Сожги меня

…Вдруг послышался глухой стук. По ощущениям он не мог раздаться дальше, чем расстояние, на котором моя спальня находится по отношению относительно кухни, и это естественно меня насторожило. Если мы сейчас в моей комнате, то десять метров вправо будет примерно коридор возле двери и как раз рядом поворот к гостиной. Вроде бы пустяк, но все равно странно. Лучше пойти проверить, на всякий случай… Не успел я сделать и трех шагов, как со стороны кухни донесся еще один глухой стук в дверь. Первая мысль была о малолетних хулиганах и тупом баловстве, поэтому не видел смысла особо паниковать, будто кто-то ворвался в наш дом. Это немного абсурдно, если честно, но всякая догадка имеет право быть. Я бы удивился, если бы это были воры. Ну вот серьёзно, странно. Живем мы не так богато и все самое дорогое, что у меня когда-нибудь было, сейчас находилось в моей комнате. Это была моя нежная любовь и то самое пианино, которое за все время моей жизни стало священной реликвией для такого ужасного грешника, как я. За той тяжелой деревянной крышкой прятался ряд черно-белых клавиш, на которых иной раз оказывались ее маленькие ладони. Музицировала она не очень часто, но когда все-таки садилась и играла, то каждый такой раз внутри меня порхали те самые бабочки паразиты, которые словно змеи извиваются под волшебную дудку, разрывали мне грудину от того, что им просто не хватало места. Сердце мое увеличивалось в несколько раз и закрывало собой легкие, перекрывая доступ к кислороду. (Но он и не был мне нужен, потому что она — мой воздух. Да, это была моя Билл — как глоток свежего воздуха. Сладкий и цветочно-ванильный (как аромат ее кожи) был этот воздух. Такой воздух мог вкоренить зависимость в кого угодно. В меня например… Да и сейчас этот прекрасный божественный бриз убивает, окисляет и окончательно уничтожает последние клетки здравого смысла в моем разуме. Я прекрасно помню, что мне говорил, так называемый здравый смысл: что эта соблазнительница еще ребенок, этот ангел — моя сестра. Но теперь нет ни слов, ни их понимания. Осталась лишь серая жалкая кучка пепла — прах моей совести. Когда она хотела поиграть для меня, я терял голову. Это пианино (точнее композиции) было как отражение ее мыслей и самочувствия. Чаще всего она перебирала тончайшие и самые низкие ноты из ряда клавиш. Я знал, что это не просто так и этим она говорила о своих чувствах. И каждый такой раз мою душу то скручивало, то вытягивало на полюсах, то дергало и щипало в больных местах, в общем эта музыка надо мной не хило издевалась. Совсем недавно, (когда писал эти строки) я кое-что понял. Это не просто звук был тонкий, это ее искалеченная невинность плакала за душой ребенка, над которой наглумилась любовь ужасного грешника. Те тона, которые лежали на правой стороне были как мелкая соль из прозрачных слезинок. Даже не верится, что все, что происходило со мной и с нами последние несколько лет, ни капельки не влияло на присутствие того инструмента, стоящего в моей комнате. Точнее тогда не влияло… Сейчас я не знаю что с ним. В доме родителей я уже давно не живу и давно не видел тот инструмент, который знал все мои страдания от больных чувств. Возможно он, несмотря на лак уже прогнил и блестящая краска начала отслаиваться, струны в каркасе клавиш протерлись, а некоторые, вероятно порвались… Я и был самим этим инструментом, — точнее он был моим телом. Мне даже не пришлось мысленно тянуть за струны остатки того, что я называл душой, чтобы снова ощутить жалкую боль. Те низкие, глубокие ноты были зеркалом страданий, и нет, не только моих. Мне очень жаль и не хочется об этом думать, вообще зря я отвлекся на это… Вернемся к тому, что я пошел проверять, что это был за стук. Как и ожидалось, в коридоре никого не было и следов проникновения в дом тем более нет. Дверь точно никто не открывал, я бы услышал, как ключ поворачивается в замочной скважине, так что это точно не воры. Открыв дверь я также ничего живого и никого из людей не увидел. Но я же слышал какой-то звук, может я схожу с ума и мне показалось? Читатель наверное скажет, что мне нет причин так беспокоиться, но я ничего не могу с собой поделать. У меня весьма хорошо развита интуиция и чувство тревоги сейчас как никогда ощущается в воздухе. Оно есть, пусть даже если это понимаю только один я. Оно говорит, что приближается опасность. Когда опасность появляется в виде какой-нибудь небольшой несообразности, несостыковка с чем-то (даже самым мелким) — значит что-то грозит. Но на удивление, сейчас я не видел никаких ниточек связи между этим странным стуком и своим личным беспокойством, поэтому принял это за новое напоминание о важности времяпровождения в обществе моей девочки. Взглянув вниз на порог, я увидел небольшой букет из солнечно-желтых тюльпанов, которые больше были похожи на еще нераспустившиеся бутоны. Мой отчаянный мозг сразу провел параллель с невинностью моей Билл, затем начал черкать искры злости и раздражения. Подняв этот не особо желанный веник я внимательней присмотрелся к цветам и к своему удивлению заметил между бархатных лепестков маленький клочок. Посмотрев еще раз я, чертыхаясь, закрыл дверь и отнес букет на задний двор и открыл таинственную записку. Это оказался оторванный кусок бумаги, с четырьмя строками, написанный косым мужским почерком (то есть, я конечно не уверен, но думаю, что писал все-таки мужчина). Под ним стояла подпись: «Александро» (неужели какой-то итальянец?). Буквы были мелкими и неровными, но разобрать было можно. Чернила ручки оставили четкий оттиск на бумажке, будто неизвестный писал с сильным нажимом. Резкие гиперболизированные штрихи, выраженные черной ручкой по белому листу, нервные росчерки поцарапали бумагу в некоторых местах. Данное миниатюрное послание гласило такие строки: «Привет, Билли! Выглядишь лучезарно красиво, в прочем как всегда. Эти тюльпаны такие же солнечные, как и ты, Я думал о тебе, когда их покупал. Мы сегодня утром виделись, жаль, что не смогли поговорить дольше — нас перебили. Надеюсь в следующий раз у нас будет больше времени…» Не то чтобы предложение, а каждое слово, каждая буква вызывала во мне ужасную волну гнева. Гнева, ревности, почти что настоящего бешенства. Вдруг захотелось швырнуть куда-то этот веник или сжечь, чтобы окончательно уничтожить. Вот даже и не помню, когда последний раз был так зол… Я конечно не сомневался, что у такой прелести, как моя милая сестричка есть поклонники, но лично с ними пересекаться никогда желанием не горел. Всегда ненавидел то, с каким оценочным взглядом эти щенки смотрят на моего нежного ангела. Она для них просто расходочный материал, просто, чтобы трахнуть, это у всех их на лбу написано, — правда, я ничего не придумываю. Но что уж греха таить… Я и сам иногда с трепетом поглядывал на белую полоску живота между голубыми хлопковыми трусиками и задравшейся серой футболкой. В какой-то степени и сам такой и вожделение к этой милой семикласснице тоже могло иметь вполне материальное воплощение. Жгучее влечение время от времени накрывало меня огненной волной и я отдавался пороку в мыслях, представляя ее рядом. Но меня можно понять. Эта малютка каждый день спасает меня и просто своим видом поддерживает мое желание жить. Она мое солнце, мое небо, моя луна и звезды. Без Билли моя жизнь, как без воздуха — невозможна. Но чтоб вот так, так открыто взглядом показывать то, что ты просто хочешь раздвинуть ей ноги… Нет, думал я, за это надо убивать. Просто убивать и всё. Пока не поздно и эти изверги не добрались своими грязными руками к нежному цветочку и не очернили своим покушением то, что мое по праву. Все то, что я так боюсь потерять в ней. С таким нельзя спешить и раньше времени трогать, даже смотреть на нее в таком ключе никто не имеет права, кроме меня. А она?.. А что она? Она и так видит все. Ну, почти всё. Наверно моему солнцу это льстит и от этого сияет еще больше, что абсолютно не приемлемо. Как может мой лучик радоваться вниманию от этих гнусных мальчишек, которые даже волоска с ее светлой головы не стоят?! Я так… Всего лишь скромный страж юной невинной красоты этой маленькой нимфы. А вот они, эти, кто смотрит на нее, они кто? Челядь обыкновенная, грязный мотлох. Она моя. Как еще они не додумались, их разве родители не учили, что трогать чужое без спроса нельзя? Точно знаю одно — только я могу ее радовать и я только имею право ее обижать. Также в моей власти сделать ее счастливой, и одинаково я обладаю полномочиями разрушить ее в несчастье. Все не так уж и сложно, главное для моей девочки — это понимать мои мотивы и слушаться, тогда мой ангелок не потеряет и перышка с молодых крыльев. И тогда все будет хорошо. Почти идеально. Так как я живу рядом с моим солнцем уже тринадцать лет, за эти годы я точно понял и осознал некоторые понятия на счет нее. Успев оценить удачливость свою и моего цветочка, я уловил некую последовательность (если так можно выразиться). Она никогда не была, не есть и не может быть несчастна по моей вине. Все ее страдания — это просто следствие несхожести ее менталитета с моим, это ее собственные, случайные неудачи, от которых я не в силах уберечь мою прелесть. Но я не смею ей мешать — пусть мой ангел летает, как хочет. «Ах, если бы все люди были похожи на меня» — думал я. Ведь тогда я смог бы летать сам, просто от понимания, что другие не смогут навредить ей! Я мог бы вернуть детство, те времена, когда она была маленькой девочкой с короткой стрижкой и плюшевым мишкой на подоконнике. А главное — я мог бы показать ей мир, где всегда лето и ярко светит солнце. Будучи малышкой Билли доверяла старшему брату все и я бы знал все ее тайны, всех, с кем она общается и гуляет без моего ведома не подглядывая за ней на улице. И быть может, мы бы достигли такого уровня близости, что у меня бы получилось связать красной ниточкой ее сердце и заставить полюбить себя. Тогда бы все сложилось как никогда лучше и мечты о неразрывном постоянном контакте перестали быть мечтами... Не смотря на то, что произошло все немного иначе у нас с моей милой все равно самая тесная связь, быть может, даже на ментальном уровне, мы чувствуем друг друга. Что интересно, я иногда не замечал разницы между собой и ею. Наверное это звучит странно, но все же я попытаюсь объяснить вам. Об этом можно сказать так: я с недавних пор не знаю где заканчивается она и начинаюсь я. Мы есть одно целое, неделимы. А раз мы одно целое, то все происходящее между нами совсем и не странно. Знали бы вы, читатель, как иногда мне хочется кожей с ней срастись.... Разве это не любовь? Ни один человек, которого я встречал в своей жизни не умел любить по-настоящему. Нет, не те люди, с которыми я знаком и мог разговаривать, а вот именно все. Для меня любовь всегда связана с пожиранием, поглощением, рвением к ней, словно последним вдохом, ради мизерных секунд жизни и прочей безобразностью. Если бы вы только знали, как я порой ненавижу ее за то, что она может мне дать эту любовь, но по каким-то причинам не хочет этого делать... Но ничего не могу поделать, мне хочется кричать и проклинать, одновременно с благоговейным обожанием. За что так мучит человека это счастье, которое должно приносить только страдание? Ценник у судьбы нынче огромный и за эйфорию платят только страданиями. Последнее время я часто об этом задумывался. Неужели высшие силы задумали посмеяться над всем миром? Кто это вообще придумал? Зачем? Мы жили себе спокойно, работали, как трудолюбивые муравьи… И вдруг пришел какой-то одинокий человек и принес миру любовь, а за ней пришла ее сестрица смерть. А может, все же это действительно пошло от того, что предполагаемая Ева когда-то соблазнила предполагаемого Адама и их выгнали с райского сада? И это дало начало первому живо трепещущему чувству, от которого разрывается сердце и сахарному соблазну прикосновения. Я не знаю, никто не знает, но все же мне не хочется думать, что все произошло именно так. Потому что это автоматически будет значить, что только платоническая любовь может быть благословлена, а страсть порицается всеми из высшего небесного суда. Такой вариант меня не устраивает. Это значит, что я не могу желать мою любимую как женщину, (хоть она еще даже девушкой не стала полностью). Наоборот, мне хочется верить, что все на свете происходит из-за того, что где-то в течение бесконечных дней в душе рождалось и замирало новое, доброе и чистое чувство, которое колебалось и будет колебаться вечно в душах смертных, каждый раз переходя с грани нежности в сторону желания. Я не знаю, откуда оно приходит, но именно оно оживляет все вокруг. И это не какая-то абстрактная субстанция, а огненная душа, которая в любой момент может проснуться и принести в нашу жизнь счастье. ...Вот о чем я сейчас думаю, перелистывая дневник и любуясь на чернильные тени, возникающие на девственно чистых листах... Закинув ненавистный букет куда подальше я втоптал цветы в землю ботинком и шумно выдохнув, вернулся в дом. Маленькая Билли, как ни странно, встретила меня за дверью с вопросительным взглядом. Возможно она углядела это с моего выражения лица, уловив перемену настроения, а может интуитивно, но солнце точно поняла, что нас ждет серьёзный разговор…