Импульсивное решение и резервные планы

Гермиона укуталась в плед поплотнее и поджала ноги. Кровать жалобно скрипнула. Порыв бросить заглушающее, чтобы никого не разбудить, был решительно подавлен. Заботиться о покое Малфоев? Вот еще! Сон не шел. Расслабиться рядом с двумя представителями другого лагеря после всего пережитого в их присутствии не получалось. Но раз уж сама заварила эту кашу, приходилось терпеть. Не то чтобы она вызвалась быть телохранительницей бледных тощих телес, просто кто-то должен был взять на себя эту обязанность. Кингсли внимательно выслушал сбивчивый рассказ о Дарах смерти и Старшей палочке, которая вполне вероятно подчиняется Драко Малфою, нашел в словах Гермионы резон, похвалил за то, что быстро сообразила вывести потенциально полезного человека из-под удара, но сообщил, что не располагает ресурсами для его защиты. Затем он пристально посмотрел на нее и повернулся к миссис Малфой, от разговора с которой как раз оторвался. Несколько дыхательных циклов спустя мисс Грейнджер было предложено стать защитницей матери и сына в обмен на Непреложный обет, что никто из Малфоев прямо или косвенно не причинит ей вреда. Нарцисса без колебаний согласилась на клятву, и Гермионе не оставалось ничего другого, как кивнуть (не будет же она навешивать на Орден новую заботу после стольких потерь). Макгонагалл лично засвидетельствовала Обет. И вот… они тут. Жизнь в палатке давно превратилась в обыденность, только вот рядом всегда находились Гарри и Рон или хотя бы Гарри. Сейчас Гермиона – пусть и с гораздо более простой и понятной задачей – оказалась одна во враждебной среде, ведь несмотря на то, что ни Драко, ни его мама не могли навредить ей, в их обществе было не по себе. Оставалось надеяться, что пребывание в лесу не продлится долго. Кингсли пообещал вызвать их, как только в школе станет безопасно. Это не избавит от миссии, но сделает условия ее выполнения более удобными. В Хогвартсе рядом будут свои. При мысли о Невилле, Джинни, Роне и… Гарри на душе потеплело. Она решила не задумываться, почему сначала вспомнила софакультетников, с которыми не виделась до битвы почти целый год, а только потом о друзьях, что прошли вместе с ней огонь и воду в самом прямом смысле. Видимо, в этом и крылась суть: разум не желал погружаться в ужас последнего года, тянулся туда, где все еще было хорошо — к теплому камину в гостиной Гриффиндора, к беззаботному смеху среди улыбчивых добрых людей. Конечно, глупо было бы питать иллюзии, что все ее друзья по факультету до сих пор улыбчивые и добрые — пережитое в Хогвартсе могло дать фору пережитому ею и мальчиками. И вот в чем проблема: среди прочих, виновен в этом был тот, кого она пообещала беречь. Гермиона задумалась, как сохранить в целости нежную шкурку белобрысого труса, и перед внутренним взором встал испещренный фурункулами лоб Мариэтты Энджком. Не то чтобы кто-то все еще боялся обычных прыщей, но она могла бы составить новый договор вроде того, что составляла для Отряда Дамблдора, и убедить всех его подписать. Правда, пока не было идей, как добиться подписей. Объяснений, зачем им нужен живой, здоровый и лояльный Малфой, наверняка окажется недостаточно, и придется обратиться к Шеклболту за поддержкой. Гермиона попыталась принять позу поудобнее, кровать снова издала несколько неприятных звуков, и заглушающее все-таки вылетело из палочки. Не Малфоев ради, а спокойствия для, уж больно не хотелось привлекать к себе внимание. У стены напротив ее постели беспокойно спали мать и сын – стоило Нарциссе дернуться или вскрикнуть во сне, как Драко начинал ворочаться, отчего Нарцисса просыпалась, свешивалась с верхнего яруса (интересно, доводилось ли богатенькой даме спать на двухъярусных кроватях раньше?), похлопывала его по плечу, пока он не успокаивался, и лишь потом засыпала сама. На фоне чужого единения одиночество ощущалось особенно остро. Гермиона обняла себя руками и постепенно погрузилась в беспокойный сон — адская усталость взяла свое. Выбросило из сна резко — сработал триггер на движение. Гермиона распахнула глаза и увидела, что соскользнувшая сверху Нарцисса поправляет на Драко сползшее одеяло. Мерлин, будто за младенцем ухаживает! Видимо, подобная же мысль пришла в блондинистую голову объекта заботы, потому что он, скорчив недовольную рожу, отодвинул одеяло, а потом очень тихо, но требовательно задал матери какой-то вопрос. Та небрежно пожала плечами и натянуто улыбнулась. Гермиона опешила, когда после этого мимического экзерсиса Драко Малфой быстро сел, подался вперед и сжал мать в объятиях. Нарцисса отреагировала странно для наседки, которую изображала с момента появления в палатке, — дернулась, как попавшая в капкан лисица, однако стойко выдержала сыновние объятия. Именно выдержала, напряженная как струна. Пожалуй, не смотри Гермиона так пристально, и не заметила бы ничего странного. Но она смотрела: с такими подопечными нужно держать глаза широко открытыми, а ухо востро. Кстати, об ушах… Люди на кровати напротив были заняты тихим разговором и разглядыванием друг друга, и Гермиона воспользовалась этим, чтобы украдкой запустить руку в бисерную сумочку и вытащить Удлинители ушей. С незаметным протягиванием их по краю комнаты было сложнее — и почему близнецы не догадались сделать их невидимыми?! Ком подкатил к горлу. Грейнджер зажмурилась, отгоняя воспоминания о Фреде и других погибших друзьях. Не время. Не место. Она позволит себе скорбеть потом. Ужас от осознания, что пока она тут пасет чистокровных снобов, Гарри мог присоединиться к погибшим, захлестнул с головой, и совладать с ним не удалось. Только мысль о недопустимости панической атаки при Малфоях не позволяла удариться в панику и поддерживала ускользающее сознание. В ответ на стремительный разворот сына Нарцисса сжалась в комочек — спасибо за отвлечение, миссис Малфой. Это не могло быть совпадением. Разве что от Драко все еще пахло битвой. Гермиона по просьбе Нарциссы (ну как просьбе, звучало скорее как приказ) четырежды прошлась по его телу и мантии очищающими чарами, но мало ли… Версию о запахе-катализаторе опровергало то, что Нарцисса не попросила очистить свои одежду и кожу (а Гермиона и не навязывалась). Напрашивался ответ: дело в резких движениях. Значит, хозяйку Малфой-мэнора избивали или… еще чего хуже? В душе шевельнулось сочувствие, но тут же было задавлено мантрой «Эта женщина хладнокровно наблюдала, как тебя пытают». Продолжить внутренний диалог между Гермионой-хорошей-девочкой и Гермионой-ожесточившейся-ведьмой не позволило то, что Удлинители ушей достигли цели, и она стала разбирать слова. Обе противоборствующие Гермионы обратились в слух. — Отец остался в Хогвартсе под стражей. С него будут пылинки сдувать, он навязался информатором, — слишком ровным для подачи такой информации голосом сказала Нарцисса. — Поставил на светлых? — Презрение и сарказм в интонациях слабака, во время битвы метавшегося между сторонами, демонстрируя лояльность обеим и трясясь как трепетливый кустик, вызвало у Грейнджер гнев с примесью брезгливости. — Они уже почти победили… — Почти! Темный лорд… — Вероятно мертв, — вот тут Нарцисса не притворялась, ненависть и мстительное удовлетворение в ее голосе были неподдельными. — А если нет? — резонно поинтересовался Драко. — А если нет, нам не выжить без поддержки фанатиков Дамблдора. — Радовало, что хоть кто-то в белобрысом семействе ставил здравый смысл выше предрассудков. Ответом стало фырканье. Нарцисса сменила тон на приказной (именно так она разговаривала с Гермионой утром): — Ты должен показать гибкость. Сделаться полезным для них. Необходимым. Иначе… — Что иначе? — переспросил Малфой с вызовом. — Иначе мы все погибнем. — Его мать равнодушно пожала плечами, а затем сверкнула глазами, наклонилась и яростно зашипела, до ужаса напоминая Гермионе старшую сестру как всклокоченной шевелюрой, хоть и другого цвета, так и исказившимся лицом: — На кону больше, чем наша свобода. Жизнь! Твоя. Моя. Отца. И ради жизни ты сможешь унять свою спесь и учтиво общаться с грязнокровкой! — Не вы ли с отцом меня учили… — Времена меняются! — рявкнула Нарцисса и с опаской обернулась на Гермиону. Та не была уверена, что успела зажмуриться раньше, чем взгляд полубезумных голубых глаз скользнул по ней. Не придумалось ничего лучше, чем нарочито отвернуться на другой бок и накрыть голову подушкой. Жаль, что теперь ей не будет видно разговаривающих. Изобразить, что ее сон потревожили, но она слишком не выспалась, чтобы окончательно проснуться, было единственной возможностью узнать о планах Малфоев. Встань она сейчас, беседа прекратилась бы. Именно так Грейнджер оправдывала свой очевидно бесталанный спектакль. — Почему бы нам не отобрать у грязнокровки палочку и не отправиться?.. Да куда угодно, только бы подальше отсюда! «Неблагодарный гаденыш!» — возмутилась про себя Гермиона. И это после всего, что она для него сделала! — Потому что тогда я умру, — светским тоном поведала Нарцисса (воображение Грейнджер нарисовало демонстративное разглядывание ногтей) и растолковала подробнее: — Непреложный обет. У меня с Шеклболтом, если мы говорим о ней, — видимо, миссис Малфой кивнула в сторону кровати напротив. — И еще один с Артуром Уизли. У отца с их старшим сыном и главой авроров. Нас обложили, Драко… — Не обложили бы, не пойди вы на сотрудничество… — Не от хорошей жизни, котеночек, — в обращении не прозвучало ни грана тепла, у Гермионы пошли мурашки от холода в ласкательном. Лед и что-то угрожающее в интонации удивили, потому что, если что и было очевидно, так это привязанность между двумя этими неприятными людьми. Эмоции Малфоя, когда он осознал, что Нарцисса может пострадать вместо него, были неподдельными. Глупо отрицать, что Гермиону тронула его преданность матери. А Нарцисса? Едва войдя в палатку, она со всех ног бросилась к спящему в кресле сыну и, пока Гермиона не залечила все, что могло быть залечено, и не привела его в порядок, не отстала. Не попросила ничего для себя — все ему. А теперь… А теперь Драко ведет себя как капризный подсвинок, а сама Нарцисса авторитарно давит на него. Как можно любить и манипулировать одновременно? Как можно любить и желать унизить? Гермионе резко расхотелось подслушивать. Она спрятала «Ухо» под матрас, села на кровати, отбросила подушку и потянулась — плевать на манеры. Темпус показал пять пополудни. Грейнджер перенесла сюда Нарциссу около восьми утра, в половине девятого они разбрелись по кроватям и проспали почти целый день (кто как, вообще-то). Одарив обоих Малфоев коротким кивком, Гермиона отправилась в ванную приводить себя в порядок — никакие чары не сравнятся с бодрящим душем. Раздеваясь, занимаясь гигиеническими процедурами и облачаясь в свежую одежду, она продолжала размышлять о своих навязанных соседях. Что было в их глазах, когда они почти синхронно ответили на ее кивок. Настороженность? Однозначно. Страх? Хотелось бы. Брезгливость? Весьма вероятно. Какие качества Малфои не проявляли бы в общении между собой, это нисколько не касалось их отношения к ней. Грейнджер для них всегда была и останется грязнокровкой, грязнокровка — не ругательство, определение, слово, которым благородные чистокровные маги запросто оперируют в диалогах. Как же им, наверное, сложно принять свою зависимость от такой, как она. Злорадство разлилось во рту густой патокой, Гермиона даже ощутила фантомную сладость на языке. Внезапно вспомнилось, что последним приемом пищи был перекус у Аберфорта чуть меньше суток назад. Не то чтобы хотелось есть, просто ее подопечные вряд ли ели позже, а ее миссия подразумевала и заботу об их физическом здоровье. Мысленно пробежавшись по запасам, любезно предоставленным (читай, навязанным) Флер и Биллом, Гермиона остановилась на обычном сухом завтраке — еще не хватало выготавливать тут, как домашнему эльфу. Плевать, что уже вечер, у них будет завтрак. Она как раз формулировала вопрос о переносимости лактозы, когда Нарцисса своим лучшим приказным тоном попросила: — Мисс Грейнджер, будьте добры, накормите Драко, уж не знаю обедом или ужином. — В этот момент она сверлила сына таким взглядом, что явно вертящиеся у него на языке возражения, остались непроизнесенными. Гермиона добра не была и едва сдержала едкое «с ложечки?», заменив его, собственно, тем, что планировала спросить до того. — Сваришь молочную кашку, Грейнджер? — язвительно поинтересовался Малфой. Видимо, не у нее одной возникла ассоциация с кормежкой младенца. Чтобы не ляпнуть чего лишнего в ответ, она отвлеклась на пустяковую дилемму вскрыть и развести сухое молоко или просто достать тетрапак с молоком длительного хранения, повторяя мантру: «Не раздражаться, только не раздражаться». Пачка кукурузных хлопьев и безлактозное (на всякий случай) молоко отправились на стол, следом Гермиона отлевитировала три тарелки и три ложки. Аппетита по-прежнему не наблюдалось, но должна же она была показать, что пища не отравлена. Не обращая внимания на остальных, Грейнджер вскрыла оба пакета и приготовила себе порцию хлопьев, нагрев еду до любимой температуры палочкой. А затем вспомнила, что ее соседи по столу лишены такой возможности. Предложить помощь или нет? — Мама, я не стану есть, если ты не станешь. — Вот она забота по-малфоевски — не манипуляции, так шантаж, не шантаж, так манипуляции. — Мы договорились, что ты поешь. — Ты знаешь, что я не поклонница сладкого и молочного, — ответила Нарцисса, не скрывая гадливости и подпитывая Гермионино раздражение. Здесь не пятизведочный отель, и она не нанималась прислугой к богатеньким привередам. — Почему бы тебе не вызвать Нану с чем-то более существенным, чем эти… это детское питание? Ну конечно, куда Малфои без своих домовиков! — Я… мы… Вряд ли это сейчас уместно. Никаких конкретных распоряжений насчет эльфов Кингсли не отдавал, а сама Гермиона и не подумала спросить. Ей и в голову не приходило, что бессовестным рабовладельцам понадобятся рабы, чтобы пережить пару дней в палатке. — Ваши домовики могут случайно раскрыть наше местонахождение, — буркнула она себе под нос первое, о чем подумалось. Малфой издал звук, не посрамивший бы разозленного низзла, и плюнул отменным ядом: — Тебе неоткуда знать, — в паузе угадывалось «грязнокровка», — но если приказать своему домашнему эльфу… — Драко, эта дискуссия не имеет смысла, — перебила Нарцисса, гася назревающий конфликт, и выпалила, как на духу: — У нас больше нет домовиков. Гермиона подняла глаза от тарелки. — Что значит «нет»? — очень тихо переспросил Драко, в его глазах был ужас и, кажется, слезы. Господи, неужели этот человек не способен зашнуровать ботинки, не используя рабский труд?! И это к нему Гермиона почувствовала что-то вроде уважения из-за спасения Гойла в Выручай-комнате (нормального человеческого поступка!) и естественной для любого ребенка любви к родителям. — Ты прекрасно меня понял, — Нарцисса с трудом держала отстраненное выражение лица, Гермиона видела, как по ее чертам раз за разом пробегает дрожь, и задалась тем же вопросом, который поставил Малфой. Домовиков продали? Изгнали? Истребили? — Мама! — Он их убил. Всех. Тогда, — процедила ведьма, снова сильно напоминая выражением лица свою сумасшедшую сестру. Гермиона стиснула в руках палочку, медленно пропуская через себя сказанное. Тогда? Нарцисса имеет в виду какое-то конкретное «тогда»? Почему-то Гермионе показалось, что она знает какое именно — иначе с чего бы миссис Малфой вести головой в ее сторону. Но ведь Драко был там… Словно подслушав ее мысли, он выдавил: — Почему я не помню? — Ты к тому моменту потерял сознание, — сухо пояснила Нарцисса. — Никто не… — Они погибли, милый. Он потребовал вызвать всех эльфов. Всех до единого. — Нана… мой Лаки… — выдохнул Малфой. — Нана была старушкой. А Лаки… Я говорила, что имя у него несчастливое. Вот не послушал мать… — Кажется, со стороны Нарциссы была предпринята попытка разрядить обстановку. У нее что, сердца вообще нет? Шутить шутки о смерти живого существа! Интересно, гибель Добби тоже стала бы у Малфоев поводом для веселья? Терпение Гермионы лопнуло. — Как же вы, бедные, без эльфов-то?! Небось и в туалет сходить — проблема... Малфой вскочил, едва не перевернув легкий стол из пластика, накрытый простенькой скатеркой и исполняющий здесь роль обеденного, и навис над Гермионой. — Маглам незнакомо чувство привязанности? — Он некрасиво хлюпнул забитым носом. — Да так и есть! Какого хера ты носишься тут с нами, когда где-то там подыхает твой Поттер, а твой Уизли хнычет над трупом братика, тоже, кстати, тусившего с вами?! Плевать тебе на них! Ну ты и сука, Грейнджер! Бесчувственная тварь! Одно слово — мугродье! Напряженные мышцы распрямились, и Гермиона пружиной вскочила со стула. Воздух рассек звук хлесткой пощечины. Край затуманенного зрения отметил перекошенное испугом лицо Нарциссы, но в фокусе не осталось ничего кроме размытого из-за застилающих глаза слез силуэта Драко Малфоя с покрасневшей щекой, ревущего так же отчаянно, как и она сама. Сдерживаемая черт пойми как долго истерика выплеснулась наконец потоком обжигающих слез. И не было сил отгородиться от жалящих слов, осознание въедалось под кожу: а ведь он прав, она поставила дело выше скорби, смогла задавить все лишние эмоции, остаться боевой единицей, полезной и нужной. Даже тоску по родителям загнала так далеко, что не вспоминала о них… сколько? Неделю? Больше? Неужели она хуже Драко Малфоя? Драко Малфой был готов вернуться под палочку Волдеморта ради матери, а она изменила воспоминания родителей и отослала их, чтобы… да, чтобы они не стали жертвами не своей войны, чтобы сохранить им жизнь, но ведь и чтобы они не воспротивились ее желанию оказаться в эпицентре событий; Драко Малфой, карабкаясь по пирамиде из хлама, волок за собой неподъемного Гойла, а она оставила скорбящего Рона и бессознательного Гарри, чтобы спасти надежду на победу. Бесчувственная тварь. Слова Малфоя всверливались в мозг, выкручивая истерику на максимум, и даже грациозная рысь — патронус Кингсли, оповестившая о завершении реконструкции защиты замка и необходимости вернуться в ближайшие два часа, не могла ее остановить. Край скатерти начал тлеть, как мантия профессора Снейпа на квиддичной трибуне, огонь пробился в нескольких местах, отвоевывая себе территорию. Гермиона наблюдала за ним, механически выуживая из памяти информацию, что брезентовая палатка сгорает за шесть секунд, и отвлеченно обдумывая, отличается ли время уничтожения огнем волшебной палатки от магловской. Стало абсолютно плевать, что будет с Малфоем и его матерью, что будет с ней самой. Огонь очистит все и уравняет всех – плохих и хороших.