Уникальный

***

Сирены     Сирены и                                             Свет Яркий. Горожане сходятся. Непонимающе сбиваются в кучу. Дети кричат. Двое. Светло-красный. Ярко-синий. Синий.                Красный.                                        Синий. Красный.                Полицейские мигалки — Мам! — что есть сил визжит Чарли, зарёваная, раненная, с потянутым запястьем. Рядом с ней шагает — хромает — Сэм, думающий о боли, об отце, что остался внутри пиццерии. О Карле. Красный       Синий

— Мама!!!

Синий. Красный

Красный

Ярко-красный, как кровь

— Мама!!! 4 июня. 1985 год. — Печенье до еды, Чарли? — Джен повернулась к застывшей в проходе кухни дочери, которая, стащив лежавшую на гарнитуре пачку печенья с шоколадными крошками, намеревалась по-тихому смыться. — Что насчёт ужина? Шарлотта раздражённо вздохнула, вытащила из кармана толстовки упаковку и шлёпнула ту на стол. Ничего от матери не скроешь. Ощущение, словно глаза у неё даже на затылке имеются. Что раньше ею замечались проказы маленькой Чарли, что сейчас. — Думала с вязанием посидеть, — попробовала отмазаться девчонка. — На перекус взяла. — Разве Сэм не прочь полакомиться печеньем на десерт? — Дженнифер, достав тарелки, открыла верхний шкафчик для стеклянных прозрачных стаканов. — А ну-ка, юная леди, — приободряюще заговорила Джен. — Первое правило имений Эмили?.. — Щедрость превыше хотений. Здесь всё для всех ближних, — отчеканила Чарли, убравшая прядь волос за ухо. — Для родственников, друзей, приятелей, знакомых… А врагу в дом ни ногой. — Абсолютно верно, — женщина бодро разобралась с вилками и ножами, подозвала юную Шарлотту к себе. Послушавшись, та поплелась к матери, да так и застопорилась, пока старшая Эмили ставила салат по центру стола, а затем ни с того ни с сего положила себе в ладонь ровный кусочек нарезанного огурца, налепив его на щеку понурой девочки. Чарли сначала поморщилась, но следом не воздержалась от звонкого смешка: — О да-а, маски из огурцов. Моё любимое! — Сделаем их, как прокормим нашу ораву? — поинтересовалась женщина, и лицо Шарлотты озарила ясная как солнце улыбка. Такая, какой она всегда радовала окружающих, будучи мелкой беззубой девчушкой. Забавно… Отвыкла же Чарли без повода веселиться… Она наблюдала, как люди в форме забегают в ресторан. Она наблюдала. Но размыто. На глазах пелена слёз. Чарли не может остановить этот бесконечный поток слёз, всхлипов. Мама обнимает её. Обнимает крепко, не отпуская, не разжимая хватки. Мама снова рядом. Чарли снова будет заниматься готовкой в компании мамы. Сэм кричал. Кричал и вопил. Бил себя, проклинал. Говорил об отце, который остался внутри пиццерии. О Карле. Потом, уже когда папу выносили...

...когда на обозрение обескураженным горожанам выводили закованного в наручники убийцу...

Сэм замолк. И не разговаривал всю следующую неделю. Шарлотта поёжилась — А кремами обмажемся? — заинтригованно спросила младшая. — Обмажемся. Куда же без них-то? — ласково хихикнула мама, приобнимая дочку за плечи. — Будем сидеть с белыми-белыми рожами в огурцах, чтоб живущих у нас мужчинок удар хватил. И до поздней ночи вязать будем. Что взбредёт. Договорились? — Договорились, — усмехнулась Чарли, чмокнув маму в щеку. — Я быстро. Во двор сгоняю и вернусь. — Парней заодно позови, милая! — попросила Джен, вновь берясь за накрытие стола. — И отца-копушу своего. Поди спит ещё в гостиной, никак не проснётся. — Ага!

***

Папа не приходил в себя дней десять. Лежал на койке в госпитале, опутанный проводами, трубками. Кислородная маска была ему на пол лица. Сэм, Шарлотта и мама навещали Эмили-старшего ежедневно. Чарли рыдала. Сэмми пялился на бледные папины щёки невидящим взглядом. А мама держалась молодцом, убеждавшая, что папа очнётся. Непременно очнётся. И он очнулся. Но не таким, как прежде.

***

Закатное солнце одаривало землю последним теплом косых лучей, от света которых плывшие по небосводу мягкие облака казались розоватой воздушной сладкой ватой. Птицы, не прерывавшие звонких мелодичных песен днями напролёт, взмывали вверх, в бездонную твердь, и исчезали, словно та поглощала их. Они одна за другой терялись в бескрайних просторах, а очертания крыльев постепенно утопали в свете алого, как кровь,сияния. Кажется, Харрикейн захлёбывался в ней и сейчас, когда злополучные события канули в небытие. Количество пролитой крови… имена множества жертв не будут утрачены. Об этом из года в год придётся вспоминать, так или иначе. Забыть не получится, как бы ни хотелось… Смесь аромата свежескошенной травы и смрада мёртвого тела обычного парня, умершего медленно и мучительно в пружинном костюме днём ушедшей давно зимы, нарушила неспешный поток тягостных размышлений. Карл, чёрт возьми. Приоткрыв глаза, Сэм заёрзал по земле, принимая сидячее положение и облокачиваясь на столб дерева. Парень не сразу почувствовал, что дрожит как в том проклятом подвале в том самом проклятом тесном костюме в тот самый что ни на есть проклятый и ненавистный день и поспешил вытащить себя из дрёмы. Резво помотал башкой в разные стороны. Холод и сырость отступили, летнее тепло охватило Сэма, стало чуть легче. Отлегло от сердца. Эмили-младший сонно почесал затылок, нехотя оборачиваясь на самодельные покачивающиеся качели, представлявшие собой подвешенную на верёвке ненужную шину для колеса автомобиля. На той, скрестив ноги, устроился Майк в серой джинсовке поверх фиолетовой футболки, косо поглядывавший на Сэмми сверху вниз. Закололо уши. Неужели он спал и бормотал? Снова? В который раз? Это начинало выбешивать. — Н-нас не звали?.. — поинтересовался мальчик, осёкшись. Афтон отрицательно промычал. Часы на его запястье показывали половину седьмого. По правде говоря Сэм привык ориентироваться по ним, ибо часто прогулки и иного рода времяпрепровождение проходили в компании Майкла Афтона, угрюмого и молчаливого. Существование этого юноши в семействе Эмили никого не смущало. Мама и папа приняли его как родного сына, помогая тем, чем могли. Загадывать на будущее проблематично: в нынешний период жизни каждый день полон радикальных перемен. Но, если обстоятельства для юного Афтона сложатся благополучно, через год Майк планирует покинуть Харрикейн — и Сэмми полагал, что навсегда — и отправиться учиться куда-нибудь подальше отсюда. Вряд ли кто осуждал парня за этакое желание. Пока же позволить себе свалить из города он не был в состоянии, Эмили только рады уживаться вместе с Майком. Проблем не доставлял, семье всячески помогал. Сэму нравились посиделки в своей спальне с ним допоздна. Чтение комиксов, жутких романов, книг о космосе. Обоим страсть как надоел унылый городишко. Исходя из идей и целей Майкла, Сэм догадывался, что на учёбе в каком-нибудь добротном колледже тот не задержится — сбежит ото всех и всего, будет наверняка странствовать бродягой. А младшему Эмили даже завидно видеть эту непоколебимую нужду в приключениях. Когда Афтону стукнет восемнадцать, он действительно рванёт, куда душе взбредёт. В одиночестве, в глубоких мыслях, с бредовыми затеями. Перед ним столько границ откроется, столько возможностей запамятовать былое и перечеркнуть, как строку в рукописи. Сэмми и Чарли в Харрикейне тухнуть ещё лет пять минимум. Было бы кстати сменить картинку и переехать, к примеру, в Токервилл. Однако папа и мама не торопятся. Удрать бы и Сэму прочь, с Майком, навстречу чему-то неизведанному. Похоронить в памяти то, скверное. Ступить на процветающую дорожку, а не на заросшую, грязную, убогую. — Слушай. Ты как надумаешь сваливать в закат, мне скажи, лады? — обратился парень к Майку. — Без дураков. Я в походах, устраиваемых школой на каникулах, был лучшим всегда. Опытный, прошаренный. Айда на просторы пустыни? — Афтон-младший уставился на него как на идиота. — Серьёзно считаешь меня обузой? Я ж не пропаду, ей-богу, клянусь, давай я уйду с тобой? Можно? Через годик?.. М-м… Пожалуйста…? Тот, взлохматив себе волосы, закусил губу на долю секунды и отвернулся. Сэм терпеливо ждал, получив по итогу лишь неловкое пожимание плечами. Ясно. Юноша бесспорно собирался сгинуть от людских лиц. И довольно скоро — один-единственный год. В его планы точно не вписывался травмированный чудик-подросток, которому учинить бы какую-то неординарную выдумку. Начитался, видите ли, приключений в романах. То-то и оно. Но нет же. Нет. Тут дело не в безрассудстве глуповатого ума. Жизнь, какая не устраивает мальчика, проблемна совершенно в другом. — Я не могу здесь. Веришь, нет? — губы Сэма дрогнули. Он смущённо прикрыл ладонью рот, морща нос: трупный металлический запах, и того не извести ни через год, ни через два. — Мне невыносимо находиться в городе. Чертовски невыносимо. Майкл ответил ему искренним сочувствующим взором. — Что скажешь по поводу Серебряного Рифа? — не унимался Сэмми. — Начнём с него, ну?.. Я готов хоть завтра! Минута тишины, вторая, третья; дуновения тёплого летнего ветерка шуршали ветками дерева, колыхали пышную зелёную листву. На проезжей части слышен рёв автомобильных двигателей, за пределами дома доносятся крики развлекавшихся на природе детей. Эмили замолк, бросив попытки навязаться сбежать куда-нибудь с Майком. Спустя некоторое время воцарившего безмолвия Афтон хрустнул шеей, бегло пролистав странички блокнота, который при нём в любых обстоятельствах. Открыв записную книжонку на конкретном пустом листе, он принялся черкать что-то простым хорошо наточенным карандашом. Выпрямился, закончив, и протянул блокнот Сэму. Подросток пробежался взглядом по написанному: «Я возьму тебя с собой через год в том случае, если перестанешь быть таким грёбаным эгоистом и научишься ценить свою треклятую родню». — Честно возьмёшь? — осведомился мальчик. Майк утомлённо кивнул. Воодушевлённо вздохнув, Сэм прижался спиной к стволу дерева. Глаза прямо-таки засияли. — Знаешь… Я вот, если хочешь, даже поклянусь, что буду беречь их, а? Хочешь…? Душой собственной поклянусь, чтоб честней было! Афтон-младший только покрутил пальцем у виска, тихонько усмехнувшись. Дверь, ведущая на задний двор, распахнулась, и на газон выскочила Чарли, взмахнув взывающе рукой и двинувшись к ребятам: — Мама есть зовёт! Задницы поднимайте! — Ох, ну не-е-ет… — жалостливо простонал Эмили, свалившись целиком на траву. — Скажи, что мы попозже! У меня аппетит не разыгрался как следует. — Разыграется обязательно, — Шарлотта подошла к лежащей тушке братца, пихнув того в бедро ногой. — Сейчас я тебя по-праведному отпинаю и зуб даю! — ужинать побежишь как миленький! — Попробуй-попробуй. А я пока буду хохотать из-за твоего отстойного банта, — хихикнул мальчик, заложив ладони под затылок. На аккуратно причёсанные волосы Чарли действительно напялила большой белый бант, видневшийся на макушке. — Кстати, у мартышки в зоопарке однажды был такой. Помнишь? Подняв ловким рывком парня за ткань чёрной кофты, девчонка одарила Сэма щелбаном, дружелюбным тоном призывая для общественной пользы заткнуться. Погнала в шею в дом, краснея от злости, когда мальчишка не унимал задорного похихикивания и шутливых смешков. Между тем Майк слез с подвешенной шины, направившись неспешно вслед за младшими, пропуская мимо ушей возгласы Сэмми о «мартышке-Чарли» на весь квартал. Шарлотта поубавила скорости, запихнула руки в карман толстовки, словно по-настоящему надувшись. Бывало, брат перегибал палку. Приступал ёрничать и бесить. А как бросишься его колотить или щекотать — падал на землю, кувыркаясь, вопя: «Лежачих не бьют!» В схватке с ним хрен выиграешь. Ну, зато теперь он оказывал должное сопротивление. Буквально пару месяцев назад любое проявление силы в адрес Сэма заканчивалось тем, что тот подрагивал, бледный как смерть-матушка, следующий час. И возвращалось периодическое заикание, которое было на постоянной основе первые три длительных месяца после того, что произошло у Фредди. Всем в доме Эмили нелегко по сей день. По-прежнему мучают кошмары и угнетающие терзания. Вырвав страницу из блокнота, Майкл широкими шагами обогнал бредущую в сторону дома Чарли, погружённую в глубокую задумчивость об убогости белого банта, упрямо всунув той листок бумаги. И скрылся за дверью вместе с Сэмом. Девочка посмотрела вслед, таращась на парня, вытерла глаза (уж больно ранимой стала она вследствие того самого инцидента), медлительно и в слепую развернув лист: необычно получать слова, адресованные лично ей. Майк пользовался блокнотом эти полгода; ему наплевать на заверения врачей, утверждавших, что вопреки тем переменам в его организме он вполне способен произносить разные звуки, формируя те как отрывки фраз. То ли стыд, то ли обида на мир заткнули Афтона, быть может, навсегда. С окружающими общался юноша исключительно благодаря маленькой записной книжке. Но не с Чарли. Они вообще друг с другом никак не контактировали по большей части, каждый из-за чего-то своего, накрученного мозгом. Приостановившись, девочка сдёрнула с волос глупое украшение и, помедлив, всё-таки уткнулась в написанное на листе, игнорируя далёкие причитания Сэма о столь скором ужине. «Брат твой идиот, — сказано в послании. — А бант замечательный».

***

Телевизор вещал о вечерних новостях. О происшествиях в Харрикейне, о дождях, внезапно нагрянувших в Юту. Про облачность и прочее. Джен включила звук на минимальную громкость, прислушиваясь к галдежу в кухне. Дети рассаживались по местам, хватали вилки, ложки, накладывая себе порции салата. Осторожно присев на диван, где, сложив книгу и непонятные бумаги на коленях, тревожно сопел Генри, женщина прикоснулась к плечу мужа, попробовав растормошить. Спал как убитый, Чарли так и не удалось разбудить отца. Пришлось Дженнифер, не изменяя внутренней упрямости, взять эту задачу в собственные руки. Вытащить мужчину из крепкого сна правда было нелегко. Эмили-старший не занимался самобичеванием круглые сутки, зато вырубался при выдавшейся возможности на месте. Хлопнув супруга по щеке, Джен наконец-то дождалась реакции, и поморщившийся Генри приоткрыл веки. — С возвращением, — поприветствовала жена вернувшегося из царства грёз. — Напросишься, Хен: я разрешу Чарли щекотать тебя, если не будешь любезен просыпаться чуточку поживей. — Как безжалостно-то, — проскрипел тот, сонно улыбаясь. Едва оклемавшись, Генри зевнул, разминая суставы. — Ужин готов. Все за столом. — Ага… Да, я скоро подойду, — муж с натянутой бодростью хмыкнул и потянулся. Движения его и после сна оставались скованными, нервными. Он спит, а толку ноль. Дженнифер прекрасно понимает, зачем ему регулярный дневной сон. Данная привычка стала главным способом избежания реальности. Наверно, страх жителей этого дома перед гнилым будущим — наиболее кардинальное изменение в семействе. Течение дней отныне неравномерно: они и длинные, и короткие, и спокойные. Тем не менее они, независимо от вторичных факторов, обязательно тревожны. Тревога везде. Младшие Эмили, Майк да взрослые старались игнорировать её, делать вид, что в доме по-старому уютно. А наедине с собой замечали, что никакого прошлого комфорта не было. События, рваные и бессвязные, как бугры на дороге. Спотыкаешься о них, но сил нет вновь выровняться. Семья кое-как удерживала пласт нескончаемого горя, способный рухнуть, окончательно разрушив счастье совместной жизни; атмосфера в стенах имения Эмили напоминала хаос; музыка казалась аритмичней, лишённая всякой мелодичности. Абсолютно всё могло пойти не так с минуты на минуту, тому поспособствует даже малая неудача в сплочённых ранее отношениях. Пытаясь не терять надежду, Дженнифер, Сэмми и Шарлотта Эмили стремились предпринять любое решение, дабы свести к минимуму повисшее в воздухе напряжение. И Майк боролся с неопределённостью, не отстраняясь от близких людей. Но Генри… Чёрт подери. Как же ущербно то, что причина нашедших бед заключается в человеке, который находится далеко и больше никоим образом не причинит вреда. Это кошмарно. Он продолжает вытягивать их жизненную энергию на таком расстоянии. — Не нервничай, — Джен наблюдала за взволнованным мужем, что опять — уж сто пудов — гнобил себя за очередную многочасовую «дрёму». — Плохо спишь по ночам? — с теми кошмарами, которые ему снятся, оно и неудивительно. Генри поджал губы. — Не так плохо, на самом-то деле, — он почесал приподнятую правую бровь и, погасив экран телевизора, под разрядами головной боли поплёлся к выходу в коридор. — Сегодня ты не спал, — возразила Дженнифер, метнувшись взглядом в сторону дивана; на нём лежала кинутая Эмили книга в мягком поношенном переплёте. Мужчина сглотнул. — Ты в курсе? — Ну да. Шлялся полночи по второму этажу. Проверял детей, — проговорила женщина тоном крайне настороженным. — Потом ворочался в кровати часа два. И в кабинет ушёл под утро. Не впервой так, — Джен подошла ближе. — Заварю тебе перед сном молока, давай? Мёда добавлю? — На меня и успокоительное плохо действует, — смущённо приулыбнулся Генри. — Чем молоко поможет? — Проверенное средство, — облокотившись на подлокотник, супруга дотянулась до старенькой книженции, покрутив её перед собой. Под пристальным взором мужа она прочла название: — «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»? И почему же меня теперь не изумляет твоя бессонница? — Милая, не запевай заново… — По врачам ходишь, таблетки глотаешь. Ничегошеньки не помогает! — не совладав на секунду с эмоциями, Эмили заставила себя поумерить пыл. Встряхнула книжку, случайно выронив из её страниц сложенную четырежды бумагу, оказавшуюся картой округа Юты. — А это зачем? Непонятные стрелки начерчены карандашом, дорога, пролегающая сразу и через Ла-Веркин, и через Токервилл, ведущая чуть ли не на второй конец Штата, обведена красным маркером, а в круг обведён город: «Прово» ≈ 1720 миль — Понятия не имею, как она очутилась в этой книге, — между тем пробормотал Генри. — Ты куда-то намылился? — кратко поинтересовалась Джен. — Город «Прово». Чёрт пойми где. — Нет, что ты… — он убрал волосы со лба. — Там находится Университет. Университет Бригама Янга. Я так… мало ли. На будущее. В нём есть специальности гуманитарных наук. И та же инженерия. — Для Чарли и Сэма подбираешь? — Вроде того. Понятливо промычав, женщина приобняла растерянного супруга за талию. Лицом он был расслаблен, хотя мышцы его ощутимо сжались. — Впервые слышу об Университете Бригама каком-то, — размышляя о чём-то, произнесла Дженнифер. — Не знаю, нормальный ли… — Должно быть. При церкви всё-таки, — мрачно изрёк стушевавшийся Эмили, отворачиваясь. О чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт, проклятье. Догадывается. Естественно она, его чуткая жена, догадывается, в чём загвоздка. Та тем временем чмокнула Генри в щеку и поправила тому взлохмаченную причёску: а то растрепался весь, пока своевольно дрых в занятой им с обеда гостиной. — О как! При церкви-то? Об этом я тоже не знала раньше, — нарочито любознательный бойкий тон неожиданно преобразился. Заговорила Дженнифер уже без иронии в голосе: — Однако знала, да и сейчас знаю кое о чём ином — о том, для чего конкретно ты выискивал на картах сие любопытный городок. К горлу подступила тошнота. Просто так сегодня случилось, что Генри Эмили повторно — отнюдь не впервые — выглядел в глазах Джен Эмили придурковатым тугодумом, у которого провалилась новая безумная идея и которого раскрыть — раз плюнуть. Бесконечно делаться пойманным с поличным ему изрядно поднадоело. — На этой неделе дожди, — буркнул багровый от стыда Генри. — Н-но на следующей… На следующей я обязан туда съездить. — Ты не то что овощ, Хен, — покачала макушкой жена, отстранившись. — Ты уникальный, мать его, баобаб. Угораздило ж связаться с тобой в молодости! — Разве в моём желании присутствуют звоночки неадекватности? — поинтересовался мужчина. — Предлагаешь мне поделиться главным недовольством? А затем перечислить менее значимые? — сложив на груди руки, выдала супруга. — Ну-у-у, во-первых, ты хер клал на семью, Генри. Во-вторых… Жестом Эмили попросил замолчать. На кухне в этот момент дети соревновались за последний кусочек бекона, шипело раздолбанное радио. — Я не знаю, — полушёпотом выпалил Генри, попробовав собрать силы в кулак. Не нуждаясь в продолжении плаксивой речи, Джен вразумила, о чём снова пойдёт речь. О ком, вернее выразиться. — что с ним творят… там. Прикажешь забыть? Двадцать четыре с половиной года моей взрослой жизни, Дженнифер. — Гораздо лучше забыть о семье? — тем же шёпотом отозвалась женщина, чтобы младшие не услыхали их ругани. — Обернись вокруг, бога ради! Чарли изо дня в день всё печальней. Сэм живёт с повышенной тревожностью, кричит во сне от кошмаров и выплёскивает досаду и боль на окружающих. Про Майка и говорить нечего — дитя угрюмости! И на себя посмотри, — она, помешкавшись, погладила Генри щеку, на что он, к её удивлению, не отпрянул в отторжении. — Бессонница, потеря аппетита, нервозность, апатия, приступы паники!.. Нам следует держаться вместе, Генри, — надтреснуто проговорила Джен. — Не воротить прошлое… Лучше от такого не будет. Часы будто бы затикали громче. А с кухни раздался хохот Сэма, который припоминал смешную шутку. Проведя пальцем по нижнему веку, по мешкам, образовавшимся от недосыпа, Генри зажмурился на мгновение, собираясь с духом. Жена казалась как никогда подавленной, словно до сего дня утаивала в душе загноившуюся боль, скрывала после тех самых событий, разделивших жизнь на до и после. Забравших с собой в прошлое беззаботность, благоразумие и какое-либо понимание в отношении друг друга двух супругов. Надо было идти ужинать. Вернуться к родным юношеским лицам. Да смелости не хватает, а диалог чувствуется незаконченным. — У Чарли и у Сэма есть ты, — произнёс Генри. — У Майка есть мы все. У тебя есть твои дети и я, пускай от меня больше хлопот, чем пользы. А ты есть у меня, — он стиснул зубы, не силясь вспоминать о тех губительных ранах, моральных и физических, нанесённых ему минувшей зимой. — У него никого нет. Больше нет. Понимаешь, почему я хочу увидеть его? Мне боязно, Джен, а он спустя столько месяцев наконец увидит меня… Убедится, что я в порядке. Поверит в то, что ещё кому-то нужен. — Генри. — Я же сам его угроблю, если исчезну из его памяти, — Эмили дрогнул. Ладони вспотели. Полгода прошло. Шесть с лишним месяцев. Генри пересекался с ним, со своим палачом, на грёбаном суде. И более ни разу. — Если отрекусь. «Ты угробишь и семью свою, страдания которой игнорируешь», — сказал он себе сам, но быстро изгнал гадкую мысль из башки. Проводить в её компании одинокие вечера он не вынесет. Один в доме, переполненном людьми. Забавно. — Я себя убью наверное, — проскрипел Генри, сглатывая комок слёз. Блять, он сказал это вслух. «Какой же я ублюдок». Он вслух это сказал, ёб вашу за ногу. Уставился на жену. Ну, как обычно. Конец дня оборачивается слёзной истерикой, которую вынуждены лицезреть Джен, Шарлотта, Сэмми и Майкл. Созерцать банальную трусость и слабость любимого папочки, справедливого дядюшки Генри. — Я себя убью. — Прекращай. — Он, видимо, пропустил, когда Дженнифер успела вновь приблизиться к нему. Пялясь в пустоту, Эмили не воспротивился ласке, и тогда женщина обняла его за плечи. Нежно, бережно, с неутомимым трепетом. Джен любила, несмотря на отбитость мужа и проблемы, что тот навлёк на семейство. — Баобаб ты мой неповторимый. Кто тебе даст себя убить, дурачок? Вот дудки. Ты не бросишь меня вдовой. И ребят не оставишь, верно? Правильно говорю? Генри кивнул без энтузиазма, всё не решаясь прижать к себе Джен теснее. Мысли. Навязчивые мысли. Они ведь давно с ним. Почему приспичило озвучивать их в этот вечер? — Подумай не о себе в первую очередь. И, ладно, даже не о нас, — внезапно начала Дженнифер, поглаживая супруга по волосам на затылке. — Об Уильяме подумай. Тебе явно симпатизируют терзания о нём. Ими занимаешься круглые сутки. Ты должен жить, Хен, — сказала женщина, игнорируя напрашивающиеся на глаза слёзы. Здесь лишь ей осталось разреветься, как же! — Ради нас и ради Уильяма. Представь, что с ним станет, если он узнает о том, что ты из мира нашего сгинул, ну? Соберись, живо. «Себе противоречишь, — прозвучало в подсознании Эмили-старшего. — Жаждешь уберечь его и семью, но всерьёз твердишь о самоликвидации». — Пойдём ужинать, — призвала Джен Генри, который мыслями был далеко-далеко-о. Стеклянным невидящим взглядом таращился в стену, чересчур отчуждённый. Коричнева радужки утратила былую живость. Навеки потемнела. — Пойдём-пойдём, — плавно подтолкнула к выходу из гостиной, и Эмили, наконец, сдвинулся, потащившись в ванную комнату помыть ладони. Провожая мужа сожалеющим взором, женщина убрала выбившуюся прядь волос за ухо, так и приложившись к стене, обвешанной фотографиями. Им — большей их части — не меньше года. Они — светлые воспоминания, точно тускловатые лучи солнца, пробивающиеся сквозь густые тучи. Тучи. Грозы. Гром. Бух-бух-бух. Бух... Бух... Бух... Шаги её тяжёлые. Вес тела казался непосильным для подгибавшихся на ходу конечностей. Что-то громыхало. Грозы. В апреле уже начались грозы. Ноги не слушались. Но она шла. И Генри шёл рядом. Поправившийся, способный пойти на решающий дальнейшую судьбу не только подсудимого, но и их всех суд. Джен стискивала пальцами ледяную ладонь мужа. А он не стискивал её в ответ. Взгляд его ничего не выражал. …она не позволила себе поддаться страху и сжирающей заживо горечи. Вздохнула, расправив плечи, и немедля возвратилась на кухню, где был уже Генри. Где гоготали не замолкающие Чарли и Сэм и где своим присутствием обнадёживает Майк. Где кипит жизнь, переливающаяся во всех цветах радуги. Как когда-то.

***

Тень, склонившаяся над ним, сперва не обладала ни коими выразительными чертами. Размазанный в мутной пелене сновидения силуэт. Генри не мог определить, правда ли он спал. Потому что воспринималось происходившее как явь. Неподдельная. Мурашки, бегущие по телу. Темнота в спальне, создающая таинственные образы. Страх, перекрывший доступ к кислороду. И боль в области живота. Тень приобретала чёткость, становилась пугающе реалистичной. Её дыхание ударяло в нос — смрад трупов маленьких детей в костюмах аниматроников. Фредди, Бонни, Чика и Фокси. Четверо ребят — четверо зверят. Я схожу с ума. Я схожу с ума. Я схожу с ума. Ясхожусумаматьвашу… Тень теперь язык не поворачивался назвать обычным силуэтом, образом, размытым нечто. Тень была человеком. Человеком высокого роста с тёмными волосами и серыми глазами. Он склонился над ним. Так низко. Так близко. Генри отчётливо захотелось шевельнуться. Обхватить чужие тощие щёки, податься вперёд, соприкоснувшись губами. Но не выходило. Его будто пригвоздило к месту, и даже мизинец не шелохнулся. Он не двигался. Он парализован. Тонкие губы нависшего над Генри мужчины расплылись в кривой улыбке. Которая медленно растянулась аж до ушей. Походила скорее на оскал голодного хищника. Нечем дышать. Нечем дышать. — У Хен-Хена дырка в животе, — проворковал чужак, наслаждённо ухмыляясь. Острая боль. Жгучая резь. Горячая тёмно-бордовая жидкость, просочившаяся вязким потоком. Кажется, это происходило снова. Точь-в-точь как тогда. Воздух, чёрт подери. — Чего буянишь, милый? — спросил Дэйв, а пальцы его тут же вцепились Эмили в горло. — Нравится возвращаться туда по ночам? Не упрямься. Дорогой, тебе же нравится, я вижу. Быть с нами. Вечно. Быть и любить. Тебя будоражит нужда в нас. Будь твоя воля, ты бы растерзал меня и Уилла в одолеваемых тебя пылких прожигающих чувствах. Мы по-прежнему рядом. Будь с нами. Будь и люби. Ты же хочешь. Нет, пожалуйста. — Держи и не отпускай. Пожалуйста, нет! — Держи и целуй, чтоб душа твоя была спокойна. Наслаждайся нами, пока твоя безрассудная похоть не сведёт к чему-то трагичному, как в прошлый раз. Зимой. Замолчи! Хватит! Воздуха… воздуха, боже милосердный! — Ведь в этом есть суть великолепного Генри Эмили! — Генри!!! Генри-Генри-Генри-Генри! Нет! Не умирай! Н-не п-покидай меня!!! Не б-бросай… Пожалуйста! Пожалуйста, Генри…! ты бросил — Не оставляй меня одного. — Ты наш чёртов уникальный феномен! Не я. Ты. Ты, трусливый выродок, ты наше грёбаное недоразумение! — умалишённо хохотал Миллер с пеной у рта. А пальцы всё душили. — Не оставляй… оставил — Мне страшно, блять. М-м-мне… Холод. Боль. Холод. Боль. Вдруг жар: исчезнувший воздух. Нет воздуха. Пошевелиться так и не получалось. Боль. Холод. Боль. Судорога. Судорога. Ясная боль, продирающаяся в сознание. Через пелену беспамятства. Тело вздрогнуло, и Генри как водой окатило. Тотчас выступил крупными каплями ледяной пот. Ошпарило губы, веки, лоб… Генри подпрыгнул на постели, хватаясь за неподлинную явь, вдыхая полной вздымающейся грудью. Воздух. Прохлада. Свежесть. Хрипы прервались сдавленным кашлем. Уткнувшись в подушку носом, Эмили приглушил громкий звук, рывком скидывая затем одеяло на ноги. Серая футболка прилипла к спине. Опасливо зыркнул на Джен, лежавшую справа. Женщина спала. Чудом удалось не разбудить её прерывистым тяжёлым дыханием. Генри убрал взмокшие волосы с лица. Будильник на тумбе показывал без двенадцати четыре. Осушив стакан воды, стоявший на той же прикроватной тумбочке, Эмили бесшумно улёгся головой на подушку, широко распахнутыми глазами взирая на белый потолок. Никаких теней, ибо окна зашторены. Никаких силуэтов. Никаких… старых-добрых друзей. В спальне пусто. Лишь он и Джен. Забурлило долгожданное умеренное спокойствие, поэтому спустя минут пять Генри сумел восстановить дыхание и угомониться. Ничего. Ничего и никого. Никто и ничто не грозит. Он один там, чтоб вас. Он корчится в муках одиночества. Если Генри настолько доводят ночные кошмары здесь, в собственном доме, где Эмили с женой, родными детьми и стариной Майком, то каково ему в столь отдалённой точке от них?.. Без близких, без полюбившихся краёв? Будьте вы прокляты, он обязательно убьётся раньше Генри, пока будет тухнуть вдалеке. Чёрт, чёрт возьми…! Безрассудство. Он не пойдёт на безрассудство, не так ли? Генри Эмили ляжет спать сию секунду. Бредни разума стоило отложить в долгий ящик. Надо закрыть глаза. Надо уснуть. Уснуть до позднего утра. Пускай сон не настигнет, и Генри уверен в том. Пускай за пределами дома светало. Пускай настойчиво крутились в мозгах шестерёнки. Идти на отчаянный шаг Генри не собирался, да? Не сегодня. Не в этом часу. И не в его смену. Нет. Нонсенс. Его тупые неисполнимые желания будут благополучно засунуты в задницу и позабыты. Как минимум до следующей недели. Устроиться поудобнее и сосчитать до ста. До ста и заново. До ста и заново. Раз, два, три, четыре, пять… «Я конченый кретин. Обдолбанный олух». — уголки губ изогнулись в кривоватой лыбе. Генри зарылся физиономией в холодную наволочку подушки, потянув на себя край одеяла. Шесть, семь, восемь, девять…

***

В пять часов и девять минут утра он выехал из дома. В прояснение этого дебильного поступка, граничившего по уровню идиотизма с решением кинуть однажды Дэйва наедине с Майком и упокоенной Лиззи в имении Афтонов, Генри положил в спальне на тумбу записку, адресованную Дженнифер.       «Не сомневаюсь, ты считаешь меня ублюдком, больным эгоистом. Я того не отрицаю, Джен. Как бы я ни старался изгнать привычку затевать никудышные затеи, она, эта никчёмнейшая затея, так и не дала мне отключиться в четыре часа утра. А я правда призывал себя не думать о ней, клянусь тебе. План именно тот, который ты уловила — я поеду в Прово. Я болван. Я трусливый выродок. Об заклад бьюсь: любое клеймо, какое ты дашь, будет мне соответствовать. Тащиться туда сутки и ещё часа три. Наверное, я псих. Такой же псих, как Уильям. Я пойму, если ты рано или поздно сплавишь меня в тот же психиатрический госпиталь. Но я реально не могу дальше существовать в неведении. Я навещу его. Сам, поскольку ты и Майк не горите особым желанием. Или, если персонал не позволит… (сплошь перечёркнуто), в общем, я сделаю всё возможное, дабы навестить его. И потом незамедлительно вернусь.       Это займёт дня три. Скажи, пожалуйста, чтоб Шарлотта не переживала сильно, хорошо? Я вас люблю, Дженни.       P. S. Не пытайся оповестить госпиталь о моём приезде. И не заставляй их пинками выдворять меня за порог, прошу тебя. Вряд ли я делаю что-то скверное и незаконное, верно? Я вовсе не намерен организовывать супер побег для серийного убийцы всея Юты. Нет повода наводить кипиш. Люблю тебя, дорогая. Скоро увидимся. Твой баобаб».        В заправленной машине две разные по размеру сумки. В первую Генри сложил немногочисленное шмотьё в виде пары белых рубашек с короткими рукавами, свитера, белья. Захватил книгу Роберта Стивенсона — может, за неё он не примется в ближайшие три дня, но лишний способ отвлечься определённо не помешает. Также из кухни Генри взял немного фруктов и воды. Собственно, на том всё. Вторая сумка была совсем крохотной, так что в неё уместились только бумажник, документы и спички. Дорога предвещала быть длинной. По бесконечным просторам, пустоши, проезжая мимо мелких городков наподобие Ла-Веркина. Без компании какого-нибудь спутника, в пекло и жару. М-да, июнь-месяц не очень-то подходил для дальних странствий на автомобиле. Дожди повысят влажность, и воздух будет непереносимо душным. А вдобавок проклятые остановки в мотелях. До чего чудно. Тем не менее Генри уже в пути, сулящем перечисленные неприятности. Об этом терзаться надо было в четыре утра, когда он валялся в постели, прокручивая в голове план поездки. На заправках тормозил трижды за день. Около некоторых, благодаря удачно сложившимся обстоятельствам, располагались кафе с быстрым питанием, и удавалось перекусить. Непринуждённо глядя в окно на завораживающий пейзаж — протянутые вдоль горизонта грязно-желтоватой кривоватой линией горы — Генри глушил зудящую нервозность восторгом. Час за часом езды воодушевление отправлением в противоположный конец Штата стремительно тускнело. Казистый ландшафт переставал радовать. Солнце слепило, а следом небо затягивали серым полотном тучи, поливал быстрый дождь, и облачность рассеивалась. Генри сбился по карте где-то после полудня, проехав большее расстояние, чем требовалось. Пришлось кататься в объезд. Ближе к вечеру его накрыло пуще: он будто очнулся. Осознал, что прётся едва ли не на две тысячи мили от Харрикейна, от жены и детей. Что не пребывает в точной уверенности касаемо своего направления — мог ведь сбиться повторно. Слава святым, нашлись ориентиры; в половину двенадцатого ночи Эмили набрёл на мотель в Богом забытой глуши. В выданном номере, отлёживаясь на жёстком тонком матрасе, на кровати с выпирающими пружинами в затхлом пыльном номерке, он остепенился. Смысл сожалеть? Не возвращаться же назад. За плечом восемнадцать часов практически беспрерывной дороги. Ехать до пункта назначения предстояло примерно одну треть пройденного. Дженнифер дозвониться в мотеле не попробовал. И стоило ли? — так и так из телефонной трубки будут раздаваться сплошные проклятия. Сон был тяжким. С трудом оклемавшись к восьми утра, он продолжил путь. Ад утомляющих одиночных похождений закончился в 15:08 шестого июня. Указанное циферблатом на вспотевшем запястье время являлось пиком блаженства, ибо в этот пробитый час запарившийся, сонный и измученный Генри завидел знак:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПРОВО, ШТАТ ЮТА»

Поначалу он решил, что то был мираж. Город был похож некоторыми постройками на Харрикейн. Жилые дома в основном в три-пять этажей. В центре всё течёт чуть быстрей, нежели на окраине. Проезжают старенькие автомобили. Генри застал Прово пасмурным, несколько унылым. Горожане казались наиобычнейшими. На заднем фоне скромных зданий вырисовывались грубые очертания гор. Подле них находился упомянутый Эмили в беседе с Джен Университет Бригама Янга. Разумеется, Генри пока не намеревался в будущем отправлять сюда Шарлотту и Сэма учиться, он всего-то ляпнул несуразицу. В этом городе его интересовало отнюдь не учебное заведение. В этом городе интересовало кое-что иное. Поплутав по улицам Прово под словно налившимся свинцом небом, Генри очутился-таки на Ист-Сентер-стрит, 1300. Попал туда, куда и необходимо было попасть. Стоит ли говорить, что за сорок четыре года прожитой им жизни Генри Эмили никогда не бывал в психиатрических клиниках? Будучи мальчишкой, он уж точно не посещал их на летних каникулах в качестве отдыха. Оттого созерцать психиатрический госпиталь Юты воочию было… странно. Странно и непонятно. Припарковав машину поодаль, Генри несколько минут не был в состоянии подступить поближе к забору, огораживавшему территорию, и главному невеликому зданию. Воображение Генри поддерживало мифы касательно подобных заведений, вроде того, что мрачные, обшарпанные стены отделений спрятаны от очей людских высоченными воротами, не пропускавшими в приют больных ни единой души. Что в коридорах и помещениях во всю суетятся санитары в белых халатах, а сумасшедшие пациенты носятся туда-сюда, сбегают, прячутся в тёмных уголках лечебницы, отдирая то тут, то там потрескавшуюся штукатурку. Когда же Генри всё-таки рискнул, глубоко-глубоко вздохнув перед этим, пересечь порог сие заведения и оказаться фактически в изолированном от внешнего воздействия мирке психически нездоровых, он выяснил, что половину его сфантазированных сказок можно отбросить смело и навсегда. Помещение регистратуры было просторным и светлым. Не валялись на чумазой плитке матрасы для тех, кому не досталось койки в палатах. Нет. Вокруг достаточно убрано и чисто. Генри столкнулся взглядом с парой-тройкой лиц сотрудников госпиталя в белой форме, которые говорили о чём-то около приставленной к стене скамьи. Неподалёку от той находились двери в приёмное, судя по табличке, отделение. Какие-то другие двери расположены прям напротив входа. Эмили передёрнулся и сглотнул. Несмотря на благоприятную обстановку, атмосфера явно отличалась. Витал в ней непривычный запах — зловоние спирта, антисептика, хлорки и шприцов. Чёрт, помнится, десятилетний Генри на дух не переносил уколы. Россыпь мурашек покрыла коркой кожу под лёгкой рубахой. Совладав с напряжением, Генри поправил причёску, проморгался и, огибая работников, направился к столу регистратуры. Не зря ж тащился сюда сутки с хреном, чтоб вас. Уйти прочь в истерике — этого не доставало! — Кхм, простите, — Генри прочистил горло, обращаясь к низковатой русоволосой женщине лет тридцати, а того и младше. У глаз у той уже приметны были морщины, отчего Эмили снова шумно сглотнул. Её одеяния представляли собой лишь белёсого цвета форму. Безусловно, во многих больницах что халаты, что комнаты, что коридоры имеют преимущественно белый окрас, однако здесь это не понарошку трепало нервы, и складывалось впечатление, словно занесло Генри в самый натуральный дурдом. — Чем могу вам помочь, сэр? — женщина услужливо улыбнулась, как делали за столом регистратуры в каждой треклятой больнице. — М-меня интересует возможность, м-м-м, посетить. Одного из пациентов этого заведения, — кое-как проговорил Эмили, не сводя взора с паутинистых морщин на лице не настолько «зрелого» для них человека. — Кого вы предполагаете навестить? — На автомате задала вопрос Лара Мур, исходя из бейджа на груди. «Сдрыснуть бы с этого кладбища для обречённых душ прямо сейчас», — Генри подавил дрожь в плечах, унял вихрь эмоций и ровным голосом произнёс: — Афтона. Уильяма Афтона. Женщина на протяжительную минуту опустила взгляд, выискивая надобные бумаги среди прочей мутотени на рабочем месте. Озираясь по сторонам, Генри надеялся выискать ещё какого-нибудь посетителя, но в помещении не сотрудником был он. И всё. Посмотреть на содержимое бумаг, раскиданных по поверхности стола регистратуры, не позволяла высокая стойка, потому Генри просто отвернулся в сторону запертых дверей, над которыми отсутствовала, в отличие от вторых у стены со скамьёй, определяющая табличка. Воображение создавало причудливые сюжеты. Словно за дверьми шастают босые, тощие, что кожа да кости, психи, бьющиеся о что бы то ни было распростёртым в месиво лбами. Генри даже почудилось, будто слух его уловил утробные стоны пациентов. Он сильно укусил себя за щеку, призывая не забываться. — Кем приходитесь пациенту? — механически уточнила женщина за стойкой, оторвавшаяся от перебирания бумаг и документов. — Родственник? — Близкий друг, — ответил ей Эмили, покосившись туда, где мгновение назад слышались хрипы душевнобольных. Хрипы. Но ему всего-навсего показалось. Между тем через двери, ведущие в «Приёмное отделение», в помещение вошли ещё двое. Светловолосый широкоплечий мужчина старше сорока и долговязый кудрявый брюнет, которому максимум стукнуло на днях двадцать. Судя по внешнему виду обоих, они уже не были обыкновенными санитарами. — Для тяжелобольных выделено определённое время посещения близкими и родственниками, сэр, — сказала сидящая на регистратуре, вновь призывая к себе внимание. — Посещение также происходит при особых условиях, не дольше получаса. Навестить пациентов представлена возможность с десяти до одиннадцати часов утра и с часу до двух после полудня. Сожалею, но сегодня мы не можем организовать вам встречу. Проклятье. Небеса что, издеваются?! Генри коснулся смявшегося воротника. Шею окатывал пот. — А сегодня вечером, мэм? — с надеждой спросил он. — Вечером не найдётся выделенного времени?.. Женщина покачала головой: — Такая возможность предоставлена обычно по воскресеньям. И в праздничные дни, — она убрала со стойки вытащенные бумаги обратно в ящик. И снова сверкнула белозубой улыбкой. — Вы можете прийти завтра, и при заполнении нужных бумаг мы выделим вам ваши полчаса. — Дорогая Лара, — вмешался в разговор светловолосый мужчина. Он встал слева от Эмили, ласково взглянув на Лару. А Генри чуть было не задохнулся от возмущения. — Этим пасмурным днём ты необычайно прекрасна! Вечерний поход в кафе всё ещё в силе?.. Та смущённо хихикнула, убирая русую прядку за ухо. Щёки её налились краской. И сразу царившая в стенах заведения тревога будто бы сгинула. Но в Генри она сохранилась. — Если ты не надумал заместо свидания заняться всякими делишками в госпитале, — приторно-сладко заговорила Лара, избавляясь от любезной маски обслуживающего персонала. И напрочь забывая об Эмили. — Как договорились? В шесть? Ни раньше, ни позже? — Само собой, — мягко произнёс врач. Да, чёрт бы его побрал! Он действительно был здешним психиатром. Не упустить статный вид человека, имеющего не абы какую должность. Да и взгляд. Генри не объяснил бы, если б кто попросил, как по взгляду и физиономии он узнал, что мужчина врач. Эти заострённые черты, почему-то смутно знакомые. Этот взор, изначально напоминающий беспочвенную безмятежность, а на деле таивший, что бездонный океан, неизвестные ни Генри, ни окружающим секреты познания. Лицезревший и внимавший больше, чем взор человека, необузданного наукой своей психики. Естественно он психиатр. Эмили пронюхал о том до того, как сумел повнимательнее изучить мужчину внешне. Светлая причёска с пробором набок, проявленные тени нижних век, выделяющиеся скулы, явственная бледнота, которую подчёркивает белоснежный медицинский халат. Одновременно простой, как встречающиеся на улице прохожие, и не похожий на тех. Должно быть, первого все же побольше будет, ибо Генри видел людей с этакой внешностью, с такими же яркими чертами лица, тонкой улыбкой, волосами. И с таким же голосом — с хрипотцой. Вернее, видел, кажется, он наоборот не достаточное количество людей, схожих с этим… Может, один или два… Искоса Генри глянул на бейджик на халате стоявшего рядом... ... и не ошибся: это действительно был психиатр. Да и не прогадал в том, что видел схожего, а точнее, этого самого человека. Видел не однажды. — Стэнли. Ты, что ли? Мужчина, на бейдже которого он был представлен как Ст. Ливз, вопросительно обернулся на Генри. Чего Генри не удосужился сразу обратить внимание на имя здешнего специалиста? Тот, лишь посмотрев на окликнувшего его посетителя, переменился, приподняв брови. — О, суженый моей сестрицы, — мгновенно отвлёкшись от женщины Лары, Стэнли откровенно удивился наткнуться на Эмили здесь. Они обменялись недоумевающими взорами, не додумавшись протянуть друг другу ладони в знак приветствия. Улыбка сползла у Стэна с губ. — Как дела? — поинтересовался неожиданно. Видимо, соизволил припомнить, что полгода назад Генри не хило проткнули ножом брюхо и что было бы славно полюбопытствовать о здоровье. Генри изумлённо перевёл дух. Стэн Ливз. Он, его братец просто-Дэн, Том и девятнадцатилетний Эмили были теми, кто нашли в сточных водах выбросов канализационных труб верно разлагающееся тело Джона Боннара, однокурсника, приятеля и достойного товарища. Даже такой инцидент не повлиял на отношения Генри со Стэном. Пересекались они на застольях семьи Дженнифер, но тесно не общались. Мужские беседы не заводили, редко сталкивались без повода. Последняя их встреча была на седьмой годовщине свадьбы Джен и Генри, поэтому про судьбу её брата мало что было известно. И вдруг на тебе. — Нормально, — отозвался Эмили отстранённо и сухо. Данного расклада событий он вот никак не ожидал. Зато Стэнли нашёлся довольно скоро. И бесцеремонно взялся за его локоть. — Этот молодой человек со мною, Лара, — заявил он, одарив очаровывающей улыбкой заинтригованную происходящим Лару. Бедная. Скорее всего, здесь так скучно и тоскливо, что похожие стычки крайне её веселят. Она обожающе таращилась двум мужчинам вслед, пока Стэн волочил за собой Генри, исчезая в дверях загадочного прохода. Генри был озадачен. Оторопел. Но, признаться, появление этого человека отлично играло ему на руку, ибо с помощью него он в данную минуту спокойно проник на территорию психиатрического госпиталя. А что? Никаких нарушений. Двери без таблички вели в узкий длиннющий коридор, по которому, как рассказал мимоходом Стэнли, они дойдут до его личного кабинета. Похоже, неплохо здесь устроился братец Джен. Он в исправной работе сие заведения явно не последняя пешка. Может, Уильяма Генри и не навестит. Но выведать о порядке проживания тут нездоровых стоило попытаться. Стэн несомненно в курсе подробностей, иначе быть не могло. Жалюзи не позволяли уличному свету проникать в помещение, оттого кабинет был погружен в полумрак. Широкий письменный стол, заваленный бумагами, разбросанные ручки и карандаши, стоящие кружки из-под кофе на краю. Не скажешь, что это место деловитого врача с высокой квалификацией. Портреты знаменитых психоаналитиков на стенах, шкаф вдоль одной из них, сплошь заставленный книгами. Генри в своём доме никогда не имел огромного книжного шкафа, набитого битком. Рот его непроизвольно приоткрылся. — Некоторое имение моей библиотеки, — произнёс Стэнли в ответ на немое восхищение Эмили. — Совру, если буду утверждать, что понимаю в их содержании абсолютно всё. Кляйн Мелани, Райх, Эрнест Джонс — это не хухры-мухры. Генри неловко потоптался на месте, а Стэн неспешно уселся за стол. Подтянул кружку, обнаружив то, что она пуста, и отодвинул её обратно, поджимая губы и складывая пальцы в замок. — Эти книги… Все о психологии и психиатрии? — Конечно нет. Есть математика для слабоумных, есть букварь, азбука, — шутливо посмеялся брат Джен. Генри негодовал: как он умудрялся быть беспечным в таком-то местечке? Вёл себя, точно они где угодно, но не в одном здании со психами. — Завалялся поди среди прочего словарик небольшой. С французскими словами и выражениями. От скуки средство, mon ami , всё от скуки. — Давно работаешь тут? — поинтересовался Генри, отходя и присаживаясь в чёрное кожаное кресло с металлическими ножками напротив Стэнли. — Лет десять примерно. Или даже четырнадцать. Психиатр, но горазд и на услуги психотерапевта. Мой второй дом, — гордо отозвался тот. Убрал кипу бумаг в нижний выдвижной ящик стола. — Первый дом в Харрикейне, а третий — квартира. Я в ней нечасто тухну. Обычно прямо здесь, — провёл он кистью по кабинету. Жуть какая. Торчать там, где взаперти держат ненормальных стариков и взрослых. Эмили поудобнее устроился в кресле, положив руки на такие же металлические подлокотники. — А-ам, а-а с семьёй? Как дела обстоят? У тебя же есть своя семья? Стэнли уставился на него как на недалёкого. — Будь у меня семья, Эмили, я бы заигрывал с той милой дамой на стойке регистратуры? — Генри понятливо хмыкнул, стыдливо краснея. — Нет её, семьи. Да я и не горю желанием. Если найду комфортную для себя женщину, которой и со мной и моими повадками будет комфортно, то что-нибудь да будет. Пока что-о-о… — протянул Стэн и пожал плечами. Генри скупо ухмыльнулся. — Я тебя не с первых секунд узнал. В молодости ты был совершенно другим, — в свои двадцать старший брат Дженнифер являлся грубоватым нервным пареньком, обладающим лохматой светлой шевелюрой, небрежной чёлкой набок и склонностями почитывать своеобразные журналы. Сейчас же… Перед Генри, как он решил, сидел по-настоящему реализованный в жизни человек. — Не подозревал, что ты нынче важная шишка. — Насчёт меня у папы было меньше всего ожиданий, — смешком выдал Стэнли, подпирая подбородок кулаком. — Коротышка-Стэнли. Разгильдяй, маленький извращенец и забияка… — Джен рассказывала об этом, — проговорил Эмили да осёкся. Мало ли — не утратил родственничек его жены умения раздражаться? Но Стэн не сказал ничего. Возможно, пропустил произнесённое собеседником мимо ушей. Подкинул в воздух теннисный мячик, неизвестно как взявшийся в его левой ладони, и, закинув ногу на ногу, слабо прищурился. — Как она, кстати? — Порядок, — «Вряд ли. Ой как вряд ли». Спустя полгода после случившегося… Спустя столько времени. Джен Эмили была не в порядке. Все Эмили были не в порядке. — Наверное, я бы смог её как-то подбодрить, — задумчиво пробормотал Стэнли, расстёгивая сверху халат. Видимо, ему было ясно, что Генри солгал этим «Порядок». — Но ты не за этим сюда приехал, да? — Да. Вообще-то… — он запнулся, тщательно подбирая слова. — Вообще-то мне надо спросить у тебя, — «О человеке, который почти меня убил. И на которого мне, вопреки тому, отчего-то не плевать». — Ты не знаешь… Не вникаешь в то, что творится среди ваших тяжелобольных? Мужчина шмякнул теннисный мяч о стену, подвигаясь плотней к столу. — Я ими не занимаюсь. В плане того, что не консультирую очно. — То есть не знаешь? — То бишь знаю. Но не много. На кой ляд тебя волнует это? Он более не возился с хламом и безделушками. Взирал только на Генри, выжидая, когда тот прекратит тянуть резину. Неужто ехал сюда чёрт пойми сколько, чтобы разглагольствовать не по делу? — Мне кажется, ты уже в курсе, зачем я это спросил, — возразил Эмили, вжавшись в спинку кресла. — У меня же на роже написано, разве нет? Бессмысленная болтовня стихла, и в кои-то веки они завели диалог о терзающей теме. Стэнли дёрнул уголком рта. — Я уже в курсе, зачем ты это спросил, — произнёс он. — У тебя правда на роже написано. Но чего ты тогда маячишь, Генри? — собеседник настороженно нахмурился. — Тебя не заботят наши тяжелобольные. Ты хочешь спросить о конкретном. — А я… Да, — Генри выпалил это как-то стыдливо, из-за чего поразился себе самому. Чего скрывать? Он настолько привык таить и не договаривать, что не умеет по-другому? — Я далеко. Я вечно не рядом с ним. Я не знаю, что происходит, пока… пока меня нет. — Ничего противозаконного, — заверил Стэнли, подбадривающе улыбаясь. И Генри знать не знал, что брат Джен способен улыбаться столь добродушно. — И ничего стоящего, я прав? — Эмили передёрнулся. — Ничего того, что помогло бы. — Слушай, умник, — Стэн наклонился ближе, сцепив пальцы. — Тебе родным разговорным объяснили, что сегодня ты не навестишь его. Я вижу, что ты начинаешь нести провокационную ересь. Потому разъясню, — быть может, Джен звонила ему предупредить о приезде мужа. Вероятно, он понимал и сам, в каком Генри подвешенном состоянии. — Мы стараемся предпринять всё, что в наших силах. Ты же не имбицил, ты же осознаёшь, что Афтон не в числе алкоголиков посещает групповые сеансы. И не в числе стариков с деменцией и маразмом. Он — отдельная подгруппа. Единичный случай. Такой пациент — редкость. И не для одного нашего неродимого госпиталя. Таких таблетками не вылечишь, — огласил Стэн вслух, и его слова Генри воспринимались словно смертный приговор. — За такими наблюдают. И очень-очень немало. Чтобы разобраться, что да как. — Я хочу знать, как за ним наблюдают, что делают и чем лечат, — процедил Эмили. — На что твои коллеги пойдут, чтобы якобы разобраться, что да как, а? — Вылезай, пожалуйста, из средневековья, — велел брат Джен, оперевшись локтем о спинку стула, склонив макушку вниз и вправо. Разглядывая заинтересованно. — Мы не ставим эксперименты на людях, а у тебя знаешь что? Задатки паранойи. Не хочешь проконсультироваться? — А тебе лишь бы денег на мне нажить, — буркнул Генри, согнувшись над коленями. — Обижаешь, — сказал Стэнли абсолютно не обижающимся тоном. — Мы созваниваемся с Дженни. Я хоть и стебусь над тобой, но она беспокоится, — он равнодушно принялся постукивать мячиком по столу. — Не за себя. И не за Уильяма. За тебя, Генри. Она говорила, ты кулаками по стенам бьёшь. И стираешь костяшки в кровь. — Что ещё она говорила обо мне? — коротко осведомился Генри. — Это всё. Эмили как ни старался уловить ложь, да так и не выявил её. Два варианта: либо Дженнифер действительно ничем больше не делилась насчёт Генри, либо Стэнли идеальный лжец. «Он же играется со мной, — всплыла в сознании мысль. — Ему небось потешно быть выше». — Ведь ты читал о чём-то таком, — неожиданно для всех, и для себя, зачастил Генри. — Зигмунд Фрейд. Том 3. Психология бессознательного. «Расщепление Я в процессе защиты». Ты читал об этом. — Тебе лучше уйти, — холодно прервал Стэнли. — Нечего шнырять по больнице. Не хиханьки-хаханьки. — Почему ты не хочешь приглядеться к нему? — Генри стиснул подлокотники кресла. — Я не уйду, если не ответишь. — Если не уйдёшь, тебя любезно вышвырнут за порог. Не держи меня за любителя золотых монет. Я вовсе не потому советую тебе уходить, — даже этому знатоку, кажется, не хватало терпения. — Ты можешь навестить Уильяма завтра. Или послезавтра. Или через год. Тебе не запрещено этого сделать. Но надиктовывать специалистам, как поступать и как проводить лечение, будь добр перестать. И не выкручивай мне руки. «Мозгов у меня вдвое меньше, чем у него». — принимал Эмили, не сводя с брата Джен глаз. Джен, твою мать. И не выкручивай руки. Джен. — Возьмись за его лечение, я тебя умоляю, — едва не прошептал Генри. — Я в курсе. Я тоже в курсе кучи вещей. И мне не требуется орлиный взор, как у тебя. Таких как он не лечат. И не лечили никогда. — Генри, для тебя счастьем должно быть хотя бы то, что его не посадили на электрический стул, — сказал Стэнли. — Шестнадцать подтверждённых жертв. И как минимум пять недоказанных. Шест-над-цать подтверждённых, Эмили. И в их числе Джон, если ты забыл. — Именно. Шестнадцать, про которых он ни черта не помнит! И про Джона не помнит. Это его расстройство подтвердили, и ты можешь узнать, как оно устроено! Тебе же, блять, нетрудно…! — У меня есть пациенты, — оборвал Стэн, морщась. — И есть дела. Честно тебе сказать? Мне не до этого расстройства. — Ну да. Я забыл, — с нервным смешком Генри откинулся на кресло. — Дела. Свидание в шесть часов. Важное дело. Я забыл, твою мать! Дело! Хоть куда! — Не истери. И не переходи на личное, хорошо? Я ведь не заостряю внимание на твоём дёрганье постоянном. Не хочешь на синдром Туретта провериться, случаем? Или ты всего лишь чокнулся? «Нет у меня ничего. Я здоров», — вертелось в голове. Но Генри не произнёс того вслух. Джен. Выкрутить руки. Выкрутить руки. Выкрутить, чтоб вас. — А ты, случаем, не хочешь обсудить моё «ненормально» с Джен? Думаю, она тоже была бы рада, если бы я вернулся домой. — Может, будет проще за шкирку вытащить тебя отсюда? — слащаво улыбнулся Стэнли. И не поймёшь, не слушая, что он выдал нечто недоброжелательное. — Позвони ей. — настаивал Эмили. — И сообщи хотя бы, что я рядом с тобой, а не посреди пустоши с пустым баком топлива. Можешь для приличия объяснить ей, чего я от тебя требую. Вам же нравится трепаться обо мне. — Я думаю, ты кукушкой двинулся за компанию с Афтоном, — под нос себе пробормотал брат Дженнифер, исподлобья глядя на физиономию Генри. — Ты не был таким. Лет в двадцать. Я помню, хоть и нечётко. Ты не был таким. — Я был молод, — отрезал Генри. — Ага. И без тика в башке, — хмыкнул Стэнли, швырнув теннисный мячик в пол и заложив руки за голову. — Хватит обо мне рассуждать. Позвони ей. — Позвоню, — кивнул мужчина, — Позже. — и никто при таком его звучавшем голосе не смел бы поторапливать. Даже Генри. — А сейчас, гм-м… Кофе?

***

«...прошу тебя всем любящим сестринским сердцем, Стэнли, дорогуша, — раздавался в телефонной трубке голос Дженнифер. Честно говоря, Генри был искренне счастлив услышать его спустя почти два дня. — Не недооценивай этого кретина. Он ведь и правда не уйдёт, ежели своего не добьётся». Стэн измождённо закатил глаза, барабаня пальцами по столешнице. На другом конце провода Генри распознавал шипящий лепет супруги. Той, которую он буквально кинул вчера, оставив несчастную записку. — Как ты с ним уживаешься, матерь божья? — возмущался Стэнли, повёрнутый к окну, дабы Эмили не бесил его собственной недовольной миной. Мужчина перешёл на неразличимый шёпот. — И какого хрена он тут делает? Не могла предупредить? — А ты наивно рассчитываешь, что я знала изначально? — Ясно. Послушай, я, если что, предлагаю, не навязываюсь. Просто у нас тут, думаю, вполне найдётся свободное место для среднепробематичного. Если хочешь… — Давай без этого, ага? Тебе отнюдь не сложно выполнить его просьбу. — Дженни, — Как можно мягче обратился Стэнли, и Генри слегка изумился этому. — Мы, на секундочку, не о зверушке толкаем речи. О больном человеке. Шестнадцать… — Я всегда относилась скептически к утверждениям Хена касаемо болячки Уильяма, братец. Но, как ты понимаешь, Уильям уже там, с вами. И вы будете, как бы ни хотелось, коротать бессонные ночи с ним в одном здании. Тебе нечего терять, не так ли? — Спорное заявление. — Ты умнее всех врачей в вашем госпитале вместе взятых. Я не лицемерю тут, ясно? Я серьёзно говорю. Кому под силу вникнуть… в то, что делается с нашим Уиллом, так это тебе, головорез. Ты наш грёбаный потомок Фрейда! — Ох, закройся. Я вообще не вникаю, что Афтон за фрукт. Он вполне может оказаться обычным социопатом. В трубку тяжко выдохнула Дженнифер: — Хену не докажешь. Поэтому, Иисуса ради, Стэн, попробуй. Это очередное исследование. — Вы сговорились, да? — покосился на Генри её брат. Эмили неприкаянно изучал книжные полки. — Напомню, что он в прямом смысле сбежал из дома, сперев проклятый автомобиль. И дотащился до тебя! Ты всё ещё воспринимаешь это как шутку?! — Ладно. Ладно, да. Я тебе верю. Но всё же, — опять зашептал мужчина. — Если что, я предупредил: у нас нынче палаты не забиты. Место найдётся, говорю. Ага? Хорошо? Прими к сведению. На протяжении двадцати минут они сбивчиво пререкались. А Генри молился, чтоб Джен, хотя бы из отчаяния, встала на его сторону и заставила Стэнли взяться за предложенное. К пяти вечера брат и сестра договорили. Распрощавшись, Стэн плюхнул телефонную трубку, таращась на Генри в непонятных эмоциях, которые выплеснулись с кратким: — Мне надо покурить. И выпить. Чего покрепче. — Что Джен сказала? — поинтересовался Эмили. — Закройся, mon cher ami. Лучше молчи, — он поражённо хмыкнул. — Ты феноменален. Ты довёл мою сестру до такого, чтобы она поддакивала тебе. Позволь спросить, кем был твой отец? — Ты рекомендовал мне молчать, — напомнил Генри, но на вопрос ответил: — Инженером. Как я. — А каковы с матерью твоей были его отношения? — Хорошие отношения, — заявил Эмили. — Никто никем не руководил. — Как ты такой уродился, блин? — Стэнли встал со стула, огибая стол слева. — Засранец. Манипулятор и гад. Ты же выкрутил мне руки только что. — он определённо был в бешенстве от этого. — Поставил в безвыходное положение. Которое не настолько уж безвыходное, если прикинуть. Но всё равно. Ты это сделал. — Значит, ты согласен? — затаив дыхание, спросил Генри. Сердце его замерло. — Возможно. Я подумаю, — процедил Стэн, боком облокотившись о стол. — Пересмотрю приоритеты, осмыслю это, но не сомневайся. Упрямство твоё я оценю по достоинству. — мужчина невесело ухмыльнулся. — Зря на инженера пошёл. Из тебя вышел бы шикарный психиатр. Ты страшный человек с чудовищным талантом доводить людей и добиваться своего. Руки выкрутил, сволочь… Ладно, к чёрту. Деньги есть? Снять номер в мотеле пригородном? — Есть. — Славно. Иди тогда. Всё, что я был намерен сказать, ты услышал. Я подумаю насчёт Афтона. — Стэнли, — шумно вдохнул Генри, и воздух скопился в горле, не давая секунду говорить. Настолько он был взбудоражен тем, что братец Джен почти согласен помочь Уиллу. Ну, во всяком случае, попытаться помочь Уиллу. — Спасибо. — Пока не за что, — изрёк тот, открывая ящик и вытаскивая пачку сигарет и зажигалку. — Свали, ей-богу.

Мне после твоего визита понадобится часовая медитация.