Если не знаешь, смеяться тебе или плакать - смейся

— Пора бы уже что-то предпринять, — голос в наушниках звучал с долей лёгкого укора. — Пора бы, — вздохнул Се Лянь, коротко стуча ногтём по панели ноутбука. — Два месяца прошло, а в итоге даже Сунь Цзинь тебя защищала, — Пэй Мин отключил веб-камеру сразу же, как только собрание было окончено и из его кабинета ушли все журналисты их команды. — Сунь Цзинь просто сказала, что рассказала правду не для того, чтобы в итоге раскритиковать и помочь обвинителям. Не думаю, что это была защита, скорее, она просто хотела дать понять, что не заодно с ними. — С ними? Это с кем? — С теми, кто всё это затеял. — Знаешь, мне кажется, твоё молчание о многом говорит. Кто бы и что ни говорил, я прекрасно понимаю, что тебе известно многое о твоей ситуации, но только я понять не могу, почему ты всё ещё ничего не предпринимаешь? — В этом нет смысла, — Се Лянь пожал плечами, складывая свои блокноты, в которых аккуратно ютились заметки для собрания, когда в дверь позвонили. Жое вышла из комнаты, чтобы открыть. Её мешковатая одежда выглядела такой домашней. Несмотря на то, что ей пришлось уволиться, и она переживала по этому поводу всё сильнее и сильнее с каждым днём, Се Лянь даже немного был рад, когда осознавал, что они снова могут проводить вместе кучу времени, снова ходить на тренировки. Приходилось игнорировать тот факт, что против них развернули настоящую войну. Ему лично было очень стыдно перед мадам Цао, ведь именно её имущество в итоге страдает, ведь журналисты, которые опубликовали в сети их адрес, прекрасно знали, сколько недоброжелателей попытаются попасть в дом. В итоге, двери и стены дома каждое утро приходилось отмывать от надписей. А после весь день сидеть дома, так как приходили журналисты, желающие урвать себе эксклюзивные кадры. Мадам Цао относилась к ситуации более лояльно и лишь слегка улыбалась, словно понимала всё, что творилось у него на душе. Она выглядела так, словно была готова обнять и пожалеть, но никогда не переступала черту и многозначительно молчала. Только ему и Жое она показала чёрный выход из дома, чтобы они могли спокойно покидать квартиру, когда будет нужно. Но они редко пользовались этим. Се Лянь просто был занят и выходил только ночью, чтобы погулять с собакой, ну или на тренировку, а Жое почти до панической атаки доходила каждый раз, когда приходилось выходить из квартиры. Вчера она была на работе последний день, хотя уже несколько недель догадывалась, что всё идет к увольнению. Сначала к ним в практиканты затесался парень, который оказался слишком неопытным шпионом, и в итоге они с Баньюэ его раскусили, он сам ушёл, а после всё пошло по наклонной — стали всё чаще приходить журналисты и прямо за прилавком фотографировать девушку и задавать ей вопросы о Се Ляне, полностью игнорируя посетителей и запрет на съёмку внутри кофейни. Она каждый день чувствовала тревогу, потому что не знала, когда всё это снова повторится. Пока она стояла около кассы, её руки дрожали и ком в горле заставлял её забыть о дыхании, как только она слышала звон колокольчика над дверью. Эта паника росла всё больше, она просила смены поменьше, а после и вовсе поддалась уговорам Баньюэ и написала заявление на увольнение. Её рука всё ещё была в глубоких ранах после вчерашнего. Несколько журналистов просто ввязались в драку, в попытке быстрее войти в кофейню. Они вломились толпой, и Жое едва успела закрыть голову от летящего на неё стекла. Это была последняя капля. Вспышки её окружили, и она просто не могла перестать кричать. Её злило то, что говорили о дагэ, ей было не так обидно, что она стала такой же жертвой обстоятельств, но вся её уверенность и сила будто просто улетучились в этот раз. Она плакала навзрыд, даже не думая о камерах, продолжая кричать, что дагэ не виноват ни в чём. Она знала, что это ничего не изменит, но продолжала кричать, поглощённая этой истерикой, может, она надеялась, что хоть кто-то послушает её? Но этим людям, со вспышками вместо лица, было всё равно на слёзы девушки. Им было плевать на то, что её рука исколота стеклом. Она даже не слышала, как Баньюэ всех бранила и выгоняла, потому что была слишком слаба и беззащитна. Рядом зазвучали сирены и в помещении также оказалась полиция, кого-то забрали, кто-то сбежал. А Жое просто стояла посреди комнаты и плакала, пока подруга пыталась её утешить и уговорить позволить врачам её осмотреть. Уже потом она узнала, что также пострадали и посетители. Да, её и дагэ могли бы обвинить в связи с Триадой, это правда, но обычные люди при чём тогда? То, как они извратили ситуацию, выставляя её истеричкой, даже не удивило. Баньюэ вызвала для неё такси и отправила домой, предупредила Се Ляня о случившемся. В тот вечер ей казалось, что она просто выжата, она маленькая и незначительная, ничего не стоящая. Жое даже не стала поправлять макияж и так поехала домой с размазанной тушью. Водитель как-то пытался её разговорить, но она молчала. Войдя в квартиру, она была так рада увидеть Се Ляня. Казалось, за час дороги, она немного успокоилась, но увидев его, то, как были вздернуты брови в сочувствующем виде, просто выбило её из колеи и глаза, которые казались уже сухими, снова проливали слёзы. Вот, чего ей не хватало — ей было обидно и больно, но мягкий и тихий тон Се Ляня и его крепкие объятья будто возвращали к жизни. Жое видела, что ему тоже больно от произошедшего, он злится, что из-за него она тоже под угрозой, но он подавил эти чувства, чтобы пожалеть свою маленькую дочь. Она рыдала весь вечер, будто её слезы не заканчивались. Жое почти не помнила всё то, что тогда было, потому что она просто обнимала дагэ и долго-долго плакала. Но позже приехал Хуа Чэн и Эмин, они купили мороженого и просто сидели рядом, пока она всхлипывала, сначала отказываясь от мороженого, а после всё же тихо обнимая ведёрко, из-под мокрых ресниц наблюдая за всеми. Ей было стыдно, что такая взрослая барышня плачет, но никто над ней не смеялся. Девушка извинилась, что доставила своей истерикой перед журналистами ещё больше проблем, но Се Лянь как всегда, просто её обнял и поправил плед. Они втроём помогли ей прийти в себя, даже Эмин в итоге всё время шутил и заставлял её улыбаться. Именно поэтому она была рада и немного смущена, когда за дверью увидела Эмина и Хуа Чэна. — Что? Ты уже не плачешь? Я думал, ты будешь плакать до сих пор, — улыбнулся Эмин. — Перестань, — буркнула Жое. — Чего такая кислая? — поинтересовался Хуа Чэн, усаживаясь в кресло в прихожей, как только убедился, что своими разговорами они не помешают Се Ляню с работой. — Я же уволилась, не думаю, что без образования и особого опыта могу найти себе работу, но я ищу, — Жое пожала плечами. — Дагэ говорит, что мне не нужно работать, потому что его зарплата только выросла, но мне стыдно брать у него деньги. — Так делай маникюр, — Хуа Чэн пожал плечами. — Легко сказать, у меня лаков совсем мало, да и опыта нет. — Ну, окей, делай мне маникюр, — он говорил всё так, будто не было никаких проблем. — Тебе придётся делать маникюр два раза в месяц, даже если я буду брать дороже всех конкурентов, это не даст мне достаточно денег, чтобы я могла спокойно жить. — Ну так делай каждый день. — Ты представляешь, что будет с твоими ногтями? Каждый день на них накладывать столько слоев лаков и баз, а потом снимать их этой штуковиной? — Так делай обычными, каждый день новый. — Да, под одежду, — Эмин поджал губы. — Господин Хуа всегда хорошо выглядит, так что почему бы и нет? — Ага, а ещё к маникюру будешь машину и кошелёк подбирать, — Жое только шутливо закатила глаза. — Заходите, будем пить чай. Она была рада отвлечься от бесконечного многочасового поиска вакансий, так что с особым энтузиазмом подошла к подготовке еды. Её забинтованная рука всё ещё немного болела, когда она двигала ею, но терпимо. Девушка не была готова даже думать о том, чтобы выйти из квартиры и отправиться к врачу. Се Лянь уже давно должен был закончить с работой, но всё ещё сидел в своей комнате, хотя знал, что в это время должны были прийти Хуа Чэн и Эмин. Девушка подумала о том, что он до сих пор занят, так что не стала его звать, чтобы не помешать. — В этом нет смысла, потому что люди хотят ответа не для того, чтобы узнать правду и принять верную сторону. Людям нужно зрелище, а не я. Поговорят и забудут. — Собираешься продолжать работать в тени? Ты же понимаешь, что я не смогу вечно прикрывать тебя. — Я надеюсь, что пока буду молчать, всё затихнет. Может, придётся переехать, я не знаю. Найду новую работу, и всё снова будет хорошо. — Знаешь, что? Я был уверен, что вижу тебя как облупленного, но даже не догадывался о том, как ты реагируешь на такого рода критику. Тебя обвиняют в смерти твоих родителей, неужели тебе нечего возразить? — Я этого не делал, это всё, что я могу сказать. Зачем говорить это, если даже доказательств нет? Как я докажу свою невиновность, если мои родители мертвы, а все, кто мог бы это слышать или видеть, хотя это вряд ли представилось возможным, уехали и поменяли имена? Я не хочу их беспокоить. — Только не говори мне, что ты не ищешь зацепки! Я знаю тебя, слышишь? Я знаю, что у тебя что-то есть! — Незначительная информация. Я сомневаюсь, что она пригодится. — Когда тебя хотят убить, знаешь ли, любая информация пригодится, — Пэй Мин всячески пытался вывести Се Ляня на контакт, а молодому мужчине всё же было стыдно, что он сдался, но и с другой стороны — он прекрасно оценивал масштаб проблемы и знал своё место в этом спектакле. — Я знаю, что, когда было расследование по поводу причастности моего отца к коррупционным схемам, был один прокурор. Я не знаю, кто он, так что ищу упоминания о нём. Говорят, он хотел во что бы то ни стало довести обвинения до конца, даже после того, как моего отца не стало. — Ты будешь искать того, кто обвинял твоего отца? Думаешь, он знал что-то? — У меня есть основания полагать, что на самом деле он работал над его оправданием, но в итоге всё выставили так, что он оказался врагом семьи. — Я слышал много историй, связанных с этой ситуацией, но не имел возможности наблюдать за ними сам. Они звучат довольно увлекательно. — Для кого-то они звучат интересно, но я бы хотел как можно реже возвращаться к этому. Мне достаточно того, что я знаю, что я и мои родители не сделали ничего, за что могли бы получить наказание. — Ясно, — сказал мужчина, явно давая понять, что останавливаться он не собирается. — Эфир будет совсем скоро, я хочу посмотреть твои наработки с вопросами. — Я уже отправил их, — Се Лянь слегка потянулся, предвкушая отдых. — И ещё. Я немного недоволен работой Рея. Он… он не такой догадливый, если бы ты был на его месте, я был бы спокоен. — К сожалению, это невозможно. — Да, так что, я думаю, было бы неплохо, если бы во время прямого эфира ты говорил с ним и подсказывал ему вопросы. — Тех вопросов, что я написал, будет недостаточно? — Нет, ты же знаешь, какой премьер-министр изворотливый и лживый придурок, я не уверен, что Рей сможет быть с ним таким же жёстким, как нужно. Здесь нужен стержень, так что я хочу, чтобы вы отредактировали вопросы, провели несколько репетиций. — Ладно, — Се Лянь пожал плечами. Если бы не этот скандал, он сам мог быть на месте Рея. Их новый проект был ещё более дерзким, чем тот, над которым они трудились с Сунь Цзинь. Однако сейчас он мог только взять на себя частичное руководство, находясь при этом не в офисе. Мужчина следил за работой, подсказывал и делал много заметок, в общем, был сердцем этого проекта, а его лицом был Рей — не многообещающий журналист, который непонятно как оказался здесь. Пэй Мин хотел бы избавиться от него, но он был практикантом, так что приходилось мириться. Юный Рей хотел быть актёром, но одного образования ему было недостаточно, так что он решил овладеть также филологией и журналистикой. Его агентство очень попросило Цзюнь У дать ему немного экранного времени. В принципе, юноша хорошо держался на камеру, но в нём не было этой азартной жилки, которая давала бы ему смелость. Это интервью с премьер-министром он поначалу воспринимал просто как пиар, а теперь считал, что должен задавать вопросы, получать ответы и переходить к следующим вопросам — он не был тем, кто был нужен Пэй Мину. Так что Се Лянь много времени тратил на то, чтобы отработать некоторые приёмы с Реем. Давать ему указания прямо во время прямого эфира казалось хорошей идеей, ведь ему придётся говорить только то, что скажут, но Се Лянь не только должен был подбирать слова, но и следить за эфиром, чтобы задать нужный вопрос вовремя. Се Ляню показалось, что Пэй Мин не оставит его семью в покое, и ещё вернётся к этой теме, но пока что он просто хотел отдохнуть. Уже вечерело, а он только завтракал и перебивался кофе, так что был довольно голоден. Мужчина слышал разговоры в гостиной, так что даже слегка улыбнулся, предвкушая отдых и общение. Как и предполагалось, эти трое сидели и пили чай, живенько что-то обсуждая. Завидев Се Ляня, все на секунду затихли, а после послышалось «Дагэ!» и «Гэгэ!», одно требовательнее другого. Он только улыбнулся, заворачивая на кухню. — Дагэ, я приготовила для тебя обед, почему ты закрылся в комнате? — Случайно, — мужчина улыбнулся. — Как твоя рука? — Я как раз собирался сделать ей перевязку, — вызвался Эмин, отставляя чашку с чаем. — Вот как, — улыбнулся Се Лянь, усаживаясь за стол. Он наблюдал за тем, как Жое подсказывала Эмину, где взять аптечку. — Сань Лан, ты покушал? — Конечно! — тот быстро кивнул. — А гэгэ? Что ел гэгэ? — Я ещё не придумал, — захихикал мужчина. — Это нечестно, — буркнул Сань Лан. — Ты ругаешь меня, а сам не ешь. — Не переживай, сейчас поем, — снова улыбнулся Се Лянь. — И вообще, когда мы пропустили ужин аж на два часа, пока были заперты в подвале твоего офиса, ты ничего такого не говорил. — Гэгэ, я не знал, что двери заклинит, — Сань Лан зыркнул на Жое. — Я бы взял запасные ключи. Ты злишься? — Это было даже забавно, — улыбнулся Се Лянь. — Забавно было сидеть в тёмном и сыром подвале? — Эмин удивлённо поднял бровь, отвлекаясь от бинтов. — Правда же было смешно? — переспросил Се Лянь. — Да, — улыбнулся Сань Лан. — Не представляю, как же долго и тяжело проходили поиски запасного ключа, да? — Но мы не..., — начал было говорить Эмин, когда Жое его ущипнула. — Мы искали ключ, как только нашли, сразу же пришли к вам! — заявила она, смотря на Се Ляня широко открытыми глазами. Безобидная ложь. Се Лянь знал, что именно она захлопнула за ними дверь и увела Эмина, который пытался сказать, что у него есть ключ. Они с Сань Ланом остались вдвоём в большой тёмной комнате. Это и правда было весело. Они пытались сделать вид, что не узнали о её шалости, хотя и понимали, что всем вокруг ясно, что это Цзыи озорничает. Почему она это сделала? Се Лянь не знал, но было забавно наблюдать за Сань Ланом, который старательно держался. Но в итоге Се Лянь просто не мог перестать смеяться. Хорошо, что сейчас у них выдалось много времени для тренировок. Се Лянь был долгое время слишком занят для этого. Он понимал, что эти тренировки ничего не решают, кроме заурядной цели держать тело в тонусе, но продолжал уделять этому время. Казалось, там, в районе Химер, время стало течь медленнее, так что и он, и Жое с удовольствием проводили там свободные часы. Сань Лан всё ещё не оставлял попыток уговорить их переехать в район Химер, но Се Лянь всё же надеялся, что со временем ситуация наладится, и они смогут остаться на прежнем месте. На тренировках они словно отгораживались от всего мира плотной завесой, только там он чувствовал безопасность. Люди Сань Лана всегда казались быдловатыми и слегка глупыми, но в итоге именно в их компании они и проводили большую часть времени. Никто из этих людей и слова не сказал о политике, а чем больше они общались, тем быстрее становилось ясно — их поведение являлось просто издержкой профессии. Они такие же люди с семьями, как и остальные, просто вместо работы в офисе они предпочитают убийства. Совсем скоро Жое даже стали называть принцессой Триады, замечая, что её шиди и Эмин так заботятся о ней, потому никто даже не стал отрицать этого. Эмин только закатывал глаза и улыбался, Сань Лан просто не обращал на это внимание, а Жое сначала стыдилась такого внимания, а после в шутку стала требовать у Эмина целовать ей руки. Цзыи иногда возвращалась к мысли о том, что стоит быть с Триадой осторожнее. Эта мысль не преследовала её, просто иногда она всплывала. Когда это случалось, её веселью приходил конец. Не хотелось верить, что эти близкие ей люди всё же станут держать оружие направленным на её дагэ. Когда она думала об этом слишком много, сразу начинала придираться к деталям поведения Хуа Чэна, будто искала зацепки, которые помогли бы ей убедить себя в том, что именно он предатель. Как быстро её захлестывало этими подозрениями, так же быстро она уходила от подобных мыслей. Но могла ли она поговорить об этом с кем-то? Се Лянь всё чаще задерживал взгляд на Хуа Чэне. Эмин слишком ему предан. Может ли она поговорить об этом с самим Хуа Чэном? — Ай, — Цзыи прикусила губу. — Потерпи немного, — cказал Эмин, аккуратно отрывая бинт от раны. — Просто неожиданно, — она слегка улыбнулась испугавшемуся дагэ. Се Лянь взглянул на целый ряд глубоких ран, которые едва ли начали заживать. Он положил руку на голову Цзыи, а она только улыбнулась. — Ты сегодня задержался, случилось что-то важное? — Нет, просто болтали, — Се Лянь улыбнулся. — Ты сдружился с господином Пэем, он мне нравится, — улыбнулась девушка. — Почему? — Он кажется мне довольно умным, — девушка пожала плечами. — Кстати, а вы надолго к нам? — Уже выгоняешь? — Сань Лан упёрся спиной в стул и удивлённо вскинул брови. — Нет, просто сегодня у Цинсюаня стрим и я хотела его посмотреть. — Я бы тоже посмотрел, — Эмин коротко посмотрел на девушку. — Он так и продолжает говорить о тебе, да? — поинтересовался Сань Лан. — Да, к сожалению, — Се Лянь пожал плечами. — Ты хочешь, чтобы люди быстрее забыли о тебе, но, пока он говорит об этом каждый день, этого не случится. — Знаю, я говорил с ним об этом, — Се Лянь пожал плечами. — Цинсюань надеется, что люди его услышат. Он видит решение этой проблемы совсем иначе. — А как решение видишь ты? — спросил Сань Лан, тут же подсаживаясь ближе и заглядывая ему в глаза. Се Лянь выдержал напор взгляда, а после опустил глаза. Подсознательно он знал, что им нужно действовать, делать что-либо. Но в голове роились опасения, которые заставляли его сидеть на месте. Как же так вышло, что Сань Лан так хорошо знает его мысли? Жое сразу же уловила это напряжение, так что тут же парировала: — Эй, дагэ, заплетёшь мне косы? Шиди, ты бы знал, какие дагэ умеет заплетать штуки! — Жое… — Се Лянь пошире открыл глаза и повернулся к ней, не многозначительно намекая, чтобы она замолчала. — Гэгэ так талантлив, — тут же подхватил Сань Лан, и деваться было некуда. — Я уверена, если ты хорошенько попросишь, дагэ и тебе волосы заплетёт, да? Сам посмотри, стоило тебе попросить спеть, он это сделал! Дагэ, тебе следует задуматься о том, чтобы стать чуть серьёзней! Се Лянь просто измученно наблюдал за девушкой и всеми её выходками. Чего она добивается? Лучше уж говорить по душам и решать проблему вдвоём. Она считает, что смутить его — лучший повод разрядить обстановку? Стоило обернуться, тут же в глаза бросилась милая улыбка — Сань Лан точно рассчитывал, что его волосы заплетут. Се Лянь только вздохнул, понимая, что деваться некуда, а благодарить за это нужно хитро улыбающуюся Жое. — Гэгэ? — радостное предвкушение в чужом голосе даже не удивляло. — Да-да, я заплету тебя, — улыбка проигравшего на лице Се Ляня выглядела настолько мило, что Сань Лан не сразу понял, что ему даже не нужно было озвучивать свою просьбу. Се Ляню всегда казалось, что Сань Лану трудно снять повязку. Он такой человек, которому важно выглядеть презентабельно, ещё то, как он переживал о волосах… Он поделился своим секретом, но с того времени ни разу не появился с кудрявыми волосами. Жое рассказала ему, как именно он получил травму, но Се Лянь сам не хотел об этом спрашивать, боясь, что вынудит быть честным. Однако сейчас он снял повязку и выглядел при этом спокойно, даже немного радостно. Визуально он выглядел вполне нормально, даже не скажешь, что есть какая-то проблема со зрением. Но, когда приходилось, юноша открывал только один глаз. Се Лянь это заметил, но зацикливать на этом внимание не стал. Волосы Сань Лана были очень мягкими и тонкими, они буквально как жидкость растекались меж пальцев, оставляя на руках приятное ощущение, так что хотелось подольше трогать их. Хорошо, что он выбрал причёску посложнее, так что повозиться с ней придётся долго, а значит и волосами насладиться выйдет. Жое сама подсказала причёску, а сразу после этого ускакала в свою комнату, заявляя, что ждать своей очереди не будет. Се Лянь сразу понял, что она изначально не хотела никаких кос, так что её спонтанное поведение казалось таким смешным! — Гэгэ, как ты? — спросил Сань Лан, убедившись, что в комнате не осталось лишних ушей. — Бывало и хуже, — голос Се Ляня хотя бы пытался быть оптимистичным. — Тебе не кажется, что Цинсюань сделает только хуже? — Кажется, но я ничего не могу с этим сделать. Он довольно эмоционален, а спорить с ним просто бесполезно, — мужчина пожал плечами, сосредоточенно наблюдая за тем, как красиво ложился узор из колоска. — Как твои поиски прокурора? — В последние дни не так много времени, но мне удалось найти только его имя. Это Тао Лин, но говорят, что это может быть ненастоящее имя, так как он был элитным прокурором и был под программой защиты служащих. Один человек не так давно косвенно говорил о нём, намекая на его связь с Триадой, но при этом он не назвал конкретного человека, но по контексту понятно, что речь о Тао Лине. — Ты так много узнал! — Сань Лан и правда был удивлён. — Не так много, как я планировал, — Се Лянь слегка улыбнулся. — Нет, но это действительно много! Я пытался найти что-то в наших архивах, но почти ничего. Как тебе удалось узнать столькие вещи? — Му Цин и Фэн Синь подняли архивы телеканала. Последний репортаж про связь с Триадой так и не был опубликован. Они сказали, что попробуют найти этого человека, но он оказался мёртв. — Я даже не удивлён, — Сань Лан пожал плечами. — Ты тоже что-то нашёл? — Да, запись о смерти прокурора. Его убили шесть лет назад. — Триада в этом замешана? — Да, его идентифицировали как предателя, так что он был устранён. Там нет никаких подробностей, но мне кажется, что его убили из-за денег. Я ещё поищу, раз Триада считала его предателем, значит, когда-то он был другом, поэтому информация о нём не должна быть такой уж дефицитной. — В тот момент Триада ещё была целой? — Шесть лет назад как раз и случился первый большой раскол, так что трудно сказать. Я плохо помню тот период жизни, так как случалось слишком много стычек, мелкие банды всё время пытались поставить авторитет главы под сомнение, так что мы постоянно были на взводе. — Тебе тогда сколько было? Тринадцать? — Двенадцать, — подсказал юноша. — Когда всё это началось, мне было двенадцать, но это ведь не меняет сути? — Меняет, потому что ты был ребёнком, думаю, из-за этих конфликтов, ты мог намеренно забыть многие детали. — Я не был слабаком, гэгэ. — А я и не говорю, что ты был слабаком. Но человеческая натура именно такая — мы избегаем всего плохого. — Как ты сейчас? — Сань Лан закинул голову назад, чтобы посмотреть на Се Ляня. — Как я сейчас, — Се Лянь поджал губы. Се Ляню было невероятно стыдно за то, что он так отчаянно врёт себе и пытается уйти от решения. Однако Сань Лан смотрел с пониманием, он переживал, а не осуждал. Может, просто мягко пытается подтолкнуть к раздумьям? — А-А-А-А! — громкий голос Жое заставил обоих мужчин застыть в удивлении. — Что они творят? — рядом с ней был слышен голос Эмина. — Господи Боже, мои молитвы услышаны, ДА! — Жое вскочила на ноги, и стала прыгать на месте, словно этот шум хоть немного её успокоил бы. — Что произошло? — громко спросил Се Лянь, надеясь перекричать неконтролируемые визги Цзыи. — Они поцеловались! — Жое выскочила из комнаты с радостной улыбкой, а после обняла дагэ, заставляя того остановиться. — Кто? — он никак не понимал, о чём речь. — Цинсюань и Мин И, ну кто же ещё? — она весело рассмеялась, наслаждаясь растерянностью на лицах собеседников. — Правда? — спустя несколько секунд поинтересовался Се Лянь. — Конечно! Хочешь, принесу ноутбук и покажу? — Пожалуй, поверю на слово, — Се Лянь вернул внимание волосам Сань Лана. — Они выключили трансляцию, — Эмин всё ещё выглядел слишком сбитым с толку. — Ну конечно, а ты что, посмотреть хотел до конца? — Жое только ухмыльнулась. — Дагэ, ты так реагируешь, будто против. — Что? Почему? Я должен быть против? — Нет, но ты так странно отреагировал… — А как я должен реагировать? Ты ожидала, что я буду прыгать по квартире и громко кричать о том, как же я рад? — Нет, но… Как ты вообще к этому относишься? — К чему? К Цинсюаню и Мин И? — В целом к однополым отношениям, — девушка устроилась на стуле, полностью игнорируя убийственный взгляд Хуа Чэна, который буквально требовал прекратить. — Ты же знаешь, что если тебе кто-то нравится, то… — Речь не обо мне, дагэ, не съезжай. Как ты относишься к однополым отношениям? — она на секунду опустила взгляд на Хуа Чэна, будто сказала: «Что ты мне сделаешь? Я буду делать то, что захочу!». — А, ну, — Се Лянь нахмурился. — Я думаю, что отношусь к этому больше положительно, чем отрицательно, но не думаю, что моё мнение имеет вес. — Правда? А мне вот важно узнать твоё мнение, — её взгляд «Я же говорила!» на секунду смерил всё ещё напряженного Сань Лана. — Мы же говорили об этом, нет? — Да, но я подумала, что ты мог изменить мнение. Се Ляню казалось, что его мотают туда-сюда, как воздушного змея, просто ради развлечения. Сначала она закрыла его с Сань Ланом в одной комнате, теперь же буквально вынудила делать тому причёску, а теперь спрашивает про его мнение. Он был более чем уверен, что его мнение на самом деле её не интересовало, но его самого интересовало, что с ней происходит в последнее время. Они работали над причёской Сань Лана ещё почти час. Эмин просто осматривал результат время от времени, а Жое подавала заколки и резинки, намеренно выбирая яркие — жёлтые, розовые. Она показывала заколки с множеством блестящих камней Сань Лану, тот кивал, а уже после заколка отправлялась в руки мастеру. Именно так длинные чёрные волосы превратились в целую копну кос, переплетающихся между собой в симпатичном узоре. А украшением служили заколочки с клубничкой. Почему бы и нет? Именно в таком виде глава Триады собирался уйти домой. Се Лянь просил его надеть хотя бы капюшон, но едва ли был услышан. Эмин уехал первым, потому он не слышал этих уговоров, но Жое так смеялась, что он даже в другом конце города мог бы услышать. Совсем скоро она всё же сбежала в свою комнату, попрощавшись с шиди. Се Лянь выглянул в подъезд за Сань Ланом, чтобы убедиться, что его не караулили на площадке. Его взгляд зацепился за причёску, и он снова покачал головой. — Гэгэ, спокойной ночи, — сказал он, остановившись. — Пока, — мужчина чуть улыбнулся, опуская голову на дверной косяк. Он дождался, когда высокая фигура исчезнет, и только тогда собрался закрыть дверь. Однако снова услышал Сань Лана. Оставив Жое одну, Се Лянь взял с собой только пальто. Внезапная идея прокатиться по городу показалась ему настолько привлекательной, что он не нашёл в себе силы отказать. Но капюшон на голову Сань Лана он всё же нацепил. Темнело так рано, что никто бы и не заметил его присутствия на улице. Они спустились к парку у реки и прошли целый круг, прежде чем решили присесть. Иногда рядом кто-то проходил, но это не мешало любоваться течением быстрой реки напротив. Фонари едва ли светили, так что в тусклом освещении никто бы не узнал наследного принца. — Знаешь, я думал о том, что можно было бы сделать, — Се Лянь нарушил молчание. Сань Лан только поднял взгляд и внимательно посмотрел на его лицо, будто бы пытался понять чужие эмоции. — Я пытался, но ничего дельного не выходит. Говорить с людьми бесполезно, сидеть на месте тоже глупо, единственный выход — атаковать Ци Жуна в ответ и надеяться, что главный враг выйдет на свет. Просто говорить с ним не выйдет, это ничем не поможет. — А что, если попробовать найти опровержения их утверждениям? — Это тоже довольно сложно. — Если бы я знал, что тогда случилось, может, мне удалось бы что-то придумать? — предложил Сань Лан. — Ты прав, вполне может быть, что со стороны будет виднее, — Се Лянь пожал плечами, а после громко вздохнул, оттягивая время начала рассказа. — Это случилось во время зимних каникул. Я уже не учился в университете, но мы с группой отправились в поход. Связи там не было, я знал об этом заранее, так что даже телефон не брал. Мы отправились в горы на целую неделю, но спустя пять дней моего там пребывания, к нам приехали люди из службы безопасности дворца. Об этом мне рассказали Му Цин и Фэн Синь, они, кстати, тоже ездили везде со мной, как охрана. В общем, нам сообщили, что у отца случился сердечный приступ, он попал в реанимацию. Конечно же, мы сразу поехали домой, но дорога была очень длинной, да и погода испортилась. Мы изначально собирались использовать вертолёт на ближайшей станции, но из-за сильного снегопада не то что от полёта пришлось отказаться, но и ехать медленно были вынуждены. Когда мы приехали в Пекин, то только тогда узнали, что отец так и не вышел из комы, его состояние ухудшалось всё сильнее. А ещё тогда мы узнали про скандал, что он якобы украл деньги из фонда. Но сейчас это кажется странным. — Что именно? — Что папа получил сердечный приступ. Да, люди в его возрасте иногда переживают подобное, но у него никогда не было проблем с сердцем. — Может, ты просто этого не замечал? — Замечал бы, но, будь у него были какие-то проблемы, стал бы он играть тогда со мной в футбол? Он каждый день бегал на беговой дорожке или катался на велосипеде. Мама постоянно говорила бы о том, что ему необходимо пить лекарства, потому что он никогда их не принимал. Так что я бы точно знал о каких-либо болезнях. Я к чему веду — что именно должно было случиться с ним, чтобы он получил приступ? Наверняка, это какое-то сильное потрясение. — Звучит логично, — Сань Лан пожал плечами. — А ты не знаешь точных результатов обследования? — К сожалению, — Се Лянь покачал головой. — Мама была в больнице с папой всё время, пока он не умер. А я так и не смог ни разу прийти к ним, потому что было слишком много митингующих, и больница была практически заблокирована всё время. Иногда протестующие даже врывались в здание, но, благо, их останавливали вовремя. Пока папа был в коме, я оставался дома. Я плохо помню тот период времени, но точно запомнил, что это было тяжело. Я не мог найти себе занятие, не мог сидеть спокойно, будто на иголках. Я вскакивал от любого звука, похожего на звонок телефона, потому что ждал хороших новостей. В один из таких дней, люди решили штурмом взять всю недвижимость, которая принадлежала родителям, якобы для того, чтобы вернуть в казну то, что отец украл. Мы с Фэн Синем и Му Цином едва успели сбежать. В тот день особняки и главный дворец действительно были заполнены митингующими и так вышло, что некоторые люди из прислуги погибли из-за давки. — Что было дальше? — Сань Лан неотрывно следил за Се Лянем, пытаясь понять, можно ли продолжать задавать вопросы. — Мы сбежали, почти сразу нам удалось найти подработку. Знаешь, живые золотые статуи? Мы втроём выступали в парке, а ещё смогли снять комнату в общежитии. А потом у нас у всех началась жуткая аллергия на краску, так что нам пришлось уйти с этой работы. Мама всё ещё не покидала больницу, а папа так и оставался в коме. Му Цин устроился тренером в спортивный зал и ему удалось договориться, чтобы и Фэн Синя взяли туда на работу. В первый день их совместной работы, прямо утром, я случайно увидел в новостях сюжет о том, что папа так и не пришёл в себя и умер. Я всё время пытался дозвониться маме, надеялся, что это ложь, хотел услышать правду от неё, — голос стал слегка надрываться, будто он не рассказывал историю, а заново её переживал. — Она не брала трубку. К обеду появились новости о том, что мама покончила с жизнью. Я не мог с ней связаться ещё с момента побега из дворца, не знаю, почему. Она просто не брала трубку, и обо всём я узнавал только из новостей. Понадобилась пауза, чтобы перевести дыхание. Сразу было заметно, что что-то давит на его сердце, отчего становилось тяжело говорить дальше. Он как актёр, который слишком вжился в роль и уже не понимал — где реальность, а где сцена. В горле пересохло, а ощущение тяжести в груди было похоже на то, как если бы его сердце связали тысячами тонких нитей, привязанных к тяжёлому камню, который неизменно тянет их вниз, отчего сердце начинает сочиться кровью под напором. В глазах стояли слёзы. В тот день он едва ли смог вернуться в комнату из холла, где и увидел сюжет новостей. Фэн Синь и Му Цин были на работе и до вечера звонили ему без остановки, а он просто задыхался от собственных слёз, которые душили его. Принц повторял себе каждый раз, что мама умерла от того, что думала, что он сам погиб, что ему стоило попытаться действовать в обход и попасть в больницу. Он всегда думал о том, как выглядит со стороны, но в тот момент он даже на долю секунды не задумался о том, как выглядит молодой мужчина, давящийся собственными слезами, не стесняясь громко плакать. Он потерял дорогого ему отца, он потерял свою любимую мамочку. Разве было что-то важнее? Обдуваемый холодным зимним воздухом, он сидел на скамейке и старался не заплакать. Мужчина взял паузу, его голос дрожал и ему нужно было хотя бы перевести дыхание. Не хотелось казаться слабаком перед Сань Ланом. Он не говорил, ведь знал, насколько уродливым может быть голос в таком состоянии. Поднеся руку к носу, он будто пытался остановить слезу, которая быстро пробежала по холодной щеке. Се Лянь дул губы, надеясь, что эта слабость быстро пройдёт. Иногда он думал о том, каким стал бесчувственным, приходя проведать родителей, но сейчас он понимал, что все эти раны всё ещё живы и продолжают кровоточить. Чувство безысходности, как затишье перед бурей, подсказывало, что его «минутная слабость» сейчас только набирает обороты и чем дальше, тем сложнее будет удержать слёзы. — Гэгэ, — коротко и почти что шёпотом позвал Сань Лан. Он повернулся и обеими руками потянулся к принцу. Его вьющиеся пряди скрывали лицо, но дрожащая ладонь на колене выдавала истинное состояние. Хуа Чэн всё понимал, он знал, что сказать, но молчал. Потому что слова звучали бы бессмысленно. Се Лянь нуждался не в словах, а в участии. Прижав к себе податливое обмякшее тело, он крепко обнял его и только тогда понял, что это была не одна слеза, а целый град. Се Лянь всё ещё пытался подавить чувства, пытался не плакать, не понимая, что давно сдался. Смысла отпираться больше не было, его плечи вздрагивали, а руки ухватились за плотную ткань пальто Сань Лана. Он не заметил, как с головой окунулся в это отчаяние, в котором утопал, не слыша даже собственные всхлипы. Сань Лан же в этот момент понял, что даже если бы и решил сказать что-то, то не смог бы. Всю жизнь он представлял себе, что станет сильным и сделает всё, чтобы защитить имя Се Ляня, что защитит его и прогонит всех недоброжелателей от него. Он был полон решимости, Хуа Чэн стал одним из самых опасных людей не только в стране, но и на континенте. Богат и влиятелен, но Се Лянь не нуждался в защите, не нуждался в деньгах. Хуа Чэн злился, когда видел, как люди могут с ним обращаться, когда видел, как Се Лянь с улыбкой глотает обиду, как на секунду в его глазах можно заметить боль и грусть, а после в них возвращалась такая же улыбка, как и раньше. От этого было так больно, но ещё больнее стало, когда он увидел, что сил глотать свои проблемы уже не было, и он не смог совладать с собой, когда его голос надрывается и он начинает плакать, как ребёнок. Из-за этого сердце Хуа Чэна будто сжималось в тиски каждый раз, когда Се Лянь всхлипывал, когда начинал плакать громче, и снова пытался это контролировать, замолкал. Всё, что он мог, держа в руках беззащитного принца — прижаться к его волосам щекой и долго гладить ладонью по спине, пытаясь замолкнуть, не заплакать вместе с ним. Раньше, когда он видел, как Се Лянь пытается не злиться, когда Ци Жун говорил что-то о его родителях, юноша злился, ведь нужно было показать активную позицию, заткнуть этого ублюдка навсегда! Но именно это было силой Се Ляня. Может ему и было немного обидно, но он не поддавался этому, как бы это поведение не выглядело со стороны. Это казалось проявлением слабости, а не силой. И вот он, казалось бы, слабый человек, у которого уже нет сил сдерживаться. Натерпевшись стольких обвинений и злостных высказываний, нечеловеческого отношения и глупости, он сорвался от простых воспоминаний. Предел был достигнут. Ровное дыхание Сань Лана поначалу не помогало, ведь мужчина не слышал ничего, что происходит вокруг. Но позже он стал затихать, глаза устали и он чувствовал сонливость. Грудь медленно поднималась и медленно опускалась, большая ладонь скользила по волосам. Как мама когда-то. Упав во дворе и разбив колени, он всё равно бежал к маме. Она крепко обнимала и целовала в макушку, приговаривая тихим тоном, что всё будет хорошо, она жалела его, а после улыбалась и поправляла его волосы. Потом обрабатывала его раны, пока он вытирал мокрые щёки и всхлипывал, а после улыбалась и говорила ласковым тоном: «Ну, а ты плакал», снова вытирала его щеку: «Испугался? Ну всё, сынок, всё уже хорошо, видишь?». Она была уверена, что мальчик бежал к ней потому что ему было больно, но на самом деле он хотел утешения, он хотел, чтобы его пожалели. Старые раны, которые, как он считал, уже давно зажили и превратились в обычные шрамы, стали снова кровоточить, болеть, будто в них залили яд. Се Лянь всё ещё не был уверен, что его голос стал нормальным, но шёпотом он всё же попытался объяснить свои чувства: — Я думал… я думал, что мама считала, что я погиб во время штурма дворца, — ещё один всхлип, который прервал его, — Она думала, что осталась одна, поэтому убила себя. Если бы я попытался связаться с ней, она бы знала, что я жив, она бы не умерла. Это я во всём виноват. Хриплый голос звучал так, будто Се Лянь был болен, отчего сердце Хуа Чэна снова и снова принимало пронзающие удары. Услышав эти слова, он только сильнее его обнял, надеясь, что так сможет защитить его от присущего ему обвинения себя во всём, к чему он даже не имеет отношения. — Если бы она знала, она бы этого не сделала. Я должен был сделать хоть что-то. Если бы я не поехал в лагерь, может и отец был бы в порядке, может я увидел бы в тот день что-то странное и смог хотя бы очистить его репутацию. Если бы я даже не спас его от смерти, может, он умер бы с чистым именем и за его гробом не тянулись все те обвинения и оскорбления. Сань Лан, — он не шевелился, только завёл обе руки вверх, укладывая ладони на его плечи. — Мне было плевать, что они говорили обо мне, но мне было так больно слышать эти обвинения об отце. Мы с ним ссорились, я ставил его авторитет под вопрос столько раз, но я всё равно безумно его люблю, я не успел извиниться за все мои плохие слова о нём. Даже когда он лежал без сознания, я не мог извиниться хотя бы так. И когда я прошу у него прощения сейчас, я просто говорю в пустоту и не знаю, буду ли я услышан. А… а сейчас всё по-другому. Они называют меня сыном преступника, говорят, что я продажный и пытался всех обмануть, что я убил своего отца. Мне больно. Мне так больно из-за всех этих слов. А особенно, когда я понимаю, что в итоге я тоже виноват в смерти родителей. Мне больно, будто они все лгут обо мне, но я знаю, что это правда и становится ещё больнее, потому что я, оказывается, настолько никчёмный. Ни Жое, ни ты, ни Эмин, никто, даже Му Цин, не заслужили меня такого. Они были правы, когда ушли, когда оставили меня одного, потому что я абсолютно бесполезное ничтожество. Да, мне было обидно, когда Му Цин и Фэн Синь всё же ушли, но разве они могли это выдержать?! Я прекрасно их понимаю, должно быть сложно жить со мной и терпеть это. Чувство безысходности уже отходило на второй план, дышать стало немного легче, но его накрыл гнев. Гнев на себя самого, он ругался на себя и пытался убедить Сань Лана в своей правоте, даже не зная, что те ровные удары сердца, которые он слышал в чужой груди, на самом деле были не такими отчётливыми. Сердце Хуа Чэна колотилось, он просто не мог слушать это. Когда принца обвиняли другие, это можно было кое-как себе объяснить и успокоиться. Но когда Его Высочество сам ругал себя, это почти что доводило Сань Лана до безумия. Хотелось взять чужое лицо в руки и говорить-говорить-говорить о том, что это ложь, что он не видит себя, не понимает ничего. Но всё, что он мог сделать — прижаться щекой к его волосам и слушать, надеясь, что эти слова звучат только из-за того, что разум принца затуманен от нахлынувших воспоминаний. — Сначала я злился, что они ушли, но и в тот же момент я понимал, что они правы, что я просто идиот, которого невозможно выдержать, понимаешь? Как такое может быть? Я противоречу сам себе, я злюсь и оправдываю их. Когда я узнал, что и мама умерла, я просто не мог взять себя в руки. Здоровый парень просто лежал на кровати и рыдал как младенец, рыдал и рыдал, будто меня били. Им тоже было жаль, они тоже скорбели об этой потере. Но они хотя бы работали. Они делали всё, пока я был беспомощен. Даже когда я пытался найти силы хотя бы убрать нашу комнату, я не мог закончить это и в итоге им приходилось это переделывать за мной. Уставшие, они приходили, убирали, готовили есть, тянули меня, выслушивали всё, что я говорил. Конечно же, им было тяжело. Я не обвиняю их, что они ушли. Когда я злился, то злился я на себя, а не на них. Только подумай, как им было тяжело в тот момент! Как я мог быть таким с ними? Я жалок, даже сейчас не изменилось ничего. Вместо действий, я плачу. Разве ты заслужил хоть чем-то такого отношения? Когда я нашёл Жое, то смог совладать собой. Я всё это проглотил, потому что она буквально нуждалась во мне. До этого я мог просто ходить по улицах, спать там же, есть раз в несколько дней, но, когда она появилась рядом, всё стало совсем по-другому. Я много работал, старался обеспечить её жильем. Когда она болела, мне было так страшно, что её нужно будет вернуть и оставить, ведь у меня нет никаких документов на неё, я её похитил. Я покупал ей много лекарств, но, когда сам заболевал, не выпивал и таблетки. А она злилась, крошила таблетки в мою еду и отчитывала, что я должен заботиться о себе. Жое может казаться грубой, но я всё ещё не понимаю, чем я её заслужил, потому что она невероятная, она изменила меня, заставила бороться за жизнь, бороться хотя бы за её жизнь. Он продолжал бесконечно говорить, даже не обращая внимания, что слёзы высохли, а дыхания на все слова так и не хватает. Он глотал некоторые из них, пытался говорить быстро, всё ещё дрожал и всхлипывал. Но так и продолжал неизменно обнимать фигуру перед собой, словно свой единственный островок спокойствия, спасательный круг в центре океана, ухватившись за которой, ты получаешь единственный шанс выжить. Се Лянь даже не думал, что он мужчина, что он не должен плакать, что он рыдал прямо рядом с Сань Ланом, что обнимал его. В эти минуты, которые перетекали в часы, он просто отдался своим чувствам, не контролируя себя ни в чём, он отчётливо чувствовал крепкие ладони и тихое дыхание рядом с ухом. — Она не имела ничего. Мы кочевали по квартирам, ели не самую лучшую еду, её одежда никогда не была красивой, как у других девочек. И она никогда, ни разу не сказала, что хочет чего-то. Она ни разу не говорила, что хочет новую куртку, новую игрушку, она не жаловалась, продолжала играть с тем, что я покупал. А я знал, что она этого хочет, что ей хочется такое же красивое платье, как у соседской девочки, что ей тоже хочется такую красивую причёску. И я ненавижу себя за то, что я не мог ей этого дать. Знаешь, что? Она не говорила мне, что хочет причёску, но я видел, как она смотрела на волосы той девочки, как её мама заплетает её. Я видел, как она стояла перед треснутым зеркалом и пыталась кое-как что-то слепить из волос. У меня не было денег на книжку, я просто ходил в книжный магазин и искал там книги, чтобы научиться плести косы. Я запоминал картинки и приходил домой, пытался научиться делать хотя бы что-то. Но я знаю, что ей хотелось бо́льшего, ведь она мечтала, говорила вслух, что выйдет замуж за депутата и станет богатой, купит мне всё, что я захочу. Говорила, что, когда мы разбогатеем, купим весь магазин и наедимся вкусной едой — и мясом, и сладостями. Но ни единого раза она не сказала, что хочет этого, выбирала самую дешёвую еду и игрушки. Я не был готов к её появлению, и, если бы я встретил её сейчас, а не тогда, я навряд ли взял бы её к себе. Она не обуза, обузой был я. Этот ребенок не заслужил ничего из того, что с ней происходило, но я невероятно счастлив, что она была со мной, что она научила меня жить, она дала мне ради чего стараться. Да, она всё время говорит, что это я сделал для неё всё, но она даже не знает, какую роль сыграла в моей никчёмной жизни. Это она надоумила меня переехать, поступить в институт. Я учился и работал, а она присматривала за женщиной, у которой мы снимали две комнаты. А по вечерам она говорила, что будет меня поддерживать, готовить для меня, ведь мне нужно много учиться, тогда мы сможем переехать. Если бы не она, меня бы не было здесь, я бы не встретил стольких людей, я бы не встретил тебя. И я думал, что за эти годы я изменился, но нет! Я остался таким же, понимаешь? Я точно такой же, как и раньше. Я не знаю, что делать, как это делать. Просто сижу и слушаю всё то, что обо мне говорят. Я злюсь на себя, знаю, что неправильно поступаю, но… грызу себя, говорю, что нужно сделать хоть что-то. Однако, что я могу? Всё это привело меня к тому, что сил просто нет. Даже если бы мне захотелось, я чувствую, что свалюсь с ног и позволю толпе меня растоптать без сожалений… нет, я буду жалеть, что не сделал этого раньше, что стал проблемой для стольких людей. — Гэгэ, не говори так, пожалуйста, — шёпотом попросил юноша. Его нервы были натянуты, они звенели и каждый раз заставляли его подниматься и падать, слушая все размышления принца. Казалось, никто его не услышит, даже если бы он кричал, но он не мог сделать голос хотя бы на полтона выше, он шептал, будто это был секрет. — Но всё это правда, ты пока этого не видишь, но это так. Разве ты не видишь этого прямо сейчас? Я здесь, плачу и ною, что тебе это говорит?! — Да, мне это говорит о многом, гэгэ. Например, о том, что, потеряв свою семью, ты не получил должного внимания и утешения, и твои раны всё ещё живы и болят. Это неправильно, ведь со временем такие потери перестают болеть так сильно. Но рядом с тобой не было того, кто бы помог тебе. Твои чувства нормальны, нет ничего такого в твоих слезах, плачь, если тебе больно, а я буду здесь. И я ни на секунду, даже на долю секунды не подумал, что это глупо и смешно. Ты доверяешь мне, и я ценю это всё. Если не нашлось ни одного человека, который смог бы залечить твои раны, позволь мне быть этим человеком, — юноша ещё раз провёл по непослушным волосам ладонью. — То, что ты перестал помнить о том, какую боль испытал, не значит, что она ушла. Если ты так и будешь бежать, будет ещё больнее, понимаешь? Я не могу полностью всё понять, войти в твоё положение, но я стараюсь, мне важно знать, что с тобой, в порядке ли ты, о чём ты переживаешь. И никто не сможет понять полностью, знаешь? Ты же прошёл свой путь в своей обуви, со своей головой и своим сердцем, никто не поймёт тебя полностью, пока ты не будешь говорить об этом. Я хочу быть рядом с тобой и слышать это, — он сделал длинную паузу, может, ждал ответа, а может переводил дух, но, по крайней мере, Се Лянь успокаивался, ему было легче. — Я думаю, что твоё состояние вполне нормальное и его нужно пережить, если я могу тебе помочь хоть чем-то, хоть как-то облегчить твою боль, я с радостью это сделаю. — Ты так много делаешь для меня, — тихо сказал Се Лянь, продолжая обнимать юношу. — Я хочу сделать больше, гэгэ. — Я не знаю, что делать. Я будто всё могу и не могу ничего. Такое чувство, что, куда бы я ни пошёл, меня ждёт крах… Не хочется делать что-либо, и сидеть на одном месте я не могу. Наберусь мотивации, захочу действовать, но тело просто не слушает, будто я смертельно болен и с каждым днём становлюсь всё слабее. — Мне знакомо это чувство, — Хуа Чэн слегка кивнул, отводя длинные пальцы от волос принца. Тонкие короткие пряди медленно выскальзывали из ладони, проходя между фаланг, а он смотрел на них, однако мыслями был не здесь. Юноша словно отключился на несколько минут, а после снова вернулся. — Знаешь, гэгэ, я тут понял, что ты ведь не в курсе того, как я оказался в Триаде. — Нет, — Се Лянь покачал головой, нервно вздыхая. Он понял, что наконец вернулся к спокойствию. — Я был здесь не всегда. Мои родители иногда играли в казино, а отец в какой-то момент сильно проигрался, а когда к нему пришли забирать долг, денег у него не нашлось. В то время Триада ещё пыталась выйти на чёрный рынок, так что отец просто отдал им меня. — Как это «отдал»?! — Се Лянь резко выпрямился, всматриваясь в лицо Сань Лана, будто тот шутил. — Это правда. Он отдал им меня, так он вернул долг. — А мама? Разве она не должна была сделать хоть что-то? — Я был бы удивлён, сделай она хоть что-то, — грустная ухмылка на секунду застыла на холодных щеках. — У тебя была плохая семья, да? — Проще было бы сказать, что её вовсе не было. Мать постоянно на работе, отец играет и пьёт. Сначала я думал, что было бы лучше умереть и спасти этой жертвой хотя бы одну жизнь. — Что? Почему ты… говоришь это? — Я же не просто так сказал про чёрный рынок, — Сань Лан снова улыбнулся с ноткой грусти. — Только не говори мне… — Всё именно так, они собирались продать меня. Я уже потом узнал, что в Европе у кое-кого важного ребёнок сильно пострадал в аварии и ему требовалась пересадка сердца, так что Триада собиралась им помочь с этим. Но Якудза справились быстрее, так что мне дали ещё немного пожить. — Боже, — Се Лянь упёрся головой в ладонь и облокотился на спинку скамьи, будто потерял всякую веру в человечество. — Я оказался не единственным ребёнком на продажу. Нас было где-то шестеро, жили в одной комнате, в подвале. Помнишь, Жое закрыла нас? — Это была та комната? — Се Лянь открыл рот от удивления, но, заметив немой кивок, буквально потерял дар речи. Ему казалось, что Сань Лан просто смущён, или в этом подвале собраны важные документы. Когда Се Лянь попросил включить там свет, юноша сказал, что лучше ждать у дверей, и всё, что они сделали — включили фонарик на телефоне. Сидя на ступеньках, они немного поболтали. Но Се Лянь никак не мог знать, почему Сань Лан так странно себя повёл. До этого он несколько раз устраивал экскурсии, с радостью рассказывал разные истории и всё, что связано с повседневной жизнью Триады, минуя преступность. Но в той комнате он действительно чувствовал себя как на иголках, хотя и старался не подавать вида. — Там был один двуспальный матрас на шестерых детей, один туалет и раковина без воды. Знаешь, там висело такое ведёрко, а под ним пластиковый клапан. Поднимаешь его и из-под ведра льётся вода. Даже душа не было, представь, какой там запах стоял. Туалет был в той же комнате, а свет включали только днём, потому что окон там не было. Игрушек тоже не было, мы на стенах делали рисунки ржавыми гвоздями. Страшное местечко, уже когда я стал старше и начал косячить, меня в наказание отправляли туда на целые сутки. — И часто ты там был? — Очень, — он улыбнулся, и в этот раз улыбка была искренней. — Вас хоть кормили? — с долей надежды спросил Се Лянь. — Временами, — юноша пожал плечами, но, заметив побледневшее удивление на лице Се Ляня, он быстро махнул рукой. — Гэгэ, я шучу. Они хотели нас продать, мы должны были быть здоровыми, так что нас хорошо кормили. Еду приносили тётушки, жёны некоторых охранников. И супы, и мясо, и лапша, думаю, еда была единственным хорошим моментом. Так вот. Но так вышло, что охрана была немного… неприветливой, что ли. Могли забрать две миски каши и мяса у двух мальчиков и сказать, что вернут после драки. — То есть, они просто отбирали еду и заставляли драться? — Да, не уверен, что такое было руководство «сверху», но почти все делали, как говорилось ранее. У нас это не считалось обидным, даже когда девочек заставляли драться между собой. Мы дрались за еду, а после продолжали играть так, будто ничего не случилось. Но я не хотел драться, а вот кушать — очень даже. Поэтому я дрался с охранниками. Ну представь, как это выглядит? Мне было лет десять-одиннадцать, а я пытался драться со здоровым мужиком. Они, конечно же, скручивали меня, но я старался кусаться, вырывался, царапал их. Поначалу они смеялись, мол, какой я забавный, а на следующий раз уже просто не давали мне еду, пока я снова не нападу. Я понял, что они считают меня какой-то собакой, которая будет бегать на задних лапках ради угощения, так что решил просто не есть. Так продолжалось несколько дней, но ребята делились со мной едой, хотя охрана и запрещала это делать. Через пару дней им надоело меня ограничивать, и они решили отобрать не только мою еду, но еду остальных, а отдали бы, если бы я сделал то, что они захотели. — И ты, конечно же, сделал это, да? — Они хотя бы сдержали слово, — юноша пожал плечами. — Слушай, но ведь было тяжело жить там? Без родителей, без защиты и должного ухода. — В какой-то мере я даже рад, что оказался тут. Правда. В отношениях с родителями, мы с тобой совершенно разные. Тебе есть что вспомнить о своих родителях, ты всё равно их любишь. — У нас всё равно не были идеальные отношения, — Се Лянь пожал плечами, а после обеими ладонями накрыл щеки, которым внезапно стало холодно. А ведь ещё несколько минут было так тепло. — Мама очень меня любила, папа тоже, но у нас были разногласия на почве его решений. Казалось бы, заткнись и учись, но мне непременно нужно было сообщить о своём недовольстве ему. Но такие разногласия не приводили к тому, что мы злились друг на друга. Думаю, единственный случай нашей длительной перепалки был по поводу Ци Жуна. — Правда? — Сань Лан удивлённо приподнял брови. — Да, один раз он едва не убил ребёнка. Я говорил тебе о нём. В тот раз он ранил его ножом в шею, представляешь? Ребёнок был на грани смерти, но отец хотел уладить всё тихо. Я хотел должного наказания для Ци Жуна, но он только забрал у него игрушки. Разве это справедливо? — Вы поэтому ссорились? — спустя секунду поинтересовался юноша. — Да, несколько недель то и дело грызлись. Он всё время спрашивал у меня с сарказмом, собираюсь ли я идти в полицию, чтобы посадить своего младшего брата. — Ты бы пошёл? — Да, я правда хотел. Но один из советников подсказал, что по закону именно родители мальчика должны заявить о преступлении, но они даже в больницу не пришли, не то что вступились за него. А я в этом деле был бы просто свидетелем, а не обвинителем. Ци Жун хороший манипулятор, даже если бы суд был, он сделал бы вид, что ему жаль, да и он ещё был очень молод, а мальчику удалось выжить, так что его навряд ли бы серьёзно наказали. — Логично, — он пожал плечами. — Да. — Ты перестал ссориться с отцом после этого? — Нет, требовал наказания жёстче. Если нельзя посадить его, нужно, чтобы он понял, что за каждый поступок нужно отвечать, и следует заняться его воспитанием. Но мой отец не нанимался ему в опекуны, так что он и не должен был этого делать. Единственное, о чём я действительно жалею, так это о том, что мама больше всех переживала, что мы не помиримся. Ходила к нему и ко мне, пыталась уговорить, а когда это довело её до слёз, я решил отступить. Сейчас я смотрю на это совсем иначе. — Считаешь, что не должен был проявлять слабость? — Нет, просто вижу, что ситуация обыграна со стольких сторон. Например, отец, он ведь не был отцом и Ци Жуна, так что не влезал в его воспитание. Он постоянно работал, очень много сил уходило на его работу. Моя тётя, мама Ци Жуна, была ещё более мягкой, чем моя мама. Стоило отцу повысить голос на её сына, то она тут же в слёзы, пыталась его выгородить. Папа мог начать с ней спорить, но уже подключалась мама и пыталась их помирить, заявляла, что терпеть такое отношение к своей сестре не будет. И было во всей этой картине что-то странное. Ци Жун. Он улыбался. Выходило у него вывернуть всё так, чтобы в итоге рассорились все вокруг, а он остался невредим. Но, знаешь, что? Со временем я смог оправдать всех. Всех, кроме Ци Жуна. После его нападения на мальчика… я не знаю, я остыл к нему. Перегорел злобой и успокоился. Я не стал ему мешать, делать жизнь во дворце невыносимой, просто отгораживался. Даже спустя столько времени я не могу его оправдать. Да, его родители были… ужасны. Но, знаешь, твои родители тоже оказались не лучшими, но ты не стал кем-то вроде него. В смысле, много ли у вас отличий в детстве? Вы оба страдали из-за плохих родителей, оба в итоге столкнулись с несправедливостью, можно сказать, были сами по себе. Но почему такая разница? Почему ты видишь границы, а он нет? Что стоит сделать, чтобы в итоге до него дошло, что его действия являются неправильными? — Мне не нравится, когда меня с ним сравнивают. — Да, вы птицы разного полёта, — Се Лянь чуть улыбнулся. — Правда? Интересно узнать, какой птицей гэгэ видит меня? — Так что ты говорил про охранников? — Гэгэ, не игнорируй меня, пожалуйста, это так больно, — Сань Лан прижал ладонь к груди. — Говоришь, ты кусался? — Ну, гэгэ-э-э-э, — протянул Сань Лан. — Так как всё разрешилось? Надеюсь, охранников наказали? — Ты жестокий, — буркнул Сань Лан. — Для ребёнка того возраста выпорхнуть прямо в палаты великих чинов Триады, должно быть, было огромной удачей? — Да, это была удача. Я одичал. — В смысле? — Ну, перестал ждать триггера от охраны, а стал сам на них нападать. Дрался, пока не падал без сил. Они не били меня, как взрослые мужчины. Просто скручивали и держали, пока я не устану брыкаться. Я их обманывал, что уснул, а когда они меня отпускали, снова бился. — Мальчик из джунглей какой-то, — чуть улыбнулся Се Лянь. — Да-да, но, если честно, я надеялся, что в итоге они меня выкинут, и я буду жить сам по себе, но однажды они снова меня скрутили и потащили наверх. У них не было оружия на случай, если они устанут от детей настолько, что по-тихому их чикнут, так что решили напугать меня именно пистолетом. Потащили прямо к главе. Они долго ему жаловались на меня, так что он им позволил это сделать, мол, он сам меня припугнёт и пистолетом у лица помашет. — И что? Вышло у него? — Я даже не видел пистолета в его руке. А он был. Я был очень занят избиением охранника, который при начальнике и слова мне не сказал. — Глава молчал? — Да, думаю, он не ожидал увидеть меня в таком состоянии. Он наблюдал за мной. Потом он уже рассказал, что в итоге они собирались меня напугать, привели в незнакомое место, но я продолжал биться. В итоге он сказал, что, раз сделка с пересадкой сердца сорвалась, мной нужно заняться. Так что дальше я жил в нормальных условиях, а детей подбросили в полицию, потому что содержать их было той ещё проблемой. С тех пор не было никакой торговли органами. В итоге глава заметил меня снова и решил взять под своё крыло. — В смысле, он стал твоим отцом или как? — Нет, даже не опекуном. Он, знаешь, просто как добрый дядя, который учит тебя рыбачить. Я никогда не питал к нему каких-то особенных чувств, но, когда я стал постарше, он стал моим другом. Где-то в пятнадцать лет он сказал, что хочет передать мне своё дело. — А своих детей у него не было? Эмин говорил, что он был падок на женщин. — Да, он любил внимание женщин, но… Он никогда не использовал свой статус для соблазнения. За этим было смешно наблюдать, — он оживился, весело вскинув брови, а, заметив интерес в глазах собеседника, продолжил. — Он любил роскошь, прямо очень сильно, одевался с иголочки, но у него был свой стиль — плевать ему на модельеров, он выглядел как отбитый мошенник, но дорого одетый. Но когда он общался с женщинами, то никогда не признавал, что богат или что-то вроде. Он заводил отношения, но боялся, что правда выплывет наружу, и поэтому разрывал отношения довольно быстро. Один раз он даже соврал одной женщине, что я его сын, а он вдовец. Они встречались почти полгода, это был рекорд. Просто, знаешь, на работе он был профессионалом, он не медлил. Если его предавали, он тут же жал на курок, даже не разбирался. Именно поэтому ему удавалось держать Триаду в своих руках. Но с женщинами он был совсем другой, такой приземлённый, будто бы раскрывался по-настоящему. — И часто он брал тебя на свои свидания? — Это был один раз, случайно. Я уснул в его машине просто. Мне не хотелось носить коробки на склад, так что я спрятался в машине — это было единственное место, где бы меня не искали. Я уснул, а глава меня не заметил, а когда понял, что я тут, его пассия уже сидела на переднем сидении. Я проснулся от её смеха и сквозь сон попросил её быть тише, — юноша широко улыбнулся, наблюдая за тем, как рассмеялся принц. — Они были очень шокированы, но он быстро ей соврал, что я его сын, дал мне денег, леща, и отправил домой. — Боже, представить только, какой у него случился мыслительный процесс в тот момент! — Он, должно быть, уже думал о том, как подвесит меня за ногу, если его «рыбка» сорвётся. Но, видишь, опыта у него было хоть отбавляй. Ну и он всегда следил за тем, чтобы его женщины не обрадовали его новостями о ребёнке. У него не было наследника. Как-то на задании он мне по секрету сказал, вернее, сначала просто спросил, верю ли я в настоящую любовь, а после сказал, что он сам верит в то, что где-то есть женщина, которая станет для него идеальной парой, вот тогда-то он и собирался завести детей. Но в итоге погиб раньше, чем это случилось. — Как жаль, он кажется забавным, да? — Да, он крутой. Без сомнений. Он не испытывал ко мне родственных чувств, я к нему тоже, но в итоге он сделал для меня столько вещей, за которые я ему благодарен. — Тебе кажется, что он заменил твоих родителей? — Не знаю, — юноша пожал плечами. — А ты никогда не хотел их найти и просто посмотреть со стороны? Типа, как они живут? Хорошо ли они себя чувствуют? — Думаю, было бы неправильно сказать, что я прямо пофигист в этом деле, потому что иногда я задаюсь вопросами, иногда немного злюсь, так что я неравнодушен в полной мере. Но не думаю, что у меня появится желание хотя бы понаблюдать за ними. Когда я был мелким, я мечтал о том, что вырасту большим и сильным, стану успешным, а после приду к ним, чтобы показать, кого они потеряли. Сейчас такого желания нет, но… Есть небольшой страх. Мне хочется посмотреть, что там, как изменился дом, живы ли они вообще, но… — Боишься, что они счастливы? — Се Лянь слегка поддался вперёд. — Да, мне кажется, да. Иногда кажется, что со мной поступили несправедливо, хочется отомстить, или хотя бы убедиться, что карма работает, но потом я думаю о том, что благодаря им я стал тем, кем являюсь сейчас. В смысле, что я стал действительно успешным, я делаю то, что мне нравится. Я не нуждаюсь в чём-либо, у меня есть абсолютно всё. — Прямо всё? — Да, гэгэ, у меня есть всё, о чём я могу только мечтать. Если бы они не отдали меня сюда, я бы не стал таким, может, стал бы наркоманом, играл бы в азартные игры, а потом скопытился где-то под забором. И сейчас я понимаю, что этот подростковый максимализм… Вернее, когда я был ребёнком, всё казалось светлее и радужнее, будучи подростком весь мир стал чёрным — все злые, никчёмные идиоты. Но сейчас я замечаю, что существует так много оттенков серого! Мир не может быть только злым или только хорошим, всё в мире состоит их хорошего и плохого. Именно это соотношение добра и зла делает меня мной. Будь я хоть немного добрее, я не был бы собой. И ты тоже. Ты такой, какой ты есть. Кажется, что жизнь без света, что нет никакой надежды, но она есть. Сколько бы ни случилось плохого, разве это может сделать твою жизнь невыносимой? — их разговор так быстро менял направления, что Хуа Чэн и сам удивлялся тому, как он так всё вывернул. — Когда я говорю с тобой, у меня всегда появляются силы, чтобы дать миру второй шанс, будто ещё не всё потеряно. Всё будет хорошо, может не сегодня и не завтра, но обязательно будет. Судьба бывает довольно жестокой, но разве в твоей жизни мало хорошего? Даже те дни, когда ты был с Жое, когда она ещё маленькой была. Ты всё время переживал о ней, о том, как она живёт, что ест и где спит. Беспокойное время, да? Но разве тебе не было хорошо, когда ты заплетал её волосы, а она потом ходила счастливой? Когда ты дарил ей вещи, пускай и не такие красивые, разве тебя не грела эта улыбка? Цзыи подарила мне несколько фото из альбома, на одной из них ты играешь с ней. И ты выглядишь счастливым. Се Лянь будто и смотрел на Сань Лана, но его взгляд был пустым. Он думал о его словах, думал, почему раньше не заметил этого. Почему Сань Лан как всегда умеет говорить то, что нужно? — Когда настают дождливые дни, ты же знаешь, что солнца сейчас не видно на небе, но ты же не думаешь, что оно пропало навсегда, да? Ты знаешь, что дождь закончится и оно снова выглянет. Оно там есть всё время, просто затянуто тучами. — Мне иногда кажется, что ты гораздо умнее меня. Ты ещё так молод, но говоришь такие мудрые вещи. — Я не обещаю, что в итоге мои слова тебе помогут, но я хочу помогать тебе видеть эти хорошие вещи в твоей жизни. При дневном свете гораздо легче делать всё на свете, правда? — Сань Лан, такой хорошей вещью, если так можно сказать, в моей жизни являешься и ты. Не знаю, может, звучит супер сентиментально и глупо, но ты будто опускаешь меня на землю и даёшь здраво взглянуть на всё вокруг. Ты много сделал для меня. Как какой-то ангел-хранитель, который просто заставляет вернуться на правильный путь, — щёки быстро загорелись и больше не нуждались в тепле, но Се Лянь старался совладать с собой и выдерживал ответный взгляд Сань Лана. — Я рад, что могу помочь, гэгэ. Спасибо, — юноша улыбнулся. — Знаешь, я начал говорить о своём детстве не для того, чтобы закончить так. Я хотел сказать вот что: я был только по росту втрое меньше охранника, мелкий и слабый. У меня даже особо цели не было, я просто бился, потому что мог. Изо дня в день одно и то же. И вот, куда это привело меня. — Имеешь в виду, что мне тоже следует делать так? — Возможно? Как вариант, — Сань Лан пожал плечами. — Хоть что-нибудь, это непременно куда-то приведёт, а там будет видно, что делать дальше. — Наверное, ты прав, — Се Лянь поджал губы, задумчиво опуская взгляд. Его глаза бегали из стороны в сторону, будто он рисовал в голове какой-то план. — Знаешь, и правда. Есть одна идея. — Да? Ты расскажешь мне? — с удивлённой улыбкой поинтересовался Сань Лан. — Нет. Пока что, хех, — Се Лянь слегка улыбнулся. — Уже поздно, нужно ехать домой. — Ты только поэтому не скажешь?! — Нет, не только. Я хочу обдумать эту идею, а потом поговорю с тобой. Мне будет стыдно, если она будет глупой и абсурдной, что ты обо мне подумаешь тогда? — встретив недоверчивый взгляд, он только улыбнулся и поднялся. — Собираешься примёрзнуть к скамье? Мне тут холодно и страшно, давай возвращаться по домам! Он схватил юношу за рукав и потащил за собой. Стоило поплакать и просто поговорить, как он почувствовал лёгкость, будто все его грузы просто растворились. Хотелось бежать по аллее и подпрыгивать, но Сань Лан так медленно плёлся позади, что приходилось его тянуть. Он будто пытался оттянуть момент прощания. В итоге ему и правда удалось уговорить его хотя бы на горячий шоколад из Макдональдса. Если Хуа Чэн рассчитывал узнать хоть что-то о плане Се Ляня, то, должно быть, сильно расстроился. Но на самом же деле, он хотел совсем не этого.