Уникальный

Парень пребывал явно не в восторге от предлагаемой Элизабет идеи. Отец, который был с ними сегодня и предыдущие несколько дней, вызывал гораздо более положительные эмоции. Да, он вряд ли представлял собой реализованного, духовно зрелого взрослого человека, не был тем, на кого Майк рискнул бы положиться в случае чего. Личность Уильяма Афтона неполноценна. Вполне вероятно, что Дэйв Миллер превосходил отца и в этом. Был стойким, самоуверенным кретином, который не смел даже думать о том, что какое-то из его преступлений завершится неудачно. Он поражал. Но оставался прежним выродком. Майкл не хотел вновь столкнуться с ним. Уильям-Дэйв был Майку не отец. И парню совершенно плевать на семнадцать лет своей жизни, канувшие в небытие, когда воспитывал его этот самый Второй отцовский образ. Тот контролировал, подчинял, никак иначе, он никогда никого по-настоящему не любил. Пока юноша выяснял у сестры на лестнице, на кой надо выпытывать правду и факты именно таким способом, Эмили и Афтон торчали в гостиной. Первый мерил шагами комнату. Уильям пристально изучал узор ковра, изредка обращаясь лицом к неспокойному Генри, озадаченному, вынужденному делать отнюдь не лёгкий выбор. Они потратили эти прошедшие дни на то, чтобы понять, какова природа Дэйва М. Они искали выход, служивший освобождением для Уильяма. Стремились предпринять что угодно, лишь бы его второе «Я» исчезло навсегда, слившись с сознанием. И что в итоге? Они намереваются совершить дурость ради чёртовых кровавых подробностей. Кто ещё поделится ими, если не опытный горделивый уродец? Генри был настроен серьёзно. А Уилл отчаянно желал завернуться в тысячу одеял, попросту исчезнув в них куда-нибудь, лишь бы не находиться здесь. Всё идёт не так. Всё как нельзя хуже. Элизабет должна была поверить, не идти напролом, Майк должен был не пускать эти убогие шутки, что часто вылетают из его рта, когда парень перенапряжён, гудящие в ушах потом следующие пять минут. Генри не должен был быть таким, чёрт подери, подавленным. Генри же столько раз выручал Афтонов, принимал верные решения, давал советы, необъятного значения поддержку. Почему этот каламбур вывел из строя даже его? На Уильяма он почти не заглядывался. Молча прислушивался к обсуждениям детей, то складывая руки на груди, то заводя их за спину. Уильям давно не созерцал Эмили в таком беспомощном состоянии. — Что может… пойти не так? — Афтон надеялся, что ему удастся изобразить убеждение в собственных словах. Надеялся, что Генри от такого станет чуточку полегче. — Я, наверное, не готов прям свободно давать ему показаться. Я не сдерживаю его со стопроцентной уверенностью. Но ведь вы все здесь. Что может пойти не так при том, что и ты, и Майк, и Лиз остаётесь рядом? В смысле, ну, ситуация более-менее под контролем, да? Неоднозначно пожав плечами, Генри плюхнулся в кресло, прижав ладони к лицу. — Не знаю, что из этого выйдет. Фразу: «Не знаю, что…» — он произнёс за сегодня слишком много раз. Это Уильяма настораживало. Неужели правда не знает? Как же страшно. — Мы доверяем друг другу, — ляпнул Афтон. Ясно было, что подбадривать у него мало получалось. — Поэтому нельзя сомневаться, т-так? Я не один. У меня есть ты. Есть мой сын и моя дочь. Генри, всё ведь закончится хорошо? Генри кивнул, но, одновременно с этим, слегка передёрнулся. Плечи Эмили заметно ссутулились. Никогда он не делался таким. Ощущение, словно по рёбрам бьют — Уильям привык видеть в Генри свет, самоотверженность, проницательность, бесконечную заботу. Генри любил, а это чувство было сильнее прочих. Он на что только не шёл, стоило делу дойти до необходимой помощи дорогому человеку. Ничто не было способно остановить Генри. Что же сейчас произошло? Вопросы. Вопросы… сплошные вопросы — Мне сон приснился ночью, — сипло заговорил Уилл, приметив, что Эмили находится совсем-совсем далеко, хотя сидит буквально в двух шагах от него. Уильям наивно пытался привлечь к себе внимание Генри. Он не здесь. Он о чём-то старательно думает, взвешивая за и против. Уильям был жутко напуган подобным его холодным поведением. Новость про сон тем временем была пропущена мимо ушей. — Дурацкий сон. П-похуже того, про который я рассказывал. Ну. Где дождь и лес. — неугомонно частил Афтон, не сводя глаз с узорчатого ковра. — Как мы с тобой лежим. В моей кровати. Как… — он сглотнул комок в горле. — Как ты обнимаешь. А я ни о чём не беспокоюсь и просто… Лежу около тебя, и мне хорошо. Затем откуда-то звучат сигналки. Полицейские. И мигает всё снаружи, свет через окно. Синий, красный… Мне во сне так страшно стало, — поделился Уильям, понимая, что Генри слушает его частично, вполуха. — Я знал, что они пришли за мной, но не знал, откуда правда обо мне стала известна полиции. Я испугался, спрятаться хотел, ужас накатил невыносимый. Казалось, единственное, что было в моих силах — это залезть в шкаф и сидеть там. А ты не отпускал меня. Держал, пока на первом этаже нарастал этот гадкий шум, пока они приближались. И ты так же молчал. Даже крикнуть тебе чего-то не выходило, воздуха не было. Ничего не б-… Один страх. Генри, ты так не поступишь? Ты ведь никогда не сдашь меня им? Вопрос сорвался по своему хотению. Уильям уловить его не успел в потоке размышлений и откровений. Генри наконец посмотрел в сторону Афтона. Улыбнулся успокаивающе, ибо обнаружил, что его тревожного Уилла конкретно понесло. Аж до тряски. Генри хотел отразить в улыбке умиротворение, теплоту, возможно некоторую безмятежность, дабы обнадёжить: мол, у нас с тобой всё по-старому, чего ты переживаешь? А глаза, однако, были печальны. Не успокаивала потому его улыбка, которая работала всегда. Сегодня она не выручала и не дарила уверенности в завтрашнем дне. Она с трудом растянута на губах. — Я не осознавал в полной мере, что ты не даёшь мне сбежать от них. Во сне, — вырвалось опять. Уильям себя же гонял по углам мозгового лабиринта. Он не собирался выводить Генри из себя, конечно нет! Но детское желание быть замеченным и, Господь правый, защищённым благосклонным Генри Эмили ярко пестрило в его словах. Потому что Генри защищал Уильяма из раза в раз. Генри Эмили должен был быть рядом с Уильямом Афтоном. Несмотря ни на что. — Не тепло тогда уже было. Холодно, непонятно. Мы доверяем друг другу, Генри? М-м-мы… мы никогда не навредим друг другу, т-точно? — Уильям, ради бога… Того прервали. Элизабет и Майкл вернулись в «зал заседаний». — Ну что, — начал Майк, прокашлявшись. — Мы в самом деле надумали это сделать, не так ли? Потому что мы кто…? — Имбицилы. Мы в курсе, Майк, ты это в сотый раз сказал, — нервно выдохнула Элизабет. — Давайте просто покончим с этим. — Было бы спокойней лично мне, если бы вы всё-таки не участвовали в этой авантюре, ребятня, — мягко выпалил Генри, улыбнувшись обоим. — Это не приключение. Тут довольно весомые риски. — Дядя Генри, извиняй, но мы не допустим, чтобы наш отец снова тебя покалечил, — стояла на своём девочка. — Мы все будем здесь. До конца. — Да и кто лучше меня разобьёт психованному упырю голову, если тот вдруг начнёт руками размахивать? — усмехнулся Майкл, следом мельком зыркнув на Уильяма. — Извини за мой французский, пап. — Хорошо, хорошо, договорились, — сдался Эмили, поднимаясь с кресла и хрустя пальцами. Уильям хотел было подвинуться поближе к тому подлокотнику, на который Генри облокотился, но тот приостановил его выставленной ладонью. — Уилл, мы начнём прямо сейчас. Так что сконцентрируйся. — На чём концентрироваться, мать вашу? — простонал Афтон. Господи, не день, а пиздец. Быстрее бы это безумие подошло к концу, пожалуйста. Он поверить не мог, что Генри серьёзно намерен согласиться на обыкновенный детский каприз. Они хотят увидеть его. Они хотят доказательств, фактов и кучи информации, коей владеет относительно постоянный владелец этой оболочки. Они вообще думают о том, что ему-то насрать? Что Дэйв — не зверушка в зоопарке? Не долбанный помощник. Как они добьются ответов на интересующие их вопросы? — Г-Генри, ну его, а? Зачем нам заниматься этим сегодня? — А когда, пап? — поинтересовалась у него Лиз. — Ещё через двадцать годиков? — Ну хотя бы завтра… — Я разрешу тебе меня поколотить, если что-то пойдёт не так, — Генри попытался смягчить обстановку. — В срочном режиме, как только ты очнёшься и поймёшь, что мы и твой Дэйв что-то натворили — незамедлительно ищешь меня и набиваешь мне рожу. — Вряд ли к тому времени у тебя она не будет набита, Эмили, — огрызнулся Уильям. — Это моё проклятое тело. Почему кто угодно решает, что с ним делать, где, как и когда?! Почему это дозволено всем, кроме меня?! — Не знала, что наш отец прирождённая истеричка. — Яблочко от яблони… — братец вовремя замолчал и хитро ухмыльнулся сестре. — Отец, выудим что-либо у него — и тут же отправим в нокаут. Ты не терзайся, — заверил Майк, и от его поддержки у Афтона-старшего дёрнулся глаз. — Звучит, конечно, так себе. Но поверь: я абсолютно точно не горю желанием вести деловые беседы с этим твоим… Поэтому это ненадолго затянется. — Не бойся, — Генри взял Уильяма за запястье, смущённо прогладив пальцем вдоль. На него уставились в ответ со взором усталым, безнадёжным, потерянным и молящим — целый калейдоскоп эмоций. Больно было видеть, как Уильяму страшно, и, честно говоря, Генри был бы не против схватить его и умчаться куда глаза глядят. Не совершать опасных махинаций, не доводить страдальца, побыть с ним наедине. Вернуться во вчерашний день, который они провели в постели, лениво валяясь рядом друг с другом. У них нет выбора. Иначе информацию не добыть. По-другому чем это сделать? Сраным гипнозом? Класс, подойдёшь спросить, владеет ли кто-нибудь умением вводить человека в такое состояние, на тебя посмотрят как на дурачка. Уильям внушал себе и Генри: всё пройдёт нормально. И всё действительно пройдёт тип-топ. Они знают, с чем дело имеют. Нужно просто-напросто отключить тряпку и собраться. — Один-единственный час, — твердил Эмили, держа понурого Уильяма за плечи. — Нам его хватит. Уилл, пожалуйста. Сделай это. Ты можешь. — Могу, — сказал Уильям с откликом вызова. Он отрешённо отпихнул Генри от себя. Тот не унимался и тихонько прошептал ему на ухо: — Я паршиво себя веду, знаю. Мы все на нервах. В частности ты. Но это вынужденные меры. Когда мы узнаем необходимое, у нас с тобой появится шанс дожить последние свои деньки в покое, беззаботности и любви, — Генри подмигнул. — Это было бы восхитительно, не находишь? Откроем третье заведение, построим потрясающих аниматроников, будем отрываться по праздникам. Лиз, Майк, ты, я, Джен и мои дети. Всё образуется, и даже тебе доведётся ощутить этот вкус полноценной свободы. — Я убью тебя, если что-то сегодня пойдёт не так, и моя полноценная свобода отправится на четыре стороны, — бурчал под нос Афтон. — Я, блин… Я не знаю, что с тобой сделаю. Но ничего хорошего, ей-богу. П-помяни моё слово. — Само собой, — ободряюще пробормотал тот и, косясь на суетившихся младших Афтонов, аккуратно приобнял Уилла за талию. — Заставишь меня двадцать четыре часа плясать, а в перерывах я буду носить тебе горячий шоколад. Ну, после того, как ты набьёшь мне лицо, разумеется.

***

Чернота пожирала. Поглощала и звуки, и причудливые образы, картинки воображения… Она… будто проедала мозг и забирала возможность как-либо мыслить. Чернота была, казалось, полностью материальной. Облепив справа, слева, сдавив по бокам, непроглядная тьма, будто бы густая масса чего-то мерзкого, не давала быть. Именно это называлось сном, исчезновением, спячкой, неважно. Важно, что порой темнота эта вымораживала. Она не пугала, а усыпляла, и этот покой достаточно быстро надоедал. Не всегда удавалось сразу продраться сквозь неё. Иногда попросту не хватало на это сил. И истинного желания… Приходилось торчать внутри, пропуская интересные события. Сегодня произошло что-то совсем невероятное. Темнота податливо расступалась, незыблемая ранее. Изначально как таковой цели выбраться не было, хоть Он с лёгкостью бы это сделал. Наружность этой темноты потеряла контраст, интриги, неожиданные повороты судьбы. Его посмели отпихнуть сюда, чтоб Он дни напролёт видел и слушал ёбанные сопли. Потому уж лучше утопиться в этой густой черноте, чем наблюдать. Блевать охота. И вечный страстный порыв наконец заполучить главное место как-то притуплялся… Но вот сейчас нутро тянулось к свету, пускай Он и не старался до него добраться. Его, впервые за месяца четыре, а может и пять, звали выбраться. Просили хреновой помощи! Спустя столько пустых диалогов, упрямств, нытья: «Какой я бедный и несчастный. Мне излагают, что я ничтожный отброс, суют носом в грязь, а я тихонько сморкаюсь в платочек и жалуюсь, потому что меня все-все-все обижают!» Срань Господня, вашу ж мать. Вообще, из вредности, можно было бы и не отзываться на зов о помощи и просьбу показаться. Ты тут? Слышишь меня? Нет, блять. Чаю отошёл попить, приходи попозже. На кой оно, когда никакой благодарности потом не дождёшься? Когда всё равно не позволят повеселиться после исполнения различных прихотей? Кто Он? Псина, которая придёт на помощь как позовут? Нянька-добродетель? Чёрта с два… Пожалуйста Пожалуйста Ты можешь. Выйти Ты можешь Как одолжение делает, ей-богу. Раз здесь есть любители вредничать и возмущаться, Он поиграет по его правилам и будет сущей сволочью. Тоже повредничает и промолчит на эти неоригинальные мольбы. Боже… …кого Он обманывает? Обиды обидами, а возможностью поразвлекаться надо пользоваться. Он же мечтает о ней ежедневно. Только об этом подумал, а тьма окончательно рассеялась, слегка затрещало в висках, а веки слиплись. Зажгло глаза. Грёбаный дневной свет. Как правило, он не влиял на самочувствие по пробуждению. В это возвращение прийти в себя стало довольно… проблематично. Словно слабость воздействовала и на внутреннее, и на внешнее. Он подметил, что изнемогает. Второе, на что Он обратил внимание, — это на гостиную Его треклятого дома. На своих детей, что сидели поодаль на подлокотниках кресла. Майк недоверчиво прищурился, чуть наклонив голову в бок. Элизабет, озарённая непонятным знанием, испугано схватилась за сково-… чего? Долбанная сковородка, до этого момента лежавшая на столике, около коробки из-под пиццы. И рядом с Ним, вжавшись в угол дивана, сидел Генри, державший перед собой перочинный нож. Руки, связанные за спиной, неконтролируемо задёргались. — Какой тёплый приём, — хрипло промолвил Дэйв, повернувшись назад. Ему не показалось. Запястья были связаны. — Это он, — почти одновременно объявили Эмили-старший и Майкл. — Кто? Душа из преисподней? — губы растянулись в кривой улыбке. Упрямо рванув за спиной руки и не получив желаемого результата, Дэйв Миллер замаяно опёрся плечом о спинку дивана. — Не смотрите как на призрака, Майкл, Элизабет. Я требую объясниться. — Майк, — девочка вцепилась парню в одежду, озираясь на отца как на загнанного в ловушку дикого хищника. Который пойман, но не переставал быть опасным. — М-Майк, я не понимаю. Как это…? — А ты не верила, — шепнул юноша. Он брезгливо поморщился, испытывая непоколебимую необходимость в том, чтобы свалить из гостиной. Смотреть на связанного ими человека было теперь тошно. Лиз изумлённо перевела дух. Отец не сводил с неё взгляда. Выжидающий, требовательный, настолько знакомый взгляд, не позволявший дочери ни отвернуться, ни сбежать. Пригвоздивший к полу и лишивший власти над своими мыслями, мнениями и поступками. Папа вернулся. Всё снова станет как раньше. Всё будет под контролем отца. Если он прикажет Элизабет забыть то, о чём ей сегодня поведали, она забудет. Он снова будет грозно бродить по дому, торчать в мастерской и следить за соблюдением правил имения Афтонов. Нет, поправка — имения отца и никого более. Домашняя рутина обратится в прежнюю. Жизнь вернётся к той, какая была. — Это не наш отец, — Майкл пихнул Лиззи, возвращая её на землю. — Это не тот, кому дозволено подчинять людей. И подчинять тебя. Он права не имеет. Соберись, живо. — Но две минуты назад его не было. Неужто это творилось по правде…? — у Элизабет задрожал голос. Она целых тринадцать лет подчинялась не-отцу. Тяжело смириться. — Не смей притворяться. Они знают, — ошеломление детей, вызванное таким эффектным возвращением лже-отца, прервал Генри, наставив перочинный нож на Дэйва. — Они знают, кто ты. — Да ну. Я-то думал, что ты сидел и связывал меня, а они таращились со словами: «А это по-прежнему ваша с папой игра в парикмахера, дядюшка Генри?» — писклявым тоном съязвил тот, вытягивая вдоль дивана затёкшие ноги. — Какая же хрень. Я грёбаных конечностей не чувствую. — Не выражайся, папуля, — с дури выпалил Майкл, привстав. Его щёки побледнели до светлого оттенка серого. — Не выражаться скверными словечками — это твоё же правило твоего дома. — Какими смелыми мы стали. — без интереса пробормотал старший. — Майки, где твоя молчаливая податливость? — Дэйв усмехнулся в сторону мальчика, и у второго тошнота к горлу подступила. — Чему ты научил их за моё отсутствие, Генри? Что над отцом можно поглумиться? Главное — не забыть связать его перед этим, м? — Ты не наш отец, — Лиз сглотнула ком слёз. Вот он. Он. Он убил маму. Он запугал Майка. Он врал ей, Элизабет, насчёт всего. Насчёт всей их семейной идиллии. — Ты лжец и подонок. Огонёк задорства в глазах Уильяма-Дэйва поугас, и улыбка заметно преобразилась. Уже походила скорее на оскал. — Брось-ка словами разбрасываться, Элизабет. — Ты ничего не сделаешь своим детям, — возразил Генри, стиснув зубы. — Ты не в ударе сейчас. У нас преимущество. — С этим не поспоришь, — примирительно согласился Дэйв, нелепо покачнувшись. — Руки ноют. Будь добр развязать. — Обязательно, — кулаки зачесались. Градус ярости был на максимуме. Эмили едва сдерживал себя от того, чтоб не вмазать сидевшему перед ним человеку. — Давай повторю, раз не понял: ты не в ударе, мать твою. Ты находишься здесь лишь потому, что это выгодно нам. — Если вы собрались тут ради унижений меня, я, пожалуй, от такой чести откажусь, — лениво мотая головой, Дэйв прикрыл глаза и вздохнул. — На тебя и твои приколы силы тратить, Эмили. Я выше этого. — Если ты собрался шутить, напомню, что Элизабет держит сковороду, а я тычу тебе в рожу нож. — И что мне теперь?.. Разрыдаться, что ли? — Было бы славно, — буркнул Майк, борясь с мутью в животе. — Я скоро приду. — Куда ты намылился?! — громким шёпотом возмутилась Лиз, вскочив с подлокотника кресла. Майкл в спешке удалился. — Мы не шутки ради это устроили, — Генри подавил нервный судорожный вдох. — Ты перешёл все границы, разве не вникаешь? Ты раскрыл все карты… —… и любезно поделился ими с тобой, да-да-да, — закончил за него Дэйв. — Я рассчитывал, что прикончу тебя. Мне показалось, что забавно будет понаблюдать за эмоциями на старом-добром смазливом личике, перед тем как я превращу его в мясо. А потом и перепалка в твоём доме закончилась не в мою пользу. Были причины. Потому да, налажал. И ты поэтому обо всём знаешь. И ты осмелился растрепать это моим детям. Тебе действительно пришла столь дебильная идея в голову, и ты посчитал её блестящей, гениальный Генри? Какой же ты башковитый герой. — Слушай, что я говорю, — желание вдарить разок в глаз билось о стенки разума. В любом случае Уилл бы его за это простил. Но Генри упорно заглушал злость, концентрируясь на происходящем прямо сейчас. Что помогало. Они, как-никак, вытащили из башки Уильяма этого полудурка, и нечего потешаться над тем, что Дэйв безоружен, связан, а умудряется дерзить. Дэйв Миллер убил кучу людей. Эту мысль следовало беспрерывно держать в мозгах. — Хоть весь Харрикейн переруби. Хоть табличку на шею повесь со своим именем. Ты остаёшься ничем. Тебя все будут знать как Уильяма, которого ты считаешь тряпьём. Людям будет глубоко насрать, как ты там себя называешь. Лучше играй по нашим правилам, если не хочешь оказаться на пороге полицейского участка. — Меня приняли в твоём полицейском участке с распростёртыми объятиями, когда я пришёл туда вешать им лапшу на уши, — наступил Дэйв, буравя Эмили взглядом. Лицо его скривилось. — Я придумал потрясающее алиби, я так яро рвался помочь в расследовании, и охранники закона вежливо отказали. Я искусно делал вид, что мне не насрать на этих мелких ублюдков, павших от моей руки. Что мне не насрать на тебя, несчастного, изуродаванного и сломленного мной. И они поверили, будь уверен, — он победливо ухмыльнулся. — Здесь нет твоей игры, Генри. Только моя игра. Я единственный игрок. — Ты несамоутвердившаяся сволочь, — ненавидяще бросила Лиззи, и Генри увидел, что она от переполняющих её эмоций готова разреветься. Дэйв окинул девочку скучающим взором и развалился на диване. — Дочь, не подашь кусок? — пропустив мимо себя тираду Элизабет в одно обрывавшееся предложение, попросил он, указывая на коробку пиццы. — Папа голоден. Папа в таком состоянии и думать не смеет о допросах. Проявите человечность, хреновы герои. Растерянно покосившись на Дэйва, Элизабет взяла оставшийся кусочек из коробки и, с пят до головы дрожа, просто вручила его Генри, не зная, что следовало бы сделать. — Нам нужны ответы на вопросы, — процедил он. — Нет времени на препирательства. Как расскажешь то, что нас интересует, тогда и съешь. — Не наглей, а? В подвале ресторана ты вёл себя иначе, дружок, — Уилл-Дэйв не то улыбнулся, не то скорчился в омерзении. — Нашли у кого спрашивать. Так я вам и отвечу… — А кто скажет, как не ты? — ему в затылок ткнули ручкой деревянной бейсбольной биты. Майкл наклонился к его уху. — Ты на информативные беседы горазд. Мать нашу помнишь? Или забыть успел? Старший раздражённо задрал подбородок. — Я не страдаю потерей памяти, Майк. — Зато наш отец, благодаря твоей дрянной сущности, страдает потерей памяти и много чем ещё. Я не прощу тебе моей просранной жизни. Я тебе ничего из того, что ты сделал, не прощу и через десятилетия, скотина. Генри уставился на биту в руке Майка, на его исказившееся злобой лицо, затем проследил, проявится ли на физиономии Миллера испуг. Поднял кусок пиццы и запихнул его себе в рот целиком. Дэйв закатил глаза, но возмущаться не стал. — Что от меня вам вдруг резко понадобилось? — спросил он. — Я весь во внимании. — Отвечай без своих язвительных высказываний, — велел Генри. Есть. Они перешли к теме. Полдела сделано. — Коротко, ясно, без лишних слов. Только по делу. — Так точно, — спародировал Уилл-Дэйв его интонацию. — Как пожелаешь, уважаемый. — Как вы существуете… с нашим отцом, — первая начала Элизабет, напряжённо наматывая пряди волос на пальцы. — И как вы меняетесь местами. Это обязательно спонтанно происходит? — Ну почему же спонтанно? — лже-отец улыбнулся ей. Затем он повернулся к Майку, который отступил назад, ненавидяще таращась на него. Глянул на сурового Генри. — Хочу — меняюсь. Не хочу — ничего не делаю. Обычно ваш любимый папа сам меня зовёт, — безумец сделал акцент на «ваш». — С-сам? — уточнила Лиззи. — Как сам? Серьёзно? — удивился Майкл. — Не вешай лапшу на уши хоть им, — с яростью в голосе проговорил Эмили, сжимая и разжимая кулак. — Никого Уилл не зовёт. Он мечтает избавиться от тебя больше, чем мы все вместе взятые. — Уверен, Хен? — задал вопрос Дэйв, на который Генри затруднялся ответить сразу. Нет, не уверен. Он же слышал от Уилла, что иной раз тот самостоятельно вызволял Дэйва из клетки сознания. Если была в том необходимость, по мнению Афтона, он жертвовал свободой и близкими людьми, порой неосознанно. Но это оставалось правдой. — Да, — соврал наконец Генри. — Его сознание не подчиняется ему полностью. В этом и твоя вина. Потому его излишние сомнения или неуверенность в себе — только лишь недоразумение. А теперь говори, как это у вас устроено. — Что за отключка происходит у отца перед твоим появлением? — подхватил Майк. — Зов. Обычный зов. Он пробует почувствовать моё присутствие и зовёт меня, — Дэйв говорил об этом так, словно шла речь о чём-то повседневном. — Иногда мы с ним непримечательно беседуем. Вследствие этих разговоров ваш ценный несчастный Уилли просто теряется в своих мыслях и желаниях. Он персона сентиментальная, вы же в курсе. Берёт и безвольно избавляет себя от страданий. В ином случае я его разрешения даже как-то и не спрашиваю. — Ты ублюдок, — не сдержался Афтон-младший. — Не льсти, сынок. — Не зови меня сынком. — Дальше, — продолжил Эмили с хладнокровным видом. — То твоё посещение полиции. Расскажи о нём. — Что там рассказывать… в какой-то по счёту день, пока твой неродимый блуждал по улицам и искал подходящую крышу, чтобы с неё скинуться, мне наскучило за этим наблюдать. Я не знал, как ты поведёшь себя, Генри. После нашей стычки в пиццерии. Мало ли — не будешь держать язык за зубами. Я всего-навсего решил подстраховаться. Этого достаточно, месье героический Эмили? Видимо, Дэйв абсолютно не умел не язвить. Трудно поверить, что именно он представал на людях организованным, деловым и серьёзным. Генри прочистил горло, чувствуя, что начинает трястись. — В этом теле есть кто-нибудь ещё? — брякнул он, сам от себя не ожидая. — Кто-нибудь?! — ахнула Лиз, раскрыв рот. — Ты о чём, дядя Генри? Кто-то ещё… В голове отца…? — от его неожиданного вопроса Майкл обомлел. Дэйв же выглядел оскорблённым. — Как ты мог подумать о чём-то таком? Чтобы я? Позволил кому-то… Ты однозначно придурок. Послушай, — он приподнялся и наклонился к Генри. Ухмыльнувшись, Дэйв прошептал так, чтобы Афтоны того не расслышали, взволнованные и испуганные. — Я своё тело никому не отдам. Никому и ничему. Поэтому не надейся. — Почему Уилл по-прежнему тут? — Генри неведомо зачем тоже перешёл на шёпот. — Почему вы двое здесь? Что мешает ему избавиться от тебя? И что точно так же мешает тебе?.. — Принципы и разный взгляд на те или иные вещи, — сказал Дэйв. Понятней не стало. Ну, естественно. Он бы и не говорил прямо, даже если б знал что-то. — Он не уничтожит меня, смирись уже с этим. И ты не поможешь ему. Вы не с тем боритесь, герой. Что касается меня… — псих нарочито раздражённо вздохнул. — Твой Уилл упрямый засранец и упёртый баран. Лезет и лезет, зараза. Как ребёнок. Он благодаря своей настойчивости держится на плаву. Мальчику, видите ли, жить хочется. Без лишнего человека в мозгах. Не могу осуждать его за это, честно. — Ты не можешь окончательно сломать его «Я», — для себя произнёс Генри. — У тебя этого не выходит. — Правда? Ну, я чертовски хочу стать единственным, — с довольной миной прошипел в ответ Дэйв со сверкающим взглядом. — Но знаешь, не буду торопиться. — В смысле? — Вы такое дурачьё. С ума сойти, — он хрипло рассмеялся, плюхаясь обратно спиной на диван. — Я недавно осознал. Я понял, Генри. Бывает так, что я реально не знаю, чего мне хочется. Почему я что-то делаю. Почему позволяю себе что-то делать. Почему не использую полную силу, поддаюсь желанию убить и так далее. Твой грёбаный дружок всё ещё здесь, потому что я того захотел, — Дэйв заговорил громче, улыбаясь во весь рот. Майк и Лиз затихли. — Потому что мне забавно, понимаешь? Смешно! Он — это сплошная ошибка. Которой не должно было быть. Должен был быть я. Я — и точка! А он так яро твердит об обратном… Меня это вводит в ступор… и веселит, в какой-то степени. Это заставляет меня не уничтожать его. Я хочу веселиться чаще, Господи, я так давно не получал райского наслаждения, вы бы знали, Генри, Майк, Лиз… — По-моему, его пора обратно, — проворковала Элизабет заплетающимся языком. — Дядя Генри…– Майк попытался успокоить сестру, но та задёргалась. — Последний вопрос, — Генри выдернул себя из потока размышлений. Не было времени искать глубинный смысл в словах этого поехавшего. Он сам по себе тронувшийся умом психопат. Его речи в адрес Уильяма вполне можно объяснить одним лишь этим фактом. — Зачем ты напал на Майкла несколько дней назад? — Я не люблю повторять, — судя по всему, его реально следует отправлять обратно. С каждым словом взор Дэйва делался всё более безумным и нечеловечески решительным. Казалось, чуть-чуть — и он озвереет, отбросит детские игры и начнёт новую кровавую трапезу. Будто бы ему не составит труда выбраться из связывающих его руки пут. Он способен на всё, на многое, во всяком случае. — Я не отдаю отчёт некоторым своим действиям, — пробормотал Дэйв слабым севшим голосом. — Обычное желание страшно, Генри, ты знаешь. Но желание, подкреплённое гневом и яростью, — это кошмарно. В таком пребывании духа я не уничтожаю от нечего делать. Мне хочется уничтожать то, что выводит меня из себя. Хочется не так, как обычно. Хочется размазать твоему дружку из колледжа рожу за его сопливые откровения и чересчур безмятежное поведение рядом с тобой, Генри Эмили. Хочется заставить умолкнуть эту тварь, которая является моей женой и смеет мне перечить насчёт воспитания моих, чёрт возьми, детей. Хочется пойти на крайности, убить своего проклятого сынишку, на которого я потратил столько сил и времени. И который оказался в итоге пустышкой. Вот, что это такое. Что тебе неясно в устройстве данного механизма? Ярость и гнев — спусковой крючок, после которого монстра уже не остановить, и он просто творит нечто чудовищное, потому что зол. Спущенный крючок на ружье — и вылетевшую пулю не остановить и не замедлить. Вот как это работает. — Ясно всё, можешь не сомневаться, — процедил Генри. Дэйв лишь усмехнулся. — Не твори херню, Хен. Если не можешь поступить правильно, лучше ничего не делай. — О чём ты затираешь? — поинтересовался Эмили, отвернувшись, дабы совладать с собой и не сорваться. — О твоём отношении ко всему этому, — со злорадством подсказал Дэйв. — Позвони ты в полицию, не пришлось бы обрекать Майкла и Элизабет на опасность и риски. Не пришлось бы изводить себя. — Ты ведь и сам не горишь желанием загреметь в тюрьму. Там тебе не светит никакого веселья… Ты прекрасно об этом знаешь, Миллер. — Само собой. Но ведь и Уилл туда не хочет, — монстр улыбнулся до того по-простому, шутливо, что у Генри волосы дыбом встали, и желудок свернулся комом. — И ты, рискуя всем, потакаешь ему. А значит, потакаешь и мне. — Заканчивайте, — сдавленно попросил Майк. — Лиз не выносит этого. Я тоже. Дядя Генри, хватит с него. Пора возвращать папу. — Пожалуйста…– Элизабет была вся бледная. — Твои разглагольствования на меня не подействуют. Больше нет, Дэйв, брось напрягаться, — Генри младшим не ответил, едва ли не забыв об их существовании. Его поведение наоборот раззадорило больной рассудок ненормального выродка. Он не сдержал подлое хихиканье. — Охотно верится, вон как сердишься. Признай, глупец, тебе просто обидно. Ты половину жизни просрал на нас с твоим, кхм, товарищем, — Эмили откуда-то знал, что будь у Дэйва не связаны руки за спиной, слово «товарищ» он бы заключил в условные «скобки». Он в курсе. Он в курсе всего того, что было между ними Генри подурнело. —…мириться с тем, что всю свою жизнь ты был мальчиком на побегушках, — между тем продолжал подонок. — Я использовал тебя. Уилл использовал тебя. Ему нужен был защитник, который спасёт его от созданной им же бесподобной уникальности. Как же убого звучит, согласись? Тебе не хочется признавать свою незначительную второстепенную роль. — Рот закрой и насчёт дяди Генри не смей заикаться, — Майк скривился, стискивая ручку бейсбольной биты. — Я вмажу тебе, без шуток. А Лиз напоследок подправит твоё гадкое рыло, если не соизволишь прикрыть варежку. Видимо, Элизабет рассчитывала скорее на обратное — что в страхе убежит сейчас и вновь разрыдается, заперевшись в спальне. — Генри, — что Дэйв, что Генри, вероятно, находились в совершенно левом измерении, где нет младших Афтонов, шумных, громких и нервных. Угрюмо сверля книжные полки взглядом, Генри кое-как заставлял себя равномерно дышать и не сдавать позиции. К сожалению, с поставленной задачей он справлялся плохо. — Ты ничего не изменишь. Ты бы не изменил это и десятилетия назад, и в годы нашей с тобой учёбы, и в наше знакомство в сраном Ла-Веркине. — Моим лучшим другом был и остаётся Уильям, — через силу проговорил Эмили. — Ты мне никто. — О-о, помню, как ты меня выбешивал, — тот его не слышал и не видел, мечтательно уставившись в потолок. Ностальгировал по былому. — Я рассчитывал, что Уилл тобой не увлечётся. Поговорили час-второй на скамейке двенадцатилетние сопляки и разошлись. Не более. Нет конечно! Всё пошло по одному месту. И месяца дружбы не миновало, а ты для нашего ценнейшего Уилла стал эталоном блаженства, снизошедшим до контакта с наивным одиноким мальчишкой. Даже в блядском колледже ты умудрился нарисоваться, прицепиться, как хренов паразит. Тебя не должно было быть в нашем с Уиллом мире, сечёшь? Ты нас и себя привёл к тому, что есть здесь и сейчас. Это ты сделал, Генри. Именно ты влез, когда не просили. — Уилл просил, — возражением ответил Генри, не отдавая отчёт следующим движениям собственного тела. Он не успел в полной мере насытиться обжигающей изнутри злостью, как его первая рука уже потянула Дэйва за рубаху, а вторая замахнулась, чтобы ударить. Это, мать вашу, было чересчур. — Теперь я осознаю, сколько упустил в молодости, что не обращал внимания на многие вещи. Называл нормой противоположное или не воспринимал проблемы моего друга всерьёз. И на те же грабли я не наступлю, ты слышал меня? Я больше не оставлю его. Я всегда был нужен Уиллу как никто другой! — Уиллу нужен лишь я, — в чуждом Генри голосе прозвучали стальные нотки. Дэйв вообще не был напуган угрожающим кулаком. — Пройдёт время, и ты поймёшь. Тебе не вытащить его из той выгребной ямы с дерьмом, куда он угодил. Уильям слаб, уж придётся это признать, дорогой друг. Жизнь для него сложна, трудности непосильны. Уильям Афтон не продержится без меня даже полгода и покончит с собой, а ты, буквально таскавшийся за ним двадцать четыре проклятых года, возьмёшь и сломаешься. Не обманывайся. Ты понятия не имеешь, каково быть окончательно обессилевшим перед судьбой. Его беспомощность и несамостоятельность утопят тебя, а затем морально уничтожат. Загонишь себя любимого в могилу, Генри Эмили. Ничего подобного — норовил выкрикнуть Генри. Но рот не раскрылся, язык прилип к нёбу. Свои убеждения Генри Эмили не отстоял. — Мы обязаны вызвать полицию, — всхлипнула Элизабет. — Это ни в какие рамки… Он опасен! — Погоди ты, — отмахнулся Майк. — Ещё не время. Дядя Генри, давай отправим его… как это называется? В спячку, да? Тебе за длинный язык полагается сгинуть как можно глубже в башку моего отца месяцев на семь, — обратился Майкл к Дэйву, сложившему ногу на ногу и прикрывшему веки. — Что требовалось, мы получили от тебя, — Генри старательно придавал тону уверенности и безразличия, хотя ком, застрявший в горле, лишал его способности хватать ртом воздух. Задыхается. — Проваливай. — Так быстро? — с досадой цокнул Дэйв. — А как же обед, ужин? Выгода исключительно для меня? — Обойдёшься как-нибудь, — бросил Майк. — Ты можешь уходить вглубь сознания по собственной воле, — говорил Генри. — Обычно тебе не нравится уступать Уиллу. Но сейчас никакой выгоды от нас не дождёшься. Соответственно нет смысла выражать такое раздражающее упрямство. — Просто сгинь, — кратко велел юноша, замечая, что тревога Лиз в столь абсурдной ситуации с непредсказуемым исходом становится всё сильнее и сильнее. — Конечно, Майк. Как раз через семь месяцев, что ты выделил мне в качестве срока, я и сгину, — задорно произнёс Дэйв, не открывая глаз. Все трое переглянулись. — Не строй из себя идиота, — у Эмили зубы чуть не клацнули от жгучей смеси страха, изнурения, отчаяния и ненависти. — Ты уйдёшь сейчас же. — Не уйдёшь, так мы поможем, — добавил, подняв биту, Майк, который не то что страх, — безграничный ужас испытывал. — Я вовсе не со стопроцентной вероятностью отправляюсь в царство Морфея от ударов. Тебе, Хен, повезло. Дважды. Нет гарантий, что отрублюсь при вашем рукоприкладстве я, а проснётся он. Быть может, ему и не приспичит, — задумываясь о чём-то далёком, прозевал Дэйв, разминая шею. — Может, Уиллу надоело торчать в реальном мире. Во враждебном дрянном мире, который окружает всех нас. Будь я им, я бы не позволил себе лезть напролом ради ощущения значимости в эту дыру. Ему будет лучше там, под надёжным замком нашего естественного сознания. — Звонить надо. В полицию. Бесполезно пытаться. Д-дядя Генри, — судорожно выдохнула Лиззи. — Довольно, — Генри намеревался в самом деле вдарить разок, чтобы проверить фортуну. Получится? Или толк будет нулевой от насилия? — Тебя никто не развяжет. Никто не будет плясать под твою дудку. Ты проторчишь сутки, вторые, третьи в гостиной без еды и какого-либо передвижения по дому. Не делай вид, словно верёвки не будут помехой. Мы свяжем тебе и ноги. Серые глаза потемнели. — Я не уйду отсюда. — тихо сказал Дэйв. — Я останусь. Навсегда и навечно. Здесь моя семья и мои правила. Вам не избавиться от меня. Поздно спохватились. — Давайте грохнем его? — предложил паренёк, дрогнув и ссутулившись. — Я начну… — С ума сошёл?! — воскликнула девочка, обхватив Майкла за локоть. — Не смей! У нас будут неприятности! — Послушай сестру, мой наибесполезнейший сын, — посоветовал лже-отец, мягко улыбнувшись. Лиз почувствовала, как скрутило узлами живот, когда стало ясно, что улыбка была адресована одной ей. — Она по сей день гораздо рассудительней тебя, старшего. — Я не планировал убивать. Юмора ради, — возразил Майк. — Дурная, успокойся… — Ты знаешь, как извести… это? Есть же различные способы? — Элизабет, потерев локоть, покосилась на дядю Генри. — Ты можешь «убрать» его уже? — На всякий случай, Майк, неси верёвку, — вздохнул Эмили. Чего он ожидал? Изначально доподлинно известно, каков по характеру Дэйв Миллер. Не следовало удивляться скверной упёртости. — Я умею вынуждать. Если не прекратишь нести свой сочинённый непереносимый бред, тебе непоздоровится. — Ударишь? Или что похлеще? — поинтересовался Дэйв. — Интересно, как легко будет душенька Генри калечить или избивать того, кого не грех назвать прямо-таки копией Уилла Афтона. Совесть-матушка не загрызёт? Одно тело. Одна оболочка. Губы, лицо, брови, ресницы — вот, каким родился человек по имени Уильям Афтон. Вот, что вызывало головокружение и восторг у Генри. Дэйв, чёрт бы его побрал, не ошибся. Он был вторым носителем всего чудесного, чем обладало тело Уильяма. Генри Эмили непросто решиться на удар. Почти непреодолимый барьер между разумом и сердцем не позволял ему выместить обиду. Что-то не так. Генри несколько часов ощущал нечто до непонятного странное. Оно копошится внутри, как червь, извивается и гадко щекочет. Генри странно с часа признания Майклу и Элизабет, в который он усомнился в Уилле и позволил себе обидеться на его, видите ли, молчаливую натуру. Было тяжко, неправильно, а эта роковая минута перекосила в сознании Эмили многое, перевернула вверх дном. Сглотнув, он прислушался к организму, к душе. Та вопила от безнадёги. На секунду Генри как будто потерял связь с реальностью, и после мгновенной заминки оклемался, потерянно и затравлено. Лиз грубо ответила Майку на что-то, что каким-то образом не уловил Генри. Следом девочка буквально сорвалась со своего места, ринувшись из гостиной. Парень, пробормотав ругательство, впихнул взрослому длинный прочный шнур. — Свяжи ноги этим, — предложил он и убрался, вероятнее всего, наверх, дабы вернуть сестрицу или хотя бы подбодрить её. Генри был брошен один на один с чудовищем, безмятежно валявшимся на диване и болтавшем о прочей херне сам по себе. Ему не требовались собеседники, чтобы без устали трындеть. Дэйв хорошо практиковал и монологи . Отчуждённо поколебавшись, Генри побеждённо рухнул на диван и взялся за чужие лодыжки, приготовив новые путы. —…и накрылся медным тазом вечер семейных откровений, да, товарищ? — распевал Дэйв. — Спасательная операция обломилась, и мы дружно облажались. — Ты можешь помолчать в кои-то веки? — Прости, бога ради. Я бессердечный кровожадный ублюдок. Я капаю на мозги людям, ты забыл, что ли? Я плохой парень, и вымораживать кого бы то ни было у меня в крови. — Что с тобой не так, боже милосердный… — Генри положил ладонь на лоб, пополам согнувшись. — Что произошло когда-то, из-за чего разум породил тебя, долбанное недоразумение?.. — Твой драгоценный не удосужился рассказать обо всём. Ты ведь в курсе этого? — ухмыльнулся Дэйв. — Он ставит себя выше честности с человеком, что избрал его в любовники. Эмили вздрогнул и обернулся. На последнем слове губы монстра перекривились в отвращении. — Он столько от тебя скрыл, ты даже представить не в силах. Куда ж затянуло тебя, правильный Хен-Хен? — хмыкнув, он рассмеялся, словно использованное им впервые обращение показалось весьма забавным. — Таскаешься с серийным убийцей, покрываешь его. Целуешься, пока никто не видит. Пальцы совсем не слушались. С огромными сложностями вышло связать ублюдку ноги. Между тем Дэйв продолжал: — Никто, никто не видит. Зато я вижу. Господи, помилуй, ты б знал, как меня изнутри выворачивало. Блевать хотелось. Думаешь, Джен понравилось бы твоё поведение на протяжении трёх прошедших дней? — Я не делал того, чего нельзя было, — выпалил Генри, содрогаясь. Его жена сидела сейчас дома и покорно ждала. Дочь и сын вернулись домой после учёбы, им наверняка было что рассказать отцу. — Ой, серьёзно? Не ври себе. Твоё нутро тебе противно, — оскалился, приподнявшись, Дэйв. — Любишь одного, а возвращаешься из раза в раз к другой. Обманываешь её, используешь, как используем тебя мы. Зажмурившись, Генри сжал зубы. — Нахер иди. — Боюсь-боюсь. — хихикнули в ответ. — Как думаешь, ты реально любишь его, Эмили? Или твои эти сюсюкания не более чем зависимость? — Я люблю его, — отрубил сходу Генри. — Я люблю его, каким бы он ни был трусом. Нет причин, побудивших меня к ненависти в его сторону, — на пару секунд он приостановился, переводя дух. — Тебя я ненавижу. Ненавижу себя за то, что игнорировал состояние Уилла чуть ли не половину третьего десятка лет. Ненавижу тех подонков, что сотворили с ним кучу отвратных вещей. Ненавижу то, что они, блять, лишили его и малейших радостей, не подарили ровным счётом никакой защиты, поддержки, любви, заботы. Если бы кто-нибудь из них, хоть кто-нибудь единожды проявил сраную человечность. Или просто намекнул, что Уилл не один в этом мире. Что он нужен, важен и имеет полное право просить о помощи! Возможно, это повлияло бы на него, на тебя. Может, тебя и в помине бы не было тогда, пропади всё пропадом… — М-да… Безусловно, воспитание в нашей с Уиллом семейке сыграло злую шутку, — пожал плечами Дэйв Миллер, пяливший невидящим взглядом на люстру. — Неужели тебе не жаль его? — не выдержал Эмили. — Ты создан им! Ты находишься рядом с Уильямом с ранних его лет. Какого чёрта ты позволяешь глупым желаниям брать вверх?! Почему, ответь мне! Уилл определённо не желал тебе зла, будучи маленьким, чёрт возьми, ребёнком. За что ты измываешься над ним, доказываешь, какая он пустышка, держишь здесь?! — Во-первых, у меня скоро башка взорвётся, — буркнул Дэйв, морщась. — Во-вторых, твой последний вопрос был оглашён пятнадцать минут назад. Ты назвал его последним. А я не мальчик на побегушках. Я долго возиться не планирую. В-третьих, — он прочистил горло и нахмурился. — почему бы тебе не пойти в задницу с этими грёбаными обвинениями? Я кучу лет выстраивал идеальный образ. Я сотворил для Уильяма предостаточно его прихотей. Я поквитался с его обидчиками. — Уилл не хотел их смерти. — Уилл хотел их смерти, — надавил Дэйв. — В глубине души, но всё равно хотел. Не делай из него пушистую невинную овечку. Я исполнил то, чего он жаждал получить. Они ломали, они уничтожали, Генри. Тебе не кажется, что я стёр их с лица земли за дело? — Тем не менее ты убиваешь невинных. Дети ни в чём не виноваты. Ты делаешь это уж точно не в угоду Уильяму. — Я делаю это потому, что не могу не делать, — расплывшись в улыбке, процедил тот. — Это веселит. Я должен. Мне нравится убивать, придурок. Я отнял жизни десятка людей. Я убил Джека Афтона, когда ему было сорок пять. Самый высокий возраст из моего списка. Интересно, у тебя получится пережить этого выродка? Тошнота бурлила. Ярость кипела. Отчаяние разъедало. Наверное, дом скоро поглотит чудовищной мощи хаос. Они обречены. — Боишься, да? Страшно, Генри, иначе быть не должно, — твердил монстр, наблюдая, как бледнеет и тускнеет Эмили. — Поставим точки над и: меня ты не остановишь. Уж прости, но устроенный вами цирк меня не разжалобит. И ты не всемогущий. Ты случайно ввязался в эту историю, но при том стал единственным выжившим. Который умалчивает. Который утаивает от полиции всё до мелочей. И который втягивает глупых детей в этот каламбур. Сечёшь, какие риски? Генри прекрасно знал, какие это риски. Он принимал и то, что в какой-то мере является соучастником. Он безрассуден и самонадеян. Генри взвалил на плечи непосильный груз. — Ты не изменишь ситуацию кардинально. Ты в состоянии только сделать разумный выбор и прекратить кровобойню. — Сдать с потрохами, — кивнул Эмили, стиснув ладони в кулаки. — Именно. — Я не сделал этого. Я уговорил Лиз не делать этого, — не хватало воздуха. — Уилл верит мне. Я не хочу поступать с ним… так. Дэйв, что ёрзал из-за дискомфорта в затёкших руках за спиной и связанных ногах, поднял глаза к потолку, незамысловато фыркнув. — Тогда проваливай, Генри Эмили. Не суйся, куда не просят. Лучше ты уже не сделаешь. Попортишь к херам, как и бывало. ты не герой и не сверхчеловек ты не специалист и не борец ты беспомощен. ты ничего не изменишь. Он обязан был стоять твёрдо и несокрушимо. Он был обязан вынудить недоумка сгинуть, оставить Уильяма в покое. Генри защищал Афтона. Генри не должен был допустить необратимого. Эмили умел находить подходящие слова, подбирать особенно колкие во всяких смыслах фразы способные угодить в точку. Но он промолчал. Не ответил ни через минуту, ни через пять. Спустя ещё четверть часа, услыхав шаги по лестнице со второго этажа дома, Генри встал и пошёл прочь. — Приятно было иметь случай культурно побеседовать, — в спину крикнул Миллер, насвистывая незнакомую мелодию. Майк, вдоволь задолбавшийся нескончаемым лепетом Элизабет, уставился на дядю Генри. Наблюдал, как тот стащил с вешалки куртку и влез в ботинки, дёргаясь и хмурясь. — Ты куда? Генри часто-часто поморгал, повёрнутый к входной двери. Выпустив воздух из лёгких, Эмили медленно обернулся через плечо, виновато улыбаясь. — Уходишь, дядя Генри? — парнишка выглядел уставшим и потрёпанным. — Мне нужно побыть с семьёй, — промолвил Генри ломающимся голосом. — Я не могу, Майк. — Вернёшься завтра? — стыд прилил кровь к щекам. Противно было мириться с мыслью, что юноша осознавал положение и то, что дядя Генри, на которого можно было положиться в случае чего, струсил и заторопился уехать. — Вернусь, не переживай, — успокоил он. — Проведаю Чарли, Сэма. Потом вернусь. Не хватает их, по правде говоря. — Ясное дело, — качнулся Майк и бросил настороженный взор в двери гостиной. — Не приближайтесь к нему. Лучше вовсе не заходите туда, хорошо? — Ага… Подождём тебя, запрёмся в спальнях. Завтра вместе решим, что нам делать. «Завтра решим…» По спине Генри пробежали мурашки. Холод пробрался под кожу, сковав сдавливающими грудную клетку цепями. Воздух, чёртов воздух, вашу ж… Генри подавил хрип. — Да. Завтра решим, — Завтра Будет Новый День. — Дядя Генри, — сказал Майкл, сложив на груди руки. Внешний вид, волосы, формы лица — он унаследовал это от отца. Не исключено, что Дэйв изощрёнными методами воспитания наделил Майка крошечной частью своего безумия. Дети Афтона. Они оба сломлены. Не столь заметно, но они не были бы собой, если бы не Дэйв. Они бы стали совершенно иными личностями. Воспоминания о Мие и Эване вызывали невыносимую боль, растерзывая, убивая. Катастрофа творится с Уильямом, с Майком, Лиз, с Генри собственной персоной. Этого не изменить. Почему-то истина стала понятна так, чёрт подери, поздно… — Дядя Генри, ты не совершишь непоправимого? — задал вопрос Майкл, подойдя на два шага ближе. Эмили как будто ледяной водой окатили. — Мы готовы бороться. М-м, я готов. А Лиз нужно чуток времени. Я о том, что мы справимся, в общем. Главное — не падать духом. — Верно подмечено, — сипло просмеялся Генри. Не падать духом, ох, это сделать порой очень трудно. Особенно тогда, когда надежды нихера не тешат. — Будьте осторожны, сидите потише. Ночью начеку, ага? — Понял-принял, — юноша отдал ему честь. — Скоро всё плохое кончится, верно? — Надеюсь. — отозвался Эмили. Они обменялись подбадривающими взглядами, а затем Генри, махнув рукой, вышел за порог дома.

***

Стакан выскользнул из одеревеневших пальцев. Упал на пол и разбился вдребезги. Лиз сощурилась, громкий звук резал слух, а последовавшая вслед за ним тишина растаптывала. Ей было плевать, услышал ли Майк. До лампочки и на проклятый стакан. Думы девочки не о нём, вовсе не о нём. В гостиной ни шороха, ни кашля, ни шуршания. Словно комната абсолютно пуста. Вообще, за сегодняшний день случилось немало удивительных событий, вскрылось довольно внушительное количество тайн, секретов, не суливших чего-то хорошего на ближайшее будущее. Потому Лиз была не против неподдельно верить в то, что отец выбрался из верёвок и сбежал, кинув детей. Лучше б оно так и было. Любопытство пересилило страх. Противно находиться в одном доме с монстром, убивавшим и совершавшим беспредел. Однако опасения, предполагающие его побег, назойливо жужжали в голове, не удавалось размышлять о чём-нибудь противоположном, беззаботном, безопасном и счастливом. Промешкавшись у дверей, запихнув руки в карманы штанов, девочка досчитала до десяти — сто один, сто два, сто три… — и, пересилив себя, заглянула в помещение. Гостиная скрыта полумраком. Единственный светильник горит на комоде, освещая крохотный уголок тёплых тонов светом. От стен, увешанных фотографиями и картинами, отражалось разве что тиканье часов. Элизабет до того внимательно прислушалась к нему, что оно будто бы приобрело ритм, ускорилось, заспешило. Мутный день, паршивые новости, боль, горечь, печаль, скорбь, тоска… Что им делать? Как поступить? Лиззи помотала головой, пытаясь избавиться от мучительных терзаний. Мама. У Лиз лет в девять появилась мечта: мол, что рано или поздно мама вернётся к ним, её доброта снова начнёт радовать папу, и в конце концов семья Афтонов станет нормальной, понимающей, сплочённой. Эта наивная мечта помогала девчушке верить в лучшее. А сегодня её взяли и изъяли, лишив какой-то там жалкой надежды на чудо. Пустота. Мамы нет. Элизабет жилось намного легче, пока она не подозревала об этом, считая мать обыкновенной вольной девой, не потерпевшей свинского отношения отца в её адрес. И в данный момент мало того, что враки папы насчёт Мии Афтон оказались подлинными, так и Лиз Афтон вынуждена отныне хранить эту рассказанную ей тайну, судя по всему, до могилы. Майк и дядя Генри собирались помогать отцу, лечить того от этого раздвоения личности. Они не предрасположены звонить в полицию и сдавать преступника. Нет. Они хотят помочь отцу, ибо тот якобы не стремился вредить Харрикейну никоим образом. Какие у них планы, интересно? У Майкла особенно. Чего он покрывает убийцу? На что Майк рассчитывал? Получить медицинское образование, проучившись в школе из рук вон плохо? Стать психиатром и возиться с болячкой отца до конца своих дней? Какая жуть. Поёжившись, девочка шмыгнула носом. Отец был в гостиной. К сожалению или к счастью — вопрос следующий. Он лежал на боку, уткнувшись лбом в спинку дивана, и спокойно дремал. Впечатление, точно верёвки на запястьях и ногах ничуть его не смущали, ни капельки не мешали лежать удобно. Как он ухитрился найти комфортную позу для сна? Поразительно. Стоп-стоп-стоп. «Не зови его своим отцом, — приказала себе Элизабет. — Он тебе не отец, Лиззи, он гадкий самовлюблённый кретин. Он сломал тебе жизнь» Она глубоко вздохнула. Плакать хотелось. Забиться в угол и рыдать беспрерывно. Мама, Эван, Майк и родной отец… Семья. Отстойнейшая из отстойных. В ней ни разу не царили уют и порядок. Сплошной контроль. Девочка протёрла глаза, подошла к комоду и схватила первую попавшуюся фотографию. Она уйдёт. Если этот монстр останется здесь. Если дядя Генри с Майклом оставят всё как есть, Лиз уйдёт незамедлительно. Возьмёт это фото, еду и одежду. Сбежит туда, где не будет таких несправедливостей, где не придётся страдать, обманывать и быть обманутой. Туда, где будет настоящий дом и настоящая семья. Вытащив снимок из деревянной рамки, она сунула его в карман, осмотрела улыбки матери, братьев, главы семейства на многочисленных чёрно-белых изображениях. Фальшь. Одна фальшь. Ни грамма идиллии и счастья. Элизабет шагнула от комода в сторону выхода из гостиной, оглянулась и увидела, что отец — Боже, нет, не отец, дура. Чужак. Незнакомец. — взирает на неё, наполовину свесив голову с подлокотника. Его тёмные волосы разлохматились, что было сведением вероятного часа сна. Он сто пудов успел отоспаться здесь. Элизабет отвела взгляд и, задрожав, поплелась медленней. Медленней… чтобы не сердить. — Подойди сюда, Лиззи, — сонно позвал папа. Застыв, девочка сжалась и отвернулась. Сердце ёкнуло. Она умом понимала, что Афтон-старший не причинит ей вреда, у него нет возможности на это. Но старая рефлекторная привычка заставила прирасти к месту от дикого ужаса. Пульсировало в висках. — Элизабет, — отец окликнул её. Властно и грозно. В голосе звучала сталь. — Я попросил тебя подойти. Не огорчай меня. Тут уже ослушаться было поступком идиотским. Отец в подобных случаях припоминал это потом, позже, когда ты успеешь позабыть о своём секундном непослушании. Поэтому, не желая злить, Элизабет послушно подступила к дивану. До отца не дошла, смелости не хватало. Девчонка встала чуть поодаль. Вяло улыбнувшись, старший Афтон полностью перевернулся на спину, хрустнув шеей. Он устало промычал. — Верёвки… Они обтёрли мне кожу. Лежать и ждать рокового часа — это пытка, Лиз. — нарочито жалостливо проскрипел взрослый. — Генри не мог придумать что-нибудь поразумней? Рыжеволосая дрянь. — Не зови его так, — сорвалось у Элизабет, впечатлённой собой же. А вдруг это отец не о нём, а о ней?.. Чёрт! Опять. Опять она называет нелюдя отцом. Господи. Пора собраться. Хватит нюни распускать. — Чего заступаешься? — проворчал Дэйв, разминая ноги. Вытягивая их и вновь подтягивая колени. — Помнишь фингал под моим глазом? Это он мне его поставил. От души долбанул, ничего не скажешь. — Тот ф-фингал? — неуверенно переспросила она и попробовала робко улыбнуться. Нельзя было заговаривать с ним. Нельзя. Майк же велел. — И правда… от души. — Развяжешь? — просьба, настолько неожиданная, резкая, требовательная, раздалась в тишине, под мирное тиканье часов. Глаза девочки округлились раза в два. Она, отшатнувшись назад, сцепила ладони в замок, метаясь взглядом то к креслу, то к полкам либо журнальному столику. О нет, не стоило даже рта открывать. Зачем она подошла? Зачем послушалась, подчинилась? Почему не убежала наверх, в спальню? К Майклу в комнату? Она по-прежнему здесь. — Нет. — еле произнесла Лиззи. — Не проси этого. Не дождёшься. Дэйв с досадой прикусил губу. — Генри плохо на вас влияет. От рук отбились, недоноски. Ты всю жизнь была верна мне, Элизабет. Неужто тебе так легко удалось отречься? Из-за этих россказней? — Из-за того, что ты жуткие вещи творил, — отрезала Элизабет. Едва не подогнулись ноги. Страдальчески поморщившись, лже-отец повертел башкой влево-вправо, напевающе проворковав: — Несчастные обманутые детёныши, не сдавшиеся мне. Папа виноват, папа натворил херню. Да, есть такое. Майкл чего только не вытворял. Что ж ты его не шарахаешься? Слёзы подступили комом в горло. — Он мой брат, — Она понятия не имела, как сказать иначе. — Он вёл себя ужасно, потому что ты влиял на него. Ты ломал и уничтожал моих братьев. И ты убил м-мою мать. — Ты была послушна, — заметил Отец, почти шепча. Снова! Нет! Лже-отец, лже-отец, лже-отец. Лжец. Упырь. Тварь. — Я могу беречь тебя, учить тому, что знаю. Ты же можешь помочь мне, дочь. Не упрямься. — Ты мне не отец. Эти слова дались с трудом. Лиз не осознавала проблему. Ей просто казалось, что она измотана морально. А общение с от-… со лже-отцом удовольствием не являлось. — Ты поверила сказкам этих двух? — старший изучил её серьёзно настроенную физиономию и расхохотался. Прерывисто, сдержанно, ворочаясь на диване и пряча лицо в подлокотник, дабы приглушить смех. — Это идиотизм… Это… это нелепый анекдот…! Лиз, милая, не потакай дурости. Она тебя загубит. — Ч-чего? — Не руби с плеча, — посоветовал Уильям-Дэйв. — Помоги мне выбраться. Поверь, это не будет плохим поступком. Ты поможешь своему отцу, только и всего, — прежде чем дочка предприняла попытку высказаться, лже-отец продолжил: — В Майкле нет ни доли меня. Одна глупость, показуха, хвастовство и нахальство. Ты никогда не вела себя неподобающим образом. Ты умна, сообразительна, в отличие от этих двух. Ты же понимаешь, как сделать лучше. Лучше — Майк не в силах сделать лучше. Как и твой дядя Генри. Но ты… — С чего бы мне отличаться от них? — вспыхнула Лиз, и щёки тотчас намокли. — С чего доверять тебе?! Я боюсь. Как Майк и как дядя Генри. Я не хочу нашей семье несчастья. — Не будет несчастья, — утешил отец. Отец, да, отец. — Мы будем семьёй, Элизабет. Погляди на себя — тебя ждёт великое будущее. Ты была золотой серединой среди своих братьев. Среди нас всех, — Дэйв прислонился виском к спинке, и ухмылка заиграла на лице в полумраке. — Послушай, ты лучше. Ты единственная, кто мыслит здраво. — Н-не понимаю, — девочка вытерла слёзы. — Я ничем не выделяюсь. И не в-выделялась. — Считаешь так? — уточнил отец, по-доброму усмехаясь. — Но вдвоём мы действительно можем образумить их, подумай хорошенько. Дядя Генри не возьмёт вас под своё крыло. Он не потянет. Она кивнула. — Не потянет. От нас чересчур много хлопот. — То-то и оно. А ты хочешь семью, Элизабет? Нормальную семью, круг поддержки и заботы? Мы это устроим. После того как проясним ситуацию. Приноровимся понимать друг друга. Уже подойдя к нему и чуть-чуть наклонившись, Элизабет вдруг отрешённо отскочила назад: — Но ты хотел убить! Убить Майка, дядю Генри! Ты сам в этом сознался, а теперь пудришь мне мозги. — Подобного не повторится, ей-богу, дочь, ты однажды практически задушила бедолагу Эвана. Тебе было семь. Помнишь? — Он не дождался ответа. — Ты пообещала, что такого не повторится впредь. Что это случайность. Недоразумение. Мы совершаем недоразумения, это вполне реальная истина, доступная даже идиотам. Я не болен. Твой отец не болен, Лиз, слышишь? Я просто отличен от Майка, от Генри, немного отличен от тебя. Я другой. Я способен вредить и себе. Как я говорил ранее, порой мои действия мне вовсе не подвластны. — Н-н-но порезы. Порезы у дяди Генри. Ты нарочно их… после тех детей. Ты напал на него. Это не может быть непреднамеренно! — На мне точно такие же, — ввернул отец, у Лиз брови взметнулись вверх. — Я могу показать их. — Такие… же. Зачем? — Тяжело понять тех, кто не похож на тебя. Ты согласна со мной? — Очередной кивок. — Я не объясню. У меня попросту не получится. Развяжи меня и взгляни на них собственными очами. Возможно, тебе нетрудно будет догадаться и без моей помощи. — Тебя запрещали развязывать. — А кто узнает? — заулыбался отец как никогда весело и искренне. Лиззи ни разу не доводилось созерцать такую…детскую, шутливую улыбку. — Я покажу тебе кое-что. А потом мы вернёмся сюда. Ты свяжешь меня, и это останется между нами. Лиззи растерянно закрутилась на месте. Наилучшим вариантом было бы удрать. Из дома удрать. Навсегда. Никогда сюда не возвращаться. Отец прямо сейчас перескакивал с темы на тему, запутывал Элизабет, желая добиться чего-то своего. А она, по воле случая, не могла разобраться, что из сказанного старшим было ложью и ради чего он устроил это. — Они догадаются. Я плохо вру, ты же знаешь. — Я не разучился подыгрывать, — отец подмигнул. — Наше комбо они не раскусят. Терпение потихоньку заканчивалось. Застопорившись, Элизабет Афтон бросила отчаянный взор в окно, на мелкие-мелкие снежинки, ощущая себя одинокой и беспомощной. Нет дяди Генри, Майку не до сестры сейчас. Есть только отец. Отец, которого надо слушаться. Покончив с последним узлом, она сдёрнула верёвку на пол, не ведая, что творит. Победливо хмыкнув, Дэйв демонстративно завернул рукав рубахи. Спёрло дыхание. Порезы на коже. Безобразные, уродливые, глубокие и наоборот. Они ужасны, неправильны. Элизабет слышала, что у отца присутствует манера калечить себя по каким-либо причинам. Девочка относилась к этому спокойно. Может, как-то равнодушно. Лицезреть воочию этакую странность отца было без преувеличений противно. Ткнув пальцем в один из шрамов, Дэйв произнёс: — Видишь это? Присмотрись. Она послушалась. Порезы, неровные, убогие, образующие какие-то символы. С горем пополам Лиз разобрала среди этого тихого ужаса нечто схожее с «Д» Д. М У неё челюсть отвисла, и слёзы вновь выступили. Отец показывал ей что-то невыносимо омерзительное, то, чем не хвастаются. Это была проблема, болезнь. Но папа не называл её болезнью. Получается, как это следует назвать? Развратом? Гадостью? Вряд ли глава семейства одобрит негативное отношение девочки к представленному. Он удовлетворён имеющейся ненормальностью. — Зачем ты это делаешь? — прошевелила Элизабет губами. — Должны же все мы знать, кто хозяин этого тела, — гордо выдохнул Дэйв, потягиваясь и измученно разлипая веки. Встав, он возвысился над Лиз высоченной фигурой, опасной, угрожающей. Ею позабылись любые идеи свалить отсюда. Лиз приросла к полу. — Идём, — её локоть цепко обхватили холодные костлявые пальцы, потащив к выходу. Забурлила паника. — К-куда? Куда?! П-папа…! — Тише, — отец приложил палец к губам. — Нет смысла шуметь. Нам необходимо сделать кое-что. Майку необязательно быть в курсе этого, не так ли? — Я не… куда ты меня ведёшь? Что ты… х-хочешь сделать? К волосам Лиз аккуратно прикоснулись, отчего срывающийся на полукрик голос снизошёл до практически беззвучного шёпота. Страх сковал и парализовал девочку. — Тихо. — Не трогай меня. Пусти. Дэйв, раздражённый количеством подозрений, нетерпеливо пихнул дочь прямиком в коридор, после чего буквально поволок младшую мимо лестницы. — Ты любознательна. Тебе было интересно слушать о наших с Генри свершениях, — ласково обратился он, оттого сопротивление Элизабет поумерило пыл. Ноги не упирались в пол, дабы мешать отцу тащиться куда-то. Силы закончились. Или желание. Неизвестно. Она путалась. Она не понимала, какого чёрта позволила монстру выбраться из сетей, собственноручно развязала его, а сейчас отказывалась биться и кричать. — Элизабет, ты мечтала быть как Шарлотта. Помогать мне создавать. Я неоднократно запрещал подходить к мастерской, к машинам, что находятся там, внизу, и ждут своего звёздного часа. Но ты повзрослела. — Повзрослела? — в замешательстве пискнула Лиз. Папа добродушно кивнул, несмотря на различимую тень фальши. — Я покажу тебе их. Покажу моё лучшее творение из лучших. Помнишь, как ты хотела увидеть её? На секунду позабылось всё, что стряслось за день. Новость об отце, известие о смерти мамы, достаточно споров, разногласий, напряжённые разговоры. Не имеет значения. Без разницы уже. Настрадалась сегодня Элизабет вдоволь, и приглашение «Афтона-старшего» в подвал-мастерскую лицезреть воочию создания отцовского сознания девочка приняла. Неропотно она последовала вслед за взрослым, который теперь не держал хрупкий локоть Лиззи. Ей некуда деваться. Что рядом с отцом, что в доме, что в самом Харрикейне, отчуждённость не покидала ни в коем случае. Они чужаки для этого мира. Афтоны никак не могут мирно существовать с обычными людьми. Они другие. И Элизабет не считала это безумием. Это их отличительная особенность, уникальность.

***

Она восхищала. Отец не утрировал, заверяя, что она — лучшая из лучших. Он работал над ней десятилетиями, держа образ сначала в голове, а потом перенеся на бумагу. Множество поправок, корректировок, видоизменений. Завершение работы над ней произошло только недавно. Стоит отдать должное, труды отца заслуживали полученного результата. Она, подобно скульптуре чего-то поразительного, неестественно божественного, стояла почти в центре мастерской, скрытая плотной белесой тканью. Папа, скинув ту, торжественно провёл перед собой ладонью, представляя вниманию одного-единственного посетителя данного места последний шедевр его рук и разума. На первый взгляд обыкновенно яркая, она делалась для Лиз непередаваемо чудесной. Голубые глаза машины взирали зловеще. Высокая, величественная, идеальная. Малышка — слово, часто используемое отцом в адрес аниматроника, которое звучало как-то шутейно и саркастично. Девица-робот внушала лишь восторг, Элизабет не сводила с неё глаз, пока папа расхаживал по мастерской и собирал не пойми зачем вещи, что лежали на полках и столе. Смеющийся папа. Созерцание сделанного им творения заметно подняло ему и так причудливое настроение. Он казался воодушевлённым, буйным и помешанным. Недобрый огонёк горел в глазах. — Вникаешь? Ты вникаешь или нет? — спрашивал отец, нехорошо улыбаясь. Девочка утвердительно ответила сдавленным тоном. — Наша идиллия бесценна и поистине вечна. Погляди, чего мы достигли. Увидь, милая! Я и моё совершенство. Я это создал. Я создал её. Я больше чем Уилл Афтон, тебе ясно? Я больше чем Генри. Меня сопровождали везение и успех. Я всегда на один шаг впереди всех. И сегодня свершилась моя очередная победа. — Ты… ты хочешь уйти? — обомлела Лиз, помявшись. — Что ты собираешься делать? — Выигрывать, — скривился старший. — Я выигрываю. Вопреки любому недоразумению. Если меня хоть кто-то назовёт недоразумением, я незамедлительно сотру его в порошок. Помяните моё слово. — Пап, — позвала девочка и, когда отец проигнорировал, она произнесла громче и изнурённей. — Папа, зачем ты это делаешь? Дэйв окинул дочку стекленеющим взглядом. — А ты как думаешь? — Я никак не думаю. Я не знаю, — всхлипнула она. — Пап, ты убил маму. Оно того стоило? Тебе вообще не жаль? — Жаль, — безразлично отозвался Уильям-Дэйв. — Не изменить того, что произошло. Жалость уничтожает. Жалость к себе и окружающим. Ты сам становишься жалким. — Н-нет. Испытывающие сострадание могут зваться людьми. Разве это не так? — спросила Элизабет. Гадкий домысел, застающий врасплох и выводящий из равновесия, закрался в голову. — Я тебя не понимаю. Я не п-пон-нимаю. Тебя. Я-я. — Разумеется, — усмехнулся Дэйв. — Разумеется, тебе меня не понять. Ты же не возомнила о себе нечто невероятное, получив мои восхваления, я надеюсь? Ты юна ещё, чтобы осознавать, настолько я уникален в отличие от вас всех. Не переживай. Нет повода. Это будет лишним. Сказав последнюю фразу, отец взял сумку, в которую закинул барахло с полок, и, не поясняя, двинулся на выход. Тут она как будто проснулась. Застучало чаще сердце, и помутнело в глазах. — Ты всё-таки уйдёшь?! Для чего? — Для дела, Лиз. — ответил он. — Ты молодец. Я благодарен за твою оказанную помощь. Это было правильно. Помогать семье важно. Мы семья, не забыла? От тебя ничего не потребуется в ближайшее время. В ближайшую вечность, я бы сказал. Можешь не тревожиться. — П-подожди, — Элизабет озадаченно уставилась на вращавшиеся глаза громадного аниматроника, стоявшего совсем близко. — Отец. — Замри, — велел тот. — Замри и не двигайся, Элизабет. Ты меня не остановишь. Будь здесь и жди. — Ж-ждать чего?! Ты опять совершишь что-то ужасное, да? Пап? Пап, не надо, я прошу… — Кажется, она хочет кое-что сказать, — заметил Дэйв, закинув сумку на плечо. Качнув головой в сторону робо-девушки, он расплылся в улыбке. — Кое-что. — Два. Голос, безэмоциональный и механический, проскрежетал над макушкой Лиз. Она в ужасе вздёрнула подбородок. Аниматроник смотрел прямо на неё. Сверху вниз. Возможно, паника, страх и отчаяние влияли на восприятие происходящего, но Лиззи почудилось, словно папино чудо-творение взирало бесстрастно и с намёком на соперничество. — Она умна, — вслух поразился отец. — Она умна, как и ты, моя покорная дочь. Вы как две капли воды, тебе не кажется? Элизабет не осилила ответа. — Мои изобретения — моя семья. Хочешь быть мне семьёй, дорогая, тебе придётся стать одной из них. — Что это значит? Дэйв спустился на одну ступень, будто планируя объясниться, но, в последний момент, резко передумал и развернулся. — Извини, у папы слишком много планов. Он намерен прекрасно провести время на долгожданной воле. Увы, но не всё ж тебе знать, Лиззи. Достаточно того, что свою задачу — помочь отцу в трудную минуту — ты выполнила на отлично. «Постой!» — хотелось завопить что есть мочи. Однако голос осел от безысходности, горя и страха. Хриплый сдержанный смех отца утонул в тишине. А затем дверь подвала медленно закрылась. — Один. — услышала Лиззи за спиной спустя несколько секунд, оказавшись одна в мрачном подвале, окружённая механическими жутковатыми созданиями. И тело Элизабет по-прежнему не в силах было шелохнуться.