Уникальный

1983 год. — Мы обсудим твою затею временем позже. Не вижу смысла сейчас тебе распинаться в начале первого ночи. Я буду работать порознь ближайшие пять дней, и мы потеряем ненадолго связь. У меня запланировано много важных дел, последи за порядком как следует. Да... Да, я в норме, Генри, не беспокойся. Я непременно позвоню тебе, если буду нуждаться в помощи... Не спорю насчёт этого... В общем, до связи. Афтон-старший повесил трубку, и Эван, наконец, отлип от стены. Мальчик пробрался на цыпочках от двери отцовского кабинета к дивану в гостиной. Рухнул на него и поспешно сделал вид, что завлечён просмотром кулинарного шоу. Там же сидела и Элизабет с любимой книжкой в руках, не обратившая внимания на появление младшего брата. Через минуту в гостиную пришёл и отец, прежде сидевший с полудня до такого позднего часа за работой. Он всё совещался с кем-то, в особенности с дядей Генри, по поводу задач, которые требовалось выполнить в следующие пять будних дней. Вид у него был весьма потрёпанный. Не следил же за собой, оттого волосы на голове были спутаны, а одежда выглядела не лучшим образом. Как состояние и настроение. Уильям не сразу приметил детей, соответственно реакция его была чуть заторможенной, но не менее резкой: — Какого чёрта вы двое всё ещё не в кроватях? Уже за полночь. – взор мгновенно наполнили искры стальной ярости. Элизабет тихонько ойкнула, закрывая книгу и прошмыгивая в коридор пулей. Эван и глазом моргнуть не успел, как сестрица испарилась. Столь хорошо реагировать на опасность он до этой поры не научился, потому вовремя не сообразил. Мальчик хотел последовать примеру Лиз и юркнуть мимо папиной фигуры к лестнице, но презрительный взгляд отца заставил Эвана лишь прирасти к одному месту. Он невольно втянул голову в плечи и трусливо пригнулся. Поздно. От него он не улизнул в нужный миг, теперь придётся поплатиться за роковую ошибку. Папа устал. И папа был рассержен. — Ты подслушивал? – требовательно спросил тот, и у ошеломлённого Эвана округлились глаза. — О чём ты, папа? Отец шагнул к нему с самозабвенным выражением лица, и мальчик не на шутку напугался, не скрывая больше открытого ужаса. – Я о том, что я разговаривал по телефону и обсуждал работу, а той привалило выше крыши исключительно на меня, – невпопад пожаловался взрослый. – Ты, тем временем, решил подслушать, верно? Ты у нас до жути любопытный парень, Эван. Стоял под дверью и выведывал. Для чего? — Я не делал этого, ч-чес-стно! Я был здесь! Только здесь. – стыдливо прошелестел Эван и устремил глаза в пол. Папа его без труда раскусит, стоит ему выглянуть из-за плеча хоть на недолгий момент. — Предлагаешь уточнить у Лиз? Мне не составит труда позвать её, – процедил Афтон-старший и, налюбовавшись смятением и отчаянием младшего сынишки, скептически заговорил: – Так и быть. Упустим это. Тем не менее ты прямо сейчас не соблюдаешь установленный в доме режим. Не лежишь в постели. Как соизволишь объясниться? Паренёк съёжился на диване, тщетно выискивая поблизости Фредбера – любимого плюшевого медведя, который одним своим существованием по-настоящему успокаивал. Эван мог обнимать его или болтать с ним, и ему тотчас делалось легче. Мальчишка не расставался с игрушкой почти никогда, несмотря на то что отец крайне негативно относился к этой привязанности. По его мнению, Эван давно вырос из того возраста, когда дети таскают с собой в обнимку плюшевых любимчиков. Он твердил, что мальчика засмеют за его любовь к детской игрушке, и сам в открытую издевался обидными фразочками над сыном. Сейчас же рядом медведя не было. Никакой защиты и утешения, Эван уткнулся лбом в поджатые колени и подавил испуганный всхлип. Слёзы вот-вот грозились выступить, как бы ни старался он их сдерживать. Плакса. Эван не хотел плакать, но и не хотел терпеть страх и боль, если та наступит. Нытик. Эван боялся до жути гнева отца. Не выносил его до дрожи. Трус и недоносок. — Не следил за временем. Я см-мотрел тел-левизор и забылся... П-прости, пожалуйста. Но Лиззи же... — Я с ней завтра разберусь, а тебе настоятельно рекомендую убираться отсюда наверх сию же минуту, – приказал отец ледяным тоном. – Иначе я буду отучать тебя и твою жалкую сестру от несоблюдения правил по-плохому. Вам не понравятся мои методы, гарантирую. Буквально подпрыгнув, Эван выскочил в коридор. Ноги предусмотрительно тащили его к лестнице, не успел он попрощаться и пожелать доброй ночи. Повезёт – отец не воспримет это как дерзость. Не повезёт – Эвана побьют. И Майка побьют, и Лиззи. За то, что якобы не научили младшего манерам, уважению и покорности. Разум мальчика на этом не зацикливался. Он подгонял спрятаться, как в детстве, в комнате и не покидать её до утра. Папа уже уйдёт на работу к восьми часам, и в доме всё станет тихо и мирно. Эван благополучно прибежал к себе в спальню и залез под одеяло, не удерживая тряски. Холодно, пусто, одиноко и страшно. Отец придёт за ним, если захочет. Он сотворит всё, что пожелает. Прошло много лет с пропажи мамы, и глава семьи за это время окончательно потерял голову. Воспитание его превращалось в обыкновенное насилие без повода, физическое и психологическое. Папа не тратил силы на проявление любви, дети жили под одной крышей с чужим по сути человеком и не получали ровным счётом никакой поддержки. Их существование делалось выживанием. Прилежная учёба и послушание – то, что было способно смягчить злость отца. А мамы рядом не было. Никого рядом не было. И дядя Генри заглядывал редко, часто занятый, в гости к Эмили ходила разве что только Лиз, потому что не считала это категорическим запретом. Эван боялся. Боялся, что отцу не понравится его желание навещать Сэмми и Чарли. Потому он никуда не ходил, кроме школы. Спасения не было нигде. Пора вырасти из трусливого сопляка. Пора научиться бороться со страхом и неправильностями. Он хуже всех. Он самый бесполезный... Лиззи была заботливой, как мама. Майк был жесток, но упёрт и достаточно хитёр, чтобы не нарываться на побои. Они оба чего-то стоят.       Эван же так бесполезен. Так глуп и труслив. Он учился не плакать. Сдерживал слёзы весь прошлый месяц. А теперь вновь забился под одеяло, как маленький, и заныл. Снова не владеет эмоциями. Хнычет и пускает сопли. Отталкивающий. Противный. Папа будет занят всю неделю. Также отец планирует на следующих выходных засесть в закусочной и переделать все рабочие дела. Их за пять дней накопится предостаточно. Его детям придётся сидеть там с ним, ибо за ними некому присматривать; некому возиться с надоедливыми отпрысками. А ведь у Эвана день рождения. И он не хотел, чертовски не хотел быть именно в том месте в такое значимое для него событие. Почему даже в его праздник всем по-прежнему безразлично?                     Может, как раз потому, что мальчик такое убожество? Отец считает его им. Ему он противен. Самый безнадёжный, самый слабый, гадкий младший сын.

***

Генри пытался уснуть. Бодрости он не ощущал, однако и лёгкой дрёмы не находило, что действовало на нервы. Мысли Эмили были заняты грядущей стрессовой неделей. Больше выступлений, чем принято; несколько собраний, подготовка ко дню рождения Эвана и сплошные отчёты о безопасности, квалификации сотрудников и так далее. Одна морока. Генри ждал завтрашний понедельник как судный день, был на взводе с самого утра, а после разговора с Уильямом по телефону в конец загнался. Треклятая неделя, в которую управлять заведением придётся в одиночку – Афтон нашёл дела поинтересней, непосредственно связанные с новыми аниматрониками. Тех будет уже четверо, и в планах у Генри и Уильяма открыть ещё одно кафе, если получится, большой ресторан и всячески его популяризировать за пределами городка. Это, несомненно, всё замечательно, но справиться бы со старой закусочной для начала... А потом только мечтать о прогрессах и масштабах новой полноценной пиццерии. — Чего не спишь, мечтатель? – спросила лежавшая рядом Джен, повернувшись на левый бок поближе к мужу. – По-новой заботы свои анализируешь? — Есть такое, – ответил Генри уставшим голосом. – Я взбудоражен, мне нравится моя работа, честное слово! Мне нравится то, что я делаю. Но, чёрт, я бесконечное количество раз путаюсь. Бывает, столько опасений зарождается насчёт дальнейших планов. Не по себе от этого... Женщина приулыбнулась, обхватив его за плечи. – Оно не стоит твоих нервов, поверь. Знаешь же, что требует работа, выбранная тобой, лично от тебя? Что существуют цели, которые ты жаждешь достичь? Вот и поступай, как считаешь нужным, хорошенько обдумав своё решение. Слушай собственное сердце, не забывай о мозгах и разумности. А проблемки решать будешь по мере их поступления. — Разумеется, можно и так. Я... переживаю не только за репутацию кафе. Я боюсь навлечь беды на людей, работающих у нас. Любой мой выбор как-либо влияет на деятельность работников моего заведения. — Божечки, я тебя уверяю, – хихикнула Дженнифер, взъерошив Эмили волосы. – Ты настолько добродушная личность, что навряд ли можешь учудить что-то катастрофичное для других. Даже неосознанно или на эмоциональной почве. Тебе не по силам эдакая неосторожность. Генри вяло хмыкнул, принимая убеждения жены и соглашаясь с теми в какой-то мере. Эмили глянул в окно, слушая нагнетавшую атмосферу вокруг тишину, и мысли понесли его в неправильное русло. В последнее время (точнее, лет уж пять. Или семь) трогательные, мотивирующие и искренние слова поддержки он слышал из уст одной Дженнифер. Другим было абсолютно всё равно. И Уиллу, в том числе, что оказывало на самоуверенность Генри внушительное влияние. Так же как и на чувства того. Уильям изменился в восприятии и теперь отвечал резко на всякое заявление, сторонился совладельца и по совместительству друга и по-скотски относился к сотрудникам. Ни капли уважения в его поведении не проскальзывало, он отвернулся от прежнего себя, что объяснить ничем, кроме инцидента с Мией, не удавалось. Так или иначе, Генри не видел больше в нём и малой доли человечности. Его будто навсегда подменили кем-то незнакомым. Это не давало Эмили покоя. — Ты опять угнетаешься после разговора с ним, – заметила Джен спустя полчаса напряжённого безмолвия. Она, видимо, беспрерывно наблюдала за состоянием Генри и сразу догадалась, в чём крылась тайна истинных забот. – Тебе не кажется это странным? — Странным? – переспросил её муж. — Странно – мягко говоря, – многозначительно сказала она. – Если серьёзно, это неправильно, Генри. Что делает с тобой Уильям, из-за чего ты теряешь уверенность в себе? — Дело вовсе не в Уилле...– поспешил заверить Генри с явной нерешительностью. — А вот и в нём. – настаивала Джен. – Ты жаловался мне на то, что хочешь бросить всё, к чему шёл много-много лет, потому что самовлюблённый и циничный Уилли Афтон принял решение по-своему, тебя не слушал, да и вообще – заявил о независимости своих приказов. Чересчур он зазнался, не думаешь? Раз помимо этого и тобой руководит. — Я знаю, что характер его кардинально поменялся, понятия не имею, как он решился сделать себя таким. Но всё не так уж плохо... К нему следует прислушиваться лишний раз. И к тому же, если я и загоняюсь, то потому, что тревожусь именно за него, а не за свой авторитет перед ним. Он потерян, ведь не забывает о Мие... — Её не нашли, – отрубила сходу Дженнифер с откликом стали в тоне. – И я зуб даю, что она сбежала от него. Это самая правдоподобная теория. Ты же сам видишь, Генри! Он не просто сложный человек. Он как минимум умеет портить жизнь близким и родственникам. Этого предостаточно, чтобы свалить и бросить его дальше уживаться с тараканами в голове. Я бы так же поступила. — Неужели ей хватило этого, чтобы бросить и детей? На неё это не похоже, согласись. Оба затихли на минуту. Позже жена с печалью вздохнула: – Прошло семь лет, а мы снова запеваем эту ненавистную песню, изводим друг друга и строим дурацкие догадки. Меня разговоры об этой крутой и забавной рыжеволосой девчушке из колеи выбивают. — Извини меня. – сожалеюще пробормотал Эмили, ещё пуще отчаиваясь. – Извини. Ему было, за что извиняться, не так ли?  Он был здесь и сейчас в одной постели с женой, а думал по большей части об Афтоне. Причём ничуть не осуждал его в мыслях, лишь искал причины, за что тот мог изменить к нему своё отношение. С чего из лучших друзей и напарников они с Уиллом превратились в соперников? Он боялся за Уилла. Он любил Уилла. Всё ещё любил Уилла, какого привык при случае подбадривать. С которым обожал говорить о многом и несусветном. Которого фактически не видел перед собой и, вероятно, умудрился потерять. Генри до сих пор, вопреки этой своеобразной трагедии, продолжал любить всей душой и сердцем. Надеяться на его "возвращение". И терзать самого себя. — Дурачок ты, Эмили, – проворчала Джен, однако ухмыльнулась и чмокнула мужа в щеку. – Не извиняйся попросту. А иначе я тоже вся в пессимиста превращусь, – Женщина отвернулась и, пожелав спокойной ночи и сладких снов, медленно погрузилась в забытье, довольно легко отпустив ситуацию. Прекрасная и бесподобная Дженнифер, которая любит его и желает всего наилучшего для дорогого супруга. А он, понадеявшись на исчезновение былой любви, связал с ней свою жизнь. Генри любил её, но отречься от Уильяма не смог бы даже по просьбе Джен. Рано или поздно он каким-либо образом ей навредит неопределённостью и обманом чувств. Это неизбежно при определённом раскладе событий. Если она узнает, для неё это будет означать то, что Эмили заменял её личностью человека, к которому был привязан. Она бы разочаровалась в нём и осталась несчастной. А Генри был бы тем, кто сделал Джен Эмили таковой. Генри Эмили есть, за что извиняться. "Извини меня. Извини меня. Извини, пожалуйста, извини меня!" Как же он понадеялся на остывание чувств к Уильяму тогда, в молодости? Такой наивный. Теперь ему нести на себе это тяжёлое бремя, предавая и себя, и любимых людей. Он сделает всех несчастными. Неважно как, Генри был уверен, что что-то плохое случится по его вине, может, как раз из-за его выбора молчать о существующей любви. "Все вы, извините меня. Я идиот, самый крупный идиот из тех, какие могут повстречаться на вашем пути, чёрт подери. Ненавижу это."

***

— Он у тебя и впрямь недотрога, – усмехнулся один смуглый парень в красной футболке и с чёрными волосами, легонько пиная скейт, стоявший под самыми ногами. — Как давно у деловых и самодостаточных семей принято заводить в доме мартышек? – спросил второй друг Майка, что был высок, как и он, в старой джинсовке и с зажатой в пальцах настоящей сигаретой. Афтон же неприятно оскалился: – Ты преувеличиваешь по поводу мартышки. Сомневаюсь, что его кто-либо желал. Это нонсенс, прямо-таки. Он же и на обезьяну не походит. Знали бы вы, как иногда высказывается о нём отец! Папа терпеть его не может, да, Эван? Похвастаешься? Мальчик попытался вырваться из крепкой хватки старшего брата и сбежать от злополучной троицы, но Майкл удержал его, а затем грубо отшвырнул с размаху вперёд. Эван больно ударился лопатками о твёрдый асфальт и распластался по тротуару. Рюкзак с вещами плюхнулся поблизости, а сверху над мальчишкой разразилось насмешливое хихиканье, и послышались недобрые словечки подростков в его адрес. — Это... – шёпотом произнёс Эван. – Это неприятно. — Что он тявкнул? – раздался дружный смех. — Повтори-ка, сопля, что тебе там не понравилось! А то не разберу твоего овечьего блеяния. — Попробуй ещё разок, – призвал Майк. Подхватив брата за поджатые плечи, он скорчил издевательскую гримасу и врезал по колену младшего Афтона. Эван плаксиво взвыл, в очередной раз упав. – Вдруг мы сжалимся? — Не дари ему надежд. Пожалуйся как тебе больно, нытик! — Да, он словно заноза в заднице. Таскается возле тебя, бестолочь недоношенная. С чего это? Друзья Майкла глянули на него с некоторым недоверием. Словно сомневались в его крутости и дерзости характера. Майк ни на миг не вышел из своего образа, не терялся, а наоборот, довольно поглумился в ответ: – Рассчитывает на мою милость. Он так глуп, вы же знаете. Несчастный, брошенный ребёнок. Мальчишка открыто всхлипнул. Чувствуя на себе взоры и то, что кто-то из подростков ударил его по макушке тяжёлой спортивной сумкой, Эван был в состоянии лишь опустить голову максимально низко, чтобы никто из хулиганов не обнаружил его горячих крупных слёз. Любое противостояние им подавлялось за недолгий промежуток – так глуп и слаб. Аккорды унижений били по ушам, Эван сощурился, нелепо отбиваясь от побоев. Каждый день не отличается от предыдущего. Придирки отца, издевательства брата и его дружков. Конечно, Эван же трус. Он не заслуживает уважительного отношения. Он ничего не заслуживает. "Мама, ты бросила нас из-за меня? Это я во всём был виноват?" —                                              — Жалкий плаксивый червь. —                                              — — Почему? – мальчики разом замолкли. – Почему ты делаешь это, М-Майк? Он не требовал милосердия. Эван знал, что не заслуживает его. Он нуждался в ответе на вопрос, почему старший брат обратился в такого жестокого, беспощадного и неуравновешенного выскочку. Что поспособствовало этому столь очевидно? Мама? Папа? Или Эван? Майкл же неугомонно бесился на него за глупость и пугливость. Значит, суть издевательств на самом деле проста, и виноват, как принято считать в семье, младший сын? Нет. Это отец виноват, не Эван. Эван любил Майка, а папа никогда в жизни никого не любил из своих детей. Те, кто дорожат, не приносят боль и не делают монстрами. — Тебе не нравится это. — Что он бормочет? — Забей, – отмахнулся от друга Майк и сплюнул. Подойдя к братишке, Афтон гордо вздёрнул подбородок и презрительно шаркнул подошвой ботинка, говоря: – Не нарывайся, сопля. Хуже будет. — Н-не может быть х-хуже, – возразил Эван со всхлипом. – Тебе не нравится это. Ты стал таким просто потому, что он этого захотел. Майкл помрачнел и охладел ещё пуще: – Отец запрещает отзываться о нём словом "он". Как ты смеешь вообще?.. — Ты не любишь его. Ты ненавидишь его, как он ненавидит меня, тебя и Лиззи. Ты всего-то боишься того, что и тебя побьют. Отец побьёт. Ты не тот, к-кем себя выдаёшь. Ты не хочешь, чтоб папа кричал и бил тебя. Эван получил не хилый пинок в область подбородка. Такой сильный, что мальчик приложился затылком об асфальт и взвизгнул, и помимо этого у него нестерпимо свело челюсть. Кто-то из парней присвистнул. — Речи толкает тут, поросёнок. — Да не слушай ты его, – настойчиво посоветовал Майк. – Эван очень любит нарываться. – Он ударил Эвана во второй раз, уже по животу. – Постоянно. С нетерпением ждёт пинка под зад. – И в третий, в бок. – Крысёныш. Отец часто звал так младшего сынишку. Паренёк, услышав это оскорбление, широко распахнул слезившиеся глаза, взирая на небо, ясное и голубое. Которое лучше бы упало на них всех и уничтожило всё в этом мире: и хорошее, и плохое. О нет, нет, нет, нет. Опять в голове дрянь. Эван подумал об ужасных мыслях. Он запрещал себе о них думать, чтобы не быть как отец, но они возникали порой неизбежно, и младший Афтон не справлялся с контролем над ними. Эван начинал хотеть того, чего хотел папа. Эван начинал рассуждать, как папа. — Ты говоришь, как папа, – сказал он, морщась от боли. – Зачем ты слушаешь его, Майки? Он же... он делает нам больно. — Какого чёрта ты не умеешь держать язык за зубами, Эван? – не на шутку встрепенулся Майк. – В чём твоя грёбаная проблема?? — Он делает нас несчастными, а ты желаешь быть похожим на него?! Почему, Майк? Никто не заслуживает такого! — Боже, что мелет твой брат? Это действует на нервы. — Заткнись же, – процедил Майкл. – Хватит. Закрой рот. Сейчас же. — Ты бесишься, потому что тоже не заслуживаешь! Потому что папа вечно недоволен нами и тобой! Он кричит на тебя, если кто-то из нас делает что-то не так!! Он бьёт и ругается! Ты пытаешься быть таким же грозным, чтобы папа замечал и хвалил тебя! Сейчас мамы рядом нет, и тебе подумалось, что ты умеешь быть не понарошку злым, хотя тебе просто страшно, как и мне!!! Кулаком Майк вмазал ему по щеке и отшатнулся, сдерживая дрожь в плечах и судорожное дыхание. Друзья Афтона переглянулись, один шепнул что-то другому, и тихий шум этот заставил всё внутри парня передёрнуться. Он терпеть не мог шушуканье за спиной так же сильно, как младшего брата. — Мелкий ты. Недоносок. – выдавил из себя Майкл, после чего сжал в одной ладони другую, чтобы снова не приняться за избиения. Он вряд ли сдержит потом себя, если ударит. – Идём отсюда. Нас Ди ждёт. – Напоследок протерев подошву о штанину сжавшегося калачиком Эвана, Майк быстрым шагом двинулся вдоль по улице, жестом созывая товарищей. Те поглядели ему вслед несколько секунд и ринулись следом. Смуглолицый подхватил с земли скейт и выплюнул жвачку Эвану на кофту. — С наступающим тебя, кстати.

***

Майк сидел в кладовой с поджатыми коленями и спрятанным лицом. Генри долго не решался подойти к парню поближе, а когда присел рядом и осторожно положил на плечо руку, тот отдёрнулся вправо. — Я не выйду отсюда. Оставьте меня все к чёртовой матери. Я не буду ни с кем говорить. — Даже со мной, Майк? Мальчик удивлённо приподнял голову и резко обернулся на Генри, слегка улыбавшегося, разглядывавшего его в своих квадратных очках с тонкими линзами. Секунду в глазах Майка было отчуждённое смятение, но затем оно испарилось, и он несдержанно просиял. — Дядя Генри, ты пришёл... — Пришёл, – подбадривающе кивнул Эмили, у обоих смягчилось выражение лиц, градус окружавшего их напряжения значительно понизился. – Как не прийти-то, дружище? Я скучал. — И я скучал, – произнёс парнишка как-то стыдливо. Утёр нос и ненадолго отвернулся, старательно пряча черты слабости и горя в темноте комнатушки. Майкл совсем поплохел в последнее время. В школе на него то и дело одни жалобы. Учителя и одноклассники в открытую побаиваются или ненавидят. И Уилл, с которым Генри недавно переговаривался насчёт ещё одного подписанного договора, делился своей проблемой касаемо выходок старшего сына. Эмили как мог оправдывал для себя его поведение стандартным периодом подросткового возраста, но ясность внутреннего несчастья и серьёзных душевных обид у Майка была очевидна. Всё шло из этого дома, от людей, живущих в нём. Увы – дела в семье Афтонов хуже некуда, и как их исправлять не знает никто. — Тебя долго не было, – пробурчал под нос Майкл. – Ты редко нас навещаешь. — Не хватает свободного времени. Правда, Майки, – печально вздохнул Генри и хлопнул по спине мальчишку, заметив, что тот обиженно насупился. – Работаю допоздна. Ни черта не успеваю. — М-м, а как там дела с рестораном? Ну-у, мне отец рассказывал... — Пока никак, – сообщил Генри с усталой усмешкой. – В данный момент задачи организовать задуманное лежат исключительно на твоём отце, здоровяк. Я отвечаю за наших пружинных старичков и никак иначе. Почему ты сидишь тут? Что-то случилось? — Ничего не случилось. – буркнул парень. – Хочу и сижу. Люблю спрятаться подальше от мелюзги и поторчать в полной тишине. Бывает. Если настроение такое... — Да-а, хандра мирной жизни не даст. Справляешься хоть без отца с мальцами? — Я уже не переношу их, честно. За что мне такое наказание, дядя Генри? Я должен забирать сопляка Эвана из школы, делать с ним уроки, следить за Лиз и поддерживать дом в чистоте. Я хочу гулять, а не вот это вот всё!.. С чего я должен быть нянькой для этих двух?! Мне надоело прислугой в собственном доме работать! – Майк вдруг умолк, посчитав, видимо, что возмутился слишком громко. Спохватившись, он посмотрел в коридор. Может, по привычке испугался, что взрослый где-то поблизости? Уильям несомненно строг к дисциплине в доме, в том числе и к тишине. Наверняка Майку прилетало за неумение быть идеально тихим. У Эмили ёкнуло сердце. Он присел рядом и как можно мягче объяснил: – У нас с твоим отцом возникает сейчас очень много проблем, связанных с рестораном и кафе. Ты взрослый парень, Майк, пойми, что он не влияет на количество этих трудностей. Мы с ним вынуждены без выходных пахать, как в шахтах, хочется нам того или нет. Твой папа ответственно подходит к делу всей своей жизни, ему хочется видеть, как заведение становится лучше, понимаешь? Он не может по-другому. Попробуй немного его понять. Вам двоим это просто необходимо сделать. Помогать друг другу важно, тем более в такой жизненной ситуации. Майкл выглядел раздражённым. Он тесней поджал к груди ноги и сложил на них руки, полностью отворачиваясь. — Почему-то мне никто помогать не должен. – стиснув зубы, проговорил он. – Отец так считает. А меня будто бы должно волновать, как ему тяжело. Как Эвану обидно и страшно. Как Лиз одиноко и тоскливо. Конечно! Мне ж своих проблем не хватает. Я старший, я – платочек для их соплей, вот как это работает! — Вы семья, – осторожно перебил Генри. – Ты не спрячешься от брата и сестры. Ни в этой кладовой, ни где-либо ещё. Вы не чужаки. И трудности семья проходить должна сообща, разве нет? — Не семья они мне, – гневно отрезал Майкл. – Не нужны мне такие брат и сестра. И такой отец. Мне никто не нужен. От этих один вред. Найти подходящий ответ Генри сумел не сразу. Определённо тирада Майка вводила содержанием в ступор, отчего мысли разбредались и исчезали из головы. Как больно было этому мальчику, раз он высказывался так о родных ему людях? Что происходило здесь на ежедневной основе, пока Генри не было с ними со всеми? Пока он бывал везде, но не там, где страдали его близкие? — Уилл говорил... Ты с Эваном сейчас не очень хорошо общаешься, верно? Вы ссоритесь и отдаляетесь друг от друга. То и дело весь дом на ушах стоит. — И что с этого? Отцу должно быть всё равно на Эвана. Какая разница, в каких мы отношениях? — Это не правда. Ему не всё равно. – возразил Генри многозначительно. – Он замечает твоё поведение в сторону брата. Ты порой творишь с ним действительно плохие вещи. Какие ты таишь на него обиды, Майки? Можешь рассказать мне, я не буду осуждать, клянусь. — ... Он ничего не стоит, – помедлив, холодно сказал парень и сверкнул на Эмили каким-то слишком ненавидящим взглядом. – Мне всегда доставалось из-за него. Там не проследил, то не сделал, это не так, то не так. А на него всем плевать, и Эвану ещё не нравится, что отец ни черта не требует! Его ничего не заставляют делать, лишь бы не мешался, но он ноет и ноет! Ему всегда доставалось чересчур больше хорошего, чем заслуживалось. Буквально ни за что! Неужели такое тряпьё, как он, я обязан полюбить? Генри, несмотря на вставший в горле комок, попытался не выдавать заставшее его врасплох оцепенение, ласково улыбнулся. Он развернул Майка к себе, у того на физиономии вырисовывался вопрос и лёгкое недоумение. Генри лишь придержал его за поникшее плечо и несильно сжал. — Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Я в самом деле хотел бы навещать вас почаще, помогать абсолютно всем, ведь вижу же, каково и тебе, и Эвану с Лиз живётся без какой-либо поддержки. Майк, им, как и тебе, чертовски страшно и невыносимо. Я просто хочу, чтобы одиночество и тоска не съедали вас. У меня не получится держаться посередине между вами и Чарли с Сэмом вечно. Поверь, они нуждаются в тебе. Ты единственный, на кого они могут надеяться. Вместе вы способны подбодрить и утешить, вместе вы не будете чувствовать себя брошенными. Пойми это, пожалуйста. Элизабет, Эван... Эван дорожит тобой. Элизабет доверяет своему сильному старшему брату. Они уж точно не стремятся нарочно портить тебе жизнь, уверяю тебя. Они тоже тянутся к любви и заботе. Майкл продолжал быть неподвижным и упрямо молчавшим следующие две минуты. Конечно, парень создавал о себе весьма неположительное впечатление, находясь в обществе с другими людьми. Многие не подумают давать Майклу Афтону второй шанс на исправление, но Генри пытался сделать обратное. Он знал Майка с пелёнок. И лицезрел то, как из года в год у того портился характер, менялась манера поведения, мировоззрение. Пацан всегда был хулиганом, немного разгильдяем и оборванцем. Переломный же момент наступил, Эмили был уверен, тогда, когда бесследно пропала Мия. Добрая, милая, заботливая, отзывчивая и чуткая женщина, она могла мягкостью натуры подавлять неуравновешенное поведение ребёнка, отец которого в открытую проявлял жестокость и учил этому сына. Майк непременно любил маму и чувствовал себя с ней намного комфортней, нежели с Уильямом. А ее "уход" окончательно его сломил. Те первые пару месяцев мальчик был сам не свой. Бледный, молчаливый, робкий, пугливый, отрешённый, он не общался со сверстниками и знакомыми. Он не ходил к Эмили в гости, прогуливал школу и сбегал из дома. Генри пробовал говорить с Майком, забирал на недельку к себе, чтоб развеялся. Уильям ничуть не беспокоился по поводу Майкла, толком не обращал на него внимания и даже морально давил, если поведение сынишки начинало его выбешивать. Однажды Генри сам был свидетелем этого, но Афтон довольно быстро умудрился отвести тему для беседы подальше от конфликтного повода. Потом за два года Майк успел найти себе несколько увлечений, подтянуть учёбу, изменить отношение к себе у некоторых людей и целиком и полностью разучиться контролировать порывы ярости и гнева. Он изменился кардинально. Вытянулся и окреп. Теперь вместо худенького и хиленького на вид низкорослого мальчишки перед людьми предстал парень, которого с точностью можно звать истинным главарём школьного хулиганья и ни капли не преувеличивать. Не сказать, что складывалось о нём мнение сильного накаченного верзилы, но спортивную форму он безусловно поддерживал. Таскаясь с утра до ночи с новообретенными друзьями где не попадя, бегая по крышам, мёртвым переулкам и районам в пригороде, Майкл нарывался на неприятности, однако не предпринимал лишней осторожности, а наоборот, считал это дело крутым и модным. Он воровал у отца сигареты и тем же вечером отхватывал. Позже парень научился договариваться с другими недо-отшельниками и пробовал алкоголь и иную всякого рода дрянь. Быстро бросил, зато любимым занятием у него стало издеваться над подростками помладше, окунать тех в унитаз, срывать занятия и необратимо портить чужое имущество. И ведь невоспитанных хулиганов везде полно, но методы Майкла и его несдержанность приводили часто к страшным последствиям. Эвану ещё слабо доставалось. Дальше запугиваний, выпрыгиваний из-за угла, пинков и ударов в неполную силу Майкл не доходил. Всё это было о нём. Всё это происходило с Майклом Афтоном семь продолжительных лет. Генри отказывался верить, что с Майком дела насколько плохи. Да и к тому же, бывало, что надежда в душе зарождалась. У него вполне получалось заводить с подростком беседу. И Майк нормально относился к Эмили. При нём он вёл себя естественно, но совершенно адекватно. И трудно было представить себе, что именно он делал ужасные вещи, издевался над слабыми и крал. Например, сейчас. Перед Генри сидел Майк Афтон, но явно не тот, кого все так презирают. Это был обычный задолбавшийся от пережитого дерьма парень, которому нужна помощь и поддержка. Который всё ещё ребёнок. — Они бесят меня, – поделился он наконец и прочистил горло. – Оба. Оба наивные и глупые. Меня тошнит от мысли, что они реально моя семья. Отец говорит...– Майк не закончил. Преждевременно запнулся. Генри уловил миг робости в чужом озабоченном взоре. Неожиданно для него самого сердце внутри словно вспыхнуло и следом болезненно заныло. На второй план отступили воспоминания о прошедших годах. Его интересовало теперь только одно: — Что он говорит, Майк? — Он?.. Отец? – щёки Майкла побледнели. Мысленно парень уже проклинал себя за то, что успел такое брякнуть, но ситуацию не замнёшь и от вопроса не уйдёшь. Майк пробормотал: – Отец говорит, что я его сын. А они нам не семья. Что семья – это мы с ним, и всё. По спине невольно пробежали мурашки. Эмили растерянно взирал на мальчика и путался в убеждениях. Он вообще не хотел разбираться и обвинять Майка, Уилла, кого-либо ещё. У него из-за этого нескончаемого безумия и абсурда голова кругом идёт. Какого чёрта в имении Афтонов происходит, матерь божья?! — Не слушай отца. – выдавил из себя Генри. – Не надо. Ты, папа, Лиззи и Эван. Вот так. По-другому никак. Я не знаю, почему он впаривает это тебе, но помни, что он не прав, услышал? Не предавай их. — Ладно. – сдавленно произнёс Майкл. Эмили выдохнул, ощутив, что невидимый камень упал с души, как только он услыхал это "ладно." Майк выпустил колени из своей хватки и с откликом отчаяния с его уст сорвалось следующее: – Дядя Генри, я не знаю, что со мной не так. Я... Он был прав. Я просто боюсь того, что отец будет сердит. Я просто... я не контролирую себя. Иногда. Я делаю всем больно. Я не хочу быть плохим человеком. Тоска. Боль. Ненависть. В глазах Майка этого было столько, сколько не было у Генри за всю жизнь. За шестнадцать лет мальчик, кажется, успел изучить от корки до корки понятие несправедливости. С разных сторон, под разными углами. — Ты не будешь плохим человеком, – заверил Эмили, вытянув к Майклу руку, тепло улыбнувшись. Тот, отбросив малую долю притворства, позволил утешить себя успокаивающими тёплыми прикосновениями. Майк не любил объятия. Если отец обнимал его, он делал это больно или неприятно. Порой это было методом насмешки или превосходства. Будто Афтон-старший держал его, доказывая тем, что сын всегда будет находиться под его полным контролем. Но с дядей Генри всё было иначе. У него ладони были теплей, хватка – не крепкая, но и не слабая. Чувствовалась отцовская забота, понимание. Наверное, парень мог бы назвать объятия Эмили очень даже терпимыми... ладно, приятными... Такой щедрой отдушины, какую он получал от Генри, в отце и подавно не могло быть. Генри взъерошил Майку лохматые волосы и по-старинке дёрнул за нос, отчего у мальчика на губах тут же заиграла детская лукавая улыбка. Хоть и радостно было видеть, что парнишка развеселился и порозовел, всё же кошки скребли. Эмили задумчиво изогнул брови, рассматривая стёртые в кровь коленки Афтона-младшего, и один-единственный вопрос, вертевшийся в его голове, не давал ему, Генри, покоя: "Что же ты творишь с ним, со мной и остальными, Афтон?"

***

— Сэм, вставай. Проспишь весь праздник. – зашёл в третий раз в спальню сына Генри и обречённо развёл руками, увидев, что парень залез под одеяло и несогласно промычал. – Давай, нам скоро выезжать. Уже поздно. — Ну па-а-ап... Сзади подоспела Джен, что всего за час умудрилась привести себя в изумительный порядок, чему её муж не уставал поражаться. Его восхищало это умение просыпаться бодрячком и за считанные минуты собираться, краситься и возиться тем временем с до сих пор сонными медлительными детьми. Ну, вообще Чарли пошла в мать и тоже была жаворонком по утрам в ранний час. Проблемы всё-таки возникали с Сэмми, он тот ещё соня. И по будням, и по выходным разбудить его – целое испытание. Причины всякие – это любовь мальчика к посиделкам допоздна в гостиной за просмотром фильмов, кропотливое рисование в приход эпизодического вдохновения и, разумеется, чтение комиксов под одеялом. Утром Сэм пребывал в такой крепкой спячке, что Генри в попытках его пробудить был бессилен. Подвластно это было одному человеку. — Ты слишком добрый, уважаемый муж, – отпихнула Дженнифер Генри в сторону. – Но случай этот, запомни, не для твоих сюсюканий, а для решительных действий. Позволь работать профессионалу. Молодой человек, – Женщина смахнула одеяло с Сэмми, и тот настырно спрятал лицо в подушку, отказываясь подниматься. – Проснись и пой! Сегодня вас ждут незабываемые приключения, весёлые песни, танцы и яичница с беконом на завтрак. Так что вперёд, в ванную, бегом! Ноль реакции. При запредельном возмущении во взгляде Джен Генри едва удержался от смешка. – Маленький засранец! – негодовала она. – Опять зрение всю ночь портил? С героями своими, под одеялом с фонарём. А ну-ка, подъём! Предела нет моему недовольству. Дженнифер подхватила сына за руку и достаточно лёгким движением стащила его наполовину с кровати. Сэм бросил усердно сопеть и противиться. Когда он понял, что сопротивление теперь уж бесполезно, то наконец-то встал на ноги и пошлёпал в ванную комнату умываться, сонно зевая и потирая глаза. — Весь в отца, – угрюмо вставила жена. — Почему это в меня? – задался вопросом Генри. — Да тебя утром разбудить – тоже отдельная песня, – хмыкнула она. – И видел бы ты свою мину и себя, только-только проснувшегося, согласился бы со мной. — Наверно, дабы избежать этой участи, я и не смотрюсь в зеркало, пока умываюсь, – вслух рассудил Эмили с незамысловатым видом, нарочно провоцируя Джен на лёгкий подзатыльник. Сэмми бродил по дому, одеваясь и завтракая на ходу, а Шарлотта давно была готова. Она сидела на крыльце в белых шортах и голубом свитере, хорошо причёсанная, и просто ждала всех остальных, чтобы сесть в машину папы и поехать в любимую закусочную на день рождения Эвана. На коленях девочки лежала средних размеров коробка в красивой упаковке с сиреневой ленточкой, внутри которой лежали поздравительная открытка, коллекция марок и небольшой блокнот с чёрной ручкой в комплекте. Как и просил Эван. Она обожала, не так, конечно, как свой собственный, чужие праздники. Ей в принципе нравились весёлые и задорные мероприятия с разными играми в кругу друзей. Поздравления, всевозможные вкусности, догонялки и торт напоследок. Лучший вариант времяпрепровождения. Спустя сорок минут главный копуша семейства Эмили был собран. Он с сестрой забрался в автомобиль, поспешили родители, и вот они все вместе, и вечности не прошло, уже в пути. День обещал быть потрясающим.

***

Они смотрели на него. Эти механические твари обнаруживали его в любом углу огромного просторного помещения. Эвану было тошно. Хоть его день рождения и попал на выходной, людей почему-то было совсем немного. Всего несколько семей, детей в зале легко можно посчитать. Из-за этого аниматроники на сцене заметны везде, как бы ни старался мальчик скрыть их от себя. Его окружало множество разноцветных воздушных шаров, над столом, где лежали праздничные колпаки, висела торжественная вывеска: "С днём рождения!" Кухонные приборы и количество тарелок обещали не только аппетитную трапезу, но и кучу приглашённых. Большинство из них звал даже не именинник, а его отец. Это были друзья Майка, тот еле уговорил Афтона-старшего на подобную милость; пару одноклассников Эвана, дети Эмили, дядя Генри, Джен. Эван не любил, когда кого-то, пускай и друзей, было очень много. Он не любил Пружинных Фредбера и Бонни. Он терпеть не мог то, что было связано со строительством или механикой, однако получил от отца в подарок бесполезный набор инструментов. Он терпеть не мог свой день рождения. Именно сегодня всё проходило хуже, чем могло когда-либо быть. Эвану просто хотелось, чтобы сегодняшняя дата миновала как можно скорее, и всё закончилось. Завтра будет новый день. Завтра всё будет по-старому. — Поздравляю тебя. – мальчик вздрогнул, не сразу обратив внимание на подошедшую к нему Чарли с подарком у груди. Девочка улыбнулась и вручила его. — Спасибо. – поблагодарил Эван. Он вытер нос и принял коробку, заметив заинтригованный взгляд Шарлотты Эмили, паренёк поторопился открыть её и узнать содержимое. – Ох, блокнот... и марки. Как я и хотел. – Он слегка порозовел, и тень радости проявилась в тёмных глазах. — Рада, что тебе понравилось. – сказала лучезарная девчушка. – Что это ты в сторонке стоишь? Не хочешь за стол? Там много кто уже пришёл... — Да? Н-ну-у, не то чтобы мне было скучно, но... Я лучше попозже подойду. Чарли выглядела отчётливо ошеломлённой. Эван понимал её замешательство, она-то была всюду и везде душой компании, а различные общественные мероприятия доставляли ей столько удовольствия. Мальчик был замкнут и одинок, Шарлотта – общительна, с десятком друзей и товарищей. — Не думаю, что так должен выглядеть именинник, – заметила она. – У тебя плохое настроение? — Э-э, немножко. – подтвердил Эван со стыдом. Засуетился и откровенно буркнул: – Честно, я что-то домой хочу. Лучше бы мой день рождения проходил дома. — А что ж вы не решили отмечать там? — Папа занят. Ему работать надо, и он решил, что мы будем здесь, – отчеканил Эван. Чарли понятливо хмыкнула. Лицом девочка развернулась к сцене главного зала, уголки её губ дёрнулись вверх при виде двух поющих аниматроников. Эван глянул туда и сразу опустил голову. — Мой папа говорил, что скоро он начнёт трудиться над созданием нового кафе. Слышал что-нибудь об этом? — Это будет пиццерия, – знающе кивнул мальчик. – Она станет больше закусочной. А их сделают выше. Добавят других, новых. – Он говорил об аниматронных созданиях. — Мне кажется, я заскучаю по Фреду и Бонни, – поделилась Шарлотта. – Для меня они навсегда останутся незаменимыми. Я помню, что когда была ещё мелкой, отец разрабатывал чертежи, потом сконструировал их. И по выходным я наблюдала, как он с ними обращался, собирал заново после проверок, влезал в костюмы на выступления. — Тебе они наверняка дороги, как если бы были людьми. – задумчиво протянул Эван. — Это да. – хихикнула Чарли. – Вырасту и буду строить таких же. А почему ты не любишь смотреть выступления, кстати? Похоже, тебе в принципе не нравится это место. — Я... Да, не нравится. – Эван скривился. Возникло тянущее чувство в животе при упоминании его ощущений от пребывания в закусочной. – Никогда не любил быть здесь. Э-э-э... Они меня пугают. — Кто? Аниматроники? — Угу. Не знаю почему. Даже не спрашивай. — Ладно. Не буду. – в поведении девочки промелькнула озадаченность. – Мама, папа и Сэм хотели бы тебя поздравить. Может, всё же пойдём к нашим?.. — Т-ты иди. Я пойду минут через пять. — Ну, как скажешь. А! Ещё... – спохватилась Шарлотта. – Не знаешь, где дядя Уилл? Когда он подойдёт? — Сомневаюсь, что он сегодня подойдёт. – пробурчал Эван. – Он работает. В мастерской или кабинете своём. Я без понятия. Чарли поджала губы и сказала: – В общем, увидимся. Приходи, как надумаешь. — Ага. Они по-прежнему вращали своими огромными глазами, бегали стеклянным взглядом по всему помещению и периодически задерживались на Эване. Стоило Чарли Эмили исчезнуть из его поля зрения, мальчик ринулся к общественному туалету, лишь бы не видеть этих механически движущихся уродцев. Ну почему его день рождения проходит так, а не иначе? Лучше бы его вовсе не было! Эван был бы не против сидеть дома взаперти без единого подарка. А эти чёртовы выступления ему к чёрту не сдались! И вся эта показуха его отца... Он просто глядит на них, и у него непроизвольно трясутся руки, холодеет спина. Папе как будто нравится наблюдать за этим. Сто пудов он делает это, находится поодаль, периодически следит за сыном и его состоянием. И ликует. Отцу ведь нравится, когда всем окружающим его взрослым и детям больно.

***

— Посмотрите на него! Совсем взрослый мальчик! – воскликнул Майк с наигранной торжественностью. – Сидит под столом и опять но-о-оет. — Где твой папочка, малец? – насмешливо спросил кто-то. – Не пора ли тебе сменить подгузники? — Он счастлив, не так ли? День рождения в кругу старых знакомых! Или ты не рад нам? — Вот уж спасибо твоему отцу за приглашение и столь тёплый приём. Голоса подростков раздавались то тут, то там. Они все были в масках, и лица Эван разглядеть никак не мог. Он перепугано сидел подле стола, до этого безуспешно скрываясь от назойливой четвёрки хулиганов. Трёх громадных парней и Майкла, его старшего брата. Сильного, но ужасного. Он наклонился к мальчику, скрытый маской, и только глаза его были видны. Они сверкали недобрым огоньком. Эван увернулся от удара, но не среагировал вовремя на возможность сбежать. Как обычно. Мальчика подхватили с разных сторон за локти и подняли с земли, заставив съёжиться в диком страхе. Майкл дёрнул брата на себя за футболку, злорадно ухмыльнувшись. — Какой же ты жалкий. — Майк, п-пожалуйста, перестань. — Ох, малыш вот-вот расплачется! Печаль-потаскуха. – передразнивал парень в маске кролика Бонни. И правда. Слёзы полились градом. Эвана швырнули на пол, ударили обувью по спине, и он беспомощно уткнулся носом в холодную плитку, сдерживая громкие всхлипы. — Наш дорогой именинничек почему-то грустит. Не надоело тебе реветь чуть что, сопля? — Подними-ка свою рожицу, огребёшь щедрый подарочек, я одарю. — Хватит...! Вы все! Вы. М-Майк! – из отчаяния взмолил Эван. – Останови это. Скол-лько м-можно уже?! — Что тебя не устраивает? – поинтересовался тот, взяв парнишку за шиворот. – Не хочешь получать по лицу от него?.. – он качнул головой на своего приятеля в синей майке. – Тогда это сделаю я. Младший закрылся ладонями, чувствуя, как горят воспалённые слезами щёки. Какое-то время он слышал одни смешки и оскорбления, его ненадолго перестали держать и бить. Он бросил обречённый взгляд туда, где должен был находиться стол с гостями, но разглядеть его не смог. Эван повернулся к коридору, что располагался за спинами окруживших мальчика хулиганов. Пустота, отсутствие выхода из положения, Эван был унижен и растоптан. До него добрались даже в такой "знаменательный" день как сегодня. Казалось, сначала всё шло более-менее благополучно. И Майк не задирался утром, и отмечали день рождения спокойно. А ближе к вечеру подключились старшие, сперва шутя и посмеиваясь над ним, а затем гоняясь за Эваном по всему кафе. — Ему всего-навсего скучно! – якобы осенило Майкла, и он нарочито с укором хлопнул себя по лбу. – Поняли, ребята? Развеселим его. На сцене как раз будет очередное выступление! Младший Афтон с ужасом уставился на брата и отчаянно рванулся к поставленному неподалёку соседнему столу. Подростки вовремя схватили его и сцепили руками, лишая способности самостоятельно передвигаться. — Ага! Чего-то именинник поодаль ошивается. Это неправильно. Нужно быть в центре внимания, малыш. Сегодня твой особенный день. Завтра будет новый день. Завтра будет новый день. Завтра будет новый день. Отец. Он стоял в коридоре. Только что там появился. Глядел, как Эван брыкается в чужих руках, хнычет и умоляет. Это был он. Эван поверить не мог. Вот! Вот же!! Папа рядом!!! Почему он не приказывает Майклу прекратить эти измывательства? Ему всё равно? Почему он ничего не предпринимает?! Он стоит у стены, всего лишь наблюдает за происходящим. Эй, что за чертовщина? Что не так?.. — Эван о-о-очень любит этих механических ребят, да, братишка? Новый день. Завтра. Завтра будет новый день. Отец. Отец! "Сделай же что-нибудь!!!" — П-пап!.. — Парни, тащите его. Он хочет поздороваться со стариной Фредбером! – крикнул Майк друзьям, и те с задорным хохотом приступили к делу. Они подняли испуганного до чёртиков Эвана над головами и, сбивчиво и нескладно припевая каждый на свой лад поздравительную песню, дружно направились к центру главного зала. — Н-н-нет!!! Нет! Нет, Майк! Майк, эй! Поставьте меня. Пожалуйста, Майк, х-хв-ватит! Пр-рошу тебя, папа, кто-нибудь, остановите... Я не хочу, Майк! — Вы слышали малыша? Он хочет подойти поближе! – радостно объявил Майкл, интерпретировав истерические вопли по-своему. – Он обожает Фредбера, не правда ли? Носится вечно с плюшевой игрушкой. — То-то же взрослый! Роботов боится! — Давайте поможем ему обнять Фреда? — Да, он очень этого хочет! — Прекратите! Я б-боюсь! Я не хочу! Не делайте этого, не надо! — Надо, – перебил его Майк и шире заулыбался. – "Не хочу" у взрослых мальчиков, увы, не действует. Выше его, в чём проблема? Я полагаю, Эвану чертовски не терпится поцеловаться с ним! Не терпится же, да? — Нет!!.. Эван не знал, сколько людей видели всё то, что творилось. Он вообще ничего не мог распознать. В глазах застыла мутная пелена, горло раздирало криками и слёзным страхом, а перед ним была лишь огромная голова робота-аниматроника Фредбера. Спрингбонни пел механическим голосом приятную на слух песню, зубастые пасти машин попеременно раскрывались, обнажая взору механизмы, запчасти и внутренности эндоскелетов. Эван закричал. Стеклянные глаза были слишком-слишком-слишком близко. Он слышал щёлканье рта, крики Майка и его дружков, песни закусочной, голос Спрингбонни, детские возгласы, симфонию сплошного хаоса. Мальчик докоснулся щекой до золотистого меха медведя, и рыдания вырвались с новой силой. "Раз, два, три!" – донеслось до его ушей, после чего Эван ощутил, как голову ему сдавливает что-то тяжёлое. Пластиковые и металлические детали внутри Фредбера. Внутри. Афтон-младший полноценно осознал, что верхняя челюсть аниматроника сжала его голову. Он закричал так пронзительно-громко, что зазвенело в собственных ушах. Тело в удушающей панике задёргалось, перед лицом поплыли круги, сменявшиеся старыми образами. Мама, Чарли, дядя Генри, Элизабет, отец, Майк. Громкий смех Майка – это единственное, что удавалось расслышать Эвану помимо жуткого щёлканья каких-то частей скелета робота. Майкл никогда так не смеялся. Новые нескончаемые слёзы обожгли скулы. Эван в истерике, но смутно подметил, что они остались и на внутренностях Фредбера. Ещё одна мучительная секунда, и чей-то отклик прорвался через плач самого мальчика и прочие звуки. Дядя Генри кричал что-то Майку. "Мама..." Челюсть Фредбера громко схлопнулась. Очень. Громко. Возможно, из-за вызванной неисправности, а возможно, хрустнул отнюдь не механизм. Музыка стихла. — Хей? — Что это произошло?.. – высокий парень в красной футболке испуганно стащил с себя маску. – Майк, в чём дело? — Майк...? На его маске было что-то липкое. И на серой майке. Майк испачкался в этом. Друзья Афтона шокировано отошли назад. Пасть всеми любимого аниматроника напоминала разорванную губительную рану. Её перекосило, нижняя челюсть отвисла. Словно изнутри между тем хлестала на пол красная тёмно-бордовая кровь. Тело Эвана больше не дёргалось. Считанные секунды обоюдного непонимания. Следом весь зал буквально заверещал, и люди начали в неописуемом бешенстве страха паниковать и убираться прочь. Кто-то из сотрудников судорожно звонил в скорую, товарищи Майка сбежали тут же, как всё стало им предельно ясно, а Майк дольше минуты стоял обездвиженным около сцены, не реагируя на прикосновения и толчки, не слыша ничего, кроме стука своего почерневшего сгнившего сердца. На него нашло дежавю. Он испытал нечто такое, что уже испытывал когда-то давно, семь лет назад... Майк Афтон снова чувствовал себя с головой облитым чужой кровью.