Миска с молочными хлопьями

Тихие медленные шаги гулом отдались по коридору и остановились у безымянной двери с пошарпанной ручкой, замусоленной до практически полной потери всякой цветности. Ушко подтолкнула коробку ногой к порогу и аккуратно внесла ее в комнату, где, хоть она и не могла по собственной воле запереться, все же чувствовала себя в большей безопасности. Вошла, и тихо села на пол, всматриваясь в молчаливую картонную стенку, но вскоре решительно взялась за влажный, почти отклеившийся скотч, и с силой потянула его на себя. Коробка поддалась ей с такой легкостью, словно сама хотела, чтобы ее открыли, и Ушко крепко зажмурилась, сопротивляясь желанию собственного любопытства заглянуть туда. Однако то, что она увидела внутри... Ушко ожидала найти там все что угодно, что-то еще, что-то еще... кроме этого. Например, груду грязных простыней, или пластиковые кости, оставшиеся в напоминание о том самом Хэллоуине, или пыльную горку целлофановых пакетов с теплыми носками, или, быть может, несколько пуховых одеял, но это... Действительно было кучей старого тряпья. Что-то подобное одним фактом своего существования задавало бесчисленное множество вопросов, ответов на которые Ушко не получит никогда, даже если попытается спросить. Тот, кто виновен в этом, никогда не скажет той правды, которая не будет ему выгодна, и Ушко знала об этом, знала, но боялась признаться самой себе. Ушко сунула в коробку руку, ухватившись за что-то тонкое и длинное, и медленно вытащила оттуда чьи-то новые брюки, за ремень. Положила на пол, принюхалась к коленкам, ткань пахла травой и апельсиновым соком. Там даже еще остались суконные заплатки, грубые, но шитые аккуратным искусным швом. Ушко приложила к ним руку, понимая, что не сможет одеть их даже при желании, и снова нырнула в коробку. На сей раз, ей попался старый белый халат доктора Масакрика, мятый, выцветший желтым в тех местах, где некогда был окровавлен, с двумя милыми наклейками около нагрудного кармашка. Что же, - Ушко кинула многозначительный взгляд на подушку и смущенно хихикнула - применение для этого найдется. Следом за халатом ее руки нащупали еще несколько любопытных вещей, но в отличии от предыдущих, сказать кому они принадлежали было трудно. Они лежали тут достаточно давно, чтобы потерять свою историю: ткань наполовину вылиняла, вещи пропахли картоном и сыростью, а те, что поновее, хранили только флер химического цитруса — запаха чистящего средства для ванн. Но среди всего пестрящего разнообразия, на самом дне картонной коробки, внимание Ушко привлекло скомканное цветное нечто, запиханное в самый дальний угол так, будто владелец оного хотел навсегда забыть о его существовании. Из мятого комка Ушко разгладила на полу длинную, разноцветную юбку, сшитую из разных лоскутков. И, хоть пахла она также, как и почти все найденные тряпки, Ушко мило улыбнулась, додумывая историю по слогам. Она представила, как Масакрик тайно шил это платье из кусочков, может, практиковался, может, оттачивал мастерство. Вот только зачем доктору нужна была юбка? Может быть... он сделал ее для Ушко? Или нет... Ушко наклонилась ближе, внимательно разглядывая швы. Они выглядели уж слишком аккуратно, хоть и не очень умело, они не были похожими на его медицинский шов, который доктор оттачивал на всем, что попадало под руку, веселья ради. Ушко даже хранила несколько его авторских стежков под свитером, но никогда никому не показывала это. А юбка в ее руках... Нет-нет, над ней определенно работали другие руки. Вот только кто... Внезапно появившееся голубое пятно на границе периферического зрения выхватило Ушко из мира грез и мечтаний. Под этой юбкой, сжавшееся в еще большее количество раз, было что-то еще. Какой-то комочек, грубо связанный двумя лесками, который Ушко поначалу вообще не заметила, обитал на самом дальнем углу коробки, практически полностью вжатый в картон. Когда Ушко развернула странную находку, она почувствовала, как к горлу подступила тошнота. В ее руках лежал маленький голубой костюмчик, совсем-совсем крохотный, его горловина и концы штанин помещались в ладонях Ушко почти во весь рост, а в аккуратно выделанные рукава пролезало лишь несколько пальцев. На груди, потертым медальоном, почти не читался образ милой желтой картинки с луной в шапочке, а чуть ниже, практически неразборчиво, мягкими буквами было написано: "Я хочу спать". Ушко в ужасе отдернула руки, едва в голову ударили самые скверные догадки, что только могли прийти на ум в считанные доли секунд: "О господи! Совсем же кроха! Что доктор сделал с ним?!" Ушко, отрезвленная кошмарной мыслью, резко вскочила на ноги, выронив находку, попятилась к стенке, словно навечно безжизненный кусок ткани мог укусить ее, и, прижав руки к лицу, тихо заплакала, ощущая во всем теле только заживо снедающее бессилие. "Доктор Масакрик... просто не может быть таким плохим. Он же сказал "не нужны", но не сказал почему!" — Лихорадочно рассуждала Ушко, вытирая глаза рукавами свитера. — "Наверняка малыш просто вырос, и теперь ему просто не нужен этот совсем маленький костюмчик. А может, доктор просто нашел его на помойке? Может просто украл, чтобы одеть плюшевого зайчика? Или сшил для плюшевого зайчика? Или... Или..." И так до тех пор, пока слова в голове не превратились в кашу из надежд и причитаний, но в конце концов, собственный голос заглушил и это. Ушко горько расплакалась у стены, понимая, что любые попытки успокоить саму себя ломаются о жестокие образы и факты, а с каждой новой нереалистичной теорией плакать приходится все больше, разочаровываясь среди несбыточных надежд. Ее тело мелко трясло, мокрые руки обхватили свитер, Ушко чувствовала тихую, разрывающую боль на самой глубине сердца, но ничего не могла поделать с собой. Вопиющая несправедливость, осознание насильственной смерти невинного существа, все это смешалось в голове, до предела натягивая нервы, и никак не хотело отпускать. И если бы осознание ситуации было бы единственным неизбежным вариантом, Ушко бы плакала до тех пор, пока не уснула бы от бессилия, однако в ее случае, рядом с ней был один человек, который мог подтвердить наверняка, была ли это насильственная смерть, и была ли это смерть и вовсе. Быть может... Это маленький костюмчик самого доктора Масакрика? Вдруг он - даже такой, как он - все еще хранит о себе счастливые воспоминания, но никому о сем не распространяется? Тогда, доктор сразу станет не бесчувственным подонком, а вполне милым молодым психопатом, как Ушко всегда и оправдывала любое его действие. Так или иначе, только один человек мог знать ответ на этот вопрос, и Ушко, схватив голубой костюмчик за выцветшую картинку на груди, стремглав вылетела из комнаты, тяжело дыша и неуклюже заступая ногой за ногу. Когда она сделала это, она уже не руководствовалась волей здравого рассудка, убегая так быстро, будто действительно могла на что-то повлиять. Но не прошло и пяти метров, как Ушко, с громким болезненным возгласом растянулась по полу. Встала на колени, выпрямляясь во весь рост, не замечая как слезы все еще текли по ее лицу, подобрала пижаму, снова побежала к лестнице, и снова упала на колени, по инерции проехав еще несколько сантиметров вскользь. Новое падение уже не далось Ушко так легко, как предыдущее. Встать практически не получалось, Ушко глотала боль в бессилии, пытаясь собраться и заставить тело встать на дважды (а если левое, то трижды) разбитые колени, но каждый новый раз попытка заканчивалась неудачей, и Ушко падала снова. Гнев ушел, на его месте осталась лишь немощь, в дрожащих ногах не было правды, и ввиду потерянной силы, Ушко понимала, что еще немного, и она упадет замертво, проспав, по меньшей мере, 14 часов. Но вдруг мелодичный голос со стороны лестницы заставил ее глаза широко открыться, а руки панически подмять находку под себя.       — Ушко? Что это за грохот? Что ты тут устроила? Что с тобой? Ох, в этом оклике сплетались обольщение и насмешка, и неподдельный интерес, но никак не беспокойство или сострадание. Нет.       — Ах, я... я... — Задыхалась от страха Ушко, цепенея подле его ног. — И-извини, я...       — Что ты делаешь здесь, да еще и в таком виде? — Масакрик медленно подошел ближе, поднимая Ушко за шкирку, и недовольно заглянув в заплаканные глаза, несколько смягчился, не понимая, что здесь, кроме него, могло довести ее до такого состояния. Ушко только вцепилась свободной рукой в локоть доктора, и, крепко сжав пальцы, пыталась отстраниться от Масакрика, только сейчас сознавая, насколько глупой была эта затея. Доктор смотрел поверх отведенных глаз, цветовым пятном отражаясь на веках, блестящих от слез, непонимание причины столь сильного беспокойства со стороны Ушко только веселило его. Доктор криво усмехнулся, приподнимая руку выше, и, слегка наклонив голову, грубо поцеловал окровавленное колено Ушко. Это заставило ее вскрикнуть, переводя взгляд на мучителя, но та невинность, которую он изображал всем своим существом, слегка успокаивала Ушко. Нет. Он не мог...       — Ну хватит, мне надоели эти игры. — Слегка повысил голос Масакрик, приковывая взгляд к ладони, сжимающей голубой клочок. — Что там у тебя?       — Н-ничего, то есть... Но дальше доктор уже не слушал, хищно улыбаясь, протягивая руку к ней. Да и зачем ему, собственно, если он имел достаточно полномочий, чтобы просто вырвать находку силой? Так и поступил Масакрик, когда без особого усердия разжал пальцы хрупкой жертвы, и тайное выпало на пол, расстелившись у ног. Доктор перевел насмешливый взгляд ниже, собираясь язвительно пнуть ничтожную тряпку ногой, но в этот момент ведущая рука Масакрика импульсивно дрогнула. Его брови удивленно взлетели вверх, блеснувшие зрачки расширились в недоумении, обнажая огонек ярости, тлеющей глубоко внутри.       — Откуда это у тебя? — Масакрик совсем понизил голос, всматриваясь под ноги почти пристально. — Ушко! Доктор замешкался лишь на секунду, но Ушко этого было достаточно, чтобы с силой дернуть свитер и вырваться из мертвой хватки, ослабшей всего на долю мгновения. Ушко приземлилась на ноги, и взглянув на Масакрика с горьким разочарованием, бросилась прочь по коридору, в сторону своей комнаты. Широкая улыбка разверзла лицо доктора. Он выпрямился во весь рост, подбирая находку обратно в карман, и громко рассмеявшись, медленно пошел вслед за ней. Некуда бежать, негде прятаться, Доктор с умилением наблюдает, как Ушко то и дело запинается, падает, встает, снова падает, всюду за собой оставляя яркие красные следы. Какой беспорядок.       — О, так ты хочешь поиграть? — Мелодичный смех доктора переливается серебряным колокольчиком, созвучным с легкой поступью тихих шагов. — Давай поиграем. Знаешь, что будет с проигравшим? Это было последним, что услышала Ушко, перед тем как полететь ничком еще один раз. Внезапно открывшееся второе дыхание сдавало свои позиции, и Ушко оказалась на земле не добежав двух метров до своей комнаты. В ней еще были силы бороться, но как только Ушко попыталась подняться, она почувствовала, как грубый пинок перевернул ее на спину, и чья-то тяжелая нога наступила ей на грудь, пригвоздив ребрами к полу. Доктор Масакрик склонился над Ушко, пристально глядя в заплаканное лицо и сел сверху, зажимая жертву между своими бедрами и окровавленной кафельной плиткой. Ушко зажмурилась, приготовившись получить несколько сильных пощечин, помявших бы ее лицо до еще большей неузнаваемости, (как, ввиду непослушания, чаще всего и поступал Масакрик), но вместо этого она почувствовала как скользкий горячий язык доктора провел по ее нижнему веку, пробуя слезы на вкус.       — П-пожалуйста... От-ткуда это... Что это... Чье... — Плакала Ушко, не желая слушать горькую правду. Но слова доктора прозвучали несколько иначе, чем она ожидала услышать от него.       — Так это тебя так сильно испугало? Настолько, что почти довело до диверсии? — Он вытащил маленький костюмчик из кармана, спокойно улыбаясь Ушко в глаза.       — У-гу. Чье...       — Вечно ты что-то понимаешь не так. Вечно что-то додумываешь у себя в голове, принимаешь взаправду и сама же обижаешься. — Цинично фыркнул Масакрик, практически полностью перемещая на ребра беглянки вес своего тела. Ушко тихо всхлипнула. — Хочешь знать, что случилось на самом деле? Ушко виновато кивнула, отводя взгляд в сторону.       — Когда-то давно, сама понимаешь при каких обстоятельствах, я нашел голубой сверток в сумке у некой очередной-красивой-девушки. Он лежал на самом дне, под кошельком, что очень меня удивило. Когда я спросил ее о том, что это такое, она сказала, что это ее единственное напоминание о сыне, "которое только осталось от него."       — Случ-чилось что-то плохое..?       — Вряд ли. Скорее всего, мальчик просто вырос, а она... Она была одной из этих чокнутых мамочек, которым, знаешь, есть дело до каждой сентиментальной фотографии. Но наверняка я не спрашивал. Я даже имени ее не знал.       — Ты... Отпустил ее после этого?       — Разумеется, я отпустил, дорогая Ушко. — Бесчувственно улыбнулся доктор, вставая с дрожащего тела. — Ты, как всегда, о чем-то думаешь неправильно, но сегодня, я не хочу злиться на тебя. Как минимум потому, что ты уже наказала себя самостоятельно. Только посмотри. Масакрик прильнул языком к разбитому носику собеседницы, и почти безболезненно провел по хрящу, вытирая им кровавый след. Самодовольная улыбка доктора тотчас вогнала Ушко в краску стыда, обольщения, и предвкушения боли. Чем дальше в разум, тем свежее зияли душевные раны. Так, например, однажды, когда она попыталась не послушаться доктора, Масакрик жестоко избил ее и привязал к стулу, зашивая травму на ноге (ту самую, из-за которой и возникла ссора) самым грубым и болезненным образом. И пусть после процедуры Масакрик даже поцеловал Ушко в щечку, она навсегда запомнила, что не слушаться — плохо. И потому, когда сейчас доктор повелел ей следовать в операционную, Ушко не видела никаких других путей, кроме единственного: прямо по коридору, сквозь лестницу и мягкие двойные двери. Ушко медленно плелась в направлении ступеней, замечая кровавые следы на полу. Где-то их было больше, где-то они почти совсем исчезали в пустоте. От нахлынувших воспоминаний на душе стало тоскливо. Стыд за скоропалительность собственного решения переполнял ее голову, но имело ли это значение сейчас, если добрый доктор все ей объяснил и даже отпустил ту безымянную красивую девушку к ее любимому сыну? Страх, или ярость, все это сменилось полным отсутствием сил, и Ушко, едва переступив порожек первой ступеньки лестницы, почувствовала, как такой пролет ей уже будет не под силу. Но если она скажет об этом Масакрику, какова вероятность, что ее не пнут с самой верхней ступеньки вниз? "Все равно тебя лечить, а так еще дойдешь быстрее" — аргументировал бы свою выходку Масакрик, силком запихивая Ушко в палату, но сейчас, на втором шаге на пути к порогу, Ушко почувствовала нечто иное у себя за спиной. Сильная рука вновь приподняла ее за свитер, но вместо того, чтобы просто разжать пальцы, понесла добычу к выходу. Ушко только смотрела, как медленно ступеньки проплывают под нею, чувствовала, как холодный ветер сквозняка нервирует открытые раны, но послушно болталась в воздухе, пролетая мимо пола, мимо стен, мимо мягких дверей в операционную. Кондиционер на кухне, обклеенный наклейками из упаковок детских сухих завтраков, уныло гонял воздух под высоким серым потолком, катая по комнате холод и пыль. И иногда, глядя на то, как колышутся занавески у окна, Ушко казалось, что она могла стать легче воздуха, и тоже подняться под потолок, чтобы улететь вместе с пылью на стену, и остаться на ней картиной прекрасной девушки из прошлого, некогда на самом деле существовавшей среди живых людей. Мимолетное состояние пролетело в голове Ушко от лба до затылка, и так там и осталось. По крайней мере, Ушко не могла ничего знать, не могла и помнить... помнить о чем-то еще. Сейчас, Ушко могла лишь чувствовать, как расстояние уплывает из-под ног, на щеках меняется ветер, свет сменяет сумрак в остроте хирургических ламп. Ушко тихо, крепко зажмурилась. Она ничего не хотела знать.