Монолог грешной души

Оглядываясь на бесконечную бездну прожитых лет, Люцифер мог только лишь устало покачать головой. Смертные верят в то, что ценный опыт приходит с возрастом, но он никогда не был человеком, так что с преувеличенным цинизмом бессмертного существа мог сказать, что люди ошибались. Вечность не принесла Владыке ада ничего, кроме страданий, усиленных пониманием, что ноша эта на века. Опыт упал в цене примерно после первой сотни, стоило перерасти тот нежный возраст, когда все кажется добрым и милым. Еще будучи ангелом, Самаэль чувствовал легкое смрадное дыхание обратной стороны Рая, а пав, ощутил ледяные когти отчаяния сполна. Не сказать, чтобы он совсем уж был неэмоциональным — очень даже наоборот, но этого удостаивались только те немногие, кому посчастливилось отвоевать место в ссохшемся сердце. Он слишком стар и измотан, чтобы объять теплотой души всех, особенно тех, кто блага сего ничуть не заслуживал. Люцифер предпочитал игнорировать грешников. Бедные заблудшие души. У каждой из них была, безусловно, очень весомая причина стать ублюдками и закончить свой путь в Преисподней, однако Владыка не тот, кто наставит их на путь истинный. Какими бы не были замыслы Небес, Падшего заботили только жена и любимая дочь. Жены больше не было. Вероломный уход Лилит, мягко улыбавшейся ему прямо в лицо, а потом исчезнувшей в лучах Парадайза, доломал веру в светлое будущее окончательно. Люцифер, даже пройдя через всякое дерьмо, до сих пор не понимал, как можно лгать своему ребенку, а потом его и этого самого ребенка бросить. Наплевать. Сбежать. Лилит оставила глубокий неизлечимый шрам на сердце, однако даже само ее имя теперь стерто, поблекло, словно старый гобелен, и больше не представляет ценности. Только Чарли. Драгоценная дочь, ради которой Люцифер готов разрушить Ад, Рай и Землю, если понадобится. Добрейшая светлая девочка, лучшее, что могло случиться с этим местом, она имела сердце, готовое принять и понять каждого, даже непутевого очерствевшего папашу. Падший видел в ней себя, маленького ангела, верящего в чудо. Он умер, казалось, много тысяч лет назад. Владыка уже не мог вспомнить себя настоящего. Принимая решение остаться в отеле, Морнингстар руководствовался только лишь вновь обретенным родительским инстинктом, потому как Чарли иногда такие вещи творила, что на голову не налазили, а ее девушка-экзорцист хоть и подавала признаки здравого смысла, была влюблена достаточно, чтобы временами потакать неосмотрительности принцессы. Словом, он и мысли не имел сближаться с местными грешниками на передержке, а зря — ребятами они оказались неплохими, хоть и преступно юными в сравнении с ним. Взять хотя бы Энджела. Ему сколько лет-то было, когда умер? Шестнадцать-восемнадцать? Дитя еще совсем, да и местный кот-бармен, хоть и взял это дитя под опеку, зрелостью тоже не отличался. Душами этой парочки владел кто-то другой — старания Чарли уходили впустую. Вэгги, как он сразу понял, была очень рассудительной и серьезной молодой леди, неудивительно, учитывая, кем она родилась и как сюда попала, но тут Чарли вся в отца — выбрала себе в пару самый неочевидный вариант. С Вэгги иногда даже можно было скоротать часок-другой за беседой, возможно, ее возраст достигал отметки в пару сотен. Горничная Ниффти так вообще производила впечатление неугомонного ребенка лет шести и вела себя соответственно. Каждый раз, замечая Люцифера, она с ловкостью юного циркача взбиралась ему на плечи, безудержно хихикая, и принималась задавать вопросы из разряда: «почему небо красное?» или «змея на твоей шляпе живая?». Ребенок, как Чарли когда-то, но Люцифер был достаточно терпелив и благодушен, чтобы отвечать и даже возиться с малышкой под настроение. Черт, да он позволил ей занять половину дня, показывая коллекцию бабочек, которых кровожадная малышка иголками приколола к стенам то тут, то там по всему отелю, так что можно сказать, она прогнула его полностью. Ладно, Владыка всегда питал слабость к детям. Они все были тут детьми, и неожиданно даже для него самого, родительский инстинкт медленно, но уверенно распространился не только на Чарли, но и на всех остальных, иначе как, черт возьми, он пришел к тому, что напугал вчера этого ебучего Валентино до смерти, заявившись прямо в студию и попросив душу Даста обратно. Он не требовал, нет, какая пошлость, инфернальной сущности его уровня достаточно лишь озвучить просьбу, и провинившиеся тут же падали ниц, готовые исполнить любое желание. Валентино не удивил — испугался так, что чуть в обморок не шлепнулся на потеху собравшейся публике, и душу своей лучшей звезды отдал без разговоров. Вывод — его внезапно усыновленный детский сад счастлив, Энджел обливается слезами, в порыве эмоций обнимая Люцифера всеми четырьмя руками и держа в метре над полом, Чарли в восторге строит планы на исправление Даста теперь уже без ограничений. Все превратилось в попойку в итоге, но падший впервые за много лет чувствовал себя если не хорошо, то близко к этому. Ему оказывается очень нравилось быть нужным. Если бы не два «но». Первое, разумеется, олицетворяла непревзойденная в своей лживости Ева, затесавшаяся в общую компанию с ловкостью фокусника, да так быстро, что он и моргнуть не успел, как сучка превратилась в лучшую подружку Чарли. Впрочем, даже понимая скверный характер женщины, ее мстительную натуру и явные дурные замыслы по поводу него, Люцифер точно знал, что она ни за что в жизни не причинит вреда ребенку, а дочь именно им и была. Он наблюдал, весьма внимательно — первая женщина, пытаясь расположить принцессу к себе, неизбежно и так по-человечески привязывалась сама. Трогательно, но Люцифер нечто такое и предполагал, так что, даже если изначально Ева и планировала достать его через дочь, то прогадала — обаяние Чарли било на поражение. Наблюдать за метаниями давней знакомой оказалось весьма забавно, учитывая, что никак иначе задеть его нельзя, она буквально исходила немой яростью. Глупая мелочная человечка. Адам был таким же. Той истории, мол, душа ее принадлежит ужасному Радио-демону, Люцифер тоже ни на йоту не верил. Наблюдая за общением этих двоих, можно точно сказать, что там скорее Аластор всеми силами избегал встреч, опасался даже, а Ева, хоть и пыталась создать образ жертвы, терялась в деталях. Она не боялась демона-оленя. Вторым немаловажным «но» был, конечно же, сам Аластор. Если вся остальная ребятня в отеле заставляла его чувствовать себя многодетным папой, то вторым родителем определенно был Радио-демон. Он умудрялся быть везде, раздражать фальшивой улыбкой, однако обращать на себя взгляд одним только существованием. Сперва Люцифер списал все на похоть. Тогда, после первого раза, когда он, не рассчитав силы, причинил боль, падший не мог не думать об этом. Ловил себя на мыслях, сколько и в каких позах отымеет строптивого грешника, как тот неминуемо возбудится и познает глубину страсти. Морнингстар, не обладая заниженной самооценкой, конечно же, считал, что может это обеспечить, он не признавал существование асексуальности, особенно в таком неебически соблазнительном существе, как Аластор. Что ж, всем, даже самым древним существам, свойственно ошибаться, а Люцифер никогда не страдал самообманом. Не так уж много времени прошло, как он поймал себя на том, что ищет Оверлорда взглядом первым делом, как заходит в комнату, и, не найдя, ощущает укол горького разочарования. Когда-то давно в Эдемском саду с Лилит начиналось так же, а потом великая любовь, падение, короткие мгновения счастья, обман и предательство. Да, Люцифер не был дураком и зарождающуюся в сморщенном сердце влюбленность мог определить, но не вынести. Не нужно ему такого счастья. Второй раз. И в кого угораздило втрескаться? В грешника с тараканами в голове такого размера, что никакой Лилит в кошмарах не снилось. К тому же, Аластор явно скрывает что-то. Тем не менее, он не смог остановиться, тогда, в саду Евы. Сдерживался, как мог, изо всех сил, пока они были в компании, но олененок отчего-то выглядел в тот день более доступным, будто некоторые из внутренних щитов были опущены, и Люцифер не смог устоять. Он пытался быть нежным, правда, однако и в этот раз Аластор остался безучастным. Его стойкости можно только позавидовать, ну, или лично Морнингстар не нравился, однако все это было не более, чем невинной игрой, Аластор легко мог бы отказаться, выдав свой маленький, покрытый тайной секретик, но не стал. О чем Люцифер жалел, так это что, соблазнившись, дернул чужой хвост, оказавшийся внезапно очень чувствительным. Настолько, что Аластор, до того только сдержанно сопевший, взвыл от боли. Это в планы не входило, к тому же появившееся внезапно чувство вины только сильнее убедило падшего в его симпатиях. Похоже, грешник все же обиделся. Исчез в этих своих тенях, даже несмотря на миазмы адского сада, блокирующие силы, и это значило намного больше любых слов. Люцифер закатил глаза, сидя в островке света за барной стойкой. В какой уже раз тут зависает в одиночестве, предаваясь меланхолии и анализу, а может, стоит все пустить на самотек? Вдруг Аластор нечто такое выкинет, что любые симпатии убьет на корню? Едва ли, учитывая, что Морнингстар имел дурную черту, как выяснилось после Лилит, идеализировать объекты влюбленностей, стоило остановиться сейчас, чтобы не увязнуть. А как? Устранить раздражитель, только вот Чарли такой произвол не одобрит, не объяснишь же ей, что с глаз долой, из сердца вон. Мысль закончить не удалось, послышался шум приближающихся шагов и, повинуясь древним как мир инстинктам, Люцифер в мгновение ока обратился в маленькую неприметную змею и спрятался за стойкой. Он и сам не знал, почему так поступил, но интуиции доверял. В холле показались двое. Чарли, сложив руки на груди и нахмурившись, напоминала маленькое грозовое облако, а причиной ее редкого гнева, как ни странно, стал дражайший Радио-демон, с натянутой, явно раздраженной улыбкой следующий за принцессой по пятам. — Я сказала уже, нет! — Юная Морнингстар, остановившись посреди холла и резко развернувшись, ткнула скалящегося грешника в грудь. — Что за глупое требование, Аластор? Ты ее совсем не знаешь. — Знаю получше тебя, дорогая. — Демон-олень наклонил голову, забавно тряхнув пушистыми ушами, и Люцифер мысленно дал себе пощечину за то, что отвлекается на всякие глупости. — Ева тебе не подруга. — Она хорошая! — Зарычала Чарли, топнув ногой. Разговор, судя по накалу страстей, начался не минуту и не две назад, и дочка уже почти достигла точки кипения. — Почему ты не веришь в это? — Не всех грешников можно исправить, принцесса. — Грешник показательно закатил глаза и оперся на трость-микрофон. Вдруг показалось, что выглядит он намного более уставшим, чем в прошлую встречу. Он не видел Аластора близко после вечера в саду, капризный грешник не открыл дверь, когда Люцифер, придавив гордость, пришел справиться о самочуствии, но теперь понятно, что оно далеко от нормы. — Ты прав! Но Ева сама пришла. Она хочет этого. Ах, вот в чем дело. Еще одна загадка. Падший не знал, какое Аластору дело до общения Чарли с Евой, он не выглядел ни в коей степени привязанным ни к кому из постояльцев, однако еще в саду кинулся защищать принцессу от дурацкого ядовитого фрукта. Забота или личный мотив? Кто знает, в любом случае демон настроен очень против первой женщины. — Ты не понимаешь, Чарли… — Ну, так расскажи мне! Повисла пауза. Чарли, взвинченная от гнева, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, прожигая грешника далеким от дружелюбия взглядом, а Аластор, следуя традиции, не позволял ни единой настоящей эмоции проскользнуть на лице даже мельком. Хотя по нему видно было, что ситуация напрягала, и сильно. — Не могу. — Можешь, конечно. Я никому не скажу, Аластор, обещаю. — Чарли, сделав шаг вперед, положила ладонь на чужой локоть, однако грешник в то же мгновение отшатнулся. — Не могу. Опять дурацкое «не могу», будто пластинка заела. Он и Люциферу так же твердил, хотя на самом деле там не было никаких преград кроме гордого нежелания. — Тогда как ты предлагаешь верить тебе? — Ох, Люциферу бы тоже хотелось узнать. — Тебе и не нужно. — Аластор замолчал на мгновение, отвернувшись и принявшись рассматривать покрытый мраком холл. Хорошо, что Морнингстара за стойкой увидеть не мог, неловко было бы быть уличенным в подслушивании. — Помнишь о сделке, принцесса? Он сказал «сделке»? Люцифер напрягся, почувствовав как непривычное сочувствие сменяется едва заметным пока негодованием. Что еще за сделка, о которой он ни сном, ни духом, и каким образом в это вовлечена Чарли? — Ты не можешь использовать мой долг сейчас. Свернувшись кольцами, Люцифер тихо, чтобы не быть раскрытым раньше времени, зашипел. Как посмел этот жалкий грешник заключить с его дочерью сделку? Повесил на нее долг, значит, а теперь еще и стребовать не постеснялся. И все это при живом-то отце. — Могу. — Не посмеешь! — Посмею, дорогуша, так что слушай. — Аластор, невозмутимо поправил рукав пальто и поднял уверенный, горящий алым взгляд на поежившуюся Чарли. — Я запрещаю тебе оставаться с Евой наедине. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ясно? Алые, полные демонической силы вспышки взвились вокруг запястий принцессы, защелкиваясь в эфемерные браслеты с громким шипением, и тут же рассыпались в пыль. Контракт скреплен. Чарли не могла его нарушить — она зарычала, яростно сжимая кулаки, на мгновение переходя в свою настоящую форму, но сделать что-то посущественнее гнева в пустоту у нее пока не хватало жесткости. А вот у Люцифера очень даже — он удерживал трансформацию с превеликим трудом, темная бурлящая ярость требовала немедленного выхода, он свивался в кольца плотнее, готовясь к броску. — Ты все испортил! — В сердцах крикнула Чарли, вихрем проносясь мимо по-прежнему улыбающегося Аластора и скрываясь на лестнице. Люцифер, стоит поставить памятник за терпение, даже дождался, пока торопливые шаги затихнут этажами выше прежде, чем с тихим шелестом перекинуться обратно. Оверлорд как раз повернулся, чтобы уйти, когда когтистые ладони впились в его плечи, погружаясь глубоко вплоть на этот раз без единой мысли о заботе. Ярость застила залитые алым глаза Люцифера, когда он, расправив все шесть крыльев и зависнув бесшумно за спиной грешника, нарочито медленно склонился к дернувшемуся в испуге уху. — Ты посмел втянуть мою дочь в сделку. — Каждое слово вырывалось из глотки почти змеиным шипением. Дыхание, горячее, словно жерло Преисподней, облизало чужое ухо языками пламени, заставив воздух вокруг нагреться. Запахло паленой шерстью. Олененок замер, словно испуганный зверь, случайно забредший на шумную магистраль, беспрекословно позволяя Люциферу развернуть себя. Улыбка словно по волшебству стерлась с его лица, уши прижались к голове так плотно, что можно было наверняка сказать — Аластор в ужасе. — Один шанс, олененок. — Обманчиво мягко сказал Владыка, прищурив демонические алые глаза. Он представлял, какую картину собой являет. Окруженный шестью крыльями, с рогами и пылающим адским огнем нимбом, он мог сжечь бедного грешника дотла в мгновение ока, однако, пестуя глупые симпатии, давал возможность объясниться. Не каждому она предоставлена, ох не каждому, но Аластор, кажется, не был в состоянии оценить. — Я жду объяснений. — Впившись окровавленными когтями в чужие предплечья, Люцифер легко, словно какую-то игрушку, поднял олененка над полом. Тому наверняка было больно от хватки и того, насколько буквально обжигала ярость Владыки, однако ему ничего не оставалось, кроме повиновения. — Вы — слепой идиот! Это… для ее же… блага. — Выдавил Аластор без привычного шипения. — Это не тебе решать! — Зарычал Люцифер. Как посмел этот глупец заключать что есть благо для принцессы Ада? Глупый человечишка, слабый, маленький и такой смертный. Люцифер мог бы выпить его до капли, мог бы связать и бросить в бездну, оставить там умирать медленно и мучительно или придумать еще сотни разнообразных пыток. Поддаться ярости так легко и безумно притягательно, но в глубине души он знал, что стоит эмоциям улечься — горько пожалеет. — Ева опасна! — Неожиданно отчаянно выплюнул Аластор, а потом извернулся и впился в руку Люцифера всеми своими острыми зубами. Разумеется, наглости он настолько изумился, что даже отпустил, на секунду впав в ступор и глупо переводя взгляд с начинающих затягиваться следов клыков на приземлившегося на ноги грешника. Тот смотрел на него как бешеное животное, исподлобья, готовый к нападению. Придурок ухмылялся. — Ты пожалеешь! Люцифер, со скоростью пули кинувшись вперед, был встречен ответной атакой этих теневых тентаклей Аластора, тех же, что и в прошлый раз. Слишком медленно, чтобы иметь хоть один шанс задеть — падший с легкостью и изяществом обогнул их и тут же уничтожил, щелкнув пальцами. Как мог только подумать глупый грешник, что подобным его можно победить. — Идиот. — Зашипел, оказываясь за спиной Аластора быстрее, чем тот успел моргнуть, и когда Оверлорд только начал поворачиваться, нанес мощный удар в спину. Хруст, с которым треснул его позвоночник, был таким отчетливым, что Морнингстар хищно улыбнулся. Алая пелена гнева застилала взор — Радио-демон мало того что покусился на свободу дочери, так еще и на него напасть посмел. Владыка крайне терпелив, однако грешные души должны знать свое место. С громким болезненным стоном Аластор рухнул, словно подкошенный, на пол, и больше не двигался. Инфернальный ужас был написан на его лице, когда, парализованный, он наблюдал за медленно приближающимся Люцифером. Мда, перелом позвоночника — весьма полезная штука, но недолговечная, к сожалению. Оверлорд силен, скоро кости срастутся, если не помешать, так что, вцепившись в его подбородок, Люцифер рывком поднял грешника на колени. Светящиеся, лишающие сил путы опоясали запястья Аластора так же, как недавно обет договора его милую маленькую дочь, и теперь Радио-демон потратит куда больше времени на восстановление. Ему, кажется, не нравился секс? Что ж, есть кое-что, что заставит его гордость умереть в муках уж наверняка, в следующий раз будет знать, как переходить дорогу Владыке ада. — Никогда! Слышишь, никогда и думать не смей о контракте с моей дочерью. — Ты не понимаешь, Ева… она… — Попытался возразить Аластор, но наглость только еще больше разъяряла. Звонкая пощечина опалила щеку грешника, заставив его голову безвольно мотнуться в сторону, и только когти Люцифера, крепко удерживающие за челюсть, не дали повалиться навзничь. — У тебя больше нет права слова. Ухмыльнувшись, Люцифер расстегнул ширинку. Ужас в глазах Аластора тут же превратился в дикую панику, стоило ему осознать, что именно собирается сотворить Владыка, однако сломанный позвоночник, наверняка причиняющий нестерпимую боль, не давал пошевелить и пальцем. Возможно, где-то в глубине души падший и осознавал, что прямо сейчас переступает грань очень сильно, ничего такого на самом деле Аластор с дочери не стребовал, однако ярость от самого факта не давала мыслить рационально, требовала крови и мести. — Нет, стой… пожалуйста… — Взмолился грешник. Впервые за все время знакомства Люцифер слышал, чтобы он о чем-то просил, однако сейчас не был способен реагировать адекватно. — Не на… Он погрузился в горячий рот сразу на всю длину, не заботясь ни о чужом дыхании, ни об удобстве. Толкнулся на пробу медленно, чтобы прочувствовать этот сносящий крышу влажный жар. Взгляд опустился вниз, туда, где растянутый вокруг члена рот Аластора вжимался в его пах. Чувство абсолютной власти впервые в жизни срывало любые тормоза. Аластор не мог сделать буквально ничего, чтобы вырваться, он, следуя движениям Люцифера, вбивающегося в его рот все быстрее и быстрее с каждым новым толчком, конвульсивно сжимал горло в попытке вдохнуть, однако только больше раззадоривал. Владыка не щадил его, прикрыв глаза, использовал, как одну из игрушек Асмодеуса для самоудовлетворения с той лишь разницей, что его игрушка начала плакать где-то в середине. В любое другое время Люцифер остановился бы тут же — ад не место для слез, особенно в исполнении Аластора, серьезно, кто бы мог подумать, что он знает, как это делается? Должно произойти что-то совсем уж катастрофическое, чтобы заставить его рыдать. Сейчас же он находил в этом только мрачное мстительное удовлетворение, неистово трахая не столько его рот, сколько горло. Это должно быть унизительным, чтобы Радио-демон запомнил урок. Не стоит лгать Королю Ада, глупо заключать сделки с его дочерью и темнить. В конце концов он достиг разрядки быстрее, чем когда-либо. Нет, не то, чтобы быстро, олененок успел прочувствовать всю полноту своего положения. Закашлялся, подавившись, когда горячее семя хлынуло по горлу. Горячее в прямом смысле — Люцифер позаботился о том, чтобы как следует обжечь грешника изнутри тоже. Он надеялся, что урок усвоен. Морнингстар дождался, пока его дыхание станет глубоким и ровным прежде, чем открыть глаза и взглянуть наконец на свою жертву. Ярость схлынула вместе с похотью, и теперь, смотря на результат собственных деяний, Люцифер пришел в ужас. Олененок, весь в слезах и крови от глубоко впившихся в щеки когтей падшего, был без сознания. Отключился, видимо, от боли, потому как теперь, придя в себя, Люцифер с ужасом наблюдал неестественный угол, под которым изогнулся сломанный позвоночник. — Черт. — Быстро застегнув штаны, Морнингстар втянул когти обратно. Демоническое обличье тоже исчезло под гнетом страха и вины, затопившего сердце. Вообще-то Аластор вполне мог бы и умереть, не рассчитай он силы хоть чуть-чуть, а этого не случилось только чудом. Поймал заваливающегося на бок грешника прежде, чем тот достиг пола. Не время нервничать — точным движением вправил позвоночник обратно и, приложив ладонь к коже, позаботился об исцелении. Что он вообще натворил? Люцифер не был жестоким. Он либо убивал, либо не трогал вовсе. Садизмом не страдал уж точно, и никогда не возбуждался от таких вещей, но вот прямо сейчас нарушил каждый из этих постулатов, и сломанный, бессознательный результат лежит у него на руках. Он не знал, что делать. Уж явно не ждать пробуждения, словно какой-то идиот, потому как поддерживать несуществующий образ мстительного тирана он не сможет, да и не хочет, а объясняться не готов. Наверное, стоит, если следовать голосу совести, но Люцифер просто… не знал, что делать, ясно? Даже если он настолько стар, это не всегда гарант уверенности. Он поступил как последний мудак, перейдя грань, стоило ограничиться строгим выговором, напугать, пригрозить, но не… это. Ужасный, отвратительный акт, еще одна вина, которую он станет нести на плечах вплоть до скончания веков. Похоже, в дополнение ко всему он был еще и трусом, потому как смелости хватило только на то, чтобы погладить бессознательного олененка по волосам и, словно пушинку подняв на руки, перенестись в его комнату. Он даже укрыл Аластора одеялом перед уходом, последний жест бессмысленной, совершенно бесполезной после того, что он натворил, заботы. Он просто не смог бы смотреть Аластору в глаза. Скоро разразится буря.