Сожги меня

Черт возьми! Опять! Грёбанное молчание опять обрушилось на меня и я больше не был в силах это терпеть. Четыре утра. Уже почти утро, через час начнет светать и я больше не буду один. На пластилиновых ногах я поднялся и пошел на кухню, чтобы сделать себе чая и хоть как-то отвлечься. В окне все еще светила половинка месяца, но небо было уже светлее. Я бы может и дальше так просидел, глядя в небесную высоту, но в коридоре послышались какие-то звуки. Признаюсь, к тому моменту я так морально устал, что вполне спокойно и с чистой совестью смахнул это на разыгравшуюся нервную систему, не желая беспокоиться ни о чем. Я уже не доверяю себе и тому что мой мозг выдает за реальность, и так слишком много разочарований в моей жизни. Но нет, моему мозгу этих моих страданий не достаточно, сердце снова дает надежду, что я якобы не один… Шуршание повторилось и я замер. Значит все-таки не послышалось… Пришлось отвлечься от чашки с горячим чаем и поставить ее на стол. Обернулся. Никого. Вполне может быть, что это родители. Сегодня, этим же утром мы едем в аэропорт, может мама решила встать пораньше, чтобы заранее подготовиться. Я обернулся еще раз, — опять никого, да что же это такое, я ведь точно слышал шаги. Отпив немного горячей жидкости, я шумно выдохнул, как вдруг почувствовал явное присутствие у себя за спиной. Вдруг две ловкие ладошки легли мне на глаза: это она подкралась сзади, как бы повторяя, в порядке балетных сцен, свой вчерашний утренний манёвр. Ее пальцы, старавшиеся загородить тусклый свет раннего неба, просвечивали темно коричневым в темноте, и она судорожно беззвучно хохотала, вероятно, думая что это очень забавно. И дергалась так и сяк, пока я закидывал руку то в сторону, то назад, чтобы поймать ее силуэт, не выходя при этом из сидячего положения. Я проезжал рукой по ее быстрым и как бы похохатывающим ногам, пока моя девочка наконец не отошла немного назад, дав мне немного пространства для моих грузных мыслей. Несколько секунд покоя и недалеко от моего уха снова послышался тихий смешок. Потом она обошла меня и забралась на соседний стул, рядом со мной. Моя радость уселась как можно удобней, но ее босые ступни все так же не доходили до пола. Все время об этом забываю и все время это меня смешит, а затем умиляет. Я улыбнулся про себя, надеясь, что она этого не заметила. Сложив руки с локтями на столе в горизонтальном положении, она положила на них голову. В бледно-голубом свете уже ставшей прозрачной луны, ее волосы слабо поблескивали звездной пылью, подобно жемчугу. Света было очень мало, но я был точно уверен, что она сейчас на меня смотрит. Я больше чувствовал, чем видел ее взгляд. — Мне сегодня тоже не спится. — обратилась ко мне она. Меня немного смутило слово «тоже». Откуда она знает что у меня бессоница? Может она просто предполагает… Скорее всего да, Билли просто рассуждает, а я уже успел накрутить себя мыслями: «вдруг она что-то знает и говорит о моем сладком преступлении…». Обыкновенный параноик, вот и все. — И еще, мне наверное послышалось, что ты меня звал. Может сквозь сон, я не знаю, но мне кажется я что-то слышала. — читатель… Как только мастерски я научился скрывать эмоции и все свои мысли за все время жизни рядом с ней… Годы страданий и своеобразных пыток (как сладких, так и горьких) стали для меня особенным опытом так называемого «актерского мастерства». Одно я знаю точно — теперь я на ходу, незаметно даже для самого себя, меняю маски одну за другой. И сейчас тоже — с абсолютно невинным видом смотрю на мое любимое создание, мотая головой, будто совсем не понимаю о чем она. — Значит это мне что-то приснилось или показалось. И все же, почему не спишь в такую рань? — спросила меня моя шелковистая прелесть, как-то неоднозначно взглянув на меня из-под длинных ресниц. — Не хочется. Мыслей слишком много, голова болит, глаза не закрываются, вот и все. — так же спокойно ответил я. Наша тихая и весьма пресная беседа про общий недосып продлилась еще полчаса, пока моя снежно-волосая Билл не поднялась, чтобы зачем-то включить свет на кухне. Это было лишним. Вся интимность обстановки, в которой еще пару секунд назад жил наш разговор безвозвратно растворился, когда на кухню пришли родители. Почти пять утра, отец уже возится с завтраком, пока мама расставляет посуду. Билли по привычке прикусывает бедные губы, (так много ран) колупая свои приклеенные ногти. Через несколько минут бросает это дело и накручивает блестящую от света лампочки прядь на пальцы левой руки, пока лениво беседует с Мэгги. Сейчас она сонная и непривычно спокойная, за всю свою жизнь мне мало приходилось видеть её такой послушной. В этой своей русалочьей истоме она была еще красивее. Мечтательно отведя глаза в сторону, она еще раз глянула на меня и подошла к дверному проходу, будто зовя за собой. Все туловище и шею сворачивает по направлению к двери, только бы полюбоваться на неё. Мой цветочек так переменчива… Она бывает капризна, бывает абсолютно безразлична, иногда мило болтает ногами в тех белых носочках, она полна терпкой грации резвого подростка. Она нестерпимо привлекательна с головы до ног — начиная с неаккуратно закрученного пучка резинкой и заколок в волосах и кончая небольшим шрамом на нижней части тонкой лодыжки, (я помню, как она неудачно упала со скейта три года назад) как раз на уровне белого шерстяного носка. Серый длинный балахон, (который уж больно похож на еще одну мою футболку) надетый на маленькое тельце. Даже в этом бесформенном одеянии уже проглядывается весьма женственная фигура с мягкими изгибами. Когда она сидит особенно видно плавную линию от талии к округлым бедрам и прекрасным голым ногам. Если посмотреть выше, то сквозь многочисленные складки светлой ткани можно заметить уже хорошо оформившуюся грудь. Как ты спешишь, моя прелесть! Боюсь, опять заболею нервным расстройством, если останусь жить в этом доме, под постоянным напором невыносимого соблазна, около моей душеньки — моей любимой сестрицы — «моей жизни, невесты моей». Так же быстро, как и исчезла, ты вернулась, сев за стол с уже поставленным завтраком. Посмотрев на меня, ты улыбнулась одними уголками губ. Я ответил тем же. Некоторое время мы ели в полном молчании. Мне показалось, что за эти несколько минут ты уже успела все обдумать. А может, просто пыталась отвлечься и от нечего делать вспоминала как называется этот чай. Выпив его, ты кивнула в сторону открытой двери в немного освещенный коридор. Ложка заскребла по дну стакана и Билл встала, чтобы поставить пустую тарелку возле раковины. В семь вы уже должны выехать. У нас остался еще час и родители возятся с сумками, чтобы проверить, ничего ли не забыли. Мэгги просматривает паспорта и документы, хоть они и путешествуют внутри страны. А Патрик складывает чемоданы в багажник машины. Билли же предпочитает не путаться под ногами и тихо сидит, смотря какое-то шоу по ТВ. Закончив разбираться с бумагами, мать ещё раз провела инструктаж для Билли, по лечению того синяка. Потом подошла ко мне, вручив тюбик какой-то мази со словами: «Чтобы ты мог позаботиться о сестре». Волна из бабочек взмылась у меня под сердцем, заполнив любовью все моё естество. Я помню, как первый раз я почувствовал это… Я помню, как первый раз дыхание перехватило у меня при обычном взгляде на неё. Ей было девять или десять. Тогда передо мной был совсем ещё маленький ребёнок, но уже тогда я знал, что люблю её больше всего на свете. Разноцветный фонтан счастья играл в моем мозге, полностью отключив его на время. Несколько минут я находился в слепом, щекочущим неведении. Наконец вернувшись в реальность в голове как отправленные семена начали прорастать мысли и всем том, что я могу сделать без опасности лишних глаз. И нет, пусть читатель не думает обо мне гадости. У меня самые светлые намерения, растущие на почве моей безграничной любви. (Чего ещё можно ожидать от моего прошлого, если верить биению сердца?) Я ведь могу, (абсолютно безнаказанно) прикасаться к ней, к её красивым стройным ногам. Возможно даже поцеловать… И ничего в моих действиях нет криминального, если кто-то умудрится доложить кому-то. Как старший брат, я могу беспокоиться за неё. Я могу трогать её и мне никто не запретит. И даже попробую лечить ту огромную гематому, которая хоть и начала светлеть и медленно исчезать, но до этих пор не давала покоя моей Билл. Все. Больше в спешке мне делать нечего. Всё что нужно было сказать я сказал, осталось только закончить всю операцию и завершающим штрихом будет отъезд родителей. Я вру и о ней, и о себе. Мы с ней в одной лодке, только вот она об этом ещё не догадывается. После столь долгого молчания воображение вновь толкнуло меня на дальнейшую ложь, теперь уже отцу. (Читатель, не подумайте ничего, вы не можете знать всего, поэтому не делайте поспешных выводов.) Всё, что я пока мог сделать для себя — стабильно успокаивать мыслями, что это совсем нета ложь. Я не вру, — это правда всего лишь дело времени. Когда мы уже сели в машину, в роли водителя которой был папа, я взглянул в сторону двери нашего дома. Через пару секунд от-туда выбежала моя радость, параллельно закрыв за собой дверь. Впопыхах втиснулась рядом со мной, вся трепеща и улыбаясь. Я в тот момент взмолился, чтобы не развалиться на части от этого пронзительного чувства, будоражащего все органы и кровь внутри меня. Чувство её близости, она совсем рядом, моя маленькая звездочка… «Подвинь-ка свой зад» — обратилась она ко мне. «Билли» — подняв глаза сказал Патрик, покосившись на неё через зеркало заднего вида. Она ничего не ответила, дернувшись назад, как и я дернулся, от-того что автомобиль ринулся вперед. Суставами пальцев моя правая рука прилегала к синим, узким джинсам моей девочки. Она была в босоножках, на большом пальце, шла полоска пластыря. «Ну и где же ты успела опять травмироваться?» — было моей первой мыслью. Потому что… Боже мой, чего бы я не дал, чтобы тут же, немедленно, прильнуть губами к этим тонкокостным, изящным ножкам! Вдруг ее рука скользнула в мою, и без ведома остальных, словно в глубочайшем секрете от всех смертных, я всю дорогу до аэропорта держал и гладил, и тискал эту горячую лапку. Силой зажмурившись, стараясь не повернуться к ней до убогости заметным, обожающим взглядом я молился, — увы, безуспешно — чтобы мы никогда не доехали. К тому времени, как мы прибыли в «пункт назначения» не произошло больше ничего особенного. Самое интересное было потом. Проводив маму и отца мы все обнялись и только после короткой уточняющей беседы мы с моим солнцем наконец сели в машину и поехали обратно домой. Спустя, кажется бесконечность, я с облечением выдохнул. Наконец-то все произошло именно так, как и задумывалось. Ну все, она от меня не сбежит, в этом мне можно быть уверенным. Я вынужден её опекать и быть с ней рядом все время, пока родителей не будет с нами, (конечно же мне немного стыдно, но надеюсь их не будет как можно дольше). Словами не описать, как я рад этим своим обязательствам! Это судьба. Ничего не бывает просто так, случайности не случайны. Это божий промысел, небесная благодать. Пока я молчаливо дрожал внутри от свалившегося на голову счастья, моя милая уже забралась в машину. Ехать нам было примерно тридцать минут или меньше. Все зависит от дороги и есть ли пробки на трасе выезда из центра города. С наигранным удовольствием и ухмылкой мой лучик уселась на переднее сидение. Я не стал ей возражать, да и оснований особых для этого не было. Весь свой «багаж», (который состоял из маленького рюкзачка и телефона) она бросила на заднее сидение, затем небрежно откинула ремень безопасности. Я лишь монотонно приказал ей все же пристегнуться и так же пристегнулся сам, но даже в этой замкнутой ситуации я ни разу не позволил себе пристального взгляда в ее сторону. Она тоже не смотрела на меня. Так мы проехали треть пути. Вдруг я заметил, что она как-то отстраненно и подозрительно тихо сидит уже достаточно времени. Облокотившись об стекло мое солнце отвернула от меня голову, поглядывая исключительно в окно, словно она даже не дышала. Очень непривычное для неё поведение и конечно же мне стало любопытно. Что это с ней? Она снова и снова меня удивляет и пугает таким непостоянством. Все же я решил повернуться и спросить её: — Эй, Билл, что-то случилось? — с надеждой на скорый ответ произнес я. Мое солнце немного повернула голову в мою сторону и вытерла рукавом толстовки глаза. Это меня насторожило. Пришлось перестроиться и ехать медленнее и не по такой активной части движения, если я планирую отвлекаться на разговор. — Малышка, что-то случилось? — Ничего. Правда, все в порядке, просто я размазня. Извини. Просто… мне кажется, что я уже скучаю за родителями. Мама никогда не уезжала так далеко и надолго…— промямлила Билл, наверное думая успокоить меня, но все, что у неё вышло — это виноватая улыбка на блестевших губах. Я хотел остановить машину на обочине, чтобы наконец выяснить причину ее слез и параллельно мечтая обнять мою звездочку. Обнять, затискать, утешить и поглотить ее минутную грусть. Наклонившись, в нетерпении прижать её к себе, чтобы она расслабилась, Финнеас смиренный еще долго думал, можно ли легонько поцеловать её в волосы возле виска. Но к сожалению, совершить желаемое не смог. Она уже успела успокоиться и сейчас, как ни в чем не бывало разглядывала вывески магазинов, а также здания различных заведений. — Ну если ты сейчас говоришь, что так скучаешь за ними, то тогда… тогда ты могла бы больше проводить времени с семьей, а не сбегать каждый раз к своим дружкам… — вы конечно извините меня, читатель, но я не мог этого не сказать. Вырвалось, вот и все. Билл повернулась ко мне всем корпусом, возмущенно распахнув глаза. Я знал, (точнее верно предполагал), что стало причиной ее негодования, но все же решил ничего не говорить и ждать, что она сама скажет дальше. — Ты это сейчас серьёзно? Или специально решил подразнить меня? — Нет, Билли. Я совершенно серьёзно. С чего бы мне шутить? Я имею в виду, что раз ты так грустишь и уже скучаешь по родным, могла бы меньше шляться с теми «инкогнито», чьи имена даже я не знаю. А я вообще-то твой брат и между прочим, если ты не знала, я за тебя в ответе. Так что будь добра, не начинай глупый и абсолютно бессмысленный спор, я ведь все равно прав. Моя малышка вздохнула и еще раз покосилась на меня. Все таки моя нехитрая манипуляция сработала. Это было даже проще, чем я думал, маленькая Биллс злится. Она притворно и довольно громко кашлянула, в целях обратить на себя внимание и выложила мне это: — Знаешь, Финнеас, все было именно так и мы были близки, пока ты не начал водить тех шлюх, каждую неделю находя себе новую. Тебе было наплевать на мои чувства и на то, как они ко мне относятся, пока ты не видишь. Я успела многого наслушаться от тех сук. Вот я и подумала, что общество тех шалав тебе намного приятнее и интереснее чем посидеть с малявкой-сестрой. Поэтому нечего жаловаться, пеняй только на себя. — на такие её слова я не рассчитывал и даже не был в состоянии ничего ей ответить. Просто молчал, глядя на дорогу. Мое солнце заслепило меня, хотя нет… я обжегся. — И чтобы ты знал, братик, ты ошибаешься. Последние месяцы, единственным моим желанием было именно это. Я наоборот хочу проводить больше времени с тобой. Все эти дни моим единственным желанием был ты. Сердце пропустило удар, уши будто заложило. Она меня окончательно выбила из колеи. Нет, не просто сбила с толку, а по-настоящему ошарашила. Мысли, как назойливые пчелы роились в голове и невыносимо гудели. Картина трассы и домов проплывали мимо меня, я сам чуть не забыл, что за рулем. Её глаза на миг широко распахнулись, но в следующую минуту она поджала губы и снова повернула к окну. За все время мы уже проехали половину пути, до дома оставалось совсем ничего. В салоне машины повисло молчание и затянулось оно прямо до нашего приезда. Когда мы приехали, то молча разошлись по комнатам, даже не подняв глаза друг на друга. Я от неловкости, а ты наверное — от злости. Мозг словно кто-то отключил в спящий режим. Вроде бы и не выключен, но нормально соображать уже не может. В голове все перемешалось, вплоть от событий сегодняшнего утра, до момента последнего разговора с Билли. Не знаю сколько я так просидел в своем «логове страшных мечтаний», (я считаю это название моей комнате больше всего подходит) но все равно, мое безумие настигло меня даже в таком темном тайнике. Молчание сдавливало виски, было такое ощущение, что сейчас у меня голова взорвется. Я мог отчетливо слышать свой пульс и это не странно. Мое сердце, словно предвещая что-то, билось со всех углов одновременно. Моим единственным нормальным решением было выйти на кухню и попить воды. Как оказалось дальше, нормальным оно было только в косвенном отношении. Моя милая настигла меня взглядом в коридоре, стоя в дверном проеме и этим самым прервала течение судьбы: она взглянула вверх на меня из-под длинных ресниц. Мгновение спустя я услышал шаги моей возлюбленной, решительно подходящей ко мне. Сердце во мне увеличилось в объеме так мощно, едва ли не загородило весь мир. Моя девочка добежала до меня, топая, дрожа, одетая в свое тончайшее голубое платье, и вот она уже была в моих медвежьих объятьях. Ее невинные уста таяли под моим хищным нажимом. Моя трепещущая прелесть целовалась по-детски неумело, а если быть точнее, она прижималась своими блестящими, розовыми от клубничного бальзама губами к моим. Хотелось утонуть в ней, но перед этим бесповоротно утопить ее в себе, чтобы мой цветочек больше никому не досталась. Но даже растворяясь в щекочущих все нервные окончания чувствах, мне не составило труда сделать вывод, что в этом деле у неё не было опыта до меня. (Да, я знаю, что так говорить нельзя и неумелых поцелуев не бывает, но все же не осуждайте меня, читатель.) Я будто правда ощущал языком сахар. О Боже… эта таинственная сладость… ее нежные губы. И нет, я уверен, это не тот бальзам дает этот волшебный вкус. Он неповторимый. В следующий миг ее тело исчезло из моих объятий, как песок текущий сквозь пальцы. На том месте моей груди, где сердце скорее всего могло бахнуться об кости, чтобы выпрыгнуть к ней осталось лишь слабое веяние, теплый бриз моей сказочной нимфы. Да, читатель, таким наш был первый поцелуй, — быстрым, щекочущим, до дури страстным. И по всем законам подлости, в такой особенный момент, я все равно не успел насладиться ею. Течение судьбы возобновилось.