Сожги меня

Две тысячи восемнадцатый год. Весна. Я никогда всерьез не думал, что когда-нибудь окажусь здесь по своей воле и со своим мотивом. Но, как нам всем известно, жизнь достаточно непредсказуема, и максимум, что мы можем делать, это мечтать и догадываться. Ни о каких планах речи идти не может. Это просто бессмысленно. Поэтому я и бросил эту затею, слишком уж ненадежно. Но от надежды я отказаться так и не смог. Собственно поэтому я и здесь. Здесь все немного не так, как я думал, но на удивление, я, кажется, понимаю людей, которые проводят здесь утро выходного дня. Но справедливости ради нужно отметить, что в этом вопросе обобщать точно нельзя. Как я уже успел понять, каждая церковь уникальна. Уникальна настолько, что даже воздух там разный. Не хочется показаться перед вами сумасшедшим или банально идиотом, что верит во всякую мистику, но что-то в этом определенно есть. Энергетика должна существовать, иначе я не знаю, как объяснить мои ощущения, когда я нахожусь здесь. Это не первая церковь, в которой я был за сегодня, но первая, в которой я почувствовал нечто объяснимое. Именно то, что искал, когда ехал сюда. Хоть я и сам тогда не до конца осознавал, что я ищу, и не буду врать, даже сейчас я не могу описать это словами. И все это в момент, когда я стою и смотрю на замысловатый витраж в слегка душном полумраке. Мне пришлось ехать чуть ли не в другой конец города за этим ощущением. Тот костел, который был в центре Парижа мне почему-то не приглянулся. Сам не знаю почему, но там не чувствовалось никакого покоя, который по идее должен был быть. И если сравнивать, то я был прав, ведь церковь "Святой Троицы" в самом деле не исполнила своих обязанностей. Это не то место, в которое я бы пришел для успокоения души, а скорее очередная локация для туристов. Меня это не впечатлило от слова совсем. Но потом, в результате ужасно организованых хаотичных поисков, я нашел ее. Это была небольшая, безусловно красивая церковь — можно сказать, что она была практически за городом. Но мне это никак не помешало. Даже наоборот — меня в каком-то смысле спасло ее расположение. Там было совсем немного людей и это стало для меня приятным сюрпризом, ведь, насмотревшись с Билли всех тех соборов в центре Парижа, в которых куча народу, я уже и забыл, что обычно церкви так не выглядят. Но самое важное во всем этом было не то, сколько там было прихожан, и не то, как она была оформлена. Зацепила меня она совсем другим — я волей счастливого случая стал свидетелем того, как священник разговаривает на английском. Я сначала не поверил своим ушам. Английский во Франции услышать можно довольно редко и не из-за того, что здесь никто его не учит, а скорее из-за того, какие отношения в прошлом у Франции сложились с Англией. Поэтому англоговорящий, еще и священнослужитель, выглядел странно и даже подозрительно. Но вместе с этим я понимал, что это ничто иное как знак свыше — я на верном пути.

***

Две тысячи пятнадцатый год. Август. После нашего воссоеденения прошла неделя и все это время я чувствовал неугомонный зуд где-то внутри грудины. В голове, как горные пчелы, роились мысли и идеи. Горных пчел мои мысли мне напоминали потому, что они так же, как и эти насекомые, водились только на определенной высоте. Все эти семь дней с момента ее возвращения ощущались как один сплошной полет на чем-то ненадежном, но при этом абсолютно захватывающем. Мое беспокойное сердце никак не могло успокоится, и в этот раз я впервые на себя не злюсь. Выживать в этом внезапном рае было нелегко. И на то были свои причины — я бы назвал это чем-то вроде акклиматизации. Знаю, звучит странно, но это правда. Бог выбросил меня из долгого холода полярной ночи прямо в противоположную сторону. Теперь тусклый зимний вечер моего одиночества, который за пару суток был заменен на адское пекло, казался логичной подменой. Даже больше скажу — в этом сегодняшний я видел определенный баланс, неизбежную симметрию. Но вот прошло еще пару суток, и тот загадочный покровитель, что по словам Библии живет на небесах, решил в очередной раз вырвать меня из привычного мне цикла страданий. Бог почему-то вновь поместил меня в наш общий с моей возлюбленной райский сад. Но от того, что он сделал это так резко, мое сердце просто не успело привыкнуть в обстановке вокруг и какое-то время продолжало ощущать плотный от жара воздух, который душил меня, пока я был в преисподней. Именно поэтому наше внезапное с Билли одиночество буквально застало мою душу врасплох. Но я не смею жаловаться, ни в коем случае. Ведь понимаю, что все то, что сейчас происходит со мной, — это необычайное счастье, которое даруется смертным лишь раз за всю жизнь. Я решил не терять ни дня из моего пребывания в нашем особом Эдемском саду. Поэтому сейчас я стою в дверном проеме ее спальни и пытаюсь вслушаться в темп ее дыхания. За несколько коротких шагов я настигаю кровать и собираюсь будить сестру. Она в ту же секунду открывает глаза, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Сажусь на край кровати рядом, она что-то говорит мне, и я на удивление все слышу, только вот мой мозг не воспринимает ни одного слова. Мне нужно придумать, чем занять ее весь на день, при том сделать это так, чтобы она не устала до вечера, и у нее было настроение на поездку. А все это для того, чтобы моя милая точно смогла насладиться сюрпризом, который я для нее подготовил. Я еще несколько дней назад думал о том, что бы такого придумать, куда бы ее сводить, чтобы нам весело провести время вместе. Везти ее в кино, даже на открытом воздухе, было так себе идеей. Во время фильма особо не поговорить, ну и еще это банально — ведь если бы я хотел поцеловать ее в машине или просто в полумраке, то выбрал бы место поинтереснее. Плюс, для этого не обязательно куда-то ехать, я могу сделать это и просто на кухне. Поэтому я нашел идеальный вариант для нашего свидания — каток. И как я надеюсь, это будет абсолютно пустой каток. Сейчас конец лета, не сезон. За свою жизнь я видел мало любителей искусственного льда, которые идут туда кататься даже по будням. Так что мой план был идеален. Нам мало что могло помешать, да даже если там будут люди, я уверен, что их будет немного.

***

— Может ты уже скажешь, куда ты меня везешь под вечер? — она в который раз поворачивается ко мне, словно специально пытаясь отвлечь меня от дороги своими большими глазами. — Не могу, милая. Сама все увидишь, когда приедем. Я почти уверен, что тебе понравится. — стараюсь не смотреть на нее лишний раз, так как знаю, что могу по привычке потянуться к ней, и моя рука может соскользнуть с руля. — Да блин, Финн! Ты задрал уже! Целый день ходишь такой весь из себя загадочный. Мне же интересно! — она сама наклоняется ко мне, кладет голову мне на плечо, и я не могу не улыбнуться. Не сумев удержать себя, я быстро целую ее в макушку и пытаюсь сконцентрироваться на пути. — Расслабься. Я обещаю тебе, что за этот вечер еще успеешь выговориться и задать все интересующие тебя вопросы. — Обещаешь ответить на все? — А как же! Как я могу отказать себе в таком удовольствии. — Я так и знала... — Что? — Тебе просто нравится ощущать себя умником, — она хмурится, но уголки ее губ предательски ползут вверх, ни секунды считаясь с ее гримасой. — Ну почти, любимая. Скорее мне просто нравится, когда ты меня слушаешь. Потому что обычно ты в целом меня игнорируешь. Она резко повернула голову в мою сторону, затем шутя шлепнула меня по плечу: — Эй, не правда! Ты просто вечно циклишься на плохом, а, да — и еще ты слепой. Я всегда тебя слушаю, просто я не всегда это показываю! Хотелось бы мне верить, что все так и было. После этого она на какое-то время замолчала. Ее голова все так же лежала у меня на плече, пока я вел машину отца. Она была далеко не новая, этот факт выдавали не только изъяны в ее внешнем виде, но и затраты на ее ремонт. Но стоит отметить, что старый отцовский форд, если оценить объективно, все-таки не был таким уж старым. Этот автомобиль пережил столько всего, он у нас уже очень долгое время, и в целом почти ни разу не подводил. Помню, как я втихую брал с полки ключи, чтобы прокатиться вместе с Билли до пляжа. Помню, как я целовал ее на заднем сидении, припарковав машину на том же пляже. Помню, как она упрашивала меня остаться у моря до утра и встретить здесь рассвет, и я, конечно же, не мог ей отказать. В таких случаях мне приходилось придумывать все слова и действия наперед, чтобы удовлетворить ее каприз и успеть вернуть мою принцессу домой до того, как мама с папой проснутся и зададутся вопросом, куда подевались их дети, и куда исчезла машина. Что интересно, у меня всегда все получалось. Мэгги с Патриком так ни о чем и не догадались. Поэтому стоит отдать моей тревожности должное — иногда она правда помогает решать проблемы еще до того, как они станут ребром. Вдруг сестрица снова заговорила: — Мог бы сказать мне, я бы захватила купальник или хоть что-то. — Мы едем не к морю. — А куда тогда? Сейчас же как раз закат, я думала ты везешь меня на пляж... — Неа. Там, куда я тебя сейчас везу, мы с тобой вдвоем еще не были. Старайся не думать о месте слишком много. Вдруг угадаешь, и тогда сюрприза не получится. — Ну ладно, уговорил. Больше не буду спрашивать. Я чувствую, как ее ладошка ворошит волосы на моей голове, и от одного ее прикосновения по телу бегут мурашки. Мгновение прекрасно в своей простоте, прекрасны мысли в их ясности, теперь они не роятся, как пчелы, а цельны и прозрачны, как тихая водная гладь. Меня рвет изнутри от желания поцеловать ее, но я не могу позволить себе отвлечь взгляд от дороги. Вместо этого я пользуюсь тем, что родился левшой, и медленно убираю правую руку с руля. В салоне уже темно, но я без труда нахожу ее пальцы, опираясь лишь на боковое зрение и осязание. Я уже и забыл, какая маленькая у нее ладонь, какая она сама крошечная. Всего каких-то пять футов с лишним. А я все так же ее люблю, как и четыре года назад, когда она жаловалась мне, что она самая маленькая по росту из всех детей в хоре. Подумать только, всего четыре года назад ей было девять лет, а мне четырнадцать. Я уже тогда любил ее, кто бы мог подумать, что все так сложится, и что мне светит такое счастье. Я тогда даже и не думал, что могу чувстовать к ней нечто такое, чем теперь живу и дышу каждый день своей новой жизни. Правду писали в Библии — несмотря на все невзгоды, а как ни крути, но Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце. Мое солнце теперь всегда будет со мной. Тихий рокот двигателя был единственным звуком, нарушавшим уютное молчание между нами. Я преступно слегка поворачивал голову в ее сторону, чтобы урвать хотя бы крупицу ее прекрасного образа. Она сидела на пассажирском сиденье возле меня, слегка прикусывая губу, и пристально смотрела в окно. Снаружи было тепло, но внутри, у сердца, было еще теплее. Моя милая разглядывала пальмы, что росли по краям дороги. Она была навечно влюблена в Лос-Анджелес, и в этот момент я ее как никогда понимал. Хоть мы с ней живем в этом городе всю нашу жизнь, все равно привыкнуть к этой красоте и просто игнорировать ее было бы преступлением против мира. Сейчас почему-то мне особо грустно, что только единицы поймут те чувства, которые переполняют меня в этот сонный момент. Люди глупы, они недооценивают август и его ласковое закатное солнце. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу сюрпризы, да? — наконец произнесла она, скрестив руки на груди. — Знаю, — я не сдержался и усмехнулся, не отрывая глаз от дороги, — но этот ты точно оценишь. Она закатила глаза, но уголки её губ дрогнули в лёгкой улыбке. Пробить её защиту — как растопить ледяную стену, возведённую за месяцы взаимных обид и разочарований. Но теперь это все было не важно, ну и во всяком случае — я был готов ждать столько, сколько понадобится. Подумать только, как много всего произошло, как все изменилось. Всего несколько лет назад наши отношения были совсем другими. Если судить глазом затертым, смотреть на жизнь без интереса — то можно было сказать, что моя младшая сестра ничем не отличалась от других детей ее возраста. Но я как никто другой знал, что только дурак может так думать. Моя Билли необыкновенная, не просто же так я говорю, что она моя. Она была необыкновенной столько, сколько я ее помню. Хотел бы я сказать, что все осталось таким же, каким и было шесть лет назад, но время и обстоятельства оставили после себя неизгладимые трещины. От того, что между нами было раньше, почти ничего не осталось, а иногда мне и вовсе казалось, что мы стали чужими. Но остались и те моменты, когда я ловлю себя на мысли, что всё ещё знаю её лучше, чем кто-либо другой. Хотел бы я сказать, что наши отношения изменились лишь потому, что мы выросли. Это было бы логичным объяснением, успокаивающим — маме бы оно понравилось. Но это не так. Последнее время я все чаще думаю о том, что было бы, если бы моя младшая сестра не была такой... какой она есть. Мне тяжело описать ее одним словом, это просто невозможно, ведь в одних только ее глазах — целый мир. Одно чувство оставалось неизменным: я любил Билли. Любил так сильно, что был готов сжечь собственную гордость ради того, чтобы её глаза снова блеснули от восторга. Любил так сильно, что порой мечтал не хотеть ее и больше никогда не смотреть на нее тем взглядом, стыд от которого порой ест меня изнутри. Да, может быть, для вас я уже не выгляжу как человек, у которого есть совесть, но это лишь ваше предвзятое мнение. Я правда не такой, каким могу показаться. Быть может, иногда, со стороны, я и правда выгляжу как эгоист, но клянусь, все совсем не так. Все, что я делаю, я делаю для ее счастья и ради ее же блага. Быть может, иногда мои действия странны и непонятны, но это лишь сейчас так. Пройдет время, все образуется, и она увидит, что все это время ее старший брат только то и делал, что заботился о ней тогда, когда ее мама решила просто отвезти ее в больницу, вместо того, чтобы помочь своему же ребенку. Машина остановилась у ледяной арены, и я, не глядя на неё, выключил двигатель. Вздохнул. Рука замерла на ключе зажигания, словно небольшая передышка могла избавить от странной тяжести, с которой мы ехали все эти полчаса. Когда машина остановилась у невысокого здания с сияющей вывеской «Каток "Северный свет"», она нахмурилась. — Ты шутишь? Каток? — она удивлённо повернулась ко мне, её небесные глаза искрились недоумением. — Помнишь, как ты всегда хотела научиться кататься? — спросил я, когда мы подошли ближе ко входу. Она оглядела здание, засунув руки в карманы кофты. — Я помню, как ты обещал, но так и не научил, — её голос был тихим, почти безэмоциональным, но я заметил, как уголок её губ слегка дрогнул. Я снова отвёл взгляд. Моя сестрица умела резать словами без ножа. — Я хочу попробовать снова. Её лицо слегка смягчилось, но она упорно сохраняла маску равнодушия. Как я и думал, каток был почти пуст. Я специально выбрал это время, чтобы никто не мешал нам с моей любовью. В воздухе витал свежий, все же заметно неестественный запах искуственного льда, но мягкий свет фонарей внутри делал всё вокруг волшебным. Когда мы вышли на лёд, её первые шаги были неуверенными. В моменте я не выдержал и засмеялся, но потом мне резко стало не до смеха. Чтобы она не упала, я крепко держал ее за руку, и если говорить в целом, то поначалу все было достаточно банально. До одного момента. Когда мы уже немного продвинулись от края катка, то во мне вдруг что-то сломалось. Ощущение было такое, словно сердце внутри резко рухнуло вниз. В одно мгновение меня перебросило на четыре года назад. Мне тогда было четырнадцать, а ей девять или десять. Не могу сказать, что в голове вдруг вспыло какое-то конкретное воспоминание, но кое-что все таки было. Я тогда помогал ей с чем-то, сейчас уже не вспомню с чем, но это и не суть. Важно не действие, важно чувство. Из всего, что было, я помню лишь, что в тот момент меня пронимала такая необузданная нежность, которую обычному человеку невозможно представить. Все-таки я ошибался, когда думал, что влюбился в нее, когда моему цветочку было двенадцать. Это было ложное представление. Только сейчас до меня дошло, что между нами все началось гораздо раньше, чем я мог себе подумать. Гораздо раньше, чем я вообще мог это осознать. Тогда ведь мои чувства к ней были вовсе не похожи на те, что сейчас. Это была немного другая любовь, но в основе был все тот же сердечный спазм — внутри все рвалось и сжималось от одного лишь вида моей маленькой любви. Вот сейчас я медленно качусь с ней по поцарапанному коньками зеркалу льда, крепко держу ее за руку и вдруг — вот оно. То странное ощущение, которое застало меня врасплох. Во мне вдруг поднялся невыносимый восторг, прожигая, словно лазером, мои легкие. Я молча задыхался от резко переваливших за край гормонов счастья. Последний раз я так ощущал себя, когда в тринадцать лет впервые потискал девчонку. До сих пор помню, что ее волосы были покрашены в розовый, а пахла она кокосом — похоже на какой-то детский шампунь. Теперь я, конечно же, понимаю, почему мой мозг выбрал ее. Удивительно то, что даже полной мерой не осознавая своих чувств тогда, я все это время стремился к ней. И вот, наконец, я получил все, о чем раньше не мог и мечтать — жизнь удивительна, когда в ней есть место любви. Мое сердце константой билось в ушах, ее пальцы дрожали в моей руке. Меня накрыло негой, прелесть момента выбила из меня все слова, и я даже не мог объяснить ей, как сильно скучал. Как меня мучило осознание того, что этот момент, как и многие другие неизбежно отойдет в прошлое, а затем вовсе исчезнет. В такие моменты мне иногда казалось, что я не заслуживаю всего этого счастья. Будто бы было что-то во мне, неправильное и уродливое, что привело нас к этим трем месяцам молчания, но я, как последний трус, не мог заставить себя признаться ей в этом. Я в самом деле слаб. Невозможно слаб перед ней. — Ты только не отпускай, ладно? — тихо попросила она, её голос дрогнул. — И не подумаю, — ответил я, глядя прямо ей в глаза. И в этот момент всё было как раньше: словно мы были просто братом и сестрой. Она улыбалась, её смех эхом разливался по пустому катку. Она подняла на меня взгляд, и в этом взгляде было что-то, что заставляло меня сходить с ума. Но я удержался. На этот раз удержался. Сладок свет.