Сожги меня

За весь день я не смог оторвать свои мысли и глаза от двери её спальни. Меня неукротимо тянуло туда, я не мог сопротивляться. Мой организм стремился к ней, как жаждущий к звуку ручья. За окном всё так же разговаривали птицы, шептались листья, и время от времени танцевал дождь. Но уши мои бессовестно игнорировали эту симфонию, ведь всё, что я мог слышать, — это музыку её дыхания рядом. Мои глаза блуждали по комнате, непрестанно натыкаясь на ряд клавиш стоящего напротив инструмента. Я уже знал, чем займу нас завтра.

***

Наконец-то выходные. Никуда не нужно торопиться и я могу остаться с ней дома на весь день. Утро выдалось прохладным. Таким, каким обычно бывает поздней весной. Тучи были чудной формы — как на картинках. Небо было ясным, а солнечные лучи делали небесный пейзаж еще волшебней. В иной раз я бы начал рассуждать как прекрасен мир вокруг и спрашивать себя всегда ли он был таким, но сейчас мне стало вдруг предельно ясно, отчего он мне так прекрасен. Весь этот великий праздник жизни, что окружал меня вновь стал таким после месяца серости в тот самый день, когда моя любимая объявилась у меня перед дверью. Только она и приносит свет в мою такую тусклую без нее жизнь. В доме было тихо, даже для меня, который уже успел привыкнуть к тишине за месяц в одиночестве пустой квартиры. На часах девять утра. Она еще не проснулась, я не стал ее будить. Но и лежать в постели желания тоже не было. Я понимал, что она проснется голодная, и мне нужно будет ее чем-то накормить. В доме, скорее всего, не было ничего съедобного, так как родители уже неделю в отъезде и вряд ли ожидали, что тут будет кто-то жить. Не долго думая я принял решение съездить за продуктами в магазин недалеко от дома, пока она спит. Как раз у меня будет немного времени, чтобы обдумать с чего начать наш разговор. В планах у меня было попробовать уговорить ее спеть кое-что для меня. У меня уже давно вызревал кое-какой текст и наконец вчера я дописал его до конца. Только бы она согласилась… Я ведь знаю, на что она способна. Я знаю ее голос, знаю как волшебно она звучит, словно колыбельная. Только мне под силу раскрыть ее потенциал во всей красе. Она сама наверняка даже и не догадывается, насколько талантлива. То, что было в хоре, не сравнится с тем, что я слышал лично. Там она была не одна, терялась среди голосов других детей и некачественного музыкального сопровождения. Но со мной все будет иначе, я уверен, что если только она разрешит себе открыться и не даст смущению одолеть ее. Вместе мы смогли бы завоевать мир. Только бы она мне доверилась, только бы все получилось… Я помню, как текст песни случайно попался на глаза кое-кому из моей группы и реакция была неоднозначной. Меня не поняли и сказали, что нашему репертуару такое не очень подходит. В тот момент у меня чуть не развилась паранойя, что на самом деле они все в тайне могут читать мои мысли. Что знают обо всем и что меня вот-вот поймают. Уже тогда навязчивые страхи начали захватывать мои мысли, которые на тот момент и так состояли все из доводов совести за мои (как мне тогда казалось) преступные чувства. Но благо, никто ничего в самом деле не понял и парни быстро забыли этот случай. Как же хорошо, что сейчас у меня нет поводов бояться разоблачения. Я не злодей и не сделал ничего плохого, чтобы меня было за что судить и в чем-то подозревать. Даже наоборот, я хочу только лучшего для нее, и про эгоизм тут и речи идти не может. Ведь все, что я делаю и хочу сделать в будущем, — лишь для ее блага. Никогда мне еще не хотелось так сильно раствориться в ком-то, как сейчас, когда я точно знаю, что теперь я никогда не буду один. Я еду домой и знаю, что меня ждут и я нужен. А что еще необходимо для счастья? Если она потребует от меня завтра же написать всем друзьям, что я ухожу из группы, — я без раздумий сделаю это для нее.

***

Две тысячи семнадцатый год. Париж. Наш самолет только что совершил посадку, а я сам все никак не могу опуститься на землю. Происходящее кажется нереальным, словно это все не со мной, а с каким-то другим счастливцем. Еще совсем недавно я был почти что уверен, что наши отношения не продержатся до весны, но мы справились. В глубине души я понимал, что то, что происходит закономерно, но просто принять вещи такими, какие они есть, я не мог. Мой мозг был готов списать неудачи моих попыток повернуть вспять время на все, что только могло прийти в голову. Найти виноватого всегда проще, чем разбираться с проблемой серьезно. Но на этот раз все было по-другому — у меня была идея. Возможно, проблема была в том, что мы просто напросто погрязли в болоте рутины. Тогда-то мне и пришла мысль о том, что нам нужна перемена обстановки. Нам нужно уехать куда-то подальше и развеяться. Делать все, что угодно, но не думать. В моей голове все звучало идеально логично. Это должно помочь нам с Билли взглянуть на происходящее между нами под другим углом и в конце концов вспомнить, почему мы вместе. И это не все плюсы запланированной мной поездки. Нам двоим нужно отдохнуть от жизни здесь, от этих стен, которые вместо того, чтобы защищать, стали давить и поглощать. Я уверен, что это все происходит лишь из-за того, что все имеет свойство надоедать, а человек рано или поздно устает от статичной жизни. Вот если бы я смог забрать ее (может даже совсем ненадолго), чтобы еще раз показать каким красивым бывает широкий мир, когда в его свободе есть место любви. В этой свободе лучше всего проявляется любовь к родному. Вдали от дома так или иначе начинаешь скучать по тем самым стенам, от которых уехал. Не зря же говорят, что ценить начинаешь только после того, как потеряешь. Дорога была долгая и выматывающая. Иногда мне начинало казаться, что наш одиннадцатичасовой перелет никогда не закончится. Но в то же время я понимал, что эти трудности стоят того, чтобы в итоге провести десять до безумия коротких дней рядом с моей любовью. В девять вечера мы только заселились в отель. Моя милая выглядела ужасно усталой, и я сам чувствовал себя не лучше, но она все равно побежала в душ первая, бросив все вещи на полу у входа нашего номера. Я не успел даже моргнуть, как дверь за ней закрылась. Я молча взял дело в свои руки и достал из чемоданов все нужное. Руки отваливались, спина ужасно болела, и я рисковал рухнуть без сил и заснуть прямо на полу так и не добравшись до кровати. Но я смог заставить себя закончить все до того, как она выйдет из душа. После этого я просто сидел в одежде на кровати и смотрел в стену несколько долгих минут. Я не мог позволить себе уснуть. В конце концов она вернулась, но так и не обратила на меня внимания: заметив на стуле мою старую растянутую футболку, она, не долго думая, влезла в нее и забралась под одеяло. Пробормотав сонным голосом нечто похожее на «спокойной ночи», она как обычно обняла подушку и повернулась на бок от меня. Не было заметно, что тусклый свет светильника на прикроватной тумбочке мешал ей, но я все равно его выключил. Вы можете сказать, что это самый обычный вечер после долгого перелета, и в нём нет ничего сказочного. Можете сказать, что я наверное схожу с ума, раз придаю мелочам такое большое значение. Ошибаетесь. Всего лишь быть поблизости, в ее призрачной окрестности, чувствовать как ее тепло, словно пуля, поражает мое тело без прямого касания и засыпать рядом, будучи пьяным от всепоглощающей любви и бессилия. Даже пальцем к ней не прикасаясь, умирать душой от нежности в этой страшной нечеловеческой близости. Хотите верьте, хотите нет, но в тот момент я был самым счастливым человеком на этой земле. Утро оказалось не менее сказочным. Мой мозг решил разбудить меня в пол пятого утра. Просто так, я проснулся даже без будильника и чувствовал, что спать больше не хочу и не смогу. Вставать тоже не хотелось. Вчерашняя усталость, не смытая душем так, и осталась в теле, делая его словно каменным. Ноги все также болели, спину ломило то ли от вчерашнего длительного перелета, то ли от того, что я выбрал не лучшую позу для сна. Но все это в самом деле не имело значения в настоящий момент. Пусть мышцы отдавали болью от недавнего напряжения, но ощущение было такое, что я прямо сейчас мог бы взлететь. Моя душа спала рядом, забрав все одеяло и подмяв под себя подушку. По моему телу бежали мурашки от прохладного ветра, что влетел в наш номер сквозь приоткрытое окно. Было тихо, тень занавесок окутала искусственными сумерками всю спальню. Все было серым и тусклым, ничего особенного. Но в тот момент, мне почему-то казалось, что это то, как на самом деле ощущается та самая всеобъемлющая любовь. Любовь ко всему миру и всему живому, что в нем есть. Любовь, для описания которой не существует слов, только мелодии. И все эти мелодии так свободно сливались во мне, не прерываемые посторонним шумом. Как реки, что впадая в устья в итоге сливаются в океане, эти мелодии сливались в одну симфонию. Ее невозможно было ни услышать ни написать и увидеть. Только почувствовать. И я единственный мог ее почувствовать. Я ощущал ее каждый раз, когда мое солнце случайно касалось меня, когда ворочалось во сне. Каждое такое мгновение оставляло невидимый вечный ожог, не столько на коже, а на сердце. И с каждым разом оно у меня билось все чаще. В один момент мне даже показалось, что этот невинный трепет может меня убить. Я ничего не смел делать, только лежать и смотреть на нее, пока она в полузабытье превращала мои внутренности в седой пепел. Секунды растягивались, словно резина, мне казалось, что еще чуть-чуть, и я распадусь на части. Ее нежное дыхание жгло воздух неукротимым пламенем. Сначала сдали легкие, не выдержав такого жара. Воздух кипел, и я начал задыхаться. Потом отказали и глаза. Мое солнце безжалостно ослепило меня в утреннем полумраке отельного номера. Билли все это время всего лишь мирно спала. Ее лицо лежало на расстоянии приблизительно двенадцати дюймов от моего. Но этого было вполне достаточно, чтобы выжечь всего меня изнутри. Я смотрел и смотрел на нее, не давая себе ни секунды на раздумия и ни мгновения, чтобы отвести взгляд. Я задыхался от того огня, в котором сгорает весь доступный моему организму кислород. Но вечность все-таки сжалилась и пощадила меня, затопив мои глаза горячими слезами.

***

Нотр-Дам-де-Пари. Абсолютно легендарное сооружение. Храм, при виде которого правда хочется поверить в присутствие святых на этой грешной земле. Помню, как лет пять назад я читал «Собор Парижской Богоматери» Гюго, и тогда я бы не мог сказать, что роман меня сильно чем-то впечатлил. Сейчас же все иначе. Сейчас, вспоминая персонажей и то, о чем книга, я как никто понимаю, что чувствовал тот звонарь, когда смотрел на прекрасную Эсмеральду, танцевавшую на площади. Я смотрю на Билли, её лицо озаряется восторгом, когда она любуется архитектурой и величием собора. Она выглядит такой беззаботной и свободной, как будто все проблемы и тревоги остались позади. Иногда она кажется мне совсем малышкой. Ее большие глаза отражают чистое голубое небо над нами. Никакая тень, что мимоходом падала на ее лицо, так и не смогла утаить от меня ее прелести. Я был не в силах отвести от нее взгляда. В такие моменты мне кажется, что сам Бог послал мне идею выхватить ее и привезти сюда. Вот она стоит и с немного приоткрытым ртом разглядывает памятник архитектуры, и на миг я чувствую, как меня словно отбрасывает назад во времени. Я вижу ее в лучах высокого солнца, в отрыве от всего вокруг. Фон и люди за ней размываются в одно тусклое пятно. Подумать только, все совсем как в то извечное лето две тысячи пятнадцатого. И хоть она изменилась, выросла, сменила цвет волос, причёску, начала постоянно наносить макияж и в целом превратилась из девочки в девушку, но в моей сетчатке все так же отражалась тринадцатилетняя нимфа, о которой даже мечтать было преступно, не то что целовать. Было кое-что невозможно притягательное в ее чертах, нечто неуловимое для обыкновенного зрителя. То, что она не смогла утратить за эти три года и надеюсь, не утратит никогда — ее особый шарм, с пыльно-розовым налетом неподдельной детской наивности. Но я знаю, что все это иллюзия. Знаю, что я просто напросто медленно схожу с ума. Мое сознание тонет от внезапного цунами из непрекращающегося потока мыслей. Они тянут меня на дно, словно зыбучие пески. Я не могу приказать разуму прекратить видеть эти бесконечные отсылки на роман Гюго, когда думаю о нас. И здесь эта вечная трагедия смеется надо мной — прекрасной Эсмеральде в книге было ровно столько же, сколько и моей нежной любви сейчас — всего шестнадцать лет. Я обезоружен, слова утекают от меня, словно песчинки сквозь пальцы. Время больше не кажется реальным, секунды тянутся в минуты, минуты растягиваются в часы. Может быть, для вас это прозвучит странно, но если бы не ассоциации с Квазимодо и Эсмеральдой, то я уже совсем бы потерялся во времени и пространстве. Это тяжело объяснить, но это правда. А все потому, что когда я вот так смотрю на мою милую, то осознание скоротечности момента сжимает меня, словно в кулак. Сердце начинает колотиться с небывалой скоростью, вселенная стремительно сужается в точку, а мой свет ускользает от меня быстрее, чем я могу среагировать. Мне за ней не угнаться. Но как только я вспоминаю тот вечный сюжет, всё становится на свои места. Они ведь тоже были обречены на страдание и неразделённость. Каждый раз, воскрешая в памяти одни и те же строки, что словно камень тянут эти спешащие минуты назад, моя душа находит покой. Мой взгляд прикован к её лицу, её фигуре, её движениям. Теперь я вижу ее как бабочку, но не в скоротечном полете, а скорее запечатленной на пленке. Как коллекционер я могу смотреть на нее такую столько, сколько пожелаю. Такую живую, такую свободную, вечно юную, яркую и невозможную. От одного ее движения плечами у меня звенит в ушах. Юбка ее платья развивается от внезапного порыва ветра, она вся дрожит, словно струна. Ее голос переливается трелью в моей голове. Я хочу притянуть ее к себе и укутать в куртку, которую я взял на «всякий случай», но и сейчас она ускользает от меня. Я не могу до неё дотронуться. Все знают — если пальцем тронуть звучащую струну, она замолкает. И все это время, пока мы были вместе я словно парил, не касаясь ногами земли. В такие моменты казалось, что ничто и никто не может испортить гармонию между нами. И знаете, читатель, так и было, пока я не увидел его. Спустя три года он снова пришел забрать самое дорогое, что у меня есть и вместе с ней - мое спокойствие.