Миска с молочными хлопьями

Мягкое одеяло, сбитое в ком, укутало холодные ноги, жесткие пружины неудобной кровати промялись под легким весом тела, сохраняя изгиб. Густые синие волосы рассыпались по подушке, плечам и ключицам, местами сбиваясь в неопрятные локоны на бледных щеках. Уставшие мокрые веки дрожали под тяжестью мельчайших капель воды, они стекали на едва приоткрытые губы, блестели на носу тонкими разводами. Влажная полупрозрачная простынь едва поднималась на груди, в такт тихому дыханию, едва различимому в просторной полупустой комнате. Ночной холод, бивший из окна, колыхал ее слипшиеся ресницы, дрожал в соляных узорах засохших слез, нежно гладил маленькую шапочку с ушками, брошенную на кофейный столик, красивый, но задвинутый в угол за ненадобностью. Ничто в Ушко уже не напоминало отголоска той былой жизни, которую доктор видел в ней когда-то очень, очень давно. И вряд ли все дело заключалось в простых биофизических процессах, что, по словам Масакрика, работали как часы. Впрочем, до всего остального ему практически не было дела. Умереть он ей не даст в любом случае, даже если Ушко сама попросит об этом, а значит, "все было в порядке", даже если в порядке не было. Ментальные проблемы не представляли для Масакрика никакой ценности, так как, когда доктору надоедал подопытный, его можно было легко успокоить при помощи стула и мотка скотча, а то, что Ушко плохо ходит и практически никогда не улыбается, было проблемами самой Ушко. Но теперь нерушимые столпы подобных умозаключений Масакрика несколько пошатнулись, особенно те, что были направлены в ее сторону. Она была живой по его инициативе, а он сознательно губил эту жизнь, не чувствуя даже странного осадка на душе. И если раньше он был уверен в том, что терпение у Ушко железное, а великодушие не знает границ, то сейчас немного усомнился в этом, нехотя вспоминая происшедшее вчера. Старинные глухие часы пробили час ночи. Масакрик сидел на неудобном стуле чуть поодаль от пациента, чтобы ей хватало воздуха, и держал на вытянутой руке пульверизатор для цветов, направив его дуло в сторону недвижного лица. В лунном свете капли воды словно сияли на мертвенно-бледной коже Ушко, но никак не приводили ее в сознание, лишь промочив ей и волосы, и ресницы. Доктор провел пальцем по спусковому крючку сызнова, но только сильнее нахмурился, лишний раз убеждаясь в бесполезности данного предмета. Это заставило задуматься о выборе между едкими парами нашатырного спирта в разбитый нос, или введением чудодейственной инъекции с розовой жидкостью, что либо снимет боль, либо приведет в сознание. Впрочем, и то и другое было бы лучше бездействия. Масакрик уныло обводит глазами просторную комнату, понимая, что не найдет здесь ничего лучше пульверизатора, а значит, ему снова придется спускаться вниз. Конечно, с Ушко все было в порядке: всего лишь легкий обморок и несерьезный удар головой, не требующий даже сшивания скальпа. Ее били и сильнее. Вот только раньше, она быстрее приходила в сознание, и никогда не падала в обморок ввиду подобных, настолько пустяковых причин. Масакрик проследовал до операционной, перешагнул через порожек, затворив за собой мягкие двери, и зажег свет, вглядываясь в пространство равнозначно удаляющейся перспективы длинного помещения.       — Придурок, она ведь тебе доверяла. — Упрекнул сам себя доктор, мелодично постукивая каблуками по полу.       — Мне то что? — Обернулся Масакрик в сторону невидимого голоса совести, подходя к больничному шкафчику, отворяя холодную створку... встречаясь глазами со связанной жертвой внутри.       — О... Привет. А про тебя-то я совсем забыл. — Доктор наклоняется чуть ниже, нежно проводя ладонью по посиневшей руке. — Хочешь воды? Сейчас ведь всю выплачешь.       — Мм! Мфм! — Тихо ответили ему два умоляющих глаза.       — Ну, не хочешь - как хочешь. — Улыбнулся Масакрик, вытягиваясь за чем-то, лежащем наверху. — Если что-нибудь понадобится - постучишь. И рассмеялся, мелодично, медленно, властно. Как постучит тот, кто связан столь крепко, связан до потери чувствительности пальцев, до нарушения оттока крови? Как посиневшими губами попросит о помощи, если губы, вместе с зубами, намертво слиплись от скотча? Доктор вытащил из-за плотно сложенных простыней аптечку, и захлопнул шкаф обратно без тени сожаления. Проблемы того бедолаги внутри волновали Масакрика в последнюю очередь, однако бордовые пятна крови на больничной койке заставили доктора задуматься, и нерешительно замолчать, вглядываясь в благородные оттенки красного, расцветшие алыми бутонами на девственной белизне. Ушко... Это была ее кровь. Еще несколько часов назад она лежала здесь, виновато улыбаясь из-за того, что присыпка щекотала ей нос, а сейчас... сейчас... Доктор решительнее подхватил розовый чемоданчик, с крестиком, заботливо выложенным блестящими наклейками, и поспешил наверх, шлепком выключая за спиною свет. Масакрик взлетел по ступенькам, считая полами халата балясины, направляясь под мерцающей лампой в палату, где Ушко грела кровать своим остывающим телом, надеясь обнаружить ее сидящей подле подушки в добром здравии, и скучающе болтающей ногами из стороны в сторону. Но, как и до его ухода, Ушко оставалась бездыханной, даже когда Масакрик подошел к ней практически вплотную, и прижался ухом к груди, прикрытой, разве что, полупрозрачными тряпками: легчайшими, чтобы сие не мешало дышать, но все же, скрывающих от взора мирского. Масакрик отстраняется от Ушко также внезапно, как и припадает, возвращаясь в кресло доктора с широкой улыбкой на лице. За то время, что его не было, пульс пациента несколько окреп, дыхание постепенно приходило в норму. Масакрик нежно провел двумя пальцами по вене на ее руке, нащупывая пульс на запястье, и метнулся выше, натягивая кожу около синей дорожки, особенно заметной в сгибе локтя. Ухмыляется, наблюдая, как кровь бьется внутри, желает прикоснуться несколько глубже к прекрасному изваянию из плоти и глубокой печали. Доктор извлек из аптечки длинный хирургический жгут, туго бинтуя его чуть ниже плечевого сустава, после чего взял холодную ладошку Ушко в свою, и сжал ее руку в кулачок, механически наклоняя его во все стороны. Когда все было готово, Масакрик, вооружившись ваткой со спиртом, провел ею по выступившей вене пациента, и наклонился ближе, нежно вводя иголочку в кровь. Вот так, так будет лучше. Доктор принял все меры предосторожности, чтобы ничего не попало внутрь, будь то воздух, или грязь, когда предварительно стучал по шприцу пальцем, уверенный, что перчатки на его руках были чистыми. Потеря такого ассистента стала бы делом особенно затратным для Масакрика, а Ушко, тем более, как он мог заявить с обоснованной на то гордостью, значилась его лучшим творением. Заявить кому угодно, но... не ей. Почему? "Потому что волновать тебя не должно." — Грубо ответил бы Масакрик, если бы его об этом спросили, на деле, оставив свое мнение при себе. Он медленно вынимает иглу из подопытной, закрывая место прокола в несколько раз сложенным бинтом, сгибая ее ручку в локте и механически прижимая его к телу. Масакрик не даст Ушко разогнуть ее раньше времени, придерживая пациента в спокойствии еще несколько минут. Совсем скоро она уже будет в порядке. Сейчас... Сейчас... Счастлив будет тот, кто умеет ждать. Масакрик улыбается лишь шире, отсчитывая вслух пульс, становящийся громче с каждым ударом бедного сердца, заглядывает в опечаленные уставшие глаза с неподдельной детской радостью, и тотчас спохватившись, нежно прибинтовывает предплечье согнутой руки к плечу, чтобы не держать ее более лично.       — Проснулись! — Весело констатировал Масакрик, улыбаясь Ушко в лицо и механически мотая повязку. — Нет-нет, тебе еще нельзя вставать. Легкая рука Масакрика отстранилась от прежнего действа и прижала Ушко к кровати, заставив ее смущенно покраснеть, в моменте, когда Ушко почувствовала Масакрика слишком близко, даже в таком состоянии сознавая, что на ней практически ничего нет. Доктор уловил нить мучительного беспокойства в ее взгляде, и, наклоняясь ближе, силой придавил к подушке ее затылок:       — Тише, мое творение. Я не дам тебе умереть так легко. Ты жива и невредима, и, не волнуйся, я никогда не стал бы пользоваться твоим положением.       — Ох... — Выдохнула Ушко, чувствуя, что еще не может говорить.       — Конечно, не сомневайся в этом. Я снял с тебя одежду только для того, чтобы она не мешала тебе дышать, и отнес ее в стирку. Ты всегда так неаккуратно ешь и рисуешь, что стирать приходится чаще, чем я думал.       — Ох... Прости, я...       — Не нужно, — Масакрик жестом прервал Ушко, укрывая одеялом ее озябшие плечи. — Я все понимаю.       — А... Ск-колько...       — Ты провела без сознания достаточно долго, больше трех часов. Я уже начал беспокоиться. — Кивнул Масакрик, отвечая на вопрос пациента еще до того, как тот был озвучен. — Но несколько миллилитров вот этого привели тебя в сознание. Доктор поднял блестящий в свете лампы шприц в воздух, и его отражение леденящей тенью скользнуло в расширившихся зрачках Ушко. Она замерла от страха, обескураженно смотря на то, как Масакрик неловко замешкался, и случайно упустил иглу в ее направлении, острейшую, массивную, набирающую скорость с каждым сантиметром пролетевшим вниз. И сейчас, случайно выроненная игла летела Ушко куда-то в ногу, заставляя ее еще не до конца проснувшееся тело тихо смотреть на это в бездействии. Ушко в ужасе вскрикнула и крепко зажмурилась, ожидая острейшей боли в бедре, но вместо этого... этого не произошло. Ушко медленно поворачивает голову, переводя дыхание, сознавая, что все это время шприц был закрыт, и только остаток жидкости расплескался по пластиковому защитному колпачку изнутри, но так и остался покоиться там в глухом заточении. Масакрик поднимает шприц с коленей Ушко вместе с мелодичным хохотом, откидывая на тумбочку использованную утварь. Его шутка удалась на славу, только на сей раз, Ушко не пострадала, лишь немного испугавшись происходящего. Масакрик проводит рукой по спутанным волосам, любезно предложив свою расческу, после чего выходит на несколько минут, наказывая сидеть на месте и ждать. Возможно, некоторые внутренние убеждения, иной раз, заставили бы Ушко возмутиться, но в ее положении, послушание было достойно ее лучшей похвалы. И она прекрасно понимала это, когда осталась в кровати, натянув одеяло по уши. Масакрик вернулся уже не один. Он гордо шел сзади, сопровождая маленькую процессию с крохотным белым чайником в центре хирургического столика, вкруг которого были обставлены прочие мелочи, душеполезные для чаепитья: и несколько перламутровых чашек, вложенных друг в друга, коих основательно страховали от падения сахарница и две баночки с кондитерскими звездочками, переливающимися на свету, и десять долек лимона на стоматологическом подносе, и стеклянный графин с горячей водой, запотевший изнутри. Масакрик поставил столик между кроватью и креслом, так, чтобы он не загораживал обзор, и сел напротив Ушко, ласково заглядывая в ее смущенное лицо.       — Тебе крепкий, или очень крепкий? Твоему разуму еще предстоит оставаться в сознании достаточно долгое время. — Риторически спросил Масакрик, сим отсекая слово "нет", и все исходящие производные на корню.       — А... Н-ну...       — Хорошо-хорошо, именно, и побольше сахарных звездочек. — Улыбнулся доктор, смешивая в кружке заварку и кипяток.       — Ох... — Ушко лишь сильнее отвела взгляд, поправляя на плечах одеяло. — С-спасибо, доктор.       — Не стоит благодарностей, милая Ушко. Я же вижу, как сильно ты пострадала. — Масакрик несколько раз провел ложкой со сладкими звездочками над чашкой, равномерно рассыпая их по поверхности. — Мой долг, как доктора, позаботиться о тебе. Ушко благодарно улыбнулась, протягивая к столику свободную ладошку, чтобы взять чашечку с удобной широкой ручкой, такой, что даже травмированные пациенты могли бы безопасно держать ее. Масакрик, все же придерживая кружку за основание, с наслаждением вглядывался в порозовевшие щечки Ушко, помогая ей пить, чувствуя, что сейчас она ощущает себя самой счастливой Ушко на свете. И только высокий графин с горячей водой внутри видел, как бесчувственно улыбался Масакрик, в момент произношения таких простых, но нужных слов. Видели и обои в отражении зеркала, и потолок, потемневший в ночном сумраке, и мерцающий свет высоких лабораторных ламп, и звезды, строго смотрящие с неба. Впрочем, звезды... Звезды никому об этом не расскажут.