Континент Телепатия

С утра по шифрованной линии позвонили. - Чарльз, вы нужны нам немедленно. В Далласе, - чуть надтреснутый торопливый голос Гевина Стинтона даже сквозь помехи дрожал от волнения, - сегодня на президента готовится покушение плюс масштабный теракт в публичном месте. Мы только что получили сообщение по секретному каналу, и, очевидно, без вас не справимся. - Кто? - Ангел. - Как? - Сейчас неважно. - Как? - Думаете, у нее родных нет? - Что же вы за люди. - Люди, которые, никого не тронув, узнали о том, что готовится гибель тысяч других людей. И которые хотят спасти их, как и вы. - Но я не контролирую Магнито, вы же в курсе. - Но прочих-то удержите, если будет нужно? Что делать с Магнито, есть очевидные, хоть и спорные в реализации идеи, а вот Азазель и их третий… Только представьте, во что превратится Америка, если у них получится. В этих условиях я не смогу дальше скрывать, что на территории страны существует такой объект, как ваша школа. - Думаете, эта информированность продлится долго? - Я не шантажирую вас. Но я не могу по-другому. А вот если вы поможете нам, окно возможностей для мутантов у нас с вами откроется гораздо шире, чем во время Карибского кризиса. Вам больше не нужно будет никого боя... - Просто отмените визит Кеннеди. - Теракт не зависит только лишь от одного его присутствия, и это невозможно - президент уже вылетает или вылетел. Так или иначе он будет в городе. В его кампании это было запланировано с начала лета, и он не поверил, что мы не сможем обеспечить безопасность. Но даже если мы по прибытии убедим его лететь обратно – что будет дальше? - Я… попробую помочь, но с одним условием, - выдавил Чарльз, - если у нас получится, вы отдадите всех троих мне. Или четв… п… и всех женщин, если они будут с ними. - Если выживут – они ваши, учитывая всю внезапность. Я сам думал просить об этом. У нас все равно нет средств удержать Азазеля. У Чарльза на основе его наблюдений была стопроцентно эффективная идея, не требующая никакого специального оборудования и даже телепатии – только гвоздь и соответствующий уровень жестокости. Но делиться ею он не стал. - Мы вылетаем. Сядем в Лав Филд. Ждите. Эмма, стоявшая в этот момент за креслом Чарльза, слышала почти все – ей даже почти не пришлось пересекать границу его ментального блока. И когда он поднял на нее внимательно сузившиеся глаза, ей стало ясно, что ее дело почти безнадежное. Тем не менее надо было пытаться. - Чарльз, ты не можешь. Пусть они в Техасе творят что хотят – это ровно тот момент, когда детей надо эвакуировать, а уже потом думать, что делать дальше. - Сначала к Церебро. Думаешь, я поверю им на слово? «Ты уже веришь, да и я, - хмуро подумала она, - а Хэнк и Хавок бегут в ангар». И хотя подготовка стоила себя даже в случае отмены миссии, было понятно, что это случится вряд ли. - Запланирована серия взрывов домов вдоль маршрута кортежа, - Чарльз оттолкнул шлем, вскочил с кресла и быстро вышел из павильона, держа Эмму за руку. - Азазель минирует их прямо сейчас. Но даже если не сработает, в зданиях столько металла, что Эрик в любом случает сделает что хочет, пусть масштаб и будет поменьше. В Пентагоне и ЦРУ все примерно так, как описал Стинтон, соврали только, что против Эрика ничего нет – на дежурство выходит отряд со спецоружием, заготовлена пластиковая тюрьма… Эммин мозг тоже пытался работать, но просто пасовал перед чистейшим негодованием, что волей каких-то выживших из ума придурков Чарльза прямо сейчас, не спрашивая, у нее заберут – ее Чарльза, с его веснушками, бумажной кожей и плечами Адониса, с его земляничным румянцем и мягкими волосами, вот этого Чарльза, с которым они этим утром занимались сексом и ее тело еще слишком хорошо помнило это, ее Чарльза, который обещал, что будет с ней всегда. Чтобы, возможно, сегодня это все было уничтожено, разорвано металлом, пронизано пулями, раздавлено каменными плитами, а потом распалось и исчезло с лица Земли, как и не было. То, что Чарльз был мужчиной и уже решил все сам, к делу не относилось никак. Он и так им был, а если бы не эти, не решил бы. Эмма сейчас спрашивала себя и не понимала, по какой же причине и Кеннеди, и Магнито все еще не умерли от дыхательной недостаточности – при сильном желании подстеречь их можно было обоих. А, ну да. Чарльз. - Ты же в курсе, что Азазель теперь всегда в бронежилете, и Эрик контролирует его? Железом он обвесил всех. - Да, половина моих способов снять с него шлем уже бесполезна. Хотя они никогда не были стопроцентными… Эмма, Риптайд сейчас проверяет мегафоны - Эрик готовит речь, как у Кинга, только наоборот. Видимо, как суррогат того, что должна была там делать ты. На фоне террора он раскроет себя и нас заодно, а потом исчезнет. И тут же начнут гореть дома всех, за кем замечали странности, и им ничего не останется… кроме как тоже начать убивать. - Чарльз, давай вывезем детей. Мы планировали именно это. - Эмма, - Чарльз пробежал через комнату в гардеробную, и на нем уже не было рубашки, - мы вывезем тридцать детей. А как мы вывезем еще тридцать, на которых начнется охота – твоих бывших Гелионов и моих отчисленных? А остальных, кого ты каждый день видишь в Церебро? Мы просто бросим их на дележку между Магнито и Пентагоном? Она начнется сразу после обеда, если дать Эрику сделать то, что он задумал. Ты правда готова на это пойти? Долго мы будем в безопасности в Канаде? Ты хочешь стать беглецом, а потом отдать остаток жизни мести? Как мы выберем, кому? Мы просто не должны допустить все это. Школе ничего не грозит, никто не знает, где она, здесь останешься ты и парализуешь каждого в радиусе мили, если будет нужно. Я оставлю тебе Петру и Банши. - Я парализую и на две - возьми их тоже. Когда Эрик прочтет твои мысли, тебе понадобятся вообще все. Банши у тебя сейчас сильнейший, Петра тоже сдержит Магнито какое-то время. Чарльз справлялся с застежкой комбинезона – Эмма, прижимаясь к его плечу, чувствовала, что должна бы помогать со второй, но руки у нее не поднимались. - Я оставлю их тебе. Петра, как и ты, в первую очередь за охрану школы, а Банши давно уже предпочел бы защищать тебя. Вместо него я одолжу Джеймса, он может пригодиться - пусть каждый уже получит что хочет. А скажи-ка, - он вдруг озорно ухмыльнулся, - Эрик же правда не может не слышать все, о чем мы думаем? - Нет. Я даже анализировала, что увидела – он едва в сознании остался, пока общался со мной в таком виде… - Эмма вдруг прижала ладонь к губам, и их уголки помимо ее воли поползли вверх. - Вот поэтому, - дыхание Чарльза стало возбужденным, глаза заблестели, и он взял Эмму за плечи, - мне не нужны ни Петра, ни Банши, ни Хавок, ни Джеймс, ни даже Хэнк. Они на всякий случай. Мне нужен только «Черный Дрозд». Мы остановим Эрика, Эмма. Я обещаю, мы остановим его. Это стопроцентный способ. И это на сто процентов стоит всего, что Эрик собирается натворить. Ты поддержишь меня? Ты согласна? - Да, малыш. Да. Настроение у Эммы внезапно поднялось, и она практически успокоилась. Главный вопрос был разрешен, а в остальном - что могло случиться с такими, как они? «Может, и хорошо, что все это закончится сейчас, пока я не превратилась в корову. Ты, малыш, их всех там парализуешь и на три мили, если что, - думала она, глядя, как Чарльз обувается. – Наверно, будет случай, когда я в тебя не поверю. Но, видимо, не сегодня». Чарльз разогнулся, глядя на нее с такой благодарностью, что ее сердце согрелось как никогда прежде, и вся ее тревога, на которую она была обречена до конца жизни, куда-то испарилась. В самый неподходящий момент. - Эмма, Эмма, как же я люблю тебя. - ЧТО?! - Ну да, прости, я люблю тебя. - Но мы же договаривались! - Но я не могу так больше – пожалуйста, забудь все, что я наговорил тебе, это были глупости, которые я придумывал, потому что боялся. Но не того, что передумаю. А что снова случится какое-нибудь дерьмо, а я не справлюсь. Потому что нельзя сказать кому-то «я люблю тебя», а потом «делай что хочешь»… - Да неужели! - Ну да, если только ему не нужно именно это. Но даже если так, все равно нужно присматривать, иначе в чем был смысл. Но мне больше нельзя бояться. Эмма, я люблю тебя. У нас все будет хорошо. - О боже. Ладно. Чарльз, я тоже тебя люблю. Вероятно, даже азот под излучением радия демонстрировал больше устойчивости. - …всем сердцем. С нами все будет хорошо, я обещаю тебе. Лети и ничего не бойся. «Ну расскажи ты уже», - взмолился Чарльз мысленно. «Когда вернешься, сразу расскажу. Еще не хватало, чтобы ты волновался сразу за двоих», - подумала Эмма. *** Алекс сунул руку за спинку сидения и вытащил из-за него припрятанный пакетик с желейными бобами. - Будете? Чарльз кивнул, криво улыбнувшись. Алекс явно решил сделать это их ритуалом на удачу, но само предположение, что такие вылеты могут стать традиционными, Чарльза совсем не воодушевляло. Он прожевал лимонную конфету и закрыл глаза – перелет должен был занять меньше часа, и спать он не собирался. Но он мог позволить себе несколько минут побыть в одном из уголков своей памяти. Это было одно из воспоминаний, к которым Чарльз возвращался нечасто - обычно в случаях, когда надо было экстренно восстановить силы. И даже не потому, что боялся затереть, а потому что под его влиянием опасался напугать Эмму чем-нибудь нечаянно вырвавшимся, чем-то слишком безудержно самоотреченным, слишком отчаянно нежным, слишком безумным. В этом воспоминании он, слегка обезболенный надеждой снова встать на ноги, только что прослушал запись, из которой следовало, что Эмма Фрост тайно делает все, чтобы вылечить его. И ради этого даже снова связалась с Джин Грей, не вняв его предупреждению. И у нее явно получалось – он чувствовал, что следующим утром традиционную пулю осознания, что его нормальная жизнь в прошлом, он уже не получит. Но это была та самая Эмма Фрост, куртизанка-иллюзионистка, психопатка и кристальная мразь, из-за которой американцы ударили по Кубе и надоумили сделать то же самое русских – то есть именно из-за которой он теперь калека, из-за которой навсегда разлучен с любовью всей своей жизни, из-за которой его покинула Рэйвен и из-за которой Эрик окончательно пришел к выводу, что человечество – его главный враг. Которая после всего этого обосновалась в ЦРУ как у себя дома – ну да, такое не тонет, - и, делая вид, что сотрудничает, ломала связи, срывала планы, рушила карьеры и насаждала хаос. «Ну почему это не Джин! Кто угодно, только не она», - мысли Чарльза вскипели в негодовании, а усталый истерзанный мозг взорвало новой болью, что его надежда оказалась подставой, как будто его снова разрезало рейхсмаркой. Но примерно в тот же момент у него в памяти всплыла мучительная гримаса Эммы, хрустальную шею которой до треска сжало железным прутом. Делал это с ними, кстати, один и тот же человек. Ну а чего ты хотел, - тут же дала о себе знать та слабейшая часть Чарльза, которая предательски цеплялась за надежду, что все может стать как прежде, и которая даже представить себе не могла, каким образом он теперь сумеет избавиться от Эммы и проучить ее так, чтобы та точно не появлялась больше в Вестчестере. – Чего ты ждал? После того, как вы с Эриком пытали ее, силой заставив выдать планы Шоу? Ты был якобы против пыток, но с готовностью воспользовался их плодами, разве нет? После того, как похитили ее? А к моменту удара уже убили ее возлюбленного? Ты правда рассчитывал, что эта адская синеглазка просто махнет на вас рукой? Это была война, Чарльз, - его слабейшая часть набрала голос и звучала теперь как сильнейшая, - и чем бы она ни закончилась, она закончилась. Не будь ребенком. Сознание Чарльза, не отличавшееся тогда стабильностью, заработало в обратном направлении. То есть после всего, что было, она все-таки лечит его? Без сомнения, по приказу Эрика Леншерра, но… Чарльз не видел этого своими глазами, но мозг уже нарисовал почти идиллическую картину, как Эмма и Джин, два поражающих воображение создания, сидят вместе под цветущими яблонями на раскинутом пледе, думая о нем - но без тоски, без боли, без унизительной жалости, без ревности, без угрызений, без страха, - и им обеим от него по большому счету не нужно ничего кроме того, чтобы он выздоровел. Эмма, правда, делала это без особой любви, но ее раздраженный тон не мог обмануть Джин, которую он не только не пугал, а даже смешил. «Она же действительно просто спасла ее, - вдруг понял Чарльз, - ты пропустил, а она спасла. Никому при этом не навредив». Какой все-таки чудесный дар у такого ужасного существа, размышлял он. Но ведь одним даром тут не обошлось, у нее явно есть багаж – как она ухитрилась его накопить, ублажая иллюзиями жирных свиней в их потных постелях? И тут Чарльз прямо вздрогнул: они ведь должны были учиться примерно в одно и то же время - интересно, откуда она и зачем тратила на это свои годы? Ну вот затем и тратила, - насмешливо шепнуло что-то в сознании, - потому что хотела лечить. В плотно зашторенной комнате Чарльзу вдруг перестало хватать воздуха – и света; он отодвинул портьеру и выехал к балюстраде, вдыхая всеми легкими теплую молочную свежесть весеннего дня, напоенного цветением. Кажется, он, будучи телепатом, только что сделал одно из своих главных открытий без телепатии. Но оно почти ничем не отличалось от того, как было с Рэйвен и Эриком. За тем исключением, что он впервые с одиннадцати лет настолько четко и полно ощутил, что у него есть свое сердце, своя душа, свои чувства и свой разум, а не только способность раскрывать чьи-то сознания, реагировать на раздражители и впитывать чужие эмоции. И этого – даже на фоне его неспособности ходить – оказалось так много… Эмма. О господи, Эмма. Что, черт подери, с тобой произошло? Он так мало знал о ней – в это мгновение он был ничем кроме неудержимого потока желания немедленно заполнить все лакуны – то есть весь пустой мир вокруг себя – ею. Но одновременно что-то говорило, что главное он уже знает. И пока что в его распоряжении была лишь шелестящая запись ее голоса. Он снова окунулся в воображаемую картину с Эммой и Джин – чтобы вынырнуть обратно пораженным еще сильнее. Примерно в двенадцать лет он безотчетно почувствовал, что никто в этом мире больше не может по-настоящему судить о нем, ругать или хвалить его, да просто понять, что хорошо и что плохо, лучше, чем он сам - по отношению к нему или вообще. Любой из его знакомых, друзей, студентов, соглашаясь с ним, после легкой манипуляции с мыслями - или просто так, под весом авторитета, симпатии и даже безразличия - был бы способен так же высоко оценить нечто совершенно противоположное по смыслу. И это всерьез обесценивало чужое мнение, будь то осуждение или восторг, в последнем случае вызывая потребность в повышенных дозах. Это не причиняло дискомфорта, потому что по характеру Чарльз и так был лидером, в снисходительных похлопываниях по плечу не нуждавшимся, но… когда холодный тон Эммы Фрост внезапно изменился от нескрываемого восхищения, что Джин сама догадалась, как использовать свои удивительные способности, он ощутил себя измученным жаждой путником в безводной пустыне, на которого внезапно обрушили ливень. Потому что Джин догадалась не сама. И не имело значения, что восхищение Эммы было адресовано не ему – так было даже лучше, от этого оно казалось еще более настоящим и заслуживающим доверия. Хотя куда уж больше, она же была телепатом, как и он, и разбиралась в том же, в чем и он, а еще самой ей такое в голову не пришло. И единственное, чего ему теперь хотелось – это испытывать это снова и снова. Потому что Эмму – хоть она и не подозревала об этом – восхищало не что-то очевидное, частное или случайное. А именно то, кто он есть. Такое было впервые в его жизни, а от того, что им восторгается настолько прекрасная женщина, - прекраснейшая на Земле, безо всякого сомнения, теперь это можно было смело признать, - ему безвозвратно закружило голову, а сил словно стало в тысячу раз больше - да какое в тысячу, теперь у него был словно бесконечный источник, лишь выбери цель и пользуйся. И каждая клеточка его тела, не исключая ног, он мог поклясться в этом, оживала и перерождалась, словно раскрываясь, как цветы гиацинта, и отпуская всю боль, которая, казалось, до конца его жизни угнездилась в каждой из них. Сначала исчезла боль из-за разлуки с Мойрой. Она сейчас была там, где всегда хотела быть, ничего не мучило ее больше, и это было лучшее, что он мог подарить ей в этой жизни. Потом ушла боль из-за Рэйвен – она была его сестрой, они были похожи, и она рано или поздно должна была вернуться – хоть он и был, видимо, порядочной свиньей, но все-таки не сделал ничего, что невозможно простить. Следом испарилась боль из-за собственных ног – боже, если Эмму Фрост он смог впечатлить и без них, кого вообще волнует его инвалидное кресло. Тем более оно теперь, видимо, ненадолго. Дальше пропала боль о том, как оказался устроен этот мир и стоит ли он его усилий после того, что он с ним сотворил. Если уж на настоящее чудо оказалась способна Эмма Фрост, кто он после этого, чтобы сомневаться. И наконец его покинула боль из-за Эрика. Потому что он, Чарльз, честно сделал для него все, что от него зависело, а дальше был бы просто уже не он, и исцелить это не смог бы никто. И мир в его глазах внезапно снова обрел краски, каких не было видано с самого детства – хотя нет, даже еще ярче, и в его душу вернулся май – в самом своем расцвете и совсем уже предлетний, но все еще дающий достаточно времени, чтобы начать все заново. С ним снова была его спокойная веселая смелость, с которой он был готов броситься в любую неизвестность, трезво рассчитывая при этом на твердость своего разума и руки. «Ты, моя драгоценная, останешься здесь, – Чарльз не понимал, какая его часть с такой уверенностью говорит это, потому что ни одна из них не знала, как и зачем это нужно, если Эмма не захочет. Но этот голос не исчезал. – Ты еще не раз снова скажешь «это поразительно», но только уже в глаза. После того, на что ты одна в мире оказалась способна, у меня и выбора-то нет. За тобой придется все время присматривать, примерно как за Джин Грей, но ничего страшного, я готов, вы тут все поголовно такие». Он сразу поклялся тогда себе, что не будет делать ничего безумного, хотя без подсказок от внешних обстоятельств даже не представлял, что можно назвать безумным. Зато небезумного решил делать как можно больше. Его игра начиналась снова, противник в ней совпадал с призом, а в финале должен был стать по крайней мере его другом, но желательно не только. Едва оформившаяся из прежнего неосознанного ощущения мысль, что он не пара Эмме, лишь насмешила его - то, какими видит их остальной мир, казалось теперь совершенно неважным по сравнению со всем открывшимся, - возможно, несколько необоснованно. Хотя Чарльз, может, и не возражал бы иметь дело с кем-то попроще, - но все было так, как было, и менять он ничего не хотел. После всего, что случилось, эта игра все еще продолжалась – и должна была продолжаться до конца его жизни. А может, и дольше. *** Им дали посадочную в Лав Филд – Кеннеди покинул аэропорт около десяти минут назад, и надо было торопиться. Но президентский кортеж ехал медленно, и гражданский автомобиль, который вез в город Чарльза, Алекса и Джеймса, должен был обогнать его уже на Мэйн-стрит. Хэнка оставили в аэропорту присматривать за истребителем. Чарльз, сидя на переднем сидении и не теряя времени даром, в одном из туалетов выставочного центра глубоко усыпил Риптайда, а в архивном помещении суда Азазеля - перед этим собрав его руками и способностями обратно в его карманы все то, что они с Риптайдом успели рассовать по соседним зданиям. Этим Чарльз начал заниматься еще до того, как шасси «Черного Дрозда» коснулись земли. «Лунная река, в ширину ты больше мили, но когда-нибудь я играючи переплыву тебя…», - через открытое окно послышалось из багажника. Шофер с удивлением обернулся на Чарльза, но тот, едва поправив волосы у виска, пресек вопросы и заставил его продолжить путь – в течение еще нескольких минут. Стоп. Чарльз, давая знак подопечным, выскочил из «бьюика», отправляя водителя из Пентагона на соседнюю улицу и заставляя забыть их лица и маршрут. Он чувствовал, что за ними иногда наблюдают через Церебро, и это придавало ему сразу и спокойствия, и куража. Они оказались в толпе на углу Хьюстон-стрит и Элм-стрит – их путь от перекрестка лежал к Дал-Текс Билдинг, семиэтажному офисному зданию с окнами разной формы – узкими и высокими, как бойницы, на самом верху, полуовальными чуть ниже и квадратными, но в скругленных каменных проемах на остальных этажах. Они присели на скамью в сквере напротив, и Чарльз, продолжая разглядывать окна, поднес пальцы к виску. *** «Все-таки принесло тебя», - подумал Эрик Леншерр, отходя от полукруглого окна. Мыслей Чарльза он почти не слышал - хотя усилия по их подавлению были вполне уловимы, но он бы вряд ли заметил их, если бы это был единственный признак его присутствия. Просто Чарльз носил отцовские часы, которые Эрик хорошо помнил и на всякий случай после Кубы начал всегда держать в уме. Настолько незначительный объект он различал где-то с сотни ярдов. Но эти ярды были не лишними. «Ждешь, что я спущусь поговорить? Ты немного опоздал», - Эрику пришлось приложить некоторую волю, чтобы не слишком отвлекаться на Чарльза, способного причинить его плану лишь ограниченный ущерб. И вернуться к главному: синему «линкольну», медленно едущему по Мэйн-стрит. И тут мозг Эрика словно разорвало невыносимой болью. Через которую он услышал три слова: «Эрик, сними шлем». Эрик упал на колени, не в силах выдержать ослепляющую и оглушающую муку – она лишала разума, всех инстинктов, связи с собственным телом – остался только взрывающийся ад внутри черепа и предмогильная тошнота за пересыхающим ртом. С его лба градом полился пот. Что было дальше, он почти не помнил – это все равно было не пересказать человеческими мыслями, но боль вдруг на секунду прервалась. Однако эта секунда не принесла никакого облегчения, наполненная страхом, что все вернется. И все вернулось. Эрик, сними шлем. Эрик упал на пол, и шлем ему снимать почти даже не пришлось – он просто отвел его мертвеющей рукой от своей головы, которая почти выскользнула из него при падении. И все прошло. Эрик глубоко вздохнул – теперь весь мир перед ним казался призрачным, неверным и мимолетным по сравнению с тем, что он только что пережил. Поэтому даже то, что его воля сейчас была полностью в чужих руках, его не особенно задело. Разум, впрочем, остался в его распоряжении. «Чарльз… что это было?» Догадайся. «Ума не приложу». Подумай все-таки. Сейчас у тебя сколько хочешь времени. Эрик даже не собирался гадать. Но понимание пришло само. Да, это она, Эрик. Твоя рейхсмарка. Прости, я все еще не представляю, что должен сделать человек, чтобы заслужить такое. Ты не заслужил… но у меня не было другого способа. «Для чего?» Чтобы защитить своих. «От кого? Что им угрожало? – Эрик, кое-как возвращая себе ноги и руки, присел на полу – и вдруг тяжело, но довольно быстро встал. – Чарльз, что ты тогда делаешь здесь, а не рядом с ними? Я же вернул тебе… нет, я дал тебе все и даже больше – здоровье, покой, цель на целую жизнь, любимую женщину – что тебе еще от меня надо?». Ты? Правда?– в телепатическом голосе Чарльза внутри головы Эрика послышался смех. – Ну ладно, пусть так. Очевидно, мне нужно, чтобы ты не забрал все это снова, едва тебе взбредет в голову. Дело ведь не только во мне. «Как? Что вам было бояться там, в Вестчестере, за две тысячи миль отсюда?» Брось, Эрик. Никакого Вестчестера после того, что ты хотел устроить, у нас бы больше не было. Но какая тебе разница, правда? По сравнению с тем, что мне волей-неволей пришлось бы играть против тех же, что и ты. Какая разница - тридцать или сорок маленьких мутантов потеряют дом и снова должны будут сражаться за то, чтобы остаться в живых, если это едва ли миллионная часть тех, кто тебе нужен. «Напомни, с кем они сражались?» С тем, с кем сейчас не сражаются. А остальным и не приходилось. Не напоминай – мир никогда не был твоей целью. Зато всегда был моей. «И вот такого мира ты хотел? Я делаю это, чтобы защитить вас, Чарльз, почему ты этого, блядь, никак не поймешь? Тот… человек, которого ты хочешь спасти и который сейчас едет сюда – он же целый год с самого Карибского кризиса каждый день только и думал о том, как было бы хорошо, чтобы нас просто не было на Земле, чтобы снова остались только они и русские…» Нет, Эрик, это ты не понимаешь. Он хотя бы думал. И очень, очень долго. И он продолжит это делать после того, как я поговорю с ним. Но уже немного в другом направлении. У тебя сегодня ничего не вышло, но ты ничего не потерял. Если ты, конечно, действительно хотел защитить нас, а не развязать бойню, а потом править, как рабами, остатками выживших. «Ты правда думаешь обо мне так?» Нет. Поэтому одевайся и спускайся вниз. Эрик, пожалуйста, поедем в Вестчестер. Мы будем там уже через час. Я свяжусь с Рэйвен, мы соберемся и поговорим, как нам всем быть дальше. «Пожалуйста тут просто оборот речи, верно?» Ну, сегодня да. Чарльз, сидя на скамье, помимо воли представил, как они сойдутся в малой гостиной – где зажгут светильники, похожие на свечи, и подадут закуски или даже полный ужин, виски и вино – да где бы они не собрались, это все равно будет похоже на чертово двойное свидание. Сначала напряженное, а потом понемногу они начнут перешучиваться и разговаривать. И он будет видеть на лице Эммы согласие примерно с половиной из того, что скажет Эрик. А в глазах Рэйвен будет отражаться вынужденное признание правоты того, о чем будет говорить Чарльз. Но и то, и другое в их случае не разделит, а лишь поможет, а может, это они обе скажут им что-нибудь такое, что поменяет абсолютно все. Даже наверняка. А через некоторое время, очень скоро, они соберутся так опять. Формально - чтобы когда Пентагоне придут в себя, снова вместе оценить, что им теперь грозит и что можно с этим сделать. Но на самом деле для радости видеть друг друга снова. И это будет далеко не последний раз. Прикасаясь к мыслям и воспоминаниям Эрика, Чарльз все четче осознавал, что это стоило сделать раньше. Не теряя времени, он существенно убавил там подробностей о них с Эммой. И почти онемел, когда прочел, как та ушла из Братства на самом деле – окончательно уже понимая, что ни в чем не ошибся. Сейчас он не чувствовал ее через Церебро. Но в этом не было ничего особенного – Эмма уже несколько раз отключалась, прерываясь на школьные дела. *** Эрик, спускаясь по гулкой пожарной лестнице, не знал, почему ему внезапно стало настолько спокойно. То ли потому, что после такого душе полагается вечный отдых. То ли потому, что теперь он правда ничего не должен был своему другу – он вынес его месть, и больше наказывать его ни Чарльзу Ксавье, ни себе самому было не за что. То ли потому, что сейчас он при всем желании уже ничего не решал, и бремя того, что произойдет или не произойдет, нести не придется не ему. То ли потому, что мат ему поставил тот, от кого, в общем, было не стыдно. Прошлый проигрыш принес ему новую жизнь, собственную команду и Рэйвен. Было даже интересно, что принесет этот. А может, потому что они сейчас наконец просто снова поедут вместе в Вестчестер. Эрик вышел за двери Дал-Текс Билдинг, слегка щурясь от бьющего в глаза солнечного света и сжимая под мышкой шлем. Чарльз, чуть смущенно улыбаясь, переходил дорогу ему навстречу. И тут Магнито схватили под руки, заломили их за спину, а потом потащили его сквозь толпу прочь от тротуара. Эрик успел увидеть, как меняется в недоумении лицо Чарльза. А вот он сам почти не удивился. Чарльз, в растерянности наблюдая, как Эрика ведут к большому грузовику за углом здания, спустя секунду пришел в себя и приказал конвоирам разжать руки. Но это не подействовало. Что-то шло не так. Чарльз мысленно отыскал Гевина Стинтона – тот оказался совсем рядом, за грузовиком. Что это значит? Вы собирались отдать их мне! «Не волнуйтесь, Чарльз. Это ненадолго». Чарльз замер, понимая, что это ложь. «Опять поверил и обманули? Никак ты, блядь, не научишься», – разобрал он мысли Магнито. Шлем у того уже отобрали и теперь обыскивали за углом, выдернув ремень и стянув с Эрика куртку с металлическим кнопками. Солдаты были в штатском. Я разберусь. «Чарльз, дай мне хотя бы защищаться!» Хорошо. Эрик, почувствовав волю, всей своей мощью рванул балки трех зданий на Мэйн-стрит, мимо которых ехал синий «линкольн». Но они даже не дрогнули. Боже, Эрик, ну неужели ты думал, что я этого не учту. «Я… ненавижу тебя». Чарльз, дав знак Джеймсу и Алексу остаться в стороне, забежал за грузовик, чтобы лицом к лицу увидеть Стинтона. Тот уже шел навстречу – он тоже был в штатском, его брови были сосредоточенно сведены, образуя глубокую складку над переносицей и контрастируя с довольно молодым лицом, пусть и посеревшим от утомления. - Гэвин, мы не договаривались так. Что с вашими подчиненными? - Они выполняют приказ, Чарльз. Вы же понимаете, мы не можем позволить Магнито просто уйти с его планами. Пройдемте со мной в машину - нам тоже предстоит долгий разговор сегодня. Не волнуйтесь, с вашей школой будет все в порядке, мы примем все необходимые меры по защите… Чарльз изучал сознание Гевина – его разум был уже почти спокоен, в воспоминаниях мелькали фрагменты недавних радиопереговоров Пентагона, где было окончательно решено брать Магнито, но не убивать его и не трогать Чарльза; знакомая воображаемая картинка, как выглядит школа Ксавье – по мотивам собственной школы Гевина, обычного серого городского здания постройки начала века; ее воображаемые ученики, повелевающие огнем, водой и ветром; и среди них Джин Грей, сжимающая в руках головоломку-лабиринт, из которого нет выхода… Я же стер у него все воспоминания про Джин, вдруг понял Чарльз. Откуда у него они? - Меры… по… защите? Мощным ментальным хуком он ударил по умиротворяющему фасаду – и иллюзия рассыпалась в пыль. То, что Чарльз увидел под ней, почти парализовало его.