Филипп Лунин и драконье училище

— Опять нас сталкерят, — Лууна поводит носом, не успев зайти в нашу дичную рощицу. — Мохнатый дракон плюс та одноглазая волчица. Я только вздыхаю: — Это у них такая игра, как ни смешно… Точнее, они верят, что это не игра… ну, кто-то верит, кто-то нет. Но о том, что это за игра, мне рассказывал сам её автор — тот самый бродячий покойничек, которому ты башку отвинчивала. — Как бы его насовсем, а… — Лууна хочет было уже махнуть рукой на излишнее внимание, но мы слышим крик из зарослей. Если я правильно помню, крик Нокса ошивавшегося у Ярины Тёмного… — Как же тесен мир… а, точнее, Аднирвана, — я выдёргиваю из ножен нож. — Пошли, глянем! Волчица — моя подруга, я ей жизнью обязан. Мы как раз успеваем к моменту, как черношёрстый дракон, капая кровью, улетает к кампусам. Довольная Кина кладёт свой громадный меч на землю и оборачивается к нам: — О, Филипп, Лууна, приятно вас встретить… э… на охоте! — На охоте за кем? — я скептически провожаю взглядом чёрного «ворона». — Эта ваша игра уже до дуэлей в лесу дошла? Ладно ещё, ты цела. — Да что нам будет, я с него только три хита сняла, — она изворачивает голову и ловко убирает меч в перевязь на спине. — Дичи не будет, так орать, — махает рукой Лууна, обводя лес. — Мы тут реальную работу трахаем, а не хиханьки-хаханьки. — Всерьёз поссорились? — я сдвигаю брови. — Или так, решили силушку молодецкую потешить? — Да мне просто задание дали следить за ним. И тут чую — за вами он идёт. Подумала — чего идёт, пусть вам не мешает трудиться, — понимая, что беседа завязалась крепко, Кина села в собачью позу. — Может, его вообще специально на вас повесили? Но ведь вы не играете. — Как я понимаю, вы вообще ведь нередко следите за теми, кто не играет, — раздумываю я. — Но это интересно. Вполне вероятно, что действительно навели специально. Я ведь его знаю. Лууна, кажется, покойничек то ли обиделся, то ли заинтересовался. — А кто это конкретно? — она тоже понимает, что будет беседа, и садится в траву по-турецки. Поворачивая ко мне уши, она заодно пытается запостить в какую-то соцсеть только что отснятый кадр улетающего Нокса, несмотря на жуткую размазанность. — Может, тегну этого придурка, пусть поржут над ним. — Да уж, эта чёрная мохнатая задница вряд ли на лучшее годится, — фыркаю я. — Это шин из Баарии. Каюсь, подзапамятовал имя. Но вроде поэт на философии. Пытался у Ярины протолкнуть идею некоего морального кодекса для Тёмных, названного «Кредо ворона». Но не срослось, не фартануло… во многом из-за слишком наглой рекламы. А больше ничего о нём, собственно, сказать я и не могу. Ну, за исключением того, что он в этой рекламе пробовал использовать меня, не особо спросив. Но не скажу, чтобы это меня вот уж прямо сильно разозлило. — Не, такой пиара не достоин, — Лууна отправляет фотографию без ссылок на другие аккаунты. — Честно сказать, — Кина быстро поводит носом, словно сдерживая чих от пыльцы, — вряд ли у него есть такие… вещи. Он ведь из Баарии, а не из Ада. Технологии бааров не столь развиты. — Тем более, — Лууна убирает телефон. — Ты готова с нами убивать или бежишь гамать? — А разрешите с вами? — Кина поворачивает к нам по-очереди здоровый глаз. — Если тебя это не смутит, — вежливо повожу я рукой по воздуху. — Помнится, ты в прошлый раз упоминала, что это может оказаться воспринято неправильно? — Мы сейчас всё равно вместе, и я не буду волком-одиночкой, — виляя хвостом, Кина встаёт. Лууна тоже поднимается на задние: — Кто так каламбурит — тому глаз вон. — Лууна, это невежливо, — укоризненно качаю я головой. — Уж извини, но тут перебор. — Всё в порядке, — хотя Кина трогает меня носом за штанину, по тону её я чую, что это действительно было чересчур. — Перебор у Танаты был… — ворчит Лууна, понимая, что не права, но и извиняться не желая. Чтобы диалог не скатился куда-нибудь ещё глубже в ссору, она первой двинулась в чащу. Очень желалось бы затянуть некую мудрую речь, которая бы всех примирила, но на таком уровне я ораторским искусством пока не владею. Так что делаю то, что вроде должно сработать: молча протягиваю волны ауры к обеим. Утешающие — Кине, ободряющие — Лууне. С первой это срабатывает в полной мере, и вот она уже вполне позитивно ковыляет подле меня, иногда останавливаясь и принюхиваясь к окружению. С Лууной сложнее — она уже знает подобный мой трюк, и волны просто обтекают её ауру. Впрочем, по ней видно и чувствуется — с её конфликтностью ей не привыкать. По счастью, дальше ничего опасного на охоте не случается: ни в физическом смысле, ни в моральном. Девушки дуться друг на друга, кажется, перестают. Кина оказывается гораздо лучшей охотницей, чем можно предположить по её внешности, что вызывает у меня глубокое уважение — не каждый способен сберегать такой уровень дееспособности, потеряв конечность. Лууна, кажется, тоже это оценивает. Расстаёмся мы уже в кампусе. К сожалению, из-за присутствия Кины поваляться-помиловаться на этот раз не удалось, но не то чтобы я был сильно раздосадован этим. Волчица — отличная собеседница, так что вообще вспомнил я о том, какое я и Лууна имеем обыкновение завершать поход в лес, только уже на дороге. Да и ладно — можно подумать, другого случая не окажется! Разнеся нашу добычу по нашим ресторанам, мы притормаживаем на перепутье. — Ну что, грешник, — Лууна, заложив большие пальцы в карманы шорт, раздумчиво осматривается по сторонам, — какие планы на вечер? — Да ты знаешь, чего-то вот прямо серьёзного не планировал, — я потираю пальцем кончик носа. — Особенно после всей нашей вчерашней эпопеи… а тем паче, если ещё ночные приключения вспомнить. Может, просто побродим там-сям? Мне кажется, ты обошла здесь больше, чем я. Покажешь мне что-нибудь такое… что примечательно? — Давай, — соглашается канидка, — всё равно только на меня будешь смотреть. Мы неторопливо бредём по территории, особо не разговаривая. Не потому, что поговорить не о чем, а просто… как-то не тянет, но это ненапряжно. Молчать рядом с канидкой, неспешно меряя ногами лужайки, оказывается тоже вполне себе уютно, особенно когда то и дело соприкасаешься с ней локтями… а на каком-то моменте, когда руки оказываются совсем рядом, мягко берёшь её ладонь в свою. От неожиданности Лууна еле заметно вздрагивает, напрягаясь на мгновение, но, бросив взгляд искоса и улыбнувшись, не только не вызволяет тёплую, уютную ладонь, а и переплетает пальцы с моими в ответ: — Бродим с шебутовкой за ручку, а, старшеклассник? — Ну, кажется, у нас ведь этого ещё не было? — лукаво щурюсь я. — А это тоже непременный элемент! — Чего же именно? — М-м… — я слегка раскачиваю наше рукопожатие. — Отношений? — Отношений… — протягивает Лууна, словно пробуя слово на вкус. — Отношений… А какие у нас отношения? Теперь уже я напрягаюсь на мгновение, прежде чем различаю в её тоне нотки игривости. — Такие, что можно реализовывать прямой смысл! — с деланно-серьёзным видом отвечаю я. — Отношения — это когда девушку можно на руках отнести! Например, на берег… Лууна разражается весёлым хохотом. — Фил, а знаешь… ты реально, ну… — лёгкий румянец трогает её скулы. — Реально славный. Вот прямо с каждым днём в этом всё больше убеждаюсь. Сначала просто интересно было… а теперь вот думаю: отличный же ты кобель, на самом-то деле. Она смущённо утыкается взглядом в землю перед собой, а у меня теплеет на душе, словно вечером под одеялом. — Я, ну… уф. Безумно приятно это слышать. Ты тоже совершенно замечательная сучка. Я бы с удовольствием сказал тебе сейчас какой-нибудь тёплый комплимент, но, к сожалению, не настолько пока разбираюсь в культуре твоего народа, чтобы знать, какой будет самый подходящий сейчас. Ну… могу просто тебя аурой окутать, чтобы чувства передать. — А давай! — Лууна внезапно останавливается, разворачивается ко мне и берёт меня уже за обе руки. — Давай, я не буду закрываться сейчас. Покажи мне, что ты чувствуешь. Прикрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, я концентрирую ощущения, ассоциирующиеся с нею. Смущение, когда стоишь перед её весело-насмешливым взглядом, подбирая выражение получше. Тепло, разливающееся по сердцу, когда её нос касается щеки, уха или шеи. Взволнованный пульс от её объятий. Весёлую, брызжущую внутри радость от её слов одобрения. Ярое желание защитить, уберечь, буйным пламенем вспыхнувшее во мне, когда я увидел, что она угодила в ловушку живого дома. Мирную, счастливую безмятежность засыпания рядом с ней. Ну и, чего уж тут — желание, тугой рекой лавы разливающееся по всему телу, когда она — перед тобой… обнажённая. Желание, которое ты готов сдерживать, сколько потребуется, но только потому, что она так просит… Накопив получше эти ощущения, я собираю те все вместе, словно мягко размешиваю рукой в большом тазу. А затем, мысленно приподняв этот «таз» на уровень плеч, плавно выплёскиваю содержимое на канидку широкой, но не слишком буйствующей струёй — так, чтобы лить получилось долго, а она, при желании, смогла не только вкусить весь коктейль, но и, при желании, вычленить отдельные компоненты. Лууна медленно прикрывает глаза, и даже без аурозрения можно видеть, как она подаётся навстречу этому потоку. Переключаясь же на этот альтернативный вариант зрения, вижу, как сформированные ощущения растекаются по её ауре, как одна река вливается в другую, смешивая с ней воды. Канидка гулко, протяжно выдыхает, подаваясь навстречу ещё сильнее, вплоть до соприкосновения тел. Её руки судорожно, плотно, но не до боли смыкаются за моей шеей, обвивая ту, притискивая следом всего меня к телу гончей, прижимая, приникая. — Можно задать дурацкий вопрос? — спрашиваю я через несколько минут блаженного взаимного молчания. — Нет. — Окей. Плавно минует ещё несколько минут. — А что за вопрос-то? — Лууна не раскрывает глаз. — Тебе понравилось? — Да, действительно дурацкий. Мы дружно фыркаем и снова замолкаем. — Так вот что ты ко мне чувствуешь… — наконец снова нарушает тишину канидка, обнимая меня за талию и опуская голову мне на плечо. — Нужно было раньше сказать, чтобы ты это сделал. — На самом деле это, наверно, не всё… — отвечаю я, обнимая её в ответ за плечи. — Только самое яркое… То, что первым в голову пришло. — Моя очередь задавать дурацкие вопросы. Ты будешь со мной? — Да. — Была секундная пауза. — Подбирал слово. «Конечно», «всегда», «разумеется»… — А почему остановился на «да»? — Оно самое всеобъемлющее. — Ну… да! Мы весело прыскаем, не выпуская друг друга из объятий. — Филипп… — мягко тянет Лууна, водя ухом по моей щеке. — Вон рощица. До неё пятидесяти метров не будет. Пошли, потискаемся. — Пошли, — соглашаюсь я. Бесконечно испытывать судьбу на удачу всё-таки нельзя. Точнее, нельзя думать, что результат будет всегда положительным. Я понимаю это, когда, едва шагнув за первые деревья, мы встречаем Кальцию. — А я вас ищу! — всплёскивает руками антродраконесса. — Ну, как оно? Как всё прошло? Могли зайти бы, сказать! Я же волнуюсь! — Нормально, не кипишись, — весело и клыкасто улыбается Лууна, поднимая перед собой руки. — Даже лучше, чем планировали. Всё улажено, незванки больше не будет. Можем спать спокойно. — Фух! — облегчённо вздыхает Кальция и прирасправляет крылья. Её взгляд скользит по нам, вроде бы несколько притормаживая на руках. А может, показалось… — А как оно было? Расскажите, пожалуйста! Интересно же! — драконица складывает руки перед грудью. — Рассказ довольно долгий… — потираю я лоб. — Так идите ко мне! — радостно всплескивает руками Кальция. — Вы сейчас откуда? — С работы, — пожимает плечами Лууна. — У нас это каждый день, ты не знаешь. — Значит, вы сейчас ничем не заняты? — приподнимает брови крылатая, и мне на мгновение мерещится что-то в её тоне… такое. Словно тень раздумий. — Да вроде не особо, — я тоже пожимаю плечами. — Собирались побродить туда-сюда. Развеяться. — Тогда отчего же вам не побродить ко мне? — Кальция хлопает в ладони с довольным видом. — Я вас угощу! Вы же, наверно, голодные! Лууна и я переглядываемся. — Ну, вообще не то чтобы совсем голодные, конечно… — не очень уверенно протягивает гончая. — Пожа-а-алуйста, — драконица встаёт на все четыре и выгибается умоляющей собачкой. — Ладно, только не до полуночи, — соглашаюсь я. Лууна, еле заметно вздохнув одним носом, согласно кивает, а глаза Кальции довольно блестят. Рассказ я начинаю ещё по дороге к её дому, и в Кальции я обнаруживаю на удивление внимательную слушательницу. Ни на что не отвлекается и даже время от времени спрашивает, уточняя ту или другую деталь. Должен признаться, мне это льстит, так что я не тороплюсь вываливать всё сплошным потоком. Повествование притормаживает только на кухне дома Кальции, когда она, разложив перед нами сразу десерты, отлучается за напитками. — Филипп, Лууна, как насчёт нашарского глинтвейна? — Кальция высовывается из-за дверного косяка, на несколько секунд переставая греметь посудой. — Не против! — довольно киваю я. Вино с приправами — это славно. — Валяй, — соглашается и Лууна. Принесённый напиток напоминает мне кагор с нотами кофе по-турецки — горячо, густо, ароматно, сладко. Это мне по душе, так что от добавки я и не думаю отказываться. Лууна угощением тоже не брезгует, пусть даже вино красное, и налегает на него заметно усерднее, чем на пирожные. Рассказ возобновляется, но довольно скоро на меня начинает накатывает сонливость. Впрочем, ничего удивительного — целый день на вольном воздухе, да с физической активностью, а теперь — тёплая кухня, щедрое угощение, уют тепла Лууны под боком… Я начинаю то и дело зевать, глаза понемногу слипаются. Канидка зевает не меньше. Пока я раздумываю, упрощать ли рассказ, чтобы удалось всё дорассказать, пока не утянет окончательно дремота, или же договорить уже потом, та всё решает за меня. Фразы начинают спутываться на описании того самого раннего утра, когда Мокси чинил кулер. — Вы так утомились. Поспите, — Кальция, зайдя нам за спины, мягко тянет за плечи, откидывая на спинку дивана. Не уверен, что отвечаю что-то внятно. Последнее ощущение — тёплая, тяжёлая голова Лууны на моём плече.

* * *

Пробуждение оказывается… не таким комфортным, как засыпание. Неторопливо вынырнув из сна и проморгавшись, я обнаруживаю себя прочно связанным по рукам и ногам, причём руки ещё и заведены за спину. Вдобавок я уже не на диване, да и вообще не на кухне — в спальне Кальции. А я лежу на её двуспалке. Обувь с меня снята, под голову заботливо подложена подушка. Вообще, вполне комфортно… если не считать плотно стянутых пут на щиколотках, коленях, запястьях да локтях! Едва я осматриваюсь, как понимаю, что проблемы только начинаются. Настроение рушится вниз, а по спине начинает ползти неприятный морозец… ну ладно, пока холодок. Слева от меня на стуле Лууна. Она тоже накрепко привязана за руки и за ноги, но пока не проснулась. Вся одежда канидки валяется в углу, так что адская гончая сейчас совершенно обнажённая. А справа… справа Кальция. Единственная, кто никак не изменился. Даже выражение лица всё ещё довольным осталось… торжествующе-довольным. — Добрый вечер, Филипп! — пушистая антродраконица, усмехаясь, описывает в воздухе круг тонкой дымящейся сигариллой. — Как спалось? — Спалось отлично. А вот проснулось не очень, — отвечаю я, не показывая борьбы с испугом. — Понимаю. Но на то и был расчёт, ты уж извини… — она с сомнением смотрит на сигариллу, а потом, вместо того, чтобы сделать затяжку, выдохом из носа на ту создаёт тонкую, длинную струйку дыма, даже в завитках которой мне чудится раздражение. — Почему я здесь? — спрашиваю я. — Ты… всё-таки решила отомстить? — Пф! — Кальция закатывает глаза и воздевает руки. — «Всё-таки» звучит особенно славно. А ты на что рассчитывал? — Это… была моя работа, — произношу я, чувствуя, как леденеет в позвоночнике. — Лууна ни в чём не виновата. Она просто стояла рядом. Отпусти её. — Просто стояла рядом? — ядовито спрашивает антродраконесса. — А трахался ты сам с собой, пока она смотрела? — Трахался? Мы смотрим друг на друга недоумевающе. Точнее, Кальция сначала раздражённо, но потом это выражение тоже плавно перетекает в недоумевание. — Так. Давай сначала, — она резко машет сигариллой. — За что я мщу? — За твою мать, конечно. Кальция недоумённо моргает несколько раз, прежде чем разразиться хохотом, хлопая левой рукой по столу, у которого стоит: — Вот уж нет! С чего ты это взял? — Для чего тогда ты меня притащила сюда и связала? — Потому же, почему я вас вообще сюда перетащила, — разводит она перепончатыми крыльями. — Кухня совсем не так удобна. — Для чего? — мрачно спрашиваю я. — Для выяснения… обстоятельств, — Кальция недовольно складывает руки на груди. — Обстоятельств чего? Злобно оскалившись, она резко тычет сигариллой в сторону Лууны. — Что не так? — непонимающе спрашиваю я. — Если ты не жертвоприношение собралась устраивать, то почему мы здесь? С протяжным вздохом Кальция закатывает глаза. — Если бы я собралась вас жертвоприносить, ты бы проснулся не в моей постели, а в ритуальной гостиной. — Окей, это, конечно, радует… но почему тогда мы здесь? — Ты издеваешься? — снова оскалилась Кальция. — Или снотворного оказался всё-таки передоз? — Снотворного? — Повезло, что я умею вкусно готовить глинтвейн, — довольно ухмыляется она. — Так вот оно что… Теперь понятно, — я снова перевожу взгляд на Лууну. — Так, тогда в чём ты нас обвиняешь? И почему я в одежде и на постели, а Лууна раздетая и на стуле? — А ты бы желал вместе? — насмешливо скалится Кальция. — Понимаю, она симпатичная. Местами. Но стану я класть вас вдвоём в мою кровать, как же! Я начинаю понимать. — Так. Ты подозреваешь, что мы… того? — Подозреваю?! — драконица лупит с размаху хвостом по ножке кровати. — Подозреваю?! — Мммм… Каль, не вопи так, — вяло протягивает просыпающаяся Лууна. — Я… что? Она сначала недоумённо, а потом всё резче дёргается на стуле. Но путы держат её прочно. — Ага, вот и наша коварная соблазнительница очнулась! — Кальция резким тычком тушит сигариллу в пепельнице и подходит к пленнице. — Ну что, псина — с пробуждением! — Не трогай её, — рычу я. Издевательски ухмыльнувшись мне в ответ, Кальция с размаху хлещет Лууну по щеке. Гончая первые мгновения молчит, а затем шипит сквозь стиснутые зубы, с такой яростью смотря на драконицу, что та отступает на пару шагов: — В следующий раз пальцы откушу! Филипп! — взгляд Лууны коротко мечется ко мне. — Как ты? — Да уж лучше, чем ты! Лууна, в кофе была снотворка. — Ясне понятно… — помолчав секунду, мрачно откликается она. — Ясно-понятно, — насмешливо скалится Кальция. — Вот неучёная, даже такого простого выражения не знаешь! — А ты не так начитана, как хочешь казаться, — брезгливо косится на неё гончая. — Просто пророчица такая была в «Драконьей саге», в её честь переделали. Типа, Ясне всё понятно. Лууна читала эту серию книг?! Так, не забыть расспросить… потом. — Вечно вы всё переделаете, — морщится харадолка. — В том числе и доверие! Ты как посмела с ним трахаться за моей спиной, сучка блохастая?! — От тебя блохи перепрыгнули, вагина! — злобно оскаливается в ответ Лууна. — И мы не трахались! Шагнув к ней, Кальция примеривается для второго удара, но Лууна угрожающе рычит. Видимо, памятуя об угрозе, антродраконесса преобразует замах в брезгливое отмахивание: — А ну не сметь лгать мне, демоница! Не трахались?! Да ты его увести у меня задумала! Ты всерьёз решила, что я кольца эти не замечу?! Не замечу, что они одинаковые?! А ну признавайся, тварь — что это за место, в котором вас обвенчать решили? Что за погань? Впрочем… там, где вы были, везде погань. — Кальция, — решаю я вступить в спор. — Это не то, что ты подумала, жизнью клянусь. Кольца вовсе не супружеские. Та оборачивается ко мне, её лицо проникается смесью недоверия и какой-то детской обиды: — Помолвочные? — Нет, — я от души мотаю головой, насколько получается в таком положении. — Они вообще не имеют никакого отношения к браку. Это просто маленькие парные артефакты, на случай повторения неприятностей с незваными гостями. — Ты лжёшь! — всхлипывающе отворачивается Кальция. — Я не верю тебе. — Кальция, клянусь жизнью, душой, чем пожелаешь: это не те кольца, на которые ты подумала! Я сам поначалу думал так же, пока Лууна не объяснила! Они действительно парные, это так, но никакого отношения к тем самым, венчальным, не имеют! — Почему тогда не снимаются?! — драконица, зло размазав пару слезинок, резко оборачивается ко мне. — А ты снять пыталась, мразь? — гончая напрягает все мышцы в отчаянном рывке. Путы жалобно скрипят, но выдерживают. — Первым делом! — скалится в ответ Кальция. — Но ничего не получилось ни с тобой, ни с ним. — Обломчик, — гордо усмехается Лууна, выпрямляясь, — пососи мой кончик. Кальция разминает пальцы, явно желая ударить её по лицу уже когтями, а не ладонью — но явно снова сдерживается. Видимо, считает слишком опасным состязаться с быстроте с клыками гончей, когда та уже наготове. — Сделаю и это, и ещё много чего! Вот только вам это не понравится… — Кальция! Не трогай её! — я неуклюже пытаюсь приподняться на постели. — Она ни в чём не виновата! Замерев на несколько мгновений, Кальция поворачивается ко мне, её потряхивает от злости: — Я следила за вами нынче весь день! Весь день! Я видела, как вы держались вместе! Видела, как ты держал её за руки! Даже если эти кольца действительно не венчальные, не пытайся убедить меня в том, что ничего к ней не испытываешь! — Ну… — я запинаюсь, но Кальции этого оказывается довольно. — Так я и думала, — произносит она неожиданно без злости, но с грустью. — Эх, ты… она прошагивает по комнате туда-сюда, покачивая головой с недоуменным видом. — Филипп, почему она, а не я? Чем она так завлекательна оказалась? Почему ты решил, что трахнуть эту сучку — отличная идея? Или… всё дело в том, что я тебе не давала, да? Ох, права была мама — всем вам, парням, только одного и нужно… — Кальция, — мягко, убеждающе произношу я. — Опять же, клянусь тебе чем пожелаешь, а если даже этому не веришь — спроси любого менталиста, который сильнее меня: у Лууны и меня не было секса. Ни разу. Мы не трахались. Ни вагинально, ни анально, ни орально. Я не изменял тебе. — Ну да, так вот я пойду к тому же полковнику — посмотрите, с кем мой парень трахался, — косо усмехается Кальция. — Но, несмотря ни на что, я желаю тебе верить… Значит, не трахались? — Клянусь чем пожелаешь — нет! — искренне киваю я. Раздумчиво описав по комнате полукруг, Кальция оказывается за стулом Лууны и вдруг резко вцепляется ей в длинную гриву, оттягивая за неё голову гончей, запрокидывая, обнажая беззащитную шею. — Смотри мне в глаза! — рычит Кальция, нависая над канидкой и угрожающе упирая когти в её горло. — Ты с ним трахалась? — Нет, путана, — голос Лууны удивительно спокоен. — Он говорит совершенную правду. Я не давала ему ни в какую дырку. Ни промеж лап, ни под хвостом. И не отсасывала тоже. Руки Кальции пугающе подрагивают, но в конце концов она всё же со злобным взрыкиванием рывком выпускает Лууну, начиная снова прогуливаться по комнате, сложив руки под грудью и барабаня себя пальцами по предплечьям. — Даже если так… Всё же я видела, как вы держались за руки. Он тебе нравится, стерва! — Это преступление? — насмешливо скалится ей в спину Лууна. — Ага! — Кальция торжествующе разворачивается, обвиняюще тыча в неё пальцем. — Призналась! — В чём? — приподнимает брови Лууна. — Взять Филиппа за руки уже нельзя? — Он мой парень! Нельзя! — антродраконесса царапает когтями пол. — Угу, парень… — скучающе протягивает гончая, смотря куда-то в угол. — А ты ему девушка? — Имеешь сомнения? — Кальция угрожающе подбоченивается. — Да уж как-то сами собой возникают. А что ты делаешь для него, «девушка»? Пока что от тебя ему одни неприятности были. Твоя матушка его едва не грохнула. — По ресторанам водила, по театрам, в гости приглашала, книжки обсуждала! — вываливает Кальция длинный список. — Между прочим, спасла его я! Кгм... Ресторан был один, да и в том платил за себя я. Оно, конечно, нормально, но странно после этого слышать "по ресторанам водила". А в более-менее нормальный театр вообще меня именно Лууна завела, а не ты. Даже жаль, что вслух это уточнение сейчас неразумно высказывать. — А могла не доводить до конфликта вообще, рассказав всё заранее. — словно подслушав мои мысли, продолжает планомерно давить канидка. — Ладно, один случайный раз, а кроме? Когда Филипп ломал планы директоров высосать все соки отсюда — кто рядом был? Я. А ты где была? Отсиживалась под юбкой у матушки. Зато на следующий день живо вылезла — скажи, мол, что без меня бы ничего не вышло. Скажешь, не было? Да ты это при всех сделала! Лууна заметно оживляется, её голос начинает звучать громче. — А потом что? Кто уже намеренно упокаивал Азымайна и его мать? Я, а не ты! Кто ему спину в Аду прикрывал? Кто вместе с ним дрался? Кто защищал? Я, да не ты! Всегда, всегда, как только начинало пахнуть жареным — если у тебя была возможность, ты сматывалась! — Я же не боец! — взвизгивает Кальция, неловко взмахивая когтями в воздухе. — Не женское это дело — драться! — А какое женское? — продолжает напирать Лууна. — Сидеть у парня на шее? Требовать, чтобы он тебя от всего защищал? Что ж, Филипп тебя защищает, спору нет. Не раз уже защищал. А ты ему что делаешь? Ежели ты за классику, так должна его кормить, обстирывать, вообще домашний уют разный обеспечивать. Ты Филиппу вообще для чего нужна, а? Не думала об этом? Кальция ощутимо всхлипывает, и я даже отсюда, с невыгодного ракурса, вижу, как по её скулам начинают течь слёзы. Она медленно оборачивается ко мне. — Филипп… Ну да, я, конечно, не идеал. Но… но ты же меня любишь? Правда? — Кальция, когда я собирался тебя бросать? — мягко спрашиваю я. — Когда выказывал даже маленький признак ненависти к тебе? Когда я тебе в помощи отказывал? — Да… да, ты прав. Конечно, — серошёрстная антродраконица с глубоким вздохом расслабляется, опуская руки и закрывая глаза. Я жду несколько секунд, вопросительно переглядываясь с канидкой. Та лишь молча пожимает плечами. — Отпусти нас, — мягко прошу я. — Ты же видишь, это всё просто ошибка. Я не изменял тебе, у Лууны и меня не было секса. Секунды слагаются в минуту… затем другую… Кальция продолжает стоять, зажмурившись, будто и не слышала меня. — Кальция? — зову я, снова переглянувшись с гончей. — Отпусти нас, пожалуйста. — Отпущу, если сейчас поклянёшься, что между вами ничего нет, — ровно произносит Кальция, не открывая глаза. — Что вы просто друзья. Что у тебя нет к ней чувств, помимо дружбы. Я протяжно вздыхаю, всем тоном подчёркивая смехотворность этой просьбы: — Кальция, мы каждый день вместе на охоте. Долгое время. В лесу, где нас никто не видит. Если бы тебе было, чего опасаться — это давно бы уже случилось. Что могло помешать мне и Лууне трахаться там раз за разом? А, ещё раз клянусь, ничего такого в помине не было. Никакого секса, ни разу. — Я верю, что не было, — отвечает Кальция, продолжая жмуриться. — Но мне мало этого. Я желаю, чтобы ты и впредь её не трахал. Мне нужно быть уверенной, что она тебя от меня не уведёт. Я не хочу тебя лишаться. — Кальция, клянусь: у меня не было, да и нет намерений бросать тебя. — Правда-правда? — драконесса начинает расслабляться. — Правда-правда, — подтверждаю я. Помолчав немного, Кальция, наконец, размыкает веки и разворачивается к Лууне: — Поклянись, что у тебя нет видов на Филиппа. — Каких? — коротко усмехается гончая, глядя на драконицу с таким вызовом, что мне становится не по себе. — Поклянись, что ты не имеешь желания увести его у меня! — То есть ты поверишь клятве демоницы, вдобавок той, которая дана под угрозой? — откровенно ехидно уточняет адская гончая. Кальция смотрит на неё, кажется, даже с некоторым замешательством, но потом снова мотает головой: — Дай слово, что не будешь его соблазнять, уводить или каким другим способом пытаться пролезть в его девушки. И тогда я тебя отпущу. — А потом выяснится, что это значит «не прикасайся и не разговаривай с ним»? — склоняет голову набок канидка. — Я, может, считаю, что одно действие называется так, а ты — совсем по-иному. Кальция нервно стискивает зубы и отводит уши назад: — Клянись, сучка, что ты его не любишь! Клянись! Лууна смотрит на неё с такой ухмылкой, будто привязана в беспомощном виде ко стулу вовсе не она: — Что ж, я поклянусь, — она оборачивается ко мне и явно игнорирует всё выражение моего лица, которым я пытаюсь дать ей понять, что нужно делать. — Филипп! Я немало говна думала о тебе. И что ты просто трахаль. И что бабник. И что ветреный. Но мне, в отличии от Кальции, насрать. И в чём я готова поклясться перед кем угодно, в чём клянусь сейчас — я желаю, чтобы ты был моим парнем, потому что ты мне по уши нравишься! — Ах ты ж… путана мразотная недоношенная, — голос Кальции судорожно ломается, и она с размаху заносит руку над головой гордо смотрящей на неё гончей. — НЕ ТРОГАЙ ЕЁ! — ору я, плюнув на конспирацию. — Она ни в чём не виновата! Меня, меня, коли желаешь, бей! А её не трогай! Кальция замирает в позе незавершённого движения, а потом медленно поворачивается ко мне. — Ты же его знаешь, — не дав ей довершить его тоже, снова размыкает губы Лууна. — Всё на себя возьмёт, лишь бы девушку отмазать. Его-то тебе бить не за что. Желаешь душу отвести? Ну так давай — вот она я. Бей, эка невидаль. Можно подумать, мне никогда морду не чистили. Страх, гораздо более серьёзный, чем за себя, прокрадывается в мои жилы. — Кальция, она же просто приписывает мне то, чем обладает сама, разве ты не видишь? Она тебе слова любви не говорила, тебя не целовала. Я её не трахал. Тебе не за что ей мстить. Мало ли, что я ей нравлюсь? Это потому, что я такой соблазнительный. Мало ли ещё кто может на меня соблазниться? Меня накажи, что я ей голову вскружил. — Сучка не захочет, кобель не вскочит, — яростно скалясь, вскидывает голову Лууна. — Можно подумать, мне так легко голову вскружить! Вагину, может, и легко, а голову — нет! Да я ему когда-то предлагала! Он сам не пожелал! Потому что тебя пожалел! Меня бей! — ЗАТКНИТЕСЬ ОБА!!! — зажав уши, оглушительно визжит Кальция. — Заткнитесь, сучка с кобелем! Очень верные названия! Верные, мля! Друг другу вы верные! Меня пожалел, да? А сейчас тоже жалеешь? Да ты представляешь, морда оборотная, каково мне видеть, что ты её защищаешь так, что всё на себя забрать готов? Соображаешь, что это значит? Да то, что она тебе люба! Люба, тварь ты трахучая, кобель гулявый! Иначе бы ни за что так не сделал! — Ну, вообще-то долг каждого парня — защитить девушку в опасном положении, — всё же пытаюсь я снова успокоить её. — Будь ты привязана, я бы тебя тоже защищал. Бить не позволил бы. — Да? — опасно сощуривается Кальция. — Что, любую девушку бы так защищал? — Ну… — серьёзно раздумываю я. — Короче, — жёстко говорит харадолка, подходя к столу и беря нож для вскрывания конвертов. — Сейчас я одному из вас отрежу… ну, скажем, ухо. В качестве компенсации. А потом отпущу вас. На волю. Кто первый из вас согласится, тому и отрежу. Ну? Я молча переглядываюсь с канидкой. В её глазах чётко видна та же смесь страхов, что сейчас терзают меня — но, кажется, самый сильный из которых, несмотря ни на что… — Мне режь! — выкрикиваю я, поворачиваясь к Кальции, и от всей души надеюсь, что мне всё же удалось сделать это долей секунды раньше, чем Лууна выкрикнула те же самые слова. — Обоим и отрежу! — лицо антродраконессы искажается так, будто ухо режут ей самой. Размахнувшись, она со всей силы бросает нож в стену — тот, отскочив, жалобно звенит на полу. А сама Кальция, спрятав лицо в крылья, начинает рыдать навзрыд. Блин. Огромный такой, масленичный блин. Вот вроде как заманила, опоила, пленила, теперь угрожает… а всё же мне её жалко. — Кальция… — начинаю я и приостанавливаюсь. Что сказать? «Не плачь»? Ну да, прислушается она сейчас, как же. Такое только малым детям говорят. Что бы сказать… А. Кажется, знаю. — Мы можем всё обсудить. Всё не так ужасно, как тебе кажется. Перед нами просто определённая проблема, возникшая из-за недопонимания. Она вполне решаема, поверь мне. — Решаема, говоришь? — несколько гнусаво из-за слёз откликается антродраконица, прежде чем несколько раз шмыгнуть и прокашляться, приводя в порядок голос. — Как же она решаема, если эта псина так тебе дорога? — Кальция, ну подумай сама: а разве ты можешь представить, чтобы я, даже в самом начале знакомства, ответил бы на твоё предложение «Да режь её, сколько желаешь, меня только не трогай!»? Можешь? — М-м… Ну… — она довольно неохотно раздумывает. — Наверно, нет. — Верно. Потому что я бы не сказал такое, и если бы вы ролями поменялись. Кальция резко срывается с места и нависает надо мной, упираясь руками в кровать по обе стороны от моих плеч. Пышная грива антродраконессы валится с её головы и шеи вниз, создавая нечто вроде гигантской вуали, замыкающей пространство вокруг лиц. — Ну почему она? — страстно, жарко шепчет харадолка. — Почему она? Ну взгляни на неё. Она от меня во всём отстаёт. У меня сиськи вон какие, а у неё? Вон какая у меня талия, какие бёдра, какая грива. Какой рост, в конце концов! Я же напрочь красавица по сравнению с ней. Почему она? — Ну, для начала, может, потому, — доносится из-за её спины ехидный голос Лууны, — что ты всё равно не даёшь этим богатством воспользоваться? Кальция замирает. Её лицо ожесточается, она выпрямляется, оборачиваясь к гончей. Несколько мгновений она медлит, прежде чем снова посмотреть на меня. — Ты хочешь её? — коротко спрашивает харадолка. Несколько секунд я медлю, прежде чем коротко признаться: — Да. — Почему тогда ни разу не трахнул? — Переговорив, мы решили, что это будет нечестно по отношению к тебе. — Нечестно, — горько усмехается Кальция. — А смотреть на другую за моей спиной — честно? — За посмотр, как говорится, денег не берут, — впервые за этот вечер у меня прорывается язвительность. — Я уже несколько раз сказал: мы не занимались с ней сексом. Ни разу. — Несильно от того легче, зная, что ты вздыхаешь по другой, — тускло откликается антродраконесса. — Да и секс… мне он всё равно от тебя не нужен, чтобы это было ценно. — А что, шлюха? — неожиданно спрашивает Лууна. — Содержания ты от него не просишь. Драгоценностей, шуб, ресторанов вроде не ожидаешь. Недвижимость у тебя самой намного лучше, чем у него. Секс тебе не нужен. На кой пенис он вообще тебе сдался? — Вот сразу видно адскую гончую, — брезгливо морщится Кальция. — Мне он сам нужен! Неужто не ясно? Знать, что он при мне, рядом, заботится, защищает, что он такой весь из себя… рыцарь! — А, ну, коли рыцарь, так ты должна бы читать рыцарские романы, — ухмыляется канидка. — Разве ты не наслышана про культ куртуазности, про Прекрасную Даму? Наверняка же знаешь в этом случае, что рыцарь такую даму любил честь по чести… сугубо платонически. Шарф, скажем, её носил на копье. Да время от времени стихи писал. Филипп, смело можно сказать, в пересчёте на наше время это исправно делает. Тогда какие проблемы? — Рыцари по борделям не ходят! Как же я сейчас желаю расквасить всю твою пёсью морду, — с чувством вздыхает Кальция. — Одно только останавливает: боюсь, что Филипп меня возненавидит. — Насилие не всегда является лучшим выходом, — мягко замечаю я. — Иногда переговоры дают лучший результат. Кальция громко фыркает, уставляясь на Лууну. Та отвечает ей не менее пристальным взглядом. — Ты ему действительно предлагала? — спустя некоторое время спрашивает Кальция. — Да, — спокойно отвечает канидка. — В тот самый день, когда эта история с рейтингом случилась. — Почему он тебе отказал в тот раз? — Потому что счёл, что по отношению к тебе это будет невежливо. — А потом предлагала? — Нет. — Потом я предлагал, — неожиданно для себя самого признаюсь я. — Молчи, дурень! — вскрикивает Лууна. — Ой, да кто бы говорил, — морщусь я. — Что тебе мешало согласиться пообещать? Сейчас бы уже вольна была... — То, что я не желаю прятаться, целуясь с тобой по кустам! Ты заслуживаешь большего! — Молчите! — Кальция резко клацает пастью. — Значит, ты ей предлагал? — Да. — Почему она тогда отказала?.. — По всё тому же… — Лууна открывает глаза. — Он меня пожелал ещё при нашей первой встрече. Я это почуяла. Уже потом я поняла, что сама не против. Но раз за разом то его, то меня, то нас вместе останавливала ты. Мы не желали секса за твоей спиной. — Дался тебе этот секс… — горько бормочет себе под нос Кальция. Она снова начинает бродить по комнате туда-сюда. — Не знаю даже… да ничего не знаю! Проклятье… Ты моя подруга. Он мой парень. Но вы за моей спиной, оказывается, уже давно засматриваетесь друг на друга. Вы изменщики! Чистую любовь вы предали, даже не трахаясь! — А ты бы не засматривалась, поменяйся мы местами? — резко спрашивает Лууна, подаваясь вперёд, насколько позволяют верёвки. Кальция замирает, запнувшись на ровном месте: — Ну… блин. Наверно, нет. Зачем мне чужое счастье… — Позволь предложить тебе… — начинаю я. — Молчи! — неожиданно яростно разворачивается ко мне харадолка. — Молчи! Иначе уговоришь, я тебя знаю! Или ты замолкаешь, или я тебе сейчас рот завязываю! — Ну, помолчим мы, а что дальше? — серьёзно спрашивает Лууна. — На мокруху ты не способна, если даже избить не решаешься. В подвал ты нас не спрячешь — искать начнут, найдут быстро. — Ты думаешь, что так просто отделаешься? — огрызается Кальция. — Что я вот так вот на всё это пошла, только чтобы вас отругать как следует? Ну уж нет! Вы мне ответите за то, что за моей спиной плели. Никак только пока не придумаю, как лучше… — Ты же понимаешь, что любые следы тебя выдадут? — коротко спрашиваю я. — Даже если ты сумеешь физически те не оставить. Никуда не денется память, её ты не сотрёшь. Даже если бы такое могла — не сотрёшь, иначе в чём смысл наказания, которое забудется? — В том весь и смысл, — Кальция в раздумии постукивает пальцами по щеке. — Не в наказании, а в справедливости. Я бы с удовольствием вытянула её кнутом перед тобой… или тебя придушила бы перед ней, не до смерти, конечно… Но твоя ненависть мне не нужна, отвечать перед учителями потом тоже. Вот как бы так вам отомстить, чтобы на всю жизнь запомнили, но чтобы мне затем самой отвечать не пришлось? Она погружается в глубокие раздумья, то барабаня пальцами переносицу, то начиная по очереди загибать те, что-то беззвучно шепча. Мы молчим, коротко переглядываясь. Нарушать тишину вдруг стало как-то… пугающе. Через несколько минут лицо Кальции начинает озарять радость — сначала неуверенно, а потом всё сильнее, вплоть до сияющей улыбки. — Наш-ш-шла… — протягивает она, подрагивая от волнения. — Нашла! Только нужно… Сейчас… Она вновь описывает полукруг, подбираясь к Лууне сзади с таким предвкушающим видом, что сразу ясно — замысел тот ещё. Канидка явно понимает это уже по моему взгляду, даже не оборачиваясь, и напрягается, стискивая зубы. Кальция, нагнувшись, просовывает руки между прутьями спинки стула и… резко впивается пальцами в бока Лууны, начиная перебирать рёбра предельно знакомыми движениями. Канидка резко дёргается — сначала от неожиданности, но почти сразу начинает корчиться уже от щекотки. Я вижу, как она отчаянно стискивает челюсти и судорожно барабанит лапами по ковру, пытаясь удержать смех в себе, но антродраконесса щекочет явно слишком умело… — Пффф… ахахахаха! — не больше чем через четверть минуты вырывается у Лууны, отчаянно мотающей головой. — Перехехеста-а-ахахань! — Отлично! — подытоживает Кальция, распрямляясь с предельно довольным видом. — Ты боишься щекотки! И очень даже боишься. Чудесно! Это то, что мне нужно. — Ты в детство, проститутка, впала? — тяжеловато выдыхает канидка, переводя дыхание. — Это, шлюха, твоё соразмерное наказание? Довольно разминая пальцы, Кальция огибает стул так, чтобы выйти в её поле зрения: — Ты очень боишься щекотки. Не думай, что можешь это спрятать — разница между тем, кто просто щекотлив, и тем, кого это пробирает по-настоящему, понятна сразу же, как только начинаешь щекотать. — Меня упарывает, что первой ты проверила именно эту фобию, — пожимает плечами Лууна. — Да и ты думаешь, меня никогда раньше не щекотали? Перенесу. — Так, как я придумала — точно не щекотали, — предвкушающе улыбается Кальция. — Итак… Размяв уже руки, она возвращается ко мне и стаскивает меня с постели, отволакивая на кресло сбоку. А затем, подойдя к столу, берёт с него пистолет Лууны — как мне теперь видно, на столе сложены все наши предметы. — Итак, псина, — Кальция снова оказывается за спинкой стула канидки, — сейчас я разрежу верёвки. А ты, не делая глупостей, послушно перейдёшь на кровать и дашь мне тебя там снова привязать. Поняла? — А что же мне помешает сделать глупость? — сощуривается Лууна, напрягая мышцы. — А вот что, — в тон ей отвечает Кальция, поднимая пистолет и направляя его на меня так, чтобы гончая могла это видеть. — Да ты даже ухо отрезать не смогла, — шипит канидка, — и предлагаешь в это поверить! Тебя саму казнят, даже если просто ранишь его! — А вдруг у меня имеются тайные способы побега? Вдруг он не так уж дорог мне после того, как признался, что предлагал тебе секс… Рискнёшь проверить, Лууна? Гончая зажмуривается и коротко вздыхает. Её плечи уныло обвисают: — Конечно, нет. — Так я и думала, — Кальция начинает возиться, распарывая верёвки. Используя только одну руку, сделать это не так-то просто, но вторая не отводит от меня пистолет. Как ни смешно, но всего обидней то, что режет она сейчас верёвки моим же ножом… — Всё, — выпрямляется антродраконесса, предусмотрительно отступая на пару шагов. — На кровать. Руки-ноги — по углам. Лууна с ничего не выражающим лицом подходит к двуспалке и ложится на ней в указанную позу. Кальция, извлёкши откуда-то новую порцию верёвок — откуда у неё вообще столько? — начинает всё так же, действуя в одну руку, затягивать путы снова. Это отнимает у неё ещё больше времени — притом сильно больше. Но всё-таки в итоге она, осмотрев результат, остаётся довольна. — Адская гончая растянута крестом — оцени иронию ситуации, — ухмыляется Кальция гордо вскинувшей нос пленнице, прежде чем вернуться ко мне. — А теперь твоя очередь. — Даже не думай, что я буду это делать! — Не-а, ты совсем для другого нужен, — харадолка начинает распарывать уже мои путы. — О, вообще идеально: она же только что спрашивала, зачем ты мне нужен… Вот для этого! Я начинаю собирать энергию, еле заметными движениями пальцев за спиной формируя щупальце телекинеза. — Э, нет, — Кальция, возясь с моими ногами, немедленно направляет пистолет на Лууну. — Даже не думай. Со злым, мрачным вздохом я позволяю незавершённому щупальцу рассеяться в воздухе. — А теперь раздевайся, — закончив, Кальция выпрямляется и отходит в сторону. — Полностью. Да без резких движений! — Может, тебе ещё и полноценный стриптиз устроить? — зло огрызаюсь я, начиная расстёгивать рубашку. — А ты умеешь? — заинтересованно шевелит ушами Кальция. — Не откажусь. — Устроил бы, если бы ты не держала Лууну на прицеле. — Ну извини, — антродраконесса пытается развести руками, не отводя пистолета от цели. — Я слишком высокого мнения о тебе, чтобы так рисковать. Повезло ещё, что ты сейчас человек — иначе вообще не представляю, как рискнула бы развязать тебя, чтобы не получить ядовитым шипом. Мрачно закончив раздевание сброшенными на прочую одежду трусами, я тоже выпрямляюсь, впервые испытывая желание прикрыться от взгляда харадолки: — Что теперь? — А теперь — на кровать и ложись на эту столь любимую тобой псину. Давай, давай! Ты же этого желал, не так ли? — Я не буду её насиловать! — рычу я, стискивая кулаки. На краю сознания появляется мысль — смогу ли я дать огненный выдох прежде, чем она выстрелит? — А кто же сказал, что насиловать, — загадочно-предвкушающе ухмыляется Кальция. — Я сказала «ложись на неё», а не «трахни её». — А кто говорил, что нас с ней в эту кровать не положит? — Передумала, — легко пожимает плечами драконесса. — Но вообще ты прав, конечно — забавно получилось. Давай, давай, иди! Или я тебя сама оттащу. Я сильнее тебя, пока ты человек. Медленными шагами я приближаюсь к постели, стараясь на смотреть на Лууну. Моё лицо, судя по жару, в краске от стыда. — Прости!.. — вырывается у меня, когда я встаю на четвереньки над ней. — Не за что прощать, — на удивление спокойно, даже мягко отвечает канидка, — маньяк тут не ты. — Прости, — снова повторяю я, с тяжёлым вздохом распластываясь на гончей. — Отлично, так и лежи, — Кальция приближается к нам и начинает привязывать к кровати меня. За окном уже начинает темнеть, как я отмечаю мимолётным взглядом туда, когда крылатая, закончив труды, облегчённо вздыхает. — Никогда раньше не думала, что вязать в одну руку так тяжело. Передохну, пожалуй. Да, между прочим, — она откидывает пистолет в сторону, — он не заряжен. — Что?! — с яростью рычит Лууна, резко дёргаясь подо мной. Её ладони стискиваются в кулаки. — Ах ты же… — Стрелять я всё равно не умею, — разводит руками Кальция. — Да и не стала бы ни за что в тебя стрелять, Филипп, даже если бы умела. Я не питаю иллюзий, что крутая в бою. Поэтому первым делом я пистолет разрядила, ещё пока вы без сознания лежали. — Да, видно, ты крута только в отравлениях да привязываниях, — зло выплёвывает Лууна. — А ещё в щекотке, — ноздри Кальции подрагивают от беззвучного смешка. — Уж чему меня моя матушка научила, в том я и крута. — Что? — невольно удивляюсь я. — Никогда не слышал, чтобы Таната интересовалась щекоткой. — Ты просто не успел с ней как следует познакомиться. Пожалуй, на твоё счастье, — грустно хмыкает Кальция. — Щекотать она умела очень даже здорово. А я часто была её тренажёром. — Ну и матушка… — протягивает Лууна, покачивая головой. — У меня она, по крайней мере, имелась, — жёстко припечатывает в ответ Кальция. — Далеко не всё, чему она меня учила, оказалось бесполезным, не находишь? — Пользы в твоих манипуляциях я всё ещё не вижу, — Лууна натягивает верёвки, словно проверяя те. — Что ты собралась делать, придурошная? — О-о-о, сейчас объясню! — харадолка шагает куда-то за поле моего зрения и там чем-то довольно долго звенит, прежде чем возвращается и, жадно глядя на нас, неторопливо вытягивает небольшой бокальчик с какой-то жидкостью, держа в другой руке графин. — Сейча-а-ас объя-я-ясню, — нараспев протягивает она, прежде чем хихикнуть и поставить всё на стол, довольно разминая ладони. — Щекотка, щекотка, щекотка. Чудесный инструмент, на самом-то деле. Вы даже не представляете, сколько всего с её помощью можно сделать. Но главная её прелесть — то, что она не оставляет следов. Вас ждёт незабываемая ночь смеха… Всем телом я чувствую, как подо мной вздрагивает Лууна. — …А самый смак в том, что жаловаться на меня будет бесполезно! — торжествующе подытоживает Кальция. — Побои не снимут! — С веревочных петель, шмара, снимут, — Лууна, кажется, не брызжет слюной от злости только потому, что не прекращает поражаться такой тупости со стороны конкурентки за моё сердце. — Воспоминания об этой ночи тоже сотрёшь? — резко спрашиваю я. Но драконесса в ответ только громко хохочет. — Мой милый Филипп, а разве ты решишься открыть эти воспоминания хоть одному менталисту? Ты посмотри, как вы сейчас выглядите. Я краснею и закусываю губу. А ведь она права. Невозможно даже на секунду представить, что я решаюсь показывать эту сценку… да тому же полковнику. — Ну-с, приступим, во славу Сатаны, — хихикает Кальция, демонстративно-неторопливыми, плавными шагами приближаясь к нам, покачивая бёдрами. — Накажем развратников так, чтобы всю жизнь помнили! Тело Лууны замирает, напрягаясь, и я резко опускаю голову, прижимаясь виском к её виску. — Прости, — шепчу я в нежность пушистого уха. — Прости, если можешь. — Я не виню тебя-а-ха-ха-ха-ха-а-а-а! Канидка выгибается подо мной, начиная судорожно дёргаться из стороны в сторону, едва пальцы нависшей над нами Кальции касаются её боков. — Вот та-а-ак-то, — довольно тянет драконесса, усердно перебирая рёбра гончей. — Итак, эти пушистые бочка у нас щекотливы… А где ты боишься щекотки больше всего, Лууна? — Не-хе-хе ска-а-ахахажууу! — канидка мотает головой в разные стороны, безуспешно давя рвущийся на волю смех. — Ну, не говори, — легко соглашается харадолка. — Сама всё выясню… Знаешь, в чём прелесть такого способа допроса? Жертва вынуждена сама выдавать её слабые местечки. К сожалению, твой животик мне малодоступен… но как насчёт такой классики, как подмышки? — Нет! — Раньше нужно было думать! — оскаливается Кальция, с наслаждением запуская в открытые, растянутые подмышки Лууны все десять пальцев. — Когда на моего парня засматривалась! — У-хохо-а-хаха-а-а-а!!! — канидка дёргается ещё более беспорядочно, чем раньше. Её тело пытается метаться в стороны, но снизу кровать, слева одна рука щекотальщицы, справа другая, а сверху — я… Деваться от пронизывающей щекотки Лууне некуда. Но, что острей всего — я начинаю возбуждаться… Сам факт того, что я, обнажённый, лежу на девушке, которая мне по сердцу, и которая тоже обнажена — в обычных условиях даже этого уже оказалось бы довольно. Да, конечно, обстановка плена и принуждения не сильно располагает. Но сейчас, когда я всем телом чувствую, как Лууна хохочет, ёрзает и трётся о меня, причём трётся тоже всем телом… мой фаллос начинает неумолимо расти. — А пяточки? — Кальция, вскочив, резко перебирается к изножью кровати. — Как же можно пропустить эти чудесные пяточки? Щики-щики-щики, Луняша! Ой, как они вертятся! — Не-е-е-хехехихихахаее-ее-т! — тренированные мышцы рук канидки судорожно напрягаются, когда она стискивает кулаки. — Сто-хо-хо-о-ооооп! Теперь она усердней, чем раньше, двигает тазом, что приводит к окончательной капитуляции моего фаллоса. Тот вырос до предела, усердно потираемый каждым движением её паха. Кальция приостанавливается, давая передышку, но ненадолго. Я чувствую, как она перебирается через изножье кровати и начинает медленно ползти на четвереньках, пока не добирается снова до боков канидки. — Скажи мне, Филипп, каково это? — шепчет харадолка прямо за моим затылком, опираясь на локти и неторопливо ощупывая уязвимые места подёргивающейся от каждого движения Лууны. — Вот так вот лежать на девушке, которая тебе нравится, которую ты хочешь… ощущать её всем телом… и знать, что она мучается от щекотки, которой подвергается из-за тебя? И, что самое главное… — Кальция переносит вес на одну руку, второй неожиданно ныряя мне между ног. — Знать, что возбуждаешься от её мучений! — торжествующе заключает она. — Смотри, как Лууна боится щекотки… как я мучаю её этой щекоткой… и знай, что у тебя стоит благодаря этому! Ты ведь любишь щекотку, Филипп? Не только в пассиве, но и в активе? Ты не можешь не возбуждаться, когда к тебе прижимается защекочиваемая девушка, не так ли? Даже если это пытаемая щекоткой твоя девушка? Тьфу, то есть, конечно, та, которую ты желал бы видеть твоей девушкой… Согласись, что я шикарно придумала! — Пощади! — прошу я. — Щекочи меня, а не её! Я лучше держусь! — О, вот это ещё не факт, ведь я раньше никогда не щекотала тебя так — для наказания, а не для развлечения… Но посмотрим! — нежно погладив мне гениталии, Кальция снова опирается на четвереньки, нависая так, что дышит мне в затылок. — Ты слышишь, Лууна? Он согласен испытать то, что только что испытывала ты, лишь бы дать тебе облегчение! — Она… псих… — Лууна кашляет, восстанавливая дыхание и мотая головой. — Филипп, что ты ей поддаёшься… — Я лучше переношу щекотку, чем ты, — твёрдо отвечаю я. — Не говоря уже о том, что от умелой даже возбуждаюсь. А я уже… — Да можно подумать, я не…! — канидка осекается, когда антродраконесса подаётся вперёд, нависая ещё дальше. — О, неужели? Так щекотка и тебя возбуждает, Луняша? Гончая немедленно изображает «покерфейс», невозмутимо глядя в потолок. — Молчание — знак согласия, — довольно подытоживает Кальция. — Что ж, так ещё лучше. Быстрее потечёшь. Потекла бы сейчас в любом случае, так же, как у него стоит… Но так ещё лучше, о, да! Она откидывается назад, усаживаясь позади наших раздвинутых ног, перекидывает собственные поверху, упирая в кровать, а затем опускает руки на мои бока. Несмотря на все её намёки, не могу сказать, что ощущение щекотки вот прямо заметно сильнее, чем в наш первый раз. Да, Кальция, безусловно, умелая щекотунья. Вот только мне по-любому сложно сказать, что для меня это пытка. Пожалуй, единственный момент, который тревожит — это время. Но ведь она никак не сможет длить это дольше ночи! Даже не потому, что сама утомится, а потому, что утром-то её ментальный целитель явиться должен. Едва ли ей удастся замаскировать такой интересный комплект у себя в спальне, особенно от него. — Видишь, Лууна? — тем временем снова подаёт голос Кальция. — Смотри, как я его щекочу. Ты чувствуешь это всем телом — каждый его смешок, каждое содрогание… А этого всего не было бы, если бы не ты! — Не ве-е-ехехе-еерь, — выдавливаю я сквозь смех, глядя в полнящиеся чувством боли и вины глаза канидки. — Всё те-ер-пи-хихи-хо-хо-моооо… — Терпимо? — Кальция удобно устраивается на моей спине, беря уже меня в плотную «коробочку». — А если так? Её пальцы начинают быстро перебирать у меня в подмышках, ероша тонкие волосы, закапываясь в ямки, пробегая по боковым изгибам мышц. Вот это, действительно, оказывается уже намного эффективнее! — Ха-ха-хах-хихи-ахахихохооуухах! — Ага, так-то лучше, — одобрительно проводит носом по моей шее Кальция. — Я отлично помню ведь, что подмышки — твоё любимое место для щекотки… на туловище, разумеется. Щики-щики-щики, Филипп! Щекотно тебе, да? Отвечать я не рискую — не только потому, что глупо отрицать очевидность, но ещё и потому, что искажённые усиленным смехом слова смотрелись бы особенно эффектно. Особенно для Лууны. — Пожалуй, пора опробовать кое-что новенькое! — хлопает в ладони Кальция, неожиданно прерывая щекотку. — А то что я всё пальцами да пальцами… Спрыгнув с постели, она удаляется куда-то за пределы поля видения, а меня начинает тревожить уже неслабое беспокойство. Если щекотать её действительно учила Таната, то кто знает, чего там такое у неё сейчас найдётся?! «Радина!» — сосредоточенно зову я, зажмуриваясь. — «Ты слышишь меня? Прошу, помоги! Сделай что-нибудь!» «Слышу, слышу», — к моей радости, незамедлительно откликается пленница другого измерения. — «Вот только, извини, не в этот раз». «Что? Почему?» — напрягаюсь я. «Ты забыл, кто я? Я королева щекотки, Филипп. А поскольку пощекотать сама себя я не могу, то изрядно соскучилась по ней. Уж извини, но у меня просто нет сил отказать себе в этом маленьком удовольствии — понаблюдать, как тебя защекочивает Кальция, да ещё не одного». «Радина!!!» «Не нервничай так, я совершенно не вижу, чтобы она собиралась учинить нечто неисправимое. Защекочет она вас на славу, это точно. Но сил, чтобы защекотать насмерть, у неё просто нет. Так что… Ты же любишь щекотку, Филипп, верно? Так расслабься и получай удовольствие. Если тебе будет от этого приятно — только Лууне не говори! — я сейчас вовсю ласкаю себя, наблюдая, как Кальция вас щекочет». «Ну замечательно. Я теперь главный герой порноклипа в ультра-4Д качестве?» — довольно горько ехидничаю я в ответ. «Лучше! Ты, как актёр в Древнем Риме — вся сцена а-ля натюрель! Так что… О, Кальция возвращается. Давай, Филипп… сейчас скажу волшебные слова: доставь удовольствие твоей королеве». «Лучше бы тогда ты сама меня защекотала, удовольствия было бы ещё больше», — с мысленным вздохом отвечаю я, понимая, что этот канал помощи на сей раз оказался недействительным. «Ловлю на слове, красавец», — с необычно-глубокой нежностью откликается Радина. — «Ты оценишь, обещаю. Я саму Инанну доводила. Но всё это потом. А сейчас — наслаждайся». Снова открыв глаза, я вижу перед собой взгляд Лууны — вопросительный, полный надежды. Кажется, она сообразила, что я пытаюсь с кем-то наладить контакт. Вот только, как ни горько мне рушить эту надежду, но другого выбора, иначе как со вздохом мотнуть головой, у меня нет. — А вот и снова я! — радостно сообщает сзади Кальция, ставя на пол что-то тяжёлое. Слышен плеск воды. Затем подтаскивается стул. — Я же что подумала? У вас после охоты лапы ой какие грязные! Особенно у тебя, псина, ты же босиком бегаешь. Да и твои вымыть не помешает, Филипп, а то носки скоро как химическое оружие будут! Так что я сейчас весь этот чудесный комплект лапок отполирую так, что блестеть станут. Не благодарите! Лууна давит судорожный всхлип, и в глазах её появляется настоящий страх. Я её вполне понимаю, ибо пальцами на сей раз дело явно не ограничится. — Ита-а-ак, — с предвкушением протягивает Кальция. — Геля не пожалею… Её тёплые ладони начинают усердно намазывать мне на подошвы ступней, действительно, нечто очень скользкое и текучее. Судя по подёргиванию Лууны подо мной, ей тоже. — А теперь — дискотека! — торжествующе объявляет харадолка, и в следующую секунду меня буквально подбрасывает от резчайшего ощущения на подошвах. Через несколько секунд, за которые я уже с головой окунулся в неудержимый хохот, я понимаю: Кальция не только смазала те скользким гелем, но и вдобавок использовала широкие щётки, которые теперь размашисто проходятся по нашим подошвам, стремительными за счёт скользкости движениями щекоча, фактически, всю поверхность разом. Это дико щекотно! — Ахахахахохохихиохоахехехаха! — Уихихахахохохухахехехихахехо! — вторит мне Лууна, неудержимо дёргаясь подо мной. Возбуждение, успевшее было пригаснуть во время разговора, стремительно возвращается вновь. С одной стороны, такая сильная щекотка отвлекает от него… но, с другой — учитывая то, как сильно я и Лууна сейчас ёрзаем друг по другу, не отреагировать просто невозможно! Я-то реагирую уж точно, а гончая… ну, судя по тому, как напряглись её соски, которые я отчётливо ощущаю грудью, с ней сейчас то же самое. — Пощекочем, пощекочем, пощекочем, — с чувством глубокой удовлетворённости мурлычет сзади Кальция, не замедляя движения щётками ни на миг. — Ай, как дёргаются! Ой, как смеются! Пощекочем оборотня. Пощекочем гончую. Пощекочем, пощекочем, пощекочем! До состояния «дышать тяжело» мне ещё, конечно, очень далеко. Но всё же во рту уже пересохло от непрестанного смеха, а в висках становится тяжело и жарко от прилившей крови. Лицо Лууны тоже уже явственно покрасневшее, да и лоб весь в испарине. Да, во всём этом она по анатомии далека от собак… Нет, не могу видеть, как она мучается! В одном Кальция точно права — Лууна щекотки боится. Но это значит, что я… я могу забрать часть на себя! Воспользовавшись тем, что гончая сейчас явно не может держать концентрацию, я резким, судорожным рывком сливаю наши ауры, наугад, кое-как нащупывая нити ощущений и нервных импульсов. Благо нужные мне сейчас выделяются настолько ярко, что перепутать сложно… Вцепившись в дрожащие фиолетово-розово-жёлтой пульсацией нити, я перетягиваю те в мою ауру, позволяя им скользнуть внутрь, нащупать аналоги, чтобы слиться с ними… Ой-ёй! Кажется, получилось — смех Лууны начинает ослабевать, переставать быть таким судорожно-сбивчивым, как прежде. Но насколько резко усиливается моё собственное ощущение щекотки! Кажется, будто Кальция намазала мои подошвы не просто гелем, а каким-то… усилителем. Словно электрические судороги безжалостно пробегают по всем моим ступням, отдаваясь далеко в ноги. Так вот что сейчас испытывала Лууна! — Прекра-а-аха-ха-ха-ти-и-ии-хихи-и-и-и! — выкрикивает канидка через смех, пытаясь оборвать ведущие ко мне нити. — Не-е-хе-хе-е-е-хе-хихи на-ха-х-ха-до-хохо-о-о-о! — Надо, псина, надо! — весело отзывается от изножья кровати Кальция, принимая эти слова на её счёт. — Чтоб навек запомнила, как у меня парней уводить! Лууна впивается взглядом в мой, отчаянным выражением глаз и короткой, частой тряской головы умоляя оборвать эту перетяжку, не забирать больше на себя. В ответ я сначала пытаюсь грустно улыбнуться, но тут же соображаю, насколько неудачно это будет выглядеть сейчас, когда хохот так и рвётся из моей груди. Поэтому я просто, сумев улучить миг ослабления между волнами, коротко целую Лууну в губы — прежде чем снова окунуться в бурный ручей смеха. Силы воли достаёт сейчас только на то, чтобы не отпускать пульсирующие нити, продолжая перетягивать те в мою ауру. — Ну, как ощущения? — неожиданно прервав елозанье щётками по нашим подошвам, спрашивает Кальция. — Ты… умеешь… щекотать… — тяжело дыша, откликаюсь я, с огромным облегчением ощущая, как нити, по которым пульсировала щекотка, растворяются сами собой. — Ещё бы. Видел бы ты, как меня мама учила… ну да ладно, — вздыхает харадолка. — Так-с, что у нас тут? — Эй! — дёргается Лууна. — Убери лапы от меня! — А как же я ещё проверю, сработало ли?.. О! Сработало. Отлично. Ты течёшь. Канидка закусывает губу. Судя по её глазам, она в этот момент желает Кальции такого, что обычный мат просто не в силах передать. — А ты, Филипп? — драконица бесцеремонно ощупывает мой фаллос и яйца. — Чудесненько! Стоит, как кол, да ещё и смазка пошла. Отличный эротический массаж, когда всем телом, верно? Устоять невозможно. Да ещё и щекотка вовсю помогает — в топку самоконтроль, ура голым инстинктам… Ну-с, подготовка закончена! Вы думали, что это главная идея? О, нет, это ещё только начало! Ну что, сообразите, что будет дальше? Я гулко вздыхаю. — Рискну предположить, что ты собираешься держать нас на возбуждении, не давая кончить и одновременно мучая щекоткой. — Ну что ты! — кажется, практически искренне возмущается Кальция. — Я же не Радина. Вот она такое любила, да. А я такая жестокая не буду, ты что! Я, наоборот, сейчас именно что предоставлю вам все условия, чтобы вы кончили. Харадолка поднимается на ноги и неторопливо подходит к нам сбоку, оценивающе смотря, а затем и вовсе присаживается на кровать. — Зна-а-ачит, вы никогда не занимались се-е-ексом, — тянет она. — Отлично! Тогда ваш первый раз вы никогда не забудете. Драконесса неожиданно приподнимает меня за таз, затем подсовывает под него одну руку, а второй берётся за мой фаллос. — Так-с, посмотрим… Вот так? Нет, не получается. Так? Тьфу, тоже не то, да ещё выскальзывает… Да куда ты, сюда скользи! А, нет, поняла. Сейчас её смазкой её же половые губы смажем, вот так… теперь твой член во-о-от сюда… Направляемый движением моего таза, который сейчас покорен сильным рукам антродраконессы, мой фаллос медленно скользит в горячую, жаркую, влажную, тесную, скользкую глубину влагалища адской гончей. Несмотря на то, что это никак, ну никак не выглядит той обстановкой, в которой я представлял себе это первое проникновение — мне настолько приятно, что я не сдерживаю стон удовольствия. — Во-о-от так вот, — загнав меня в Лууну до отказа, довольно выдыхает Кальция. — Отлично! Получилось. А теперь — вперёд! — В смысле? — щурюсь я, замечая, как играют мышцы на скулах канидки. — В прямом! Вы же так желали потрахаться друг с другом, верно? Но всё меня жалели. А теперь больше жалеть не нужно! Давайте, трахайтесь на здоровье! Ну-ка — алле-оп, жеребец! По комнате раздаётся звучный шлепок, который отвешивает по моей левой ягодице Кальция. — Давай, покрой эту беговую кобылу! А я полюбуюсь. — Отсоси Воксу в прямом эфире под плетью Даста, которого наяривает Аластор тростью, на которую насажен шипастый презерватив Люцифера, да смойся через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия, целка пожизненная, — на одном дыхании, без запинки, отвечает Лууна. — Это ж нужно так додуматься, — вздыхает Кальция. — Но это я тоже предусмотрела, что не сразу пожелаете… Ваше согласие ведь тут, в общем-то, совсем не требуется. Вы сейчас чудесно потрахаетесь сами. — Каким же, интересно знать, манером? — приподнимаю я брови. — Будешь двигать моим тазом за меня дальше? — Тогда бы получилось, что я всё делаю за тебя. О, нет! Всё намного… элегантнее. — Кальция снова пристраивается над нами так, что в зоне её досягаемости оказываются разом наши подмышки и бока. — Сорвём полог стеснительности снова, — гулким шёпотом сообщает она. — Оставим лишь голое, примитивное, первобытное желание! И её пальцы снова кидаются будить щекотку на нашей коже. Уже через считанные секунды я понимаю, что она имела в виду. Нет, само по себе возбуждение от щекотки далеко не так сильно, чтобы сорвать крышу в порыве страсти… Но мы дёргаемся! Волей-неволей мы елозим друг на друге от каждого прохода пальцев харадолки! А это значит — сейчас — что елозим и внутри тоже… Да, не синхронно; да, беспорядочно, да, кое-как! Но это лишь отдаляет приближение оргазма, замедляет его, в перспективе делая лишь сильнее… очень сильным, учитывая то, в кого я сейчас проникаю, в каком она состоянии и под каким воздействием мы оба! Когда глаза Лууны встречаются с моими, я понимаю, что для неё это всё тоже не тайна. Но что я могу сейчас сделать? Создать щупальце телекинеза или ударить ментальным всплеском невозможно, когда тебя так щекочут — это срывает напрочь нужную концентрацию. Затормозить наступление оргазма тоже нереально больше той границы, на которую его и так отодвигает щекотка! Я чувствую — если Кальция не перестанет щекотать нас, он гарантирован, причём мощнейший… Да, впрочем, для оргазма сейчас уже было бы довольно и кого-то одного! И в этот момент Лууна, на мгновение превозмогая смех, коротко кивает, ловя мой взгляд. В этом кивке словно слиты все уговоры, сомнения, пояснения… разрешения. Она разрешает мне им пройти до конца, говорит, что согласна. Давай, Филипп. Кончи в меня. Я разрешаю. Несмотря на всё испытание, которому сейчас подвергается моё тело, сердце тонет в сладком чувстве нежности… и… любви? Что я могу сейчас для неё сделать? Наверно… только одно. Забирать щекотку на себя больше нет смысла — она не так уж сильна, да и оргазма всё равно не избежать. Но можно сделать так, чтобы удовольствие, которое на короткие мгновения разорвёт в сознании и плен, и щекотку, получил не я один. Подавшись аурой вперёд, навстречу без сопротивления принимающей ауры Лууны, я снова осуществляю слияние, нащупывая нити ощущений — только теперь уже ощущений наслаждения. А затем, продолжая содрогаться от щекотки и смеха, сливаю те воедино, словно втыкая друг в друга разом целый пучок проводов. Это удивительное, невероятное, ни на что не похожее ощущение. Пускай тенью, фантомом — но ярким фантомом! — мне передаётся, что чувствует Лууна, когда я рывками вхожу в неё. Это куда более сладкое ощущение, чем я представлял себе ранее! Но, одновременно с этим, сила ощущений тоже начинает сливаться — сливаться, как я и надеялся, как сообщающиеся сосуды. Женский оргазм сильнее мужского, но копится медленнее. Зато сейчас избыток возбуждения стремится от меня по сплетённым нитям в ауру Лууны, хлещет в неё бурным весенним ручьём, заполняя берега, поднимая уровень, пока он не становится общим, единым для нас… Стоны, громкие, страстные, наполняют комнату вперемешку с нашим смехом. Кальция снова оказалась точна — мы отбрасываем в сторону всё то, что раньше нам мешало. Сейчас на этой двуспалке трахаются не студенты, не носители размышлений и планов, а просто дикие, молодые кобель и сучка, стимулируемые щекоткой дёргаться всё яростней, всё безудержней. Оргазм теперь не только неудержим — мы оба стремимся к нему изо всех сил. Кальции уже даже не очень-то и требуется нас щекотать, чтобы мы совершали нужные движения, уже подстраиваясь друг под друга, но драконесса тоже не отказывает себе в удовольствии. ОРГАЗМ!!! Яркая, оглушающая рассудок вспышка затопляет мой мозг, разом заставляя выронить те вожжи контроля, которые я натягивал, из последних сил удерживая линии, по которым избыток моего возбуждения перетекал Лууне, подталкивая её следом, словно могучей прибойной волной. Но удерживать больше и нет никакой нужды; даже сквозь густое, жаркое, опьяняющее марево оргазма я всем телом ощущаю, как в сладкой судороге выгибается тело канидки, как громко полустонет-полурычит моя гончая, вжимаясь тазом навстречу моему. Одна струя за другой выплёскивается моим фаллосом в её жаждущее лоно, словно стремясь затопить до краёв. О, Сёстры, когда ещё у меня случался оргазм такой силы? Да и случался ли вообще? Я тяжело дышу — и ртом, и носом разом. Разгорячённое, тяжёлое биение собственного сердца эхом отдаётся в ушах. Мышцы словно окунуты в вязкий свинец, кажется, что нет сил даже шевельнуть рукой, не то что встать с Лууны, на которой я распластался после оргазма. Впрочем, кажется, она не вот чтобы против — дышит так же, как и я, голова устало опущена набок, язык высунут, веки утомлённо опущены. Сбоку доносится протяжный стон. Скосив туда взгляд, я обнаруживаю Кальцию размашисто распластавшейся на стуле, широко раскинувшей ноги и неторопливо, вяло поглаживающей себя между ними. Движения явно затухают, а, судя по общей позе, антродраконесса сама только что кончила. — Ну как, зашло? — хрипловато из-за пересохшего рта спрашиваю я. — А тебе? — слабо ухмыляется Кальция. Мы обмениваемся понимающими взглядами. Я не скажу, насколько сильный оргазм получил сейчас — пока, во всяком случае. Она не признается, какой кайф словила полуминутой позже. Но язык тела говорит сейчас яснее, чем любая риторика. — Всё ещё злишься на меня? — я спрашиваю Кальцию. — На тебя не вот чтобы, но всё же да. Зато на гончую твою злюсь. — Водички дашь? Кальция молча поднимается со стула. На некоторое время она замирает, с сомнением глядя на Лууну, но потом лицо харадолки проясняется. Кивнув сама себе, она приносит нам графин, полный чистой воды. — Пейте. Позволив сначала напиться Лууне, я затем жадно тяну воду из узкого горлышка сам. Благословенная жидкость омывает пересохший рот, даря наслаждение. — Мерси, Кальция. — Можешь не благодарить, — усмехается та, относя опустевший графин на стол. — Что, снова что-то подлила? — утомлённо спрашивает Лууна. Блин!!! — Не-а, — антродраконесса щёлкает по графину. — Чистейшая вода. — Тогда почему у тебя такая довольная физиономия? — Скоро узнаешь, кофе-то ты напилась предостаточно. Ну, а пока — продолжаем наше увлекательное наказание! Кто мне скажет, что будет теперь? Лууна и я обмениваемся взглядами. В её — сквозит обречённость. — Ты снова примешься нас щекотать, — отвечаю я. — Верно! А знаешь, почему? — довольно разминает руки Кальция. — Потому что после оргазма… — …Тело становится намного чувствительней к щекотке, — одновременно со мной договаривает Лууна. — В точку! Вот видите, какие вы у меня образованные? — хихикает харадолка, приближаясь к нам медленными шагами и демонстративно шевеля пальцами перед собой. — Жаль, что самцы не могут трахаться безостановочно, после оргазма вам нужно отдохнуть. Иначе бы я сейчас вам вечный двигатель устроила: чем сильнее оргазм, тем ярче чувствуется щекотка, тем активней вы дёргаетесь и тем скорее наступает следующий оргазм. Но пока вполне сойдёт и так… Ну что, изменщики коварные, готовы понести заслуженное наказание? — А как долго мы его нести будем? — уточняю я. — Пока мне не надоест. А надоест, думаю, ещё о-о-очень нескоро… Пальцы Кальции резко впиваются нам в подмышки, и уже через секунду я в полной мере оцениваю её замысел. Действительно, после такого сильного оргазма «щекотливая» отдача тоже ощущается небывало сильно. Настолько, что я даже не могу, как в прошлый раз, оттянуть на себя ощущения Лууны — острейшая, пронизывающая все мышцы насквозь щекотка лишает всякой возможности делать что-то целенаправленно. Единственное, что всё-таки получается сделать — это на очередном рывке выйти из Лууны, да и то только потому, что иначе каждое движение приносит острую боль послеоргазменной фрикции. Больше же — ничего. Мир исчез в затопляющей всё тело, дурманящей, заслоняющей всё щекотке, заставляющей мышцы судорожно содрогаться, тело — корчиться, лёгкие — отчаянными усилиями заглатывать новый воздух, горло — испускать на этом воздухе безудержный хохот. Невозможно даже подумать о чём-то ещё, кроме как о пальцах с умело подстриженными когтями, скользящих по бокам, подошвам ступней, подмышкам — и каждым движением, каждым наклоном, каждым поворотом вырывающих из груди всё новые и новые потоки смеха. — Ахахаххохоиаохахихохахохихахохихахохихаоххахаиоха! — Ухохааоххаооиаохоиахоаиохохоаххоахиоиххоахоахохах! — вторит мне Лууна, содрогаясь, дёргаясь и извиваясь всем телом в хаотичных судорогах. Её глаза выпучены, все мышцы напрягаются, а рот, кажется, даже не может закрыться — с такой частотой из него рвётся смех. Смех? Да нет, полубезумный, непрекращающийся хохот! Сколько это длится, я не знаю. Минуты? Десятки минут? Часы? Наверно, всё же второе — минуты нас не смогли бы так истощить, а от часов оставалось бы лишь потерять сознание. Да и Кальция едва ли смогла бы, не останавливаясь на передышку, щекотать нас часы напролёт. К тому же она периодически ослабляет щекотку наполовину, выделяя одну руку на то, чтобы снова ласкать себя, то разминая груди, то яростно теребя пальцами между ног. Видимо, общий процесс оказывается для неё настолько возбуждающ, что Кальция кончает раз за разом. В воздухе повисает густой, тягучий аромат перевозбуждённой самки. Но, даже кончая, она наугад дразнит наши уязвимые места пальцами второй руки, а, едва придя в себя — подключает вторую. Я понимаю, что мои силы близки к истощению. Настолько сильной и упорной щекотки я ещё никогда не испытывал — да и Лууна явно тоже. Её лицо настолько искажено, что я уже начинаю опасаться за её психику. Умолять о пощаде? Как неохота унижаться! Но… если не ради себя? Ради несчастной канидки, которая виновата только в том, что согласилась со мной связаться? Я уже готов пытаться во время очередного временного ослабления щекотки подавить смех настолько, чтобы прорвать через него нужные слова, но тут Кальция неожиданно прерывается сама. — Уф! — довольно выдыхает она, проводя тыльной стороной ладони по мокрой от мыла шёрстке на лбу и висках. — Давно так не щекоталась… А может, вообще никогда. Как же это классно — соединять приятное с полезным! И тоже приятным… Но, кажется, выдыхается, нужно глотнуть ещё… Чего там у неё выдыхается? Ай ладно, неважно! Важно, что имеется шанс нормально поговорить! Я уже открываю рот, но тут в мои мысли резко вторгается Ртуть: «Филипп? Филипп! Ты слышишь меня?» «Да», — сосредоточившись, отвечаю я. Обычно мысленная речь не требует усилий, но, кажется, я уже реально истощён настолько долгой и сильной щекоткой, что даже здесь положение изменилось. «Слушай меня! Я знаю, что делать. Заставь её взять в руки мою книгу! Ты понял меня? Пускай она сделает это, пускай постарается её открыть, положит руки на обложку! Уговори её сделать это! Как угодно! А там… там — моя очередь будет…» «Ты же не убьёшь её, да?» — тревожно спрашиваю я, краем сознания удивляясь самому себе. «Нет, не убью. Но из строя точно выведу! Скажи ей что угодно, лишь бы взяла книгу в руки! Я нашёл способ тебя спасти, доверься мне!» «Да я и верю, — мысленно улыбаюсь я в ответ. — Я тебе доверяю». Теперь, когда надежда вновь появилась, нужно только придумать предлог, пока Кальция снова звенит там чем-то… По счастью, придумать несложно. — Кальция! — тяжело зову я вновь пересохшим ртом, ощущая покалывание от губ до глотки. — Подожди… давай… договоримся! — Легко! — весело хихикает она, явно находясь в таком же приподнятом настроении, как и когда щекотка только готовилась начаться. — Только брось эту псину, и я немедленно тебя отвяжу. А её буду щекотать до самого рассвета, чтобы даже лапой пошевелить не могла! Может даже, напою, чтобы она снова надуть под себя смогла. Или нет, чтобы от жажды в итоге готова ноги мои целовать была, лишь бы я воды подала. Ещё не решила! Надуть под себя? Снова? Только теперь я обращаю внимание на то, что аромат сексуального возбуждения, висевший в воздухе ранее, утянулся вслед за Кальцией, а на смену ему пришёл куда менее приятный запах. Под моим левым бедром, сползшим на постель, подозрительно мокро — больше, чем только от пота могло получиться бы. А Лууна, зажмуриваясь, закусывает губу с выражением глубокого стыда на лице. — Я не могу… просто её бросить… — тяжело качаю я головой, приподняв её. — Тогда разделишь её судьбу! — жёстко припечатывает Кальция. — Защекочу тебя точно так же! А потом… потом, может, вас вместе в подвал оттащу, а полковнику скажу, что вас не видела. Пускай ищут, академия большая, а лес ещё больше… А я тем временем буду вас щекотать неделями! Обращу в секс-рабов! Во как! — Ты не поняла… Я физически не могу это сделать. Нужно… снять заклятие. — Заклятие?! — ахает Кальция. — Ну конечно же! Как я сразу не сообразила! Конечно же, ты не мог просто так польститься на эту мерзкую псину. Она тебя приворожила! Вот тварь! А ну, говори, шавка серая, как снять эти чары! Иначе до безумия защекочу! Тело Лууны подо мной ощутимо вздрагивает. — Всё не так просто, она сама… не знает, — я делаю перерывы, чтобы собрать во рту хоть немного слюны. — Заклятие не её… Но в моём фолианте, который… в моей сумке, можно найти чары по снятию… Я не мог воспользоваться… сам, таково… ограничение, защита… Но это может сделать… другая женщина… — Поняла! — Кальция бросается к сумке так стремительно, что мне даже делается отчасти стыдно за этот обман. — Так, где тут? АЙ! О… Что за… Всё ещё держа распахнутую книгу, она неловко кособочится, пытаясь дотянуться правой рукой до левой, не выпуская фолиант. Лицо драконессы кривится от боли, взгляд начинает мутиться. Сделав несколько неверных шагов, она сначала медленно оседает на колени, а затем и вовсе рушится лицом вниз, неловким затухающим движением выталкивая фолиант из-под себя. — Фи…липп… — с укоризной ещё успевает выдавить из себя она, ловя мой взгляд, прежде чем её глаза медленно закрываются. «Ртуть?» «Да, всё получилось. Даже проще, чем я думал — она умудрилась положить руку прямо на меня. Помнишь, как я через укус погружал тебя в сон? А сейчас я вкачал лошадиную дозу». «Понятно. Ты молодец». — Что с ней? — шепчет тем временем Лууна. — На защиту напоролась? — Кажется, вроде того… — Что значит «кажется»? «Прости, что не сразу смог помочь… Как ты там? Я не вижу». «Не очень, — признаюсь я. — Сил нет, дико пить охота… но я привязан по рукам и ногам. Лууна тоже». «Так, дай подумать… Сил совсем нет? Или на телекинез немножко найдётся?» — Филипп! Ты что завис? — доносится до моего сознания голос гончей. — Сейчас! «Наверно, найдётся…» «Тогда просто приложи меня к верёвкам». — Минутку, сейчас, надеюсь, получится… — говорю я снова вслух. — Что получится? — канидка кашляет. — Проклятье, во рту словно наждаком дерёт… Сил у меня остаётся действительно совсем мало, но, по счастью, на то, чтобы соорудить короткое телекинетическое щупальце, поднять им фолиант Ртутя и прижать живой барельеф к верёвке, они ещё имеются. Из-под книги сразу же начинает доноситься деловитый треск. — Фух. Кажется, сейчас нас вызволят, — заключаю я. — Вызволят? Кто? — Сейчас увидишь, — улыбаюсь в ответ. На то, чтобы дожимать фолиант телекинезом до полного результата, уходят почти все мои силы, так что я с превеликим облегчением распускаю щупальце, когда верёвка лопается, и перекладываю книгу на вторую уже рукой. — Книга с бензопилой, круто, — кашляюще усмехается Лууна. — А ещё с электрошоком. Где нашёл эту прелесть? — Подарили. — Блеск. Я тоже такую желаю. Через непродолжительный срок все верёвки, державшие руки, оказываются перетерзаны, и я получаю возможность передвинуть фолиант в изножье, пока Лууна, поругиваясь, развязывает узлы на запястьях, чтобы швырнуть на пол обрывки. — Фух, — она облегчённо зажмуривается, когда мне удаётся встать с неё. — Глазам не верю… У тебя получилось! — Не у меня. У него, — я с улыбкой беру на руки фолиант. «Ты уверен, что стоит так делать?» — тревожно предупреждает Ртуть. «Да. Она заслуживает знать правду. Ей можно доверять». — Познакомьтесь. Лууна, это Ртуть. Ртуть, это Лууна. В моей голове эхом отдаётся вздох дракончика, когда тот приветливо двигает лапкой туда-сюда на обложке фолианта. — Конструкт? — с изумлением спрашивает гончая, глядя на него. — Нет. Много лучше. «Позволь, я сам ей всё объясню». «Да, конечно», — отвечаю я, а в следующую секунду глаза Лууны расширяются от ещё большего удивления. — Ни фига себе… Да, конечно, не скажу… Благодарю, что выручил, — отвечает она через паузы, глядя на живой барельеф. Занятно, что я сейчас не слышу ни слова от Ртутя; видимо, он может мысленно разговаривать только с кем-то одним за раз. — Потрясающе, — наконец, заключает Лууна, потирая запястья — несмотря на то, что Кальция всё же удосужилась подложить под верёвки полотенца, рвались мы достаточно сильно, чтобы следы всё же остались. Гончая, по-видимому, думает о том же, потому что с кривой усмешкой показывает мне руки: — Твоя ревнивица просчиталась насчёт отсутствия следов. Щекотка-то те действительно не оставляет, а вот это — легко. — Возможно, она считала, что полотенец будет довольно, — я оглядываюсь на лежащую на полу Кальцию. — Иначе бы, полагаю, на тебя бы решила те не тратить. — Весьма вероятно, — соглашается канидка. — Но, так или иначе — а спасибо за спасение, Ртуть. Я перед тобой в долгу. И за себя, и за… Она осекается, поднимая на меня глаза. В её взгляде блестит нечто, чему я пока не могу дать названия. — …Филиппа, — шепчет она, не отрывая от меня глаз. «Между прочим, я это дело всё равно ещё не окончил, — сообщает мне Ртуть. — Приложи меня к верёвкам, которые держат её лапы». Я молча выполняю его просьбу, не разрывая глазного контакта. Лууна улыбается мне — сначала неуверенно, а потом, получив улыбку в ответ, всё шире и ярче. — Всё, дальше я сама распутаю, — говорит она, когда Ртуть заканчивает терзать верёвки, разорвав последние ограничители. — Дай маленькому другу отдохнуть, помоги мне слезть с кровати… и, пожалуйста, вышвырни этот матрас с простынёй. Куда угодно! На завершении фразы она так откровенно кривится, глядя на широкое пятно на нём, что мне сразу всё становится ясно. — Не вини себя, — мягко говорю я, приподнимая руку. — Я тоже вытерпел только благодаря биологии. — Причём тут биология? — удивлённо переводит на меня взгляд канидка. — У вас только два сфинктера на пути от мочевого пузыря до уретры. У нас — три. Поэтому удержаться нам проще. Иначе… это пятно удвоилось бы. Злая нахмуренность плавно стекает с лица Лууны. Канидка даже неловко хмыкает в ответ, поводя плечами. — Тогда загляни в туалет по дороге, пока выкидывать будешь. Я-то уже всё, а тебе нужно. Что ж, не возразишь. У меня имеется очень неслабое подозрение, что долго сейчас оставлять её наедине с Кальцией точно не лучшая идея, так что матрас вместе с простынёй я засовываю в первую же встретившуюся кладовку, заскакиваю в туалет и спешу назад. Оказывается, Лууна уже перестелила заново постель и теперь с очень раздумчивым видом стоит над Кальцией. — Не убивай её, — прошу я первым делом. — Искушение имеется, — вздыхает гончая. — Но, раз уж даже она всё-таки сообразила, что это не лучшая идея… Подняв на меня глаза, она улыбается — снова той самой странной, глубокой улыбкой. А потом переступает через антродраконессу и идёт ко мне: — Филипп… — Всё прошло, — ласково говорю я, обнимая её за плечи. — Мы справились. Больше не угодим в эту ловушку. — А как мы в этот-то раз угодили?! — неожиданно всхлипывает Лууна. — Трахучий глинтвейн, отбил запах снотворного. — Как говорят в Англии, даже на старую леди по временам находит затмение, — утешаю я её. — Не печалься. Ты держалась очень отважно. — Для старой леди, да? — с глубоким чувством отвечает гончая, сначала касаясь руками моей груди, а потом скользя ими мне на плечи. — Филипп… — Благодари не меня, а Ртутя, — грустно хмыкаю я. — Без него я смог только бы разделить твою участь. — Я знаю! Но как!.. Её грудь часто вздымается и опускается, жаркое дыхание бьёт мне в лицо, а взгляд не отрывается от моего. — Ты забрал на себя то, что должна была испытать я… — Не всё, — морщусь я, со стыдом отводя глаза в сторону. — Прости. Только то, что… — Да неважно! Сам факт! Ты же… ты вообще понимаешь, что сделал? — Ну… решил снова воспользоваться этим аурическим трюком… — Дурашка, — ласково то ли фыркает, то ли снова всхлипывает Лууна. — Ты же, фактически, спасал меня собой от того, чего я боялась, ты понимаешь? Ты перетянул всё, что смог, на себя… Избавил меня от этого. — И сделаю это снова и снова, если потребуется, — негромко, но твёрдо отвечаю я. Крупная, чистая, словно жемчужина, слеза медленно сползает по скуле Лууны. — Я люблю тебя, — шепчет она срывающимся голосом, меняя тон чуть ли не на каждом звуке, и подаётся вперёд — ещё ближе. — Как будто этого я раньше не говорила... Потому что для меня это не просто слова. Я люблю тебя. — Я тебя тоже, — выдыхаю я, не отрываясь от чудесных, сияющих глаз. Кто первым потянулся за поцелуем, понять уже невозможно. Да и какая разница? Ощущение времени, что забавно, теряется точно так же, как во время той щекотки. Ни за что бы не сумел определить, сколько именно минут протекло за объятиями и поцелуями. Но, так или иначе, когда пыл страсти наконец приопускается, я обнаруживаю за окном глубокую ночь. А ведь вроде, когда в последний раз отмечал раньше, ещё не до конца стемнело… — Будешь смеяться, но я желаю продолжения, — размыкает губы гончая. — Да ведь и ты тоже. Я со смущением бросаю взгляд вниз. Ну да: несмотря на все перенесённые нашими телами испытания, они уже явно восстановились достаточно для того, чтобы отреагировать вполне предсказуемо на жаркие поцелуи и объятия… в обнажённом виде. Одеться-то ни Лууна, ни я так и не удосужились. А впрочем — нужно ли это? — На постель? — предлагаю я, кивая на заново готовую двуспалку. — Идея отличная… была бы, — взор гончей перемещается на Кальцию. — Но нет. Во-первых, я желаю, чтобы это было не здесь. — Да уж… могу понять, — слегка передёргиваюсь я. — Вот именно. Я ещё пока не решила, где, как, но… пускай у нас будет нормальный первый раз тоже. — Без проблем. — Обожаю, когда ты так говоришь, — улыбается Лууна. — Так, а что касается «во-вторых» — у меня накопилось просто допениса вопросов к этой ревнивице. Не поможешь те задать? — Что мне нужно делать? — Для начала — просто помоги перетащить эту тушку на кровать. Она тяжеловата… — А затем? — Помоги найти верёвки, — многозначительно щурится канидка. — Очень желаю думать, что у неё не все на нас пошли… Я потираю кончик носа, но не обнаруживаю в себе желания перечить. — Давай, — киваю я, берясь за руки Кальции. «Ртуть, сколько там она ещё проспит?» «Точно не поручусь», — раздумчиво отвечает дракончик. — «Но раньше, чем через полчаса, не проснётся ни при каком раскладе». Объединёнными усилиями мы затаскиваем Кальцию на её же кровать, и, пока Лууна ищет верёвки, я изучаю след от укуса. Цапнул Ртуть здорово — даже сейчас видны вмятины от клыков, а потёки крови, которая, по счастью, уже запеклась, тянутся до самой ладони. — Нашла! — мои размышления прерывает торжествующий возглас гончей. — У неё тут целый ящик, оказывается. Ума не приложу, зачем… — Предполагаю, что наследство Танаты, — я поднимаюсь на ноги. — Повязанную жертву жертвоприносить удобнее. — Логично. Ну-ка, давай её саму повяжем! Что-то мне подсказывает, что пробуждению она в любом случае не обрадуется. Сейчас мы её, конечно, одолеем, но… так оно проще будет, чем драться. Опыта в шибари ни у меня, ни у Лууны заметного не имеется, так что времени это занимает не меньше, чем Кальция вязала нас. Зато итог выглядит вполне надёжно, так что можно спокойно позволить себе отдохнуть. — Как думаешь, она ещё долго вот так будет? — передавая мне воду, спрашивает канидка. Я благодарно киваю в ответ — несмотря на то, что напиться мы уже смогли раньше, пока меняли бельё на кровати, такой мощный эффект обезвоживания от пота и пересыхания рта непросто подавить. — Ну… наверно, с четверть часа. Может, даже больше. — Отлично! — Лууна предвкушающе улыбается. — Тогда ускорим процесс… Заодно тебе предоставится уникальная возможность побаловаться. Другого такого раза не получится, ведь обычно от щекотки живо просыпаются… Подтащив к изножью кровати стул, гончая, удовлетворённо полюбовавшись на беззащитные ступни Кальции, начинает неторопливо водить по ним когтями. Реакция следует незамедлительно, и за ней действительно любопытно пронаблюдать. Антродраконесса подёргивает ногами, пытаясь отклониться от источника раздражения, но вяло и наугад, а порою даже тут же опускает ступню обратно — прямо к пальцам канидки. Таким же вялым и, если можно так выразиться, бессистемным является и смех драконицы — смутные, обрывающиеся на середине фырканья да похехекиванья. — Маловато, — заключает Лууна, прежде чем поднять голову и посмотреть на меня. — Поможешь? Несколько секунд я колеблюсь, но в итоге всё-таки решительно киваю. — Только, если ты не против, я возьму на себя другую часть тела. — Конечно, не против, вдвоём здесь было бы тесновато. А какую именно ты предпочтёшь? — Для начала — подмышки, — я оценивающе гляжу на растянутые ямки под плечами Кальции. — Дай-ка прикину, — негромко фыркает Лууна себе под нос. — Следующим номером будут те самые мешающие полётам сиськи, которыми она так гордится. — Ну… — я одновременно краснею, закусываю губу и отвожу взгляд. — А я не против, — весело сощуривается канидка. — Считай это компенсацией за то, что полноценный секс пока откладывается. Опять же, если грамотно щекотать, грудь — замечательная цель… так что давай. Разрешаю. Благо самой ей это не удалось. Начинаю я всё же с подмышек. Аккуратно, нежно копаться там пальцами оказывается удивительно приятным занятием — эротические ощущения причудливо смешиваются с удовлетворённостью от маленькой мести. Интересно, чувствовала ли Кальция то же, когда щекотала нас? Между прочим, от такой двойной порции щекотки она, пускай и не просыпаясь, начинает ворочаться уже вполне интенсивно то туда, то сюда. Эти движения заставляют колыхаться и грудь Кальции, которая быстро приковывает к себе взгляд. Забавно: как и почти все местные антродраконы, она очень редко утруждает себя одеждой, но, тем не менее, мне ещё никогда не доводилось коснуться её груди, даром что мы считаемся как бы парой. Удержаться от соблазна нет ни сил, ни желания: я наклоняюсь вперёд и, разведя пальцы пошире, сочно массирую тяжёлые полушария. — Каково оно на ощупь? — интересуется Лууна. — Да как тебе сказать… — я продолжаю с наслаждением медленно сжимать и разжимать пальцы. — Твои мне нравятся больше. Они гораздо упруже. Но эти тоже определённо имеют прелесть. — Ох, кобели, кобели, — закатывает глаза гончая. — Магия сисек действует на вас безотказно. — Как и магия щекотки, — соглашаюсь я, перенацеливая пальцы. — Снизу они обычно чувствительнее, — подсказывает Лууна. — Особенно там, где грудь на тело налегает — кожа привыкла к защите. — Сейчас оценим… Да уж, как можно не воспользоваться таким случаем? Что-то подсказывает мне, что едва ли когда ещё удастся вволю облапать эти замечательные груди, так что нужно опробовать как можно щедрей. Так что я со всех сторон провожу по ним ногтями, ероша нежную шёрстку, поглаживаю, поцарапываю, черчу самые разные линии и узоры, потыкиваю, чиркаю, потираю, нажимаю, поскрёбываю, повинчиваю. Лууна оказывается совершенно точна — воздействия на грудь Кальции ниже сосков дают заметно больший эффект. Сами соски, между прочим, начали подниматься ещё при первых прикосновениях к самой груди, а сейчас торчат уже целыми маленькими цилиндриками. Это зрелище определённо завораживает. Люблю большие соски. Поднимаю руки повыше и начинаю ласково охаживать уже эти сочно-вишнёвые от прилившей крови цилиндрики. Ногтями дразню ореолы, а подушечками пальцев то тут, то там потираю сами соски. Приятнейшее занятие! Причём, если судить по сильно изменившейся тональности постанываний Кальции, не только для меня. — Ты её щекотать собрался, или ласкать? — вздыхает Лууна. — Извини, — виновато откликаюсь я. — Очень сложно удержаться. Привычка ласкать женскую грудь, когда та обнажена и в зоне досягаемости. — Мою-то ты не больно… а, да, — гончая со слегка сконфуженным видом символически шлёпает себя по губам. — Знаю, знаю. Сама виновата. Но желаю надеяться, что теперь-то ты точно мою грудь тоже вниманием не обойдёшь? — Я верно тебя понимаю, что все прежние ограничения сняты? — с любопытством уточняю я. — Пфффф, ясен пень! — вскидывает руки к небу Лууна. — Мы уже, сука, трахались только что. А то условие «окончательно выяснить, что там с Кальцией», вот-вот будет выполнено. Ну и, наконец… — пальцы гончей буквально впиваются в спинку кровати, а сама канидка подаётся вперёд, впиваясь в меня жадным взглядом. — Уж если ты даже привязанным и защекочиваемым озаботился тем, чтобы я кончила, да как кончила… Проклятье! Да я мечтаю как можно скорее наверстать все те разы, что мы не перетрахнулись! Если бы не Кальция, плюнула бы на всё и утащила тебя прямо в эту постель, чтобы уже по-настоящему. Я польщённо улыбаюсь в ответ — впрочем, очень быстро улыбка переплавляется в предвкушённую. — Короче, щекочи её, как пожелаешь, — Лууна возвращается к ступням драконессы. — Только трахче! Пускай побыстрее ступор из крови через дыхание выветрится. До обозначенного момента у меня получается не только расщекотать грудь Кальции всеми способами, какими только можно это сделать пальцами, но и подробно исследовать её подмышки, шею и рёбра. Прерваться меня заставляет только резко сделавшийся намного членораздельнее смех снизу, сразу же дающий понять, что щекочимая уже проснулась. — Доброй ночи, — ляпаю я первое, что является на язык. — Обычно такое говорят перед сном, а не после, — хрипловато откликается Кальция. Затем она пробует пошевелить руками и ногами. — Не надейся, мы даже о крыльях позаботились, — встаёт Лууна и широко опирается руками на изножную спинку постели. — И о хвосте. — Ясне понятно… — вздыхает харадолка. — Что теперь? — Теперь? — лицо Лууны искажается от гнева, когда она резко перепрыгивает через изножье. — Промо-версия заслуженного тобой Ада! Филипп! Гончая властно взмахивает рукой, зовя к себе. Я послушно приближаюсь. Канидка спрыгивает с постели прямо ко мне в объятия — точнее, во вскинутые навстречу руки. И немедленно, развернув боком к Кальции, целует меня взасос. Именно взасос, а не «французским поцелуем» — настолько грубо, но при этом смачно, сочно, страстно это чувствуется. — Незачёт, — зевает Кальция. — Он тебя при этом даже не обнял. — Тогда на пересдачу, — раздражённо рычу я в ответ и, обняв лицо Лууны ладонями, исполняю кинематографический поцелуй «на бис». Получается не брутально, а неторопливо-чувственно… но, судя по тому, как хвост канидки обдаёт меня по ногам то справа, то слева, хуже от этого явно не сделалось. — Филипп… — голос Кальции разом растерял всё высокомерие, в нём звучат слёзы. — Ты о чём думала, когда всё это затевала? — резко спрашивает Лууна. Поцелуй она явно с неохотой прервала, но руки с моего пояса убирать даже не подумала. — О том… что не желаю его терять, — глаза харадолки не отрываются от меня. — Я… обсчиталась, да? — Ты и просчитывать-то вообще не умеешь! — канидка всё же выпускает меня, чтобы со злостью нависнуть над Кальцией. — Ты… ты… Ты мне весь первый раз с ним похерила, вагиноголовая! — Ну, видимо, только этим теперь останется утешаться, — в голосе Кальции отчётливо звучат слёзы. — Филипп… — Знаешь, не могу сказать, что я в восторге от того, что ты меня опоила, привязала, фактически принудила совершить акт изнасилования, а потом ещё замышляла защекотать до… неизвестно даже, до чего, — жёстко произношу я. — Изнасилования не было, — коротко вскидывает на меня взгляд Лууна. — Точнее, если и было, то с её стороны. От тебя я получила только удовольствие. — Это облегчает… но вот вопросы к тебе, Кальция, остаются! — Какие вопросы? — горько вздыхает драконица. — У меня никогда не было нормального парня. А мне так желалось, чтобы как в книгах, почувствовать… — После чего ты решила, что, если защекотать нас, то получится именно так? — саркастически спрашивает канидка. — Филипп, чем она там обчиталась, яндере-стеклом или фанфиками про русалок? — Да у меня выбора не оставалось! — вскрикивает Кальция, отчаянно натягивая верёвки. — Я же боялась… всегда боялась! Что он уйдёт! Что я окажусь недостаточно хороша! А потом… когда я вас увидела… я испугалась до жути… Решила, что нужно выяснить всё так, чтобы вы никуда не отвертелись… Пригласила, напоила, оттащила сюда, привязала. А дальше… ну, вы знаете… — Утрахала нам всю память о первом разе, — разъярённо скалится Лууна. — Сделала его необычным до незабываемости! — отводит глаза харадолка. — Заметь, я не мешала вам получить оргазм! Гончая вцепляется в её подбородок и рывком разворачивает обратно: — Меня насиловали, — тяжело выдыхает она в лицо Кальции. — Как раз с применением щекотки. Ты испакостила мне первую ночь с парнем, которого я люблю, перемешав счастливое воспоминание с ужасным! Драконесса не сразу находится с ответом. Но, наконец, она всё же решается дерзко посмотреть в разъярённые глаза гончей. — Значит, не забудешь никогда. Только… я не знаю, рада ли этому. Я не предполагала такого, правда. Думала, что впишу первый раз вам в память за счёт того, что сделаю вам принудительный секс. — Ты сама-то, шалава, себя слышишь? — горько спрашивает канидка. — Принудительный секс. А ещё — намеренно пытая меня щекоткой так, чтобы Филипп мучился уже сам — от осознания того, что это его возбуждает? А потом пытая уже его щекоткой, чтобы я тоже ощутила это всем телом? Как он страдает от того самого, что страшит меня? А итогом — принудительный оргазм, возможности которого по стимуляции щекотки ты использовала на двести процентов? — А ещё ты сразу же после первого секса обоссалась под ним, — Кальция скалится, но её голос звучит странно отстранённо, будто это дразнение уже имеет чисто символическое значение. — Благодаря тому, что выхлестала литр глинтвейна, а потом я тебя защекотала. Вишенка на торте. Согласись, решение всё-таки вышло уникальным. И на диво комплексным. — Да уж, в здравом уме не додумаешься. Первый секс с ним ты мне на всю жизнь заклеймила. Утешайся этим, — Лууна выпрямляется, сплетая руки под грудью. — Вот только едва ли доведётся чем ещё. — Не тебе решать! — с болью в голосе огрызается антродраконесса. — Филипп! Ты же обещал, что не бросишь меня! — А ты не думаешь, что сегодняшняя ночь даёт ему полное право отказаться от этого обещания? — сардонично осведомляется гончая. По вискам Кальции начинают течь слёзы, а смотрит она на меня так умоляюще, что я, не выдержав, опускаю взгляд. — Лууна, помнится, у нас была определённая договорённость… — Разумеется, — кивает гончая. — Никакого секса, пока мы не выясним всё с Кальцией. Строго говоря, первый пункт мы только что нарушили, но это не в счёт, потому как не нашей волей это случилось. Так что — официально объявляю: отныне я разрешаю тебе секс со мной без ограничений. Абсолютно! — Это чудесно, не спорю, — деликатно улыбаюсь я. — Но было ещё кое-что… — А именно? — выгибает одну бровь Лууна. — Относительно того варианта отношений, который мы однажды… не очень удачно обсудили, — аккуратно формулирую я. — А. Ну да, точно, — как ни удивительно, настроение у неё, кажется, лишь поднялось. — Ну, тогда озвучь его! Я совсем не против. — Кальция, — я мягко присаживаюсь на постель, встречая полный надежды взгляд антродраконессы. — Позволь спросить: а что ты думаешь относительно того, что отношения могут образовываться… не только между двумя? Причём по взаимному согласию? Я не имею в виду гарем, я имею в виду полиаморию. — Полиаморию? — переспрашивает Кальция. Её взгляд мечется между нами двумя. — Ты имеешь в виду… — Я не собираюсь бросать тебя, — твёрдо говорю я под хмыканье канидки. — Но и от Лууны отказываться — тоже. Вы обе мне дороги. Каждая по-разному. Как насчёт того, чтобы суметь образовать некую модель, в которой вы не будете мешать друг другу? Сможете оставаться подругами? Ведь, как я понимаю, я нужен тебе в совершенно ином ракурсе, чем Лууне. А раз так — возможно, объекта для конкуренции не существует? Я готов к всплеску возмущения, однако его не следует. Кальция медленно, раздумчиво облизывает губы. — Сделать так, чтобы мы не конкурировали? Это интересно звучит, конечно… Так, давай-ка по очереди. Если Лууна будет тебе давать, тебе этого окажется достаточно? Ты не будешь просить секса у меня? — Впервые встречаю такую извращенку, которой секс не нравится, — изумлённо качает головой гончая. — Ещё как нравится! — огрызается Кальция. — Только не с парнями! — Чего? — хором спрашиваем в ответ уже вместе. — Ты что, лесбиянка? — уточняет канидка. — Не думала, что для твоей родины это что-то плохое, — гордо вскидывает нос драконесса. — Но ты же говорила, что асексуалка! — сощуриваюсь я, разом заставляя Кальцию смущённо поджаться. — Я наврала… Извини. Подумала, что ты можешь не пожелать иметь девушку, которой ты нравишься исключительно платонически… в отличие от иных девушек. — Ну очленительно! — вскидывает руки Лууна. — Значит, ты ему врала с самого начала, но обиделась, когда он тебя не поторопился осведомлять обо мне? — Ну… эм… эх, — печально вздыхает харадолка. — Да. Неудачно получилось. — Что ж, раз тебе парни в принципе не то… — лицо Лууны проясняется. — Тем лучше. Не будешь так уж печалиться, раз Филипп тебе всё равно не подходит. — Ещё как подходит! — возмущённо восклицает Кальция, натягивая верёвки. — Только не для секса! А для всего остального чудесно подходит! — Это для чего же, путана? — Да для чего только не! — драконесса сладко зажмуривается. — Для романтического вечера. Для прогулок под луной. Для того, чтобы помогал мне писать, как минимум, служа музом. Для того, чтобы я чувствовала себя с ним прекрасной дамой. Для того, чтобы я знала, что я не одна. Для того, чтобы знать, что меня любят! Даже без секса! — Тебе не проще найти себе самку? — с тоской спрашивает Лууна. — Ну… так тут даже искать не потребуется, — Кальция смущённо вскидывает на неё глаза и тут же снова опускает. — Что?! — канидка от неожиданности даже плюхается обратно на стул. — Это… ты меня имеешь в виду? — Ну а ты думаешь, почему я именно к тебе подошла… — неуверенно бормочет харадолка, отводя взгляд и отчаянно алея. — Кальция! Я — не по самкам! — А ты пробовала? — Пробовала! — со злостью ударяет кулаком в ладонь гончая. — Меня, к твоему сведению, со щекоткой именно самки изнасиловали! — Понятно… — с искренней печалью тянет Кальция. — Тогда прости меня. Мне очень жаль. Если бы я знала об этом раньше… я бы ни за что не стала тебя принудительно щекотать. — Поздновато извиняться, тебе не кажется?! — Я готова извиниться действием, — антродраконесса решительно смотрит на гончую. — Это как же? — Сядь мне на лицо, и я тебе отлижу, — на одном дыхании произносит Кальция. Лууна даже икает от неожиданности, да и я гляжу на харадолку с изумлением. — Однако не ожидал от тебя такого, — качаю я головой. — Филипп… — антродраконесса переводит взгляд на меня и виновато улыбается. — Прости, что сразу не сказала. Ты чудесный парень, и, если бы меня вы привлекали, я была бы рада принять тебя. Но физически меня всегда привлекали девушки. Вот такая вот разноголосица, да? Ты меня устраиваешь во всех смыслах, но не в физическом. Но, по счастью… не было бы счастья, да несчастье помогло! Она неожиданно смеётся. — Я согласна, Филипп! Если ты не бросаешь меня, если будешь оставаться со мной, как раньше — я совершенно не против, что ты будешь заниматься сексом с этой гончей! Во-первых, мне самой легче знать, что это она, а не невесть кто-то где-то. Во-вторых, а вдруг мне всё-таки однажды тоже достанется? Третье — если ты будешь иметь секс с ней, тебя не уведёт какая-то другая! Это же замечательно! Она сможет дать тебе то, что не могу дать я, но при этом не будет уводить прочь! Филипп, я согласна! Согласна на эту твою, как она там называется? Ну, когда несколько вместе! — Полиамория, — немного удивлённо уточняю я. Вот уж настолько резкого разворота я никак не ожидал… — Отлично, пускай так! — радостно кивает Кальция. — Ты с ней трахаешься, приключаешься, все дела. А потом вы ко мне домой! Романтические вечера, ужины под звёздами, всегда чистое бельё, домашний уют! Филипп, ты гений! При таком раскладе она не помешает мне, а я не помешаю ей! Филипп, я согласна! — Твою мать, Кальция! — с чувством произносит Лууна, ударяя кулаком по спинке кровати. — Я так надеялась, что ты его пошлёшь за такое предложение! — Ага, после чего он достанется тебе со всеми потрохами? — понимающе ухмыляется Кальция. — Ну извини, что снова твои планы обломала. Гончая раздражённо рычит, закатывая глаза к потолку, затем нервно прошагивает туда-сюда по комнате. — Кот с тобой, Кальция. Я верна моему слову. Признаться, подумать даже не могла, что ты на такое согласишься… но что поделаешь. Вот только имей в виду: коли так, то в постели Филипп — мой! — Пока он не сыщет себе ещё кого-то? — щурится драконесса. — Возможно, парня? — в тон ей отвечает Лууна, поигрывая бровями. — Между прочим, такой вариант тоже не исключён. — Это твой вариант — или его? — с искренним любопытством уточняет Кальция. — Его, но я не против… если парень найдётся, что нужно. — Забирай, — благодушно разрешает харадолка, довольно опуская веки. — Будет девушка — отлично, будет парень — не проблема! Ты совершенно точно указала, нужно признать, что мне следует больше о нём заботиться. Филипп, тебя здесь всегда будет ждать тёплая постель и сытный ужин, обещаю! Весь домашний уют, который я смогу создать. Не исключая даже… альтернативного расслабления, — она лукаво улыбается, зажмуриваясь. — Как тогда, в лесу, помнишь? — Филипп? — многозначительно произносит Лууна. — Привязала к дереву, прощекотала, возбудила… довела, — коротко поясняю я. — Довольно странно звучит для той, которая предпочитает девушек! — Вовсе нет, — Кальция открывает глаза. — Я люблю щекотать. Я не против приласкать Филиппа… руками. Я же понимаю, что парню тоже ой как любо кончать. Так что объединить всё это воедино мне не проблема. Это же не полноценный секс. Лууна серьёзно раздумывает о чём-то, слегка постукивая пальцами подбородок: — Обещаешь, что больше никогда не будешь пытаться нас опоить? — Клянусь жизнью: против вашей воли — никогда! — решительно кивает Кальция. — Никакого яда. Никакого снотворного. Ничего, что может меня или Филиппа ослабить физически или ментально! Или вообще вывести из строя, временно или постоянно! Никакого приворота или отворота! — Да, согласна не применять ничего из этого списка, — подтверждает антродраконесса. — Причём обещаю чтить не только букву, но и дух договора. Ничего, что может причинить вам какой бы то ни было вред, ничего, что вам не понравится. Только если вы заранее согласитесь, чётко и недвусмысленно. У меня ведь не только глушащие зелья имеются. Классные тоже. Графинчик мой видели? Лууна поднимается на лапы и молча идёт осматривать то, из чего пила харадолка. — Кальция… Это вообще что такое?! — Ну, специальный… дурман, — смущённо ёрзает на постели антродраконесса. — Вроде питьевого афродизиака. — Афродизиака?! Каль, да это почти наркотик! — Нет, он без привыкания! — поспешно возражает харадолка. — Разве что душевного, потому что, когда его глотнёшь, всё так ярко чувствуется… Но никакой ломки, я проверяла! Разве что потом в сон очень тянет, когда под ним натрахаешься. Но и только! — Ну замечательно, — качает головой со вздохом Лууна, возвращая графин обратно на стол. — А я-то думала, это у нас с Филиппом вкусы необычные. — А какие? — улыбается Кальция. — Расскажите! Вдруг я пригожусь? — Ну, мне-то точно пригодишься, — мои губы подрагивают в улыбке. — Я щекотку люблю. — Видишь? Это судьба! — довольно отвечает драконесса. — А ты, Лууна? Что ты любишь? — Доминировать! — поколебавшись, всё-таки признаётся гончая. — Доминировать я в постели люблю. Не исключительно, но предпочтительно чаще всего. — Тогда я готова, — мечтательно вздыхает Кальция, поводя плечами. — Чувствую, что афродизиак ещё не весь выветрился. — Ага, вот буду я тебя сейчас трахать, после сегодняшнего-то… То, что я соглашаюсь на эту авантюру, не значит, что я готова вот так всё забыть! — Я не против, — серьёзно кивает Кальция. — Я вас наказала… ты меня накажи. Желаешь доминирования? Я уже предложила — просто сядь мне на лицо. Поверь, не пожалеешь. — Имею идею получше, — щурится гончая. — Значит, говоришь, что готова, чтобы я тебя наказала? — Да. Могу подсказать, где плётку взять, если тебе так привычнее. — Не-е-ет, — со вкусом тянет Лууна. — Нет, нет, нет. Ты мне испакостила весь первый секс с Филиппом. Полагаю, будет только справедливо, если я тебе тоже кое-что испакощу. — Чего же ты желаешь? — Взамен за весь твой «уникальный комплекс»? Да очень просто. Филипп считает, что ты вполне сексуально привлекательна. Дай ему. Здесь и сейчас. Уши Кальции нервно дёргаются. Она переводит взгляд на меня, покусывая губу. — Я… девственница, — полушёпотом признаётся она. — Тем лучше. Тоже запомнишь… как следует, — Лууна вновь сплетает руки под грудью в непреклонном жесте. Антродраконесса нервно покусывает губы. — Лууна, если она этого не желает… это может оказаться сочтено за изнасилование, — качаю я головой. — Причём я совсем не уверен, что предыдущие её действия по здешним законам сойдут за оправдание. А мне, сама понимаешь, как-то совсем не желается болтаться на виселице. — Нет, я согласна, — через примерно минуту неловкого молчания решает Кальция. — Официально объявляю, что согласна на этот секс в знак моего извинения за случившийся перебор. Филипп — давай. Только… будь осторожен, ладно? Ты у меня правда самый-самый первый самец. — Если честно, мне всё-таки кажется, что это действительно тоже уже перебор. Но… — Понимаю, она тебе нравится, — жёстко усмехается Лууна. — Но ты уж извини — сегодняшнюю ночку я не забуду никогда. Пускай и она тоже. — Справедливо, — к моему удивлению, без споров соглашается Кальция. — Я готова. Неловко поведя плечами и ещё раз обменявшись взглядами с обеими девушками, я всё-таки осторожно забираюсь на постель. Передо мной распростёрто большое тело антродраконессы. Когда я в человеческом обличье, она минимум на полметра выше меня, и все пропорции тоже увеличены соответственно. Так что её груди, и без того третьего размера, начинают с этого ракурса прямо-таки завораживать. Да и всё прочее очень даже мило… чуть припухлый, колеблющийся от напряжённого дыхания животик, уютно-округлые бёдра, за которые было бы так удобно и приятно держаться, если бы поза была несколько другой… Я чувствую, что возбуждение, поугасшее за время разговоров, снова возвращается. Кальция внимательно смотрит мне между ног изучающим взглядом. Под ним мой фаллос начинает расти ещё быстрее, пока не достигает полного размера. — Я… постараюсь быть аккуратен, — смущённо говорю я, пристраиваясь над Кальцией на четвереньки и начиная медленно опускаться. — Не забудь про смазку, — просит Кальция. — Она уже имеется, — хмыкаю я, обнаруживая, что усердная щекотка груди не прошла даром — лоно драконессы пускай не течёт, но сочится скользкой влагой уж точно. Аккуратно собрав её, я бережно намазываю половые губы Кальции. Она легонько постанывает и чуть вздыхает, её бёдра колышутся. — Сейчас я войду, — говорю я, принимая нужную позицию и начиная водить головкой члена по внешним губам влагалища, одновременно возбуждая и давая привыкнуть к ощущениям. — Если вы не слишком отличаетесь там, внутри от нас, то боль должна быть довольно резкой, но короткой. Быстро притухнет. — Мммм… — стонет Кальция, всё активнее двигая бёдрами. — А без боли никак нельзя? — Учитывая то, что природой твоё влагалище рассчитывалось под более крупный член, чем мой — полагаю, боль будет меньше, чем если бы тебя дефлорировал твой собрат. — Вау! — глаза Кальции удивлённо расширяются. — А я и не подумала… Вот он, плюс ксенофилии. — Далеко не единственный, на самом-то деле, — весело усмехаюсь я. — Совсем идеально будет, если ты сейчас отвлечёшься и не будешь напрягаться. — На что ж мне отвлечься-то… — расстроенно тянет Кальция. — Я помогу, — неожиданно усмехается Лууна. — Совмещу приятное с полезным, как ты сама недавно выразилась. Она встаёт точно за головой Кальции и наклоняется через изголовье кровати, демонстративно шевеля пальцами. — Ой… ты меня щекотать будешь? — нервно поводит плечами та. — Ага. Прямо эти большие, беззащитные подмышки. Твоя шёрстка же на этот раз, вместо того, чтобы защитить, лишь усилит ощущения. Только представь, как вот эти пальцы сейчас окончательно опустятся вниз — и начнут копаться-копаться-копаться там! Кальция неожиданно издаёт вовсе не испуганное, а вполне предвкушающее хихиканье. А я, пока её внимание переключилось на Лууну, быстро ввожу головку фаллоса во влагалище и резко, одним движением опускаю тело на драконессу. Та охает и вздрагивает, морщась от боли. — Всё, — успокаивающе глажу я её плечи. — Уже прошло. — Больно… — обиженно протягивает она. — Знаю, но больней не будет. Некоторое время я лежу на ней без движения, давая болевым ощущениям пригаснуть, а бывшему секунды назад девственным влагалищу — приспособиться под мой член. Это, между прочим, получается легко — видимо, снова играет роль разница в размере. А с другой стороны, влагалище Кальции, как и всякое непривыкшее к проникновению, узко — так что дискомфорта от слишком большого простора я тоже не испытываю. В сущности, ощущения почти идеальны. — Как ощущения? — спрашиваю я уже Кальцию. — Саднит, — откровенно признаётся она. — Но, в целом, ничего. Мама расписывала это намного ужасней. — Ты ещё не поняла, что верить ей нечего? — спрашивает Лууна, закатывая глаза. — Ну не абсолютно же… — В данном случае, видимо, абсолютно. Кажется, вменяемого вкуса в сексе у неё вообще не имелось… возможно, именно потому, что вменяемым сексом жизнь не обеспечила. Кальция покусывает губы и неуверенно поводит плечами, но не отвечает. — Филипп, — Лууна переводит на меня взгляд, — давай, двигайся. — Не уверен, что уже пора… — Пора, без выхода наружу меньше уже боль не получится. Давай. А, чтобы вам обоим было проще — тьфу ты, сама не верю, что такое говорю! — я сейчас немного помогу… Руки Лууны уверенно опускаются на подмышки Кальции и начинают активно шебуршить там пальцами. — Аха-ха-хах-хах-хе-хо-хи-хо-о-о! — сразу же начинает трясти плечами та, словно пытаясь выкинуть чужие пальцы из подмышек. От этого движения заманчивая грудь антродраконессы немедленно начинает соблазнительно колыхаться, делаясь ещё заманчивее… Смех Кальции ласкает мои уши, а по всему телу властно раскатывается желание. Да в конце концов, не это ли давно было у меня в числе тайных сексуальных фантазий — заняться сексом с девушкой, которую щекочет кто-то другой? Причём сделать это, не забивая голову лишний раз мыслями о её оргазме? Просто накрыть её собой — и двигаться, двигаться, пока не кончу, двигаться, наслаждаясь её рывками, извиваниями и сладким хохотом… Обняв Кальцию под её лопатками для удовольствия и устойчивости, я начинаю исполнять это желание. Едва ли когда удастся такое повторить, так что ощущение уникальности добавляет остроты ощущениям. Харадолка волнами извивается подо мной, хохоча и то ли подаваясь мне навстречу, то ли пытаясь увернуться от пальцев канидки — не понять. Однако же в любом случае процесс настолько упоительно приятный, что я понимаю — долго выдерживать не удастся. Да оно сейчас и не требуется. — Кальция… Я… скоро… кончу! — Да-ха-ха-хах! Ко-о-онча-ха-ха-й! — стонущим смехом отвечает драконесса. Ещё десяток движений, и я, прижавшись к ней до предела, начинаю со стоном наполнять её моим семенем — её, ёрзающую, хохочущую. Уникальные ощущения… сладкие до упоения. Когда судороги оргазма затихают, Лууна тоже перестаёт щекотать Кальцию и выпрямляется, очень знакомым движением потирая себя между лап. — Вот так-то, — подытоживает она. — Теперь ты эту ночь тоже никогда не забудешь. Как ощущения? — Мммм… Довольно сложно… — вяло протягивает распластавшая на постели Кальция. — Это не так совсем приятно, как с девушкой. Но, с другой стороны — совсем и не так ужасно, как мама расписывала. Это не лучший мой опыт в постели, но всё же, в целом, бывало гораздо неприятней. Больно, конечно. Но вот видеть твоё лицо, Филипп — оно того, пожалуй, стоило. — А что не так с моим лицом? — удивляюсь я. — Да как раз всё так, в этом-то и дело, — мечтательно зажмуривается Кальция. — Оно было таким… диким, таким искажённым, когда ты кончал. Так для тебя необычно. И я понимала, что это я тому заслугой, что это моё тело тебе такое удовольствие подарило, что тебе от оргазма прямо крышу сносит. Видеть тебя таким… да, пускай физического удовольствия я не получила, но всё равно довольна. Значит, у меня очень классное тело, если я могу тебе такие ощущения доставить. — Ну вот, а я-то рассчитывала, что ты сейчас будешь морщиться и рассказывать про грязных, грубых мужиков, как обычно лесбиянки делают, — с тенью разочарованности фыркает канидка, опираясь на спинку кровати. — Тогда тебе следовало бы выбирать не Филиппа для моей дефлорации! — фыркает в ответ харадолка. — Ну, другого выбора у меня всё равно не было. Утешусь тем, что по моей воле ты теперь всё-таки больше не девственница, и что, будучи лесбиянкой, трахнута парнем. — Давай я тебя по-другому утешу, подруга, — улыбается Кальция, поднимая на неё взгляд. — Ты опять? — закатывает глаза Лууна. — Ну всего разок! Обещаю, если совсем не понравится, впредь приставать с этим не буду. Но у меня отличный опыт! Поверь, я умела в куннилингусе. — А кто заверял меня, что, мол, это даже вкусным быть не может?! — возмущённо спрашиваю я. — Ну… мне же нужно было обмануть, чтобы ты не подумал… — прижимает уши Кальция. — Знаешь, а в этом что-то определённо имеется, — поднимаю я глаза на канидку. — Может, опробуешь? — Филипп… — покачивает та головой. — Тебе что, ещё лесбо-шоу посмотреть охота? — Ну, во-первых, от такого ни один нормальный парень не откажется. А во-вторых, уж очень мне желается полюбоваться, как эта сочная врушка тебе отлизывать будет. — М-м… — Лууна неуверенно покусывает губы. — Ну… ты по моей просьбе её трахнул, так что… Уф! Ладно. Но только один раз, и больше для тебя, понял? — Да. Мерси, милая, — улыбаюсь я, плавно выходя из Кальции. — Учти: укусишь — все зубы выбью, — обещает Лууна, огибая постель и осторожно забираясь между раскинутыми руками Кальции. — Я бы не посмела так варварски поступить с женским лоном, — весело блестит та зубами в ответ. — Оно заслуживает куда как лучшего обращения! — Слышал, Филипп? — фыркает канидка, разворачиваясь спиной ко мне и медленно опускаясь промежностью на лицо харадолки. — Даже не вздумай просить у неё отсоса. — Его я всё равно делать не умею, — пожимает плечами Кальция. — Опять же, наш рот для этого не особо… А вот вылизывать до оргазма я очень даже умею! Сейчас ощутишь… — Ну, давай. Филипп, а ты давай-ка сюда! Уж если так, пускай меня сразу двое ублажают. — Как же именно мне это сделать? — встав на пол, я подхожу к изголовью кровати, оказываясь лицом к лицу с гончей. Та собирается ответить, но внезапно её тело вздрагивает, а лицо искажается сначала от неожиданности, потом от удивления… а потом она очень знакомо закусывает губу и резким жестом манит меня к себе. Приблизившись, я немедленно угождаю в крепкие объятия и глубокий поцелуй, а, положив руки на спину канидки, ощущаю, как она начинает двигать бёдрами. Даже жаль, что из такого ракурса я ничего толком не могу увидеть внизу — было бы полезно поучиться у профессионалки! А, судя по тому, насколько быстро она сумела заставить гончую совершать такие движения — Кальция не наврала, когда заверяла, что она мастерица в этом деле. Однако же рукам сейчас имеется лучшее применение, чем простые объятия. Плавно переместив те со спины вперёд, я начинаю ласкать грудь Лууны, с удовольствием ощущая, как напрягаются под моими пальцами соски гончей, а в мой рот начинают сочиться её одобрительные стоны. Её грудь заметно меньше, чем у Кальции, и в абсолютном, и в относительном масштабе; но зато она решительно обгоняет ту в упругости, за что, видно, следует благодарить физкультуру. Эта грудь мне положительно нравится! От и до. К некоторому моему удивлению, Лууна кончает немногим медленнее, чем я сам. Видимо, уж больно удачная комбинация обнаруживается — тут тебе и то самое доминирование, и ласки груди, и куннилингус, и двое сразу нежат с разных сторон. Волны сладкой судороги пробегают по всему телу гончей, и она, содрогаясь, до безумия сладко стонет мне глубоко в рот, прижавшись в поцелуе и плотно обняв за шею. — Ну как, Лууна? — интересуется снизу Кальция, когда волны судорог успокаиваются окончательно. — Должна признать, язычок у тебя шёлковый, — выдыхает гончая, медленно разнимая поцелуй. — Во-о-от, — довольно тянет Кальция. — Ещё бы, он же у меня не только умелый, но и сильный, и длинный. Ну признайся: тебе зашло! — Не настолько, чтобы трахаться с тобой! Но… ой, ладно, не буду врать. Как ты отлизываешь — это действительно здорово. — Даже если позволишь время от времени это делать, уже буду благодарна, — обещает харадолка. — Вдобавок, готова поспорить — тебе, Филипп, тоже понравилось, не так ли? — Мне нравится всё, что приносит вам удовольствие. А если удовольствие получают сразу обе — вообще то, что нужно. — Нет, не так, — качает головой Лууна. — Трое. Ты тоже. — В точку, — подтверждает Кальция. — Ну что, кажется, эта ночь завершается гораздо лучше, чем представлялось в начале? — Кажется, так, — со вздохом соглашается канидка, прежде чем отвесить мне символический подзатыльник. — У, кобель сучий! Поверить не могу, что всё в итоге по-твоему вышло! — Но разве это плохо? — улыбаюсь я, обнимая её. — Не знаю, посмотрим… но, должна признаться, сейчас мне хорошо. И я надеюсь, что утром не изменю это мнение. — Намекаешь на то, чтобы поутру продолжить? — весело сощуриваюсь я. — Что ж, моё «утреннее древо» к твоим услугам! — Вообще, идея классная, спорить не буду. Но после такой ночки… особенно учитывая то, что на сон осталось не так много времени… не, лучше отложить. Да вдобавок пока ещё до наших комнат доберёмся… Нет, нужно сколько-то выспаться. Всё тело от усталости в сон тянет, а наутро будет мало. — Ну так а зачем куда-то добираться? — серьёзно спрашивает Кальция. — Ложитесь здесь. Только меня отвяжите… и места нам троим вполне будет довольно. А утром у меня стимуляторы найдутся, взбодритесь. Лууна и я обмениваемся взглядами. Я вопросительно приподнимаю брови. — Ну… — гончая колеблется. — Милая, это нам как минимум полчаса ко сну… а если учесть одеться-раздеться, да прочие мелочи, то даже час, — весомо подчёркиваю я. — Это серьёзно, конечно, но… Что, если нас обнаружат утром? — Нахожаев не является без стука, — спокойно отвечает Кальция. — Тем паче сюда сразу не поднимается. Опять же, разве вам запрещали меня посещать? Да и, учитывая то, что речь идёт о моём ментальном здоровье — я сейчас чувствую себя гораздо лучше, чем вечером. А буду чувствовать ещё лучше, если, наконец-то, посплю вместе с вами… — Полагаю, всё это более чем резонно, — подытоживаю я. — Лууна, я склонен согласиться. — Ладно, ладно, — вздыхает гончая. — Уговорили. Развязываем. — Сколько же вы навязали… — антродраконесса критически осматривает результаты нашего труда, которые сейчас нами же и устраняются. — Нужно будет вас научить потом, как это делается. — Так ведь мы потом тебя же и снова ими обвяжем, — многозначительно замечает канидка. — Так а я разве против? — сладко зажмуривается Кальция. — Вяжите меня, вяжите меня полностью! — Звучит вельми перспективно, — я сбрасываю с постели остатки верёвок. — Что ж, последний вопрос на сегодня… как нам устроиться, чтобы удобнее было? — Так, чтобы я могла вас крыльями накрыть, — предлагает харадолка. — Так, чтобы я контачила с тобой в первую очередь, — уточняет гончая, глядя на меня. — Ложимся на бок, прижимаемся поуютней, — я обвожу рукой кровать. — Кальция, ты сзади меня, крылом укроешь нас всех. Лууна, а ты — спереди, я тебя обниму. — Только я спиной, чтобы все на одну сторону. — Без проблем! Когда тебя и спереди, и сзади подпирают тёплые пушистые тела, а сверху ещё укрывает широкое крыло, никакое одеяло и в помине не нужно. Даже, пожалуй, наоборот — не пропотеть бы к утру… А впрочем — можно подумать, без этого пота в комнате мало имеется? Да мы уже все, похоже, принюхались так, что внимания не обращаем. Особенно учитывая общую смесь запахов, которую обеспечила здесь этой ночью вся наша компания. Весь наш… табун?