Сожги меня

...Темнота. Я лежу у себя в комнате. В своей постели. Сквозь шторы пробиваются первые лучи. В комнате и окне темно. Раннее утро. Все закончилось. Финнеас взвинченный подрывается как ошпаренный с помятой простыни и ноги сами несут меня к ней. Вот моя радость лежит и улыбаясь, тихонько посапывает. Ничего не тревожило ее сон. Хоть бы так и было. Просто потому, что я сейчас смотрю на нее и мне не верится. Подошел ближе, подсел на краешек ее постели и взглянул еще раз. Ничего не изменилось — все так же ее не узнаю. Хотя вот же она, спит совсем рядом. Живая и не изнасилованная. С ней все в порядке и слава Богу. Все закончилось... Но не для моей нервной системы. Волна нежности опять накрыла меня при взгляде на это прекрасное создание. Скоро утро, ну ничего, вряд ли именно такой момент с точно такими же эмоциями повториться для меня еще раз. Поэтому я на ощупь, стараясь не задавить мою девочку своим весом нашел место и прилег возле нее, обвивая маленькое тельце руками. Но не так, как во сне. Нежнее, почти невесомо, молясь, чтобы мое дыхание не разбудило ее. Так хотелось положить голову на ее грудь, медленно поглаживая животик под старой растянутой футболкой, что сдержать этот блаженный порыв почти родительского чувства было невозможно. Вот она, такая маленькая, сонная, ничего не знающая о тех страстях, которые бушевали вместе с ее слезами в недавнем кошмаре... А сейчас... А сейчас совсем раннее утро, вокруг так тихо, так спокойно. Не то что в том моем сне. Не хочу даже думать о нем, но мозг как будто назло прокручивает эту пластинку раз за разом. Интересно, я бы смог ее коснуться сейчас, когда почти любое прикосновение сошло бы мне с рук, если только это сделать легко и нежно. Каким бы криминальным не оценивалось и каким запрещенным оно ни было. Главное не потревожить мою милую ини в коем случае не сделать больно. Соблазн прижаться, и просто невинно мое солнце поцеловать в щеку начал расти вместе с той волной щемящей неги под сердцем. Я уверен, это волна поднялась в следствии цунами с того самого, бескрайнего океана любви. И никак подавить это наваждения, я однажды пытался... Помню, меня тогда настиг такой страх... Этот страх преследует меня до сих пор, а зародился он, как и другие твари на темной стороне моей гнилой души. Гнездо ядовитых змей, именуемое мечтами. Когда я вспоминаю, что все эти порывания к сестре я обнаружил в себе тогда, когда она была еще совсем малышкой, то мне противно от себя самого. Ей было двенадцать... Неужели же мне это сойдет с рук?.. Как себе же объяснить то, что мне это нравится? Нравится придаваться затяжным ночным мечтаниям или плывущим фантазиям пока она листает мои комиксы и хихикает с чего-то, что показалось ей смешным. В те особенные моменты я представлял, что она сидит не просто на том маленьком диванчике, а сидим мы вместе и он на моих коленях. Совсем по-отцовски обнимая ее хрупкое тельце, но позволяя рукам необычайно смело и откровенно блуждать по ее телу... Как змеи, перед тем как задушить жертву. Неужели это сойдет мне с рук? Все тайные желания, в которых единственные наблюдатели — это немые книги. Сложенные на полке в беспорядке, виднеющиеся корешки с рядом букв, которые уже давно сменили названия и авторов. Возможно и я в одной из таких молчаливых, сшитых стопок бумаги распишу в подробностях все то, что так быстро погубило душу грешника, которому и без этого путь на небеса закрыт. И за все то, что я сделал мне нет прощения. Меня не примет больше никто, кроме тихих бледных листов, на которых я сейчас и выливаю свой грех... Я ужасный человек. Я никчемное и низкоморальное существо, что даже иногда пытаюсь себя в этом упрекнуть — но все равно утопаю взглядом в светлых локонах мой маленькой любви. С каждым днем я вижу на один фрагмент больше и все лучше осознаю, что в этом болоте похоти я тону безвозвратно. Слишком много грязи на моих руках, слишком много порезов, ожогов и пробоин на хрупком, покалеченном судне детства моей Билли. Моя бедная девочка... Потому и приходится теперь чаще быть в сознании и подолгу бродить по забытым городам, которых уже никто не помнит. И медленно разбираться в тех историях, что находят в страницах росписи ласкового греха мои мертвые демоны. И сейчас. Ее умиротворенное личико, приоткрытые коралловые губы и спокойно вздымающаяся грудь казались мне настолько притягательными, что подушечки пальцев покалывало от разрывающего желания хоть как-то прикоснуться, потрогать, ощутить шелковистость кожи, каждый невидимый волосок на маленькой ручке девочки-подростка. Губы сами тянулись поцеловать нежную бледную щечку. Ее прекрасное лицо будто светилось в утренней темноте и на миг у меня мелькнула мысль: не проснется ли моя милая, если я аккуратно отодвину краешек одеяла и подберусь к ее тельцу, чтобы прижаться для невинного поцелуя в лоб. Потом рука-змея подобралась бы под растянутую футболку и собрала в пальцы складки серой ткани и оголила впалый животик. Наклонился бы и поцеловал его... А в следующий миг ее крохотные пальчики правой руки отпустили бы одеяло и нежно легли мне на плечи. Я бы проснулся. Только во сне, как вы, читатель, предполагали эта моя минутная мечта могла бы исполниться. Конечно же, именно этого бы не случилось, а случилось бы другое... Совсем другое. И о боги... Малышка приоткрыла губы и втянула воздух, словно почуяв мое тяжелое горячее дыхание. Даже если бы и хотел, все равно, заставить себя отстраниться чудовище внутри меня не смогло бы. Глядя на этого милого спящего ребенка у меня под сердцем опять взмывалась волна, наверное именно так чувствуют себя смертные перед тем, как излить исповедь о страстных грехах перед богами. Ее особая прелесть заключалась в полном слепом доверии ее тела, над которым не властвовало сознание. Оно так чутко реагировало на мои воздушные, почти невесомые ласки, что с каждой секундой болезненное желание пламенилось все больше. Этот ее невинный детский эротизм сводил меня с ума. Ресницы на закрытых веках чуть подрагивали, а выражение лица было словно испуганным, какое никогда не сумела бы изобразить кукольная актриса. Ее белая кожа казалась молочной, такой нежной и совершенной... И неожиданно для себя я почувствовал, что не смогу выдержать это мгновение. Волна страсти уже захлестывала меня, и я почувствовал, что кровь вот-вот может закипеть. ... Писать об этом уже не доставляет такого трепетного удовольствия, когда в памяти горят синим огнем воспоминания, на котором как на фото изображена она... Моя маленькая девочка, моя маленькая бедная девочка. Если бы воспоминания можно было вытянуть из головы и проявить на пленке, то полиция бы смело могла бы использовать их как неопровержимые доказательства того, к чему моя чудовищная, проклятая похоть принудила этого ребенка с большими небесными глазами. На моей памяти запечатлено ужасное — я впервые увидел, как пророчество о конце света сбывается. «Небо упадет на землю.» Да, так и произошло. Небосвод заливало соленым океаном, сквозь почти прозрачные воды можно было увидеть как мое солнце тонет. И утонуло. Света больше не было, ее глазки погасли. Еще долго я не признавал своих преступлений. Не так перед законом, как перед этим милым ангелом. Я только думал, что все, что было — это абсолютная норма и не бывает идеальных отношений. Убеждая в этом мою крошку у меня все сомнения отпали сами собой. Она верила мне и плевать, что я абсолютно не верил себе — девиз абсолютного мерзавца, низкого лжеца, ужасного человека. Все это время, сам того не понимая, я жил этими словами, а теперь я весьма заслуженно ненавижу себя. *** Две тысячи пятнадцатый год. Весна. Я не знаю до какого момента я буду продолжать вести этот странный дневник с тайными записями, но все же это доставляет мне странное эстетическое удовольствие. Описывать то, как выглядит моя любовь сегодня не казалось чем-то скучным и заурядным. Наоборот. Это давало мне то особенное чувство, словно я единственный, для кого этот прекрасный цветочек цвел. И я был уверен в этом долгое время, пока в итоге не понял, что ее дьявольски-чарующая юность еще не успела расцвести, как начала вянуть и терять лепестки на глазах. Ей не хватало солнца, и она высушивала себя сама, не хватало воды — и она умывалась слезами. А я был тенью. Тенью, преследующей мою маленькую везде, на каждом шагу. Тенью, которая загородила не только солнечное тепло, но и всего мира. Но не сегодня. Это ведь только начало. Я не могу позволить себе обидеть ее. Нет, не в этот день. Пожалуйста, поверьте мне, ведь я не лгу. Я правда не был таким ужасным, всего лишь «рыжим придурком». Но ведь это же ничего страшного, так? Моя Билли, как и любой подросток часто бывает капризна. К сожалению, с этим нельзя ничего сделать. Как бы мне не хотелось, чтобы она была послушной и не ерзала каждый раз, бубня себе что-о под нос с недовольной мордочкой, когда я всего лишь придвинулся ближе и погладил ее девичью коленку. Мы сидели в кафе. Этот мизерный жест вообще никто бы не заметил в любом случае, но у маленькой эгоистки сегодня было, видите ли, плохое настроение и она отказала мне в этой незначительной просьбе — просто побыть вместе подольше, сидя за самым дальним столиком и просто невинно понежить ее (невидимо для всех глаз). Под столом никто бы ничего не увидел. Вообще странно что она пытается отстраниться. Играет в недотрогу? Смешно, ведь она сама еще недавно садилась ко мне на колени... Глупышка, она еще не знает, что даже эта маленькая невинная шалость сделает нас еще ближе. Не этого ли она в тайне хочет? Я же знаю, ей нравится, она просто боится признаться. Моя шелковистая прелесть свела ноги туго и притворно улыбнулась, когда подошел официант. Я лениво ответил ему, что мы еще думаем и тот ушел к соседнему столику. Моя Билл с голодными глазами удивленно покосилась на меня. Еще бы. Она двадцать минут (во время пути десять минут, а потом и в самом кафе) говорила мне о том, как хочет ту самую веганскую пиццу. В это мгновение на ее лице было еще больше непонимания, поэтому я спокойно объяснил моей маленькой, что виной этому она сама и ее отвратительное поведение. И когда она успела стать такой упрямой? Еще секунду солнце хмурилась, но естественная жажда еды у организма заставило ее смягчиться и стать послушной для меня. Пускай и не надолго. Ее красивые девичьи ноги в мужских шортах перестали быть так напряжены, словно железная хватка у перепуганного зверька и она опять состроила недовольную мордашку, когда моя ладонь невесомо коснулась пальцами внутренней стороны бедра. Всего-навсего хотел немного приласкать мою прелесть, ее нежную, шелковистую кожу, но такой острой реакции я никак не ожидал. Я ведь ее старший брат, я имею право, как никто другой. Трогать, нежить, ласкать, наказывать, делать счастливой и даже обижать. Только мне дозволено прикасаться к этому цветочку. И она сама это скоро поймет. Честно сдержав свое слово, я наблюдал как моя милая с удовольствием уплетает пиццу кусочек за кусочком. А надо было всего-то посидеть спокойно, пока я на волне нежности тянулся к этой сладкой щечке. Но все равно. Как бы там ни было. Она конечно эгоистка, но не любить я ее просто не могу.