Уникальный

Генри никогда не рисковал говорить кому-то о своих планах. Всегда, с самого детства, стоило ляпнуть Эмили кому-то о какой-нибудь идее на обозримое будущее или о грядущих интересных мероприятиях, дождаться которых терпения не хватало, как вдруг планы мгновенно менялись из-за различных проблем или несчастливого совпадения. Так что никогда, без преувеличений – никогда, он не решался высказать подробные предположения касательно своего будущего. К ним относятся и разговоры о заведении семьи и детей, и о месте работы, и о желаемых, но вряд ли реализуемых поездках. В общем – всё, на что Генри рассчитывал в будущем. Он не имел точной уверенности в том, что взрослая жизнь обещает ему быть как минимум годной, поэтому не рассказывал о своих планах в полной мере. Иногда, правда, хотелось поделиться с кем-то своими задумками и решениями, такими как остаться в Харрикейне и пытаться необычным способом сделать свой родной город лучше. Эту идею Генри раза три вскользь упоминал при Уилле. Эмили стремился использовать в будущем свои приобретённые навыки в механике и робототехнике на благо обществу. Он не то чтобы задумывался о хорошей прибыли, хоть без неё, всё же, никуда. Генри хотел лицезреть именно процветание Харрикейна. Хотел увидеть его в таких красках, каких не доводилось наблюдать лет так с тринадцати – ярких, пёстрых и пышных. И возникала вследствие этих мыслей цель – создать для такого маленького городишки что-то необычное и поистине новое. Это будет глоток свежего воздуха для обывателей и простаков, а для детей, возможно, настоящим волшебством. Генри никому, кроме Уильяма, не говорил об этой идее Процветания. Да и Афтон, вероятнее всего, уже позабыл о том, что Эмили ему про свой тик в голове рассказывал. Ну, тем не менее вышло так, что, несмотря на страх погубить лишними словесными мечтаниями своё будущее, пятого декабря злосчастного 60-го года Генри Эмили всё-таки проболтался ещё одной персоне о своих тяжело осуществляемых целях. — Да ты чего это, Генри! – Дженнифер приобняла его за плечи и ободряюще подтянула к себе. – Что ты такое о себе говоришь? — Но ведь это правда. – с чувством и лёгкой досадой всплеснул руками Эмили. – Мечтать я умею, а реализовать задуманное у меня вряд ли выйдет. Для этого мало просто хотеть. — Нет ничего невозможного. – хмыкнула девушка. – Будь самоуверенней. Ты умный парень. И у тебя есть те, кто помогут. — Кто же это? – Генри изогнул брови и коротко посмеялся. – Ты и Уилл? Будто мне хватит...не, ваша поддержка, конечно, очень важна для меня, но её же определённо будет мало для супер грандиозных планов. Это бизнес, Дженнифер, – вероятное возникновение проблем в материальном плане, привлечение клиентов, рабочая сила – это чертовски сложная штука, грубо говоря. Сомневаюсь, что мне такое по силу. Особенно с моей стрессоустойчивостью. Наверное, из-за обыкновенной неуверенности я за это дело не возьмусь. Ну, быть может, оно и к лучшему. Не вовлеку семью в бедность. Он с тоской оглядел улицу, на которой находился. Всё такое серое, старое, обыкновенное. В Харрикейне давно не происходило чего-то хорошего. Того, что меняло бы город в лучшую сторону, дарило бы радость. Этого ничего нет. Дома с грязными стенами, проезжающие периодически по проезжей части автомобили, несколько всеми любимых закусочных, которые привлекают только своим наличием – вот то, что горожане воспринимают как привычную прелесть для сердца. Настолько здесь у всех безотрадная жизнь. И Генри считал, что попросту не способен это изменить. Дженнифер задумчиво отвела взгляд. – Ты знаешь, раньше я думала, что на титул самого сообразительного, крутого, но одновременно и тупого парня претендует Стэнли с его вечным раздражением и непоколебимой ленью. Теперь, я полагаю, ты можешь с ним посоперничать, и у вас выйдет легендарная борьба. — Спасибо. – от неожиданности выдал Генри. Оказывается, не такая уж эта девчонка скромная. – Для меня честь услышать такой комплимент именно от тебя. Они прогуливались от библиотеки до общежития Генри и обратно – дом Дженнифер находится как раз неподалёку от неё. Погода в первую неделю декабря вышла морозной из-за жутко холодных ночей, в которые Эмили вынужден был спать в сером шерстяном свитере, прикрывающем и горло, укутавшись по нос в тёплое одеяло, дабы предостеречься от возможности заболеть. Днём ситуация была чуть лучше, и пока что не было необходимости напяливать на себя по несколько кофт. Сегодня Генри шёл в обычной зимней куртке поверх красной рубахи в чёрную клетку, осенних ботинках, которые обуты на тонкие носки, и чувствовал себя вполне прекрасно. Дженнифер вообще не утруждала себя одеваться в сотню одёжек – на ней блузка, сверху – лёгкая жёлтая куртка, наполовину расстёгнутая, а на ногах зимние башмаки, колготки и чёрная юбка. — Это не комплимент. – заявила Ливз. – Это попытка собрать тебя в руки. Серьёзно, Генри, ты можешь горы свернуть со своими мозгами. И из-за трусости отказываться от такой замечательной цели – это тупо. — Я не говорил, что отказываюсь от цели из-за трусости! – возразил Эмили, стараясь скрыть возникшее чувство стыда, ибо уши сразу начали гореть. Он отказывался как раз-таки из-за своей трусливости. Генри труслив, и это одна из настоящих причин, почему его идеи чаще всего оставались неозвученными. — Но ты имел в виду это, – утверждала девушка. – Не думай о себе как о каком-то болване. Ты умён, внимателен к мелочам и деталям, ты по-настоящему ответственный человек. И не смей, Генри Эмили, эти шикарные качества в себе уничтожать. — С чего ты взяла, что я прям ответственный Не-Болван? – поинтересовался у неё тот, отворачиваясь в сторону проезжей части от чувства того, что щёки предательски начинают розоветь не от морозов. Дженнифер была настолько отзывчивой, что иногда её поддержка казалась Генри незаслуженной. Ну не может он, зная о всех своих погрешностях в характере, видеть себя супер-замечательным парнем. — Потому что я общаюсь с тобой больше месяца. – Эмили ощутил, как его осторожно взяли за холодную руку, сжимая её тонкими и достаточно тёплыми пальцами. – И уже хорошо тебя знаю. Ты ж открыт мне, не скрываешь себя, легко понять твою сущность. – разъяснила она, ясно было, что по отношению к Генри безразличия эта дама не испытывала. — Я вижу, каков ты. Могу выделить из этого многое: твоё отношение к проблемам других людей, то, что тебя волнуют их жизни. Плюс, бросается в глаза твоя взбудораженная реакция на хорошее отношение. И нельзя не упомянуть твои очаровательные пёстрые щёчки. – добавила Дженнифер с лисьей ухмылкой. — Господи, – прижал Генри ладонь к лицу. – Тебе нравится это делать, да? — Ты мило смущаешься. Не думай, что это плохо. – на не менее смущённом лице Джен заиграла добродушная улыбка, подчёркивающая веснушки на щеках. Генри осмелился задержать на её лице взгляд, впервые, наверное, заметив прелестные мягкие черты и выражающие ласку небесного цвета глаза. Да, она была красивой. И...на самом деле замечательной. По крайней мере до этого в жизни Эмили не появлялись такие прикольные девушки. Он знал это наверняка. Знал он также и о том, что его сущность слишком легко понять. Вот подобная характеристика Генри не устраивала. Эта черта души вечно ставила в неловкое положение, заставляя краснеть и робеть. Неприятно ощущать себя немного...уязвимым? Да, уязвимым в каких-то местах. – А ты...анализируешь меня, что ли? – спросил он Дженнифер с опаской. – Говоришь обо мне всё то, что замечаешь... — Это я так из-за Стэнли. – рассказала та. – Он психологией увлекался. Изучением человеческой личности. Давно принял решение на психиатра учиться и всегда, в любой удобный момент, начинал бесить меня своей чуткостью к моему поведению. К тому, как я отношусь к мальчишкам, как веду себя при них, как реагирую на что-либо и так далее. Причём только к моему. На Дэна ему вообще по барабану было, прикинь? Мне из-за его поведения иногда кажется, что никакой он не будущий психиатр, а просто развратник с недотра–, – Генри пихнул девушку в плечо, когда её голос начал заметно повышаться. – Да... Извини. Я хотела сказать, что ведёт он себя иногда неподобающим образом. — Ну, может, из него выйдет вполне себе хороший специалист. — Может быть и так. – Джен затормозила у пешеходного перехода, смотря куда-то вдаль, на толпу идущих навстречу людей. – Ох, лёгок на помине, Генри, уходим. – Генри не успел сообразить что к чему, как его уже затащили в закоулок, – Там был Стэнли и какой-то тип, видимо, его однокурсник. — А... Почему мы от них прячемся? – сбивчиво спросил Эмили, не поспевая за несущейся куда-то девчонкой. — Я случайным образом избавилась от Дилана на днях. — Это кто? — Его жук домашний. — А. Понятно. Они вместе преодолели небольшой лабиринт из стен домов и вышли на совершенно другую улицу, по которой до дома Джен никаким образом уже не добраться. Она сообщила, что ничего страшного и что, если Генри, конечно, не против, можно будет сходить на минут сорок в парк и прогуляться там, а потом, по завершению двух часовой прогулки, разбредаться кто куда. Это было неплохой идеей, поэтому Генри не видел причин отказываться. С Дженнифер гулять было в удовольствие, даже приятно. Она своей простотой и необыкновенной лёгкостью в общении очень походила на Джона. Могла подшучивать, а могла и смущаться от одного лишь взгляда на Генри, прямо как Боннар. Подумав о погибшем друге, Эмили тут же ощутил тошноту и паршивый мороз, что был куда хуже и невыносимей, чем до этого. Велел же себе не вспоминать, но всё продолжал это делать, извлекая из памяти события той ночи. Ужасно помнить об этом. Тошно осознавать произошедшее. — Кстати, Дженнифер, – решил отвлечься Генри, вновь переключаясь на шествующую рядом приятельницу. За это в следующее мгновение он умудрился получить лёгкий подзатыльник. – Эй! За что?! — Мы же договорились – Джен. Какая к чёрту Дженнифер? – обиженно высказала ему Ливз. – Не говори со мной так, будто я тебе бабка дряхлая какая-то, которую ты видишь впервые в жизни. — Да-да, прости... Джен, а-а с чего Стэн решил увлечься всей этой темой? Ну, психология, затем психиатрия... Что-то подтолкнуло его? — Хм, – задумалась на пару секунд девушка. Она поправила чёрные распущенные волосы, убрав одну их прядь себе за ухо. – Вообще, он всегда был идиотом. Лет так до одиннадцати учился настолько плохо, что и на второй год его могли оставить. Потом в голове что-то щёлкнуло. Начал браться за ум. – произнесла она с преувеличенной гордостью. – Не знаю точно, когда это произошло, но Стэнли всерьёз заинтересовался тем, как устроена психика человека, как формируются болезни вследствие вечного стресса. То, как личность развивается. В общем – всё о человеке в плане духовном и психологическом. Как-то так сложилось. Возможно, изменилось его мировоззрение или что-то ещё. Однажды он в кабинете отца набрёл на литературу Фрейда,с которой, как я считаю, рановато ему было знакомиться, и пошло-поехало. Начал Стэн лазить в книгах, принадлежащих нашему отцу, докапываться до меня с этой всей научной чушью. Ну и...теперь он вот такой вот чудной болванчик. Генри понятливо промычал, размышляя о Стэне, не сказал бы он, что тот походит на будущего психиатра, однако, может быть, что-то он всё-таки уже понимает во всём этом. В отличие от Генри, он знаком с изучением психики и человеческой психологии. Значит ли это, что есть вероятность того, что брат Джен способен определить симптомы всяких этих болячек? Эмили решил как бы невзначай полюбопытствовать: – И что ему больше по душе? Дженнифер подняла правую бровь, резко обернувшись на него. – А ты чего спрашиваешь? Чем тебе Стэнли так интересен? – усмехнулась она. — Да не в нём дело... – поспешил заверить Генри. – Вернее, в нём, да, но большую значимость для меня играют именно его познания в сфере психиатрии. Мне нужно, чтобы он как минимум разбирался в этих расстройствах и отклонениях. — Он же только учится. – напомнила Джен. – Сомневаюсь, что от него есть на данный момент толк. – она внезапно сделала в сторону Генри уверенный шаг и схватила за куртку, прижав того ближе к себе. – До этого ты был более откровенен со мной. А сейчас что? Ты скрываешь что-то? К чему тебе познания моего брата в столь сложной науке? Эмили попытался отпрянуть, но девушка оказалась крайне настойчивой особой, потому он оказался в самой настоящей западне, и единственное, что остаётся делать в таком случае – это честно поведать о своих таинственных секретах. — Я говорил...– выдохнул Эмили, не справляясь с душевной нервотрёпкой. – Помнишь Уилла? Я тебе рассказывал про него. — С которым ты создал того медведя пружинного? – уточнила Дженнифер. – Помню. Ты часто про него говоришь. — Да, безусловно. Так вот...– прокашлялся Генри, замедляя шаг. – Он очень...странный парень. Ещё более странный, чем твой брат. – добавил он многозначительно. – И мне просто ясно, что с ним что-то не так. Что он не здоров. Поэтому я хотел поговорить о сложившейся ситуации с тем, кто знает толк. Думал, Стэн мог бы разобраться... Ливз перестала цепко держаться за его плечо и ненадолго сделалась тихой, прокручивая все мысли в своей голове. Наверное, не стоило Генри секретничать, ранее он никому о переживаниях за Уильяма не рассказывал и не был уверен на все сто в том, что к этой ненормальности Афтона окружающие отнесутся с пониманием. Но, вроде бы, Дженнифер отреагировала спокойно, без всяких лишних, ненужных подробностей и яда в голосе. Она даже кивнула с пониманием: — Если всё плохо, то Стэнли будет бесполезен, к сожалению. Уж извини. – её лицо преобразилось в отражение безмятежности, возможно, Ливз попыталась скрыть печаль или волнение. У неё это выходило определённо лучше, чем у самого Генри. – Надумаешь, приходи ко мне завтра. — К тебе? – удивился Эмили неожиданному предложению. — Ну да. Отец с моими братьями собрался уехать куда-то. Кажется, за город. А подобные поездки надолго затягиваются. – подмигнула Джен. – Приходи. Я тебе побольше про себя расскажу. — Да куда уж больше? – улыбнулся Генри. – Но... Просто я планировал заскочить к нему. Узнать, как поживает. А то в последнее время он со мной не заговаривает. Боюсь, что этому вина его природа никому о своём самочувствии не заикаться. А мне за Уильяма...тревожно. Не хочется долго находиться в неведении, не знать, как он там поживает. – Генри не смог себя остановить, слова всё вырывались и вырывались, словно до этого было некому пожаловаться о переживаниях своей души, которые её жестоко растерзывали: – Он не спит, не ест по-человечески. Ещё у него серьёзные проблемы с памятью. И вдобавок – его образ жизни оставляет желать лучшего. Я не могу на него такого смотреть. Пытаюсь что-то сделать. Всё в бестолку. Дженнифер сложила руки на груди, на секунду тишины задумавшись. – Приходите вдвоём. – заговорила она, тут же поймав изумлённый взор Генри. – А что? Я чай малиновый заварю. Пирог приготовлю. Твои друзья мне не враги, так что хотелось бы с вами двумя поближе пообщаться. Послушать про вашего этого аниматроника. – последнее слово девушка едва смогла выговорить. – Не, если твой друг будет против, то разумеется не стоит. Я просто предлагаю. – поспешила сказать Ливз, обратив внимание на слишком явное желание в своём голосе. Генри думал о предложении Дженнифер всё оставшееся время их совместной прогулки. Было любопытно сходить и побольше узнать о семье Ливз, об их истории. Сомневался правда Генри на тот счёт, что в таком случае получится навестить Уильяма. Он точно не согласится на покидание своей тёмной квартирки и посещение дома нового друга Эмили. Вернее, подруги. А помня о том, как реагировал Афтон на общение Генри с Джоном Боннаром, можно, ради безопасности, вообще его с Джен не знакомить. Мало ли. С другой стороны, почему бы не попробовать вывести Уильяма в люди? Не будет же он всю жизнь так существовать. Это ж истинное безумие! Нужно уметь быть коммуникативным, а если Уилл не захочет, то Генри пойдёт один. Нет так нет. Он не в праве Афтона принуждать, но и бездействовать не должен. Потому, взвесив все за и против, продумав и обдумав своё решение, Эмили на приглашение девушки согласился.

***

Уильям стоял у окна в комнате, выкуривая вторую по счёту сигарету. Благо не за час. Он изо всех сил старался приводить желание выпить что-то из алкоголя или исчерпать за день всю пачку сигарет к минимуму. Это выходило, что было чем-то невообразимым его разуму. Боже, если получается сдерживаться от этих вредных привычек, значит Уилл себя контролирует. Невероятно. Могла бы такая маленькая победа стать стимулом к движению в том же духе, но её было недостаточно. Этот успех в самоконтроле затмевало изнеможение. Ощутимое давление верхних век, едва соображающие мозги, утомление. Способность думать всё ещё была с Афтоном лишь потому, что он упорно заставлял себя не теряться. Он продолжал держаться только из-за тревоги. Она не покидала. Голос в голове вроде бы слышался ежедневно, но Уильям больше не воспринимал его как чуждое ему свойство. Даже думалось, что этот голос и есть его собственный. Он говорил и бессвязное, и осмыслимое, а Уильям внимал и никак не реагировал. Наивно полагал, что отсутствие сна его спасёт. Порой слушать насмешки и хихиканье в голове было тошно, но тогда не оставалось никакого другого варианта, кроме как чего-нибудь выпить или покурить у приоткрытого окна. Вот только курение больше не помогало. Раньше оно помутняло голову, Уильям переставал переживать и метаться по всей квартире. Сейчас же волнение никуда не девалось. Оставалось здесь, с ним, вынуждая лететь с катушек окончательно. Кофе вот-вот закончится. Как и деньги, зарабатывать которые нет ни сил, ни времени. Что делать, когда средств на покупку курева, кофеина, всякого алкоголя больше не будет? Что тогда? Возвращаться к тому, чем Уилл активно занимался впредь до этой осени и до сих пор не избавился окончательно – к употреблению? Опять зависимость от наркотических веществ? Но нет же. Это не выход. Больше не будет поддержки забвения, бодрствования, какого-никакого относительного спокойствия, хоть и попеременного. Уильям лишится любой возможности противостоять...чему? Чему он противостоит? Себе? В самом деле? В принципе, он уже сейчас не в состоянии чему-либо и кому-либо давать отпор. Слишком тяжело даётся сплошь бессонный месяц. Вероятно, помимо лёгкой дрёмы днём, на скучных лекциях, Афтон все эти дни абсолютно не спал. От этого крыша обозримо едет. Периодически Уильям перестаёт думать самостоятельно, ему видится, как собственное тело более не его, а он лишь наблюдает за какими-то несуразными действиями своей оболочки со стороны. Будто бы призраком. Знакомое чувство, хотя, быть может, это лишь глюки. Не могло такое происходить. Уильям же не спит, и никто до его мозгов не доберётся. Да?.. Правда же? Он в безопасности?         Да кого он, чёрт бы его побрал, обманывает? Не спасает его отказ от сна. Наоборот – делает ужасней. Уильяму становится хуже и в плане здоровья, а попытки не думать о своих панических страхах никак не спасают. Положение усугубляется. Он не выходит из дома без надобности, ведь в любой момент совершенно любой житель города может подойти к нему и заявить, что он, мол, ублюдок, который что-то натворил. Он не может есть, его начинает выворачивать наизнанку от чего-то съестного, тело вечно ломит, то ли от температуры, то ли от всего дерьма, им употребляемого. А голова без устали трещит. И прекратить это сумасшествие никак нельзя. Иначе сделается всё только ущербней. Уильям, докурив и не закрыв следом окно, торопливо подошёл к маленькой тумбочке у стены, где лежали его поистине личные вещи. Которые, как считал Афтон, следовало бы и на ключ запирать, чтобы они не потерялись где-нибудь навсегда. Внутри лежат несколько небольших альбомов для рисования, что в детстве Уилл исписывал и изрисовывал от корки до корки, а под ними таблетки успокоительного, антидепрессанты, не употребляемые уже как год, какой-то белый порошок и ещё один блокнотик, принадлежащий давным-давно Генри Эмили. Именно тот блокнот Уильям вытащил из тумбы, усаживаясь рядом с ней, не обращая между тем внимания на холод, охвативший комнатку. Было плевать на него. Руки подрагивали, но то навряд ли было из-за ветра, дующего с завывающей силой через распахнутое окно. Афтон раскрыл блокнот, представляющий собой крохотную записную книжку, следующие десять минут рассматривал всё в ней изображённое, листал туда-сюда, концентрировался на этой маленькой прелести, а не на пустоте квартиры, не на застывшем воске эмоций. Ненавистных эмоций. И не на голосе. Голос неутомимо повторяет, что Уильям беспомощен. Что он тряпьё и ничтожество, которое не смеет своим наличием портить великодушный образ. Которое всё равно сгинет первым. Его не будет здесь больше никогда. Но кому, скажите мне, захочется умирать? Не убивать себя и не наказывать, а просто умирать. Не существовать отныне.        А каково будет другим людям – видеть улыбающегося человека, который уже умер? Уилл вжался в стену, когда из коридора донёсся громкий стук в дверь. Кто-то пришёл за ним. Кто? Не полиция? Не полиция же, да? За пределами квартиры вполне себе тихо, значит, за дверью не стоят как минимум четыре человека, готовых выбить дверь и скрутить Уильяма прям здесь и сейчас. Всё, должно быть, мирно и спокойно. Всё в порядке. Встав в полный рост и сделавшись менее нервным, Афтон медленно выпустил из лёгких воздух и, шатаясь, побрёл в прихожую, окутанную мраком и пылью. Этот недолгий путь из спальни к входной двери всегда был жутким и сводящим с ума, Уильяму вечно представлялось, что сейчас он откроет неизвестному, а тот, в свою очередь, сотворит с ним не весть что за какой-то поступок, о котором Уилл знать не знает. Неизвестность являлась самым ненавистным страхом. После смерти, само собой. Вот те самые две гнетущие вероятности – умереть, так и не осознав, чем была для тебя жизнь. Уильям схватился двумя руками за ручку двери, собираясь с духом, попутно прислушиваясь к малейшим движениям за пределами квартиры, и отворил её резво, настежь распахнув. В комнате послышался стук оконной рамы о стену, а из спальни страшным потоком обрушился ледяной ветер. А перед Уильямом – парнем с вытаращенными будто бы от дикого испуга глазами; с торчащими в разные стороны по причине хренового ухода за собой волосами; с потрескавшимися губами, на одной из которых заметна засохшая недавно кровь, – оказался Генри, хорошо причёсанный, одетый будто бы нарядно: аккуратное чёрное пальто, опрятные ботинки и брюки, вместо которых Эмили больше предпочитает лёгкие джинсы. У того, вдобавок, сидели на переносице очки, что видел Афтон не так уж и часто, поскольку от их ношения Генри всегда воздерживался. Он, казавшийся первые секунды спокойным и миролюбивым, переменился от лёгкого испуга – от эмоции, какую вызвал у него своим видом поехавшего Уильям. — Уилл? – обратился Генри тихим голосом. – Что с тобой? — Со мной? – сипло выдавил Уилл, не отвечая сразу. А что с ним? По какой причине он беспокоился так? Она существовала вообще, или это всего лишь его паранойя? – Я был занят. И не знал, что ты придёшь. – выпалил он и замер на секунду, хлопая глазами. – Кофе? — Нет, пожалуй, – отказался Генри. Он лёгким касанием дотронулся до плеча Уильяма и чутка приблизился. – Ты как тут? Я знать не знаю, что с тобой происходит. – высказался Эмили тревожно. – Ты отстраняешься ото всех, и от меня, в том числе. Меня это беспокоило, вот я и решил заглянуть. Узнать, всё ли хорошо. – по лицу можно было сказать, что он прекрасно понимал, насколько Уильяму паршиво, а не хорошо. Афтону потребовалось кашлянуть от возникшей в горле сухости. После этого он хрипло ответил: – Всё хорошо. Просто у меня дел... — Что у тебя с глазами? – вдруг спросил Генри, ужасаясь. – Красные, жуть. И мешки под ними. Ты чего?.. — Чего я? — Ты выглядишь ещё хуже, чем неделю назад. – вслух поразился он. – Посмотри на себя! Похож на призрака, Уилл, что с тобой здесь делается? Уильям глядел на него рассеянно, не фокусируясь толком. Это сделать было крайне тяжело из-за мучительной усталости. Наверное, будь он на данную минуту один, точно бы рухнул на пол и забылся сном убитого. Обморок или что-то подобное вполне могло бы произойти и из-за запаха в общем коридоре подъезда. Там стоял обычный запах, сырой в каких-то местах. А в квартире Уильяма, несмотря на не хилый сквозняк, всё ещё ощущалась застоявшаяся вонь кофе, спирта, а также чувствовалась духота в ванной комнате. Голова от этакой разновидности воздуха закружилась, отчего Уилл, не удержавшись на ровном месте, пошатнулся, прислонившись спиной к дверному косяку и попытавшись выдать непримечательный вид. Это не помогало смягчить лицо Генри. Тот продолжал сверлить его обеспокоенным взором добрых карих глаз. — Уилл, – повторно окликнул он Уильяма. – Насколько ужасно ты себя чувствуешь? — Я нормально. – брякнул Афтон почти бессвязное предложение. – Хочешь зайти? Генри помедлил с ответом, но потом произнёс: – Не совсем. Я хотел проведать тебя и предложить одну идею, но, думаю, не следует сейчас... Тебе нехорошо? Лицо всё бледное. — Да я в норме! – обрубил сразу же Уильям, выравниваясь. – И о чём ты говоришь? Что ты собирался мне предложить? Хоть бы он предложил сходить куда-нибудь вместе. Уилл, будем честны, скучал всё это время по нему. Не желал жаловаться и ввязывать Генри в свои проблемы, но одновременно и жаждал его компании. И сейчас, в такую невыносимость уединения с не совсем собой, появление Эмили здесь было чем-то фантастичным. Уильяму показалось, что он испытал в период этого тревожного разговора счастье от одного только прелестного голоса Генри, однако он никак не мог быть при этом отзывчивей, потому что губы не шевелились от слова совсем. Ему едва удавалось говорить внятно, ибо хотелось наконец заткнуться и просто упасть навзничь. Уснуть. Просто уснуть и проснуться нормальным, а рядом обнаружить Генри. Это единственное, чего хотелось больше всего на свете. Господи, он рыл себе погребную яму и ничего не мог с этим поделать. — Сперва ответь, – почти что грозно начал Эмили. – Ты чем занимаешься тут? Уильям медленно заговорил в ответ, уматываясь и мотая головой в изнурённости. – Ничем. Правда. Я ничем не занимаюсь. Не могу. Я ничего не могу, на самом деле. Есть нормальную еду и не заталкивать себе херню в желудок. А ещё не могу лечь спать. Просто не могу и всё. Боже. Генри, я не спал, наверное, вечность. Я брежу и боюсь спать. Я его слыш-ш–... Вытащи меня отсюда. Он захлопнул рот, когда до него дошло, что весь этот поток мыслей в своей голове он произнёс вслух прямо Генри в лицо только что. Уильям вытаращил на него изумлённые глаза, готовясь получить или убогую насмешку в свой адрес, или высказывание о том, что он свихнулся и не стоит ему больше к Эмили подходить ни на шаг. Такое, между прочим, и в детстве бывало. Когда Уильям начинал оправдываться и молоть чепуху о таинственном голосе, который существует неизвестно зачем и каким образом и который запугиванием его уничтожает, на него смотрели, как на лишённого рассудка и ума, обзывая как-нибудь особо обидно. Генри же поглядел на него несколько отрешённо, но всё-таки сказал: – Я собирался позвать тебя в гости к моей близкой знакомой. Её зовут Джен. – он неловко прочистил горло. – Она звала нас обоих на чай. И я пришёл узнать, хочешь ли ты. Пойти к ней. Познакомиться. Уильям одновременно удивился и обрадовался. Уйти отсюда. Хоть куда. Всё равно, кто эта Джен, ему просто хотелось вынудить себя сменить обстановку. И оказаться, наконец-то, рядом с Эмили, перед которым без причины появляться со своими проблемами на больную голову Уильям не хотел. — Пойду. Конечно. Я хочу пойти. Обязательно. – протараторил он слишком обрывисто. – Я сейчас...– он ринулся в квартиру, чтобы стащить рывком с вешалки куртку и забрать с комода ключи. Генри наблюдал, как Уильям закрывает дом трясущейся рукой и спешно следует по коридору подъезда, торопясь выйти на улицу.

***

Они вышли на улицу, где нависает над городом серое пасмурное небо, а вокруг при этом всё озарено дневным светом. Эмили ускорил шаг, нагоняя Уилла, который, ступив за пределы тьмы своего дома, практически навернулся на ровном месте. Его ноги подгибались, словно телу хотелось распластаться прямо по асфальту. Плечи ссутулились, безуспешно скрывая Уильяма от яркости полудня. Тот чертыхнулся, когда в очередной раз, обходя уличный столб, чуть не напоролся на идущего навстречу человека. Генри выровнялся с ним и теперь шагал рядом, чтоб подхватить, если понадобится. Чёрт. Уильям либо пьян, либо соображает копотливо из-за вечного бодрствования. Он похож на какого-нибудь левого наркомана из подворотни. Кожа приобретает всё более заметные болезненные черты, лицо всё сникшее, а про мешки под глазами и говорить не стоит. Как только Генри оглядывался на Уилла, изучая его, в голове мгновенно начинался предположительный расчёт, сколько ночей подряд не спал Афтон. Не шуточное это дело. У Эмили глаз дёргается, когда он созерцает своего друга в таком свете. Раньше всё было как-то не так. Раньше Уильям тоже мало спал, курил и творил какую-то ахинею, но при этом не выглядел таким...         потерянным, жалким и обречённым. Он строил из себя знатока и гения. Да чего уж отрицать: он им был. Был невозмутимым и хладнокровным, но сейчас он совершенно не такой. Словно что-то надломилось в нём. Сломалось, оставив лишь осколки.      А может, и не ломалось.                      Может, просто ушло в тень. — У тебя не возникали проблемы? – решил поинтересоваться Генри наиболее примирительно и спокойно. – С учёбой? С деньгами? Я могу помочь, если надо. Уильям, смотря куда-то вниз, грустно усмехнулся: – Учёба поживает замечательно. А с деньгами ты мне никак не поможешь. – он закусил губу, на которой уже и без того красовалась засохшая рана. — Если у тебя действительно есть проблемы с этим, я могу привлечь родителей. Или сам постараться что-нибудь сделать. Афтон в ответ хмыкнул без каких-либо слов. Непроизвольно стиснув зубы, Генри притормозил посередине улицы и схватил Уильяма за поникшие плечи, что сразу напряглись, едва он только их коснулся. – Да что с тобой не так, Уильям? – Эмили кое-как воздержался от крика. – Почему ты молчишь со мной? Неужели думаешь, что мне насрать на твои проблемы? Я же вижу, что они есть! — Боже упаси, Генри, – улыбнулся натянуто Уилл. – Я не молчу. Я просто не могу уже говорить. Язык не поворачивается. Я просто хочу спать. Нет больше причин, по которым я отказываюсь говорить, – конечно же есть. Но кому захочется узнать их от своего дорогого близкого друга? – мне тупо невмоготу открыть рот. Эмили единожды встряхнул его за плечи, подталкивая следом двигаться вперёд. – Джен заварит малиновый чай. И мы вместе с ней испечём пирог. Бисквитный пирог. Если не хочешь из-за нелюбви к сахару, не надо, однако, – повысил он голос, обращаясь к Афтону лицом. – Ты поешь в любом случае. Пирог или что-нибудь ещё. Ты съешь адекватную еду, хорошо? Какой-нибудь салат, сэндвич, хоть жидкий суп. Договорились? — Зачем? – спросил Уильям безэмоционально. Всё из него выскребли напрочь. — Затем, – отрезал Генри. – что я за тебя переживаю. Ты исхудал за всю осень. Совсем, что ли, не ел ничего нормального? — А Джен, она, кстати, кто? – вставил ответный вопрос Уилл, не отвечая на ему заданный. — Джен Ливз. Два её брата были со мной и...М-мы были с ними в ту ночь там. – его голос дрогнул, что вызвало у Уильяма заметную панику. Он стушевался, стараясь не смотреть на изменившийся взгляд товарища, сделавшийся перепуганным при воспоминании минувших событий. – Она сблизилась со мной, а теперь мы вместе гуляем. И вот Джен позвала меня к себе в гости. — Что ж. Не забудь в будущем позвать меня на свою свадьбу. — Афтон. — Я молчу. Через десять минут они дошагали до четырёхэтажного дома, где и проживала на тот момент семейка с фамилией Ливз. Выглядело это здание не таким уж и приятным на вид, но внутри дела обстояли определённо лучшим образом, нежели у Уильяма. Стены подъезда имели жёлто-зелёный цвет, какой был везде на абсолютно всех этажах. Но в пользу данного места жительства можно добавить, что, помимо этой безвкусицы, во всём доме хотя бы лампочки горели, и коридоры не были погружёнными в непроглядную темень. Генри притащил Афтона на нужный этаж, номер которого выписала ему на листочке и многократно повторяла вслух Дженнифер, и провёл к той самой квартире, где примерно месяц с чем-то назад он, переживший сущий кошмар на окраине города, отлежался в отключке, так ещё и раздетый почти целиком из-за того, что вся одежда была насквозь мокрой и провонявшей выбросами отходов. Лучшие обстоятельства для знакомства с девчонкой. Генри смутился, догадавшись, что розовеет у Уильяма на глазах, и отвернулся к двери, собираясь постучать. Да, само собой, тот непременно считает Эмили по уши влюблённым в Джен, ведь стал бы Генри просто так заявляться к девушке в дом без особой тяги? Ну, можно с этим согласиться – он относился крайне хорошо к Ливз. Она ему нравилась, да, наверняка нравилась, она была классной и позитивной, хотя даже в этом случае было одно но: Дженнифер Ливз – не Уильям Афтон. Генри понятия не имел, почему к хорошей девушке с понимающей и доброй душой и отличным чувством юмора он относился лучше, чем просто нормально, а возле немного не дружившего с головой Уильяма он крутился как псина на поводке – вечно думал о нём, терзал собственное сердце при возникающей тревоге за него, хотел быть рядом всегда, оберегать и... "Ты зашёл слишком далеко, Генри, – оборвал он свои мысли. – Довольно." Постучал особо громко, словно был раздражён чем-то. Уже через несколько секунд послышались торопливые шаги, а следом Дженнифер выпорхнула из своей квартиры, довольная и весёлая. – Салют, мой недопонятый гений мира сего, – и, завидев унылую мину Генри, пребывавшего до её появления в раздумьях, закатила глаза. – Ох, у вас у всех зимнее самоуничтожение начинается? Все кислые какие-то ходите. – она взяла Эмили за рукав пальто и втянула в дом. – Чего ты, как не свой совсем! А? — Да я тут...забылся чутка. Привет. – ляпнул Генри в ответ, мило ей улыбнувшись. На Джен была надета обычная одежда: достаточно широкая рубаха с полосками жёлтого и оранжевого оттенка, голубые лёгкие штаны и шерстяные носки, на которые обуты простые поношенные тапочки. Волосы девушки были собраны в высокий небрежный хвост, и выбившиеся из него прядки свисали у глаз. Глядя на неё, Эмили ненадолго забыл о прежних своих гнетущих мыслях. Да, он испытывает к ней чувства. Но можно ли их считать любовью? — Привет-привет, – докоснулась Дженнифер до его волос, и только потом завидела Уильяма, стоявшего до сих пор у порога квартиры. – О, так ты привёл своего друга. Замечательно. Втроём веселей. – она жестом пригласила Афтона войти, но тот даже не шелохнулся, находясь в приступе "лёгкого" удивления. – Давай, дружок, чувствуй себя как дома. Мы щас тут наведём уют. Любите полакомиться чем-нибудь? Пирога ещё нет, но есть домашние макароны. Негусто, но сытно. На первое время хватит, так ведь? Генри и Уильям одновременно кивнули, переглядываясь в растерянности. Для Эмили было предельно ясно: Уилл, как и он, никогда в своей жизни не ходил в гости к девушкам. И сейчас определённо чувствовал себя не в своей тарелке – не там, в этом его сумасшедшем доме с воющими стариками и тараканами в обоях, а тут, в вполне уютной атмосфере просторной квартиры. Опомнившись и отойдя от лёгкого ступора, Генри разулся и прошёл в обширную гостиную, где следом длинный коридор вёл в разные стороны. Влево – к четырём каким-то комнатам, и вправо, где располагается кухня, на которой сейчас активно хлопочет Дженнифер. Он обернулся на Уильяма, неподвижно стоявшего в прихожей, не разувавшегося, кивнул тому головой в сторону кухни и сам направился туда, свыкаясь с обстановкой. — Дом в нашем распоряжении до завтрашнего утра, здорово, правда? – улыбалась Джен, расставляя подготовленную посуду с едой на круглый стол. Генри, не найдя другого себе применения, начал ей помогать. – Думаю, мы уйдём к вечеру. Или чуть-чуть попозже. Но до утра не будем засиживаться. — Как хотите. – сказала Ливз. – Но лично ты подумай. – заговорила она шёпотом. – Если твой друг захочет уйти, мы, конечно, держать его не будем, но ведь тебе тогда не обязательно уходить, не так ли? Ты вполне можешь остаться на ночь, если захочешь. Генри смотрел на её хитрую улыбку, как болванчик, а затем залился краской, понимая, к чему та клонит. Ну всё – вряд ли это значит, что Дженнифер всё ещё держит Эмили за своего приятеля. — Боже мой, Генри, ты краснеешь как маленький мальчик, который узнал о том, чего в его возрасте знать не следует. Это была шутка, если ты не понял. – девушка засмеялась, а потом глянула в сторону коридора и позвала: – Ну ты чего там, товарищ моего товарища? – Уильям стоял теперь уже в коридоре. И так же неподвижно, как до этого в прихожей. – Не стесняйся. Заходи. Сейчас будем обедать. Тебя же Уилл зовут, да? — Ага. Да. – выдал Афтон. – Уилл. Рад встречи. – Дженнифер подошла к нему, чтобы закрепить знакомство рукопожатием, на которое Уильям нерешительно согласился. – Джен. — Слава богу. А то я думала, что ты немой совсем. – та легонько подтолкнула его в сторону кухни, чтобы привести в чувства, и Уильям после этого вошёл наконец-то внутрь, беспомощно смотря Генри в глаза, умоляя без слов исчезнуть вместе с ним куда-то в тишину и тьму. – Макароны с сыром, сэндвичи с ветчиной, салатом и колбасой. Сок яблочный, согрет малиновый чай, а ещё я могу сварить какао. Отец купил на будущее для Рождества. – говорила она, пока парни усаживались за стол. – Генри, ты любишь сыр? — Люблю. Вроде как. – отозвался тот. – А что? — У нас в семье все сыр любят. Везде и всюду в блюда, если есть такая возможность, добавляют. Тебе его побольше? — Ну, давай побольше. Генри не ел ничего сытного с утра, поэтому горячие макароны в расплавленном сыре вызвали настоящее ликование в его желудке. Он уплетал за две щеки собственную порцию, чувствуя, насколько такая обстановка в кухне ему привычна. Да, здесь лишь Дженнифер и Уильям, но ощущение такое, словно он в далёком детстве, а вокруг него только самые близкие и родные ему люди. Тепло на душе становилось. Он явно не зря решил разбавить серость текущих дней визитом в этот дом. Афтон сидел напрягаясь. К еде не прикасался до тех пор, пока Ливз не обратила на это внимание: — А ты чего не ешь? — Я не голоден. – осторожно и вежливо объяснился Уильям. – Не смогу съесть, наверное. — Поешь хоть это, – ввязался Генри, пододвигая поближе к Уиллу тарелку с сэндвичами. – Ими тоже можно насытиться. И тебе необходимо съесть несколько этих шикарных деликатесов. – добавил он, одарив Джен яркой улыбкой. Та так и засмущалась, что Генри посчитал своей первой небольшой победой в этой её забавной игре. — Слушайте, а у вас есть дальнейшие планы на свои гениальные мозги? – умело перескочила Джен с темы на тему, легко избавляясь от выступающего на щеках румянца. – Генри мне рассказывал, что вы вдвоём создали огромную механическую махину с ушами. Это правда? – с интригой спросила она Уильяма, сидевшего за Эмили. — Угу. Правда. – коротко ответил он и, поняв, что от него ждут подробного повествования, изложил: – Было тяжело, конечно. Лично для меня самой трудной частью было...придумывание образа и подготовка точного чертежа. Именно сборка мне всегда давалась легче. Он закончил говорить быстро, вдыхая особенно глубоко. Генри показалось, что сказанное им прозвучало не как рассказ, построенный в основном на чувствах, испытываемых тогда, в тот период времени строительства аниматроника, а как сухой текст. Можно сказать, зазубренный. И если предположить, что ничего об осени толкового Уилл не помнил, то сразу становится ясно об отсутствии какого-либо воодушевления. Уильям не наслаждался тем полученным индивидуальным опытом и точным успехом своих трудов. Он вообще сейчас ничего, кроме видимого волнения, не испытывал. Как и всегда, в последнее время. Дженнифер, в отличие от вечно поднимающего тревогу Эмили, не придала этому значения. Она просто обернулась уже к Генри и бескорыстно поинтересовалась: – А что тебе по душе? Строить или разрабатывать эти ваши схемы? — И то и то. – ответил он, не задумываясь. – Мне весь процесс нравится. – "Особенно в том случае, если работа продвигается с Уиллом. Чёрт, почему я подумал об этом сейчас?" Генри зыркнул на Дженнифер, затем на Уильяма, ибо не дай бог он умудрился сказать это вслух. Но, вроде, никто не смотрел на него удивлённо, значит, эти слова до их ушей не дошли. Всё же странно. Он считает постыдным то, о чём сказал в голове. Но почему? Потому, что подозревал главное значение таких слов? Да нет. Ничего он не подозревал. Не может быть у Генри о нём тех мыслей, в неправдивости которых он только что усомнился. Выбравшись из пучины раздумий, он прислушался к говорящей беспрерывно Дженнифер, доводящей Афтона своими бесконечными вопросами о том, как проходила работа над Фредбером. Тот едва успевал отвечать, делал это сбивчиво, кратко и обеспокоенно. Он не понимал, что несёт. Генри это увидел в потерянном взгляде и специально подвинулся вплотную к столу, чтобы перекрыть Уильяму обзор и задать немой вопрос. Уильям ему на него ответил. Одним лишь однотипным молчанием и пристальным взглядом, и Эмили понял его на собственное удивление чётко. Взял слово с напыщенной на своё лицо ревностью: – Может, спросишь у меня о чём-нибудь? – повернулся он к девушке, выдавливая наиболее самовлюблённую лыбу, на какую мог быть способен. – Всё-таки основную работу сделал я. Дженнифер, ни капли не осекаясь, ухмыльнулась: – Прям уж основную работу? Ну, порадуй меня, работяга эдакий. Раз уж ревность из тебя так и прёт. Эмили постарался изобразить самодовольную мину и начал рассказывать обо всех своих трудах неторопливо, заостряя внимание Джен на тех или иных фактах (в которые он влил своей интонацией нарочито заметную и очевидную самопохвалу), повторяя некоторые сведения по два раза и демонстрируя попутно свои познания в сферах инженерии. Уильям всё это время долгих пересказов Генри благодарно на него пялился и потихоньку доедал небольшой сэндвич. — Да ты прям знаток своего дела, чёрт побери! – восхищалась Дженнифер. Эмили, правда, не знал, фальшивым ли было это восхищение и очарованная улыбка, или это так девушка просто подыгрывает. – Я вот ничем похвастаться не могу. Башка у меня, считай, пустая. – показательно постучала она по деревянной поверхности стола кулаком. — Не скажи. – возразил Генри. – Ты тоже не промах во многом. — В чём же? – отозвалась та точно с вызовом. — Ты с юмором. И ещё делаешь успехи в превосходной готовке вкусных блюд. — Да какие блюда! – махнула рукой Ливз. – Макароны да сэндвичи. Это ещё та хрень. Умением готовить такие "деликатесы" нет смысла хвастаться. Никто не обратит внимание. — Но я же обратил. — Обратил. А ты чего это, – заулыбалась она шире, подлавливая Эмили в который раз на манёвр в эмоциональной стойкости. – Надумываешь из меня ассистентку свою сделать? Будешь ты бизнесмен, сполна гениальный, сидеть в своём кабинете или, например, сооружать что-нибудь, даже и не бизнесменом, а я буду должна тебе сэндвичи с макаронами носить? Генри был готов к ответу: – Я лишь надумываю сделать из тебя шикарного шеф-повара, шедевры которого жаловали бы представители высших ступеней общества. "В этом месяце по эмоциональной стойкости в твоей игре определённо лидирую я, Ливз." – внутренне возликовал он. Она, видимо, тоже так посчитала и поражённо согласилась с этим, ненадолго прикрывая лицо руками. – Долго репетировал, как бы меня вывести из строя? – задала вопрос с лукавой усмешкой. — Я готовился. У меня в комнате остался бумажный сборник самых лучших фраз для сведения с ума девушек. — Не сомневаюсь. – заверила Джен. Она облокотилась локтем на спинку стула, вновь показывая лицо хитрого зверя, собравшегося новым путём добиться своего. Ей нравилось смущение Генри, и в последнее время она делала всё, чтобы его залицезреть в любой удобный момент. – Растёшь не по годам. И даже не по месяцам. Я ж говорю: ты умён и рассудителен, тебе бы идти и горы сворачивать, а не вот этим своим нытьём... — Что мне, и поныть лишний раз нельзя? – возмущённо спросил её Эмили. Серьёзно, не так уж и часто он ноет, наверное... Ну, раньше ни Джон, ни кто-либо другой на подобное не жаловался. Вроде бы как... — Ладно. Можно, можно. Просто я твоей головушке твержу, что ты тот ещё умник. И не стоит просирать... Генри...А-а он у тебя что, в хламину? Генри, отреагировав на эту фразу, развернулся к Уильяму, который сидел с прикрытыми глазами и слегка покачивался из стороны в сторону, почти роняя голову на стол. Эмили даже испугался при виде неожиданной картины. Выглядело слишком жутко. И непонятно. Секунды две и Генри, и Дженнифер неотрывно наблюдали за Афтоном, а затем Эмили легонько пихнул его в плечо, и тот очухался. Поднял на присутствующих слипающиеся глаза, приходя в себя. — А я... — Тебя от моей стряпни сконтузило? – встревожилась Дженнифер не на шутку, поднеся к щеке ладонь. Генри поспешил её успокоить: — Не от твоей, не переживай. Он просто спит довольно плохо и со здоровьем у него нынче не очень. – Он покосился на Уилла, отодвигая его корпусом от стола. – Всё хорошо? — Да. Я в порядке. – сказал Уильям вяло. – Немного, э-э, утомился. Чуток. И из-за этого тяжело концентрироваться. Извините. – Афтон подскочил на ноги, вызываясь самому собрать все тарелки и перемыть посуду до блеска, но Дженнифер его остановила и заявила, что такой помощи от него не требуется. — Ты нехорошо себя чувствуешь, это видно. Может, тебе нужно его вернуть домой? – обратилась девушка к Генри. – Чтоб отоспался? Если так будет лучше, то идите. Я не против. — Т-только не домой! – вдруг громко отказался Уилл, вовсе себя не сдерживая, что на него точно не похоже. – Я держусь, всё хорошо. Не переживайте вы... — Сложно с этим согласиться. – вгляделся Эмили ему в лицо. – Ты выглядишь так, будто при смерти находишься из-за переутомления. — Вот что, – командующе начала Джен, призывая на себя всё внимание обоих парней. – Генри, если он не хочет к себе, то мы можем положить его в гостиной. На диване. Пусть спит сколько угодно. А я пока за готовку пирога возьмусь. Поможешь мне с этим, кстати? — Н-ну да, – только и произнёс Генри, который не знал, как ещё он должен был бы отвечать. Ему-то и нечего ей говорить. Он вообще не понимает порой, как бороться с печальным состоянием Афтона, а решение Дженнифер в данный момент видится самым адекватным. – Тогда... Думаю, это нормальная идея. Тебе реально необходимо поспать, Уилл. Без шуток, ты выглядишь крайне плачевно. Уильям, судя по выражению его измученного лица, всё равно не горел желанием расслабляться в чужой квартире ни с того ни с сего, однако Генри был уверен, что если тот не сделает этого здесь, то по-любому не уляжется спать у себя. А сейчас он хотя бы будет под присмотром. Генри рядом. И Генри тогда будет знать, что Уилл, наконец, смог по-человечески отдохнуть. От этого на душе стало бы спокойней. И Эмили избавился бы от давящего чувства сожаления. Он призвал Уильяма всё же вздремнуть, и Афтон через минуты две уговоров согласился. Хоть и с неохотой. Его привели, как больного, в гостиную и положили на жёсткий и узкий диван, что стоит рядом с подоконником и находящимся на нём радио. Уилл лёг не без отпирательств: мол, может, ну его – эту бесполезную потерю времени. От того, что он лишний час не поспит, ничего не изменится. Генри уже успел подумать, что у него не выйдет того образумить, но внезапно на подмогу пришла безукоризненная Дженнифер, которая даже принесла Афтону плед в клетку и велела им укрыться. – Ничего с тобой не сделается. А спать – это замечательно. Почему ты не ценишь часы, когда можно тупо подремать и забыть о заботах? — Я не забываю об этих заботах во время сна. Вот почему. – буркнул Уильям, тревожно озираясь. Да чего же он боится? Генри следит за каждым его озабоченным взглядом или нервным действием. Выглядит так, будто сон для Уилла – это конец света. Будто он может лечь спать, а потом не проснуться. Джен встретилась глазами с Эмили, она тоже была им обеспокоена – увидел тот, – ей тоже было в новинку видеть подобное поведение у человека. Настолько неугомонное, тревожное и неуверенное. Она была поражена. Что ж, неудивительно. Уильям определённо умеет впечатлять собой. — Какой-то ты надоедливый и упрямый. – сказанула она ему, поджав губы. – Мне скормить тебе снотворное? Чтобы ты вырубился поскорей и перестал строить из себя робота, которому не требуется подзарядка? Уилл на неё не посмотрел. Он положил голову на подлокотник дивана, направленный взглядом ровно на Эмили. Именно на него. Тот сначала был в недоумении, но всё-таки увидел что-то кроме пляшущих искр повышенной тревожности, что заставило его сердце сжиматься и холодеть. В серых глазах Уильяма таился настоящий страх. Паника. Он боялся, как боится монстров под кроватью маленький ребёнок. Он прямо сейчас чего-то боялся. Генри беспокойно задержал на нём открытое внимание, но ничего, кроме единственного: "Мне страшно." – разглядеть больше не смог. Он тихо шепнул Дженнифер на ухо: – Не нужно снотворного. Я с ним поговорю сейчас наедине, хорошо? Она согласно кивнула, один раз хлопнув Эмили по плечу. – Лады. Пойду пока к пирогу готовиться. Как только Ливз скрылась в коридоре квартиры, Генри, не успевший подобрать слов, услышал: — Я не усну. Уильям укрывал плечи пледом, поёживаясь, словно от холода. Глядел перед собой пусто, губы его дёргались и слегка кривились, на что Генри подхватил без резких движений Уильяма за предплечье. – Почему не уснёшь? Я знаю, что тебе в доме твоём неуютно. Но тут...тут вполне пригодные условия для лёгкой дрёмы. Поспи, Уилл, пожалуйста. Хоть немного. — Почему ты так умоляешь меня это сделать? – криво улыбнулся Афтон. Удерживая эту улыбку у себя на лице до тех пор, пока сил не остаётся, и она не сползает обратно в гримасу изнеможения. – Я попросту боюсь засыпать. Я многого боюсь, но засыпать в неведении – это самое ужасное, что доводится испытывать всю чёртову жизнь. — Я не могу понять, – тяжело вздохнул Генри. – По какой причине ты так боишься. Сон нужен. Сон важен. Что в нём страшного? Почему ты отказываешься от сна лишь потому, что боишься чего-то? — Потому что я не знаю, что со мной происходит, пока я сплю. – ответил тихонько Уилл и обессиленно закрыл глаза. – Но я хочу. Хочу спать. А не могу. Всё равно. Я боюсь. Это кошмар какой-то. Эмили следил за тем, меняется ли что-то в небе, заволочённом тучами, замёрзшими в ледяном покое, за окном гостиной. Придумывал способы и мечтал о том, как проведёт рукой по голове Уилла и успокоит, сообщив, что ни при каких обстоятельствах не допустит чему-нибудь плохому с ним случиться. Конечно, такого действия Генри себе не позволит, ибо это будет как минимум странно и, вероятно, Афтона не устроила бы тактильность и такие прикосновения от вроде как друга. — Я могу побыть здесь, пока ты не уснёшь. Хочешь такого? – Его поразила лёгкость, с которой он это предложил. Ну, да, звучит странно для каких-то друзей, но Уильям Афтон – это в данном случае не просто друг. Это человек, к которому странные методы вполне себе применяются. И в них Генри уже не будет видеть чего-то ненормального. Уилл охотно закивал, точно маленький мальчик. – Да. Можешь, пожалуйста? Мне просто...жутко осознавать, когда никого рядом нет. — Как скажешь. – Эмили прижался затылком к спинке дивана, закидывая одну ногу на другую и устраиваясь поудобнее. – Не знаю, как у тебя это получается. Такая чертовщина – не спать около месяца. Сдохнуть недолго. Чего ты добиваешься? — Я...– Уильям лёг на бок, подкладывая под голову согнутую в локте руку. Зевнул и спрятал ноги в носках под клетчатый плед. – Всё равно я умру. Н-нет, я к этому не стремлюсь, ты не подумай. Но мне кажется, что я слаб, и поэтому сдохну. — Ну-у, так-то мы все сдохнем. – оптимистично вставил Генри. – Это происходит со всеми нами. Так или иначе мы погибаем. И повод ли в этом случае убивать себя раньше времени? Жизнь одна, и творить при ней то, что творишь ты – это, как я считаю, мягко говоря неправильно. — Неправильно...– протянул Афтон беззвучно. – Я делаю много неправильных вещей. Всегда делал. И буду, наверное, делать. Это не изменить, Генри, поверь. – голос его надломился на слегка повышенной ноте, после чего Уильям замолчал и вжал голову в плечи. Эмили задумчиво уставился в потолок, духовно переваривая услышанное. Почему Уилл так уверен, что ничего в своей жизни изменить не сможет? Он ведь даже не пытался. Ну, может и пытался, но единожды или дважды. А на таком маленьком количестве попыток сдаваться нельзя. Надо работать над собой, прорабатывать все возникающие проблемы. Неужели всё настолько безнадёжно, что смысла уже нет бороться? — Если изменить к этому своё мнение, то большая вероятность того, что что-то начнёт улучшаться. Нужно держаться, Уилл. Тебе придётся преодолеть это. Себя, в том числе. Понимаешь? – Генри отвёл взгляд от белого потолка и обратился к Уильяму, но тот, как выяснилось, умудрился вырубиться за недолгую минуту. Теперь он валялся полностью обмякшим, и руки у него находились в расслабленном состоянии. Глаза были плотно закрыты, и появилась возможность получше разглядеть образовавшиеся за эти месяцы под ними мешки от недосыпа. Выглядело это жалко, печально, но сейчас, видя Уильяма, наконец погружённого в долгожданный сон, Генри облегчённо выдохнул. Хорошо видеть Афтона мирно посапывающим и безмятежным. Давно он не становился по-правде отдыхающим. Этого и не было. Он не отдыхал и не спал, но сегодня, хвала небесам, смог уйти в покой хотя бы на пару часов. С души Эмили как будто исчез тот тяжеленный груз, вызванный опасениями за друга. Всё стало ощущаться легче, словно именно такой вот Уилл, нервный и практически ничего не понимающий по причине полного отказа от отдыха, превращал окружение в сплошные заботы. За окном Генри увидел летящие в плавном танце снежинки. Первые за эту только пришедшую зиму. Нечастые, совсем-совсем редкие, но заметить их было не трудно, ведь они – один из предвестников морозов и частых снегопадов, и на них жители Харрикейна всегда реагируют бурно и с радостью. Потому что ничего другого, что приносило бы яркие эмоции, в этом городке нет. Генри улыбнулся уголком рта. Кажется, у него как раз есть тот, кто и придаёт сил, и дарит после времяпровождения с собой незабываемые впечатления. Он наблюдал за крепко спящим Уильямом, мечтая, что когда-нибудь они создадут для горожан настоящий фейерверк из эмоций, новых возможностей. Выведут в свет свои труды, вложат в них свои души. Вместе. Генри мысленно пообещал себе помочь Афтону с чем бы то ни было, а потом с помощью объединённых усилий он и Уилл реализуют все свои планы, внеся частичку себя в развитие города. В этот же миг далёких мечтаний Эмили понял, что самому, совершенно одному, ему не осуществить все свои цели. Это непостижимые трудности, которые, как Генри казалось, он не сможет преодолеть без дорогого и близкого человека. Без родственной души, которая поймёт степени риска, которая будет сопровождать Генри на протяжении всего его жизненного пути. Обычно парни думают об этом и представляют своих самых лучших, красивых, добрых и любимых девушек. Кто-то представляет дам, за внимание которых ещё придётся побороться и для которых нужно показать свои сильные стороны. А Эмили думал об этом и продолжал смотреть на Уильяма, считая того замечательным, хоть и странным, обладающим как отрицательными сторонами, так и великолепными: находчивость, целеустремлённость, рассудительность, отличный ум, знание своего дела, желание усовершенствоваться. Он считал именно его родным себе человеком. "Я люблю его." – принял для себя Генри, впервые не находя это ужасным, неопределённым или позорным. Это считалось отныне фактом. Неуверенность окончательно покинула, осталось лишь понимание, переходящее в принятие. Тучи сомнений рассеялись, а ясность озарила таившееся чувство. То самое чувство осознания ценности кого-то, и Эмили, забывший ненадолго о существовании чего-то живого кроме него и Уилла, всё-таки признался себе в нём и сделал частью своей души.