие — слабаки без силы воли. Чонвон бы добавил, что и без самоуважения. Сильные духом не портят здоровье и не унижаются.       В тот вечер, когда в конце первого рабочего дня Чонвон принял сигарету у будущего сменщика, произошла огромная ошибка.       Чонвону, в принципе, не привыкать. Он же обожает садиться на велосипед под названием «Жизнь», а потом подбирать по пути ветки и вставлять их в колёса.       Повеселев, Чонвон торопливо выкуривает обе сигареты и, с ног до головы довольный, направляется к выходу с парковки.       В следующий миг Чонвон чертыхается, падает на корточки и в поисках равновесия хватается за чёрную дверцу стоящей рядом машины.       Скоро начнётся собрание по поводу предстоящего фестиваля, поэтому снующие туда-сюда студенты не удивляют. Что вынуждает Чонвона спрятаться, это спускающиеся по крыльцу Пак Чонсон и Пак Сонхун. Отвернувшись, Чонвон прижимается лопатками к вибрирующей машине. Нельзя, чтобы его обнаружили.       — Айщ. Ты дурак, — хлопнув кулаком по голове, Чонвон шустро огибает багажник и сливается спиной с тёплой дверцей. — Ян Чонвон, ты чокнутый.       Пак Сонхун обещал не говорить Джею, что узнал Чонвона, но, если они столкнутся, обещание мгновенно аннулируется. Чонвон не сможет притвориться, что не узнал Сонхуна. Никто в это не поверит.       Выждав по телефону пять минут, Чонвон массирует онемевшие бёдра и начинает осторожно выпрямляться. Нужно аккуратно проверить через прозрачные окна.       Вместо проверки Чонвон встречается взглядом с незнакомым парнем. Обескураженный, Чонвон застывает на месте, глупо хлопает ресницами, и чистое стекло начинает беззвучно опускаться.       — Вы за кем-то следите?..       — Н-нет!       — Или… следят за вами? Если вам нужно спрятаться, забирайтесь на задние сидения.       — Н-нет! Что вы!       Что ни день, то очередной позор. Кажется, у Чонвона температура, потому что лицо целиком горит, и становится трудно дышать. Да ещё и очень симпатичный парень посчитал его сталкером. Вот Дживонни-то повеселится, когда узнает.       — Можно я тогда… выйду?..       — Ой. Да. Конечно. Извините!       Свалившись на пятую точку, Чонвон отползает назад, врезается затылком в другую машину, вспыхивает сильнее прежнего и вскакивает на ноги. Извинения закрепляются глубоким поклоном, скользнувший по рукаву кожаной куртки рюкзак подхватывается за лямку.       — Мне жаль!       Чонвон поднимается по крыльцу так быстро, что чуть не сносит автоматические двери. Его вроде как окликают, но Чонвон не останавливается, пока не спускается по бархатным ступеням актового зала. Ряду на четвёртом Чонвон ныряет между сидениями и накрывается рюкзаком.       Что это за парень? Участник клуба Бомгю-хёна? Сонбэ с журналистики? Студент из «Сунсил»?       — Ян Чонвон!       Из-за мягкого пола цокот каблуков не слышен, однако Чонвон, так или иначе, ёжится и оглядывается через плечо. Гаыль-нуна в идеально сидящем дизайнерском костюме встаёт в позу и поджимает алые губы.       — Н-нуна, я-я…       — Даже знать не хочу, — Гаыль выставляет растопыренные пальцы, и бормотание Чонвона обрывается. В другой руке Гаыль держит скреплённые листы бумаги. — Юн Кихо-сонбэ и Юджинни скоро принесут проектные материалы. Найди в подсобке маркерную доску.       — Дай отдышаться.       — Айгу, ну и вид.       Когда Чонвон встаёт и снимает чёрную куртку, из-за которой стало жарко, Гаыль приподнимается на носках и поправляет его растрёпанные волосы. Потом с недовольной гримасой одёргивает собравшую складками футболку и частично заправляет в джинсы. Гаыль словно его настоящая нуна. Заботливо не оставляет без внимания ни одну деталь.       — Позорище, Ян Чонвон, позорище.       — Ты не представляешь какое, — хмыкает он. Гаыль шутку не оценивает и смотрит на него снизу вверх с холодом. — Что нужно найти? Доску?       — До начала собрания десять минут. Бегом.       Чонвон взбирается по боковой лестнице, по пути кланяется Чон Соми и Ли Хисыну и спрыгивает с узких ступеней к тёмной двери. Она неприятно скрипит. Щёлкнув выключателем, Чонвон протискивается в крошечный пятачок и осматривается. Подсобка, что сама по себе небольшая, завалена всевозможными и пыльными предметами: вешалками с костюмами, потрёпанными декорациями, партами и стульями.       Маркерная доска на ножках обнаруживается за шкафом. Чонвон не представляет, как вытащить её. Придётся передвигать половину содержимого. Легче попросить доску у кого-нибудь из преподавателей, но раз нуна сказала, что нужно взять отсюда, кто Чонвон, чтобы перечить старшим?       Свет внезапно включается и выключается, слышится скрип.       — Не напугал? — скользнув в подсобку, Пак Чонсон прикрывает дверь с мягким щелчком, и Чонвон мотает головой. — Ты не видел Бомгю-хёна?       — Не-а… Поможешь?       Третье доказательство факта, что Чонвона не любит кто-то «сверху»: на Чонсоне серое худи без рукавов. Стянув капюшон, он подходит к старой парте и бережно отодвигает её. Чонвон не просил помогать со всем, на самом деле, нужно убрать лишь шкаф, но Чонсон методично разбирает завал самостоятельно. Чонвону остаётся только наблюдать и… пускать слюни, если признаться честно.       Хорошо, что человечество пока не научилось читать мысли, потому что у Чонвона они «срамные», как говорит тётушка Лим. Она бы ещё предложила покаяться, но это уже без Чонвона. Хотя энтузиазм стоит приструнить, да.       Должен ли Чонвон испытывать стыд? В старшей школе он о подобном не думал. В первую очередь потому, что запрещал себе думать о мальчиках. Во вторую… Пак Джей напоминал комфортное и тёплое место вдали от родительской ругани и треска посуды. Семнадцатилетний Чонвон не фантазировал о сильных руках Пак Чонсона.       Девятнадцатилетнего Чонвона следует хорошенько встряхнуть.       — What the shit? — Чонсон хмурится, сгибаясь. — Подсоби, Вон-а.       — М, да. Обязательно.       Протиснувшись мимо Чонсона, Чонвон надавливает на спинку шкафа с обратной стороны. Тот скрипуче отходит вправо. Вместе они наконец освобождают маркерную доску из плена, и Чонсон отряхивает ладони. Чонвон, не изменяя себе, открыто разглядывает выступившие на его предплечьях вены. Непонятно, что здесь такого, если у Чонвона они от напряжения тоже проступают. Даже сейчас, начиная с тыльной стороны ладони.       — Ты очень, кхм, сильный, — нервно хихикнув, Чонвон поправляет чёлку. — Интересно, а меня сможешь поднять?       Заче-е-е-м? Ян Чонвон, ты чокнутый извращенец.       Чонсон, сбрасывающий с джинсов серые клубки пыли, приостанавливается и проходит по Чонвону долгим взглядом. От такого взгляда у любого по загривку побегут крупные мурашки.       Собрание скоро начнётся. Чонсон оставляет глупый вопрос без ответа и начинает разворачиваться к двери, когда Чонвон хватает его за локоть и выпаливает то, что некоторое время тлеет внутри:       — Почему ты не писал и не звонил?       Чонсон притормаживает. Чонвон пялится на его бритый затылок, а затем он медленно разворачивается и освобождает запястье. Чонвон думает, что его оттолкнут, но вместо этого Чонсон мягко переплетает их пальцы.       — Мне показалось, что тебе необходимо время. И пространство.       Так-то да, однако…       Пак Джей к этому моменту уже достал бы Чонвона из-под земли.       — Мы же можем стать друзьями?       — По рамёну?       Чонвон совсем не прочь позорно расплакаться. Он не знает, что ответить. Что сказать, лишь бы Чонсон понял, что Чонвон не набивает себе цену. Правду точно говорить нельзя. Да и как признаваться?       «Привет, Пак Джей, помнишь, как тебя отчислили из-за меня в год перед суныном? Как Пак Сонхун отвернулся из-за того, что мы «больные педики»? Как Ким Сону и Чан Вонён заставили всех считать тебя задирой? Ты ненавидишь меня? О, круто, я себя тоже ненавижу. Как мы похожи».       Нет. Чонвон ни за что не признается.       — Хэй, хэй, — Чонсон поднимает руку и разглаживает большим пальцем складку между бровей Чонвона. — О чем ты так напряжённо думаешь? Всё хорошо.       — Нет, не хорошо. Я…       — Я подожду, пока ты не решишь, ладно? — понизив голос, Чонсон сокращает оставшееся расстояние, чтобы заглянуть Чонвону в глаза. — Я умею ждать.       — Ты не обязан. Просто… та проблема… Мне нужно…       — Что насчёт недавнего разговора на скамейке? Утешение или решение?       Чонвон отвечает не словами, и это наиглупейшее решение за последние несколько лет.       Потому что он, переполненный накатившими эмоциями, подаётся вперёд и прижимается к губам Чонсона.       Собрание точно уже началось, и их, скорее всего, ищут. Или нет. Это безответственное поведение, за которое Чонвону надают по пятой точке, но он ничего не может поделать. Ему хочется показать Чонсону, что́ он чувствует. «Я здесь. И ты тоже. У нас есть история, только ты её, к сожалению, не помнишь».       Чонсон обхватывает лицо Чонвона дрожащими пальцами. Он в ответ отступает, врезается лопатками в многострадальный шкаф и роняет ладони на талию Чонсона. И перестаёт дышать. Чонвона ещё никогда так не целовали. Так лихорадочно, с жаром, рвением и желанием, в то время как холодные пальцы изучают шею и цепляются за ключицы. Почувствовав прикосновение мокрого языка, Чонвон невольно вздрагивает, и его ладони судорожно цепляются за ремень на чужих джинсах.       Как же сильно он хочет Чонсона. Во всех смыслах.       Когда дверь с предупреждающим скрипом открывается, Чонсон отскакивает в сторону, и Чонвон вбивается в шкаф всем телом. Он случайно прикусил губу, теперь та кровоточит и наполняет рот металлическим привкусом.       — Что у вас за мода такая, устраивать сосалки в общественных местах?       — М, хён.       С трудом вдыхая и выдыхая, Чонсон зачёсывает назад тёмные волосы и вытирается предплечьем. Бомгю недовольно прищуривается.       — Я везде искал тебя, хён.       — У Чонвона под языком?       Чонсон виновато кривится, опуская голову. Чонвон прижимает ледяные пальцы к горящим щекам, и Бомгю вдруг тяжело вздыхает, точно держится из последних сил.       — Парни, нам пора.       — Что случилось, хён?       Чонвон спрашивает это, аккуратно двигая маркерную доску к двери. Бомгю не умеет прятать эмоции, они всегда нарисованы на его лице. Хён хорошо считывает других, но сам прятаться не умеет. Сжав до хруста белые листы, Бомгю бросает их на одну из пыльных парт и помогает подкатить доску к узкой лестнице.       — Они убрали почти все мои песни, Чонвон. Мы будем исполнять сраные каверы.       Чонсон предупреждал об этом. Чонвон тогда ещё испугался, что случится ссора. Всё происходит иначе. Поставив доску перед побледневшей Гаыль и Юджин, Бомгю спрыгивает в зал, присоединяется к Ёнджуну и Чонсону на первом ряду и сжимается в кресле, уменьшаясь в размере. Ли Хисын и Чон Соми, сидящие за столом на противоположной стороне сцены, переглядываются.       — Ты пришёл в себя? — миролюбиво спрашивает Хисын. Бомгю молча показывает членам студенческого совета средний палец. — Бомгю-я.       — Чего ты прикопался? Я же не спорю.       Ой-ёй. Кажется, Чонвон и Чонсон что-то пропустили. В актовом зале царит напряжённая атмосфера. Даже Юджин, вечно радующаяся каждому событию, насупилась. Чонвон присоединяется к нунам, присаживаясь перед коробкой с макетами, и высыпает на ладонь разноцветные магниты.       — Почему бы нам не поделить каверы и оригиналы?       По боковым ступеням поднимается тёмноволосый парень, и это тот самый парень, около чьей машины околачивался Чонвон. Ухнув, он падает на корточки и прячется за Юджин. Бесполезно, потому что ноги у нуны длинные и тревожно худые, открытые короткими шортами. Чонвон в дополнение закрывается и согнутой полукругом рукой. Гаыль с кошачьим шипением толкает его носком лодочки.       — А ты ещё кто? — мрачно спрашивает Бомгю. Парень тем временем выходит на середину, недалеко от маркерной доски.       — Мы не успели поболтать! Я Шим Джейк. Третий курс, экономика, — улыбнувшись, он кланяется сначала музыкальному клубу, а потом — журналистам. — Отвечаю за постановку со стороны «Сунсил»!       За вежливым представлением Шим Джейка следуют и остальные. Когда Юджин называет себя и Чонвона, заставив его подняться за руку, Джейк радостно выдыхает, будто встретил старого друга, и выставляет указательный палец.       — Так и знал!       — Вы откуда знакомы? — с подозрением интересуется Гаыль, тревожно кусая губы, на что Джейк мотает головой.       — Нет, Ким Гаыль-щи, не знакомы… Итак, что я предлагаю? Поделить репертуар, чтобы и ваш дорогой университет, и наш смог исполнить песни собственного сочинения. Всё по-честному! И никто не в обиде, верно?       Шим Джейк похож на ослепительный луч солнца. Это определённо странная ассоциация, ведь они видятся впервые, однако Чонвон из-за его улыбки постепенно расслабляется. Чего не скажешь о Гаыль. Она выступает вперёд, пуще прежнего нервничая и взволнованно пялясь на членов студенческого совета.       — Швейный клуб, начинайте, — Юн Кихо за столом подначивающе кивает. — Расскажи, Гаыль, что мы придумали.       Гаыль прочищает горло. Юджин за её спиной переглядывается с Чонвоном. Нуны молчат. Практически целую минуту, и Чонвон, выглянув за плечо, замечает, как у Гаыль трясутся руки. Почти как от похмелья, только в несколько раз сильнее.       — Наш клуб… М-мы…       Грудь Гаыль часто двигается. Она бегает глазами по потолку актового зала, выключенным софитам и прочему оборудованию и сильнее прокусывает накрашенную губу.       Чонвона резко толкают между лопаток.       — О задумке расскажет наш младшенький! — выкрикивает Юджин и с намёком выпучивает глаза. Чонвон в протесте мотает головой, пытаясь отступить, но Гаыль вручает ему чёрную указку. — Давай, Вони!       Чонвон ненавидит публичные выступления. Как и общее внимание. На него смотрят все: Чон Соми, Юн Кихо, Ли Хисын — со сцены, Чхве Джиун, Кан Минхи и Мори Коюки — с левой стороны кресел. Бомгю-хён смотрит тоже. И Пак Чонсон. Наверное, Чхве Ёнджун единственный, кто вместо этого придирчиво рассматривает ногти, зажёвывая металлическое колечко в уголке рта. Чонвон отворачивается к нунам, и Гаыль выглядит так, словно вот-вот расплачется.       — Мы придумали разделить наряды на три «этапа»! — восклицает Чонвон и сам же вздрагивает из-за громкости голоса. — Кхм, извините. Эм. Все же читали сценарий, да? Концерт начинается с первой любви. Точнее, эм. Весь концерт про первую любовь. А это, кхм…       — Ты говоришь про невинную любовь?       Чонвон дёргает головой столь резко, что в шее что-то хрустит. Чонсон поднимается с места, подходит к сцене и кладёт на неё скрещённые предплечья, и внезапно то, что за ним наблюдают сонбэ, становится для Чонвона совсем неважным.       Он решает притвориться, что разговаривает с Чонсоном.       — Именно. Как в детском саду или начальной школе, — указка упирается в один из листов формата А3. Показывает обработанный в фотошопе набросок голубого платья, рубашку с короткими рукавами и шорты. — Что-то мягкое и доброе. По-детски наивное.       — У Бомгю-хёна как раз есть подходящая песня.       — Супер! — Чонвон опять кричит. Чонвон не обращает внимания, согласно склоняя голову. — Середину концерта мы посвятим подростковой симпатии. Всем этим неловким объятиям, держаниям за руки и пряткам в школьных коридорах. Но никакой пошлости!       — А финал расскажет о «повзрослевшей» любви?       — М, да. Кто-то влюбляется и после двадцати.       Перед собранием Чонвон и нуны пришли к выводу, что не стоит показывать финальные эскизы. Всё может поменяться, да и неинтересно сразу раскрывать карты (к тому же Юн Кихо уже одобрил их), поэтому они привезли начальные варианты без деталей. Подскочив к доске, Чонвон обрисовывает пальцами и коротко объясняет оставшиеся наряды. Хоть он и проголосовал против, нуны сделали акцент на платьях Мори Коюки-сонбэ. Чонсона оденут попроще. В финале они должны прийти к выводу, что всякая любовь, не только первая, способна на многое.       Юджин-нуна назвала сценарий сопливым.       — Сонбэ, а мы могли бы добавить ещё один вид любви?       — Чонвонни, мы не можем упоминать ЛГБТ. Сам понимаешь, это не одобрит руко…       Чонвон машет руками, немного грубо прерывая Юн Кихо. Затем смущается и прячет ладони за спиной. Оборачивается к нунам с мольбой во взгляде, и Юджин смело выступает вперёд.       — Швейный клуб посчитал, что сценарий не говорит о самой важной первой любви!       — О любви к себе, — хрипло из-за переживаний добавляет Гаыль. Чонвон судорожно выдыхает, потому что ему больше не нужно объясняться в одиночку. — В бумагах, что мы получили, она не упоминается.       — А у некоторых бывают проблемы с ней!       — Да. Что… например, если мы не выносим того, кто с нами на протяжении всей жизни? Развода с самим собой не запросишь.       Чонвон практически шепчет. Он много думал об этом. Сказал из опыта? Возможно. Так или иначе, Чонвон провёл долгие годы в школе, ненавидя опасное влечение к мальчикам. Особенно в старших классах, и это невыносимое время, наполненное отвращением и вечными «должен» и «обязан», он никогда не восполнит.       — Замечательная идея! От лица «Сунсил» я «за»! Изменить сценарий успеется?       Шим Джейк подскакивает с кресла и с обескураживающим воодушевлением хлопает. Чонвон отводит взгляд на носки кроссовок и инстинктивно трёт татуировку рассвета на бицепсе. Юджин обхватывает его за плечи, энергично похлопывает по груди, и давящее ощущение внутри слабеет.       — Если это не породит серьёзные изменения, то почему нет? Обсудим со своими, — решает Чон Соми, и Ли Хисын что-то печатает в поставленном на подставку планшете. — Ребята из журналистики, что вы придумали со статьёй? Начали делать фотографии?       Чонвон спускается со сцены первым и подаёт Гаыль ладонь. Юджин, которая надела рваные кеды, а не высокие каблуки, помощь не нужна. Она храбро спрыгивает с края и чуть не падает на колени, но в последний момент восстанавливает равновесие и издаёт воинственное «Ву-ху!». Заметивший это Ёнджун шумно фыркает, однако, словив осуждающий взор Чон Соми, быстро изображает безразличие.       — Молодец, дылда!       — Ой, а ты как будто не переросток!       — Чем мужчина выше, тем он сексуальнее.       Юджин с гордым видом марширует мимо и утягивает Гаыль на третий ряд. Чонвон автоматически поворачивает за ними, как вдруг Чонсон мягко подзывает его ладонью на соседнее кресло.       — Красавчики, что предложили.       Бомгю наклоняется к коленям и похлопывает Чонвона по пятой точке. Он благодарно кланяется, неловко присаживаясь слева от Чонсона, тот мгновенно разворачивается полубоком и показывает большой палец.       Чонвону отчего-то тошно.       Через полчаса собрание заканчивается. После того, как Шим Джейк предлагает Гаыль помощь своей девушки-первокурсницы с факультета дизайна («Вы не против, если я передам ваш номер Нёни?») сонбэ всех отпускают. Оставляют только Мори Коюки и Чонсона, чтобы пробежаться по сценарию, и Чонвон покидает актовый зал с небольшим сожалением. Он надеялся закончить разговор, перебитый неуместным поцелуем. Что же, придётся отложить.       — Ан Ютэ, Ан Юсон, Ан Юсок и Ан Юджун.       — Кто это?       — Моя банда.       Юджин перечислила имена старших братьев. В начале зимних каникул Ан Ютэ и Ан Юджун приехали к общежитию забрать нуну домой и здорово напугали Чонвона. Высоченные, подкаченные, серьёзные и взрослые — полная противоположность активной и болтливой Юджин, и Чонвон чуть не умер, когда ему пригрозили не распускать руки. Боже! Нет. Ни в коем случае.       — Да у нас разница в росте сантиметров десять!       — От звания «дылды» не избавишься.       Юджин и Ёнджун спорили весь путь до курилки у корпуса, спорят и сейчас. Чонвон, до сих пор взбудораженный выступлением перед старшими, встряхивается всем телом и разглаживает гладкие рукава кожаной куртки.       — Я тебе ещё не врезала только потому, что на дураков не обижаются!       — Я старше на четыре года, где уважение?       — Как ты надоел!       — Ты меня хочешь.       — Приструни своё эго!       Бомгю, уже зацепивший сигарету губами, переглядывается с щёлкающей зажигалкой Гаыль. Потом они, не сговариваясь, одновременно разворачиваются и направляются к дальней курилке за парковкой. Чонвон, не успевший одолжить сигарету ни у хёна, ни у нуны, дёргается из стороны в сторону.       Юджин-нуна и Чхве Ёнджун тем временем продолжают перебрасываться колкими фразами.