Росянка

       Выцепила консультанта, спрятавшегося в закоулке с ноутбуками. Да, я тот человек, что никогда от помощи не отказывается. Меня вообще не прикалывает часами ходить по магазину в попытках найти необходимое. Единственный детектив, в котором мне всегда интересно разбираться – диагноз пациента. Ну, еще вещевые павильоны. Все остальное, я предпочитаю узнать заранее, чтобы подготовиться к возможным трудностям и не сходить с ума от напряженного непонимания — а дальше что? — Здравствуйте, чем я могу вам помочь? – устало спросил рыжий кудряш с огромными синяками под глазами. Ему бы патчи использовать.        Я протянула телефон, попросив найти подходящую зарядку. Парень оживился, аккуратно, но цепко выхватил из руки. Нацепил очки, сразу плюс сто к серьезности, удивленно хмыкнул, скосил на меня взгляд. — Где вы такой раритет нашли? — спросил, не спеша возвращать телефон обратно. — Сейчас такие не выпускают.        Облом. Была надежда хоть на какую-то связь с братом и друзьями. И с больницей вопрос решить. Еще цикл лекций группе студентов через месяц читать. Голова раскалывается. Душно здесь, вдохнуть воздух не получается. Наташ, спокойно. Что там говорили тебе? Слишком бурная реакция на стресс. Шкала тревожности на 74. Ничего страшного не произошло, найдем другой способ. Почему вообще так все? Год же один и тот же, а НТП быстрее развивается? Какое же разочарование. — Девушка, все в порядке? — осторожно дотронулся до плеча парень. Мышцу обожгло болью, я поморщилась. Гиперестезия вернулась, любовно машет ручкой, давно не виделись. — Вы побледнели. Я не знаю, что должна чувствовать. И не понимаю, как среагировать правильно. Просто киваю, не доверяя голосу. — Если для вас это так важно… — произносит вдруг, переминаясь. Обувь скрипит о плитку. Бр-р, неприятный звук. — У меня знакомый держит небольшой музей техники и собирает древности всякие по тематике. Может у него найдется что-то подходящее. А не найдется — придумает сам. Правда он в другом городе живет. Я могу в воскресенье отвезти телефон, все равно к родителям собирался. Приеду во вторник.        Эмоциональные горки меня скоро доконают. В целом, хорошо все складывается. Надо соглашаться. Так рассуждаю, будто выбора — обвыбирайся. Может попроситься вместе с ним поехать? Во-первых, для себя прояснить, что я не заперта в Гардинии и могу находиться, где угодно, если того пожелаю. Во-вторых, вдруг телефон захочет себе оставить, раз он такой редкий, не хочу рисковать. Отдам только в случае полной невозможности использования. — С вами можно? — легко спрашиваю.        Парень выглядит так, словно словил экзистенциальный кризис. Реакция, конечно, гипертрофированная. Спешу заверить: — Я сниму номер в отеле. И заплачу за бензин?        Протирает очки, складывает их в нагрудный карман, неловко улыбается. Теперь и я себя чувствую странно. — Мне ничего не нужно. Не подумайте, я не против вашей компании. Просто удивился, что вам не страшно ехать с незнакомым мужчиной неизвестно куда.        А, это. Если хорошенько подумать, мои реакции не совсем адекватны. Что сейчас, что во сне с ножом. Пренебрежение собственной безопасностью, рискованное поведение. С другой стороны, я в Гардинии, в мультике для девочек +6 лет, воспринимать мир серьезно достаточно сложно. Да и в целом — нормальных людей больше, чем с отклонениями. Иначе популяция бы давно вымерла. Так что мы пока продолжаем существование. Следовательно мужчины хоть потенциально опасны, не каждый станет причинять вред, и неважно, что его останавливает религия или закон. — Какой сегодня день недели?        Я не посмотрела перед выходом, а так-то надо спланировать поездку — глупо давать задний ход сейчас; сообщу Виктору, той же Свете, куда сматываюсь и когда вернусь, на вопросы «зачем» отвечать не обязана. — Четверг.        Ага, четверг. Значит, завтра мне нужно в паспортный стол, узнать на счет документов. В субботу куплю все необходимое — зубная паста, щётка, сменная одежда, перекусы, познакомлюсь со всеми остальными, пообщаюсь и в воскресенье — в путь дорогу. — Во сколько встретимся? — Вы серьезно? — восклицает. — Мы даже не знакомы! — Наташа, — пожимаю безвольную ладонь. — Ганс, — бесцветно отвечает. — Запишите мой номер что ли. Бумажку укладываю на дно кармана.        Улица оглушает: здесь много машин и галдящих подростков с колонками, проигрывающими непонятное нечто звуков. Гардиния ничем не отличается от городов России. Люксовые многоэтажки в центре и трущобы в спальных районах; ухоженные парки и запущенные скверы, сияющие вывески реклам и настоящая свалка у мусорных баков. Все это напоминало вылизанный парадный Петербург для туристов и промзону, где ни больниц, ни зелени, ни желания жить.        Еще здесь урбанистически пыльно, серо и перманентно душно, солнце странно тусклое, но печет так, что не сомневаюсь в высоком уровне заболеваемости онкологией среди населения. Сейчас бы включить депрессивную музыку в наушниках и ползти по закоулкам, опасаясь наткнуться на солевого. Неужели в этой реальности не существует песен Земфиры? Агаты Кристи? На худой конец, Наутилуса? Сплина? Сургановой? А иностранные исполнители? Никакой Бритни Спирс? Претти Реклесс? Синатры? Как жить в этом мире?        Как-то все происходящее мало похоже на сказку. И все-таки. Должно быть что-то общее между нами. Между попавшими сюда. Страна? Возраст? Пол? Интеллектуальный отбор? Великий рандом? В этом году здесь было тринадцать человек. В данный момент осталось пять. Где другие восемь? Все в Магиксе? Учитываем, что Света, если она, конечно, не врет, я не могу исключать эту возможность, в Гардинии три месяца. Неужели всем так хочется попасть в Магикс? Или их не спрашивают? Виктор удивился, когда я упомянула Феникса. Это может ничего не значить, а может, он собирает по приказу армию, готовит, агитирует и направляет? Тогда, действительно, есть необходимость отправлять всех жить и работать в волшебном измерении. Феникс, насколько я помню, не был заинтересован в Земле.        Возможно, я слишком много думаю, и происходящее объясняется намного проще — просто не все выживают. Риск-то огромный. Если так и есть, Виктор, естественно, не хочет никого пугать, сеять панику, поэтому отмахивается общими фразами. Гм. Интересно. Я почему-то не задумывалась: все ли нуждались в помощи? Всем влили после горы слезы Ивы? Вопросов больше, чем ответов. Начинаю к этому привыкать. По факту-то травматический шок никто не отменял. Хотя я не помню у себя признаков обморожения, кроме сильнейшей боли.        А что там было в каноне? Феникс жаждал получить силу. Как и любой главзлодей. Больше ничего не помню. Есть ли мотивация? Слабые места? Вот бы знать в каком моменте мы хронологически находимся. Тогда попроще стало бы. Стоит бояться желтого огра с кучей уродливых собак? Или уже пронесло? Украли ли ведьмы огонь у феи? Феникс появился во втором сезоне, но детям же не показывали, что за кадром происходило. Чтобы возродиться, как минимум, нужно приложить усилия. Реанимация, ха-ха.        Думаю, у Феникса по аналогии: переродиться, набрать сил, найти союзников. Нет союзников — создать их. И выждать момент для нападения. Глупо предполагать, что только три неудачницы-ведьмы шестерили во благо своего повелителя. Ноги уже гудели, уселась на лавочку. Иссохшаяся краска неприятно впилась в спину.        Тогда вот еще один вариант. Отказ подчиняться ведет к смерти. Оптимистично. Буду надеяться, что я накручиваю. Я устала думать — пытаться понять, найти причинно-следственные связи, переживать о том, над чем не имею никакой власти. Я устала. Не могу ни на что отвлечься, перевести фокус внимания, расслабиться. Опять сжимаю челюсть. Закрыла лицо руками. В голове уже битый час надрывалась Земфира: «Я хочу повеситься, фонарь, верёвка, лестница». Все это нездорово.        На счет Светы. Не мутит ли она сама воду? Я имею в виду, вдруг она, как Джаспер из «Сумерек», способна не только чувствовать, но и манипулировать настроением и эмоциями? Непонятно только зачем. В общем, не списывать со счетов. Все могут преследовать собственные цели.        И астральный клон тоже вызывает недоумение. Света в него «вливает» знания или, наоборот, оставляет «чистым»? Что я знаю об астральных способностях? Зажгла сигарету. Специально ту, с блоком которых Света что-то сделала. Проверим влияние. Как-то сомнительно это все ощущается.        Прю из «Зачарованных» умела создавать астральную проекцию и некоторые демоны тоже. Различия в том какое это проецирование — физическое или духовное. Судя по Свете, в ее случае — второй вид. Тогда для чего ей помощь Антона? Или все-таки это не ее способность? Голова гудит. Старик осуждающе смотрит. Ну да, не яву красную курю, а дамские. И что теперь?        Если не ее способность, то понятно почему такое убогое объяснение. С другой стороны, каким образом этот Антон спроецировал не себя, а ее? Такое возможно? Или он просто обучил, а рассказать как все работает на самом деле забыл? Что и требовалось доказать. Сигареты здесь не при чем, но спасибо, хорошие купили. Пора возвращаться. — Девушка, — окликнул скрипучий голос. Я нехотя повернулась, старик недовольно семенил ко мне, опираясь на трость. Кстати, не по размеру куплена. Выше нужного. Сказать что ли? — Слушаю. — Ты знаешь про опасность курения, а? Такая красавица, молодая, стройная, а травишь себя!.. Вот моя жена в твои годы уже второго мне родила. Вот захочешь родить малыша, а вместо здорового получишь дауна.        Конечно, знаю. Я до того, как… До всего: не пила, не курила и вообще адекватным человеком была. Как вспомню, ностальгия душу дерет. Да, было время, когда не приходилось просыпаться по ночам с криками и слезами, когда жила вместе со своим мужем и мы планировали, как проведем выходные. Когда-то я даже не пила антидепрессанты, не нуждалась в психотерапии и основной проблемой считала, что заказать на ужин. — Да ты не плачь, — старик достал из нагрудного кармана носовой платок и стер мокрые дорожки. Ну вот опять. Эмоциональная лабильность. — Сейчас легко бросить. Вон, пластыри всякие. Гипноз. — Спасибо за напутствие, — фыркнула я. Смешно слушать экспертное мнение про генетических и хромосомных мутациях. Вести дискуссию не хотелось, какой смысл говорить про экологию, случайные мутации, вирусные инфекции во втором триместре беременности да и банальном нежелании рожать вовсе.        В любом случае, мне срочно нужны таблетки. Еще час блуждала по хитросплетениям дорог. Это не Магикс с удобными указателями, в Гардинии выживают сильнейшие: путанная нумерация пол-беды, на одном проспекте могут находиться несколько разных улиц, многоэтажки нависают над головой серыми тучами; заверни за угол — непременно наткнешься на импровизированную свалку. Ощущение, будто все силы застройщиков ушли на центр, а на все остальное — бюджет кончился.        Я не спешила возвращаться в квартиру, вряд ли теперь смогу чувствовать себя в ней безопасно. — Ключи есть только у тебя, — передразнила. Кто тогда оставил сигареты? И несколько платьев? Света? Антон? Даже предполагая, что они не взламывали дверь, а, действительно, астрально спроецировались — доверие не возрастает. Хотя сомневаюсь, что меня хоть где-то не достанут при желании. Зачем все эти финты с сигаретами? Чего пытались добиться от меня? Не понимаю.        В местной валюте я все еще не разбиралась, надо будет пройти курс для детей по денежным операциям, курсу и отношениям. В магазине рассматриваю полки с товаром — все как везде: в середине полки со сладким, в начале — фрукты и овощи, миндаль и ассорти мармелада, налево — молочка с колбасами, селедкой, направо — бытовые вещи. В небольшом закутке — алкоголь.        Мерло, Мерло подешевле, Мерло в коробке — не осуждаю, но осуждаю — Совиньон блан, уже лучше. Просматриваю полку: привычных Франции, Италии, Чили нет; только пометки — местное, качественное, легендарное. Неужели здесь, кроме Гардинии, нет никаких стран? Выбираю то, где написано виноград сортов Айрен и Коломбар, блин, ну, ведь это же Испания. Или Франция. У-у-у, еще и с географией разбираться придется. На витрине цена 1,20. Без опознавательных знаков — доллары, евро? Рубли? Дублоны? Без разницы, должно же мне хватить сбережений Виктора на вино? — Покажите паспорт, пожалуйста, — просит кассир. — Мы не имеем права продавать алкогольную продукцию лицам, не достигшим двадцати одного года.        Я киваю — у меня есть временное удостоверение. Кассир внимательно разглядывает документ, потом снова меня, резковато кивает и пробивает бутылку. Протягиваю ему купюру, синевато-белую, на ней нет никаких цифр. Как вы здесь живете? — Помельче не будет?        Я машу головой. Раздраженно вздохнув, вручает мне целую горсть монет и бумажек, складываю в кошелек. Вино — в сумку. Уже стемнело — загорелись фонари, засверкали вывески, и я пошла вперед, совсем не уверенная в том, что направление правильное. Да и без разницы. Поток машин не уменьшился, по велодорожкам все еще ездили подростки и женщины. Люди выгуливали собак на площадках, некоторые — кошек. Встречались мамы с детьми, чуть меньше — пап и бабушек. Город засыпать не планировал. В конце концов, порядочно поплутав, я наткнулась на знакомую табличку: «переулок Солнечный». Теперь повернуть налево, дойти до еще одной многоэтажки, обойти сбоку и свернуть налево. Миссия выполнена.        На лестничной клетке в объятия ловит… Света. Я рефлекторно отталкиваю, только потом вглядываюсь кто это. — Привет, — машет рукой. — Извини за внезапность. Не подумала, что это довольно… Неоднозначно с моей стороны. — Это точно.        Света накручивает на палец локон, улыбается и, оправив несуществующие пылинки на юбке, мягко произносит: — Меня зовут Света, приятно познакомиться. Твое имя нам Виктор уже сказал, поэтому…        Она серьезно сейчас? — Я чувствую, что тебе не хочется впускать незнакомых на свою территорию, и мы все уважаем это. Так что присоединяйся к нашей компании. Ждем тебя на третьем этаже в девятой квартире.        Киваю. Света медленно спустилась вниз. Я открыла дверь. Устало оперлась о стену. Надо бы в душ, смыть с себя пыль, грязь и безнадегу. Переодеться. Не знаю кто оставил мне платья, но у этого человека хороший вкус. Выбираю светло-фиолетовое, с длинными рукавами и закрытой грудью. Легкое, воздушное, девичье, очень похожее на то, в котором Щербакова произвольную катала в две тысячи двадцатом году. Оглаживаю пальцами ткань, шелковая мягкость, прохладный материал. В мои бы двадцать лет такое. Быстрый прохладный душ приводит в чувство, расчесываюсь — жаль утюжка нет — подкрашиваюсь. Пора идти. Вдох-выдох. Пошла.        Встречает высокий парень. Темные волосы, подтянутая фигура, ухоженные ногти. Подает руку. — Ого, ты со своим бухлом, — впечатление мгновенно смазывается. — Проходи скорее, всем уже не терпится поболтать. Меня Леша зовут.        Леша забирает у меня вино и проходит вглубь квартиры. Разуваюсь, закрываю дверь, кто-то кричит, чтобы я не запиралась. Ладно, хозяин-барин. Запутаться сложно: коридор, налево — спальня, дальше — туалет, где я мою руки еще раз, мало ли кто по подъезду шарахается, направо — гостиная-кухня, откуда мне вразнобой все машут руками, ребят, я не слепая, вижу.        Большой квадратный стол с закосом под дерево, диван и удобные стулья со спинкой, сервант, книжный шкаф с одной стороны, с другой — мойка, кухонный стол, плита, о, и балкон. Света приветственно встает, представляет мне осветленного блондина, которому пора красить корни волос, пухлые губы, астеничный — Антон на диване. Маленькая девочка лет десяти на стуле с подушкой, это Аня. — Аня, ты что не смотрела Винкс? — неверяще спрашиваю, и Аня неожиданно взвывает: — Да блядь, как же, сука, заебло, — она падает лицом на руки, и вся ее фигура выражает мировую скорбь.        Леша аккуратно обхватывает меня за плечи одной рукой, в другой держит мое вино. Направляет к дивану, усаживается рядом. — Не обращай внимания, Анна Сергеевна в перманентной депресси, — громко хохочет. Антон через меня отвешивает подзатыльник. И, повернувшись корпусом, объясняет: — Ей тридцать девять. — Слезы Ивы на всех работают по-разному, — заканчивает Света.        Я отдаю свой бокал Анне Сергеевне, которая хмыкает в ответ на жест и накрывает мою ладонь своей: — Ну хоть один человек понял суть проблемы, — делает глоток и возвращает обратно. — Развозит быстро, детский организм. Но эти вообще отказываются наливать. — Да это выглядит ужасно! — восклицает Света. Парни поддерживают ее кивком. — Как будто мы спаиваем детей.        Анна Сергеевна закатывает глаза, не выглядя впечатленной. — Наташа Романовна, кушай, — предлагает Антон. — Я поухаживаю за тобой. Что положить?        Кстати, а когда я в последний раз ела? Дня два назад. Плохо. Но аппетита нет. Надо. Пока размышляю чего хочу, Леша фыркает и накладывает на тарелку буквально все — оливье, селедку под шубой, Весенний салат, колбасу, жареную картошку: — Ты свое жентельменство на телках своих используй, видишь Натаха худющая, как скелет? Чо спрашивать, все ложи. — Клади, Леша, — мученически исправляет Анна Сергеевна, — откуда ты такой, а? — Из Орска, конечно, — нахмурившись отвечает под смешки Светы и Антона, — забыла что ли?        Атмосфера дружеская, видно, что никто не стремится нарушать спокойное течение посиделки, поэтому я расслабляюсь насколько могу. Пью, понемногу ем, слушаю легкую перепалку. — Обнаружила уже свою способность? — спрашивает Анна Сергеевна, когда Леша откланивается спать, а Антон со Светой выходят на балкон покурить. Провожаю их задумчиво. — Нет, — пожимаю плечами. — Может такое быть, что я бесталанная?        Делает глоток лимонада, смотрит открыто и качает головой: — Вряд ли. Иначе какой смысл нас переносить сюда? — Смысл смыслом, но магия же может просто не прижиться. Каким образом она вообще в нас вливается?        Анна Сергеевна отставила тарелку и уложила руки в замке на стол. — Я обычный педагог, Наталья Романовна. Откуда мне знать как? Я со своими способностями совладать не могу, а ты мне говоришь рассуждать о картине в целом. Вся информация, которая у меня есть, у всех нас — от Виктора. Виктор своеобразный тип, но еще ни разу не подвел. Ты говоришь, мы в мультфильме? Киваю. — Тебе это Виктор рассказал? — уточняю. Анна Сергеевна кивает и просит продолжить. — Существует детский мультик про фей, называется Клуб Винкс. Школа Волшебниц. В нем повествуются приключения шести фей, которые спасают магическое измерение от зла. Это все, что я помню. — А Феникс? — Злодей, появившийся во втором сезоне. Пытался подчинить огонь дракона, или типа того. Я не фанатка. Просто читала пару фанфиков… — Понимаю, — улыбается она. — Я даже писала по Артонам. Никогда не думала, что для выживания надо в детских фандомах сидеть, а не спорить о том, кто сверху. — И кто по-твоему? — улыбаюсь я. — Антон, конечно, — прыскает Анна Сергеевна. Вернувшийся с балкона Антон удивленно, но настороженно спрашивает откуда мы знаем. Анна Сергеевна смотрит на меня, я на нее, и мы начинаем хохотать. Вышедшая чуть позже Света улыбается за компанию, но смотрит непонимающе. Хороший вечер.        К двум часам ночи к нам вернулся слегка помятый после сна Леша. С Анной Сергеевной мы успели обсудить уровень образования и медицины в стране, поворчать на растущую стоимость коммунальных услуг и подушнить на Свету и Антона, которые смеялись над нашими темами для обсуждения. Ничего, доживут до наших лет… — Раз Леша здесь, — начала я и достала тетрадь с ручкой. — Давайте обсудим насущные вопросы. — Ага, и первый из них, почему у тебя за три часа сидения за столом полная тарелка еды до сих пор, — зевнув, спросил Леша. Остальные навострили уши, хотя и старались этого не показывать. Я почувствовала раздражение на топорную попытку влезть в личное пространство. — Не хочу обсуждать этот вопрос, с перемещением он не связан, поэтому… — мотнула головой. — Предлагаю начать с простого. Где вы были перед тем, как оказались на Горе?        Все задумались. Стало слышно тиканье настенных часов. Первой ответила Анна Сергеевна: — Я ехала на машине по трассе. — Какая трасса? — Оренбург-Орск.        Я поворачиваюсь к Леше: — Ты же из Орска, правильно?        Он кивает, в прочем, без особого энтузиазма. Зевает. Света возбужденно подскакивает: — Значит, вы из примерно одного места телепортировались сюда? — Сюда никто не телепортировался сразу, — душнит Антон. Мы с Анной Сергеевной укоряюще качаем головами, Света смеется. — Да что? Я просто уточняю. — Я был в метро в Москве, когда все произошло, — отрицает Леша.        Света разочарованно вздыхает. Анна Сергеевна хмыкает: — Неужели кто-то думал, что будет просто? — Почему вы вообще раньше не занялись поиском закономерностей? — интересуюсь.        Антон недовольно хмурится: — Потому что интервалы между перемещениями неравномерны. И нас сразу друг с другом не знакомили. Вообще, мне кажется, наша встреча произошла вопреки, а не в соответствии с планом. — Каким планом? — спрашивает Леша. Мне тоже хотелось бы знать. — Мироздания, блин, — вспыхивает Антон. — Откуда я знаю, какие цели у Виктора? Шесть месяцев уже перемещен, а знакомлюсь со всеми только недели две назад и то случайно. К чему секретность? Разве мы не заодно? Алкоголь выветривается одним махом из организма. Только бы колошматить не начало. — А что тебе Виктор говорил? — Что все в Магиксе, и я туда отправлюсь, когда проявится сила. — Расскажи, как ты здесь оказался? — Летел на самолете во Францию, заснул, проснулся, чуть не умер. — Откуда? — Из Питера.        Света служила в храме службу. Единственная, кто была в сознании изначально и понимала, что переместилась. — Храм в Екатеринбурге? — спрашиваю. — Откуда ты знаешь? — удивляется Света. Я незаметно перевожу взгляд на Антона; смотрим друг на друга, он отводит глаза. — Наитие, — пожимаю плечами. Антон едва слышно выдыхает.        Итак: я и Антон были в Питере, Екатеринбург, Оренбург, Москва. Двое из нас были в метро. — Мы все в дороге были, — рационализирует Анна Сергеевна. Света качает головой: — Я нет. — Ну, в целом, вне дома, это можно считать…? — настаивает она.        Леша качает головой, Антон думает. — Если что-то выбивается из ряда, значит не соотносится, — убежденно жестикулирует Леша. — Должно быть что-то железобетонное.        Антон бурчит невнятное ругательство. Анна Сергеевна просит Антона высказаться: — Существование Творца — область религии. Есть ли сто процентные доказательства отсутствия Бога? Нет. Как и наоборот. Может быть, какие-то критерии выборки нам непонятны, но это не значит, что они в корне неверны.        Я киваю. Мы в мультике. Не удивлюсь, если и Бог на самом деле существует. — Еще один фанатик.        Антон вскидывается и уже готов резко ответить. — Тихо, — останавливаю ссору. — Тихо. У всех есть право на свои убеждения. Давайте уважать друг друга.        Света поглаживает Антона по плечу. Я пью чай, горло пересохло. Леша тяжело дышит. — Не могу не спросить, — через несколько минут молчания подает голос Анна Сергеевна. — Все здесь крещеные? — Леша, успокойся, твои истерики никому неинтересны, — раздраженно рыкает Света. — Многие родители приводят своих детей в храм без их согласия, нет ничего страшного, если ты не веришь, но крестик у тебя был.        Леша вновь успокаивается и кивает: — Да, я крещеный. — Я тоже, — подтверждают остальные.        Первая зацепка? Можно ее считать таковой? Пока ничего лучшего нет. — Сколько вам всем лет? — Леша ловит недоуменный взгляд Антона. — Мне тридцать два. Слезы ивы добавили мне пять лет.        Мы пораженно переглядываемся. — Я думала, они только убавляют возраст.        Анна Сергеевна нервно хихикает: — Про меня знаете. Антон трет глаза: — Мне тоже прибавилось два года. — Мм, получается, мужчинам возраст прибавляется, а женщинам убавляется?        Свете было тридцать два, стало двадцать пять. — Это поспешный вывод, про других-то мы не знаем, — возразил Леша. — Мы даже не уверены, что эти другие есть, — сказал Антон.        Тишину можно было зачерпывать ложкой и есть как суп. Я закрыла глаза, зажмурилась, открыла. Света открывала и закрывала рот, не находя слов. Анна Сергеевна качала головой: — Не понимаю, почему ты так предубежден к Виктору. — Давайте закончим с возрастом для начала, — предложила я, пока все обсуждение опять не превратилось в цирк и базар. — Потом перейдем к обсуждению… Этого. Правильно ли я записала:

Анна Сергеевна: 39 лет. Стало 10. Разница -29. Леша: 32 года. Стало 37 лет. Разница +5 Света: 32 года. Стало 25 лет. Разница -7 Антон: 28 лет. Стало 30 лет. Разница +2 Наташа: 30 лет. Стало 20. Разница -10 лет.

       Все кивнули. — Ну, общее только возраст? В пределах тридцати лет, — попыталась прощупать почву Анна Сергеевна. Света устало ответила: — Ты на разницу обрати внимание, она скачет как температура в мае. — Зато смотри как по порядку выходит: 10, 20, 25, 30, гм, 37. — Опять сбой в системе, — цыкнул Леша. — А если смотреть по разнице вообще никакой логики не находится. — В разнице логику и не ищут, — фыркнул Антон. — Она может быть средством достижения определенной цели. — Быть или не быть, таков вопрос, — схохмил Леша. Анна Сергеевна закатила глаза. Смотрелось жутко. — Клоун. — Ну, хорошо, сейчас я серьезно тебя спрашиваю и серьезно выслушаю твой ответ. Объясни в чем прикол брать пять человек 28, 30, 32, 32, 39 лет и менять им возраст? — Леша, я понимаю, что происходящее нервирует. Меня тоже. Все присутствующие здесь испытывают усталость и страх. Мы живые люди, не роботы. Я не командный игрок, но вместе у нас шансы на понимание ситуации и выживание значительно повышаются. Да, мы не можем разобраться во всем сразу, и ощущение, будто пазлов в картине не достает, раздражает, но не означает, что поиск истины бесполезен. Сейчас мы создаем базу, потом обязательно появятся новые зацепки, собрав которые, станет возможным прийти к общему знаменателю. Прекрати, пожалуйста, расшатывать только сложившуюся хрупкую атмосферу товарищества. Бесполезно тратить время на споры и пререкания. Не мы твои враги. Так что успокойся и научись думать, прежде чем говорить.        Леша кивает, неловко извиняется и выходит на балкон покурить. Все смотрят так, будто я мессия. — А если сократить твою речь, получится: «Брат за брата — за основу взято», — ржет Анна Сергеевна. Я издаю смешок. — Плохо на тебя влияют семиклассники, Анна Сергеевна, — тихо комментирует Света. — Я даже не буду спрашивать откуда ты такие цитаты знаешь, — обращается к ней Антон. — Я из Сырта, чего я только не знаю, — сложив ногу на ногу и губы уточкой отвечает.        Хотелось бы мне поговорить наедине с Антоном. Сегодня на кухне я поняла, что ни чая, ни валерианы нет. Только сигареты. Сигареты курила на улице — никаких видений они не вызвали, самые что ни на есть качественные, но обычные. Значит, это был транс? К чему все сложности? Ему угрожают? А если да, связано ли это с Виктором, на которого он так нападает. Не то чтобы я прониклась, просто не опрометчиво ли так явно выражать агрессию? Или Света солгала на счет Антона и сейчас косит под дурочку? Блин, и не спросишь же прямо — не просто же так люди интриги плетут. Сомневаюсь в злом умысле. — А как вы все познакомились? — решаюсь спросить интересующее исподволь. — Виктор спустя недели три после моего перемещения познакомил с Анной Сергеевной, — ответила Света. — Анна Сергеевна живет здесь, а я на седьмом этаже. Мы не пересекались даже. — Получается общаетесь вы?.. — Ну, два месяца. — Не особенно плотно, — дополняет Анна Сергеевна. — Мы вечно заняты индивидуальными тренировками.        Тренировками? Способностей? Они не работают? А живут на что? — Я здесь тоже три месяца, — продолжает она. — Леша говорил, что два. С ним мы начали общаться месяц назад. Антон напряженно молчит. И я начинаю понимать его злость. — Я помню, то что ты говорил, — пытаюсь успокоить, но удар в молоко. — Шесть месяцев, Наташа Романовна! А узнаю о их существовании только две недели назад, и то по случайности: встретились в подъезде со Светой и разговорились. Да, это странно. — С чем связываешь?        Я вдруг чувствую как повышается температура и дышать становится тяжелее, перед глазами марево, чувствую как разум поглощается яростью, состояние быстро сменяется кристальным спокойствием. Антон смотрит мне в глаза: — Даже не знаю. — Пойду покурю, — голова немного кружится, но ничего страшного. Мне срочно надо на воздух.        С Лешей сталкиваемся на проходе, он натянуто улыбается и уступает место, вытягиваясь по струнке. Киваю ему. Даже ночью в Гардинии тепло, температура снижается на пару градусов, но на этом все. Видны высотки домов, переливается всеми цветами гирлянды огромная башня. Телевизионная?        Забавно, я за вечер несколько раз думала, почему Света не сгладит напряжение Леши. Выходит это не ее способность? Надо спросить остальных, кто на что способен. Выкуриваю две сигареты. Возвращаться не хочется. Почему клише не работает? Антон должен сейчас выйти, чтобы поговорить. Все станет понятно, спасу мир за три дня, если понадобится и навострю лыжи домой. Хотя ролики скорее. Смешно. — Я почему-то не спросила, какой силой вы обладаете? — прогресс, пока меня не было, Леша и Антон сидят вместе спокойно. — Ща покажу, — радостно отвечает Анна Сергеевна. Света и Леша за секунду вскакивают и кричат вразнобой: — Прекращай! — Уже третий стол за месяц. Мы заебались новые сюда затаскивать. — Вот правда, — кивает Света. — Словами через рот скажи. — Я как Джессика Джонс.        Кошусь на остальных — теперь они закатывают глаза; не знаю кто это, но по логике, наверное, человек, способный разломать ударом руки стол. — Это супергероиня, — вздохнув говорит Антон. — Из «супер» у нее только способность пить литры бурбона в день и не заработать цирроз печени, — недовольно вставила ремарку Света. — Ты просто не понимаешь насколько она глубокий драматичный персонаж, травмированный нездоровыми отношениями с мужчиной, смертью близких и потерей лучшей подруги. — Как всегда, мужчины — зло. — Леша, не начинай, — просит Антон.        Анна Сергеевна дуется. А ведь нам по тридцать лет. Чем мы занимаемся? Я ведь тоже фанфики писала еще год назад. И читала. До сих пор. Тему решили замять. — У меня телекинез, — ровно делится Леша. Движением пальца поднимает скатерть со всем, лежащим на ней.        Час X. Света. — Я регенерирую. И могу заживлять небольшие — пока небольшие — раны у других людей.        Ладно. Хорошо. Может быть. Поворачиваюсь к Антону, Антон разводит руками: — А меня магически не одарили.        Леша поддерживающе похлопывает его по плечу. Анна Сергеевна говорит, что это ничего. Лучше так, чем ломать мебель. Света поджимает губы. Меня будто закатывают в теплый плед — Антон смотрит и одними ресницами кивает, мол, да. Это я. Как надоели интриги.        После обсуждений, мы больше не ссорились, но и к общему не пришли. Анна Сергеевна вырубилась, Света и Леша поддерживали беседу ни о чем — увлечения, творчество, планы на неделю. Антон внимательно слушал. — Расскажи о себе, Наташ, — вскоре попросил он. Я внимательно вгляделась в его глаза, к чему вообще этот вопрос? Антон приподнял бровь. — Что ты хочешь услышать? Леша покачал головой и уверенно заявил: — Нет, важно не то, что мы хотим… — А то, с чем ты готова поделиться, — продолжил Антон.        Света кивнула. Я в действительности открываться людям не любила и ни с кем, кроме семьи и нескольких друзей, сокровенным не делилась. Даже с ними не обо всем считала возможным разговаривать. Так что подобного рода вопросы ставили меня в тупик. — Закончив девятый класс, я подала документы в медицинский колледж на сестринское дело, — решила говорить на безопасную общую тему. — На втором курсе начала работать санитаркой в поликлинике. Там с людьми практически не взаимодействуешь: твои инструменты — старая тряпка и швабра, что на ладан дышит. Поначалу, конечно, тяжело было. И оскорбляли, и унижали. Бывало медсестре замечание делают, а она на нас наговаривает, хотя мы с ее бумажками имели дело только, если они в урне лежат. Первый месяц, я мыла три огромных этажа, получала массу замечаний, оставалась до десяти доделывать работу. Потом узнала, что по трудовому кодексу моих был всего один и десять-двенадцать кабинетов… Света прерывает: — Прости, но почему колледж? У твоих родителей не было денег на обучение в институте? — Меня больше интересует из-за чего в санитарки пошла? В том же общепите получаешь в два раза больше, — спросил Леша. Это забавный вопрос, улыбаюсь воспоминаниям: — Нет, Света. Моя мама обеспеченный человек. И бабушка с дедушкой тогда ещё живы были, — вздыхаю. Царствие небесное. — Меня в решении получать среднее образование никто не поддержал. Только Ваня, хотя ему три было, он во всем меня поддерживал в то время. Просто я знала, что мне это нужно и что в конце концов пригодится. Так и вышло. На третьем курсе мне предложили работать в стационаре. Я согласилась. Начались ночные смены, не всегда удобный график, но одно радовало — практический опыт. Отвечая на твой вопрос, Леша. В деньгах как таковой необходимости не было, просто для медицинского работника важны навыки, поэтому я была согласна на любую работу в больнице. Так, я не к этому вела… А! Пока мои сокурсники учили теорию, я поднатаскалась в практике. Медсестры научили всему — ставить инъекции, капельницы, катетеры, стомы, клизмы, промывать желудок, перевязывать, накладывать гипс. Чуть позже я попала в урологическое отделение и осталась там на всю жизнь. К сессии брала отпуск за свой счёт, учила пропущенный материал, отрабатывала пропуски и сдавала все на «отлично». За оценки никогда не держалась, наверное, поэтому и были хорошими всегда. В общем, я не шиковала, пока была студенткой, но и не умирала с голоду. Уже позднее, когда поступила в институт, продолжила подрабатывать в стационарах. Потом в моей жизни появились богатые семьи, которые платили за уход в ночное время за пост-инфарктными и пост-инсультными дедушками, чуть реже бабушками. У меня был необходимый опыт. Так что благодаря этим навыкам и помощи мамы, за шесть лет обучения удалось скопить на первый ипотечный взнос. Наверное, больше всего за время своей учебы, я горжусь поступлением в магистратуру на бюджет, потому что это было, действительно, тяжело. — Голодные игры? — предположил Леша. Я фыркнула: — Скорее, «Дивергент» — все должен знать, успевать и иметь хорошие отношения с каждым ректором. Это сейчас все поменялось, баллы появились, НМО.       Разошлись мы ранним утром, часам к восьми. И я, наконец, вздохнула с облегчением — такое долгое взаимодействие с людьми выматывало.        Застыла около кровати. Я знаю, что не засну ни здесь, ни на диване. Буду пялиться в потолок, переворачиваться с бока на бок, думать о происходящем и раздражаться отсутствию важной информации. Нет, не хочу так. Переоделась. Повесила платье на плечики. Пойду в паспортный стол, выясню, что там с моими документами.        У мусорки шебуршилась грязная облезлая собака. До магазина возвращаться минут пять, ну, так и я никуда не тороплюсь. Корм, две миски, бутылка воды. На кассе худой, как щепка продавец, зевающий во весь рот. Лицо одутловатое, красное, отеки под глазами, склеры иктеричные, зрачок мутный. — С вас 3,15, — ацетоном пахнуло. Плохо. Сахарный диабет? Почечная или печеночная недостаточность? Может просто алкоголик со стажем. Без диагностики трудно сказать точно. — Парень, вам бы к врачу попасть и поскорее, — решаю сказать. Лучше быть посланной, чем оставить в неведении человека и дождаться ухудшения. — У вас почечные отеки. Покажите руки, пожалуйста.        Парень заторможенно нахмурился, но протянул ладонями вниз. Кожа мягкая, при движениях жидкость смещается. Пальцы по типу барабанных палочек. Ногти утолщенные. — А это прям срочна-а? — протянул он. Хотелось передразнить, но это глупо. Человек в помощи нуждается. — Да, — киваю. — Вы, может быть, недавно переохлаждались? Или болели чем-нибудь?        Парень задумчиво мычит. — У меня так-то гепатит, — наконец, отвечает он. Похоже, цирроз печени? Вряд ли А, он доброкачественный. — Какой тип? A, B, C? — остальные спрашивать смысла нет — скажет, что B, тогда буду подозревать D. А E по исходу как А — обычно выздоровлением заканчивается. — Их, что, много бывает? — удивляется. Люди меня продолжают поражать — зачем все эти санпросвет работы проводят, если по итогу те, кому надо — знали информацию до этого, а кому не надо — ничего для себя не подчерпнули? — Как давно болели? — спрашиваю, сама не понимаю какой смысл — привыкла собирать анамнез, ну ладно, хоть диагноз поточнее смогу назвать диспетчеру. Мне ему даже проколоть перед скорой нечего: у парня уже асцит и почки не справляются, даже если патология с печенью не связана, в чем я крайне сомневаюсь. — Та, лет десять назад, сожрал чет не то, врачиха и сказала — гепатит у тебя. Больше не жри такого. Ну, я и не жрал.        Супер. Значит, гепатит А. Был. Роли не имеет. — Употребляете? — А ты че, из наших что ле?        Понятно все. — Вас необходимо госпитализировать. Я позвоню в скорую помощь? — Я не уверен, — качает головой. — Я себя нормально чувствую, да и вообще… У меня работа.        С трудом не закатываю глаза. У парня в запасе от трех до двадцати четырех часов — потом коллапс. Каким образом он работает? Почему вообще возникло осложнение? Прекратил терапию? Инфекционный агент? Такой синдром не редкость, конечно, но я в практике с таким не сталкивалась, только в книгах читала. — Жить хочешь? — звучит жестко? Не перебарщиваю? Не знаю. За шкирку не веду, значит все в порядке. Парень неуверенно кивает. — Значит надо вызывать скорую.        Вкладывает мне в руку телефон: — Я не знаю, что им сказать.        Трубку берут практически сразу — удивительное рядом, точно мультфильм. Женщина доброжелательно уточняет жалобы, я быстро отвечаю — гепаторенальный синдром на фоне гепатита C или B, асцит. — Ждите, — следует. Ну, подождем.        Оплачиваю покупки; уже десять. Здорово он мне подвернулся — есть на что время потратить. Парень тем временем вызывает второго продавца, тот выходит со склада с такой кислой миной, что мне аж не по себе. Передает ключи, мелкие указания, и мы вместе выходим на улицу — солнце уже ярко горит на горизонте, скоро опять наступит жара. — Думаете, я выживу? — спрашивает с тоской. Я закуриваю и пожимаю плечами. Когда люди задают этот вопрос, всегда вспоминается бородатый анекдот: — Доктор, как вы думаете, что будет после смерти? — Мы перестелем вашу койку и положим нового пациента.        Не могу дать никаких гарантий, в конце концов не я его лечить буду. Выдыхаю дым и все-таки отвечаю: — При адекватной терапии, месяцев шесть проживете без пересадки почки. После пересадки… Лет десять. С диализом, скорее всего. Но это предположение. Так не знаю. Я могу ошибаться с диагнозом.        Пытаюсь подбодрить; парень не ведется. Я бы тоже не поверила. Хотя он сам себя до такого довел, значит и жалеть его нечего. — Спасибо, за заботу. Ну, типа, редко кому не пофиг.        Подъезжает скорая, осматривает, забирает. Он мне машет рукой из машины, как Гагарин перед запуском ракеты. Хочется, чтобы выжил, но откровенно — вероятность так себе. Возвращаюсь к мусорке: собака все еще там. Уже просто лежит. — Эй, — негромко подзываю. Лениво открывает глаза. Я ставлю в отдалении две миски — в одну наливаю воду, во вторую — корм. — Не парень, так хоть ты попытайся выжить. У тебя шансы выше. Пакет корма прислоняю к задней стенке бака. Наверное, другие собаки раздербанят его раньше, чем эта успеет съесть. Ну и ладно.        До паспортного стола добираюсь в смешанных чувствах и на ватных ногах. Выбросить из головы мутный взгляд не получается. Первое правило хорошего врача — не пропускать через себя. Нарушаем, гражданка Орлова. Надо будет купить какую-нибудь гортензию.        В помещении прохладно; людей мало — больше стариков. Беру талон, ожидаю в очереди. Две пожилые женщины ведут неспешный разговор, от нечего делать прислушиваюсь. — Ты своего Графа вечерами гулять не выпускай, — советует одна из них. — Чего вдруг? — удивляется другая. — Газеты надо читать! Га-зе-ты, — по слогам повторяет. И подняв вверх указательный палец, передает. — Опять собак кто-то убивает, а полиция в проклятом лесу мертвыми находит. — Не лес проклятый, а живодеры! — восклицает женщина. — Ну, знаешь ли. Как пятнадцать лет назад…        Дослушать не получается и у старушки, и у меня загорается номер талона на табло. Приходится идти в кабинет. Мужчина доходчиво объясняет, что документы будут готовы через две недели, переживать не о чем, все штатно. Киваю. — У кого можно узнать о котировании моего диплома?        Мужчина задумывается, после нескольких минут отвечает — в минздраве. — Может знаете, что примерно они скажут? — Ну, предполагаю, нефрологом или терапевтом они без проблем разрешат работать, а для возобновления хирургической деятельности, наверное, заставят курс переподготовки пройти, — хмыкает. — Платный, разумеется.        Ну, бюрократия везде одинакова. — Кредиты на это выдают? — Я, честно, не знаю. Никогда не нужно было, поэтому не могу помочь, — качает головой и трет глаза. — Но я не думаю, что там потребуют баснословную сумму. У нас такие вещи фиксированными держат.        Благодарю, прощаюсь.        Бабушек нигде не нахожу. Не то чтобы я собиралась допытываться до интересующего меня «пятнадцать лет назад», но пошпионить хотела, да. Ладно, позже выясню. Надо позвонить Гансу, уточнить в силе ли уговор на воскресенье. Мало ли, планы у людей часто меняются.        Мне нравятся здешние телефонные будки — похожие на полицейскую будку из Доктора Кто, только красного цвета. Выглядят новыми-новыми, только поставленными. Классно, когда имущество на второй день не портят. Опускаю жетон в прорезь, набираю номер. Инструкция прямо кричит, что никак не наоборот. Странно, конечно, а если я передумаю звонить на полпути? — Алло, кто это? — настороженно спрашивает Ганс. — Привет, Ганс, это Наташа. Помнишь, женщина с раритетным телефоном? Надеюсь не разбудила. Звоню узнать все ли в силе?        Ганс тихо бормочет что-то, улавливаю контекст — «да какая женщина, тебе пятнадцать» — но, может, кажется. Раздается негромкий телевизионный шум, включается микроволновка: — Хорошо, что вы позвонили. Я не знал как с вами связаться. Уезжаю сегодня в три. Вы как? Удобно? Простите, что вот так вышло. Просто дали выходные, точнее я поменялся, ну неважно. Хотел сильно домой попасть.        Какой милый мальчик, извиняется, хотя это я к нему напросилась. Саня такой же. Был. Жмурюсь. Не вспоминать. Пока не надо. — Все в порядке. Во сколько и где встречаемся? — В два часа у кофейни Sióga.        Уже час. Если подумать, в квартиру возвращаться нет смысла — ничего необходимого там не найду. В первом попавшемся магазине покупаю мыло, зубную пасту и щетку. Ищу термос или его подобие — нахожу спустя минут десять термостакан, беру темный.        Несколько пар трусов, футболка и шорты — вот я и готова. Переливаю в туалете Макдоналдса вино из бутылки в термостакан. Осуждающее «у-у-у» действует на нервы — все в голове.        В аптеке — пара перчаток, масок, эластичный бинт и жгут. Уж больно расслабилась здесь, в России все это всегда со мной было. На сдачу покупаю гематогенку. Ганс встает со скамейки, когда я подхожу ближе — кивком приветствует и показывает на машину. Серо-зеленая. Норм. — Наташа, слушайте, я пойму, если вы мне влепите пощечину и уйдете, — начинает тихо он. Да что за драма-то произошла? Ой, блин, я печеньки в дорогу купить забыла. Интересно, будет возможность по дороге заглянуть в магазин. — Так получилось, точнее, это Энди… — Ганс, вы мне конкретно скажите в чем проблема, и я уже решу насколько для меня она существенна.        Хлопает дверь, высовывается молодой парень и показывает на себя пальцем: — Я проблема. — Он в последний момент напросился, еще и родителям своим позвонил, сказал, что сегодня приедет.        В чем проблема-то? — хочется спросить, и я не отказываю себе в удовольствии.        Ганс смотрит изумленно. Энди (Энди же?) показывает большой палец и улыбается: — Он такой зануда и паникер, я ему говорю: ты думаешь, девушка не скажет всем своим друзьям куда и с кем она поехала? — Блин, а я ведь не сказала. — Да и без перцового баллончика никто из вас сейчас не ходит. — Мм, ну зато про жгут не забыла. — И самое очевидное, чего тебе, Ганс, переживать, если ты не планируешь Наташу насиловать и убивать в ближайшей лесополосе, которой, кстати, по пути нет? Или мы о тебе чего-то не знаем? — Замолкни, придурок, — шикнул в ответ он. — Просто я не хочу, чтобы обо мне даже думали, как о маньяке каком. — Ага, если бы вы вдвоем поехали, то всем сразу стало бы понятно, что ты добропорядочный человек, ага. — Давайте в машине продолжите спорить, — предложила. — Мы, кстати, по пути сможем в магазин зайти? Я перекус забыла купить. — Ты все равно поедешь? — У меня с собой куча бутербродов, Натах, — одновременно произносят парни. — Ганс, что за паника на пустом месте? Если тебе так интересно мое мнение, то убить и изнасиловать могут где угодно — дома, среди белого дня, в клубе, одета ты открыто или закрыто, шляешься ночами или нет. Теперь женщинам всю жизнь бояться? Никуда не выходить или выходить, но с мускулистым охранником, который, представь себе, может и сам тебя дома по стене размазать? Я обезопасила себя, но верю, что ты хороший человек, поэтому успокойся и садись в машину.        Энди приглашающе открывает дверь, и я усаживаюсь поудобнее. Трогаемся. — Вдохновляющая речь, — хмыкает он. — Ганса прям проняло. Смари как задумався.        Ганс показывает средний палец. Едем тихо. Пейзаж скудный: дорога и бескрайние холмы. Энди достает сэндвичи и бутылку сока. — Угощайся, — предлагает он. Я киваю, но пока не голодна. — Нам ехать три часа. — Позже, спасибо. — Потом ничего не останется, — предупреждает Ганс. — Энди метеор. — А ты черепаха, — не остается в долгу. Я уже отвыкла от такой шебутной подростковой энергии. Энди поворачивается лицом к креслу, пытается что-то найти в багажнике. Ганс стонет: — Ну можно хоть час без твоего козлиного блеянья.        Энди на вопли не обращает внимания, достает гитару, нежно поглаживая ее по грифу. — Так чего ты хочешь, Наташа? — спросил Энди, тихо бренча на гитаре. — Опиши свое настроение, а я найду нужную песню. — В последнее время, — я задумываюсь. Кроме очевидного, и правда, чего? — Наверное, пожить отдельно от головы.        Курица же, когда ей голову отрубают, рефлекторно может пробежать двести-триста метров прежде, чем нервная система прекратит получать несуществующие сигналы. Меня бы тоже лет на пять в этой вселенной хватило. — ..Положить ее, не знаю, на стол в тарелке и поставить так, чтоб пялилась в телевизор или на стенку. Почему-то вместо тарелки представлялся заспиртованный баллон, с кучей электродов, трубок, поддерживающих жизнь. Волосы в неаккуратном пучке, мокрые, глаза раскрыты от ужаса и боли, кричу «Помогите», а слышно только бульканье. — Или в холодильник, — продолжаю. — Охладиться.        Вот так читаешь в двенадцать Беляева, а потом спокойно жить не можешь. Или, может, такие фантазии связаны с посещением Кунсткамеры? Звуки долетают через мысли, как сквозь вату: глухо. Сосредотачиваюсь на голосе, выплывая.

Sugar man, won’t you hurry? 'Cause I’m tired of these scenes For a blue coin, won’t you bring back All those colors to my dreams?

       Энди поет в низком регистре, чисто — у меня ползут мурашки по телу. Мелодия простенькая, но с моим настроением, действительно, соотносится. Мимо проплывают облака, такие же серые, как и дорога под колесами машины. Когда Энди заканчивает, я мягко хлопаю ему. Ганс тоже улыбается. — Ну-ка, ты тоже что-нибудь спой. — А вдруг я по-козлиному блею? — фыркаю. — Мы сделаем вид, что не заметили.        Энди готов подстраиваться, а у меня с языка уже готовы сорваться слова. Я смотрю вперед — впереди пусто, вдалеке — туманно. И я одна. Меня поглощает печаль.        И мы едем. Теперь уже молча, под деликатное пение струн.