Осколки

— Я хотела бы устроиться на работу. Пятилетняя Шани, держащая маму за руку, снизу вверх посмотрела на долговязого мужчину с яркими, темными глазами. Тот скептически осматривал их обоих, но в основном, всё-таки, Эву. Густые мамины волосы были распущены, на загорелом лице читались вселенская усталость, но, вместе с тем, твердость. — В чём дело? — пытаясь побороть раздражение, сквозь зубы процедила Эва. Мужчина поглядел на неё свысока: — Вы — Эвтида, не так ли? Сердце Шани рухнуло куда-то в пятки. Она сглотнула, крепче сжала мамину ладонь и зажмурилась. Она слышала эту фразу во многих её вариациях и никогда ничего хорошего она не несла. — Да, — отрезала мама. Тоже понимала и морально готовилась. Некоторое время мужчина промолчал, после чего высокомерно выдал: — Падших женщин на работу не берём. — Как вы смеете?! Я работала писцом в Фивах при хвори! — Да, наверное, люди Фараона возлагали на тебя большие надежды, а ты… Мужчина сплюнул и захлопнул перед ними дверь, так и не пустив на порог своего постоялого двора. — Пошли, — безжизненно пробормотала Эва и резко мотнула головой. Несколько волнистых прядей упало на лицо женщины, закрыв когда-то яркие, золотистые глаза. Шани показалось, что мама разом постарела на десяток лет. Шани прижала сжатую в кулак руку к груди и сжала зубы. Сколько таких сцен она видела… Сколько боли приносили ей эти воспоминания… Она поерзала. Постель для слуг была достаточно мягкой, что было удивительно и приятно. Шани вздохнула: солнце ещё не взошло, было раннее утро. Хозяева особняка определённо ещё спали, а вот та прислуга, чья очередь была сегодня работать, уже обязана была а это время бодрствовать и заниматься делами, коих тут постоянно было достаточно. Два дня прошло с тех пор, как Шани прибыла в этот особняк, но ни разу она ещё и близко не подходила к Госпоже. Ей не доверяли и в ней не нуждались. Кроме Уоти Госпожа никого не подпускала к себе. Для чего тогда их набрали для неё оставалось загадкой. Впрочем, это было не важно. Шани всё равно было чем заниматься, лишь бы платили. Она вскочила, быстро переоделась в рабочую форму. Бросила взгляд на постель подруги — она уже была пуста. Шани грустно улыбнулась. Что ж, Уника как обычно, всем своим видом демонстрировала то, какая она была хорошая и прилежная. Мама всегда с горечью говорила о друзьях. Шани не была в курсе, что произошло, но знала, что подруга мамы вышла замуж и переехала, а друг отправился в странствия по Египту. Тем не менее, её наставник так же жил в Гермополе и Шани познакомилась с ним по чистой случайности. И от мамы же она слышала то, как важно дорожить друзьями. И Шани дорожила. Всю себя вкладывала в то, чтобы Унике было комфортно. Поддерживала её, старалась всегда быть рядом, но и о маме не забывала. Шани аккуратной поступью вышла из комнаты. Мама из-за своих увлечений, ходила ну очень тихо и Шани переняла у неё эту тихую поступь, автоматически начиная чуть ли не красться, доводя всех вокруг если не до сердечного приступа, то рядом. Это было одним из факторов почему сверстники и в целом, дети, её сторонились. Кроме Уники. Зайдя в столовую, расположеную на первом этаже пред кухней, она тут же встала как вкопанная. За одним из столов, склонившись над свитками, сидел хозяин особняка. Шани, не зная, что делать так и стояла на пороге, хлопая ресницами. Она мимолетно осмотрела мужчину: покрытое мышцами, тренированное тело, глаза были закрыты спадающими прядями белоснежных волос, светлая кожа. Она тихо вздохнула от удивления, но этого оказалось достаточно, чтобы мужчина дернулся и резко поднял голову. Шани сглотнула. Маска эпистата была непроницаемой, на лице не читалось бы ни одной эмоции, если бы не прищуренные бледно-голубые глаза. Умом Шани понимала, что нужно было что-то сделать: поклониться, склонить голову или хотя бы поздороваться, но тело не слушалось. Так бы они и сверлили друг друга взглядами, если бы Шани не спохватилась и не поклонилась. И тут же ослепительной вспышкой перед глазами пронеслись воспоминания: — Мам, ты обещала мне сказку. Эвтида сидела на постели, уткнувшись головой в ладони с прикрытыми глазами, когда дочка подлезла ей под локоть. Эва посмотрела вниз и наткнулась на молящий взгляд больших, ярко-голубых глаз. Она не умела говорить дочери «нет», когда видела такой взгляд. Сегодня ей в очередной раз отказали в принятии на работу, а день, когда она возьмёт первый после долгого перерыва заказ всё приближался. С приближением этого дня, казалось, её сердце погибало всё быстрее. Она сглотнула ком и выдавила горькую улыбку: в руках дочери был папирус. Чтобы купить его ей, Эва влезла в долги. Она мягко взяла из рук дочки свиток, закинула его вглубь кровати, малышку подняла под руки, придвинулась к стене, посадила её на колени и укрылась одеялом. Она поерзала, чтобы спиной облакачиваться лишь на тряпку, а не на холодную стену и раскрыла папирус так, что руками будто с двух сторон обнимала девочку. — Сказка о… — Мужественном герое! — воскликнула малышка, перебив маму. Эва улыбнулась. Она уткнулась в пшеничного цвета волосы девочки и вдохнула их запах. Они пахли речной водой и составом, который бедные слои населения использовали для мытья головы. Сказку эту Шани обожала и знала наизусть, но неизменно, каждый раз просила маму читать её ей вновь и вновь. Казалось бы, простенькая история с абсолютно незамысловатым сюжетом, но сколько восторга вызывала у ребёнка. Эва продолжила: — Жил-был Египтянин. Волосы его посидели со временем, а глаза были яркими, словно хрусталь. Всё у него было: семья, достаток, любимая работа. Но скучно было так жить ему и стал он бедным помогать. Дарил просветление погрязшим во тьме незнания и невежества. «Бедность — не порок» — говорил он и этому же учил окружающих. В жёны взял девушку из бедных слоёв общества и дочь всегда учил уважать человека за поступки, за характер, за то, что имеет он внутри. Долгую жизнь прожил он в праведности, многих спас, пока жизнь его не оборвалась скоропостижно, трагично в пасти крокодила. Когда подоспела помощь, было уже поздно. Ребёнка чужого спас, а себя сберечь не сумел. «Бедность — не порок» — говорил он, умирая с улыбкой на лице. — Бедность — не порок, — прошептала девочка, кладя голову маме на грудь и закрывая глаза. Мамин мягкий голос мигом усыпил её. Для Шани он означал безопасность. Уют. И чувствуя в маминых объятиях, в каждом слове пламенную любовь к своему ребёнку, она всё глубже погружалась в безмятежный сон, согретая теплом любимого человека. Эва отложила папирус и стала гладить дочь по голове. Волосы её волосы разлетелись в стороны. Последнее, что почувствовала Шани — теплые мамины прикосновения. — Прошу… Прощения, доброго Вам утра, — выдавила она, когда вынырнула из воспоминаний прошлого и увидела, как мужчина в вопросительном жесте поднял бровь. Странно она, наверное, выглядела. Эпистат кивнул и снова склонился над свитками, а Шани соображала, пытаясь придумать, что делать в такой ситуации: — Мне нужно… — робко начала она, но эпистат перебил её: — Делайте то, что должно. Меня нет. «Многозначительно» — Шани прошла дальше. Пока она ползала по кухне, намывая полы, украдкой осматривала статный профиль эпистата Амена. В тот день, когда она видела его во время отбора, Шани была слишком напряжена и не могла особо составить мнение о нём. Но сейчас у неё это получилось. Он был тихий, скрытный, молчаливый, но на удивление, ей было вполне комфотно. «Наверное, странно испытывать в мертвой тишине, наедине с убийцей комфорт» — подумала она. — Имя? — как гром среди ясного неба раздался негромкий, но твёрдый голос. Наверное, на работе ог полон стали. — М-моë? Шани запнулась. Он повернул к ней голову и посмотрел так, что у неё кровь застыла в жилах — хмуро, недоуменно. — Ш-шани, Господин. Амен ничего не сказал. Вновь воцарилось гробовое молчание. Спокойствие и комфорт пропали, сменяясь на напряженность. Шани про себя искренне ругалась на то, что умудрилась показать себя глупой перед человеком, что должен будет платить ей зарплату. — Если бы тебе сказали выбрать что угодно себе в подарок, что бы одно ты выбрала? — внезапно спросил мужчина. Он вновь посмотрел на неё светло-голубыми глазами. «А ведь глаза у него светлые. Не как хрусталь, конечно, но… И волосы белоснежные, можно было бы сказать седые, если б не относительно молодое лицо, — Шани запнулась и ей в голову пришла бредовая идея, — мама ведь говорила, что работала с охотниками в Фивах во время хвори. Могла ли она лично знать эпистата? И ведь из нескольких сказок, которые тогда были, она выбрала эту. Для шестилетней девочки. Не про кошку, не про лошадь, не про царицу. Единственная сказка с глубоким смыслом, как сказала мама. Может ли быть… Да ну, ерунда. Но… Интересное совпадение «. — Папирус, — твердо, ни капли не думая сказала она. — Папирус? — холодные глаза прищурились. Шани честно пыталась выдержать взгляд, но по итогу, под давлением сжавшись. Всё-таки, она была ещё ребёнком. Амен удовлетворенно хмыкнул и как-то более раслабленно, сказал: — Интересный выбор. — Мне очень нравится учиться, Господин. Теперь она уже сама подняла взгляд, смотря открыто, не склонив голову, но смотря снизу вверх, без вызова и дерзости, твёрдо, но покорно и стараясь не ловить этот тяжёлый взгляд. — Хм… — протянул мужчина, — очень хорошо. Учение — свет. Шани вздрогнула, но эпистат, кажется, не заметил этого, погрузившись в какие-то свои мысли. Девочка дрожащими руками стала отжимать тряпку. — А какие папирусы нравятся? — Я… — Шани вздохнула. Как бы это так так объяснить, чтобы ничего не испортить.? — у нас дома сложное положение. У меня практически нет свитков, а в библиотеке… «В которую меня теперь уже изредка пускают…». —…мне нравится абсолютно всё. Я всегда рада новой информации по любой теме. Надеюсь, я вас не утомила своим рассказом, Господин? Амен махнул рукой, удовлетворенный ответом, возвращаясь к своим делам. Вскоре, эпистат отправился на работу (и Шани узнала в чем была причина столь раннего подъёма), а Шани послали за фруктами на рынок, дав нужную сумму денег. Купив всё, что ей сказали, Шани увидела, что уже начинало темнеть. Как на зло, находящаяся в городе не так давно, Шани заблудилась и вышла к одной из окраин. Особняк Эпистата был недалеко с поскольку находился довольно далеко от центра Мемфиса. Девочка разволновалась. Она повертелась, повспоминала и казалось бы, уже даже вспомнила куда ей, как услышала стон. Сначала она испугалась, обомлев, девочка встала как вкопанная попятившись назад. Когда на неё никто не напал, но стон раздался снова, она решила проверить что случилось. Тут, на окраине, никто не жил, но было несколько заброшенных строений. Сюда редко захаживали люди, зато частенько тут останавливались преступники. Под одним из таким зданий лежал раненный мужчина. Недалеко от него лежал окровавленный хопеш. Шани взвизгнула, от чего мужчина поморщился и подбежала ближе: — Как вы?! — воскликнула она. — Помо-гите… — прохрипел раненный. Шани, не вспомнив даже про корзину, со всех ног побежала в город. Расспросив людей, она нашла лекаря и, упирающегося по-началу, уговорила хотя бы посмотреть и привела его к раненому. Убедившись, что бедолаге окажут помощь, она вернулась к месту где бросила корзину и расстроилась: ягоды были помяты, фрукты побиты, а с финиками игрались уличные кошки. В особняк Шани вернулась грязная, вся в крови и с пустой корзиной. Недовольная Мадху очень долго ругалась и кричала на неё и, по итогу, обещав вычесть потерянное из её зарплаты, сказала, что её вызвала Госпожа. Девочка удивилась и немного расстроилась. А когда она увидела красное лицо и злобный оскал Уоти ей так вообще стало не по себе. — Ты умница. Что сделала, чтобы привлечь внимание Госпожи? — с улыбкой, проходя мимо Шани поинтересовалась Уника. Та лишь пожала плечами и под хмурые и недоуменные взгляды, вышла из крыла для прислуги. Быстро приведя себя в порядок, уставшая, она направилась в сторону комнаты Госпожи. Шани была напряжена и это было понятно. Она надеялась, что всё будет хорошо, но почему-то, чувство тревожности не покидало её. Как и злые взгляды, которыми её сверлила остальная прислуга.