Уникальный

Пронзительный визг раздался в мёртвом затишье, неожиданный, звонкий. Выдернув из дрёмы сидевшего за столом Майка, он пронёсся по окутанным мраком коридорам дома и стих так же внезапно. Холодные стены, казалось, задрожали и заходили ходуном, отразив его. А минутой позже всё замолкло, замерло. Майкл отлип щекой от поверхности стола, резво вытирая глаза. Голова трещала. Слишком грубо вытянуло Афтона-младшего нежалованное внедрение опасности. Инстинктивно забурлила тревога в области груди. Заухало сердце, кровь неутомимо шумела в ушах следующую вечность — время, проведённое Майком в ошеломляющем ступоре. Он бестолково таращился на дверь своей спальной комнаты, рассчитывая с минуты на минуту обнаружить на пороге «отца», вооружённого ножом. Или Лиз, раненную в плечо, бок, живот… Тошнота скрутила Майка. Что случилось? Не было ни единого точного предположения, но зато держалось на виду понимание: он, Майк, грёбаный идиот. Обдолбанный болван, который не додумался вместе с дядей Генри лишить мерзавца и малой возможности выбраться. Они не ударили его сковородкой по лицу, не придушили, не заперли где-нибудь. Нет, они, разбитые и несчастные, бросили лже-отца на произвол судьбы, преподнесли ублюдку отличный шанс на побег. Майкл и Генри без всяких сомнений конкретно облажались. Взяв биту, поставленную к тумбочке, юноша поднялся со стула. Паника закипала. Пф, да ладно. Как будто впервые придётся столкнуться с Дэйвом. Опыт у Майка в этом плане огромный, не имеет смысла преувеличивать. Майкл был фактическим свидетелем убийства Мии Афтон, Майкл был тем, кто много раз мог быть убитым собственным отцом по чистой случайности. Майкл Афтон едва не умер пару дней назад, той ночью, когда Дэйв Миллер ворвался к нему в комнату, подобный разъярённому тигру, и чуть не задушил, не прирезал. Тем не менее паренёк остался цел после покушения, он пережил злополучную дату. Не в одиночку, конечно. Ему помогла — да ещё как помогла! — Элизабет. Она из них двоих всегда была начеку. В действительности их слаженная командная работа способна творить невероятные вещи. Секунду… О, нет Элизабет Верится с трудом в то, что отцу позволяют его голосовые связки громко визжать. Даже при упрямом старании у него бы не получилось. Майк закинул биту себе на плечо. Нет-нет-нет-нет-нет, Элизабет, чёрт подери, почему? Почему дом был тих? Почему Майкл задремал за столом? Почему отец просто-напросто не уснул и не проснулся самим собой?! Неужели это так сложно сделать?! «Надо успокоиться, успокойся, живо, придурок!» — глубоко-глубоко вдохнув, он дёрнул на себя ручку двери. Свет в коридоре не горел. Тьма второго этажа поприветствовала Майкла гиблым безмолвием. Никого не видно. И не слышно. Но сохранялось ощущение, что за ним наблюдали. Как будто монстры непроглядной черноты беззвучно насмехались над ним, над беспомощностью, коей обладал парень прямо сейчас. От такой вероятности становилось не по себе. Это мягко говоря. Вот как чувствовал себя Эван, выходя смотреть страху в глаза по ночам…? «Ну держись, папуля» Удручённо хмыкнув, юноша обернулся назад. Уставился в зеркало, висевшее на двери шкафа, обладавшее потёртостями. Блеклое и чёрствое взору отражение предстало перед Майком. В какой-то момент ему почудилось, что по ту сторону замызганного жирными пятнами зеркала на него смотрит крохотный Майкл Афтон, который испуганно размышляет на тему, что же стихли ругань, проклятия отца и матери где-то в кухне. Мальчишка маленький, щуплый, ничтожный. Лишь строящий из себя храброго, а на деле… тьфу. Майк Афтон вырос. Он выглядел в отражении высоким, суровым и грозным. Он больше не тот мелкий хвастун и недотёпа. Он не тот, кто подчиняется «Уильяму Афтону». Поэтому Майкл запросто поколотит отца в ближайшем будущем. И пусть Дэйв только попробует навредить его сестре, младший и места целого на нём не оставит. Всё как в тумане. Смутное ощущение, что это повторяется. Что он снова идёт по тёмному коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Что он с опаской глядит на лестничный проход, вниз, туда, где тускло горел свет. И где было по-прежнему тихо. Лестница поскрипывала, стоило парню вздрогнуть, озираясь на второй этаж, или покачнуться, оперевшись о перила. Куда он шёл? Зачем? Майк должен сидеть и не высовываться. Жизнь ему дорога, пускай и немножко. Он поступал поистине безрассудно, спускаясь навстречу неизвестности. Кто знает, насколько хорошо Майкл овладеет собой, если вдруг Дэйв выскочит из-за какого-нибудь угла и набросится на него. Сумеет ли Майк дать ублюдку сдачи? Не струсит ли? Не растеряется? Неважно. Лиз в беде. С Лиз что-то стряслось, он уверен. Он не имеет права выжидать. Надо действовать. В холе внизу было так бесшумно и спокойно, что сразу назревали сомнения. В доме поддерживается тишина при любых обстоятельствах, Майк это знал. Знал он также ещё одну вещь: тишина поддерживается потому, что такова воля Отца, Главы семейства. Отец — тиран, тварь и садист — не выносит громкого шума. Папа заставлял быть непоколебимо тихими всех. А раз уж дом охвачен тишиной, то значит, что монстр, обладавший обликом Уильяма Афтона, пожелал того, сотворил, изъял склонности к непослушанию, установив свои правила игры. Они в дерьме. Они по уши в дерьме. Он обязан найти Элизабет. Майк не был в силах предугадать, откуда ждать напасти. Крепче ухватившись вспотевшими ледяными пальцами за ручку бейсбольной биты, юноша заранее замахнулся ей, приготовившись к атаке. Перевёл дух и резким движением заглянул за угол, по направлению к прихожей. Пусто. Коридор одинок, мрачен и неприветлив. Туда не тянуло от слова совсем. Смахнув со лба капли пота, паренёк круто развернулся, собрав остаток храбрости в кулак. Лиз, Лиз, его сестра. Её судьба гораздо важней, Майк не прочь отдать свою жизнь ради её спасения. Он не побоится напасть, даже если их с «папой» возможности будут значительно отличаться. И когда смерть станет неизбежной, Майк не отступит, да? Он не оступится и не отречётся… Рывок в сторону гостиной. Толкнув двери, Майк уверенно шагнул внутрь, метая взгляд к каждому углу просторной комнаты. В камине горел огонь, потрескивали дрова. Тёплых тонов тусклый свет озарял малую часть помещения: столик, где были расставлены стаканы, валялась коробка из-под съеденной пиццы; кресло, на котором лежал скомканный плед; диван, свободный диван, пустовавший. Майкла словно окатили холодной водой. Каким образом выбрался этот мерзавец?! Он что, распутал верёвки? Озверел, рассвирепел, задёргался и ослабил узлы? Выкрутился?! Как он… и где он? Где он, чёрт возьми?! Элизабет… Элизабет, мать твою. Где она-то? Майк ошеломлённо опустил руки с единственным оружием. Он слышал её визг. Её дикий визг, доносившийся снизу. Возможно, сейчас он пойдёт в кухню и увидит… …то, что видел около девяти лет назад. Кровь, труп, отца, державшего БОЛЬШОЙ и ОСТРЫЙ нож. Сначала мама, …теперь Элизабет. Охватило дежавю, накрыла паника. Что делать?.. Идти. Идти проверять, надеяться, молиться …бороться — за себя и Лиз. Сегодня Майк успеет. Он спасёт близкого человека, не потеряет время, какое потерял тогда, в ночь смерти мамы. Выйдя обратно в широкий коридор между кухней и гостиной, Майк обратил внимание, что темень, царившая здесь, нарушена свечением из замочной скважины двери, расположенной слева от лестницы. Рядом с кухней. Дверь сраного подвала. Чёрт, если отец там, Майк, наверное, со страху помрёт. Да ладно. Он и так еле держится. Вовсе не требуется спускаться в мастерскую главы семейства и что-то вынюхивать. Майклу вдоволь хватает адреналина. А вдруг Лиз там? Она в опасности, жизнь девочки висит на волоске, в то время как её старший брат стоит по центру коридора, рассуждая, какая же страшная судьба выпала на его долю. «Кретинизм» Не успел Майкл с собою согласиться, как его рука медленно притронулась к двери подвала и, надавив, приоткрыла ту. Немного приоткрыла. Единственное, что было можно разглядеть через узкую образовавшуюся щель — это свет из самых недр зловещего логова чудовища. Помимо данной детали присутствовала также гнетущая атмосфера и… тишина Подвал оказался не заперт. Майк только сейчас пришёл к этому выводу, боясь распахнуть дверь настежь. Блин. Тихо и непонятно. Любил ли отец тишину потому, что она манит непредсказуемостью? Никогда ведь не знаешь, что она предзнаменует, что означает. Она успокаивает, или напрягает, или пугает. Она угнетает Майкла. Она радует (радовала) в каких-то местах Эвана, ибо её мелодичность позволяла отдохнуть от мольбы старшего брата в эпизоды отцовских побоев, от криков родителей в ярую ругань. Юноша проволок биту по полу с неприятным звуком, пронзившим безмолвие, и сам же испугался. Боже. Господь правый. — Лиз? — шёпотом позвал парень, открыв дверь пошире. Ему не ответили. Воображение выстраивало жуткие образы. Создавало страшные тени на обшарпанных стенах подвала. Воспроизводило леденящие кровь звуки. Или, быть может, никакого воображения тут и в помине не было. Кажется, все эти звуки и шорохи существовали наяву. Тиканье часов, учащённое дыхание Майка, капли. Кап-кап-кап Что именно капало? Сердце парня забилось о стенки рёбер. Кап-кап-кап Что это, блять, капало? Кап-кап-кап Из подвала Кап Это… из подвала кап — Элизабет, ты там? — хрипло позвал Майкл, пытливо сглатывая. — Хей… — Да, она там. Голос, раздавшийся за спиной, заставил подпрыгнуть. Майк чуть не покатился кубарём по ступеням, шокировано покачнувшись. Вопль ужаса застрял в горле, а Дэйв между тем сцепил на сыне руки, в одной из которых был тот самый БОЛЬШОЙ и ОСТРЫЙ нож. Любимое орудие дорогого папы. — Не двигайся. Попытка Майка приподнять биту быстро сошла на нет. Кисть словно онемела, он перестал контролировать хватку. Отец перехватил его локоть — и Майк покорно выпустил средство защиты из пальцев. — Так бы и сразу, — донёсся до него удовлетворённый рокот. — Хорошо. Прекрасно, Майкл, просто прекрасно. — Отец воротил его конечностью, будто деталью куклы, привязанной к нитке. В шею ткнули лезвием. — Будешь рыпаться, сынок, я за упрямство вытащу твой кадык, прежде поковырявшись в твоей плоти, точно в лоскутах животной туши. — предупредил Дэйв, обездвиживая его полностью. — Элизабет там, Майки. Но тебе не стоит излишне любопытничать. Поверь, такая черта характера тебя не красит. — Что ты сделал? — просипел Майк, едва шевеля губами. — Ничего особенного. — заявил лже-отец, и юноша ощутил, с какой невообразимой лёгкостью тот бесцеремонно повёл его в противоположную от подвала сторону. — То же, что и обычно. — Д-дрянь. Дэйв приостановился, расхохотавшись оглушающе и жутко. — Знаешь, никогда бы не подумал, что у моего сына, оказывается, такой длинный язык. У моего бесполезного, дрянного сопляка. Не дёргайся, Майк, тебе известно, что это бессмысленно. Майклу было это известно. Однако, стоило хватке отца ослабеть, он двинул ему под ребро. Отшатнувшись влево и врезавшись в стену, Майк ринулся к выходу. Правда, побег успехом не увенчался. Он и пяти шагов не сделал — Дэйв швырнул его на пол, удержавшись за ткань футболки на затылке. Майку не хватило мгновения, чтобы вырваться. Приложившись спиной об пол, парень увернулся от первого удара, но не избежал второго, и старший угодил тому ногой по животу. Гадкий хрип мальчика был сродни стенанию отчаяния. — Паршивец, — юношу без труда подняли за растрепавшиеся волосы, после чего Дэйв обхватил Майкла за шею. — Куда ты намылился, хм? Мы не закончили. — В-вернись, — он надеялся выдавить из себя: «Вернись сюда, папа. Проснись же». — но воздуха не хватало. Душили. Нет кислорода. — Л-лиз… Дядя Генри… — Дяди Генри здесь нет, Майк, — в голосе отца различалась улыбка. Тот наслаждался. — Ты допрыгался, червяк. Игры кончились. Парня опрокинуло в пустоту. Безнадёжную и воздушную. Ненадолго затянулось фееричное чувство полёта в невесомости; вот уже Афтон-младший обессиленно сник, пытаясь сопротивляться Дэйву, потащившему сына куда-то во тьму коридора. Нож он продолжал держать у горла парнишки. Мозг вследствие удара отказывался соображать. Отдавая себе отчёт в том, что он до сих пор жив, Майк вяло вращал головой, изворачиваясь как то было возможно. Надо бежать. Надо бороться. Давай же. Давай. Вырвись. Попробуй опять. Тебе необходимо предупредить дядю Генри, спасти Лиз. Давай. Он больно ударился о какую-то твёрдую поверхность. Вроде, походило на отключку. Майку показалось, что он вырубился на секунд двадцать. А потом очнулся. Свет в коридоре горел. Он слепил глаза, давил бледнотой и яркостью. Сощурившись, Майк простонал от боли, вспыхнувшей в нижней части тела и в запястьях. Отец цепко держался за них, пока «вёл» сюда парня. Куда «сюда»? Кое-как Майкл осмотрелся. Маленькое тесное помещение, обступающие стены, отсутствие мебели, окон, чего-либо. Темница, мать твою за ногу. Ох, он замечательно помнил, как запугивал Эвана тем, что запрёт мальчугана в Темнице — комнате для наказаний. Бывало, что он реально проворачивал подобное и бросал брата в одиночестве. Часто Эван из-за этого заикался. «Ищи меня в Темнице, соплежуй-Эван» Что ж. Видимо, пора платить по счетам. Майк моргнул, и в следующую секунду обнаружил перед собой отца. Его блестящий нож был у лица парня. — Пап. — Всё хорошо, сынок. — мирно проговорил Дэйв. — Всё будет хорошо. Повалившись на бок от головокружения, Майк смутно предположил, что, судя по всему, вырубился опять — теперь он взирал на свои запястья, связанные теми верёвками, какими связывали они с дядей Генри Дэйва. Ноги же опутывал прочный шнур. — З-зачем это тебе…? — выплюнул Майкл, еле дрожа. Дэйв пожал плечами. — Я скоро пойду отрываться по полной. Я давно этого не делал. — Н-недели две. Максимум три. Для ч-чего ты, ублюдок, идёшь на такое? Утомлённо вздохнув, старший «для профилактики» прописал валявшемуся на полу Темницы Майклу затрещину. — Ты не помешаешь мне, Майкл. Никто не помешает. — До тебя доберутся. Дядя Генри узнает. Узнает и с-сообщит. Они найдут. Физиономия Дэйва исказилась до того мерзко, что юноша невольно скривился. Тошнота скопилась в горле, желудок свернулся комом. — Уверен, что твой дядя Генри сообщит? — мягко поинтересовался Дэйв. — Я вот нет. Майк намеревался держаться до конца. Хотел было возразить, но тут отец, взяв младшего Афтона за подбородок, оскалился до безумия наслаждённо. — Я давно мечтал провернуть что-то такое, — приметив во взгляде сына замешательство, смешанное с ужасом, Дэйв хрипло засмеялся. — Ты стал болтлив. И безобразно наглым образом себя ведёшь. Этот долбанный пубертатный период должен был уже пройти, не думаешь? — с усмешкой акцентировал он. На глазах Майка эгоистичная улыбка отца медленно сползла. Уголок рта Уильяма-Дэйва дрогнул. Он поднял нож в воздух. — Помнишь мои угрозы, приятель? — П-по… по поводу чего?.. — пробормотал Майкл, невольно съёжившись. Лже-отец прижал кончик лезвия к губам сына. — По поводу твоего длинного ненужного языка. Мама

***

Автомобиль Генри припарковал у дома. Настороженно изучив стены здания снаружи, Эмили направился к входной двери. В окнах первого этажа горел свет, значит, и Джен, и дети находятся внутри. Не лучшая новость. Он не видел их почти два дня. Приехал под вечер, и то отказываясь от того, чтобы провести время с семьёй. Генри хотелось, чтобы ребята гуляли где-нибудь, а Дженнифер посещала магазин, и по приходе домой от неё бы муж обнаружил только записку, содержащую в себе нечто вроде: «У нас всё хорошо, Хен. Отдохни и не забивай себе голову». Иными словами, он рассчитывал, что ход мыслей у его семьи одинаковый. Телепатическим способом жена выяснила, что её придурковатый муженёк пребывает в состоянии не благополучном, потому ей, Шарлотте и Сэмми жизненно необходимо свалить на вечер из дома, дабы несчастный Генри вернулся и от души разрыдался. Очень надо было сделать это. Эмили не представлялось возможности растрогаться, раскиснуть на протяжении минувшего дня. Терпение было на исходе. Снег осыпал макушку, ветер толкал в спину, как будто подгоняя наконец спрятаться в надёжном укрытии, забыть то, что произошло сегодня, запамятовать то, что Генри Эмили сотворил. А сотворил Генри Эмили как минимум три непростительные вещи, доказывающие его тотальнейшую бесполезность. Во-первых, безмозглый, самонадеянный Генри раскрыл тайну о страдальце Уильяме его детям. Почему-то он был убеждён, что они поймут и вполне будут готовы вынести такой удар судьбы. Они же ему родные люди, не рассматривался вариант, что абсолютно всё пойдёт по одному месту. Да, ребята попытались смириться, но Генри не учёл кое-какой факт: как бы то ни было, Майкл и Элизабет Афтон по-прежнему оставались детьми. Это не тот возраст, когда на их плечи стоило взвешивать тяжёлое бремя отцовских секретов. Ни несчастная Лиззи, ни бедный Майк не должны были столкнуться с подобной горой проблем в период, в какой их отношения и жизненные дела, вроде бы как, начали постепенно улучшаться. А дядя Генри повёл себя необдуманно, понадеясь, что, собрав троих Афтонов в сборе, покончить с Дэйвом будет проще. Во-вторых, исходя из предыдущего пункта, Генри Эмили совершил куда более убогую дурость. Он, наивный, самоуверенный придурок, из преисподней внутри башки Уильяма вытащил треклятого Миллера. В голове этот план выглядел значительно разумней — обездвиживание ублюдка, допрос с пристрастием и отправка с попутным ветром обратно, в глубины расколотого разума. Однако же (а по-другому и никак) ни черта не вышло. Мало того, что как таковых зацепок Генри не добыл, так и Дэйв, грёбаная тварь, не соизволил сгинуть. Эмили по долбанной глупости дал тому шанс выбраться, позволил воспользоваться моментом и, естественно, не учёл, что гадкая самозабвенная натура Дэйва Миллера — второй личности в теле Уильяма, чёрт подери, Афтона — не позволит ему спокойно покориться их воле. Дэйв останется здесь. Не навсегда и не навечно. Но надолго. И вина лежит исключительно на Генри. И третий, безусловно, наиужаснейший поступок героя всея Юты Генри Эмили. Его тупейшие срывы, его слабость, самоуничтожение не перестают поражать. Как можно помочь убивающему себя Уиллу, если ты сам являешься ничтожеством? Корчишь спасителя, даришь ложные ожидания, но не представляешь собой ничегошеньки стоящего? На считанные деньки хватает твоей выносливости и сострадания, а следом ты поддаёшься, ломаешься, и тобой овладевает страх. За эти две недели пришлось пережить слишком много всего. Нападение убийцы, многочисленные допросы, самобичевание, внутренние терзания, попытки помочь Уильяму, вопреки малой доли недоверия, самовнушение, что, мол, всё закончится хорошо. Слишком много исчерпанных эмоций, боли, перемен и разочарований. Слова Дэйва добили. И он, Генри, просто сбежал, бросив Майка с Лиз на произвол судьбы. Кинув тех наедине с монстром, который давно разрушил семью, продолжал уничтожать родных людей. Генри предал детей, он обманул Уилла. Он же обещал, что не отречётся от его, что не допустит… Он же обещал… Поток мыслей прервался. Генри набрался смелости отворить дверь. Перед ним предстал просторный коридор, в котором горел свет. Из глубин дома доносились звуки телевизора и шум радио в кухне. Теперь ещё и перед семьёй отдуваться. У Генри на секунду перед глазами потемнело. Помимо всех своих грехов, он к тому же предал жену, и дочь, и сына. Он предал, солгав им, втянув в эту историю умалчиванием. Закололо в груди. Генри стащил с плеч куртку, повесил её на вешалку и разулся, сдерживая ругань и слёзы. Возможно, его возвращения не услыхали. Быть может, он успеет свалить в спальню, посидеть там в одиночестве и собраться с духом. Рискнёт опять уйти незамеченным и вернуться к Афтонам. Ибо неправильно навлекать на них беду в виде связанного в гостиной Дэйва. И неправильно поступать с Дженнифер, Шарлоттой и Сэмми столь подлым образом. «Ты омерзителен, Эмили» — сказал себе Генри. Он не отрицал. Он не мог принимать правильные решения. Дэвид Миллер был прав в какой-то степени — на протяжении прошедших двадцати четырёх лет Генри Эмили всегда во многих случаях всё портил. Из-за дурости, незнания, наивности, слабости, доверчивости, резкости или прямолинейности. Генри никогда не был верным мужем, Генри так и не стал достойным другом. И Генри уж точно не удастся сделаться хорошим любовником Уилла Афтона. Он не сбережёт его, он опять всё испортит. — И что это значит? — прозвенел в ушах требовательный вопрос. Генри подкосило. Удержавшись на ногах, Эмили бросил на Джен трусливый взгляд и покачнулся к стене, облокачиваясь на стоявший около неё ящик. Жена стояла в проходе, скрестив руки на груди. На ней рубашка в голубую полоску и джинсы, что свидетельствовало о том, что сегодня она куда-то, да ходила. Попытавшись по-шуточному улыбнуться супруге, Генри провёл ладонью по лицу, стараясь этаким жестом смахнуть с себя всякое напряжение, и поплёлся ей на встречу. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, — Приподняв брови, Джен демонстративно хмыкнула, выражая нетерпение. Очевидно, она так и жаждет пояснений. — Это дебилизм, Дженнифер, я понимаю… — Ага. Я тоже понимаю, что это дебилизм, Генри, — тем же суровым тоном произнесла женщина, буравя мужа пронзительным взором. — Разве ты не в курсах, что я не собираюсь так этот дебилизм оставлять? — В курсах, — кивнул Эмили, положив ей руку на плечо. Он посчитал, что лезть с излишней нежностью будет определённо лишним. И правда. Джен была не в настроении, смахнув его кисть со своей рубашки. — Почти два грёбаных дня. Где тебя черти носят, дурак треклятый? Генри попробовал усмехнуться, но вышло издать лишь незамысловатое туповатое фырканье, которое, разумеется, не поумерило пыл в душе жены. Та открыто негодовала. Нет сил распинаться перед ней после сегодняшнего дня, если честно. Нет сил вовсе на упорную борьбу, к которой ещё вчера Эмили-старший был готов. — Я хочу поспать, — сухо изрёк Генри, пройдя мимо Джен. — Извини, мне нужно прилечь. — В данный момент тебе не нужно прилечь, Генри. — возразила она, на что Эмили раздражённо вздохнул, целенаправленно двигаясь в гостиную. Супруга последовала за ним. — Тебе нужно объяснить мне, что с тобой происходит, куда тебя занесло и с какого перепугу. — Я был у Уилла, — проворчал тот. Встал у книжных полок и отвернулся от Дженнифер. — Я ночевал у него и полчаса назад уехал. — Могу узнать, на кой чёрт тебе понадобилось ночевать у Уильяма? — поинтересовалась Джен со злобной иронией в голосе. Генри поморщился. — По внушительному поводу. — Да что ты. В телевизионной передаче как раз к месту раздался пронзительный треск, словно передававший внутреннее буйство Эмили. — Ты думаешь, что я был не у него? — резко спросил он. — Что я был где угодно, но не с Уильямом? Был где-то, где не следует? Я верно полагаю? С женой Генри никогда не заговаривал об изменах. Не возникало ни разу причин или подозрений. Он знал, что они друг другу преданы и верны; точнее, что Дженнифер Эмили верна. Генри же был и есть жалкий мямля, лгавший супруге с колледжа о сложных двояких чувствах по отношению к лучшему другу и коллеге. — В каком-то смысле, — согласилась женщина, вставшая по правую сторону. — А как мне думать, когда ты не говоришь, для чего конкретно тебе взбрело торчать у Афтона дома с ночёвкой? И как мне расценивать то, что я узнаю об этом от Майкла, а не от тебя? Сейчас нет неотложных дел, что были бы связаны с рестораном, над которыми вы обычно коротали бессонные ночи. — Не подскажешь, какие книги у нас имеются? — ни с того ни с сего холодно оборвал её Генри, принимаясь копаться в книжных полках. — По психологии, психиатрии, либо детективы на основе психологических заболеваний? Глаза Джен на лоб полезли от возмущения. — Ты читала хоть раз Фрейда? У нас в шкафу не найдётся какой-нибудь похожей литературы разных психоаналитиков? — Нет. С какой стати им взяться на наших полках? — процедила Дженнифер. Через полминуты на лице той проступило нечто схожее с замешательством. — Зачем тебе литература такого рода? — Затем. — Генри Эмили. — в произнесённых словах прозвенела сталь. — Ты прекратишь дурака валять, а? Что на тебя нашло, ей-богу?! Какой хернёй ты маешься? Читаешь грёбаного Фрейда, молчишь, не договариваешь о чём-то и сваливаешь из дома больше, чем на сутки? Расскажи по-нормальному! Позволь узнать мне! — Что? — гневно покосился он. — Что ты хочешь от меня? Что?! Чтоб я признал, какая я сволочь и как я равнодушно отношусь к своей семье?! Знаешь, меня как никого из вас заботит ваше благополучие! Я из кожи вон лезу, чтоб сберечь хотя бы собственную семью, чёрт возьми! — на повышенных тонах зачастил Эмили. — Я не страдаю хернёй, тебе ясно?! Да, приходится быть не здесь, но это не потому, что ты, Чарли и Сэм мне безразличны. Я хочу в кои-то веки сделать лучше, а не хуже. Я должен жертвовать временем, которое хочется проводить с вами, Джен. Я должен перестать не замечать… научиться не портить… Я должен… Внезапно он ощутил, как вздрагивает его нутро, как вырывается надсадный кашель и пробивает холодный пот. Неожиданно. Неожиданно в горле встал крупный ком, а язык онемел, прилипнув к нёбу. Генри едва ли не лбом упёрся в книжные полки, оперевшись о них, и зажмурился из-за возникшего головокружения. Непонятно загудел череп, отяжелели ноги. Он в конечном итоге сдался — пререкаться и городить чушь бессмысленно. Вообще бесполезно что-либо делать. Будет только хуже… Плечи задрожали. Генри недоуменно поджал их, задержав дыхание на несколько секунд. Что-то сдавило грудную клетку. Невесть что… что-то, после того, как он попробовал выдохнуть и вдохнуть вновь, не позволило насытить лёгкие кислородом. Снова. Снова и снова. Давило снаружи, внутри — везде. Нервы дали сбой. Вот только поведение организма заметно отличалось, и Генри не сразу это осознал. Понимание закралось в мозг лишь тогда, когда Эмили оторвал ладони от деревянных полок и увидел, что те безудержно дрожат; дрожат и дрожат, а он никак не может остановить эту дрожь. Не может — и всё. Помутнело окружение. Джен подошла ближе. Её недоброжелательный настрой притупился, губы сжались в тонкую линию. — Что это, Генри? — Она посмотрела на его дёргавшиеся конечности. — Что с тобой? Генри был бы рад несдержанно и грубо брякнуть, что знать не знает. Жутко хотелось на кого-нибудь наорать, может, и на жену, в том числе. Но слова не подбирались, ничего не удавалось контролировать. Ни дыхания, ни телодвижений, ни речи. Генри пошатнулся. Что это? Что это, мать вашу? Что это?! Его же действия усугубляли положение. Если он начинал подавлять дрожь, та возвращалась с утроенной силой. Эмили уже трясся, хватал ртом воздух, а контроль не возвращался. Казалось, что конечности не выдерживали. Шагнув назад, потерявшись в пространстве буквально ни с чего, Генри испуганно выкрикнул. По крайней мере, ему послышалось, что он именно вскрикнул, а на вопрос, как выданный им звук прозвучал на самом деле, тот ответить затруднялся. Как он добрался до дома и не убился по дороге? — тоже загадка. Генри ехал назад весь на иголках и дважды терял управление автомобилем. Он ослаб и поник. Он полностью обессилел. —… Генри, — донеслось до него. Запоздалое восприятие чужого прикосновения. Джен перехватила беспорядочно трясущуюся ладонь, заметив искренний ужас, застывший в карих глазах супруга. Ужас. Да. Это был непередаваемый ужас. Генри не описал бы его, если б кто попросил. Это было страшно. Это было невыносимо, удушающе, холодно, сковывающе, уничтожающе. Эмили понятия не имел, испытывал ли Уилл когда-нибудь нечто подобное, однако предпочитал надеяться на обратное. Ибо переживать это было чертовски тошно. Ему подумалось, что он умирает. Что он ломается не понарошку, что кости трещат, хрустят и осыпаются, точно горсть песка; что рвётся кожа, звенит в ушах, а сердце трепещет и в панике бьётся, грозясь выскочить из груди. Он слышал идейные высказывания Дэйва насчёт его, Генри, бесполезности. Слышал рыдания Уильяма, который метался в истерике, кричал от страха и умолял не бросать его. И ведь Генри обещал. Генри давал ему кучу обещаний и, в конце концов, одно из них он нарушил — бросил Уилла, обманул его, он заставил совершить ненавистное. Удрал следом, не способный держать ответственность за содеянное. Стыд обжигал. Слёзы разъедали кожу на щеках. Генри не успел понять, когда умудрился расплакаться. Он не переставал думать о стычке с Дэйвом в пиццерии, о тех объятиях, что были подарены Уильяму, о том, что Джен не знала ни о чём из этого, о том, что Генри Эмили опять — снова и снова, снова и снова — подводил всех и вся. Он не понимал, что делать. Он не мог помочь Афтону, не мог защитить Майка, Лиз, уберечь Джен, скрыть мерзости от Чарли, от Сэма. Он ничего (НИЧЕГО) не мог сделать. Ни-че-го. Откуда-то издалека раздавались хрипы, отрывистые всхлипы, режущая боль. То ли она вызвана порезами (Я Дэйв Миллер. Я не Уильям Афтон, Генри. Я прямо-таки осквернил тебя своим именем на твоей груди. И ты не забудешь его, как бы ни мечтал), то ли резью в сердце. Органы скручивало узлами, горло драло и царапало, Генри узнал в приглушённых вдохах и нечленораздельных возгласах свой же голос, и беспомощность, взревевшая в нём тотчас, которую пришлось прочувствовать каждой клеточкой организма, частичкой целостной осунувшейся оболочки, разрывавшейся по швам, была невыносима. Ужасна. Ужасна и скверна. Никогда. Никогда Генри не был таким жалким и беспомощным. Ничто не уничтожало так, как принятие негодности своих сил. Он споткнулся не пойми обо что и рухнул (навзничь, тряпичной изорванной куклой) в руки Джен, задыхаясь от боли и страха. Он кричал или сбивчиво шептал; он дёргался или был неподвижен; отключился ли в дальнейшем — Генри не помнил. Но сознание надолго запомнило миг (?или вечность?), в который Эмили открыто разрыдался в чужих объятиях, дрожа и неосознанно брыкаясь. Кажется, не сдерживался совсем, непереносимо завывала усталость вперемешку с отчаянием. Генри ощущал, что умирает прямо сейчас. Отчего и почему — неизвестно. Его хватали за рубаху и раздирали, и при том он даже не догадывался, что это были его же руки, его же крики, его же рыдания, пытливое сопротивление, вынуждавшее хрипеть от нехватки воздуха. Задыхался, давился слезами, не слышал оттого, как Дженнифер совершенно тихим и успокаивающим тоном утешает его; не воспринимал, как она удерживает его от самоповреждений, не позволяет ему упасть и покалечиться. Тише… тише, Хен. Ничего, ничего страшного, ничего, дыши, дыши, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. — Я… Я, я н-н-ничего… н-нич-…чего не могу… Я ничег-го не м-могу… сделать, я… — Всё хорошо. Всё хорошо. Ты слышишь? Всё хорошо. Я рядом. Ты будешь в порядке. Ты молодец, Генри, всё в порядке. — Н-ничего, ничего не могу. — Просто дыши. — Беспомощ-… не могу. Я не… Н-…ничего… Я… — Просто. Дыши. Боль не утихала, пульсировала в ушах. Плескалась за края. Стискивала, душила. А затем плавно отступила. И мгновенно стало легче. Нет. Нет, не мгновенно. Он не прекращал дёргаться. Он просто-напросто забылся в ужасе и горе. Потому потерял счёт времени. Страх иссяк. Когда это произошло? Генри не знал (очень не скоро). В очередной раз. В очередной раз Генри не знал, что, как и почему. За две недели произошло действительно много всего. Слишком много всего. Он устал. Он хочет, чтобы неопределённость исчезла. Он честно жаждет всё исправить, не навредя ни Джен, ни Уиллу. Но он не знает как. Генри сознался себе в этом и занемог. Тело было не в состоянии продолжать биться, Эмили повис, плотно зажмурив глаза. «Прости меня, Уилл…» Исчезли звуки и померкла комната, атрибутика в которой и до этого не особо привлекала внимание. Отголоски телевизионной передачи раздавались тише и тише. Сгинули последние силы, и пустота обступила Генри со всех сторон, отрекая его от настоящего мира, от мыслей об Уилле и от тяготивших проблем.

***

Эта пустота вряд ли обладала признаками крепкого здорового сна. Она была отключкой, настигшей в пик эмоционального бурана, морозного, сдавливающего холодом, но одновременно и сжигающего пламенем огорчения. Веки отяжелели и захлопнулись. Генри не разделял грани между промежутком его «срыва» и погружением в забытье. Он не различал настоящее и накрученное ему мозгом. Прошло не два и не три часа. Ну, так оно воспринималось по первому пробуждению. Трудно было выяснить, на самом деле Эмили оклемался или нет. Придя в создание, он изнурённо повернул голову чуть в бок, уткнувшись правой частью лица в наволочку мягкой подушки. Две минуты ушло на определение того, что Генри лежал, судя по удобству и комфорту, в кровати своей спальни, прикрытый согревающим одеялом. Времени миновало невесть сколько. Генри лишь предположил, что уснул по завершению истерического недо-припадка к пяти, вечером, а очухался наступавшей постепенно ночью, либо уже ближе к полуночи. Сквозь веки различался тусклый свет, исходивший, если не изменял рассудок и концентрация, что было мало вероятным, от лампы, стоявшей на прикроватной тумбочке. Тёплое сияние усмиряло, Генри ничком лежал на постели, припоминая нагрянувший приступ, и в ушах стучала пульсация, подобная стуку сердца, которое, как ни странно, билось ровно, несмотря на зудящий нервировавший осадок от случившегося. Какая-то невиданная ласка, нежно ощупывавшая его измотанную оболочку. Эмили чувствовал любящее прикосновение к своим волосам, убаюкивающее, словно изумительные чары телесного излечения. Разум сочинял неведомые сказки и бредни, побуждавшие окончательно проснуться и рассыпаться перед сидевшей рядом с ним Джен в благодарностях и извинениях. Генри поступал с ней гадко. Хотел он того, не хотел — это неважно. Он в любом случае скрывал, лишал и портил. Скрывал, лишал и портил. Подсознательно он просёк, что да — это правда Дженнифер. Она гладила его по макушке и молчала, дабы не тревожить охвативший мужа покой. Генри с признательностью внимал её трепет, но в глубине души жаждал верить, что рядом с ним — может, не в этой реальности, а в параллельной, скорее, в тысячной вариации судьбы Эмили, в которой бы не существовало Дэйва Миллера — сидит именно Уильям и так же, как Генри когда-то, утешает, перебирает пальцами его волосы и шепчет, что всё по правде хорошо. Генри Эмили презирал себя за такие фантазии, появлявшиеся в настолько неуместный момент. Рядом только его жена Джен, которую он любит, но счастье которой он разрушает не специально. К счастью, Эмили не хватило духа заистерить прямо сейчас. Физические и моральные недуги вжимали Генри в матрас и лишали способности как-либо шевелиться. Тогда он и был настигнут глубоким нормальным сном. Проснулся быстро, рано поутру. За окном тьма уж переходила в сумерки, неохотно уступая новому приближающемуся дню. Распахнув через «не могу» веки, Генри оглядел погружённую во мрак спальню, левую сторону кровати, где почему-то не лежит Дженнифер, и узнал по будильнику время. 07:42. Он забрался целиком под покрывало с намерением повторно вырубиться на полноценные десять часов. Один день. Ещё один новый день. Как часто он мысленно произносил это в теперешнюю неделю? Очевидно немало. Глаза слипались, тоска, будто щупальца, сцепилась на нём склизкими липкими путами. Тоска не прекращала душить. Не вынося слушать сбивчивые мысли, поддаваясь скорби и печали, Генри резво сбросил на пол одеяло, вытягивая вверх руки. Потянувшись с мученическим стоном, Эмили ухитрился сесть, прежде чем передумал двигаться и начинать положенную жизнедеятельность. Темнота, безмолвие и умиротворение вокруг. А в Генри катастрофа, метель, ураган, цунами, тайфун и все возможные катаклизмы. Уставившись на широкую кровать, на которой он провёл сегодняшнюю дурацкую ночь, Генри закусил губу, подавляя волю разнести мебель к чертям собачьим. Зачем ему позволили проснуться? Почему никакое счастливое совпадение не спровоцировало аварию вчера на дороге, благодаря чему Эмили не доехал бы попросту до дома? Почему его сердце не остановилось от душевной безнадёги? Почему он здесь??? Предыдущий день Генри начинал вместе с Уиллом. В его доме, в его спальне, в его сраной кровати. Генри так и не приноровился к тому, насколько же ярко могут отличаться друг от друга дни. Сегодня ты успешный деятель и владелец годного крупного заведения, а завтра — неудачник, оставленный ни с чем. Сломленный, побитый, осквернённый олух. На тебе пометка серийного убийцы, что был недавно твоим любовным интересом, и отныне ты ненавидишь его. И какое чудо — через ещё несколько деньков вы снова трётесь друг об друга, и ты забываешь о той злополучной стычке. М-да, разнообразие последних недель однозначно впечатляет. «Я должен съездить к Уиллу, — бурлили в голове мысли об одном и том же. — Я должен добиться того, чтоб Дэйв исчез. Я должен вернуть его». Как это сделать, чёрт побери? Долбануть по Миллеру чем-то тяжёлым? Заорать на него (мало ли — он, как малое дитё, обидится и свалит)? Разреветься, заумолять о пощаде? Теперь, говоря на серьёзных тонах, Генри пошёл бы на любое унижение, лишь бы искупить перед Афтоном вину. Лишь бы увидеть его, услышать его голос, обнять, поцеловать. Господи боже, Эмили был ублюдком не меньше Дэйва. Генри соглашался с таким обвинением, выдвинутым им же в свой адрес, поэтому решался на конечное безумие. Был ли смысл возвращаться к Афтонам? Может, в доме нет больше живой души? Только трупы? Трупы, которые своими усилиями «создал» Генри. Начинало тошнить при думах об этом, потому он старательно прочищал себе мозги, массируя виски. Должен, должен, должен… «Я должен спасти Уилла. Я должен вернуть его, защитить Майкла с Лиз, уберечь Джен, Сэма и Шарлотту. Не допустить провалов, несостыковок, оплошностей. Предотвратить. Я должен…» Ничего он не должен, право. Он так и не сообразил… Фыркнув, шмыгнув носом, поёжившись, Генри страдальчески напыжился и поднял с пола одеяло. Кинул его на кровать, бодро подскочив. У него нет права на то, чтобы прохлаждаться. Наварил каши — расхлёбывай теперь. Иначе никак. Надев тёплый халат и закутавшись в него, Генри нехотя поплёлся из спальни, гадая, как вести себя по отношению к Джен, если придётся сталкиваться с ней лицом к лицу. Блистать талантом красноречия или молчать, как до этого? Дженнифер не гнала обычно бочку на Эмили за всякого рода проступки, она не любитель семейных конфликтов, однако вчерашнее… Она не дурна, ей предельно ясно, что с Генри что-то не так. Что он утаивает, боится, мечется и страдает. Джен не бросит это как есть. Генри не отвертеться. Дом не спал. Было вообще-то довольно тихо, но не бесшумно. На первом этаже, на кухне, барахлило старое радио, сообщавшее новости на ближайшие пару дней. Интересно, что же они принесут в жизнь Генри, эти два блядских денька? Даже любопытно… Ох, он едет крышей. Окончательно и безвозвратно. Эмили покинул спальню и спустился вниз. Гостиная пуста, дальняя часть дома молчалива. Невольно задаваясь вопросом, отчего ни Шарлотта, ни Сэмми не шумят, не болтают, не дерутся, Генри прошёл к кухне, замерев у угла. Джен была там. Где ей быть? Она торчит в кухне, и если на неё нарваться, вопросов потом не избежать. Следовало бы уйти через задний двор, не нервировать себя и супругу, просто удрать. Опять. «Нет, блять». Нет, нет, нет. Не сегодня, не сейчас. Хватит с Генри этих пряток. Чего ему определённо не хотелось, так это долбанных игр в загадки. Он становится похожим на Уильяма. Аж смешно. Аккуратно Генри выглянул из-за угла. На плите стоит чайник, заполненный кипячёной водой. Джен сидит за столом и, попивая кофе, листает какой-то журнал, вполуха слушая заедавшее радио. Женщина одета в домашнюю жёлтую рубаху с короткими рукавами, в голубые лёгкие штаны. Вроде, она относительно увлечена чтением чего-то простецкого, ибо Генри был сперва ею незамечен. Лишь через полторы минуты Дженнифер потянулась к радиоприёмнику, дабы поймать другую волну, и, приподнявшись слегка, наткнулась взором на мужа, притаившегося за стеной. У Генри ярое желание спрятаться сошло на нет, слава Богу, достаточно скоро. Он, неуверенно помявшись, потоптался у прохода на кухню, а жена, озабоченно поджав губы, посмотрела на него и спросила: — Голоден? Голос звучал мягко, уступчиво. Джен боялась не нарочно загнать и вывести Генри вновь. — Наверно, — отозвался Эмили, наконец войдя. Неродимо опустился на стул, сев напротив супруги. — Хлопья с молоком давай подогрею. Кивание. Помилуй, Господи… Как взаимодействовать с Дженнифер после такого…? Генри разучился подбирать подходящие слова. Исподлобья он косился на жену, не находя себе инородного применения. Между тем Джен сделала мужу лёгкий завтрак, приготовила три сэндвича и подала к столу. Генри уставился в тарелку с хлопьями и молоком, всё размышляя о том, что предыдущее утро он проводил с Уильямом. Ел с ним, сидел с ним в ванной, чёрт возьми. Уильям был на виду, был рядом, а через несколько ненавистных паршивых часов Генри собственными усилиями заставил его исчезнуть, уснуть неизвестно на сколько. Он потерял его, как терял всегда. Он совсем не учился на ошибках. Поняв это, Эмили чуть не поперхнулся хлопьями, которые заталкивал в рот ложку за ложкой, не прожёвывая толком. Каково Афтону сейчас? Уилл понимает ли, что ситуация пошла под откос, что план провалился? Что Генри — человек, что был надёжным, светлым, заботливым и честным — кинул его вот так вот, связанным в гостиной? Наравне со страхом побега Дэйва выступал и другой — страх того, что Уильям очнётся один, а Майк и Элизабет будут убеждены, что это не он; что ему можно причинить боль, если «Дэйв» начнёт рыпаться. — Иди в гостиную, — попросила Генри Дженнифер. Тот вздрогнул и шумно вдохнул. — Я тебе принесу горячий шоколад. — Я сам. Спасибо, Джен, правда, я… — Не спорь со мной. Боже правый, чёрт… Ну, пока душа Джен Эмили не будет спокойна, Генри даже мечтать не следует на тему того, как он героически ворвётся в имение Афтонов, вернёт Уилла и поквитается с Дэйвом. Покорный и неропотный Генри побрёл в мрачную гостиную, где окна так же плотно занавешены шторами. Укутавшись в валявшийся на диване плед (недавно он укрывал им и больного Уильяма, в том числе), Генри включил рандомный канал на телевизоре, насупившись и всмотревшись в экран. В глазах рябело. Просмотр каких-либо передач был невмоготу. Временем позже к сидевшему неподвижно Эмили пришла Джен. Она несла в гостиную пирожное из холодильника и кружку горячего шоколада. — Ешь и пей до дна. Что тебе сегодня не помешает сделать, так это отдохнуть как положено. Да, было бы славно, но Генри нельзя. Нельзя отдыхать тут, когда там происходит хрен знает что, чего Эмили не способен контролировать. Решив не болтать лишнего, он принял кружку и надкусил большой кусок пирожного, неторопливо прожевал, роняя крошки. Вкусно и сладко, но одновременно и горько, пропади всё пропадом. — Где дети? — спросил Генри с набитым ртом. Он подавился и зашёлся в приступе кашля. Джен похлопала его по спине, слабо улыбнувшись. — В гостях. С ночёвкой. У их друга Карла был день рождения, и ребята вчера развлекались с обеда у него дома. Они в порядке. Хоть кто-то в порядке в этом сплошном дурдоме. Какое чудо. Хорошо. Они не видели отца таким, каким он был прошлым вечером. Это прекрасно, это бесподобно… Значит, пора собрать волю в кулак и вернуть былой настрой. Рассчитать, заново спланировать… Ты можешь, Генри, ты вернёшь своего лучшего друга и любимого человека. И ты не допустишь отныне подобных исходов. — Джен?.. — обратился к жене Эмили, съев десерт, и потёр затылок. — Скажи, найдётся ли в моём лексиконе удачное слово, которое предоставит мне возможность уговорить тебя… отпустить меня? В ближайшие два часа?.. — Нет, не найдётся, — непреклонно заявила Дженнифер, — С тебя хватит, Генри, не думаешь? — и в следующую секунду положила ладонь мужу на лоб. — Ты натерпелся. «Ничего подобного, — мысленно твердил Эмили. — Не хватит с меня, — да-да, не хватит. — Мне необходимо добраться до Уильяма любой ценой. Я не знаю… Боже, это похоже на помешательство. Я рехнулся, безусловно, но я не могу бросить всё на полпути. Я так не могу». — Я в норме. Я в норме, честное слово, я не страдаю, — ладно (очень ладно), головная боль и изнеможение. Он справится с этим, не так ли? Женщина осторожно убрала ему волосы с глаз, поправив чёлку и погладив по голове. — Хен, у тебя жар. — Я не чувствую больной слабости. Я клянусь, послушай… — Это ты меня послушай. Твёрдость, несокрушимая, словно апогей сумасшествия в городе Харрикейн не сломит и не согнёт её. Умонастроение Джен редко когда бывало настолько незыблемым, стойким. Ей несвойственно париться по пустякам, загоняться или ввязываться во всевозможную дрянь, как это делал Генри. Дженнифер, вопреки вспыльчивому характеру, при наиболее суровых ситуациях проявляла поразительную непоколебимость духа. Могла быть спокойной как танк, который ничто с места не сдвинет, и ни повода, ни внешних сил будет недостаточно, чтобы подавить эту прочность. Прямо сейчас она разве что по башке своему дорогому полудурку треснет, потому что капризная упрямость того заставляла ржаветь мозг. Взяв Генри за плечи, Джен встряхнула мужа и растормошила: — Не веди себя так. Хватит, довольно. Прекрати. Зачем ты это делаешь? Ради чего? Я говорю: у тебя, блять, температура поднялась, дубина. Вытащи наконец вату из ушей. Она отпустила его. Эмили, вытаращив глаза, пуще завернулся в плед, поёживаясь и хмурясь. Гадко было до слёз. Джен не понимала критичность ситуации, а если б и поняла, то далеко не в том ключе, в каком надо. Не будет Генри требовать неисполнимого, Джен так и так не смирится с тайной Уилла. Их отношения сами по себе были никакущими — женщина недолюбливала Афтона за циничность, самолюбие и высокомерие. Ясное дело: речь шла о Дэйве, а не об Уильяме, но Джен от новости, что Дэйв Миллер — то бишь нихера не Уильям Афтон — живёт второй личностью в теле друга Генри, который вроде бы как серийный, мать его, убийца, не будет ни горячо ни холодно. Дженнифер рассудительна и умеет действовать сразу да с размахом. Перед ней объясниться ничуть не просто. — Ответь мне. Что происходит? — он был настолько погружен в угнетения, что пропустил половину тирады жены мимо себя. Возможно, это к лучшему. — Посмотри на меня. Посмотри, ну же! Ты выглядишь нездоровым. Ты бледный и уставший. Вспомни о наставлении врачей. Тебе нельзя перенапрягаться, нарушать режим, тревожить нервную систему. Ты принимал успокоительное предыдущие две ночи перед сном? Нет. Я это знаю. Нельзя так. Прошло мало времени для того, чтоб ты успел уже оправиться… — От чего оправиться? От той ереси, произошедшей в ресторане? — выплеснул Эмили. — Да. Да, Генри, да! — воскликнула Джен. — Не делай вид, что на тебе это не отразилось. Не строй из себя мистера Меня-Ничто-Не-Сломит! Ты человек в первую очередь. Ты пострадал, серьёзно пострадал, и тебе нельзя ни в коем случае игнорировать этот факт. — А тот факт, что я виноват…? Его, что ли, игнорировать? Предлагаешь это сделать, да?! — проговорил Генри, пожалев тотчас, что вообще рот раскрыл. — Конечно, ведь такое моё поведение гораздо лучше, гораздо надёжней! З-замолчи, — взмолил он, когда супруга вновь попыталась перебить, узнать, что муж имел в виду, говоря насчёт своей вины перед чем-то. — Замолчи, пожалуйста, ты не поймёшь. Ты не поймёшь, как не понял я. Как изначально… к-как… оставь эту тему, бога ради. Осушив кружку горячего шоколада, Генри покачнулся, упав на диван боком. Блюдце с объедками пирожного, лежавшее у него на коленях, упало на пол. — Ты дурень, — произнесла Джен, поднимая посуду. Ковёр испачкался в сладком креме. — Ты тупоголовый дурень, срань Господня, тугодум обдолбанный. — Продолжай. Я только счастлив твоему злобному лепету, — заверил Генри, пялясь в экран телевизора. Через пять минут он забурчал под нос: — Тебе не понять. Никому не понять. Мы испоганим всё, а потом дружно сляжем в могилы. Кто-то умрёт от старости, проживший остаток лет в горе. Кто-то сдохнет раньше, от ножа в спине. — Как двусмысленно, — без интереса изрекла Дженнифер. Она возилась с пятнами на ковре, оттирая те мокрой тряпкой. Голос Генри надломился. — Я не хочу… «...не хочу быть трусом. Не хочу предавать, бояться. Не хочу выбирать между тобой и Уиллом. Я не хочу его потерять. Я не хочу увидеть, как его будут уводить скрученным, закованным в наручники. Я не хочу создавать угрозу для Чарли и для Сэмми, для Майка и для Лиз. Для тебя. Я не хочу, чтобы Уилл кому-то навредил. Чтобы Дэйв продолжал существование. Чтобы мы конкретно провалились и окончательно сломали всё то, что пытались починить. Я не хочу этого». …не хочу, чтобы это продолжалось. — Продолжалось что? — задала вопрос Джен, облокачиваясь на спинку дивана. Генри лишь плечами пожал. Помыв грязную тряпку, избавившись от пятен на ковре, женщина плюхнулась обратно на диван, не выдавая больше чего-то грубого или дотошного. Они немного помолчали, послушали новости по главному телеканалу, прежде чем Дженнифер, потянувшись и вскинув руки вверх, размяла шею, спину, а следом повелела тоном безмятежным и наипростейшим: — Давай рассказывай, — Эмили, свернувшийся на боку, вопросительно глянул на неё, и супруга подбадривающе вскинула брови, похлопав его по правой лодыжке. — В подробностях, в мелочах. Давай. Я жду. Ну вашу ж мать. Генри недовольно фыркнул, зарываясь в плед и упёрто сохраняя молчание. Это из-за него Дэйв перешёл точку невозврата. Это из-за него Уильяму было так плохо на протяжении двадцати с лишним лет. Это из-за него случилось то, что случилось. Он не должен впутывать свою семью. И так уже есть жертвы обстоятельств — Майкл и Элизабет. Он потрудился навести хаос на славу. — Я тебя умоляю. — И я тебя умоляю, Хен. Умоляю не молчать с близкими людьми. Разве это неправильно? — Но что мне тебе говорить? То, что ты хочешь услышать? — То, что следует сказать тебе. Реально следует по многим причинам. Не надо отмалчиваться, раз ты понимаешь, что нужно сознаться в чём-то. — Я же… Блять, — сдался Эмили. — Это бред, это безумие. Не переношу… — Где ты был вчера? — спросила Дженнифер. Вероятно, она посчитала, что Генри будет легче собраться с мыслями, если ему задавать наводящие вопросы. Что ж, считала, да не просчитала. — Я сказал. Я был с Уильямом. — Был с Уильямом, а потом потерял его. Потерял и не вернул. Интересно, страшно ли Афтону сейчас? И как он отнесётся к Генри, когда узнает, что тот вытворил? Наверняка Уилл будет не в восторге. — Уильям скажет мне то же самое, если я ему позвоню? — неприкаянно поинтересовалась жена, буравя Генри взглядом. «Ох, тебе лучше не звонить в дом Афтонов», — подумал Эмили, но вслух выдал следующее: — По-моему, ты никогда не горела желанием общаться с ним, — он язвительно ухмыльнулся. — Поступай, как взбредёт. Мне до лампочки. — Слушай, я вовсе ничего не имею против твоего Уилла, Генри. — Я тоже ничего не имею против моего Уилла, Джен. Та стукнула его по макушке. — Чёрт тебя дери! С каких пор ты так несносен?! — С тех пор, как мой лучший друг напал на меня в пиццерии и чуть не прикончил. Две недели назад приблизительно, верно? Или я напутал время, с которого моя жизнь пошла под откос и я стал таким несносным? — осведомился Эмили, гневно стиснув зубы. Он не понял. Слова вылетели без его ведома. Генри уж точно не горел желанием выдавать секреты именно эдаким способом. Идея, заключавшаяся в том, чтобы тихо, спокойно, без скандала объяснить Джен суть, подкошена вспыльчивостью. Кашлянув и поморщившись от боли в голове, Генри посмотрел на супругу, распахнув глаза. О-о, нет… Джен непонимающе прищурилась, а Генри заткнулся. Молодец, отлично, Хен-Хен, двадцать очков тебе за старание. Так бы сейчас поглумился над ним Дэйв за дурость? Господигосподигосподигосподичтооннатворил? Идиот, кретин, болван. — П-проехали, — Эмили придал себе напыщенный вид, дабы притвориться, что слова, высказанные им, были правда обычным потоком несуразного бреда. И в них не было ничего настоящего, ничего того, что могло быть в реальности. — Проехали, Джен, я… — Друг напал, да? — уточнила женщина. Генри изучил выражение её лица и покрылся гусиной кожей. Взор, направленный на него, но при этом вникуда. Она догадалась. — Нет! — выдавил он и закашлялся. — Нет. — нет. Нет, что он натворил?! — Я сморозил херню. Я на эмоциях, п-поним-маешь?.. — заикается. Заикается. Не говорит уверенно. Провал. Генри Эмили провалился и утонул. — Я не хотел говорить подобного. — Генри, перестань. Ты должен… объяснить мне. Дженнифер побледнела и обомлела. У Эмили от такого зрелища закололи на груди порезы, оставленные Дэйвов. Некий Д.М. Не дожидаясь какого-нибудь срыва жены, возгласов, воплей, паники, Генри подскочил с дивана, пошатнувшись и едва не рухнув на пол. Ноги были ватными, его шатало. — Я объясню. Объясню, клянусь. Я всё объясню, но потом, когда мне станет получше, — Он сбежит. Сбежит сию секунду. Ему нужно добраться до Уильяма. Нужно спасти Уилла и исправить возникший с Джен казус. Вдох-выдох, вдох-выдох; выдох-вдох, выдох… вдох… Выровнявшись, Генри попятился в коридор. — Я должен идти. Я объясню. Потом. Объясню, поверь мне. Прости меня. Я объясню. Но тут его дёрнули назад и с такой неведомой силой швырнули на диван, что тот беспомощно пал, тихо вскрикнув, и испуганно схватился за локти. А Джен, сглотнув и сев гораздо ближе, охрипшим, но не менее пугающим тоном пробормотала: — Да. Объяснишь. Здесь и сейчас, Генри. Объясни мне, в какие дебри залез ты и какую бесовщину учудил Афтон. Немедленно.

***

Дальше всё как в тумане. Собственный нескончаемый лепет, мольбы, до того наивные, плаксивые, отрадные. Генри употреблял фразу: «Он не виновен, Джен». — сотню, двести раз. Его трясло не меньше вчерашнего припадка. Он знать не знал, к чему это в конечном итоге приведёт, зато подозревал, что — угадайте с трёх попыток — умудрился попортить обстоятельства к херам, а казалось бы: куда уж хлеще! Заявить о том, что его жена Дженнифер Эмили держалась молодцом, — это выплюнуть незначительную несуразицу. Джен не просто не истерила, не кричала, не пребывала в открытой панике. Она ухитрялась почти не дрожать, задавала миллион вопросов и периодически срывалась на оскорбления наподобие: «Сучьи вы обдолбыши». И супруга не теряла рассудка от потрясения. Какой-никакой успех, видимо, Генри научился преподносить историю о двуличном Уильяме вполне неплохо. Он поведал то, что рассказывал Элизабет и Майку. Не вдавался в точности той «терапии», какую он проводил своими усилиями; умалчивал также насчёт отношений с Афтоном после злополучного нападения. Конечно, женщина поняла, что Генри в самом деле верит в окружавшее их два десятка лет безумие и что Генри Эмили решительно настроен помочь Уильяму. Однако в тех тонкостях взаимодействия чокнутого психопата и мистера Я-Помощник-Хоть-Куда её не просвятили. В данный момент делать такое точно не стоило — Генри не смел рисковать. — Джен, — трижды окликнул жену Эмили, пока она бродила по гостиной, потирая ледяные мелко дрожавшие ладони. — Я тебя прошу. Не делай этого. Не действуй с размахом в этот раз. М-молю. — Молишь? — подала признаки осознания происходящего Дженнифер, резко обернувшись. — Молишь о безопасности серийного убийцы? Это ты делаешь прямо тут передо мной? — Лучше бы она вопила, ей-богу. Этот тихий хрип супруги начинал душить Генри невидимыми когтями. — Генри… Генри, ты безмозглая устрица. Он был бы счастлив натянуть и слабенькую улыбку в ответ, но то было невозможно сделать. Джен мерила шагами помещение, переводила взгляд то в окно, то на мужа. А Генри, подобно нахулиганившему ребёнку, упрашивал её перенять своё восприятие ситуации на себя. Слепо верил, что что-то изменится, что в Джен тоже проснётся желание не ненавидеть Уилла. —… Он жаждет покончить с этим! Он не хочет быть тем, за кого ты его принимаешь. Он н-не ч-чудовище, п-пожалуйста, — проблеял Эмили, готовый в ноги ей кинуться. — Зачем ты его покрываешь? Он опускал тебя на дно все эти годы, морально уничтожал, а потом и вовсе чуть не убил. Ради чего ты участвуешь в этой его авантюре?! — оперевшись о стену из-за потери равновесия, женщина, убрав с глаз волосы, с холодом, ужасом и отчаянием уставилась на бледнющего несчастного Генри. — Ты соучастник. Ты понимаешь это? — Джен… — Он утащит тебя с собой за решётку, Генри Эмили! — выдавила она. — Вылезай из выдуманного мирка, это не сказка. Не выдумка. Злодей не станет по щелчку пальцев добряком. — Уильям не злодей, — горячо возразил Генри. — Ты меня не слушала, я же говорил: он и то, что в твоём понимании зовётся злом, — это два абсолютно разных человека в одном теле. — Да ради всего святого! Два, три, четыре — мне без разницы. Ты веришь? Незыблемо веришь в это… Сука…– Она перевела дух. Растерянно крутанулась на месте и, запинаясь, заговорила снова спустя мучительную минуту: — И… и где? Он. Вот теперь действительно пиздец. — Он там, где я его и кинул. Струсив. — процедил Генри, подавляя громкий всхлип. Какой абсурд, боже… боже милосердный… — Н-ну. Молодец. — сказанула Джен. — То есть, ты бросил его… ещё р-раз… то есть, ты бросил его вчера у Афтонов, так? — Эмили затравлено кивнул. — Ага. Ты кинул его у грёбаных Афтонов, оставив там и Лиз, и Майка, идиотина? Захотелось под землю провалиться. Он никогда не чувствовал себя таким тупым, убогим, мерзким и невыносимым. М-да, поступок такого плана никоим образом не оправдаешь, поэтому Джен имеет полное право приложить Генри о стену. В следующий миг Дженнифер стащила мужа с дивана и повела на выход в коридор, буквально волоча по полу. — К-куда?! — в ужасе закричал тот. — Спасать детей. Они определённо не заслуживают страданий. Заодно покончим с этой резнёй. Давным-давно пора, не так ли, проблематик?

***

— Ты не поедешь в участок! — А ты предрасположен запретить мне? — Джен, — изрёк Генри и, озираясь сквозь окно автомобиля на проносящиеся мимо дома, нетерпеливо повторил: — Джен, разверни машину. Пожалуйста, д-давай вернёмся. Я всё тебе объясню. Понятней объясню, я скажу, чего я мечтаю добиться. — Ты мечтаешь добиться того, чтоб твой дружок, натворивший дел, вышел сухим из воды. — безукоризненно отрезала женщина. — Я просто не хочу, чтобы Уилл пострадал, ясно? Он не заслуживает жестоких расправ с ним, презрения, отречения. Он та же жертва, что и я. Джен глубоко вздохнула, стараясь не терять самообладания, хотя комок в горле стоял уже как полчаса. — Генри, у тебя крыша течёт. Я серьёзно. — Она крутанула руль, и Генри вжало в спинку пассажирского сидения. — Ты обозримо едешь кукушкой. Эмили с пребольшим трудом вдохнул полной грудью, отлип спиной от сиденья, потерянно моргая по сторонам. Подрагивая и сжимаясь. — Это невыносимо. Невыносимо, понимаешь? — он не допустит. Никак нет. Он не позволит событиям развернуться так! Нет. Он потянет время, заговорит, убедит. Они не должны попасть в полицейский участок, они не должны… Генри нужно вернуться к Уиллу. — Мы с-совершаем непоправимое. Я обещал ему, Дженнифер. Я пообещал, что он будет в порядке, проклятье! Машина затормозила у светофора. Малое количество автомобилей и пустота на улицах — привычная картина. На часах практически девять, а день субботний. В выходной, особенно зимний, морозный и студёный, горожане предпочитают нежиться в кроватях до полудня, сидеть под одеялами и пить какао или бодрящий кофе. Атмосфера предрождественская, идёт снег, а во дворах не столь светло. Чудный антураж для уютного чаепития и просмотра старых сериалов в кругу семьи. Генри считал так же, но прямо сейчас сидел в машине, пока его жена везла их в полицейский участок. Он спрашивал, почему бы им не отправиться к Афтонам, не проведать, не убедиться, что Уильям Афтон, маньяк грёбаной Юты, по-прежнему связан и обезоружен, а Майк с Лиз целы и невредимы. Дженнифер отвечала, что будет лучше, если полиция обыщет дом, наткнётся и на «Дэйва Миллера», и на детей. В ином же свете своим появлением Генри и Джен могут натворить ещё чего-нибудь. К тому же, — поясняла супруга — в имении Афтонов хранятся надобные улики. Если дом Уильяма отнесут к «логову» монстра Харрикейна, то заваливаться туда не следует ни в коем случае. Собьют полицию со следа — этого не хватало. Хрустнув пальцами, Джен невесело хмыкнула: — Ты всегда выполняешь обещания. Ты человек верный, добродушный. Но чертовски наивный. Поверь, — она крепко сжала его запястье. — это явно не то обещание, которое необходимо держать до конца. Нет. Нет. Нет и нет. Он не бросит его. Он не должен бросать его, так ведь? Генри поступит как наиотвратительнейший говнюк, сдав Афтона с потрохами. Генри предаст Уильяма. — Поехали мимо. — попросил он. — Мне повторить? — раздражённо бросила Джен. Генри лишь сейчас заметил явственную серость на её щеках и голубые глаза, во взгляде которых мелькает страх и читается горечь. — Мы не появимся там. — Мы проедем мимо всего-навсего, — не унимался Эмили. — Мы обязаны посмотреть на дом со стороны. Джен. Я не могу не думать о них. Мы должны осмотреть, может, Майку, Лиз нужна помощь. — Ты не поймёшь, нужна ли им помощь, тупо осмотрев дом снаружи, — проворчала женщина. Она стискивала руль настолько цепко, что костяшки белели. — Хен, мне тошно. Мне тошно и паршиво. Заткнись, Иисусе, а? Мы должны поступить разумно. В таких ситуациях эмоции отодвигают, как правило, на второй план. Поддаться им равносильно потере бдительности. Совершишь глупость, а позже не разгребёшь последствий. — С чего ты решила, что то, что мы делаем, — правильно? — сорванно протестовал Эмили. Ещё чуть-чуть — и он выскочит из машины. Выскочит и побежит прочь. Сил нет. — Двадцать четыре года, — Джен побарабанила кончиками пальцев по рулю. — Мы жили с ним бок о бок двадцать четыре года. Столько же, сколько Харрикейн был местом не безопасным. Мы до последнего были в неведении. А тому кошмару конца и края не видно. До сих пор. Твоя забота ни к чему не приведёт, — уверила она сострадающе, с пониманием. — Даже если Уильям болен, ты не вылечишь его. Никто из Харрикейна не вылечит его. Это опасная дрянь, Генри, пойми. Я про ту штуку, — уточнила жена. — Мы против неё бессильны, потому что не знаем, как она работает. — Я почти разобрался, как… — Нет, — отрубила та сходу. — Мы заканчиваем с этим, тебе понятно? Хватит. Возьми себя в руки, — уничтоженному Эмили показалось, что на глаза Джен навернулись непрошенные слёзы. В самом деле. Они стекли по щекам, оставляя мокрые дорожки, которые Дженнифер поспешила вытереть. Даже она еле справлялась с кипящими внутри чувствами. Какая-то катастрофа. Выхода нет. Нет выхода, нет правильного решения. Должны, должны, должны. Генри смотрел перед собой, ощущая, что спирает дыхание. «Я тебя люблю, Уилл». «И… И я тебя». «Я знаю, что это может тяготить. Но ты хороший человек. И неважно… Ты лучший, Генри. Я люблю тебя». «Я очень люблю тебя, скверный человек». «Ты здесь. Потому мне хорошо, Генри». «Я рад, что ты здесь». «Я так счастлив: тебе не гадко… Я так счастлив». «Мы доверяем друг другу, Генри? М-м-мы… мы никогда не навредим друг другу, т-точно?» Чёрт. Он не виделся с Уиллом всего-то полдня. Учитывая ночь, предыдущий вечер. И суток не прошло с тех пор, как Афтон исчез, а на его роль встал Дэйв собственной персоной. Вдруг вчерашний день был последним, когда Генри общался с Уильямом? Причём общался по-свински, опасаясь Дэйва, ожесточаясь при мыслях о будущем, игнорируя жажду Уильяма побыть с Генри наедине. Эмили не провёл с ним время по-человечески, а теперь присутствовала вероятность, что поцелуев, объятий, ласк не будет больше никогда. Если не из-за Дэйва, то из-за того, что Генри Эмили собственноручно сдаст Уилла Афтона в полицию, ибо иначе он поступить не может. Он обещал Уиллу свободу и безграничную любовь, а получит тот заточение, одиночество и страдания. Генри вздрогнул от всхлипа, чуть не вырвавшегося наружу. — Джен, — просипел он. Тело неконтролируемо затряслось. — Джен, прошу тебя. Он повернулся к ней, оторвавшись от окна, выяснив, что жена не сводит с него взгляда, печального, одновременно и ледяного. Бессердечного равнодушия не было, однако было, помимо сочувствия, и несогласие. Когда автомобиль тронулся, Генри откинулся на сидение, желая вырубиться и не проснуться ни завтра, ни послезавтра, ни через десятилетия. Он устал. Он устал переживать, винить себя, искать выход и бороться. Он устал пытаться чинить. Он сломался. Вместо того чтобы поехать прямиком к участку по главной улице, машина Эмили повернула направо. Генри изумлённо подобрался. — В дом мы заглядывать не будем. Это дело полиции, — сказала монотонно Джен. — Мы проедем мимо. — Н-но, может. Мы всё-таки убедимся, что ребята в норме? Майкл, Лиззи… Что будет, если… — Генри, я сейчас поверну назад. — Понял. Квартал, в котором жили Афтоны, был довольно тихим. Громадный дом, стоявший вдали, выглядел выше остальных, нависал зловеще, словно вот-вот тень от него поглотит всё живое, до чего доберётся. Дженнифер ненавидела этот дом, она не ходила к Афтонам в гости, а звала тех к ним, Эмили. Честно, обстановка была и впрямь не весёлая, а отныне, после злополучных событий, находиться рядом с имением Афтонов и не чувствовать угрозы у Генри не выйдет, как он ни будет стараться. Носитель смерти жил здесь. Здесь он убил Мию, здесь он уничтожал свою семью. Во дворе пусто. Окна зашторены, да и издалека не разглядишь, что внутри происходит. Генри, приоткрыв окно, приподнялся, пристально изучая порог, прислушиваясь, как будто ему под силу расслышать хоть что-то, намекающее на то, что в доме не всё в порядке, либо же наоборот. Что всё прекрасно, мирно, беззвучно… беззвучными могут быть расчленённые трупы. Генри живот скрутило, как только он об этом подумал. Джен весьма презрительно оглядывала неприветливый дом, с её губ сорвалась надтреснутая усмешка. — Видишь что-нибудь, месье? От мысли, что в гостиной этого дома находится сейчас Дэйв (или Уильям), мурашки по телу пробегали. Генри пытался не разгорячиться. — Не вижу. — помотал он головой. Посидев без дела ещё две минуты, настраиваясь на нужный лад, Дженнифер опять схватила руль. — Если он там, думаю, ты понимаешь, что нам не следует туда соваться. — Она взглянула на побледневшее лицо Генри и задумчиво нахмурилась. — Поедем. До участка по этой дороге минут пятнадцать. Надеюсь, нам не придётся слишком долго торчать с полицией на допросах. Повезёт, конечно, если нас вообще будут допрашивать, а не упекут за соучастие. Во веселуха Сэму и Шарлотте будет. Что? — нервно отреагировала женщина на то, что Эмили легонько бьёт её в плечо. Ответ она получила не сразу. Генри расстегнулся, в панике дёрнул дверь автомобиля и вышел из машины. — Генри, мать твою за ногу, — решение высказать пару ласковых было заманчивым, но его исполнение крайне времязатратное. Джен, выскочив вслед за мужем, скоро настигла его, идущего быстрым шагом к дому Афтонов, и рванула назад. — Я уже… Довольно. Мы уходим, Хен. Харе творить это… Нам нужно созвониться с детективом. Бог мой, почему я раньше про него не вспомнила? С ним была возможность связаться ещё сорок минут назад, из долбанной гостиной! — Посмотри, — едва ли не шёпотом произнёс Генри, ткнув вытянутой рукой в сторону дома. Она понятия не имела, на что смотреть. Оценила в который раз жуть, что была навеяна мрачными поглощающими тенями; просторы переднего двора; красивую заснеженную ель небольших размеров, стоявшую поодаль. В окнах ни души не видно. Ни черта не ясно. — Что стряслось? Что ты увидел? — задавала Джен новые и новые вопросы. В конце концов Генри схватил женщину и повернул в том направлении, в котором требовалось. И почти сразу обнаружилась очень важная деталь. Белоснежные крупицы осыпали прогулочные дорожки, покрывали собой следы колёс автомобиля, выехавшего некоторое время назад из гаража и умчавшегося прочь. Мало того, случилось это не так уж и давно, прошло буквально пару часов — снега тогда не было, и его первоначальный слой на дороге выезда из гаража был совсем тонким. Оттого и сохранились следы исчезновения машины. Следы проклятого побега. — Вчера его автомобиль был на месте, — прохрипел Генри, удерживаясь на ватных ногах. Джен обернулась на проезжую часть, и в голову тотчас будто засунули горсть льда, которая обморозила всё изнутри. —… Эй, выходит, машина… — Пропала. Он. Он уехал, — сбивчиво вдыхая и выдыхая, проговорил Эмили, поднимая слезившиеся глаза к небу. Снегопад усиливался.