Сожги меня

Обычный день. Вроде бы ничего особенного, но вот только что-то все немного мутное. В воздухе будто летает мелкая пыль, как при струе света фонарика ночью. И как раз сейчас было такое ощущение, словно сейчас на самом деле ночь, просто кто-то вверху вкрутил энергосберегающую лампочку вместо солнца. Свет был очень странным и не естественным, будто пробивающийся сквозь облако сигаретного дыма. Голова болела ужасно. Самочувствие мое было похоже на тяжелое похмелье, хоть я и не пью. Все вокруг вертелось со страшной скоростью, как на какой-то центрифуге у забытого космонавта. И долго терпеть эту пытку было невозможно. Хорошо хоть удалось сосредоточиться. Но стоило мне попытаться отвлечься, как весь этот калейдоскоп вылетел из больной головы с такой спешкой, что не успевал превратиться в воспоминание. Может это повторялось еще несколько раз, но я к счастью не помню. Главное все же было не это. По всей видимости, это странное состояние испытывалось мною впервые. Мне казалось, что время здесь течет по-другому и я физически не могу жить, дышать. Кажется, мой организм банально не может функционировать, поэтому боль была такой сильной. С гостиной доносятся звуки включенного телевизора и… Может мне показалось, но я наверняка слышал голос родителей. И еще раз, вот сейчас звучит такой знакомый папин смех и мамин голос, комментирующий очередной эпизод из какого-то сериала. Я, словно опьяневший, покачиваясь и параллельно держась за голову дошел до гостиной. И правда, там сидели мои родители и разговаривали между собой. Эта сцена показалась мне ну уж очень странной. Мало того, что они недавно уехали, так и совсем не предупреждали о таком скором приезде обратно. Может что-то случилось? Форс-мажор — с кем не бывает? Вот я и решил спросить. Находясь все еще в том состоянии призрачного, ниоткуда взявшегося похмелия подошел ближе и присел на кресло недалеко от глянцевого столика. Кажется, они меня не услышали, или просто были слишком сильно заняты. Я повторил вопрос, но меня все равно проигнорировали. Неизвестно почему. Потом, через совсем короткий отрезок времени длинной в несколько секунд я к своему удивлению заметил, что ни Мэгги, ни Патрик на меня ни разу не взглянули за весь свой диалог. Вообще, никакого знака внимания, будто меня даже и не было в комнате. Когда я встал, то случайно задел плечо отца. В следующий момент моя рука прошла будто «сквозь» рукав его кардигана. Узрев этот сбой в матрице я попробовал сделать такое же движение опять. Меня ожидал тот самый «результат», если это вообще можно так назвать. Потом мне наконец дошло… Меня нет. В комнате, в нашем доме, возможно даже в их памяти. Сделав вывод, что я скорее всего, нахожусь во сне, Финнеас параноик заставил себя успокоиться и выдохнуть, так как устраивать ругань и удивленные вскрики на ровном месте смысла нет. Шоковое состояние можно переждать и молча, а не демонстративно высказывая свое негодование, вот и решил хоть раз дать мозгу руководить процессом. (Все таки это мой сон.) А пока можно прогуляться по этому зданию, которое точь-в-точь повторяет мой реальный дом, (но все же это был не он). Все изначально казалось мне странным и теперь я понял почему. Хочу признаться, что я в первый раз попадаю в подобие осознанного сна, при котором осознаю факт того, что сплю в настоящий момент. Просыпаться мое бренное тело еще не собиралось, поэтому я с интересом покинул гостиную комнату, следуя по коридору. Исследовать свой дом во сне было любопытным занятием даже просто потому, что это все во сне, а значит должно быть то-то необычное. «Интересно, а могу ли я сейчас пойти посмотреть на себя в зеркало в ванной и как-то менять свое отражение?» — пролетело у меня в голове. Это действительно было странно, но интерес брал своё. Успев развернуться по направлению к ванной я в последний момент передумал. Это не то место, куда мне нужно идти — интуиция сама подсказала мне, а Финнеас взвинченный не мог ослушаться. Всё это нормально так сбивало с толку, будто специально пытаясь запутать. Но что-то внутри меня точно знало, куда мне действительно нужно идти и громким шепотом указывало на данную локацию. Но я все равно игнорировал сигналы, которые шли ко мне откуда-то через стены. Почти что по привычке я направился в комнату моей малышки. В дверном проеме, откуда виднелась ее не заправленная кровать, я мимолетно вспомнил о том дне, когда она на пол дня ушла гулять с тем Генри. Вспомнил о том, как мне было без нее ужасно и тоскливо и о том, как страшнейший зверь внутри меня просто-напросто утонул в нежности, увидев ее девственную постель… Билли там не было, что в очередной раз вернуло меня в мрак грусти, когда моего солнца нет рядом. Комната пуста. Теперь это не комната, это пустое, застывшее помещение, в котором остались будто застывшие во времени признаки обитания света всей моей жизни. Вот на полу возле кровати валяются ее два белых носочка с небольшим интервалом между собой примерно в один метр. На стуле лежит ее (точнее бывшая моя) футболка, которая как балахон висит на милой миниатюрной Билл. По длинне эта растянутая ткань доходит моей девочке немного ниже бедра и это делает ее ноги такими притягательными для меня… С призрачной грустью я, развернувшись, вышел из ее комнаты. Проходя по коридоре бросил пару грустных взглядов на свою маленькую обитель в надежде увидеть ее там, но и в моей спальне ее не оказалось. Осталось одно: только одно место в этой подобии нашего дома, на которое крича указывало шестое чувство, еще именуемое как «интуиция». Странная фигня, но то, насколько высока ее точность прогнозов иногда пугает и заставляет поверить во все теории конспирологов про судьбу и рок. То, что происходило на кухне для меня показалось таким желанным и одновременно таким нереалистичным, что разочарование в мире, в котором мы живем наплыло за считанные секунды. Это было как фильм, как сцена из какого-то романа, как строчка из очередной песни о любви, как сказочное видение… Я видел себя как-бы со стороны, от третьего лица. И нет, я был не один. Я был с ней. Она сидела на деревянной столешнице, прижавшись ко мне всем телом, а мои руки обнимали ее, тонущую в огромном балахоне, талию и мы медленно целовались. Губы покалывало и желание прикоснуться к ней самому непосредственно загорелось, как горючий бензин вместо крови в моих венах. Смотреть в стороне было невыносимо, но меня словно парализовало. Я не мог банально пошевелить пальцем на руке или моргнуть. Только смотреть и наверное, даже не дышать. В этой до безумия желанной сцене странного кино я был зрителем и одновременно актером. (Но как же мне хотелось, чтобы это не было просто сказочным сном…) Моя немного согнутая рука невесомо касалась и гладила подушечками пальцев ее как-то пострадавшую ножку. Моя милая вздрагивала от каждого моего прикосновения и не было сомнений — ей это нравилось. Нравились мои щекочущие поцелуи в висок и ниже по бледной щеке. Нравились все ласки чудовища, который в мог привращался в послушного белого пушистого котенка, только ради ее взгляда и пары прикосновений, которые ощущаются как небесная эйфория. Моя коварная ладонь, которая, кажется жила своей жизнью, как змея поползла вверх по боку ее бедра, забираясь под мою же растянутую футболку. (В такие моменты даже моя самая растянутая, бесформенная, много раз застиранная футболка казалась самым соблазнительным элементом на ее изящном теле. Потому что все, что касалось моей маленькой девочки приобретало свою долю блаженства, независимо от того, живой человек это или одежда.) Затягивать ее в поцелуй и лишать воздуха было одним из видов странного, почти извращенного удовольствия. Мои руки как питоны еще крепче обвили ее тельце кольцом, заставляя меня стать между ее прекрасных ног еще ближе, почти вплотную. Возбуждение пламенившееся внизу постепенно ставало болезненным. Просто целовать ее было невыносимо, мозг оглушили сердце и все мое больное естество, которое желало не просто обладать, а без остатка поглотить жертву как страшный змей. Дьявольский змей-искуситель из небесного сада воплотился на земле внутри разума чудовища и моего бренного тела. Руки медленно, но уверенно ползали по субтильной фигурке моей маленькой любви, которая манила как райский цветок не только красотой, но и дурманящим запахом. Лаская ее полную грудь и сжимая между пальцами налитые соски я выбивал из нее словно последние глотки воздуха, заставляя задыхаться. Питон все крепче закручивался вокруг мягкого тела, с одной целью: удушить жертву и дарить свои ласки вечно без малейшего протеста со стороны этой миниатюрной куколки. Любовь часто приходит в роли палача, а еще чаще в роли таинственного убийцы со стальной хваткой на шее. Мы были так близко, что кажется не было и миллиметра между нашими телами. Я чувствовал, что контроль над происходящим полностью в моих руках. И это еще больше возбуждало. Если бы вы, читатель, смотрели на меня со стороны как я сейчас, то наверное, глядя на мои глаза, можно было решить, что я смотрю не прямо на Билли, а будто бы сквозь. Я видел ее рот, как она то кусала свои красноватые губы, то в резком вдохе приоткрывала уста, которые я ловил очередным поцелуем. Моя милая регулярно вздрагивала издавая звук, который по звучанию можно было перепутать со стоном. Впиваясь тонкими пальцами в мои плечи и с полуприкрытыми веками моя девочка выглядела словно в трансе. Тепло ее маленьких ладошек разносили по спине и затылку мурашки эйфории. В миг я сам оказался рядом с ней. Теперь весь обзор этого запретного волшебства был от первого лица. Я мог насладиться моим солнцем более тактильно и в немом очаровании рассматривать ее милое личико, как нежнейший цветок. Билли сама ко мне тянулась… Да, она сама ко мне тянулась, даже не подозревая о том, как меня тянет к ней. Думать об общественных запретах и всевозможных табу на это, почти что криминальное, удовольствие совсем не хотелось. Было только одно желание — трогать и плевать кто что думает об это; трогать, целовать, ласкать все прелести этого мягкого тельца. Все ее тело было прекрасно, поэтому единственное, чем был одержим мой больной разум в такие моменты — это прикоснуться к ней везде, куда я могу дотянуться и прижаться. Это было какое-то почти болезненное упоение. В следующий момент моя душа (точнее субстанция, существование которой почти все время было под вопросом) опять выселилась из тела и я опять стал наблюдателем. Голодными невидимыми глазами я смотрел как тот огромный серый балахон соскальзывает с бархатной кожи моего цветочка. Потом, через несколько мгновений я снова оказался возле нее. Она уже сидела в одном белье, а моя старая футболка исчезла таинственным образом не только из кухни, а наверно из всего дома. Этот сон был до жути реалистичным, несмотря даже на такие «сбои в матрице». В уме как одинокий, но яркий и весьма заметный, повисший под потолком шарик молчаливо напоминала о себе мысль, что в помещении родители. И пусть они не видят меня, как «посетителя» в сне, они видят мою фигуру как человека, находящегося в их временном пространстве (если это вообще когда-нибудь происходило)… Факт их присутствия обозначал своим существованием грани, которые нельзя переходить ни в коем случае. Такой себе стеклянный потолок; — его не видно, но он вполне себе существует и в самый неподходящий момент напомнит о себе: тогда, когда душевнобольной безумец Финнеас потеряет над собой всякий контроль… Все эти строчки из мыслей словно пчелы роились в моем мозге, но я, выпрыгнув из своего тела опять наблюдал, как мои же руки как змеи обвивают ее спинку и расстегивают застежку кружевного лифчика. Неведомая сила опять загоняет мое сознание в этот кожаный мешок с органами и теперь моим глазам четко видны ее плавные ключицы и нежные плечи с тонкими белыми лямками на них. Моя маленькая любовь никогда не была похожа на свои сверстниц. Ни умом ни оболочкой. Хоть время от времени мой взгляд и цеплялся за силуэты ее ровесниц, но такую как Билли найти было невозможно — я знал это точно. У кого-то была похожая фигура, еще у какой-то девочки были похожие белые, а чаще блондинистые локоны, но они все были абсолютно другими. Моя малышка отличалась от всех девушек не только внешне. Цветочек никогда не была худенькой, она была идеальной. Идеальной для меня во всех соотношениях. Иногда, в редкие моменты, когда чувства накрывают нежной волной мне кажется, что я люблю ее черты настолько, что без труда с закрытыми глазами вылепил бы ее из глины. Я помню каждый изгиб, каждый шрамик и царапинку на бархате ее кожи. Знаю все болевые точки и каждый раз порываюсь убить себя, когда задеваю их. Сейчас я как никогда хочу умереть. Застрелиться. Ослепнуть. Задохнуться. Перестать воспринимать мир, который мен окружает. Все равно, реальный он или плод моего воображения. Все что угодно, только бы не видеть и не помнить следующие кадры этого, как мне раньше казалось сказочного сновидения… Я на самом дели и не видел всего. Словно глаза туманной пеленой заволокло. Видел будто сквозь пальцы — отрывками, частями кадров, как при плохом качестве пленки. Только рывки и взмахи лап чудовища, поселившегося внутри меня вместе с любовью к этому ангелу. Да, я изначально знал, что она меня погубит, но когда это касается еще и моей Билл непосредственно… Не знаю, смог бы ли я когда-нибудь себе такое простить… С небесной нежности этот монстр шагнул в обратную сторону: Стянув мою девочку со стола, он обернул ее спиной к себе, быстро приложил к столу, заламывая хрупкие запястья внизу позвоночника. Темнота. Теперь уже я на месте этого чудовища. Вижу все его глазами, только вот он наверное ничего не видит… Не видит, синячки, которые уже синеют рядом с венами на запястьях. Не видит слезинки, катящиеся по нежной щечке. И конечно же он глух. Глух и слеп Не слышит ее ломающийся из-за комка в горле голосок. Пара сдавленных стона в паре со всхлипом. Движения рывками и уже не болевые стоны, а крики прорываются сквозь шум в ушах. Темнота. Я лежу у себя в комнате. В своей постели. Сквозь шторы пробиваются первые лучи. В комнате и окне темно. Раннее утро. Все закончилось. Финнеас взвинченный подрывается как ошпаренный с помятой простыни и ноги сами несут меня к ней. Вот моя радость лежит и улыбаясь, тихонько посапывает. Ничего не тревожило ее сон. Хоть бы так и было. Просто потому, что я сейчас смотрю на нее и мне не верится. Подошел ближе, подсел на краешек ее постели и взглянул еще раз. Ничего не изменилось — все так же ее не узнаю. Хотя вот же она, спит совсем рядом. Живая и не изнасилованная. С ней все в порядке и слава Богу. Все закончилось.