Натурщик, или красота - убойная сила

В квартире было тепло, и уже это наполняло Степу счастьем. Ему никогда не было толком тепло: ни в Надыме, где восемь месяцев в году в его ребячьем носу замерзали сопли, ни в продуваемом всеми ветрами бараке тамбовского техникума, ни теперь в еще не отапливаемой академической общаге. А впереди была зима, и старшекурсники уже готовили перчатки без пальцев, вспоминая с горькой ностальгией ветеранов, как в прошлом году температура в мастерских не поднималась выше восьми градусов до марта. Первым делом Степа запустил стиральную машину в ванной. Порошок у Юры был не какой-нибудь Лотос, и даже не Ариель, а импортный Тайд без запаха, с мелкими синими кристалликами. Когда машина затарахтела, Степа осмотрел мокрое белье, уже развешенное по бечевкам. Сушились две рубахи, три майки, две пары черных трусов и одна синих. Степа рассмотрел их поближе - в момент "икс" их отношений с Юрой, ему было не до поштанников, а теперь стало интересно. Юра носил не какие-то там плебейские семейники, а современные облегающие Jockeys с удлиненной ногой, почти как шорты в обтяжку. Но при этом великолепном неглиже, рубахи и майки у него были старые, застиранные до блеклости, а где-то почти до дыр. Очевидно, Юра был одним из тех, кто оставался верен своей одежде до последнего. Степа понюхал белье. Хорошая штука Тайд, подумал он. Ариель, который он стрелял у Вовки, может, и мыл "безупречно чисто, даже с половиной дозы", но был довольно вонюч. Степа попытался припомнить, пахло ли от Юры когда-либо чем-либо, и не смог. Ни бытовой химией, ни одеколоном, ни перегаром, ни даже банальным потом - Юра не пах ничем. Как будто и не живой человек вовсе… Что у Юры есть дома съедобного на этот раз, Степа заранее не расспрашивал. Поэтому, когда после часа прилежной колористики за огромным столом в гостиной, он направился на кухню, шарить по сусекам, его ждал сюрприз. С прошлой недели в кладовке образовался небольшой мешок картошки; в хлебнице теперь дружно лежали рядом половина черной и половина белой буханки; а в холодильнике завелись не только сыр и докторская колбаса, но даже пол-литра, хотя на сей раз не водки, а Оболонь-лагера. Но больше всего его удивило не то, что Юра внезапно открыл для себя мир углеводов, а нечто новое на столешнице у стены: полочка в два яруса, утыканная красно-белыми пластмассовыми баночками с надписями “красный перец”, “душистый перец”, “корица” - всего дюжина. Степа вынул баночку с надписью “гвоздика” и отвинтил крышечку. Увы, баночка была пуста. - Вот, набор нашел на рынке, а сами специи - еще нет, - тихо сказал Юра с порога кухни, откуда тревожно следил за инвентаризацией. - Но я буду искать… Степа поставил банку на место, подошел к нему и крепко обнял за шею. - Все равно спасибо. И за все остальное тоже. Правда, теперь, выходит, я совсем тебя объедаю… Ему вдруг стало неловко - не только из-за деликатесов, на которые ради него потратился этот аскет, но и за все те деньги, которые Степа тянул из него раньше: за пару коротких месяцев, гривен, наверно, двадцать. - Буду расплачиваться натурой, - ухмыльнулся Степа. Юра нахмурил брови, и уголки его рта опустились. - Зачем? Не надо н-натурой. Мне ничего от тебя не надо, никакой платы! Ты уже и так мне помог с заданием. Он отпустил Степу и попытался отстраниться, но Степа еще крепче схватился за его шею. - Извини, это я плохо пошутил. Я не буду спать с тобой за еду, - скоро и жарко зашептал он ему на ухо. - То есть буду, но не за еду… Щеки у него горели: все-таки таких откровенных признаний он еще никому не делал, даже Алексею. Но почему-то Степа чувствовал, что Юре нужна от него именно правда - не лесть, и даже не обожание, а правда. А значит, надо было выговаривать все до конца. - Меня тянет к тебе, - слегка смущенно прошептал Степа, глядя на Юрину гортань с небольшим бледным шрамом, вздрогнувшем в сглатывании, и на напрягшиеся гордые изящные мышцы его шеи. - Не потому, что я тебя голым видел. Мало ли кого я голым видел - пол-общаги наверно, в ду́ше... Меня и до этого тянуло к тебе. Я всегда хотел, чтобы ты обратил на меня внимание, просто не понимал почему. Поэтому и приставал. Ну, как косички дергал. Теперь неловко вспоминать, так все по-детски было... Юра не дал ему закончить - припечатал ему рот крепким закрытым поцелуем. Степа откинул голову, попятился, повинуясь напору, и слегка стукнулся затылком и спиной о холодильник. “Минск” пошатнулся; внутри что-то недовольно брякнуло, и Юра отпустил его, так и не раскрыв рта. - Ты мне очень нравишься, - повторил Степа тихо, уже глядя ему в глаза. Сердце опять бухало, и ноги слегка подкашивались. - Мне нужно, чтобы ты мне поверил. - Я верю, - пробормотал Юра и снова обжег Степин рот нежным касанием губ. - Я только не понимаю почему. Степа пожал плечами. - Почему вообще люди влюбляются? - Влюбляются в красивых, - сказал Юра, отстраняясь и косясь куда-то вбок и вниз. - Наше восприятие красоты - это механизм полового отбора. Мы считываем с лица партнера совокупность биологических сигналов молодости, силы, и шансов на здоровое потомство. Даже если половой инстинкт инвертирован, мы все равно подсознательно ищем пару для размножения. И эта красота всегда предполагает определенную симметрию лица, сбалансированность всех черт. А у меня совершенно некрасивое лицо… - Да ты меня заебал уже! - Степа начинал закипать. - Еще даже не выебал, а уже заебал! Нормальное у тебя лицо! Если бы ты был уродом, ты бы не снился мне постоянно! Мне надо перед сном теперь дрочить как маньяку, иначе утром трусы стирать. А нас в комнате трое! Ты вот в собственной квартире, можешь дрочить сколько влезет, но я тебе, небось, не снюсь… - закончил он почти обиженно. - Мне снятся только кошмары, - сказал Юра. - Я не хочу кошмаров с тобой. Они еще хуже обычных. - Я хочу сниться тебе *вместо* кошмаров! - сказал Степа и чуть не добавил “...тормоз”. - У меня нет возможности их отключить, - резонно возразил Юра. То, что при этом он все еще прижимал Степу к холодильнику, добавляло его словам какого-то абсурда. - Если бы я мог это сделать, они бы мне не снились. Значит, если ты мне будешь сниться, то только в контексте кошмаров. Он говорил без выражения - просто делился информацией. - Но не всегда же они будут тебе сниться, - растерянно сказал Степа. Юра подумал. - Я недавно читал об осознанных сновидениях, - сказал он. - Когда человек понимает, что спит, и даже в какой-то степени способен управлять содержанием сновидения. Но у меня пока не выходит вот так осознать себя во сне. Я веду дневник и делаю всякие упражнения. Но пока только хуже становится. - А если я попробую помочь? - спросил Степа. - Каким образом? - Не знаю еще. Но одна голова хорошо, а две лучше. Может, тебе просто нужна свежая пара глаз. Как с колористикой.

***

На ужин Степа провертел фарша и белого хлеба с луком на котлеты, нажарил картошки (в доме теперь было и сливочное и растительное масло), и нарубил тарелку сырых овощей. От своего извечного творога Юра, правда, не отрекся. А еще, вместе с единственной котлетой и небольшой порцией картошки, он почему-то жевал какие-то рыбные консервы. Степа решил не принимать это на свой счет: еду Юра хвалил, и было очевидно, что свою диетическую снедь он употребляет не ради ее вкусовых качеств. - Слушай, а почему ты постоянно ешь все это? Ну, творог, рыбу, зелень… Нет, я понимаю, что это очень полезно, но не все же время это жрать, так и свихнуться можно… Неужели ты так боишься потолстеть? Юра отпил немного яблочного сока. - Я привык, - сказал он. - У меня уже давно диета. Много лет. Не только ради веса. - Он слегка замялся. - Мне всегда надо было быть в форме. Если спортсмен не в форме на соревнованиях, ему грозит только проигрыш. А мне надо было выжить. - Ну вот, ты же выжил, - сказал Степа. - Теперь можно расслабиться немного, нет? Картошечки навернуть, пивка полакать… Юра улыбнулся. - Пиво - тебе. Я его только для конспирации пью. Пил, то есть. В ответ на Степин немой вопрос, Юра рассказал ему о своей двойной жизни: как он работал электриком и могильщиком, а вечерами и ночами бегал по району и выслеживал цели. На каждый заказ приходились недели, а то и месяцы затишья, и Юра опять вливался в подобающий ему образ жизни и рабочие компании. От водки и Рояля он еще мог отнекиваться - мол, алкоголик закодированный, нельзя никак - но от “пивасика” спасения не было. Юра терпеть не мог пиво, но делал довольное лицо и пил “Жигули” и “Балтику”, растягивая каждую бутылку как можно дольше. Потом все эти лишние калории приходилось отрабатывать двойными тренировками. - Знаешь, - сказал Степа, - ты будешь смеяться, но я тоже пиво не очень люблю, меня от него мутит почему-то, и живот болит потом. Просто привык уже. И оно сытное… Они уже перебрались в гостиную. Умяв большую часть того, что сам приготовил, Степа теперь валялся на диване под мягким пледом и наблюдал, как Юра за столом прилежно перерисовывает из учебника анатомические диаграммы. - Слушай, - спросил Степа, - а что ты для выставки готовишь? Из своей ботаники что-то? - Моя ботаника - это просто перерисовывание, - заметил Юра. - Там искусством вообще не пахнет. - Ну так нарисуй свою оригинальную, за чем дело стало? Найди фотографию цветка, или с натуры сыыууй… Последнее слово поглотил душераздирающий зевок. Где-то на стеллаже тикали часы; у соседей за стеной еле слышно бубнило радио. Для полного счастья Степе не хватало только одного. - Эй, ботаник, - позвал он и заерзал на диване, освобождая место рядом с собой. - Иди под бочок. - Он потянулся, стараясь выглядеть как можно обольстительней, и вдруг икнул. Юра поднял на него глаза. Степа опять потянулся к нему жадными ручонками, и опять икнул, а потом еще и рыгнул. - Ну вот, - проворчал он, - опять вся моя романтика по пизде идет. Юра со смехом отложил свои карандаши. - Все, больше - ХЫК - пива я тоже не пью, - сказал Степа, пока Юра ложился рядом, улыбаясь его икоте. - Буду зожником, как ты. Правда от картошки не откажусь никогда -ХЫЙК - ты уж извини… Видимо, Юрины объятия успокаивающе действовали на диафрагму, потому что довольно скоро Степа притих и засопел. Какое-то время Юра лежал и просто наслаждался близостью еще не так давно знакомого, но уже любимого человека. Очень хотелось заснуть прямо тут, со Степой на тесном диване, и проснуться с ним, и насладиться им в полной мере, но спать было нельзя. Юра тихонько высвободился из Степиных рук, заместив себя диванной подушкой и подождав пока Степа обхватит ее покрепче, вышел в прихожую и вернулся со своей курткой. Расстегнув кнопку на внутреннем кармане, он осторожно вывернул его на подстеленный лист бумаги. Из кармана посыпались окурки. Затем сделал то же самое с карманом на противоположной стороне. Сев за стол, Юра разделил две кучки окурков и разложил их в две колонки. Четыре с левой стороны, три с правой. Правая кучка была слегка грязнее и слегка круглее от впитанной влаги, хотя и там и там под кустами было довольно сухо. Роса, подумал Юра. Два дня наблюдения, с двух разных сторон. Гиря и полароиды. Гиря была новая, импортная. Вместо литого клейма “ЗЭСО” или “ЗиВ”, на ее ровном черном покрытии сбоку стоял брендовый штамп белой краской: “Body Sculpture since 1965”. Лежала себе на дороге, вся такая бесхозная. Возможно? Возможно. Но вероятно ли? Конечно, проебать можно все что угодно, но тридцать два килограмма дорогого импортного чугуна?.. И на следующий же день - полароиды, с его папортником, под таким же пристальным взглядом из противоположных кустов. Как говаривал когда-то один дилер, снабжавший Юру втридорога специальными патронами СП5 для его капризного "Винтореза": “Just because you’re paranoid doesn’t mean they aren’t out to get you.” Выкинув лист с окурками в помойное ведро и сходив к мусоропроводу, Юра вернулся в гостиную и сел обратно за стол. Степа мирно спал, обнимая синюю диванную подушку и рассыпав по ней золотые пряди волос. В голове у Юры царил сумбур, а в руках словно сам собой оказался карандаш. И еще долго он бодрствовал, размышляя и еле слышно шурша по бумаге то грифелем, то ластиком.