Росянка

       Доехали вопреки прогнозам Энди на час раньше. У меня не успела заболеть голова и не затекли ноги. Хорошая компания попалась: они не надоедали разговорами, не лезли в душу, вели ровную беседу, пол-пути вообще молчали, мелодии заменяли слова. Всегда бы так. — Дом, милый дом! — радостно воскликнул Энди и умудрился покружить Ганса в импровизированном танце. Тот недовольно фыркал, но не вырывался. Смотрелось весьма комично — высокий улыбчивый Энди и рыхловатый Ганс, который вечно всем недоволен. — Добро пожаловать в Чоувер, Наташа.        Я несколько секунд пыталась вспомнить знаю ли такой город или в моем мире его просто не существует. Насколько сильно здесь отличается месторасположение континентов, государств и стран от привычного мне? Надо раздобыть карту, посмотреть. Чоувер выглядел цветущим. На улицах ровными рядами высажены высокие деревья и кустарники, облагорожены клумбы с цветами, взгляд цеплялся за ярко-зеленую траву. Я сделала глубокий вдох — и воздух другой, свежее, чуть прохладнее. Нет такой удушающей жары, как в Гардинии, которая тоже озеленялась, но все равно ощущалась пустоватой. В ней почему-то все выцветало, не успев зацвести. Хотя могу ошибаться, вывод основан на поверхностном суждении.        Энди кряхтя вылез из салона и заявил, что пойдет с нами, параллельно аккуратно вытаскивая гитару и любовно укладывая ее в чехол, как мама любимого ребенка в кровать. Еще и умудряясь поглаживать ее по грифу, пока Ганс подгонял собираться побыстрее. Спешит куда-то? — А куда вы собрались, кстати? — поинтересовался Энди. — К Бат, — коротко ответил.        Энди мимолетно нахмурился, приподнял брови в немом вопросе. Ганс пожал плечами и закрыл машину: — Давно не виделись и «все такое». Энди недоверчиво хмыкнул, но промолчал. Виснет какая-то неприятная недосказанность. Только бы обошлось без лишних сцен, не любитель форсед-драм. — Ты ряльно собралась с Гансом уезжать во вторник? — Энди пытался переубедить меня в еще не принятом решении весь последний час. — Да оставайся на недельку-две, у нас здесь классно! На речку сходим, послезавтра день города. Мы выступать будем, послушаешь классную музыку. — Спойлер: нет, — прервал Ганс. Честно говоря, меня уже начинало раздражать желание все принизить. В школе дружила с таким «критиком», сколько крови он успел попить из окружающих — не сосчитаешь, крикливые пациенты вампирят энергию бережнее. — Отстань, душнила, — не отвлекаясь, бросил Энди. Видимо, привык. Повернулся ко мне. — Там заявки надо было оставлять, поэтому ты с нами спеть не сможешь, но у нас есть кабаре-бар, где мы часто вечерами поем, я думаю, все будут рады новому члену команды. Денег подзаработаешь. Соглашайся. Ну эту пыльную серую Гардинию. — Ты так говоришь, потому что с Блум поцапался.        Энди раздраженно мотнул головой: — Ганс, ты в каждой бочке затычка. Не думал, что иногда надо фильтровать базар?        Блум. Знакомое имя. Это та рыжая девчонка, что молниями стреляла? Или нет… Ну, неважно. Главная героиня. Значит, она возвращается на каникулы сегодня-завтра? Удачно я уехала. Совсем не хочется столкнуться. Шанс влипнуть в историю растет на сто из ста по шкале подлости, так что чем дальше, тем лучше. Действительно, надо оставаться. Конечно, неудобно перед ребятами: без предупреждения все бросила и уехала, но меня же никто там на привязи не держит. Захотела — собралась и оказалась в Чоувере, ха-ха. Немного напрягает собственная беспечность. Пока не сказали где мы, я и не знала. Хотя название, честно, тоже ни о чем не говорит. — У вас есть здесь мотель какой-нибудь или хостел?        Ганс обстоятельно кивнул, но не успел и двух слов сказать, Энди эмоционально не согласился: — Да за дыру, которую почему-то называют гостиницей, ты платить станешь? Зачем оно тебе? Оставайся у меня, родители привыкли, что я каждый раз с девушкой приезжаю. — Новой, — не забыл вставить ремарку ничуть не пристыженный предыдущим замечанием Ганс. Нормальное дружеское общение, десять из десяти. Не мое дело, лезть с нравоучениями не буду, но, как показывает практика, когда одному такие пикировки надоедают, дружба кончается и кончается на драматичной ноте.        Энди позабавленно фыркнул: — Во-от. Как раз объяснять не придется чего вдруг один.        Я пожала плечами: посмотрим по ситуации. Интересно все-таки какой таймлайн сейчас. Я смутно помнила, что Энди появился в последних сезонах Винкс, и Блум говорила, что раньше они дружили, но насколько раньше? Она же новенькая в школе? Вроде. Хмыкаю. Странно. А-а-а, это Чародейки? Там Вилл была, тоже рыжая. И это она молнии метала. Блин, почему сценаристы главных героинь то рыжими делают, то блондинками? Была бы русой, я б запомнила. Блум — хранительница огня. А Вилл чародейка. В общем, Блум поссорилась с Энди, судя по всему, недавно, значит все только начинается? Первый сезон? Данных мало и выводов делать не из чего. — У вас каникулы в школе? — спрашиваю. — Ну да, — кивает Энди. — Пасхальные. Как у всех.        Чувствую себя размазанной по асфальту — какая же я тупая. Останавливаюсь посреди дороги, закрываю лицо руками. Насколько надо быть идиоткой, чтобы не заметить противоречий, хотя бы погодных? Я переместилась семнадцатого октября, в Гардинии нахожусь плюс-минус четыре дня, не знаю как долго в лазарете пролежала. Если сегодня шестнадцатое число, то в ИВС я оказалась вечером двенадцатого. То есть, несоответствие моего мира с этим — временное. Разница в шесть месяцев. Следовательно, скорее всего, я не последняя. Света же тоже ничего подобного не говорила. Это я додумала. — Все в порядке? — мягко спросил Энди, аккуратно положив руку на плечо. Я с трудом сконцентрировалась на его лице — глаза как у щеночка добрые. — Да, нормально. Пойдемте.        Энди останавливает: — На тебе лица нет, Наташ, отдышись.        Я кивком благодарю за передышку. Можно ли это считать зацепкой? Время между Вселенными — Вселенными ли? — течет неодинаково. Мой мир опережает этот. Тогда почему телефон устарел? Что-то не вяжется, упускаю деталь. Наверное. Должно ли вообще быть объяснение происходящему? Качаю головой — сейчас неважно, но возьму на заметку.        На улицах людей не слишком много. В целом, как и машин. Здесь заметно тише и спокойнее, Чоувер напоминал поселок. Может, им и являлся. Шли медленно. Энди нет-нет посматривал на меня краем глаза, Ганс шел впереди, и как Данко указывал нам путь. — Напомни мне сводить тебя во-он в то кафе, — попросил Энди, показав пальцем на стилизованное под старину небольшое здание. Оно выглядело как избушка из сказок — мило, но холодок по коже прошелся. «Aiséirí» гласила вывеска, готический шрифт в атмосферу вписывался, а позолота не слишком. — Глинтвейн там просто волшебный.        Впереди шедший Ганс фыркнул и недовольно пробормотал: «Дамский угодник». — Не завидуй, — получил в ответ он. И по счастливому стечению обстоятельств следующая пикировка, не успев начаться, кончилась. Мы дошли до музея.        Строго говоря, музеем это можно было назвать с натяжкой, во всяком случае, снаружи. Никакого названия, никаких объявлений о режиме работы; в основном это было продуктовым магазином, но парни повели меня по траектории наискосок к лестнице, ведущей в подвал. В общем, нулевой этаж, дешевый бар, проблемы с налоговой. — Ты на обложку не смотри, — пожал плечами Ганс. Я удивилась просьбе, потому что не ожидала правильной интерпретации выражения моего лица. По мне всегда было трудно понять о чем думаю — учеба и работа в медицине научили скрывать эмоции, но быстро сообразила, что ему самому не слишком нравится непритязательный внешний вид заведения. В первый раз называю музей — заведением. Про себя тихо смеюсь.        Слишком высокие ступени, плитка под ними стремится свалиться от каждого движения ноги. Впервые пришлось держаться за перила. Обшарпанные. Внутри было… Я ничего выдающегося не ожидала и приехала не с целью восхититься экспозицией, но примерно такое же разочарование, пусть и по другой причине, испытала от Дома Памяти в Оренбурге. Величественные колонны, массивный темный купол, ровный квадратный фасад. Само здание похоже на часовню. А внутри — просто письма, какие-то справочники. Я понимаю, что весь смысл в этом и был, но ожидала-то иного.        Здесь ровно также: два длинных стеллажа. Первый с несколькими печатными машинками, одна была совсем древняя, три других — современные, ну, или мне так показалось, в IT разбиралась постольку-поскольку. Второй стеллаж с вычислительной техникой — от счетов до карманных калькуляторов, несколько дальних полок с телефонами да стол с компьютером из двухтысячных. За стойкой скучающе сидела девушка. Услышав шаги, она отложила книгу, натянула дежурную улыбку, которая быстро сползла, как бретелька бюстгальтера после начала операции. — Чего надо? — недружелюбно спросила, не спуская накаленного взгляда с Ганса. Ганс, кстати, попятился назад. — Мы к Дот, Лиз, — решил спасти ситуацию Энди, но Лиз смотрела только на свою жертву. — А говорил, что никогда близко больше не подойдешь, — тряхнула головой она. — Никогда равняется году?        Ганс откашлялся: — Я уже извинялся перед тобой, извинялся много раз. Оправдываться я не хочу, но если бы Наташе не нужна была помощь, которую может оказать только Дот, меня бы здесь не было, как ты и требовала.        Лиз скривила губы, как от лимона. Когда уже эта затянувшаяся сцена кончится? Мне вообще-то не хотелось ни становиться участницей, ни даже наблюдать происходящую мелодраму. Сглазила, получается. — …Что с твоей стороны несправедливо, потому что это мой дом точно также, как и твой.        До взрыва три, два, один… Странный этот Ганс, конечно: вначале пытается объясниться, у него это получается, конфликт исчерпан, казалось бы, ура, но надо сразу же усугубить ситуацию. Справился на десять из десяти. Энди плавно закрывает обзор Лиз на Ганса и терпеливо пытается еще раз: — Так напомни, пожалуйста, где Дот?        Лиз промаргивается и через минуту неловкого молчания отвечает: — Завтра вечером приедет. Если у вас что-то срочное, я могу помочь.        Энди выжидающе смотрит на меня, но не давит, Лиз улыбается уже спокойнее. Киваю; если она разбирается в технике, пусть сделает. Мне без разницы кто, главное результат. Уже собираюсь достать из сумки телефон, как Ганс, останавливает меня: — Нет, в этой проблеме нужно дождаться Дот. Если бы все было легко, то я бы сам справился.        Я, не выдержав, закатываю глаза, Лиз взвивается, Ганс продолжает доказывать свою правоту. Момент упущен. Энди тихо извиняется и осторожно, ненастойчиво ведет меня к выходу. На улице мы вдвоем смотрим на закат, окрашивающий облака в перламутрово-персиковый цвет, за краем горизонта — нежные розовато-алые разводы от солнечных лучей на фоне серо-голубого неба. Скорее даже бело-голубого, почти прозрачного. Красиво. — Ты не против? — получив кивок, закуриваю. — Это его бывшая, они не слишком хорошо расстались, — поясняет Энди, хотя я не спрашивала. Молча соглашаюсь — мягко сказано. С характером Ганса неудивительно, в целом. — Пойдем? — предлагает. — Не будем ждать, их ссоры могут спокойно длиться несколько часов. Завтра встретитесь с Дот, а сегодня мы еще успеваем на ужин к моим родителям. Как тебе идея? — Хорошая.        По дороге Энди рассказывает о каждом фонтане, детской площадке, домике. Истории живые, лёгкие, детско-наивные. Слушать приятно. — Смотри, — он показывает на старую церквушку вдалеке. Если это она. Нет ни креста, ни полумесяца. Само строение конусовидной формы. Не знаю почему, но святое место интуитивно узнаешь сразу, без подсказок. — Единственная в мире, представь себе, да, сохранившаяся церковь святой Морганы. — А остальные сносили? — Ну да, — кивает. — Инквизиция. Так она же на ведьм охотилась? Или здесь обратная ситуация? Интересно, что плохого могло быть в правлении фей, чтобы их уничтожать? Смешно. Наташ, ты такая идиотка — необязательно быть злодеем, чтобы тебя стали ненавидеть и желать смерти. Достаточно просто обладать ресурсом, который хочет иметь кто-то другой. Кто сильнее, выше и быстрее. Хватит! Может быть, это история просто из разряда городской легенды и никто никого не убивал. Хотя та женщина из лекарни говорила о геноциде ведьм на Земле. Кому верить? Качаю головой — забыть и выбросить.        Энди улыбается, показывая свой дом: двухэтажный из красного кирпича, он выглядит массивным и уютным одновременно. Высокий забор охраняет частную жизнь от чужих глаз, вижу камеру слежения. — По-настоящему домашний дом, — говорю глупость, но Энди счастливо улыбается и кивает, хватая за руку. — Да, мои родители очень старались и вложили при строительстве много любви, а любовь, она всегда ощущается кожей, видится глазом, вдыхается с воздухом. Я думаю, любовь меняет вообще все и превращает обычное в уникальное.        Он проворачивает ключ в замке, и меня своими словами в фарш — душа болит. Но впасть в самобичевание, к счастью, времени нет. Нас с Энди встречают его родители и приглашают за стол. Пол с подогревом, практически все здесь из дерева, исключая пластиковые окна и металлическую дверь. — Это мой папа сам стругал, — показывает на лестницу, ведущую на второй этаж. Его папа приосанивается, мама поглаживает по плечу. — Изящная работа, — соглашаюсь я. Вензеля напоминали листья, только шире и, ого, как детализировано — видны самые мелкие прожилки. Мне проводят мини-экскурсию до ванной, кухни и гостиной. Остаюсь в одиночестве. Надо встать и идти, улыбаться, разговаривать и слушать. Мне кажется, я скоро взорвусь от сдерживания эмоций. Устала. Раздается деликатный стук в дверь. — Да, Энди? — Хотел сказать, мы же после дороги, можем отдохнуть перед ужином. Родители поймут. Я уже постелил тебе в гостевой комнате. Ты как?        Какой хороший парень. Невероятно хочется согласиться и уйти отдыхать, но лучше разделаться с основными делами сразу, поэтому отрицательно качаю головой: — Все хорошо, я не устала.        Энди смотрит недоверчиво, но кивает. Забавно, конечно, знакомиться с родителями молодого человека, который вовсе не мой. Немой, хех. Немного разгружаюсь. На кухне накрыт стол — овощное рагу с курицей, салаты, мясная нарезка, что-то в горшочках, всего много, но без излишеств. Без меня не начинали — ждали. Энди отодвигает стул рядом с собой напротив родителей. — Давай поухаживаю за тобой, — предлагает он и уточняет, чего я желаю попробовать. — Положи всего понемногу, — отзывается его папа, нежно стрельнув глазами на жену. — Твоя подруга… — Наташа, — подсказывает он. — Наташа все распробует и выберет, что ей нравится. Элли восхитительно готовит, так что, думаю, голодным никто не останется.        Элли улыбается. Начинается неспешная беседа, из которой я то и дело выпадаю. Не то чтобы мне неинтересно… Честно, мне неинтересно. Еще и еда не лезет, а обижать никого не хочется. Как бы потом в туалет не побежать с неукротимой рвотой. На заметку: пора бы уже начать нормально питаться. Будильник что ли установить? Надо телефон купить. — Наташа, а в честь кого вас так назвали? — спрашивает Элли.        Видимо, я конкретно утонула в своих мыслях, потому что совершенно не понимаю с какой стати задают подобный вопрос. — В честь известной русской шпионки, — отвечаю. Энди фыркает: — Серьезно? Твоя мама фанатка Марвел?        Здесь существует Вселенная Марвел? И Россия? Они знают, что такое Россия? Мм. Как бы так спросить, чтобы за идиотку не сочли? Лучше повременить с вопросами. Вначале взгляну на карту, а потом уже разберусь с остальным. Ну, не может же быть так, что Россия здесь существует, а Виктор про это не знает? Если, конечно, он не обманщик. — Нет, это мои мечты. На самом деле, мама безумно любила Льва Толстого с его серией книг «Война и Мир», поэтому назвала меня так. В честь младшей Наташи Ростовой.        Я, когда ознакомилась со своим прототипом, так разочаровалась. Почему не Мария? Хотя, с другой стороны, не Эллен и ладно. Тем более в детстве я, действительно, была похожа на Наташу взбалмошностью и юношеской дуростью. — О чем эта книга? — интересуется Элли, внимательно приготовившись слушать. Мне приходится напрячь память. Давно это было, в десятом классе. — Идея романа заключается в том, что самое важное в жизни человека — это доброта, любовь и сострадание, которые проявляются как в мирной, так и в военной жизни людей. Вообще, трудно однозначно сказать о чем пишет Толстой — каждый найдет важное для себя, ведь он показывает просто жизнь, в которой есть место подвигу и предательству, красоте и уродству, притворству и искренности.        Энди прокашливается: — Ты так описала, что мне даже захотелось прочесть.        Его родители согласно кивают: — Да, надо найти в читалке.        Мда, будет неловко, если не найдут. Ужин заканчивается, Элли выгоняет меня стоит только заикнуться о помощи: — У меня для этого муж есть, иди, Наташа, отдыхай. Было приятно познакомиться.        Энди провожает меня к комнате, но стоит у порога: смотрит пристально, вздыхает и фыркает: — Нет желания стать моей девушкой? Ты первая, кто родителям понравился.        Киваю — желания, действительно, нет. Энди это понимает. Желает спокойной ночи и уходит. Надо, наконец, нормально поспать.        Проснулась от неясного ощущения тревоги. Вставать с края кровати было иррационально страшно, будто пока сидишь здесь, стараясь не шевелиться, ты в безопасности. Дети так прячутся под одеялом от монстров.        В комнате было сумрачно, часы на стене громко гудели — раннее утро. За окном накрапывал мелкий дождь и стелился туман. Я это видела краем глаза. С вечера значительно похолодало. Закуталась в одеяло. В груди колет все сильнее. Предметы на «К»: огляделась. Ну, комната. Хмыкнула. Комод, из дерева, неужели его тоже сделал папа Энди своими руками? Кровать, скрипучая. Книги на столе. Еще яблоко, красное и круглое. Кресло… Физиотерапия, честно говоря, не помогала: считай вдохи и выдохи — успокоишься, отвлекись на вещи, расслабься. У меня никогда не получалось. Дверь резко отворилась, без стука вбежал Энди, взлохмаченный и обеспокоенный до жути: — Они идут! Собирайся.        Кто они? Куда собираться? Вопросы следует задавать уже после выполнения приказа, секунда промедления стоит жизни. Заправила кровать, переодела пижаму на джинсы и водолазку. Энди нетерпеливо постукивал носком кед по деревянному полу. Едва я закончила сборы, схватил за руку, и мы побежали вниз, к выходу. Родители уже скрылись? Дом пустовал.        И город. — Куда нам?        Грязь хлюпала под ногами. Ресницы от влаги слипались друг с другом, мир смазывался и походил на шедевр художника-импрессиониста. Мне не нравилась открытая местность, где мы как на ладони, не нравилось, что у Энди нет оружия, не нравилось чувство беззащитности и отчаяния. Вдалеке раздавались выстрелы. — Куда нам? — повторила вопрос, Энди секундно повернулся ко мне и ответил невнятное: «Я за мылом, а ты…» смазалось. Он тащил меня все ближе и ближе к пальбе, такими темпами табуретка с веревкой не понадобятся; наверняка, там, куда мы идем, есть раненые, но я не хотела им помогать — все мое существо стремилось бежать как можно дальше. Я резко отцепила его пальцы от запястья. Энди этого не заметил, продолжил уверенное движение вперед. Ветер затих, но дождь усилился. Дрожь била тело все сильнее, вместе с дыханием вырывался пар. Стоит вернуться в дом? Или затаиться в библиотеке? Почему Энди уходит? Движется так быстро, и мне бы последовать примеру.        Что-то не так. Вибрация какая-то. Свист воздуха. Земля гудит под ногами… С траектории удара не сбежишь. Взрыв.        Зажмурилась от вспышки и комьев земли. Боль оглушающа.        Слезы затекают в ухо и раздражают носовые ходы. Дышу часто неглубоко, мешает скопившаяся слизь. Пижама мокрая от пота, руки сжаты в кулаки. Спасибо, Виктор, за то, что обучил относиться к себе, как к объекту опыта.        Медленно встаю. Мышцы болят, голова раскалывается. Чувствую себя абсолютно разбитой, как перед простудой. За несколько дней нормального сна успелось забыться, почему с такой неохотой ложилась раньше. Из сумки достаю порядком выветрившееся вино. Мм, мерзость. Надо либо бросать пить, либо переходить на коньяк. В зеркале отражаются покрасневшие глаза и темные мешки под ними, обветренные губы, мутный взгляд. Жалкое зрелище, в общем-то. Волосы скоро надо будет подрезать, чтоб не мешались, пальцы массируют кожу, но это приносит только дискомфорт.        Прислонилась к прохладной кафельной стене. Надо дойти пару метров до душа и смыть с себя кошмар. Надо. Контрастный душ не бодрит, но ощущаю себя чуть лучше полуразложившегося зомби, который еле передвигается в поисках пропитания. Мокрые пряди липнут к лицу, бриджи с трудом натягиваю на влажное тело. Посижу на кухне, пока высохнут волосы и пойду прогуляюсь. Оставаться на одном месте физически тяжело.        На подоконнике вянут цветы без полива. Бедняги. Гортензия и две розовые розы. Сейчас, подождите немного. На подставке цепляю первый попавшийся бокал, набираю воду из-под крана. Некоторые садовницы меня за это осуждали, ведь растениям не подходит «обычная» вода. Не знаю, мои цветы всегда распускались и были живее всех живых. Здесь дело, как мне кажется, в любви, которую ты вкладываешь при уходе за ними, а не в хитровыдуманных удобрениях, хотя их-то я использовала.        Раздаются шаркающие шаги, и я замираю. Чуть сонное лицо Элли, которая потирает глаза, приводит в чувство, удается выдохнуть. — Тоже есть захотелось? — она кивает на мою руку. Руку со сжатым в ней ножом. Рефлекторно, видимо, схватила. Топит раздражение, трудно что ли убирать со стола колюще-режущее перед уходом? Просто киваю и аккуратно кладу обратно. Ладонь вспотела. Что я делаю со своей жизнью вообще? Я как овощ, мне нужна помощь. — О, вы цветы полили? — удивленно улыбается Элли, колдуя над кухонным столом — включает чайник, достает нарезной хлеб, масло, салаты. — Спасибо. Все время про них забываю. — Не за что. — Сами выращиваете что-нибудь дома?        Дома… Интересно, поливает ли Ваня мои орхидеи? Каланхоэ? Герань и кактусы пока не надо, но гортензия подсыхала. Хотела по возвращению полить и подрыхлить землю. Хотя так ли сейчас важно это? Как сам Ваня справляется? Элли накрывает на стол, к сожалению, запрещая мне помогать. Работа отвлекает от мыслей. Она как моя мама в последние годы моих приездов. Фыркаю. — Что смешного вспомнили? — интересуется она. Я усаживаюсь так, чтобы было видно и вход на кухню и окно. Понимаю, что это не слишком здорово, но не контролировать обстановку не могу. — Мы с мамой иногда сталкивались часа в три на кухне, и на мои вопросы о диете, она всегда отвечала: «Отстань, Наташа, я ночная Жрица».        Элли звонко смеется. У нее ровные белые зубы и короткие аккуратные пальцы. Они с мамой примерно одной комплекции. Я в папу пошла, высокая. Тяжело и грустно осознавать ее смерть снова и снова, ведь это больше никогда не повторится — я никогда больше не услышу советов, никогда не обнаружу ее, втихую подъедающую копченую колбасу, не посмотрю воскресным днем очередное дурацкое авторское кино и не фыркну на ее восторженные отзывы. — Теперь также буду отвечать, — отсмеявшись, отвечает Элли, стирая мелкие слезинки веселья с глаз. Сглаз, кх-х, забавляюсь со всяких глупостей. Лучше уж так.        Элли настойчиво протягивает бутерброд: — Вам надо поесть, Наташа, — на моей тарелке уже утрамбован салат, колбаса, кусочек курицы. — Худая как щепка, того и гляди ветер унесет, — она хмыкает, добавляя. — У нас здесь сильные ветра.        Я никогда не была полной, поэтому к всяческим попыткам накормить относилась скептически. Хотя негодование Леши и Элли по поводу веса понимала: действительно, сбросила больше возможной нормы. Мне тенденция тоже не нравилась. Я медленно, неторопливо ела. Элли смотрела как-то странно, по-птичьи склонив голову к плечу. Неприятное ощущение, как будто рассматривают товар на витрине. — Энди очень хороший мальчик, — тихо выдала она. — Всегда старается помочь тем, кто в этом нуждается. Чуйка какая-то. Кого бы ни приводил к нам — в итоге, вскрывались позже подробности их непростой жизни. И Энди, даже не знаю, Наташ, он как будто катализатор изменений к лучшему.        К лучшему, но без него? Смешно. Кажется, я понимаю к чему это она говорит, поэтому спешу обрадовать: — Элли, я с вашим сыном не встречаюсь и никогда не буду. Расслабьтесь, впутывать его в свои драматические перипетии не собираюсь.        Она пожимает плечами и огорошивает меня: — Да, я сразу поняла, что вы не в отношениях. Со своими партнерами он обычно ночует в своей комнате. Наташа, вы не поняли о чем я говорю. Скоро все у вас будет хорошо. Просто вы должны быть к этому готовы. — В смысле? — Не противьтесь происходящим событиям. Пусть они могут казаться абсурдными, но в итоге должное все равно случится, как бы вы этому не сопротивлялись.        Мда, все это ни капли не подозрительно звучит. Что Света с ее пространными рассуждениями, что Элли. Меня раздражает детективная составляющая событий, мне не хочется разгадывать загадки. Говорите по-человечески, я многого прошу что ли? — Элли, вы меня простите за откровенность, но ваши советы, кроме раздражения, никаких других чувств не вызывают. Если вы хотите о чем-то предупредить, то говорите четко — где, когда и при каких обстоятельствах. Если у вас нет конкретной информации, зачем вся эта таинственность, которая никак, в целом, мне не поможет, а только заставит сомневаться во всем?        Элли выглядит опечаленной, но меня это волнует мало — ощущение, будто все всё знают, одной мне туториал не выдали. — Я не хотела вас расстроить. Да, я не обладаю той информацией, которую вы хотите получить, но не предупредить тоже не могу.        Качаю головой — все эти умалчивания сводят с ума. Отодвигаю тарелку и встаю из-за стола, не слишком вежливо уходить вот так, но Элли спокойно кивает: — Понимаю, нужно проветриться.        Ладонью провожу по волосам, проверяю степень влажности. Уже сухие. Значит, можно идти. — Наташа, возьмите куртку, — протягивает Элли сиреневую ветровку. — Ночи холодные. Не заблудитесь? — Простите, я психанула. И спасибо, — застегиваюсь. Материал мягкий, тонкий. — Дорогу помню.        Элли машет рукой, мол не страшно. На том прощаемся.        Надо думать прежде, чем говорить. Раньше такого со мной не было — я умела сдерживать порывы. Что происходит сейчас? Откуда такая нетерпеливость и порывистость, желание быстрее покончить с разговорами и остаться наедине с собой? При том — наедине еще хуже, чем с кем-то. Ты знаешь ответ — вступает в полемику внутренний голос. Его глушить с каждым часом все труднее. Ничего, я приспособлюсь.        Улица хорошо освещена, ярко горят звезды на темном небе. Тихо, шумит только листва деревьев да изредка каркают вороны.        Мне не дает покоя вот что. Каким образом все те, кто решил вернуться на Землю — и, неплохо бы узнать, сколько таких примерно — оказывались прямиком в Гардинии? Я глубоко сомневаюсь, что мы все одинаково думаем. В конце концов, я представляла Самару, а не заброшенный лес. Почему оказалась в нем?        Если посудить исходя из логики, то ровно как и в Магиксе, в Гардинии портал расположен в определенном месте, и это, скорее всего, «проклятый» лес. Во всяком случае, тогда можно понять почему он приобрел дурную славу у горожан: мистику приятно наблюдать только через экран телевизора, а в реальности сталкиваться — совсем другое дело.        С другой стороны, это же касается только телепортации откуда-то, а не куда-то. То есть, оказаться можно в любой точке, которую ты для себя выберешь, просто переместиться обратно в Магикс нужно будет в специализированном месте. Возможно, Самары здесь не существует как места, поэтому магия выбирает настройку по умолчанию или наиболее подходящий под желаемое результат.        Но, может быть, кто-то специально вмешался в работу портала, чтобы перенаправлять нас туда, куда ему надо. Я не верю, что плюс-минус восемьдесят три человека оказались в Гардинии случайно. Да и с чего бы ей быть стартовой точкой, ну, в смысле «по умолчанию»?        Да, там живет Блум. Неужели все вокруг нее вертится? Или есть другое объяснение? Хорошо бы его найти.        Церковь была приглашающе открыта. Кстати, еще одна несостыковка. Элке, считающая меня ведьмой, осудила за жизнь на Земле, поскольку ведьм здесь уничтожали. Энди же мне сказал, что инквизиция занималась феями. Хотя, с другой стороны, мало ли, существуют различные трактовки образа Морганы — как могущественной феи, так и коварной ведьмы. И стали бы «коварной ведьме» возводить храм? Я задумалась.        Насколько мне известно, феи и ведьмы не слишком ладят. Во вселенной Винкс так точно. Почему тогда фея была огорчена геноцидом своих классовых врагов? Или это и есть та самая доброта, которую светлые существа испытывают ко всем?        Не знаю. Да и рассуждать бессмысленно.        Я вхожу внутрь. И мне здесь, определенно, не нравится. Чувствую… Будто наждачкой шурх-шурх, но не так, когда пальцем проводишь по шершавой текстуре. Кожу шлифуют как дерево перед покраской. Жжет так, что хочется скорее отсюда уйти. Дверь, кстати, закрылась. Мм, классика.        На стенах замечаю сцены битв, но сосредоточиться не получается: слезы застилают глаза. Какое мучение!        Не открывается, конечно. Наблюдаю как на коже рук появляются волдыри ожогов от соприкосновения с поверхностью. Я не паникую, но не очень понимаю как здесь не сдохнуть. Сейчас бы Анну Сергеевну сюда — она бы эту дверь вынесла одним ударом.        Должна во мне быть магия? Ну, скорее всего. Иначе с чего этой церкви пытаться меня поджарить? Как ею воспользоваться? И не наврежу ли еще сильнее себе? Думать больно, скачу как блоха после спецшампуня по шерсти собаки. Или как Кроули в Церкви. Ну, епрст, зачем мне вообще понадобилось… Взвываю. Элли, что за развод, где мое обещанное к лучшему? — Держись давай, — приказывает кто-то. За что держаться?!        Девушка быстро шепчет заклятие? И толкает в спину, меня упрашивать не надо — вижу, путь свободен: дверь открыта. — Ты идиотка или да? — восклицает, выбежав следом. Осматривает руки, жестко сжимая пальцы вокруг запястий. Боль немного утихает. — Нам туда путь заказан! Самоубиться захотела?        Ну, если и да — чего помешала тогда? — Спасибо за помощь.        Я открываю глаза: темноволосая с двумя косами, низкая, глаза широкие, рыбьи. Губы пухлые, изгиб недовольный. — На хлеб не намажешь, — фыркает она. — Идем, обработаем раны твои и пообщаемся.        Дорога пролегает сквозь переулки и несколько пустырей; освещение оставляет желать лучшего — фонарей нет, звезды тоже скрылись под облаками. Тело мерзко зудит, но чесать не вариант: кровь только запеклась да и повреждения глубокие, затрагивают дерму. — И все-таки, что за идиотский способ суицида? — спрашивает она.        Пожимаю плечами: — Я не знала, что мне туда нельзя.        Кажется ее брови сейчас скроются за горизонтом и начнут жить собственной жизнью. — Как это не знала? Ты же темная, я это чувствую за версту. А Фейская церковь даже темным феям не благоволит.        Ого, и такие есть? Может, Элке имела в виду что-то типа того?        Мы подходим к небольшому двухэтажному зданию. Оно выглядит обычным магазином, название смешное: «Дары судьбы». У нас в Самаре «Дары Сибири» работал. В общем, ведьминским ничего не кажется.        Она шарит по карманам и раздраженно бурчит, что опять потеряла ключи. Из голенища сапога ловко вытаскивает — как неожиданно — нож, проводит по ладони и дотрагивается до замка. Замок ржавеет и истлевает буквально за несколько секунд. Ворота бесшумно открываются. — Проходи, чего стоишь?        Главный вход она игнорирует и ведет дальше, ну, логично, если у нее дом-магазин — значит должен быть задний вход для жилой части.        Внутри тепло. На двери выдолблены какие-то знаки. Руны, наверное? Не разбираюсь. — Как к тебе обращаться? — спрашиваю, когда она доводит меня до кухни, усаживает на стул и куда-то уходит: — За зельями, ща вернусь.        Приносит множество склянок разных цветов. Интересно, каким образом определяли их полезность? И как дорабатывались? Это же, наверняка, такая же наука как и наша фармакология. Хочется посмотреть бутыльки, но пальцы прожжены до кости, это банально неудобно, ну и больно чутка, да. — Бри. А тебя? — Наташа.        Бри кивает. Достает кадку, в которую выливает содержимое двух флаконов. Марля опускается туда же, промачивается и выжимается. — Терпи, Наташа, будет неприятно.        Мягко сказано. Зелье? Зелье как перекись шипит и как спирт кусает, сжимаю челюсть, так, что желваки ходят. Бри повторяет экзекуцию раз пять. — Вообще, я готова была к крикам, — хмыкает она. — Можешь не стесняться. Дальше — больнее.        Да, в ход идут еще два флакона: оранжевый и зеленый; когда марля касается кожи, на секунду-две мир меркнет. Потом, к сожалению, ощущения возвращаются еще острее. Кажется, все-таки надо будет обратиться к кому-то еще попозже с вопросом о слезах Черной Ивы. Неужели феи с худшими повреждениями справились так легко? — Все-все, дыши. Последний этап остался и можно отдыхать.        Мазь менее болезненная, но ноющая. Пальцы хочется почесать, руки горят — сильнее, чем от первоначальных ожогов в Церкви. — Ничего не поделаешь, проклятье легкое, но неприятное и снимать его муторно, пусть и несложно. Феи же, — она мелодично смеется. — Феи же не убивают.        Руками не шевелить три часа, не чесать, ничего не трогать. Сидеть как изваяние — наставление ужасает. Три часа на одном месте. Кошмар.        Бри смотрит испытующе: — Что ты хотела там увидеть? — Не знаю, ответы? — теперь мне и самой не очень понятно зачем полезла. Наверное, хотелось обратиться к Богу, попросить о помощи, просто отдохнуть. В последнее время, еще до появления в этой Вселенной, в Храме я чувствовала странное успокоение, настоящее оставалось за его воротами, вся боль, гнев, потеря смысла оставались там, и я выходила менее искореженной.        На удивление Бри не выглядит удивленной и кивает: — Понимаю, только не одобряю, что без единой защиты пошла.        Убирает со стола, промывает под проточной водой кадку и марлю, протирает стол. Мне спокойно, спокойно даже после того, как Бри произносит: — А теперь давай серьезно поговорим.