Сорок три заката

Глава 6. Любовь к свободе

      Чистое высокое небо над головой переливается лазурью в лучах ослепляюще яркого, заглядывающего во все уголки солнечного света, и пушистые перистые облака медленно плывут по своим делам. Под ухом стрекочет кузнечик, шумит трава, и далёкие деревья на лёгком жарком ветру приветственно машут ветками, сочащимися зеленью. Пахнет землёй и травяным соком. Иви лежит на клетчатом пледе, заботливо постеленном на траву братом, и, запрокинув голову, с улыбкой наблюдает за облаками, силясь вспомнить, кого же они ей напоминают.       Ей — девять. Беззаботное детство щекочет радостью сердце, травинкой свербит в носу. Лето тянется словно патока.       Лето семья Арчер традиционно проводит на даче — в гуще лесов, вдали от города. Племяннице Иви четыре года, и в доме она хватает всё, до чего может дотянуться, капризничает, топает ногами, рыдает и не спит, поэтому Иви сбегает в рощу. Вернувшийся спустя несколько месяцев старший брат — тоже.       Ориан грезит богатством и репутацией, раз за разом наращивая силу и выезжая в Лондон в поиске новых идей для собственного дела. Он натягивает крепкий канат на толстый дубовый сук и подвешивает на него боксёрскую грушу. Ориан совсем не боксёр, но всё, что ему нужно, — тренировать силу рук и боевой дух.       И хрупкая, тощая, полупрозрачная Иви смотрит.       Ориану недостаточно смотреть. Им надо восхищаться.       Но вместо того, чтобы сказать об этом, он с мягкой улыбкой протягивает сестре руку, предлагая научиться удару. Та переминается с ноги на ногу, но всё же выступает на шаг вперёд, внимательно наблюдая за движениями брата.       Ориан не очень ответственный, но очень упорный. Он не пример для подражания, говорит мама, но именно он из всей их семейки по-настоящему хочет жить.       Его ноги сгибаются словно в прыжке, плечевые мышцы напрягаются и вздуваются, перекатывая всю силу в один-единственный удар кулаком. Ориан замахивается — и груша подлетает, а затем тяжело возвращается на место, глухо плюхаясь о выставленные ладони.       Иви повторяет стойку, выставляя левую руку прямо, и Ориан сокрушённо качает головой.       — Ты так можешь сломать руку, — говорит он и поднимает ей правую, помогая замахнуться. — А ведь левая — это очень важно для тебя, да?       Иви понятливо кивает головой и ещё раз замахивается — на этот раз правой, как показал брат. Она левша, и оставлять левую руку целой, способной к мелкой моторике, умеющей различать даже небольшие шероховатости, — действительно очень важно. Как бы консервативные родители ни пытались её переучить, она упорно оставалась верной выбранной руке. Хотелось бы — пути, но — как получится, ведь она ещё маленькая. Иви замахивается, а затем — ещё раз, направляя удар прямо в грушу. Глухой стук, словно она бьёт подушку, но ярко-красная махина, больше её в два раза, едва колышется.       — Ты опять всё сделала не так, — расстроенно говорит за спиной Ориан, и Иви чувствует, как злость на саму себя нарастает, застилает глаза. Бьёт ещё и ещё, но груша инерционно подрагивает, почти не сдвинувшись с места. — Нужно делать удар более плавным, более мягким для своих костей. И переносить всю силу из сплетенья в кулак, перемещать центр тяжести из таза в плечо при замахе.       Иви чувствует, как наворачиваются на глазах слёзы, когда у неё раз за разом ничего не получается. «Ты опять всё сделала не так», — со всех сторон слышится голос матери и эхом отдаётся глубоко внутри головы.       — Зато, когда научишься, никто не посмеет тебя обидеть.       Иви проснулась, чувствуя, как тяжесть в груди с каждым вдохом давит сильнее, и облизнула губы, пересохшие, потрескавшиеся, сочащиеся солёным, металлическим. Свернутое в комок одеяло мешалось под ногами, ступни вязли в тугом пододеяльнике. Волосы разметались по подушке.       Ей снился не кошмар, но — то, о чём она предпочла бы не вспоминать.       Иногда она как Дженни — совсем не хочет вспоминать то, что делает ей больно. И всё равно вспоминает. Различие лишь в том, что Ориан — жив, и Иви его уважает, и до похищения помогала как могла, даже если его поступки порой вызывали у неё мерзкое сосущее под ложечкой ощущение неправильности.       Дженни?.. Стоило бы спуститься и узнать, каковы успехи в поимке крысы.       Иви застала Дженни всплескивающей руками и растерянно качающей головой на кухне.       — Нет, ну, это крыса-акробат! — возмущалась Дженни, но её глаза возбуждённо блестели. Какая глупость — восторгаться ловкости вредителя!       Интересно, Кукловод испытывает те же чувства, когда смотрит на марионеток, бродящих по дому? За это время Иви увидела уже нескольких людей, как вяло проходящих испытания, так и бросающихся прямиком в ловушки, словно намеренно.       — Она снова выбралась! Как ей это удалось?       Дженни проворно запустила тонкие пальчики в горлышко вазы, ощупывая её изнутри.       — Ваза шершавая, может, она сумела как-то зацепиться и выбраться? Может быть, стенки должны быть более покатыми?       — Но ты ведь сама такую просила, — буркнула в ответ Иви, усаживаясь за стол.       — Давай попробуем китайскую. Она должна быть где-то на кухне. Я пока поищу, а ты ешь, я тебе приготовила завтрак! — выставив тарелку и кружку перед Иви, Дженни смахнула крошки с рук фартуком и решительно двинулась к двери.       — Эй, ты куда? — окликнула её Иви.       — Испытание проходить.       Дверь захлопнулась, и привычное испытание началось. В тишине, нарушаемой лишь тиканьем таймера и позвякиванием посуды, Дженни впервые за время пребывания Иви в доме проходила испытание. Она делала это медленно, словно вмиг позабыла, где какая вещь лежит, хотя кухню знала как свои пять пальцев.       Иви растерянно взглянула на завтрак и ковырнула его вилкой. Ещё горячий. Дженни действительно кухонная фея, незаметно, но тщательно наблюдающая за жизнью каждого в этом доме. На тарелке лежал кусок румяного поджаренного хлеба, жареное яйцо, пара мелких сосисок и помидоров, — достаточно сытно, но явно приготовлено не на массу, а персонально.       Прокопавшись в полках, Дженни наконец вытянула оттуда продолговатую красную вазу с узким горлом, почти как у бутылки шампанского или вина; на хрупком фарфоре пышно расцветали яблони.       — Вот она! — победно выдохнула Дженни, смахивая с вазы пыль тряпкой. — Эту вазу женщина привезла из Китая… Красивая женщина, которая была в разных странах.       — Ты её знаешь?       — Наверное, — отрешённо ответила Дженни, разглядывая вазу.       — Продолжим скармливать крысе сухарики?       Пожалуй, Иви стоило зарубить себе на носу, что заходить в подвал чревато личными поручениями или очередной перепалкой с её главнейшим обитателем. Как повезёт.       Сегодня ей повезло не тратить нервы. Но — тратить личные ресурсы.       — Слушай, хотел тебя попросить об одной вещи… — первым заговорил Джек, не зная, куда деть руки, и потому почёсывая правой загривок.       Иви вздохнула, остановившись на пороге, а затем обернулась, встретившись с ним взглядом.       — У меня часы сломались, кнопка нужна, — продолжил Джек, убедившись, что его слушают. — В этом доме, конечно, часов навалом, но вот правильное время они не показывают. А мои идут с того момента, как я в дом попал.       — Кажется, в этом доме время не имеет значения, все дни как один, — хмыкнула Иви.       — И всё же. Если попадётся кнопка, принесёшь?       — Принесу, конечно.       Не успела Иви и шагу сделать из подвала, как Дженни её окликнула:       — Я тут нашла на столе в кухне какую-то кнопку, она совсем мелкая, я её чуть не смахнула тряпкой! Это случайно не деталь Джека?       Приняв мелочёвку из рук Дженни, Иви вернулась в подвал. Сквозняк захлопнул дверь, и по иронии судьбы, едва закончив одно испытание, она вынуждена была проходить другое. Коснувшись последнего предмета, Иви села на ящик неподалёку от Джека, смиренно наблюдая за тем, как он ловко поддевает шилом резиновую кнопку и на её место ставит другую. Напряжённо наблюдая за движением стрелок, Джек вдруг начал откровенничать:       — Знаешь, эти часы ведь мне ещё отец подарил. Вот прям снял со своей руки и подарил. Джим тогда ничего не сказал, но завидовал ещё как…       Иви, взглянув на разгладившееся лицо Джека, улыбнулась. Джим — завидовал? Она представила злого, взъерошенного Джима, покрасневшего от зависти. Он краснел, краснел, вздувался от злости, как рыба фугу, и наконец лопнул как шарик, со звонким хлопком.       — Это было, когда ты уезжал в Сорбонну?       — Да, — кивнул Джек, не отрывая взгляда от стрелок. — И хотя Джима всегда ставили мне в пример: добрый, спокойный, умный, послушный, со стороны отца это была как дань уважения мне. Отец, наверное, по-своему ценил моё упорство, а потому и уважал. Ладно, не будем о прошлом. Тебе не кажется, что стрелки двигаются чуть медленнее?       — Да… нет? Вроде как и до этого.       — Так до этого они и начали замедляться! — фыркнул Джек. — Видимо, кнопки недостаточно, попробую пружину поменять. Глянь её здесь, на полках, пока я снимаю крышку. И ещё часовую отвертку. Ведь если часы остановятся, никто в доме не будет знать точное время…       В его голосе словно звучала едва уловимая ложь, но Иви отбросила эти мысли, ведь Джек — честный человек, да и зачем ему врать о такой ерунде, как точное время? К тому же, если он так беспокоится за время, наверняка просто очень пунктуальный. Как раз то, чего так не хватает Иви.       — Напоминаю, что время относительно. К тому же, какое же оно теперь точное? Стрелки замедляются — часы отстают. И это давно началось.       В банке с гвоздями нашлась и пружинка, совсем не заржавевшая, и миниатюрная часовая отвёртка с острым плоским концом. Джек аккуратно поддел наконечником старую пружинку и вставил новую, закрутил на болтики крышку, просунул руку в кожаный коричневый ремешок.       — Теперь подарок отца будет в порядке. Ты даже не представляешь, насколько это важно.       Иви кивнула, горько усмехнувшись и невесомо касаясь кончиками пальцев рукава правой руки. У неё тоже была важная вещь и тоже — как назло — часы. Серебристые механические, с чёрным циферблатом и золотыми насечками вместо чисел. Её первые часы. Её драгоценный подарок на совершеннолетие от не менее драгоценного брата. Винтажная японская мечта со стальными звеньями.       — Да, понимаю, у меня тоже есть дорогие мне вещи. Рада была помочь.       Иви двинулась к выходу и у порога, под кучей хлама, вдруг заметила пожелтевшую бумажку. Вытащив, она хотела отдать её Джеку, однако на ней не было ни слова о технике; это больше походило на страницу чьего-то дневника, написанную детской рукой.       Привет, Дневник. Я буду называть тебя Джо, ладно? Мы с тобой почти тёзки — меня зовут Джон. Мама мне тебя подарила, чтобы я мог поделиться с тобой своими мыслями, пока её нет. Давай я сначала расскажу тебе о нашей семье.       Иви вышла из подвала, мягко прикрыв дверь, не захлопывая, чтобы не доставлять лишних проблем Джеку, и застыла у двери, обнаружив на обратной стороне листка ещё одну запись. Это точно детский личный дневник, странно лишь то, что нигде не указана дата. Сколько лет этим и без того пожелтевшим страницам, потускневшим тёмно-синим, почти чёрным чернилам?       Мама у меня актриса, её даже на улицах узнают. Иногда. Вичбридж — маленький город, но мама говорит, что это хорошо, иначе нам бы покою не было. Я не совсем понимаю, почему плохо жить в Лондоне, но, наверное, она права. А папа печатает книги. Ну, не сам, просто у него есть много людей, которые их печатают. Только они все тоже в Лондоне.       Спрятав страничку за пазуху, Иви вышла в коридор и на лестнице столкнулась с совсем юным мальчишкой — ему едва ли восемнадцать лет. Тот, испуганно отшатнувшись от неё, пронёсся мимо и, глядя ему в спину, она смутно почувствовала, будто знает его. Но странное наваждение быстро прошло.       Очередное новое утро в этом чёртовом доме началось со знаменательного пришествия Кукловода. Точнее, его голоса — хриплого и надломленного, словно он всю ночь кричал, хотя вряд ли это было правдой, ведь тогда наверняка кто-то из пленников услышал бы.       Не поздоровавшись, он язвительно начал:       — Вижу, ты уже достаточно освоилась в доме. Не пора ли тебе заняться своим освобождением?       Лениво приоткрыв глаз, Иви кинула косой взгляд на камеру и тут же, тряхнув головой, скрыла его за пеленой волос, отливающих медовым золотом в отсветах оконных щелей.       — Чем я сейчас занимаюсь, по-твоему?       — Бесцельным шатанием по моему дому, — хмыкнул Кукловод. — Хотя бы найди дверь. Она в прихожей, если ты не в курсе.       Сарказм — его главное оружие, вероятно, за неимением возможности воздействовать физически. Или Кукловоду просто нравится издеваться над людьми. И хорошо, что он находится на расстоянии, способный ранить только словом. Язвил Кукловод всем, конечно, но ей доставалось как-то особенно сильно, словно человек по ту сторону камеры знал её — и недолюбливал. Или наоборот, знал настолько хорошо, что понимал, на какие точки стоит нажимать, чтобы сделать больнее.       — А может, я не хочу бороться? — Иви запрокинула голову, сидя спиной к камере, и едко улыбнулась, едва обнажив зубы.       — Мы это уже проходили, — устало ответил Кукловод. — Ещё в первый день. Тогда ты умрёшь.       — Кукловод, тебе правда заняться нечем, кроме как пугать меня? — парировала Иви. На лицо то и дело попадали тёплые солнечные зайчики, и она жмурилась, наслаждаясь внезапным теплом в этой каморке. — За стеной тебя ждёт Скотланд-Ярд. И несколько лет тюрьмы.       — За стеной меня никто не ждёт. Ты можешь заявить на меня в Скотланд-Ярд. Но для этого сначала нужно выбраться. А значит — играть по моим правилам. — Словно ребёнку, объяснял Кукловод, и в его голосе с каждой новой фразой нарастало раздражение. — Прихожая, живо.       Вспомнив, что с сумасшедшими нельзя спорить, Иви поспешно собралась и спустилась в прихожую. Деревянная дверь, обитая железом, опутанная коваными цепями, с десятью замками, высилась над головой и внушала гнетущее чувство.       — Именно эта дверь отделяет тебя от свободы. Десять замков. Десять ключей. Девять комнат и тайников.       — Девять? — подняла голову Иви. — Где же десятый ключ?       — Поймёшь, когда найдёшь остальные. Путь к свободе не бывает лёгким.       Позади щёлкнул мушкет. Раздался выстрел. Она точно не попадала в ловушку, так почему та сработала?! Пуля, позорно пущенная в спину, пролетела совсем близко к лицу, срезав прядь у уха. Прядка задымилась.       — Это всего лишь напоминание, что не стоит спорить с хозяином дома.       Стоило только Кукловоду замолкнуть, как из-под лестницы выглянула знакомая рыжая макушка, словно светящаяся в ярких солнечных лучах.       — Ох, Иви, а вот и ты! — откликнулась Дженни, жестом приглашая на кухню. — У нас снова ничего не получилось с крысой. Наверное, эта ваза была слишком низкой, нужно найти повыше. Я помню, где-то в подвале была французская ваза. Не поищешь, пока я готовлю завтрак? Заодно Джека с собой притащи, хоть за шкирку, я не помню, когда он в последний раз вообще ел!       Иви мягко усмехнулась, поймав смеющийся взгляд Дженни, кивнула и мигом спустилась в подвал. Джек по обыкновению сосредоточенно паял детали, не поднимая головы, и только после испытания удалось с ним заговорить, хотя для этого и пришлось отвлечь от несомненно увлекательнейшего занятия.       — Джек, ты у себя на полках не видел французскую вазу? Я просто не знаю даже, как она выглядеть должна.       — По-твоему, я знаю? — хмыкнул Джек, ссыпая детали из ладони в жестяную банку. — Я физик, а не искусствовед. А вот ты похожа на гуманитария.       — По каким признакам ты это понял? — недоумённо отозвалась Иви, проводя пальцами по полке и загребая пыль. — Боже, ну у тебя и пылища! Ты чем здесь дышишь вообще? Ещё и всякие железки как попало валяются.       — Боже некогда убираться, — улыбнулся Джек, выставляя банку с деталями в ряд таких же на полке и загребая руками вглубь, словно ища что-то. — И да, всё это нужные детали. У тебя рожа слишком интеллигентная. У технарей попроще. Хочешь сказать, я неправ?       — Прав, но дело тут, конечно, не в роже, — фыркнула Иви, сложив руки на груди, всем своим видом выказывая напускное недовольство. — Я с таким лицом родилась!       — Да, и при рождении на нём уже было написано, что математическим складом ума ты не обременена, — довольно осклабился Джек, вытаскивая из глубины полки что-то тяжёлое и глухо громыхающее о дерево. — Слушай, ну, вот тут есть какая-то ваза. Может, эта подойдёт?       Длинная и узкая ваза на ножке быстро протёрлась рукавом Джека и засверкала лазурью и позолотой.       — Похоже на французскую? — спросил он, подавая вазу. Приняв тяжёлый хрупкий фарфор, Иви крепко прижала его к груди в страхе уронить и разбить. Наверняка такая ваза стоит недёшево.       — Откуда я знаю? — заворчала на него она. — Я тоже не искусствовед!       — Странно, — хмыкнул Джек. — Ты троечница и на самом деле даже гуманитарный склад ума тебе не достался?       — Ну, это уже откровенный буллинг, Джек! — надула щёки Иви, крепко прижимая к себе несчастную вазу. — Тебя что, Кукловод укусил? Пусть раскусает обратно. Тот и так упражняется в сарказме на мне, похоже, ещё и чуть не прибил в прихожей недавно.       — За что? — недоумевающе вскинул брови Джек.       — Знал бы за что — точно убил, — вмешался в их мирный разговор всеведущий голос.       Иви обиженно поджала губы, кинув мимолётный взгляд на камеру, но ни слова не сказала.       — Кстати. Джек, пойдём завтракать, Дженни приглашает.       — Я занят, — Джек развернулся и приготовился сбежать в какой-нибудь из четырёх углов, но Иви, высвободив руку, угрожающе поманила его к себе пальцем:       — Ничем ты не занят, не выдумывай.       Джек сделал широкий шаг вперёд, намереваясь уйти подальше, и Иви подхватила пальцем воротник рубашки, несильно, но настойчиво потянув на себя.       — Дженни разрешила тащить тебя за шиворот.       — А кто разрешал Дженни разрешать? — выпалил Джек, выворачиваясь из хватки, — ему совсем не хотелось рвать ворот и уж тем более ломать новенькой пальцы. Та вцепилась в рубашку всей пятернёй, сделав ещё шаг вперёд.       — Джек, ну ты же голодный! Что плохого в том, что она о тебе заботится?       — Ничего, но мне ещё одна мама не нужна, — хмыкнул Джек и внезапно перестал дёргаться — настолько, что удивлённая столь резкой переменой Иви ослабила хватку. Мягко перехватив её за запястье, Джек опустил чужую руку на уровень своей груди и повернул ладонью вверх.       Он легко провёл большим пальцем по зеленоватой вене у запястья, щекоча тёплой шершавой подушечкой тонкую кожу.       — Ты не выглядишь совсем уж хрупкой, почему у тебя так хорошо видны вены?       — Я не хрупкая!       — Правда? — Джек хитро улыбнулся и, сжав кольцо пальцев сильнее, потянул Иви на себя, и та едва не уронила на него вазу, запнувшись.       Она подняла голову и прищурилась, глядя на Джека снизу вверх, едва щекоча его подбородок наэлектризованными волосинками с макушки. Джек по-мужски крепче, шире в плечах и больше чем полголовы выше. Он улыбался, в уголках его глаз собрались морщинки; Джек отпустил её запястье и по-отечески потрепал по макушке.       — Испугалась, да? Ну что, пойдём завтракать!       Послушно следуя за Джеком, Иви вернулась на кухню.       — Это действительно французская ваза, — с самым серьёзным видом ответила Дженни, вытирая руки о фартук и со стороны разглядывая находку.       — Наверное, дорогая? — уточнила Иви, расслабленно раскинувшись на стуле.       — Нет, её тоже купили здесь. Мальчики нашли её в маленькой лавочке в городе, и я помогала её нести. Мы хотели сделать сюрприз…       — Кому?       — Не помню… — Дженни с усилием потёрла висок, прислонившись бедром к столу, но быстро метнулась к кухонному гарнитуру, не давая себе и шанса на слабость и болезнь. — Ешьте. Джек, я Иви, наверное, к тебе поселю, чтобы она вытаскивала тебя поесть! А то кожа да кости.       На тарелке аппетитно дышали жаром сырники, щедро посыпанные сахарной пудрой, сверху на них лежала тонкая пластинка сливочного масла, а рядом, на свободном краю, горка медленно растекающихся густых сливок. В общей миске румянились булочки-улитки с изюмом.       — Или я заморю её голодом, — весело хмыкнул Джек, размахивая вилкой.       — Или сделаешь меня пиратом, если будешь так размахивать вилкой, — отклонилась от него Иви, выставив ладонь как щит.       — Не беспокойся, после того, как мы освободимся, я найду тебе говорящего попугая.       — И ногу отпилишь, а вместо неё деревянную с крюком поставишь?       — За этим к Кукловоду обращайся.       Иви хмыкнула и, отложив вилку, тихо, низким бархатистым голосом напела:       — Скоро Веллерман придёт, Он сахар, чай, ром принесёт, Лишь прозвучит отбой — Мы все пойдём домой.       — Новозеландское? — переспросил Джек, активно насаживая кусочки сырника на вилку.       — Да, новозеландская народная песня про китобоев. Ты её знаешь, ведь так?       — Ага, я даже умею делать шанти, хотя это ни разу в жизни мне не пригодилось!       — Как и умение различать вазы?       — Как и умение различать вазы! Вообще-то я не думал, что ты умеешь петь.       — Меня брат научил, — изумлённо вскинула бровь Иви.       — Твой брат умеет всё, да? — усмехнулся Джек.       — Не всё, но он хороший! — возмутилась Иви, но в глазах её плясали огоньки. — У меня родители немножко приколисты, мы все трое с какой-то изюминкой.       — Хорошо, что у меня родители нормальные, — хохотнул Джек, принимаясь за булочку.       — А как зовут твоего брата? — отозвалась Дженни, держа в руках кружку горячего чая.       — Ориан.       — Орион? — передразнил Джек. — Грешник? Звезда?       — Ориан, — поправила его Иви, сжав губы в тонкую полоску. — Джек, ты глухой что ли? Или тебя так же за шкирку надо отвести в ванную и помыть тебе уши?       — Ты меня утопишь, — подозрительно сощурился Джек.       — Ещё никто не жаловался.       — Потому что никто не выживал?       Тишина зазвенела. Иви, поражённо глядя на Джека, лишь хлопала глазами, а тот, явно распалившись, ждал реакции. Дженни переводила взгляд с одного на другого и наконец разорвала молчание тихим:       — Кажется, вы подружились…       Сначала расхохоталась Иви, а после вместе с ней и Джек.