Сожги меня

Если все реально серьезно, и она не шутила, то тут либо сбывается сказание о втором пришествии с непорочным зачатием, либо… Либо мой цветочек оказалась обычной дешевой потаскушкой, которая уже успела потискаться с кем-то за моей спиной. Возможно, даже с тем самым учителем хора. Она же так хотела стать звездой, что дело чести и чувств для нее могло не значить ровно ничего. Теперь я еще больше хочу верить, что это все был нелепый розыгрыш с ее стороны. Иначе любовь всей моей жизни, ради которой я готов умереть, была готова променять меня на подонка, который не прочь поразвлечься с тринадцатилетним ребенком. В таком случае, не знаю, кого бы я убил в первую очередь.

***

На следующий день, пока я был не дома, за моей спиной случилось все самое худшее. Это все ощущалось, как страшный сон, как самая ужасная подстава, как пропасть, из которой мне нужно было выбираться как можно быстрее, иначе я останусь там навсегда. У меня не было времени на раздумия. Я застал свою сестрицу в ее комнате с красным лицом и ужасной одышкой. Она смотрела на меня своими мокрыми глазами, на которых от влаги слиплись ресницы. В ее взгляде был большой страх, испуг, граничащий с безысходностью, и почти что самая настоящая ненависть. Моя милая обнимала себя руками и дрожала. Когда я только зашел в спальню, ее глаза широко распахнулись, и она резко вдохнула. Я не понял причину такой реакции и весь день после этого ходил в неведении, так как никто не соизволил мне объяснить, что произошло за время моего недолгого отсутствия. Патрик напряженно читал книгу, от которой почти не отрывался, а мама только то и делала, что смотрела на меня странным взглядом каждый раз, как я оказывался в поле ее зрения. Я никак не решался подойти и спросить о случившемся, интуиция решила подсказать мне вести себя так, как обычно, и просто ждать. Рано или поздно я должен был все узнать, так как они не могут скрывать от меня эту свою тайну вечно. После обеда ко мне в комнату с обеспокоенным лицом зашла Мэгги и, не дав опомниться, налетела на меня со своей тревогой: — Милый, я беспокоюсь за Билли! Её поведение последнее время пугает меня. У неё такие странные фантазии. Она утверждает, что беременна от тебя. Тут меня словно ледяной водой окатили. Мерзкие мурашки пробежались по спине, напрочь отбирая дар речи. В ступоре я пробыл секунд десять, мои глаза округлились и встретились с такими же обеспокоенными глазами мамы. Мне даже не пришлось имитировать шок, потому что этого я никак не ожидал. Липкий ужас пристал к голосовым связкам. В первую минуту после ее слов, все, что я мог делать, это просто отстраниться, отъехав на стуле назад и молча переваривать информацию. Затем я сдавленным голосом выдал из себя очень многословное «я не понимаю». — То есть, я не знаю, что и сказать. Могу только признаться, что тоже беспокоюсь, и я в таком же шоке, как и ты, мам. Но я не знаю, как реагировать на то, к чему просто морально сложно быть готовым! — Финнеас, мне страшно! Может ты знаешь что с ней происходит? Теперь я был полностью в плену у своего страха. Могу поклясться, что это самое худшее чувство в мире. Нет ничего ужаснее поглощающего, вязкого, обволакивающего ужаса, который парализирует и забирает всю власть над твоими мыслями. — Может, вы поссорились, и она за что-то злится на тебя? — Я не знаю, мам. Я правда не знаю. Она вздохнула и сложила руки на груди, устремив глаза вниз. Мне было правда жаль Мэгги. Билли решила так поиздеваться над нервами матери. Я только не понимаю зачем. — Нам нужно найти хорошего врача, нужно что-то делать! — В смысле? Мам, ты же знаешь, что самый нормальный врач, которого можно найти поблизости, это один из тех, кто разорит нас в два счета. Сама ведь знаешь, что живем мы не в Голивуде. Ты серьезно готова заплатить за это? При том, что ты мы совсем не богаты, чтобы так легко тратить деньги на то, что может оказаться просто глупой выдумкой. — Ну а что мне делать? Если ничего не делать, то может настать момент, когда будет слишком поздно, и потом что? Она еще слишком юная для родов, все может закончиться плачевно, если не начать действовать. — Ты ей веришь? Ты действительно веришь, что она реально беременна и носит ребенка? В тот момент она взглянула на меня совсем растерянным взглядом. Я понимал, что она чувствует, ведь сам чувствовал то же самое. Но я все еще не мог поверить, что эта маленькая интриганка не издевается над нами. Это в ее стиле. Билли всегда любила трепать мне нервы и вызывать на эмоции. Но мать-то за что? — Я сейчас не знаю, во что мне верить. Но я не могу сидеть спокойно... Если она говорит правду, то последствия будут необратимы. — Я понимаю твои эмоции, так как сам на взводе после такой новости, но я пока не могу в это поверить. Она врет, должна врать. — Есть только один способ узнать правду, и это обследование. — Мам, это все равно риск опозориться из-за глупой выдумки Билли, еще и заплатить за это. Подумай, как она могла забеременнеть? Ей ведь не десять, чтоб она не знала, что к чему. Больше она мне ничего не ответила, только шумно с усталостью вздохнула, пару минут поглядев в окно, словно искала там решение, и, поджав губы, вышла из моей комнаты. Потом, спустя, может, полтора часа, хлопнула входная дверь. После этого я не обнаружил мать в доме. Я не решился зайти в комнату сестры, чтобы проверить, дома ли она. Вместо этого я просто прислонился к двери, стараясь не издавать ни малейшего шума, прислушивался, боясь и одновременно желая услышать ее тихое дыхание. В тот момент мне хотелось, чтобы она перестала нагнетать обстановку, и все стало как раньше, чтобы мы снова могли быть вместе, и она стала прежней. Я уже успел возненавидеть этот мир за то, что в нем находится место для такого абсурда и ужасной несправедливости.

***

На следующее утро Билли не явилась к завтраку. И за целый день я увидел ее только один раз, и то мельком, через щель в дверном проеме. Она как обычно лежала на кровати, на столе стоял неначатый обед, она совсем не притронулась к еде. Но я не зашел, я ничего не сказал, просто ушел обратно к себе. Я был слишком большим трусом, чтобы что-то сделать, но у меня не было выбора. Я не мог вести себя иначе, когда на кону стояла моя свобода и доверие матери. Так прошло несколько дней. Все это время Мэгги постоянно закрывалась и разговаривала с кем-то по телефону. На ее лице было написано, что она в замешательстве. Что ж, не только она. Я слышал волнение и почти что укоренившееся беспокойство в ее голосе и заставлял себя не обращать внимания. На следующий день, рано утром она увезла Билли куда-то. Мне стало все понятно, ведь других вариантов просто не было. С этого момента, все, что мне оставалось делать, это теряться в догадках и молиться, что Билли обо всем соврала, и все обойдется. Это ведь не могло быть правдой…

***

Они с мамой приехали к обеду, обе с изможденным видом. Особенно Билли, она была бледная. По-настоящему бледная, ее кожа приобрела болезненный зеленый оттенок, сине-фиолетовые синяки под глазами выглядели так, словно ее правда кто-то избивал. Ее кожа была почти того же цвета, что и листок белой офисной бумаги. Только сейчас мне удалось рассмотреть ее тело. Она выглядела неестественно тощей, не просто исхудавшей, а именно тощей. У нее даже заострились скулы, которые теперь стали заметны, чего никогда не было. Выпирающий животик пропал, теперь футболка висела на ней, как на вешалке. Ничего из бывшего ее облика, который сводил меня с ума, не желая покидать мои мысли, не осталось. Теперь ее можно было назвать по-настоящему худой, а она никогда не была худенькой. Меня словно окатило ледяной водой из ведра. Я вроде бы и понимал, что все обошлось, больше мне ничего не угрожает, что я могу быть с ней снова без риска, но в то же время сердце разрывалось от того, что она сделала. Сначала мне не удавалось подобрать названия ее поступку и этой ситуации в целом, а потом оно нашлось само. Предательство. Это именно оно. Она предала нас, наши чувства. Предала меня, зная, что я для нее все бы отдал. Зная, что я дышу ею, она пыталась отгородиться от меня ребенком. Я даже стал почти уверен, что знаю суть и настоящие мотивы ее поступка. Она наверняка забеременнела специально, чтобы этот ребенок стал между нами, чтобы отдалиться от меня. Пустота, вновь образовавшаяся у меня в груди, заполнилась навязчивыми мыслями о том, что этот ребенок был бы очередным подлым обстоятельством, которое бы отняло ее любовь у меня. Ведь до этого она принадлежала мне, и только мне. Это чувство горького разочарования, обиды, осознания собственных заблуждений. Я так отчаянно верил в то, что она — это создание небес, моя маленькая богиня, полуанглел. А оказалось, что я все это время ошибался и доказательство этому ее беремнность и аборт. Ангелы не могут беременеть, и она не могла, это все разрушит, уже разрушает. Я обожествлял ее, и такая мне благодарность за все, что я для нее делал… Но теперь я понимаю, что с нее было нечего взять. Она не та, за кого себя выдавала, она простая женщина, в которую я имел несчастье влюбиться. Я словно протрезвел. Ее обман стал явным, и все равно я не мог отделаться от этого невыносимого чувства. Каждый раз меня мучил ужасный зуд в грудине при виде ее силуэта. От этого невозможно было избавиться, я обречен испытывать это вечно без возможности излечиться.